(продолжение. Начало в № 5/2020 и след.)
В КЛЕШНЯХ ФОВИЗМА
(IN THE CLAWS OF THE FAUVES)
Матисс
Незадолго до того как Матисс стал самым знаменитым из фовистов, я к нему пришел по совету моего друга Винье (1). В то время Матисс жил на Quai St. Michel (набережная Сен Мишель), недалеко от книжного магазина, принадлежащего Винье, в котором некогда покупал книги Верлен (2). Это было старое здание, с большим количеством наружных лестниц, с которых открывался прекрасный вид на Сену. В нем также находились студии Марке (3), Фландрина (4) и Марвала (5).
Открыв дверь, художник поначалу настороженно посмотрел на меня, затем кивком пригласил следовать за ним, по пути украдкой изучая. У него на лбу уже обозначились, придававшие беспокойное выражение лицу, морщины, а глаза из-за очков смотрели критически. У Матисса был короткий нос, напоминающий нос Золя, и мясистые плотно сжатые губы, прятавшиеся в седой бороде.
«Вот, над чем я сейчас работаю», — сказал Матисс, внося полотно. На картине был вид одного из мостов через Сену, со спокойной свинцовой водой.
Я сказал:
— Какие красивые краски.
— Да, краска должна быть красивой, — ответил он, — это действительно важно. Цвета должны быть гармоничными. Когда они резкие и яркие мне трудно работать. Это весьма деликатная материя, зачастую приходится экспериментировать очень долгое время.
Это была моя первая встреча с Матиссом.
В том же году я встретил Матисса еще раз, теперь уже на террасе кафе на площади St. Michel. Он делал наброски набережной коротким, толстым карандашом. Прежде чем провести линию, он сначала тщательно изучал предмет, а затем уже без всякой корректировки наносил аккуратные линии.
Спустя много лет, благодаря русскому балету, я узнал Матисса гораздо лучше. К тому времени он был уже признанным лидером фовистов (6), противопоставившим коротким гармоничным мазкам импрессионистов ярко окрашенные плоскости. Позднее, во время переворота кубистов, которые представили третье измерение в живописи, впервые разбив живописный объем, Матисс попал под их влияние до такой степени, что стал производить холсты с почти схематичными рисунками.
Тем временем Сергей Дягилев (7) — импресарио Русского Балета — нанял Матисса для постановки балета Игоря Стравинского Rossignol, и пригласил художника поехать с ним в Лондон, где должна была состояться премьера, поскольку Матисс не хотел, чтобы кто-либо другой делал декорации по его макетам.
Дягилев снял в лондонском театральном районе большое как сарай помещение на 8 этаже здания, добраться до которого можно было единственным путем по бесконечно длинной узкой лестнице, придерживаясь одной рукой за перила, а в другой неся свечку. Когда я пришел к художнику, он спросил меня несколько практических советов, поскольку никогда не делал работ для сцены.
Я рассказал ему, что мне об этом известно, и посоветовал оставить между пятнами разного цвета фракцию дюйма незакрашенной канвы, ибо в свете софитов каждая деталь, даже если глядишь на нее с галереи, выглядит также четко, как мелкий предмет под увеличительным стеклом.
— Я собираюсь сделать занавес таким же белым, как фарфор, — сказал Матисс, — так что под конец это будет китайский занавес. Не так ли? Будет как можно меньше линий. Правда ли, что для декораций эти русские ожидают что-нибудь яркое? Но они этого не получат. Я собираюсь учить их подходящим пропорциям цвета, в соответствии с французской традицией: чистый белый, бледно-розовый, голубой. И они это должны будут принять — хотят того или нет.
Как-то вечером, когда мы еще работали, столб пламени вырвался из соседнего чердака и осветил всю студию. Матисс, который ничуть не испугался летящих в нашу сторону искр, неожиданно воскликнул:
— Смотрите как розовые отблески превращаются в оранжевые на фоне моего голубого. Это хорошая идея. Я сделаю костюмы розовыми.
Балет Rossignol. Костюмы выполнены Матиссом
За время пребывания в Лондоне мы с Матиссом часто и подолгу гуляли. Иногда мы вместе ходили в National Gallery. По обеим сторонам главной лестницы, сразу за входом, висели два полотна. Одно — Уистлера (8), другое — Тёрнера Fighting Temeraire. (9)
— Терпеть не могу Уистлера, — сказал Матисс, — но Тернера люблю, его краски прекрасны. Вы понимаете, в живописи это решает всё. Не имеет значения как выглядит предмет и рисунок, но если ваши краски, ваш материал красивы, как красива эмаль, например, если вы смотрите на них с наслаждением, то это хорошо.
Как-то раз вечером, когда мы бродили по Лондону довольно далеко от дома, нас застал дождь. Однако он нам не помешал продолжить разговор, и Матисс сказал:
— Вы понимаете кубистов? Должен сказать, что я совершенно их не понимаю.
И тут же он мне рассказал, как во время репетиции Дягилевым балета Parade Эрика Сати (10) и Жана Кокто (11), который оформлял Пикассо, он неожиданно спросил постановщика:
— Когда эта маленькая балерина подпрыгивает и затем падает, дрыгая ногами в воздухе, что это должно означать?
— Ну, это довольно просто, — ответил Дягилев удивленно, — это трагедия Титаника.
— Нет, должен сказать, что этого я не понимаю…
Мы фактически потерялись под ливнем, но прижавшись к друг другу под зонтиком, продолжили беседу, и я закончил предложение, начатое Матиссом:
—…не более, чем некоторые люди не могут понять, почему вы изображаете руки на ваших фигурах в три раза больше натурального размера и ассиметричные глаза и…
— Но я это так чувствую, — возразил Матисс.
Однако, поскольку у него было хорошее чувство юмора, то вместо того, чтобы вдаваться в свою теорию баланса или в объяснение искажения академических форм, он сказал:
— Однако, правда, что если бы я когда-либо встретил на улице изображенную мною женщину, то очень удивился бы. Он усмехнулся в свою бороду, а глаза сверкнули за стеклами очков.
***
Однако по-настоящему я узнал Матисса только в его в студии в Ницце. Ах, Ницца. Когда заканчивается сезон, улицы почти пусты; синий цвет моря настолько интенсивен, что оно кажется почти черным; и, наконец, главный подарок — вид из окон квартиры Матисса в Place Charles-Felix с обзором Старого Рынка, пляжа и моря!
Квартира располагалась на верхнем этаже квадратного старого здания цвета охры, построенного в итальянском стиле с изящным фронтоном, за галереей Ponchettes и вблизи церкви Saint-Suaire в романском стиле. Дверь квартиры была на верхней площадке широкой каменной лестницы, с фресками по всем стенам. Карточка над звонком гласила: «М. Анри Матисс. Звонить два раза».
Вы входите в холл, в конце которого окно с видом на море. С правой стороны комната с двумя окнами, занавешенными шторами. Между окнами маленький стол с лакированными панелями и овальным зеркалом. На каминной полке копия «Раба» Микеланджело, у ног которого расположены разнообразные предметы, такие как апельсины, птичья клетка и граммофон с розовым в форме цветка раструбом, который играл, когда Матисс работал.
Стены обклеены самыми простыми обоями с цветочками. На полу арабский табурет и несколько ящиков, но рядом находятся несколько известных ширм с наклеенными вырезанными из бумаги рисунками в арабском стиле, которые Матисс так часто репродуцировал в своих работах. Надо всем этим через комнату натянута проволока, на которой висит масляная лампа с импровизированным козырьком.
За ширмой одна из моделей художника отмывает кисти кухонным мылом. В дальнем конце комнаты, между двумя новыми натюрмортами, висит скрипка.
Когда я впервые пришел к Матиссу, он писал у окна. Он был в шелковой рубашке, и на носу сидели очки в золотой оправе. Вскоре он перешел к стене и начал крепить к ней кнопками куски материи, которые, попадая под солнечный свет, приобретали блеск бриллиантовых украшений.
— Так значит это и есть ваш удивительный материал? — спросил я.
— Солнечный свет все чистит, — ответил Матисс и показал пальцем в окно на пыльный город, который сверкал под солнцем. — Выйдем и пообедаем.
Как только он открыл дверь, он оказался лицом к лицу с двумя немцами.
— Мсье Матисс?
— Да.
— Вы меня помните, не так ли? Я директор галереи.
— Да. Но у меня сейчас ничего для вас нет.
— Мы хотим всего лишь купить пару полотен — любые, которые у вас есть.
— У меня сейчас ничего нет.
— Не позволите ли вы нам посмотреть?
— В данный момент у меня ничего нет.
— Могли бы мы вернуться чуть позже?
— У меня нет ничего… — ответил он тихо, но твердо.
Чаще всего Матисс обедал в Камю, местном ресторанчике на темной маленькой улочке Старого города, между муниципальным казино и морем. Для него всегда был зарезервирован столик.
Когда мы сели, я его спросил:
— Почему вы ничего не захотели продать тем приятелям?
— Они бы, определенно, заплатили мне назначенную цену, — ответил Матисс.
— Ну, тогда в чем дело? В вашей квартире полно картин.
— Это так, но сейчас не лучшее время. Не беспокойтесь, те два мошенника еще вернутся. Я очень скоро их снова увижу.
Хозяин ресторана принес salade niçoise, в котором вспыхивали помидоры, а зеленый перец темнел на фоне яркого латука, усеянного черными оливками.
— Да, теперь это действительно красиво, — заявил Матисс, который казался более заинтересованным в разглядывании еды, нежели в ее поглощении.
— Матисс, это правда, что вы храните свои полотна в сейфе одного из здешних банков?
— Конечно. Почему бы и нет? Для безопасности.
— Безопасность всегда будет расти в цене… Поэтому сейф в банке самое лучшее место для них. Это лучшая защита для картин. Когда бы я не уезжал, или даже когда я здесь, мои картины безопасны от любого несчастного случая, который может произойти дома, не говоря уже о пожаре или воровстве. Официант, принесите нам кофе побыстрее. Уже без пяти, а натурщик придет ровно в два. Я хочу быть дома вовремя.
Привычка к точности осталась с тех пор, когда он не часто мог позволить себе нанять модель. Однако, возможно, это была еще и самодисциплина.
Мы быстро взбежали вверх по лестнице. Матисс установил арабский табурет и расположил материю на диване.
— Вы видите вон то большое зеркало? Я им пользуюсь, когда время от времени сверяю модель с отражением.
Зазвонил звонок. Пришла пожилая женщина с запиской: модель больна и не сможет прийти. Матисс не выглядел очень расстроенным.
Я начал набрасывать его портрет в свой альбом, и тогда он сказал:
— Не могли бы вы дать мне тоже лист?
— Вот, возьмите, — сказал я. Он сел напротив, и начал рисовать мой портрет.
Чтобы продолжить работу, мы вышли на балкон. Прибрежные пальмы выглядели припорошенными солнечным светом, а море ослепительно сверкало.
Не помню, как по ходу разговора мы подошли к Лотреку, но я упомянул, сколько он делал набросков к некоторым из своих рисунков.
— Вы видели их коллекцию в музее в Albi? — спросил я Матисса — Для афиши Жанны Аврил (12) и для женщины-клоун (13) он сделал по меньшей мере 20 набросков, прежде чем нашел правильный угол для ее раздвинутых ног.
— Вы думаете я не прорисовываю предварительно десятки раз свои бумажные цветы? — спросил Матисс, упершись в меня взглядом поверх очков.
— Даже те, что вы делаете двумя ударами кисти, такие как “z” или крест?
— Да, даже те, что делаю двумя ударами кисти. Только после того, как я детально их прорисую 20 или 30 раз, моя рука автоматически, уже по привычке сможет их повторить абсолютно точно в два удара. Вот для примера, смотрите…»
Он принес дюжину тяжелых альбомов со страницами из тонкой кальки. Медленно их переворачивая, он показал мне сотни и сотни рисунков, выполненных без единого исправления в одну линию.
— Если бы картина «Европа и Бык» не хранилась в сейфе банка, я бы ее вам показал. Я работал над ней 3 года, и, вероятно, мог бы работать и дальше. Некоторые люди думают, что картина это массовое производство, как машины. Работая над этим полотном, я сделал три тысячи эскизов, да три тысячи! Я часто так делаю, пока модель отдыхает.
Снова зазвонил дверной звонок.
— Не беспокойте меня, — сказал Матисс через закрытую дверь, — меня нет дома, если только вы не маляр. «Я приобрел квартиру наверху и объединяю ее с этой, — объяснил он мне.
Это был маляр. Он пришел с лестницей через плечо.
— Будь осторожен с моими картинами! — предупредил его Матисс и, повернувшись ко мне, продолжил: — Поскольку я сейчас не смогу работать, то сделаю ваш большой портрет.
Он взял один из своих альбомов и начал рисунок чернилами. В этот момент в комнату вернулся маляр с лестницей и взял Матисса под локоть. Тотчас же большая клякса сползла на мое лицо на рисунке.
— Ох! — воскликнул я в испуге.
«Не имеет значения, — сказал Матисс — так и останется. Вините в этом судьбу.»
И продолжил свой рисунок.
(продолжение следует)
Комментарии переводчика
-
Чарльз Винье (Charles Vignier) (1863–1934) — швейцарско-французский поэт, писатель, коллекционер, торговец книгами и античными произведениями искусства, специалист по искусству Азии.
Поль Верлен (Paul Verlaine) (1844–1896) — французский поэт-символист, один из основоположников литературного импрессионизма и символизма.
Альбер Марке (Albert Marquet) (1875–1947) — французский художник-фовист, друг Матисса
Поль Фландрин (Paul Jean Flandrin)(1811–1902) — французский академический художник.
Жаклин Марвал (Jacqueline Marval, подлинное имя — Marie Josephine Vallet)(1866–1932) — французская художница и скульптор.
Фовизм — направление во французской живописи, характеризуемое обобщением пространства, объёма и рисунка, сведением формы к простым очертаниям, исчезновением светотени и линейной перспективы. Наиболее значительные художники-фовисты Матисс, Марке, Руо, Ван Донген, Вламинк, Дерен, Фриз.
Сергей Дягилев (1872‒1929) — русский театральный и художественный деятель, один из основателей группы «Мир Искусства», организатор «Русских сезонов» в Париже и труппы «Русский балет Дягилева», антрепренёр.
Джеймс Уистлер (James Abbot McNeill Whistler) (1834‒1903) — американский художник-импрессионист
Уильям Мэлор Тернер (Joseph Mallord William Turner) (1775 — 1851) — английский художник-пейзажист, один из предшественников импрессионизма.
Картина Fighting Temeraire изображает прославившийся в Трафальгарской битве, 98-и пушечный линейный корабль HMS Temeraire, отправляющийся в последний путь на слом. (HMS означает Her Majesty Ship — Ее Королевского Величества)
-
Эрик Сати (Erik Satie) (1866‒1925) — эксцентричный французский композитор и пианист, один из реформаторов европейской музыки первой четверти XX столетия.
Жан Кокто (Jean Cocteau) (1889‒1963) — французский писатель, поэт, драматург, художник, сценарист и кинорежиссер.
Жанна Аврил (Jane Avril) (1868‒1943) — французская танцовщица канкана из кабаре Мулен Руж, натурщица Тулуз Лотрека.
Женщина-клоун Ша-Ю-Као (Cha-U-Kao) — французская танцовщица, клоунесса и акробатка из кабареМулен Руж, натурщица Тулуз Лотрека.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer12/ivoloshin/
