Ион Деген един во многих лицах, но широкой публике он стал известен как поэт, написавший стих «Мой товарищ, в смертельной агонии…» Два четверостишия, поначалу без имени автора, якобы убитого на войне, переписывались и передавались друг другу. Их цитировали писатели и поэты, и в итоге они появились, уже с именем автора, в антологии Евгения Евтушенко «Строфы века». Откликами на этот стих полон нынешний Интернет. Они во всём диапазоне – от признания его гениальным до полного неприятия, вплоть до обвинения автора в мародёрстве. Напомню вам этот короткий стих:
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам ещё наступать предстоит.
У меня эти строчки вызвали ощущение жуткой правды о войне, которую может рассказать только её участник, когда критерии мирного времени не работают, когда притупляется нормальное человеческое отношение к трагедии смерти. Смерть становится обыденной повседневностью. Тебя сегодня убили, меня завтра убьют. А пока дай мне свои валенки. Тебе-то они больше не нужны, а мне они очень даже сгодятся в завтрашнем наступлении. А погибну, пусть и с меня их кто-нибудь снимет.
На вопрос, как родился этот стих, Ион ответил, что этого не было на самом деле. Может быть, отдалённо с этим стихом связана история с сапогами. Его друг, выбираясь из подбитого танка, потерял один сапог и долгое время ходил – одна нога в сапоге, другая в обмотке. Устав ждать новые сапоги, они решили, выпив для смелости, снять сапоги со своего командира. Один держал, другой снимал. Командир грозил трибуналом, но сменил гнев на милость, а на следующий день получил для себя новые сапоги.
Этот случай навеял или воображение подсказало, не так уж и важно. Важно то, что получился стих исключительного эмоционального воздействия и на друзей и не недругов.
Стих «Мой товарищ…» был написан в декабре 1944 г., за месяц до тяжелейшего ранения, после которого Ион чудом остался жив. А за два года до этого, в октябре 1942 г. Ион написал четыре строчки, которые он сам оценивал более высоко, чем те, которые принесли ему известность.
Воздух вздрогнул.
Выстрел.
Дым.
На старых деревьях обрублены сучья.
А я ещё жив.
А я невредим.
Случай?
Вот это было реально. Ион сидел под деревом, когда над ним пролетели осколки, срезав ветки. На волосок от гибели. Случай с вопросом – это восклицательный знак в конце строчек. В такие минуты начинаешь думать о судьбе. И жизнь не раз заставляла Иона благодарить своего ангела-хранителя.
Вчерашний школьник, в 16 лет оказавшийся в пекле войны, трижды раненный, погибавший и воскресавший, Ион Деген в своём офицерском планшете имел тетрадь, в которую записывал свои стихотворные строчки.
Июлем 1941 г. датирован стих, который так и называется «Начало». Июль — счастливое время летних каникул, а тут
Девятый класс окончен лишь вчера.
Окончу ли когда-нибудь десятый?
Каникулы – счастливая пора,
И вдруг траншеи, карабин, гранаты.
А дальше ещё школьные образы. «Небо голубело, как новенькая школьная тетрадь», «Облако сверкало белизной, как без чернил «невыливайка». (Молодому читателю приходится объяснить, что школьники в то время писали перьевыми ручками, обмакивая их в чернила, а чернильницы имели такую форму, чтобы чернила не выливались при опрокидывании.)
В конце стиха «…пальцем с фиолетовым пятном, ещё не смытым следом от контрольной, нажат курок…» Как это точно, как это страшно и сколько в этом трагедии времени!
Ровно через год, в июле 1942 г. Ион добавил в тетрадь четыре строчки, которые считаю одними из лучших в его поэтическом творчестве.
Чего-то волосы под каской шевелятся?
Должно быть, ветер каску продувает.
Скорее бы до бруствера добраться
И прихвастнуть, что страшно не бывает.
Лучше не скажешь о естественном человеческом страхе смерти, с юмором и самоиронией, с желанием скрыть этот страх, чтобы не показаться трусом, с каской и бруствером, означающими войну.
Перечитываю стихи из планшета, и возникает желание цитировать их и цитировать.
Всё у меня не по уставу.
За пазухой гармошка карты,
Хоть место для неё в планшете.
Но занят мой планшет стихами,
Увы, ненужными в бою.
В бою да, в этом же стихе строчки:
…Не занимаемся плененьем:
Убитый враг — оно верней.
А после боя?
…Берёза незатейливые строки
Писать меня, несмелого, звала.
…
Но я пройду сквозь пушечные грозы,
Сквозь кровь и грязь и тысячи смертей.
И может быть, когда-нибудь, берёза,
Ещё вернусь к поэзии твоей.
А как в 19 лет, какая бы ни была война, не написать о любви, и Ион в стихе пишет про «несбывшуюся мечту»
О той единственной,
Ясноглазой,
О сладкой муке тревожных снов,
О ней, не виденной мной ни разу,
Моих не слышавшей лучших слов.
И снова день на войне постылый,
Дающий выслугу мне втройне.
Я жив.
Я жду с неделимой силой
Любви, утроенной на войне.
Напомню, что день на фронте в рабочем стаже засчитывался за три.
Ещё один пронзительный стих о нежности и любви, написанный в ноябре 1944 г., не могу не привести целиком.
Туман.
А нам идти в атаку.
Противна водка.
Шутка не остра.
Бездомную озябшую собаку
Мы кормим у потухшего костра.
Мы нежность отдаём с неслышным стоном.
Мы не успели нежностью согреть
Ни наших продолжений не рождённых,
Ни ту, что нынче может овдоветь.
Мы не успели.
День встаёт над рощей.
Атаки ждут машины меж берёз.
На чёрных ветках,
Оголённых,
Тощих,
Холодные цепочки крупных слёз.
Всё сказано. Ни убавить, ни прибавить. Остаётся только помолчать и склонить голову.
Во многих строчках из планшета звучит тема ещё не состоявшейся жизни.
…Сколько будет за всплеском ракеты,
Посылающей танки в бой,
Недолюблено, недопето,
Недожито мной и тобой.
За несколько дней до последнего рокового боя в январе 1945 г. Ион написал:
…Чтобы царила доброта на свете,
Чтоб нежности в душе не убывать,
Я еду в бой, запрятав чувства эти,
Безжалостно сжигать и убивать.
И меркнет день. И нет небесной сини.
И неизвестность в логове врага.
Осколками исхлёстаны осины.
Снарядами растерзаны снега.
Всё в этих строчках — и юношеский наив, и вера в правое дело, и война, не щадящая ни людей, ни природу.
Стихов из планшета вполне достаточно, чтобы говорить о талантливом поэте Ионе Дегене. Поэтому неудивительно, что в конце 45-го Ион попал на литературную встречу в будущий ЦДЛ, которую вёл не кто-нибудь, а Константин Симонов. Молоденький лейтенант, опирающийся на костыли, среди других стихов прочитал строчки:
…За наш случайный сумасшедший бой
Признают гениальным полководца.
Но главное, мы выжили с тобой.
А правда что? Ведь так оно ведётся.
Что тут началось. На самого Сталина руку поднял! На какого Сталина? Для него Сталин был непогрешимым и гениальным вождём, а полководцем разве что полковник, командир их танковой бригады. Выручил Симонов, защитив начинающего поэта, который, по его словам, сидя в танке, и генералов-то вряд ли видел. Долго после этого Ион никому не читал своих стихов. Только несколько самых близких ему людей знали, что он их пишет.
А Ион писал стихи, и когда стал выдающимся врачом-ортопедом, и когда сменил советское гражданство на израильское, и когда стал автором потрясающих по силе правды рассказов о войне — одним словом, поэзия не оставляла его всю жизнь.
Однажды в больнице во время дежурства Ион рискнул прочитать коллеге только что написанный стих. «Ночь в канун Первомая». В нём Ион разговаривает с украшенной к Первомаю улицей, много повидавшей на своём веку. Её топтала конница и танки срывали мостовую. Она видела погромы и слышала революционные марши.
Улица, скажи мне, ты запомнила?
Люди, к сожаленью, забывают.
Забывают светлое и тёмное.
Забывают, как оно бывает.
И чуть дальше:
Улица гирляндами увенчана,
Но беда кричит в её наряде.
Разве может плачущая женщина
Спрятать горе в пудре и в помаде?
А может, это всё в прошлом, и не стоит об этом вспоминать в канун праздника? Почему же Иону не по себе:
Тесно так и так чего-то трудно мне
На твоих просторных тротуарах.
И тут возникают строчки, в которых с поэтической глубиной отразилась сегодняшняя жизнь улицы, отразилось Время:
Исстрадалась улица топтанием
Робких и запуганных прохожих…
Как не увидеть за этой улицей всю страну. И время мирное, а тесно и трудно.
О двойной тяжести и такие исповедальные строчки:
…Всегда придавлен тяжестью двойною:
То, что сейчас,
И прошлая беда.
Я весь набальзамирован войною.
Насквозь пропитан.
Прочно.
Навсегда.
Строчка «Я весь набальзамирован войною» дала название книге рассказов и стихов Иона Дегена.
Ион очень не любил славословий. Его, как героя войны, каждый раз приглашали в День победы для вручения очередной юбилейной медали. А он, проживший долгую и трудную жизнь, прошедший через утрату веры в свои юношеские идеалы, но остающийся честным и искренним, пишет об очередной награде не со слащавой благодарностью, а с горечью.
Привычно патокой пролиты речи.
Во рту оскомина от слов елейных.
По-царскм нам на сгорбленные плечи
Добавлен груз медалей юбилейных.
Торжественно, так приторно-слащаво,
Аж по щекам из глаз струится влага.
И думаешь, зачем им наша слава?
На кой… им наша бывшая отвага?
Безмолвно время мудро и устало
С трудом рубцует раны, но не беды.
На пиджаке в коллекции металла
Ещё одна медаль ко Дню Победы.
А было время, радовался грузу
И боль потерь превозмогая горько,
Кричал «Служу Советскому Союзу!»,
Когда винтили орден к гимнастёрке.
Сейчас всё гладко, как поверхность хляби.
Равны в пределах нынешней морали
И те, кто блядовали в дальнем штабе,
И те, кто в танках заживо сгорали.
Что тут скажешь? Опять же — не убавить, не прибавить.
Когда Иону шёл девяносто второй год, на него нагрянула тяжёлая и неизлечимая болезнь. И вот получаю от него «Емелю» со строчками:
Во мне нахально хулиганит тумор.
И так как я пока ещё не умер,
Сильнее тумора еврейский юмор.
Он даже обезболивать умеет.
Открытым текстом сказано еврею
О том, что срочно ожидаем там.
Облегчить чтоб труды гробовщикам,
Сейчас катастрофически худею.
Одно лишь не могу исправить жлобство,
Любимым причиняю неудобство.
Эти строчки не претендуют на поэтическое совершенство и взяты из личной переписки, но я не мог их не процитировать. Многие ли способны в таком положении с таким юмором и самоиронией посмотреть на себя со стороны?!
Последний раз мы встретились с Ионом незадолго до его ухода. Мои глупые попытки ободрить его он прервал: «Кончай… Всему раньше или позже приходит конец. Нынче моя очередь. Помнишь мою «Молитву»?
За всё, Господь, благодарю,
За радости и за страдания,
За точно по календарю
Цветение и увядание…
И многое «за что» заканчивалось словами:
…За то, что всюду в час любой
Вокруг меня родные лица.
За то, что говорю с Тобой
Я, не наученный молиться.
За звонкий золотой закат,
За день, что не напрасно прожит.
За радость бытия стократ
Спасибо, мой великий Боже!
Много хороших стихов написал Ион Деген. Но его поэтический взлёт — это всё же стихи из лейтенантского планшета.
Стихи мои в боях рождались сходу,
Как тень, намёк, реальности отсвет.
Всё то, что пережил в четыре года,
Не описать в четыре сотни лет.
Октябрь, 2020 г.
От редакции. В полемике вокруг авторства и литературных достоинств стихотворения Иона Дегена «Мой товарищ…», захватившей в последнее время даже журнал «Новый мир» и газету «Троицкий вариант», следует отметить статьи:
-
Евгений Беркович. Литературные мародеры и их добровольные помощники. «Заметки по еврейской истории», №8-10/2020.
Евгений Беркович. Открытое письмо доктору филологических наук, профессору И.Н. Сухих. «Семь искусств», №8-9/2020.
Виктор Каган. Анатомия домысла. О статье Игоря Сухих «История легенды». «Семь искусств», №8-9/2020.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2020/nomer11_12/solodkin/
