Документальное расследование
(окончание. Начало в № 8-9/2020 и сл.)
ЧАСТЬ IV
Хотя вопрос об авторстве шекспировских произведений и отошёл для меня на второй план, соблазн разузнать об авторе побольше привёл меня к сонетам. Ведь даже ортодоксальные шекспироведы смущаются, когда речь заходит о сонетах Шекспира, напечатанных в 1609 году, хотя в списках часть из них ходила гораздо раньше. Уж больно странной личностью предстаёт их автор. То он объясняется в любви некому «белокурому юноше», то страстно обрушивается на «смуглую леди», то намекает на какого-то незаконнорожденного ребёнка, то, как пожилой человек, сокрушается по поводу груза прожитых лет.
Многочисленные исследователи так и не смогли договориться, в какой степени сонеты автобиографичны, да и вообще, имеют ли они отношение к биографии автора. Кстати, ниоткуда не следует, что автором сборника сонетов был один человек. Так принято считать лишь потому, что на титульном листе стоит Shake-Speare. Если же предположить, что это псевдоним кружка Мэри Сидни Герберт, то авторами могли быть два человека, а то и больше.
Вот, например, высказывание о шекспировских сонетах современного оксфордского профессора:
«Установить взаимосвязь между биографией автора и его произведением всегда трудно. Однако с момента изобретения печатного пресса нет ни одного другого крупного автора, для которого такую связь установить было бы вообще невозможно».
А вот другой современный английский исследователь:
«Рассказываемая Шекспиром история о его моральных или, вернее, аморальных проблемах, в интересах Британской империи должна быть полностью затушёвана. Попытки доказать, опровергнуть и снова доказать, что наш Шекспир не мог на самом деле иметь в виду то, что говорил, стали у нас чуть ли не национальной отраслью промышленности».
Не менее озадачен и невнятен и ведущий советский шекспировед академик Аникст: «Лирический герой поэзии не может быть без оговорок приравнен к личности автора. Здесь перед нами не портрет поэта, каким он представал своим близким в повседневном быту. Но способность открыть в процессе творчества высокие душевные способности человека доступна только людям, обладающим прекрасными духовными качествами. Вот почему если стихи Шекспира не автобиографичны в прямом смысле, всё же они очень много говорят нам о том, каким человеком был их автор». С последним замечанием я согласен. Вот и мы позже попытаемся понять, каким человеком был их автор.
Видимо, прав был крупный британский литературовед, меланхолически резюмировавший: «Ни об одном произведении Шекспира не было написано столько бредовой чуши, как о его сонетах». Так что простительно рискнуть и мне, оставляя читателю судить о том, насколько бредовы мои рассуждения.
— — — — —
Посвящение сонетов некому «the onlie begetter Mr. W.H.» весьма загадочно. Да и сам вид страницы посвящения довольно странен. После каждого слова стоит точка, размер строк уменьшается до предлога в самом центре, потом строки расширяются и снова съёживаются, образуя как бы перевёрнутую ёлочку. В таком тексте так и тянет увидеть тайный смысл. А внизу, притом другим шрифтом, две жирные буквы Т. Почти все исследователи сходятся в том, что посвящение написано издателем Томасом Торпом и подписано его инициалами. У меня по этому поводу другое мнение, но о нём чуть позже. А пока приведу стандартный перевод.
Посвящение сонетов тому. единственному. кто. породил. эти. нижеследующие. сонеты. мистеру W. Н. всякого. счастья. и. вечности. обещанной. ему. нашим. вечно живым. поэтом. желает. благожелатель. рискнувший. дать. им. свет.
Какие только предположения ни выдвигались в попытках разгадать, кто скрывается за инициалами W.H. (и тут у меня есть собственное мнение). Известный остроумец Оскар Уайльд сочинил забавную новеллу «Портрет мистера W.H.». Её персонажи убеждают друг друга в существовании некого юного актёра Вилли Хьюза (Willy Hughes), исполнителя женских ролей в том же театре, где играл Шекспир. В этого Хьюза великий бард был якобы безумно влюблён и отражал свои переживания в сонетах. Впрочем, сам Уайльд честно отмечал, что у него нет ни малейших документальных свидетельств, подтверждающих такое предположение. Но сама новелла, как литературное произведение, очень изящна, остросюжетна и заслуживает прочтения.
Такая интерпретация не удивляет, если учесть нетрадиционную ориентацию автора новеллы, за которую он попал в тюрьму (не за новеллу, а за ориентацию). В наше время свобод и толерантности версия о гомосексуализме Шекспира имеет немало сторонников.
В те времена гомосексуализм, видимо, не считался таким уж грехом, по крайней мере, его не очень-то стремились скрывать. Считается установленным, что геями были уже упоминавшиеся драматург Кристофер Марло и погубитель графа Эссекса Фрэнсис Бэкон. Да и король Яков I, хотя и был женат на Анне Датской, открыто привечал юношей, благодаря чему старший сын Мэри Сидни Уильям Герберт смог возвыситься при дворе, приобрести огромное влияние и немалое состояние. Но об этом чуть позже.
Настораживает лишь то, что автор вроде бы имел тесные отношения и со «смуглой леди». Но и это легко объясняется — Шекспир был бисексуалом. Чего уж проще.
Массу споров вызвало и слово «begetter». В английском есть глагол «to beget» — зачать ребёнка. Произведённое от него существительное должно тогда означать «тот, кто зачал это издание». Предлагались и другие значения — адресат, вдохновитель и пр. Но кто был этим «зачинщиком», интерпретаторам оставалось неясным. Предлагались несколько имён с похожими инициалами, а кто-то даже расшифровал W.H., как «William Himself», то есть «Сам Вильям Шекспир». Глупее быть не может.
В последнее время всё больше исследователей склонны полагать, что за этими инициалами скрывается Уильям Герберт (William Herbert), старший сын Мэри Сидни Герберт. Но тут и возникает закавыка. Высокородный Уильям Герберт, будущий третий граф Пемброк, вполне мог бы обращаться к актёру — сочинителю сонетов — «мистер» или «мастер», а вот наоборот — никак. И вообще непонятно, зачем было посвящать интимные переживания стратфордского барда сыну Мэри Сидни.
Мне представляется, что многочисленные исследователи изначально исходили из предвзятой и, по моему мнению, ложной посылки о том, что посвящение к сонетам написал издатель Томас Торп. Они исходили из текста посвящения и особенно из букв Т.Т. На мой взгляд, это просто злосчастное совпадение! А может быть и сознательное намерение ввести читателя в заблуждение. Т.Т. должно означать нечто другое.
Обращение «Mr. W.H.» полностью, категорически, абсолютно, несомненно и однозначно исключает авторство Торпа. Этого не могло быть потому, что этого не могло быть никогда. Происходивший из низшего сословия Торп мог обращаться к графу только «My Lord», милорд!
Но вернёмся ненадолго к титульному листу сонетов. Там чётко написано shake-speares sonnets, через дефис. На мой взгляд, это служит явным указанием на использование псевдонима, который придумала для себя «потрясающая копьём» Мэри Сидни Герберт.
Титульный лист сонетов
А теперь взглянем попристальнее в текст посвящения. Дотошные литературоведы давно заметили, что этот текст по виду имитирует древнеримские записи на камне или в металле, содержавшие указы и постановления, которые должны были сохраняться как можно дольше. Там после каждого слова стояла точка. Можно предположить, что таким видом автор хотел подчеркнуть, что этот труд должен остаться на века.
Но если, в отличие от общепринятого мнения, посвящение писал не издатель, то остаётся только автор. Правда, такому выводу вроде бы мешает сам текст посвящения, где единственному, кто породил сонеты желает вечности некий благожелатель, рискнувший дать им свет, что вроде бы указывает на издателя. Однако, не будем спешить с выводами.
Все комментаторы отмечали, что текст сонетов содержит массу опечаток, тогда возможно, и посвящение не избежало той же участи. И тут я позволю себе вольность, за которую всякий сможет обзывать меня, как захочет.
В самой середине посвящения написано: our everliving poet, что меня всегда смущало. Как-то уж очень слова «наш вечно живой» напоминали песни об Ильиче из коммунистического прошлого. И однажды мне пришло в голову, что в этой строке тоже может быть опечатка, а то и две. В те времена писали гусиным пером, какие-то буквы получались чётко, а какие-то не очень. А потому не могла ли указанная строчка выглядеть так: Your everlOving poet? Твой вечно любящий поэт.
Буква Y в авторской рукописи оказалась плохо заметной и наборщик её не разглядел, а букву O легко спутать с I. Ведь говорил же герой «Театрального романа» Булгакова, что его почерк трудно разбирать, что у него буква О выходит как простая палочка. Вместо «вечно живой» получается «вечно любящий». Теперь остаётся сделать последний логичный и, по моему мнению, совершенно неизбежный шаг — признать, что автором сонетов (или их большей части) является Мэри Сидни Герберт, графиня Пемброк, а загадочным «единственным» адресатом — её старший сын William Herbert, W.H. К сыну она уж точно могла обращаться «мистер».
Тогда посвящение должно выглядеть так:
тому. единственному. кто. зачал.
эти. нижеследующие. сонеты.
мистеру W. Н. всякого. счастья.
и. вечности.
обещанной.
ему.
желает. твой. вечно. любящий. поэт.
благожелательница. рискнувшая.
дать. им.
свет.
Уильям зачал, а она произвела на свет, пусть от этого за версту разит эдиповым комплексом. Я отношусь к психоанализу с большим подозрением, но сонеты Мэри Сидни, адресованные сыну (для меня нет сомнений, что под «fair youth, белокурым юношей» имелся в виду «мой прекрасный мальчик», «fair» может иметь и такое значение), пышут такой нежностью и страстью, что они ввели в заблуждение всех толкователей сонетов, приписавших это изобилие чувств особе мужского пола с сомнительными склонностями. На самом деле, это писала безумно обожавшая сына мать, называвшая его «мой милый друг», «любовь моя» и пр. Немудрено, что это одурачило не одно поколение шекспироведов.
Почему «благожелательница»? Да потому, что на протяжении тех сонетов, которые по-английски принято называть «procreation sonnets», сонеты о продолжении рода, а их насчитали целых 17, мать пытается внушить старшему сыну благие побуждения, заставить остепениться, перестать любоваться собой, и произвести на свет наследника, что было крайне важно для всей аристократии. Иначе род мог заглохнуть.
Остаются ещё загадочные буквы Т.Т., которые все принимали за инициалы издателя Томаса Торпа. Теперь, когда нам стало ясно, что посвящение Торп написать никак не мог, остаётся решить, что же они означают. «Элементарно, Ватсон». Всё посвящение подано Мэри в стиле и духе древнеримских надписей, в оригинале, сделанных, естественно, на латыни. Дабы подчеркнуть это, Мэри и поставила Т.Т., что, как известно каждому образованному человеку, на официальной, применявшейся в торжественных случаях латыни означало totus tuus, «искренне ваш(а)». Именно эти буквы стояли в конце написанных высоким слогом древних панегириков. Вот и вся загадка.
— — — — —
Теперь самое время перейти к собственно сонетам. Самуил Яковлевич Маршак совершил настоящий подвиг, переведя все 154 сонета с сохранением их стихотворной формы и размера. Его переводы нравятся не всем, говорят, что он часто допускал вольности и отступления от смысла. Возможно, не мне судить. Я пользовался его переводами тогда, когда смысл оригинала был мне не совсем ясен. Впрочем, пользовался я переводами и других авторов. Всё-таки 400 лет назад английский язык был другим.
Но кое-что осталось неизменным, в частности, отсутствие рода. В немецком род есть, во французском есть, в русском тоже, а вот в английском рода нет. Иногда это приводит к забавным казусам. Я до сих пор помню раздражение от читанного лет тридцать назад английского детектива, когда вдруг понял, что персонаж, которого я считал мужчиной, на самом деле женщина. Где-то в начале я пропустил какое-то указывавшее на пол персонажа определение и обнаружил свою оплошность только страниц через десять.
По этой причине переводчик должен быть очень внимателен. Фраза «I love you» переводится без проблем, её по-русски может сказать и мужчина, и женщина. А вот над переводом той же сакраментальной фразы в прошедшем времени уже приходится подумать. По-английски «I loved you» может сказать как мужчина, так и женщина, а вот по-русски… На русском приходится выбирать между «я любил тебя» и «я любила тебя», других вариантов нет. Правда, можно выкрутиться безличным предложением типа «любовь прошла», что часто и делают.
Как только мне некогда пришла в голову эта простая мысль, я дал себе задание читать сонеты, забыв, что их автор мужчина. Сознаюсь, это было очень трудно. Подсознание упорно пыталось подсунуть давно въевшиеся в мозги представления. Но я крепился и не сдавался.
При таком неортодоксальном чтении глаз сразу остановился на сонете номер 3. Вот как он звучит в переводе Маршака.
Прекрасный облик в зеркале ты видишь,
И, если повторить не поспешишь
Свои черты, природу ты обидишь,
Благословенья женщину лишишь.
Какая смертная не будет рада
Отдать тебе нетронутую новь?
Или бессмертия тебе не надо, —
Так велика к себе твоя любовь?
Для материнских глаз ты — отраженье
Давно промчавшихся апрельских дней.
И ты найдёшь под старость утешенье
В таких же окнах юности твоей.
Но, ограничив жизнь своей судьбою,
Ты сам умрёшь, и образ твой — с тобою.
Смысл достаточно прозрачен — некто уговаривает юного красавца перестать любоваться собой и заняться продолжением рода. Неужели страстно влюблённый в некого юношу Шекспир стал бы уговаривать его «не лишать женщину благословения» и завести себе младенца? На мой взгляд, крайне маловероятно.
Пожалуй, это больше похоже на увещевания матери молодого балбеса, которой очень хочется внуков. Тут самое время освежить в памяти биографию Уильяма Герберта, старшего сына Мэри Сидни Герберт.
Родился он в 1580 году. Получил приличное образование в Оксфорде. Современники находили его очень красивым, в молодости он вызывал всеобщее восхищение. В августе 1600 года один из придворных конфиденциально доносил младшему брату Мэри Роберту Сидни, что Уильям Герберт может скоро возвыситься при дворе, а пока не проявляет ни малейшей склонности к женитьбе.
Юный Уильям Герберт?
Уильям Герберт
Автор биографической статьи тут же добавляет, что Уильям вовсе не был равнодушен к противоположному полу, а напротив «всю жизнь чрезмерно увлекался женщинами и пускался во всякого рода непотребства». Ещё в молодости, в 1600 году, он вляпался в скверную историю.
Уильям вступил в интимную связь с одной из любимиц королевы Елизаветы некоей Мэри Фиттон. Та не подвела и вскорости родила ему сына, тут же скончавшегося. Разгневанная королева устроила дознание. Уильям во всём сознался, но жениться на обесчещенной им придворной наотрез отказался, за что был на месяц посажен в тюрьму и надолго отлучён от двора.
Мэри Фиттон
Только после кончины королевы в 1603 году он стал появляться в Лондоне. Яков I тогда его не любил, к себе не приближал, что сильно беспокоило Уильяма и он, вместе с приятелями, в число которых входил Бен Джонсон, разработал хитроумный план.
Было решено воспользоваться слабостью короля Якова I к хорошеньким юношам. Вместо тогдашнего фаворита короля некого Роберта Карра (кстати, организовавшего отравление сэра Овербери, за что впоследствии вместе с женой был отправлен в Тауэр и отлучён от двора, а это было высшей мерой наказания для высокородной знати) Якову подсунули легкомысленного, но весьма недурного собой сэра Джорджа Вильерса. Тот был небогат, так что пришлось прикупить ему роскошные одеяния, а заодно научить изящным манерам и поведению. Вскоре представился случай продемонстрировать королю искусство Вильерса-танцора, и, увидев его ножки, король потерял голову.
Он осыпал Вильерса наградами, деньгами и званиями. В конце концов тот стал первым герцогом Бекингемом, и в 1628 году был убит неким Фелтоном, как позднее выдумал Александр Дюма-отец в «Трёх мушкетёрах», по наущению коварной Миледи.
Не забыл Яков и Уильяма Герберта, поставившего ему такое сокровище. Тот получил массу выгодных должностей, сделавших его одним из самых высокооплачиваемых придворных. Уильям стал лорд-камергером, что обеспечивало ему контроль над всеми мероприятиями королевского двора, включая театральные и музыкальные представления, а также надзор за издательствами. Став во главе Оксфордского университета, он выхлопотал Бену Джонсону почётную докторскую степень.
В 1604 году Уильяма всё-таки женили на Мэри Тэлбот, его богатой, малопривлекательной ровеснице, которая родила ему двух сыновей, но оба умерли в младенчестве. Уильям остался без наследников. Позднее его жена стала сильно болеть, и в конце концов её объявили сумасшедшей и отправили куда-то подальше. Даже год её смерти неизвестен.
Но вернёмся к сонетам. Вот ещё один пример — один из самых известных, сонет за номером 129. О нём видный шекспировед конца XIX века выразился так: «По величественной мощи 129-й сонет, посвящённый плотской любви, занимает особое место». Вот как он звучит в переводе С.Я. Маршака.
Издержки духа и стыда растрата —
Вот сладострастье в действии. Оно
Безжалостно, коварно, бесновато,
Жестоко, грубо, ярости полно.
Утолено, — влечёт оно презренье,
В преследованье не жалеет сил.
И тот лишен покоя и забвенья,
Кто невзначай приманку проглотил.
Безумное, само с собой в раздоре,
Оно владеет иль владеют им.
В надежде — радость, в испытанье — горе,
А в прошлом — сон, растаявший, как дым.
Всё это так. Но избежит ли грешный
Небесных врат, ведущих в ад кромешный?
Какая там к дьяволу «величественная мощь»! Это же крик души несчастной матери, взбешённой распутством сына, её призыв прекратить «всякого рода непотребства», наконец, угроза адом на том свете.
Пусть он и подонок, возвышающийся при дворе низкими методами, пусть прелюбодей и распутник, но он всё тот же обожаемый прекрасный мальчик, её первенец и надежда, которого надо спасать!
На Уильяма Герберта указывают и такие, казалось бы, малозначащие детали, как упоминание апреля в сонете номер 3. Дело в том, что Уильям родился как раз в апреле 1580 года. Значит, если сонеты начали циркулировать в рукописи около 1599 года, Мэри уже тогда начала призывать его задуматься о продолжении рода, хотя следует помнить, что нумерация сонетов совсем не обязательно соответствует хронологии их написания. А «материнские глаза» из сонета номер 3 оказываются тут очень к месту. Ведь именно такими глазами она смотрела на своего распутного сына, вспоминая его во младенчестве. И так ей хочется, чтобы он остепенился и одарил её законными внуками.
При таком прочтении сонетов многое становится на свои места — и размолвки, и охлаждения с последующими сближениями, и сожаления об уходящей молодости, ведь Мэри к двадцатилетию старшего сына было уже почти сорок лет. А если она продолжала писать сонеты до 1609 года, даты их публикации, то тогда ей было уже под пятьдесят. Как у Гоголя — «дверь нам открыла старуха лет сорока».
Исследователи подсчитали, что из 154 сонетов 126 обращены к мужчине, и лишь в последних 26 появляется женщина — «смуглая леди». Роль мужчины, светлого или белокурого друга многие отводили Генри Ризли, третьему графу Саутгемптону (хотя, судя по портретам, тот вовсе не был белокурым), который якобы был покровителем Шекспира, за что тот посвятил ему два своих первых сочинения — поэмы «Венера и Адонис» и «Обесчещенная Лукреция». Генри считался редким красавчиком. Как стратфордский автор мог познакомиться с высокородным графом и заручиться его покровительством, остаётся загадкой, но ортодоксов это не смущает. Гений, он гений и есть. Во всём, в том числе в обретении спонсоров.
Генри Ризли, 3-й граф Саутгемптон
Очевидным кандидатом на роль «смуглой леди» была та же Мэри Фиттон. Якобы у Шекспира была с ней интрижка, а потом она его поматросила и бросила. Стратфордского мещанина не пустили бы и на порог монаршей обители, где обреталась фрейлина королевы, так что, видимо, ему приходилось завлекать её к себе, в одну из съёмных лондонских квартир, куда любимица королевы, естественно, бегала с большим восторгом. Твёрдо установленный факт любовной связи Уильяма Герберта с Мэри Фиттон, закончившейся его тюремным заключением и отлучением от двора, стратфордианцев, похоже, тоже не смущает.
В 1935 году историки раскопали бумаги, из которых неопровержимо следовало, что Уильям Герберт много лет сожительствовал с леди Мэри Рот (Wroth). Пикантной подробностью являлось то, что леди Мэри была его двоюродной сестрой, дочерью младшего брата его матери Роберта, и, более того, её крёстной дочерью.
Мэри Рот
Родилась Мэри, будущая леди Рот, в 1587 году, и большую часть детства провела в доме тётки, где частенько бывала и Елизавета Сидни, всего двумя годами её старше. Образованная и просвещённая Мэри Сидни несомненно прививала обеим девочкам (Лизу звали домашним именем Бесс) любовь к литературе, музыке и языкам. Впоследствии леди Рот стала известной поэтессой, о которой Бен Джонсон также отзывался очень тепло.
Но любопытно другое. В 1604 году король Яков I выдал юную Мэри за сэра Роберта Рота, игрока, пьяницу и бабника. Жили они с мужем плохо и часто врозь, и вскоре она, видимо, тайком сошлась с Уильямом Гербертом, знавшим её с детства. Тот, как мы видели, свою жену тоже не жаловал и постарался от неё в конце концов избавиться.
Узнав, что старший сын спутался с выросшей в её доме племянницей и крёстной дочерью, Мэри Пемброк не могла не прийти в ярость. Свои чувства, смесь прошлой любви к крестнице и гнева к коварной изменнице вылились в сонеты о «смуглой (dark) леди».
Мэри Рот по всем параметрам подходила под определение dark, которое могло означать не только смуглая, но и тёмная, зловещая, мрачная, то есть может относиться не к внешности, а к моральным качествам некой особы. Но и внешность леди Рот тоже отвечала этим параметрам — она была тёмноволосой и тёмноглазой. Более того, в 1605 году она выступала при дворе в написанной Беном Джонсоном театрализованной «маске», где вместе с королевой Анной и фрейлинами изображала эфиопских нимф, для чего пришлось вымазать лица чёрной краской.
Вот, например, первые два катрена сонета 127 в переводе С. Степанова, который, по-моему, ближе всего передаёт оригинальный текст:
Издревле чёрный цвет был не в цене,
Не признавали красоты за чёрным,
Но ныне чёрный преуспел вполне,
А красота живет с пятном позорным,
Поскольку всякий на лицо своё
Кладёт прикрасы вопреки природе, —
Нет имени и чести у неё,
И красоту узришь в любом уроде.
Или вот такой краткий, не очень лестный портрет в первых двух катренах сонета 130, опять-таки в переводе С. Степанова:
Её глаза на солнце не похожи,
Коралл намного губ её красней,
И не белее снега смуглость кожи,
И волосы как смоль черны у ней,
И щёки далеко не так богаты,
Как роз дамасских бело-алый куст,
И я послаще знаю ароматы,
Чем запах, что с её слетает уст.
От связи такой малосимпатичной, с точки зрения Мэри Сидни, крестницы с Уильямом Гербертом на свет появились двое детей — дочь Екатерина и сын, опять-таки Уильям. А ведь в сонетах глухо упоминается о каком-то незаконнорожденном ребёнке, и о связи «смуглой леди» с кем-то по имени Уилл. Но сын Уильяма был незаконнорожденным, и ни на титулы, ни на наследство претендовать не мог. Формально Уильям Герберт оставался без законного наследника, что не могло не бесить его мать.
Вся эта история стала известна лишь 400 лет спустя. Вот как умели хранить тайны семейства Сидни и Пемброков! А сколько тайн ещё не раскрыто?
Как уже упоминалось, текст изданных сонетов содержал много опечаток (две из них в посвящении мы уже исправили). На этом основании многие исследователи заключили, что сонеты в печать, без ведома автора, мог отдать кто-то другой, либо автор по каким-то причинам не смог просмотреть и поправить корректуру.
Хотя в авторстве Мэри Сидни я не сомневаюсь, отдала ли сонеты в издательство она сама, или это сделал кто-то другой, уверенно сказать не могу. Просто не хватает данных. Возможно, она вообще не собиралась их публиковать, а писала для себя, чтобы хоть так излить свои любовь и горечь.
Как бы то ни было, выход сонетов в свет должен был очень не понравиться Уильяму Герберту, ведь многие знали или догадывались, кто скрывается за псевдонимом «Потрясающая копьём» и о ком в них идёт речь. Имеются скудные упоминания о том, что будто бы пользуясь своим влиянием при дворе, а потом и официальным положением лорда-камергера, Уильям пытался изъять книжку сонетов из обращения (в чём частично преуспел) и препятствовал их переизданию. Если эти сведения верны, то они косвенно подтверждают версию о том, что автором действительно была его мать Мэри Сидни Герберт, графиня Пемброк.
Справедливости ради следует всё же отметить, что Уильям Герберт был очень щедр к служителям искусств. Некоторые поэты подолгу жили в его доме. Джон Донн был его ближайшим приятелем, Бен Джонсон, как уже упоминалось, ежегодно получал от него 20 фунтов на покупку книг. Он также содержал актёрскую труппу, пайщиком которой был Уилл Шакспер.
Кстати, эту актёрскую труппу создали по прямому распоряжению королевы Елизаветы, и поручено это дело было всесильному советнику Фрэнсису Уолсингему, тестю Филипа Сидни. Не Филип ли через Уолсингема уговорил королеву создать эту труппу, чтобы было где играть его будущие пьесы, а Мэри потом ставила там свои? Ведь говорил же персонаж М.А. Булгакова, что писать пьесы и не играть их невозможно…
Герберту посвящали сочинения, писали панегирики, называли величайшим меценатом своего времени. Упоминается также, что Уильям был литературно одарён, полностью разделял литературные интересы своей матери и во многом помогал ей, хотя вряд ли в написании сонетов, если только часть из них не принадлежит ему. Во всяком случае, в издании в 1623 году Первого фолио с пьесами «Шекспира» он точно поучаствовал. Если они были написаны его покойной матерью (скончалась она, напомню, в 1621 году) или кружком с её участием, то это вполне естественно. А иначе зачем бы ему с братом было тратить кучу денег на издание сочинений какого-то стратфордского мещанина. Похоже, ортодоксальным шекспироведам эта простая мысль никогда в голову не приходила.
Любопытно, что как и пьесы, сонеты были признаны непревзойдёнными шедеврами отнюдь не сразу. Переиздали их лишь в 1640 году (через десять лет после смерти Уильяма Герберта), а потом о них как бы забыли. В 1773 году было предпринято классическое издание сочинений Шекспира, но сонеты туда не вошли. Издатель этого собрания, видный шекспировед своего времени, счёл сонеты неестественными, сухими и просто скучными. Позднее он заявил, что никто не станет читать эти вирши даже под угрозой строжайшего наказания.
Но времена меняются, а с ними меняются и вкусы. Нашлись ценители, пропагандисты, восхитившиеся тонкостями движений души автора, пленительным слогом и проникновением в самую суть человеческих отношений. Сонеты стали считаться одним из величайших достижений не только англоязычной литературы, но и всей мировой поэзии.
Беда только в том, что абсолютно все толкователи сонетов и их переводчики исходят из авторства мужчины, и тем самым сознательно или бессознательно интерпретируют в комментариях или корректируют в переводе оригинал в соответствии с этим представлением. Если же читать сонеты без такого предубеждения, допуская, что автором может быть и женщина, адресующая их сыну и его любовнице, то они выглядят несколько иначе. Попробуйте сами.
Правда, некоторые из сонетов вроде бы свидетельствуют об авторстве мужчины, но если предположить, что не все они написаны одним и тем же человеком, то это легко объяснимо. Может, я когда-нибудь сподоблюсь проанализировать тексты сонетов на предмет определения возможного пола и намерений авторов. Но это отдельная большая тема.
Неужели я действительно совершил эпохальное открытие, установив, что по крайней мере некоторые сонеты написала Мэри Сидни Герберт, графиня Пемброк? Но поскольку сонеты опубликованы под именем Шекспира (Shake-Speare), то и остальные «шекспировские» произведения написала она сама или совместно с кружком приближённых литераторов. Значит автора «Уильям Шекспир» не было. Его произведения написаны другими людьми. Как ни досадно, но с этим выводом никто из специалистов никогда не согласится, и он пропадёт втуне. Увы мне.
— — — — —
А теперь от сонетов перейдём к другому литературному произведению. В 70-е годы XX века некий английский историк обнаружил необычную книжку ранее неизвестной писательницы и поэтессы Эмилии Лэньер. Книжка вышла в 1611 году и была, видимо, издана очень маленьким тиражом, поскольку до нас дошёл чуть ли не единственный её экземпляр. Незамеченной она оставалась столь долго потому, что ни одного отклика на неё найти не удалось. Её проигнорировали как современники, так и последующие поколения.
Латинское название книги в переводе звучит так: «Славься Господь, Царь Иудейский». На титульном листе указан автор: «Написано Эмилией Лэньер, женой капитана Альфонсо Лэньера, слуги Его Величества».
Титульный лист книги Эмилии Лэньер
Преисполненный энтузиазма первооткрыватель тут же объявил, что автор обнаруженной им книги и есть та самая «смуглая дама» сонетов. Аргументация была не очень внятной, а потому я решил самостоятельно разобраться в этом деле.
Для начала, как обычно, заглянул в уважаемый мной национальный биографический словарь 1898 года. Там об Эмилии не было ни слова. Пришлось разыскать её книгу в Сети, что теперь не представляет труда, и внимательно прочитать.
Из сочинения Эмилии следовало, что она была прекрасно образована, упоминала Спенсера, Чосера, Овидия, Бокаччо и других классических авторов. Была лично близко знакома с самыми высокопоставленными дамами, в том числе с супругой короля Якова I Анной Датской, её дочерью и с Мэри Сидни Герберт. Посвящена поэма королеве Анне, а к некоторым из этих дам Лэньер обращалась с отдельным персональным посланием.
За невинным названием поэмы скрывались весьма радикальные взгляды. История жизни Христа рассматривалась с точки зрения женщины. Часть поэмы написана от лица жены Понтия Пилата, которая, согласно Библии, пыталась убедить мужа не казнить сына божьего. Всех мужских библейских персонажей, таких как Пилат, Каифа, Ирод, она изображает извергами и тиранами, тогда как женщины — жена Пилата, дщери Иерусалимские и Дева Мария — милосердны и благородны, но беспомощны перед сильным полом, и в отчаянии могут лишь умолять, рыдать и скорбеть.
Эмилия резко критиковала зависимое положение женщин, протестовала против объявления женщины сосудом греховным, полагала нечестным и несправедливым, что Адам обвинил в своём грехопадении слабую, невинную, влюблённую в него Еву, единственным грехом которой было то, что она слишком сильно любила. А чего стоит её призыв: «Вернём же себе свободу и бросим вызов вашему (т.е. мужскому) господству»! Она всячески ратовала за чистые, духовные отношения, что можно интерпретировать и как призыв к платоническому браку. Одним словом, это было сочинение одной из первых феминисток.
Кроме того, Эмилия, похоже, была в курсе неопубликованных тогда произведений Мэри Сидни Герберт, упоминала множество созданных графиней мудрых и прекрасных книг, и даже была знакома с шекспировской пьесой «Антоний и Клеопатра», впервые напечатанной в Первом фолио в 1623 году, через 12 лет после выхода в свет её поэмы.
К началу XXI века Эмилия Лэньер стала почитаться в англоязычном литературоведении почти классиком. Её произведение назвали основополагающим, пионерским, новой вехой в поэзии Ренессанса. Сама она была объявлена первой женщиной, выступившей против угнетения, открыто поставившей своё имя под вызовом мужскому диктату, и объявившей себя профессиональной поэтессой. О ней стали писать статьи, эссе, диссертации, книги. Доходило до того, что её сравнивали с великим Джоном Мильтоном. Такому автору, естественно, требовалась биография, приличествующая высокому пафосу её произведения.
Эмилия Лэньер
И тут, при изучении её прошлого, вскрылись пренеприятнейшие подробности. Оказывается, эта особа в молодости состояла любовницей некого барона, старше её на 45 лет. Она прижила ему сына, после чего её скоренько пристроили в жёны капитану Альфонсо, в своё время воевавшему вместе с графами Эссексом и Ратлендом. Сосуществовали они плохо, что неудивительно, потому как сохранившиеся записи лечащего врача Эмилии характеризуют её как «шлюху».
Литературоведам пришлось принять срочные меры по реконструкции, а вернее по конструированию её приличной биографии. Поскольку Эмилия появилась на свет в 1569 году в семье придворного музыканта, то для них было естественным заключить, что она в детстве овладела разными музыкальными инструментами. Помыкавшись по родичам после смерти родителей, в 18 лет Эмилия стала наложницей первого барона Хансдона, двоюродного брата королевы Елизаветы и одного из патронов театральной труппы, где играл Уилл Шакспер. Вот как был тогда тесен мир аристократии!
Первый барон Хансдон
Относился барон к любовнице очень хорошо, баловал её, «содержал с большой помпой», выдавал по 40 фунтов в год, на булавки. Так что своей жизнью Эмилия, похоже, была довольна. В промежутках между любовными утехами барону надо было чем-то заняться и он дал ей приличное классическое образование, обучил древним языкам, познакомил с сочинениями современных, а также древнегреческих и древнеримских писателей и поэтов, и настолько тщательно проштудировал с ней Библию, что та позже смогла безошибочно отыскать тот стих в Евангелии от Матфея, где говорилось о жене Пилата.
Видимо, так должно было обстоять дело, иначе откуда бы ей было набраться этих познаний, потому как где и чему она училась в детстве неизвестно. Но, похоже, дело обстояло всё-таки не так, ведь современники характеризовали барона как человека недалёкого, даже туповатого, но притом храброго воина, более привычного к языку команд и приказов, чем к высокому стилю классических авторов.
Помимо ратных подвигов барон Хансдон отметился тем, что, женившись в 1545 году, произвёл на свет аж 16 отпрысков! Такой вот был суперактивный живчик. Вероятно, не выдержав непосильной нагрузки, его жена скончалась, хотя дату её смерти мне выяснить не удалось, но, видимо, до 1587 года, когда он взял к себе Эмилию, и понятно для чего. Рождённый Эмилией сын был у барона не единственным внебрачным ребёнком, историки насчитали ещё несколько.
Но всё хорошее когда-нибудь кончается. После рождения Эмилией в 1592 году сына, её, как уже упоминалось, пришлось выдать за двоюродного брата, придворного музыканта, бывшего воина, слуги Его Величества, бравого капитана Альфонсо Лэньера. Характеристику её морального облика, данную лечащим врачом, повторять не будем, тем более, что её можно отмести, как навет злобных и завистливых мужиков, которые, как известно, все сволочи. Отвергла она — чистая, возвышенная, невинная душа — наглые притязания докторишки, а тот её за это публично опозорил. Сколько раз такое бывало.
Как бы то ни было, а зарабатывать на жизнь Эмилии всё же пришлось. Её биографы сообщают, что в 1604— 1605 годах она оказалась в поместье Маргарет Клиффорд, графини Камберленд, вроде бы в качестве учительницы музыки её дочери леди Анны. (В скобках отмечу, что в 1630 году выросшая леди Анна стала второй женой овдовевшего Филипа Герберта, младшего сына Мэри Сидни Герберт.) Маргарет тогда вела долгую и трудную тяжбу, пытаясь отстоять права наследования своей дочери. По мнению биографов, Маргарет не только рассказала Эмилии о своих финансовых проблемах, в которых были виновны сплошь мужики, включая короля Якова I, но и поручила ей написать поэму, проклинающую мужское засилье. Послушная Эмилия настолько прониклась мыслями, чувствами и праведным гневом своей госпожи, что такое произведение таки-да сочинила, но почему-то отложила его публикацию на целых шесть лет.
Маргарет Клиффорд
С чего вдруг графине пришло в голову посвящать в свои денежные дела училку музыки дочери, практически прислугу, и с чего она решила, что та в состоянии связать на бумаге хотя бы пару слов, не объясняется. Даётся понять, что Эмилия просто от природы обладала недюжинным талантом, чтобы сотворить если не гениальный шедевр, то хотя бы нечто выдающееся. Ну прям как Шакспер из Стратфорда. Откуда этот талант взялся и куда пропал, непонятно, ведь ни до выхода её поэмы в свет в 1611 году, ни позднее Эмилия не опубликовала ни единой строчки, хотя дожила до почтенной старости, до 76 лет. О её кандидатуре на роль «смуглой леди» сонетов в последнее время предпочитают не упоминать. И правильно делают.
Остаётся загадкой и откуда она взяла деньги на издание своей книги, ведь это было предприятием весьма дорогостоящим. Впрочем, очевидно ведь, что деньгами её снабдила благодарная патронесса и работодательница Маргарет Клиффорд. Посвящение поэмы самой королеве тоже, похоже, ни у кого из литературоведов удивления не вызывает, а ведь простая училка музыки из низов ну никак не могла посвящать свой опус августейшей особе, да ещё и с указаниями на личное с ней знакомство.
Насколько можно доверять такой биографии, оставляю на усмотрение читателей.
— — — — —
В 1997 году российский шекспировед Илья Менделевич Гилилов (ныне, увы, покойный) опубликовал книгу «Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого феникса». Книга наделала в нашей стране много шума, потому как впервые за многие годы русскоязычные читатели узнали о проблеме авторства шекспировских произведений.
И.М. Гилилов в своей книге весьма убедительно подводит читателя к мысли, что за Эмилией Лэньер скрывалась Елизавета Сидни, и я склонен с ним согласиться. Возможно, это её тётушка Мэри Сидни Герберт присоветовала воспользоваться тем же трюком — взять кого-то из реально существующих и знакомых им людей (ведь Альфонсо Лэньер сопровождал графов Эссекса и Ратленда в злосчастном морском походе) и опубликовать своё сочинение под их именем. Причём чем меньше моральный облик этих «масок», их образ жизни и биография соответствовали содержанию публикуемых под их именем произведений, тем лучше. Труднее будет догадаться об истинном авторстве. Для этого и понадобился актёр и ростовщик Уилл Шакспер, так же возникла из небытия и туда же провалилась офицерская жена Эмилия Лэньер.
Лиза Сидни действительно сильно пострадала от мужского гнёта. Только-только женившись, Роджер Мэннерс тут же вознамерился продать переданные ей в приданое имения, но что-то этим планам помешало. Как обращался с 14-летней женой взрослый муж можно только догадываться. Впереди её ждала масса лишений и унижений.
Её тётушка Мэри вполне могла разделять взгляды племянницы. Брак самой Мэри тоже был не особо счастливым. Юную Мэри выдали за немолодого, на 23 года её старше, графа Пемброка, который к тому времени уже дважды овдовел; она стала его третьей женой. В конце жизни граф за что-то разгневался на жену, оставив ей по завещанию самый минимум средств. Даже её фамильные драгоценности мстительный муж распорядился отдать старшему сыну. Так что Мэри могла не только помочь Элизабет с публикацией поэмы под именем Лэньер, но вполне возможно и сама приложила руку к содержанию книжки.
Гилилов проделал огромную работу, он разыскал и проанализировал массу первоисточников, побывал в Штатах и в Англии, где трудился в библиотеках и архивах, внимательно изучал портреты, рассматривал книжные страницы на свет, чтобы найти столь много говорящие специалисту водяные знаки.
Труд Ильи Менделевича очень помог мне в моих разысканиях, равно как и книга Марины Дмитриевны Литвиновой «Оправдание Шекспира», и я могу от всей души порекомендовать прочесть их всем интересующимся.
В мои планы не входит пересказывать их содержание. Отмечу лишь, что Литвинова полагает, будто «Шекспиром» были поочерёдно Фрэнсис Бэкон и его ученик Роджер Мэннерс, граф Ратленд, тогда как Гилилов уверен, что за ширмой великого барда скрывался один Роджер.
И Гилилов, и Литвинова сходятся в том, что ближайшей соратницей графа Ратленда была его жена Элизабет. Илья Менделевич выдвигает трогательную версию, согласно которой без ума влюблённая друг в друга пара сочеталась платоническим браком, дабы ничто не мешало их совместному творчеству. Когда наступил смертный час Роджера, его верная половина покончила с собой, не в силах вынести разлуки с любимым, с которым они составляли единое духовное целое.
По мнению Гилилова, они договорились об этом заранее, а потому граф и не упомянул жену в завещании — он не сомневался, что она тут же последует за ним на тот свет, а значит земные блага ей больше не потребуются. Свои выводы Илья Менделевич обосновывает анализом текстов самых различных авторов, поражая читателя своей эрудицией.
Версия очень романтическая и красивая. Похоже, навеяна она «Ромео и Джульеттой», но есть ли под ней реальные основания? А не взглянуть ли на это дело со свойственным мне цинизмом с противоположной точки зрения? Не может ли быть, что, как говорят англичане, эта гипотеза «is too good to be true» — слишком красива, чтобы быть верной?
За годы занятий Шекспиром у меня накопилась масса выписок, цитат, комментариев, ксерокопий, ссылок на статьи и книги, так что пришлось соорудить базу данных с полнотекстовым поиском и гиперссылками. Получилась моя собственная шекспировская мини— википедия, к которой я и обратился в поисках «компромата».
В трудах шекспироведов на каждом шагу встречаются фразы типа «по-видимому», «легко догадаться», «есть все основания полагать», «вряд ли можно сомневаться» и т.п. К моим выводам все эти фразы также приложимы, но я не стану их употреблять. Только призываю помнить, что моя версия столь же шатка, как и выводы уважаемых академиков.
Итак, вот моя версия.
С самого раннего детства Элизабет Сидни росла в среде высокообразованных и культурных людей, в окружении рукописей отца, книг и картин. Её обучали древним и современных языкам, музыке и танцам. Младшая сестра покойного отца обожала племянницу, баловала её, но не забывала приобщать и к литературным делам, тем более, что вокруг Мэри собирался кружок молодых авторов, да и сама она много писала и переводила. В молодости тётушка Мэри несколько лет по приглашению королевы прожила при дворе и посвятила юную воспитанницу в тонкости великосветской жизни.
Много времени Лизанька проводила в доме отчима — графа Эссекса, подружилась с его сыном, своим единоутробным братом. В этом доме тоже часто бывали выдающиеся личности, и она узнавала последние новости, сплетни, интриги. Здесь больше говорили о политике, чем о литературе.
Потом пришла пора выдавать её замуж. В женихи был назначен богатый Роджер Мэннерс, с которым она была хорошо знакома — тот часто гостил у обожаемого им графа Эссекса. То ли из идейных соображений, то ли узнав о стыдной болезни или увечности мужа, Элизабет отказала ему от супружеского ложа, не пожелала, по выражению Шекспира, стать «зверем с двумя спинами». Оскорблённый Роджер тут же уехал воевать. А может быть, он просто удрал сразу после свадьбы, чтобы не исполнять непосильные из-за увечья супружеские обязанности? Ведь жениться он, как мы помним, не хотел.
Очень скоро платонический брак перестал быть секретом, и вокруг Лизы стали увиваться поклонники, которых, как мы видели, было немало. По примеру тётушки Мэри Лизанька собрала вокруг себя узкий кружок поэтов, безмерно восхищавшихся умом и красотой блестящей хозяйки.
Это очень не понравилось ревнивому импотенту Роджеру, который сделал ей выговор в присутствии Бена Джонсона, явно желая его оскорбить. Джонсон, человек буйного нрава, рассвирепел и послал графу вызов, который тот высокомерно проигнорировал, посчитав ниже своего достоинства драться с человеком неблагородного происхождения, чем оскорбил Джонсона ещё больше.
Потом был дурацкий однодневный путч Эссекса, его арест и следствие. На следствии, которым руководил Фрэнсис Бэкон, Роджер покаялся и дал показания против Эссекса и своего близкого друга графа Саутгемптона. Тем самым он спас себе жизнь, но утопил Эссекса, да и Саутгемптон чудом отделался Тауэром.
За сотрудничество со следствием Роджера вскоре выпустили из тюрьмы и отправили под надзор двоюродного дядюшки в отдалённый замок, наложив огромный штраф. Туда же пришлось отправиться и Елизавете. Саутгемптон просидел в заключении довольно долго и вышел на свободу уже после кончины королевы. Он не пожелал больше знаться с Роджером, и они, ранее закадычные друзья, проводившие всё свободное время в театрах, полностью разорвали отношения. Элизабет тоже сочла поведение мужа предательством.
Кто-то из поклонников, вероятнее всего Джон Донн, в конце концов снискал расположение неприступной Элизабет. Под большим секретом она призналась в этом Бену Джонсону, тот по пьянке разболтал некой графине, а уж она постаралась сделать пикантные сведения достоянием широких масс придворной общественности. «Клубничку» любили во все времена.
Реакцию мужа— рогоносца представить себе нетрудно. Элизабет была сослана в родовой замок Ратлендов Бельвуар, тогда как Роджер почти всё время пребывал в Лондоне или в Кембридже. Жене он положил содержание в 300 фунтов в год, оскорбительно мало для женщины её положения.
Торжественно заверяю читателя, что ничего из вышесказанного я не выдумал. Все эти крупицы фактов и фактиков попадаются у самых разных авторов, в том числе у Гилилова и Литвиновой. Только последние, находясь в плену своих радужных, романтических представлений, толкуют их в пользу чистого, платонического союза «Голубя и Феникс», как назвал Роджера и Элизабет Илья Менделевич. Реальность могла быть гораздо мрачнее. Бен Джонсон, да и не только он, знал о ней, но, не желая компрометировать Елизавету, мог говорить не открытым текстом, а лишь намёками.
Всё же следовало соблюдать приличия, и Элизабет изредка выполняла обязанности верной жены. Она вместе с мужем принимала короля Шотландии Якова VI в замке Бельвуар, где тот остановился на пути в Лондон, прежде чем стать британским монархом Яковом I. Она, возможно, сопровождала супруга в дипломатической миссии в Копенгаген, появилась при дворе на свадебной церемонии своего единоутробного брата, сына графа Эссекса.
Последние годы жизни супруги провели порознь. Граф Ратленд почти всё время был в отъезде, графиня сидела в каменной клетке его фамильного замка без гроша, без прав даже на своё собственное приданое, отрезанная от кружка почитателей, от двора, от танцев и развлечений, от театра. Эмилия Лэньер, она же Элизабет Сидни, сетует на свою жизнь в «пещере скорби». Гилилов обращает внимание на основное настроение автора поэмы о Христе — «настроение усталости, печали, безысходности», предвидение скорого ухода из жизни, но объясняет его тревогой за безнадёжно больного мужа.
Мне кажется, дело обстояло иначе. Ратленд прочитал книжку Лэньер, распознал (или кто-то ему на неё донёс) в авторе жену, восстававшую против своего положения узницы, и возмутился настолько, что лишил её всего, не упомянув в завещании и даже отдав часть её земель своему племяннику. Возможно, при помощи лорд-камергера Уильяма Герберта ему удалось изъять книжку из обращения, почему до нас и дошёл чуть ли не единственный сохранившийся её экземпляр. Потому-то и современники на неё никак не откликнулись — негде было её взять.
Когда Элизабет узнала, что её нет в завещании, что после всех лет унижений и страданий она остаётся ни с чем, то не выдержала. Отправилась в Кембридж, где почти постоянно квартировал её супруг, и там разыгрался последний акт их несчастной семейной жизни.
Элизабет жестоко расправилась с ненавистным мужем. Это было несложно, потому как, по свидетельству современников, к тому времени граф растолстел настолько, что отказали ноги, он не мог ходить и передвигался в кресле на колёсиках. Как именно она его убила, мы никогда не узнаем. Вряд ли, однако, она воспользовалась каким-нибудь «тупым предметом», как выражаются в судебных протоколах, вроде мраморного бюстика Аристотеля. Скорее всего, она его отравила. Лицо жертвы оказалось настолько обезображено, что его нельзя было никому показать. Потому он и был тайно похоронен в закрытом гробу. Вряд ли есть нужда пояснять, почему графиня Ратленд не присутствовала на похоронах мужа.
Американский исследователь Сайкс в своей книге 1947 года «Двойник Шекспира?» приводит письмо информированного лондонца, в котором тот 11 августа 1612 года сообщает корреспонденту: «Вдова графа Ратленда умерла десять дней назад и тайно похоронена в храме Св. Павла, рядом со своим отцом сэром Филипом Сидни. Говорят, что сэр Уолтер Рэли дал ей какие-то таблетки, которые умертвили её».
Роджер Мэннерс, пятый граф Ратленд не без помощи супруги окончил земной путь 26 июня 1612 года. В этом сомнений нет. А вот как быть с Елизаветой? И информированный лондонский источник, и многие справочники указывают годом её смерти 1612-й, правда, ни один не упоминает точный день и месяц. Сомнения вызывает и то, что по вроде бы достоверным слухам она отравилась, то есть покончила жизнь самоубийством, но ведь самоубийц в освящённой земле не хоронят, тем более в соборе Св. Павла. Ни один священник не пойдёт на такое святотатство. Хотя ведь тот же источник говорит, что похоронили её тайно, значит, видимо, смогли как-то договориться со служителями культа.
Я не сомневался, что Мэри Сидни Герберт не могла не откликнуться на смерть своей любимой племянницы, но в Сети найти ничего не удавалось, а доступа к её архивам у меня, конечно, не было. И тут, в начале 2019 года мне преподнесли долгожданный подарок. Пара американских шекспироведов, с которыми я состоял в эпизодической переписке по поводу сонетов, сообщила, что ещё в 2010 году в городской библиотеке немецкого города Кассель был найден переплетённый в кожу томик сочинений анонимных авторов начала XVII века. Там оказался и сонет «На смерть графини Ратленд, дочери сэра Филипа Сидни», который американские исследователи приписали Мэри Сидни Герберт.
По каким-то своим соображениям они установили, что сонет был написан не позднее 1615 года. После выражений безмерной скорби и обещаний посмертной славы в нём упоминалось, что Елизавета упокоилась рядом с обожаемым отцом, сэром Филипом, и теперь «Феникс Сидни, пара, краше которой свет не знал», будет вечно неразлучна. Значит, Лизу действительно похоронили в соборе Св. Павла в Лондоне, но когда это произошло осталось неясным.
Окрылённый этим известием, я с ещё большим усердием стал шарить по сусекам Сети и был вознаграждён. Мне попался выпущенный в 1837 году под редакцией известного историка Сэмьюэла Батлера (того самого, что иронически прохаживался по поводу полезности историков для господа бога) сборник под названием «Сидниана». Батлер включил туда то, что он назвал «разными фрагментами, относящимися к сэру Филипу Сидни и его окружению».
Особого интереса для меня этот сборник вроде бы не представлял, но там оказался примечательный документ из личной коллекции Батлера — финансовый отчёт управляющего делами младшего брата сэра Филипа, сэра Роберта Сидни. Я стал просматривать его из чистого любопытства, удивляясь какую уйму денег сэр Роберт тратил на одёжки для балов, приёмов и визитов. Покупка книг, похоже, не упоминалась ни разу. Забавно, что в числе расходов есть 300 фунтов, одолженных сэром Робертом королю. Вернул ли король должок, не указано.
Самое интересное оказалось в конце. Среди расходов управляющий указал 4000 фунтов, которые сэр Роберт распорядился уплачивать ежегодно и пожизненно Елизавете Сидни. В точности такую сумму оставил ей в завещании отец. Вряд ли Роберт велел бы выдавать деньги племяннице при живом муже, тот просто этого бы не позволил, значит, распоряжение было сделано уже после смерти Роджера. Но как скоро после его смерти сэр Роберт сделал это распоряжение, и сколько денег было в итоге выплачено, в отчёте не указано.
Вообще, бестолковый и, видимо, жуликоватый управляющий (составивший этот отчёт себе в оправдание, потому как его заподозрили в обворовывании господ и накоплении за время службы состояния в целых 7000 фунтов) дат нигде не ставил, ограничиваясь сообщениями типа «подбитую заячьим мехом шубу я купил Милорду за 40 фунтов года 33 назад, когда Вы собирались с посольством в Шотландию». По биографии сэра Роберта и таким скудным упоминаниям дат всё же удалось установить, что отчёт был составлен и закончен около 1616 года.
Отдельно указано, что на бальзамирование тела Элизабет Сидни и её похороны, включая выплату жалованья слугам и раздачу им подарков, было истрачено по меньшей мере 600 фунтов. Но даты опять-таки не было.
А дальше шла такая любопытная фраза: «Вследствие уважительного и благородного отношения Вашей чести к Вашей племяннице графине Ратленд, Вы заслужили такую её любовь, что она оставила Вашей чести поместья Робертсбридж и Холден, хотя, если бы пожелала, могла бы завещать их кому-то другому. Робертсбридж будет приносить ежегодно около 1000 фунтов дохода». Значит, не на всё сумел наложить лапу муженёк Элизабет.
Итак, благодаря ориентировочной датировке сонета Мэри Сидни Герберт и записям управляющего её брата сэра Роберта, вроде бы удалось установить, что Елизавета Сидни пережила мужа на три года. Это очень мало, но всё же лучше, чем ничего.
И тут меня поджидал удар. Оказалось, что и этих трёх лет у неё не было, и пережила она Роджера действительно всего на несколько недель. Выяснилось это, когда я стал перепроверять отчёт управляющего сэра Роберта и нашёл более поздний документ, составленный им в 1626 году, через десять лет после первого. Управляющий был всё же не так бестолков, и во втором отчёте даты кое-где указывал. Там-то я и наткнулся на записи, посвящённые двум поместьям, завещанным Элизабет дяде Роберту.
В одной из них управляющий писал: «Получено дохода от Робертсбридж за 12 лет, начиная с 1612 года, когда умерла графиня Ратленд, по 800 фунтов в год, итого 9600 фунтов». Вторая, о поместье Холден, была аналогичной по содержанию. Итак, увы, все сомнения о дате её кончины отпали.
Как Элизабет Сидни провела последние недели своей короткой жизни? Покаялась ли она в содеянном? Искала ли спасения в доме тётушки? Пыталась ли скрыться и начать новую жизнь? А может быть, и её отравили в отместку за Роджера?
Этого мы, боюсь, никогда не узнаем. Семейство Сидни, как мы видели, умело хранить свои тайны. Точно известно лишь, что и после смерти Элизабет не пожелала лежать рядом с навязанным ей ненавистным мужем. Подробности её захоронения рядом с отцом Филипом Сидни сгорели в соборе Св. Павла вместе со всеми церковными бумагами при великом лондонском пожаре 1666 года.
Пусть я циник, но гораздо более циничным мне представляется надгробие Роджера Мэннерса, пятого графа Ратленда, в церкви Боттесфорда, рядом с его замком Бельвуар, где с молитвенно поднятыми руками изображены захороненный там граф и помещённая рядом, но чуть ниже, фигура его жены, прах которой покоится совсем в другом месте. И в этом случае приличия были соблюдены. Хотя и не совсем. Обычно надгробие жены помещалось рядом и на одном уровне с мужем, как, например, в случае его родителей, захороненных в той же церкви. Может быть, помещение фигуры Елизаветы ниже Роджера что-то значило? Может быть, так её хотели унизить? Или так полагалось, потому что тела там не было?
Таинственные скоропостижные смерти родовитого графа, а вскорости и его жены, лично знакомых монарху, не прошли незамеченными. Уже 7 августа 1612 года Яков I со свитой отправился в Бельвуар. Венецианский посланник доносил руководству, что кортеж двигался в полном молчании.
Ярый «ратлендианец» Бостелманн прямо пишет, что виновником гибели Роджера Мэннерса был его младший брат Фрэнсис, тут же ставший шестым графом Ратлендом. Он полагал, что Фрэнсис либо убил брата, либо довёл его до самоубийства. Возможно, короля одолевали те же подозрения, и потому он поехал лично провести расследование.
Как бы то ни было, младший брат ни в чём обвинён не был, а позднее удостаивался многих королевских почестей, званий и должностей. Король Яков потом посетил Бельвуар ещё раз пять. Монарх мог найти в шестом графе Ратленде родственную душу — Яков написал «учёную» книгу о том, как распознавать ведьм, а Фрэнсис обвинил трёх служанок в колдовстве. Они якобы уморили двух его малолетних сыновей. Эти три женщины были признаны ведьмами и казнены, чем Фрэнсис очень гордился, оставив об этом событии выбитую в камне запись. Видимо, братья Мэннерсы были не очень симпатичными типами, одного поля ягодами. Один всю жизнь тиранил жену, а другой казнил невинных слуг.
На смертном одре Фрэнсис Мэннерс, шестой граф Ратленд, произнёс «странную речь», запись которой сохранилась в архивах замка. Бостелманн пишет в своей книге, что он письменно запросил доступ к этой речи у тогдашнего хозяина Бельвуара, но получил твёрдый отказ, хотя и в очень вежливой форме. Вот и ещё одна тайна.
— — — — —
И.М. Гилилов полагает, что версия Бостелманна ничем не подтверждается, и тут я с ним согласен. Скорее всего, младший брат Фрэнсис был ни при чём.
Любопытно лишь то, что, основываясь на крупицах информации, известных и Илье Менделевичу, можно построить версию, полностью противоположную его романтической легенде о неразлучной платонической паре Голубя и Феникс. И, пожалуй, более правдоподобную. Всем кто знал, что на самом деле произошло, приходилось молчать. Такой сор из избы выносить было никак нельзя.
Многие антистратфордианцы, вне зависимости от того, кого они считают «Шекспиром», полагают, что тайна авторства охраняется некой клятвой молчания. Граф Оксфорд не мог признаться из-за высокого происхождения, Кристофер Марло был глубоко законспирирован, Фрэнсис Бэкон был государственным деятелем. А что мешало объявить себя «Шекспиром» Ратленда? Тоже высокое происхождение?
Мог ли граф Ратленд написать хотя бы какие-то из пьес Шекспира? Мог. Смущает, правда, то обстоятельство, что упоминания о литературных талантах или хотя бы опытах сочинительства Роджера Мэннерса я нигде не нашёл. О Фрэнсисе Бэконе было известно, что он писал, о Филипе Сидни тоже, да и писания их сохранились. Граф Оксфорд оставил несколько сочинений, Мэри Сидни Герберт тоже, а вот Роджера Мэннерса к поэтам, похоже, никто не причислял, в отличие от его жены, даром которой восхищались многие современники. О Роджере они не сказали ни слова. И элегий на его кончину, кажется, никто не сочинил.
Все «ратлендианцы» напирают на то, что местом действия пьес Шекспира очень часто становится Италия, особенно те города, где побывал Роджер Мэннерс. Но я уже отмечал, что те же места незадолго до Роджера посетил Филип Сидни, который мог оставить подробные путевые заметки или даже заготовки пьес. Развивая эту гипотезу дальше, можно предположить, что хранившая эти заметки, как и весь архив брата, Мэри Сидни Герберт, позже превратила их в шекспировские пьесы, часть из них, возможно, с помощью Элизабет Сидни.
Я отнюдь не настаиваю на такой версии и упомянул её лишь как возможное предположение. Обосновывая авторство стратфордского мещанина, ортодоксы выстраивают цепочки куда менее правдоподобных рассуждений, а часто и просто вымыслов.
— — — — —
В заключение, раскрою «страшную тайну». Все современные персонажи и связанные с ними события вымышлены. Автор никогда не учился на библиотекаря-архивиста, по образованию он физик. Его учили (и, надеюсь, научили) мыслить логически и рационально, пользуясь бритвой Оккама, согласно которой из всех возможных гипотез следует выбирать ту, что описывает наблюдаемые явления с минимальным количеством допущений.
Разумеется, я полностью отдаю себе отчёт в том, что литературоведение не физика, и там не достаточно хотя бы единственного противоречащего теории экспериментально обнаруженного и многократно проверенного факта, чтобы такая теория ушла в небытие, как ушли туда теплород и эфир.
Впрочем, и в физике не всё так просто и однозначно. Например, предложенные Эйнштейном кванты света, на протяжении многих лет отвергались не какими-то там ретроградами, а самыми что ни на есть революционерами — Максом Планком, впервые предложившим понятие квантов, и Нильсом Бором, построившим первую полуклассическую квантовую теорию строения атома. Потом, конечно, кванты света пришлось принять, но не сразу.
Тот же мудрый Макс Планк ближе к концу своей долгой жизни писал: «Я смог установить один, по моему мнению, замечательный факт. Обычно новые научные истины побеждают не потому, что их противников удаётся переубедить и они признают свою неправоту, а в основном потому, что эти противники постепенно вымирают…»
Я, понятное дело, не Эйнштейн, и если даже нашёл что-то новое и интересное, то отнюдь не ожидаю, что прозревшие ортодоксы-шекспироведы начнут рвать на себе волосы и размазывать слёзы раскаяния по щетинистым мордасам. Вряд ли они вообще снизойдут до чтения бредней какого-то безвестного дилетанта. Я ведь не читаю сочинений, пытающихся опровергнуть теорию относительности. Разница меж нами лишь в том, что теория относительности подтверждена бесчисленное количество раз. Без неё не работали бы ни ускорители, ни навигаторы. А вот о шекспироведах этого сказать нельзя. У них всё лишь слова, слова, слова… Как, впрочем, и у меня…
Меня особенно поражает вот что. Если этим самым экспертам заявить, что никогда не просыхающий сантехник дядя Вася написал что-то вроде: «Всё, что минутно, всё, что бренно, похоронила ты в веках, ты, как ребенок, спишь, Равенна, у сонной вечности в руках» (это А. Блок), то ведь ни в жисть не поверят. А вот в авторство ростовщика Шакспера или девицы облегчённого поведения Лэньер они поверили, по выражению Жванецкого, «сразу и во веки веков».
И отстаивают, и будут отстаивать свои твердокаменные заблуждения, не щадя живота своего, потому как за ними стоят репутации, учёные степени и звания, должности и премии, диссертации и монографии, а в случае Великобритании колоссальный бизнес на всём «шекспировском» — от чашек и маек с изображением великого барда, до многократных переизданий «его» трудов.
Великий американский физик Ричард Фейнман как-то сказал: «Когда есть объективный способ установить истину, люди вполне могут обойтись без споров». Об этом в литературоведении, конечно, не может быть и речи, а потому споры об авторстве произведений, их толковании и смысле неизбежны и будут продолжаться вечно.
О талантливой молодой поэтессе, по которой сходили с ума выдающиеся авторы её эпохи, и которой посвятили элегии, о несчастной молодой женщине, ушедшей из жизни в расцвете лет, в наше время никто не написал ни строчки. Нет её даже в Википедии, где можно найти подробные сведения о совершенно никчёмных персонажах.
Правда, в 2014 году в издательстве с сомнительным названием «Wicked Good Books» (вот какие толкования слова wicked предлагает кембриджский словарь: порочный, безнравственный, остроумный, насмешливый, потрясающий) вышел сборник «Women’s Works: 1550-1603 (Volume 2)», где есть несколько вроде бы её стихотворений. И это, насколько мне известно, всё.
Хотя это моё сочинение вряд ли что-то изменит, всё же я постарался рассказать об Элизабет Сидни то немногое, что удалось найти. А вдруг кто-то из профессиональных исследователей всерьёз заинтересуется её судьбой и творчеством вне зависимости от того, имела ли она какое-то отношение к «Шекспиру»? Хотелось бы верить, что обещанная тётушкой Мэри посмертная слава её всё же найдёт, и она обретёт статус одного из классиков раннего английского Возрождения.
А пока можно лишь вздохнуть: бедная Лиза…
КОНЕЦ
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer12/macarsky/
