Хотя об этом факте, дорогой читатель, я уже коротко упоминал, но всё же повторюсь: того декабрьского дня в тридцать седьмом мне не забыть. Он вообще, пожалуй, — самый первый, который запечатлела моя детская память… Накануне вечером, наслушавшись взрослых разговоров о завтрашних выборах, я взял с родителей честное слово, что без меня на голосование не уйдут. И вот утром 12-го (отчётливо помню, что было еще темно) мы втроём шли по декабрьскому морозцу на улицу Большую (уже переименованная в честь Карла Маркса, она для иркутян оставалась по-старому «Большой»), во Дворец Труда, отдать свои голоса за какую-то «передовую работницу Ольгу Мутину»… Сначала я, счастливый, сунул в урну два родительских бюллетеня, а потом оказался в огромной комнате, где пол был покрыт ковром, впрочем, почти невидимым под немыслимым количеством разных игрушек. Меня почему-то особенно привлек ярко раскрашенный картонный «аквариум», из которого при помощи удочки с металлическим крючком можно было «удить» намагниченных рыбок. (После этого за всю уже не короткую жизнь довелось мне рыбачить лишь один-единственный раз, тоже детской порой, в Нижнеудинске, на берегу грязноватой речки Застрянки, которую, впрочем, местные остряки называли в рифму и позабористей). Ну а в том декабре 1937-го тащил я рыбок с таким восторгом, что, когда родители предложили закончить игру, поскольку пора возвращаться домой, от обиды заревел. Клянусь, хорошо помню и эту «детскую комнату», и «аквариум», и свой рёв, и огромное красное яблоко, которое тут же сунул мне кто-то из работников избирательного пункта. Пораженный (в декабрьской-то Сибири, куда на местные базары в ту пору из Ташкента фрукты еще не завозили) невероятно красочным, ароматным южным чудом, с которым до этого знаком был едва-едва, я схватил яблоко в обе руки и сквозь слёзы заулыбался. Оказавшийся рядом фотокорреспондент «Восточно-Сибирской правды Миша Калихман (в конце 40-х мы подружимся) щёлкнул затвором «лейки», и назавтра в газете появился этот снимок, под которым значилось:
«Наш Дворец Труда к выборам подготовился столь хорошо, что трёхлетний Лёва Сидоровский отсюда даже не желает уходить домой!»
Так я впервые «засветился» на газетной полосе…
***
Тогда я еще не мог знать, что 1937-й для Сталина начался неудачно: результаты так называемой «однодневной переписи», состоявшейся 6 января, вызвали у него настоящую ярость. Мало того, что, по мнению вождя, не досчитались восьми — десяти миллионов жителей (а это напрямую было связано с раскулачиванием и спровоцированным голодом), так ещё, отвечая на вопрос о религиозности, более пятидесяти пяти миллионов человек (почти пятьдесят семь процентов населения) назвали себя верующими. А ведь «Союз воинствующих безбожников», выражая требования руководства страны, обещал, что как раз к 1937-му «имя бога будет забыто по всей территории Советского Союза». Что ж, с результатами переписи поступили по-советски: её решено было считать несостоявшейся. Постановили повторить в 1939-м.
И, хоть эти печальные итоги засекретили, кое-что в прессу всё ж просочилось. «Правда» писала:
«Враги народа сделали всё для того, чтобы извратить действительную цифру населения. Они давали счётчикам вредительские указания, в результате которых многочисленные группы граждан оказались не внесёнными в переписные листы». В «Блокноте агитатора» тогда же сообщалось: «Дело переписи было сорвано презренными врагами народа — троцкистско-бухаринскими агентами фашизма, пробравшимися к руководству. Славная советская разведка, во главе со сталинским наркомом товарищем Н.И. Ежовым, разгромила змеиное гнездо предателей в аппарате советской статистики».
После обработки результатов переписи в марте 1937-го только в Москве было расстреляно и кремировано в Донском крематории семьдесят четыре «козла отпущения», в число которых входили семь главных статистиков — начальников управлений. Еще почти сто человек, работавших в сфере смежного могучего объединения Госбанка, Госзнака и Госплана, только косвенно связанных с переписью, лежат в земле «Коммунарки», и девятьсот одиннадцать — на Бутовском полигоне. Да и рядовые статистики, обыкновенные счётчики, заполнявшие переписные листы (их по стране были тысячи), подверглись жёстоким наказаниям. Поэтому повторная перепись в 1939-м прошла без потрясений: численность населения была определена заранее, а вопрос о религиозности на это раз просто отсутствовал…
***
В том же январе состоялся «Процесс антисоветского троцкистского центра», на котором распяли Пятакова, Сокольникова, Серебрякова, Муралова, Радека. Остальным двенадцати подсудимым Сталин отвёл роли исполнителей директив главных преступников — членов вымышленного «Параллельного троцкистского центра». До этого уже были уничтожены Каменев, Зиновьев и другие участники таким же способом придуманного «Московского центра», и теперь кровавый сталинский конвейер заработал с новой силой. В мае 1937-го взялись за представителей высшего командования Красной Армии, обвинённых в «военно-фашистском заговоре», куда якобы входили три маршала из пяти, существовавших в то время. Чудом выжившие после семнадцати лагерных лет три грустные старушки, родные сестры маршала Тухачевского, — Ольга Николаевна, Мария Николаевна и Елизавета Николаевна, у которых четверть века назад я оказался в гостях, рассказывали, как после казни брата методично уничтожали всю их многочисленную семью. Тогда же Сталин расправился с командующими военными округами Якиром и Уборевичем, другими военачальниками — Примаковым, Корком, Фельдманом, Эйдеманом, Путной, а всего из красного офицерства были «поставлены к стенке» сорок тысяч!
***
Еще раньше, начиная с февраля, разрабатывалась акция по истреблению менее опасных, но гораздо более многочисленных соотечественников — всевозможных «антисоветских элементов». Перед началом чистки, как бы авансом, сотрудникам НКВД было вручено множество наград, в том числе — орденов Ленина. А с 5 августа тщательно подготовленная в стране кампания по репрессированию началась официально: она должна была закончиться «в четырехмесячный срок», то есть до декабря. Причём в приказах НКВД, подписанных Ежовым, специально оговаривалось, что предложенные лимиты по 1-й и 2-й категориям могут быть уменьшены, но не увеличены. Однако Москва, Ленинград и все регионы уже в августе наперебой начали просить увеличения лимитов (сибиряки, например, иногда настаивали — в восемь-десять раз!). Центр, то есть Сталин, не возражал. В одной только Москве, за четыре неполных месяца расстреляли 14 334 человека, превысив лимит почти втрое.
Весь год на собраниях и митингах непрерывно лились потоки грязи на «врагов народа». И в газетах о замученных и расстрелянных можно было прочесть: «Все они поплатились своей мерзкой жизнью за то, что покушались потопить в крови счастливую страну социализма». Троцкий из Мексики откликался на подобные высказывания бывших соотечественников: «Большинство в СССР составляют насмерть перепуганные и в то же время осатаневшие слепцы». (Однако под творениями «осатаневших слепцов», к сожалению, можно было встретить и подписи Алексея Толстого, Михаила Шолохова, Александра Фадеева, Константина Федина, Всеволода Вишневского, Леонида Леонова, а также других деятелей литературы, искусства, науки). После приказа по репрессированию «немцев» и общего № 00447 последовали иные — по «полякам», «харбинцам», «латышам», членам семей «врагов народа». Затем плановые цифры спустили и для тюрем. К примеру, Соловки должны была «выделить» 1200 жертв, однако тамошнее начальство сверх плана добавило еще 700, после чего заключенных якобы для отправки в Кемь погрузили на баржи — и больше их никто никогда не видел…
План выполняли сразу к двум юбилеям: в ноябре брезжило двадцатилетие революции, в декабре — двадцатилетие создания органов ВЧК-ОГПУ-НКВД. И когда вторую круглую дату в Большом театре торжественно отметили, на другой день «Красная Звезда» опубликовала огромный (триста девяносто два чекиста) список награжденных «за особые заслуги в борьбе за упрочение социалистического строя». Причём значились только имена — без должностей и чинов. Тогда эти имена читателям газеты ничего не говорили, а нынче известно, что основное большинство из них — исполнители приговоров подошедшего к концу 1937-го: старейший палач Советского Союза Петр Маго, Эрнст Мач, братья Иван и Василий Шигалёвы — увы, продолжать можно долго…
***
А еще я из 1937-го помню одного родственника, дядю Борю, его коричневый кожан, который, когда дядя меня обнимал, пах очень приятно. Ощущение этого кожана осталось особенно острым потому, что скоро дядю, как тогда говорили, «забрали» и больше его я не увидел уже никогда. А вообще из нашей родни в пору «ежовщины» канули в небытие четверо…
***
Чтобы отвлечь западную общественность от этих мрачных событий, правда о которых просачивалась за кордон, Сталин одновременно организовывал и «героические деяния»: так в мае 1937-го близ Северного полюса, на льдине, поселились Папанин, Кренкель, Ширшов и Фёдоров. (Однажды на даче бывшего начальника этой экспедиции я гостил целый день и теперь отчетливо понимаю, что дважды Герой Советского Союза, кавалер восьми орденов Ленина, контр-адмирал, доктор географических наук Иван Дмитриевич Папанин — пожалуй, самый глупый из всех людей, с которыми мне когда-либо приходилось беседовать). А в июне через этот самый Северный полюс из Москвы в США прилетели Чкалов, Байдуков и Беляков. (Наоборот, общение с Героем Советского Союза генерал-полковником авиации Георгием Филипповичем Байдуковым, чьё в их тройке профессиональное первенство не раз подчеркивал Чкалов, оставило самое отрадное впечатление: всемирная слава его ничуть не испортила, и к молодому журналисту генерал отнесся очень доброжелательно. К тому же мне дорого, что из всех отечественных летчиков-испытателей Байдуков особую симпатию испытывал к моему старшему другу Марку Лазаревичу Галлаю). После их подвига прошло меньше месяца, и в районе Лос-Анджелеса, побив по пути два мировых рекорда, приземлился другой экипаж: Громов, Данилин, Юмашев… С небывалым шиком в стране отметили грустный юбилей — столетие убийства Пушкина…. Открыли вырытый заключенными Канал «Москва — Волга», который скоро будет воспет в кинокомедии «Волга-Волга» (а в связи с 800-летием столицы его переназовут: «Канал имени Москвы»). По радио без конца звучали имена Алексея Стаханова, Паши Ангелиной, Марии Демченко, Ивана Гудова, Никиты Изотова, Александра Бусыгина, Николая Сметанина и других «передовиков»… На Всемирной выставке в Париже произвели фурор изваянные Верой Мухиной огромные фигуры Рабочего и Колхозницы, которые увенчали павильон СССР.
***
Рассказывая выше о волне репрессий, которая накрыла страну в 1937-м, я, дорогой читатель, забыл упомянуть, что в числе причин увеличения лимитов по 1-й «расстрельной» категории чаще всего выдвигалась с мест такая формулировка: «В порядке подготовки к выборам». Да, как ты уже знаешь, на 12 декабря были назначены первые выборы в Верховный Совет СССР по новой, принятой совсем недавно, 5 декабря 1936-го, Сталинской Конституции, которая гарантировала, что будут выборы всеобщими, равными, прямыми и при тайном голосовании. Изощрённый вождь, в честь которого Конституцию поименовали, в интервью главе американского газетного концерна Рою Говарду пояснял: да, в них участвует лишь коммунистическая партия. Ну и что? В СССР нет противостоящих друг другу классов, потому нет и нужды в других политических силах. Зато у нас есть общественные организации — от них и будут альтернативные кандидаты. На главенство партии не посягаем, а вот конкретным бюрократам люди, голосуя «за» или «против», смогут дать бой: «Выборы будут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти».
Пожалуй, поначалу действительно не исключалась некая возможность альтернативности выбора. Предполагалось, что свои кандидатуры смогут выдвигать эти самые общественные организации и некие «общества трудящихся». Конечно, к примеру, церковная община ни тем, ни другим, не являлась: речь шла о выборе между представителями какого-нибудь «Союза воинствующих безбожников» и, допустим, МОПРа (Международной организации помощи борцам революции). В «Правде» был опубликован даже проект избирательного бюллетеня с несколькими кандидатами и с пояснительным текстом: «Если ни один из кандидатов не получил абсолютного большинства голосов, соответствующая окружная избирательная комиссия объявляет перебаллотировку двух кандидатов, получивших наибольшее количество голосов». Но и таким вольнолюбивым помыслам заслон поставили быстро: власти де-факто ввели плебисцитарную модель голосования — по сути, избиратель должны были сказать «да» или «нет», одобрить или не одобрить политику государства. Причём, что интересно, формально никто не запрещал выдвигать альтернативных кандидатов в депутаты, но и никто не выдвигал — дескать, зачем нужен кто-то другой, если все жители округа и так уже определились с необходимой кандидатурой? Что же до альтернатив… Особая телеграмма секретаря Центральной избирательной комиссии Маленкова перечисляла тридцать две фамилии тех, кто также может быть выдвинут в любом из округов: Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович и так далее, включая общепризнанных героев вроде знаменитых маршалов, полярников или лётчиков. Объяснялось: у всех трудящихся должно быть право выдвинуть своим депутатом, например, товарища Чкалова — а уж он сам решит, где баллотироваться… Правда, при отборе кандидатур тщательно следили за пропорциями — чтобы в конечном счете столько-то оказалось депутатов от рабочих, от крестьян, от интеллигенции… Когда формировались участковые комиссии, их костяком становились учителя и другие специалисты. Но поскольку люди они были грамотные, возникали проблемы: этот — из белых, тот — из «бывших», у такого-то — брат троцкист… Отсев шёл повсеместный.
Агитация строилась по принципу: «Был плохой царизм, стал хороший социализм, за границей люди живут еще хуже». Но вообще-то организаторы кампании больше надеялись на природный консерватизм и страх населения, чем на агитационные материалы. Чтобы лишний раз не возбуждать граждан размышлениями о выборах без выбора, советские идеологи в эти дни изобрели новый термин — «советская» или «социалистическая демократия», которая, естественно, имела коренные отличия от «буржуазной псевдодемократии».
С разъяснением особенностей «социалистического демократизма» выступил Генеральный прокурор СССР Андрей Вышинский:
«Наш избирательный закон является полным воплощением принципов нашей Конституции. Совершенно иное положение существует в капиталистических странах, даже в самых передовых и наиболее демократических. Там конституция и избирательный закон нередко находятся по отношению друг к другу в кричащем, вопиющем противоречии. В избирательных законах стран буржуазной «демократии» сплошь и рядом содержатся всевозможные ограничения конституции, по существу своему являющиеся самым бесцеремонным отступлением от провозглашенных данной конституцией принципов. Буржуазные конституции страдают основным пороком — внутренним противоречием, фальшью, лицемерием…»
И в качестве примера такого буржуазного «лицемерия» советским гражданам приводились недавние парламентские выборы в Венгрии, на фоне которых Сталинская Конституция действительно смотрелась как шедевр равноправия и демократизма.
В депутаты сталинского парламента выдвигались такие беспорочные граждане, что выступать за какую-либо альтернативную кандидатуру мог, наверное, лишь враг Родины. Вот, например, фрезеровщик Иван Гудов или его тезка полярник Иван Папанин (свое мнение о котором я выше уже высказал). Или — 23-летняя ткачиха-стахановка Дуся Виноградова, которая вместе со своей однофамилицей-сменщицей Марусей Виноградовой на Вичугской фабрике имени Ногина стала обслуживать двести шестнадцать станков. Через три года Григорий Александров снял про неё фильм «Светлый путь», где «простую русскую бабу», получившую в Кремле орден Ленина, сыграла сама Любовь Орлова. Как лихо вдоль ткацких станков шагала она с песней: «Нам нет преград ни в море, ни на суше!..» Жизнь стахановки сложилась великолепно: знаменитая Виноградова без всяких проблем пережила эпоху Большого террора и до конца своих дней работала в Министерстве лёгкой промышленности СССР… А вот у Дусиного коллеги по Орджоникидзевскому округу — первого секретаря ЦК ВЛКСМ Александра Косарева всё вышло совсем иначе: три с лишним десятка лет назад его вдова Мария Викторовна с тоской рассказывала мне, как ноябрьской ночью 1938-го, чтоб арестовать Сашу, к ним на дачу заявился сам Берия. И ее заодно на семнадцать лет прихватил. Через три месяца Сашу расстреляли…
Бурная агитация шла за депутата от Горьковско-Ленинского избирательного округа, про которого «Известия» писали:
«Ежов! Почему это имя не сходит с уст миллионов людей? Потому что Ежову великая страна наша обязана организацией разгрома фашистской агентуры. С тех пор как сталинский нарком Ежов возглавил Народный комиссариат внутренних дел, настали черные дни для троцкистов, бухаринцев и прочих наймитов фашистских разведок. Сколько бы ни засылали нам враги диверсантов и шпионов — зоркий глаз и твердая рука доберутся до каждого врага нашей родины». Газете вторил почти столетний казахский акын Джамбул: «Я славлю батыра Ежова, который // Разрыл, уничтожил змеиные норы, // Кто встал, недобитым врагам угрожая, // На страже страны и её урожая!..»
Собственно, вся предвыборная кампания тоже представляла собой «оперативно-розыскное» мероприятие по охране рубежей Отчизны от всякого рода врагов. Архивы общества «Мемориал» хранят многочисленные донесения в органы НКВД о ходе агитационной кампании. Вот типичный отчет агитатора:
«Мы проводили беседы и по вопросам шпионской работы разведывательных органов капиталистических стран. В результате этого наши беседчики и сами слушатели выявили целый ряд контрреволюционных группировок. Так, рабочий Киреев разоблачил банду кулаков Демидовых. После беседы в бараке выявили и сестру Демидова, расстрелянного по «процессу Северного района»…»
Впрочем, и избрание в этот бутафорский парламент от репрессий не гарантировало. Не пройдет и года, как каждый четвертый депутат будет объявлен «врагом народа». Перевыборов проводить не станут, ведь и оставшихся народных избранников вполне хватит для демонстрации самой передовой модели «советского демократизма».
***
А НАКАНУНЕ дня выборов, 11 декабря, в Большом театре, под гром оваций на трибуну поднялся Сталин — самый главный кандидат в депутаты, зарегистрированный, естественно, в Сталинском избирательном округе столицы:
— Товарищи, признаться, я не хотел выступать, но наш Никита Сергеевич (тут «вождь народов» показал рукой на сидящего с краю сцены Хрущева) чуть ли не силком притащил меня на собрание: скажи, говорит, хорошую речь. Требуются, говорит, разъяснения по некоторым вопросам избирательной кампании. Какие разъяснения, по каким вопросам? Всё, что нужно было разъяснить, уже разъяснено и переразъяснено в известных обращениях партии большевиков, комсомола, Осоавиахима, Комитета по делам физкультуры. Что еще можно прибавить к этим разъяснениям?!
В зале, как зафиксировала стенограмма собрания, раздался «одобрительный смех» и аплодисменты — народ оценил грубоватый юмор своего кандидата. Действительно, какие еще разъяснения после двадцатилетнего триумфального шествия советской власти?!
И назавтра, согласно официальной, вошедшей во все советские учебники информации, 96,8% от общего числа избирателей пришли к урнам, причем 98,6% из них проголосовали за блок коммунистов и беспартийных. Все кандидаты стали депутатами. В том числе и кровавый Николай Ежов. На следующий год он был избран также депутатом Верховных Советов РСФСР, УССР, БССР, Азербайджанской, Казахской, Киргизской, Таджикской, Туркменской, Узбекской ССР, Башкирской, Кабардино-Балкарской, Калмыцкой, Карельской, Крымской, Мордовской, Немцев Поволжья, Татарской, Удмуртской, Чечено-Ингушской и Чувашской автономным республик. Впрочем, ни один из этих мандатов Ежова, когда пришел его черед, не спас…
***
СЛЕДУЮЩИЕ, послевоенные выборы в Верховный Совет СССР случились в 1946-м, 10 февраля. Хотя мне было лишь одиннадцать, на школьном концерте перед избирателями декламировал:
«Я гражданин восемнадцати лет, // Я выбираю в Верховный Совет, // Выбрать по праву доверено мне // Лучшее имя в Советской стране. // Кто он, кого выберу я? // Пусть мне подскажет совесть моя…» А заканчивалось стихотворение так: «Сталина имя — совесть моя!»
Откликнувшись на этот «пламенный» призыв, Сталин, Молотов, Ворошилов и Ежов 12 декабря 1937 года, вослед за мной, трёхлетним, тоже рванули к избирательным урнам…
Шли годы, я кое-что стал понимать. И, когда наконец исполнилось восемнадцать, впервые получив бюллетень, вдруг испытал такой жгучий стыд, что в дальнейшем, с 50-х и до 90-х (кроме одного случая, когда на моем ленинградском участке баллотировался Василий Павлович Соловьев-Седой) участия в этом балагане — при помощи открепительного талона — не принимал. Да и сейчас чаще всего воздерживаюсь…
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer12/sidorovsky2/
