И во всю ночь безумец бедный,Куда стопы ни обращал,За ним повсюду Всадник МедныйС тяжёлым топотом скакал. А.С. Пушкин “Медный Всадник”
Неоконченный отрывок “Осень” (“Октябрь уж наступил…”), знакомый нам с детства, создан А. Пушкиным в дни осени 1833 года в Болдине и впервые опубликован В. Жуковским в посмертном издании его сочинений (1841). Эти прозрачные, октавами, стихи как бы предваряют чудесный творческий взлёт, те плодотворные, с начала октября, полтора месяца, что будут названы второй болдинской осенью в жизни поэта.
И забываю мир — и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем,
И пробуждается поэзия во мне:
Душа стесняется лирическим волненьем,
Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,
Излиться наконец свободным проявленьем —
И тут ко мне идет незримый рой гостей,
Знакомцы давние, плоды мечты моей.
И мысли в голове волнуются в отваге,
И рифмы легкие навстречу им бегут,
И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,
Минута — и стихи свободно потекут.
“В Болдине обдуман и завершён “Медный всадник”, и на первой перебелённой его рукописи подписано: “31 октября 1831 года. Болдино”. (П.В. Анненков).
Черновые наброски поэмы на 17 страницах начинаются датой 6 окт. 1833 г. Итак, три недели Пушкин работал над произведением, ныне переведённым — подстрочником или поэтически, полностью или частично — на 53 языка народов мира (Б. Л. Кандель. “Медный Всадник” на языках народов СССР и иностранных языках. Л. Наука. 1978). В списке указан перевод на идиш М. Хащеватского (1897–1943), но в ЕЭ назван переводчиком ‘Медного Всадника” Эзра Фининберг (1899–1946). Найти эти работы не удалось.
Помнится, встрёпанная осенним ветром Нева заплёскивалась на широкую ступень под гранитными шарами на тяжёлых основаниях, меж тёмных пологих спусков, охватывающих Стрелку Васильевского острова. И день за днём погружалась в воду лестница у каменных львов перед Адмиралтейством… Тревожно горожане ловили сводки о подъёме реки. Может, стоило бы повременить с этими заметками до 19 ноября 2024-го, памятной даты, за 200 лет до которой Нева вышла из берегов, поднявшись на 420 см выше ординара. Или — до двухсотлетнего юбилея со дня завершения Пушкиным поэмы. Но, как говорится, если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах!..
Посмотрим же — как продолжилась ‘Петербургская повесть” в жизни её создателя. Как тема поэмы преломляется в судьбах филологов-пушкинистов, под строгим взглядом Всадника на берегу Невы. Увидим не меркнущее с годами чудо, “божественный глагол”.
ПУШКИН И САМОДЕРЖЦЫ
Отношения с царями, наследниками Петра во власти, у Пушкина не сложились. “Самовластительный злодей! Тебя, твой трон я ненавижу…” — и далее, с ужасным предвидением, которое в следующем веке трагически сбылось. Написано в 1817, опубликовано посмертно, в 1856 году.
” …И на обломках самовластья напишут наши имена! “ — верил поэт и обнадёживал П.Я. Чаадаева в 1818-м (опубликовано лишь в 1827 году, а до того “ходило в списках”). То была предыстория “самиздата” в России, после “Сатир” А.П. Сумарокова (1774).
Лишь заступничество Н.М. Карамзина уберегло автора от изгнания в Сибирь или на Соловки. А две ссылки — на юг, в Кишинёв, и в Михайловское, родовое имение, не изменили его: “И свобода вас примет радостно у входа, и братья меч вам отдадут!” — обращал слова надежды к друзьям-декабристам, “во глубину сибирских руд”.
Ссылка тяготила поэта. “Михайловское душно мне,” — жаловался В. Жуковскому 20-24 апреля 1825 г., приложив к письму набросок прошения на высочайшее имя — разрешить поездку в Европу для лечения аневризмы (расширения сосуда на ноге). Советовался с П.А. Плетнёвым в декабре 1825-го: “Не просить у царя позволения жить мне в Опочке или в Риге; чёрт ли в них? А просить или о въезде в столицы или о чужих краях. В столицу мне хочется для вас, друзья мои,.. но, конечно, благоразумнее бы отправиться за море. Что мне в России делать?” Не получилось: ‘Известный Соболевский (из московской либеральной шайки) едет в деревню к поэту Пушкину и хочет уговорить его ехать с ним за границу. Было бы жаль. Пушкина надо беречь, как дитя”. (Донесение агента III Отделения 23 августа 1927 года).
Ещё одно грустное первенство за поэтом: он был “невыездным”.
И вот, завершив в 1833 г. последнюю в жизни поэму, Пушкин окидывает взглядом создателя своё творение и видит, что оно хорошо! Договаривается с издателем о публикации “Медного Всадника” и идёт за высочайшим дозволением к цензорам — Бенкендорфу, начальнику III отделения, и императору — теперь Николаю I.
Что же видят цензоры? Статуя “державца полумира” названа “горделивым истуканом’, воля царя Петра — роковой, и разве можно, даже от имени обезумевшего от горя героя, грозить царю: “Добро тебе, строитель чудотворный!.. Ужо тебе!”? И что, старая Москва так уж и померкла?! Цензоры требуют изменений, на какие поэт пойти не может, и поэма отправляется “в стол” (также впервые в истории русской литературы). В 1834-м опубликовано вступление, ода городу Петра, но только в пятой, посмертной книге журнала “Современник” напечатана II часть, Петербургская повесть, с правкой В.А. Жуковского, вынужденного пойти на уступки цензуре.
Освобождение поэмы от цензурных искажений началось только в издании первого биографа поэта — Павла Васильевича Анненкова, уже после смерти Николая I, в 1857 году.
Авторский текст — пусть неточный — читатель увидел в 1904-м. На обложке и на титульном листе, в соответствии с первой беловой рукописью: Медный Всадник. 1833. Лишь в 1948 году, после текстологической работы учёных с черновиками, академическое издание “Медного Всадника” вышло в свет. Всего-то чуть более века прошло с той осени в Болдино — и пробился подлинник сквозь цензурные запреты!
Так воля царя, с его думами о государственной необходимости, лишила заработка главу семьи, где уже родились Мария и Александр. Поэт, маленький человек, тогда ещё не был великим, ибо только 6 % населения России умело читать…
Итак, невыездной Пушкин, крамольные стихи которого распространяются самиздатом, пишет поэму в стол. Удивительно, как три эти символа подавления властью человека-творца не изменились за последующие полтора века!
В 1826 году император выразил желание быть личным цензором Пушкина. Но поднадзорным был поэт до последнего дня своей жизни, и после. Так, смертельно раненный, он получил записку от государя — совет умереть христианином; вот тогда, дескать, царь возьмёт на себя благополучие вдовы и детей. И Николай поделился с Жуковским: “Насилу мы его заставили умереть христианином”.
Немедленно после кончины поэта его архив поступает в распоряжение тайной полиции (В. Жуковский присутствует при этом, со стыдом и болью):
Действ. Ст. сов. Жуковский25 февраляГенерал-майор Дубельт
Составлена опись всем вообще бумагам и чрез г-на генерал-адъютанта графа Бенкендорфа представлена государю императору.
Цявловский М.А. Посмертный обыск у Пушкина. 1962
Наконец, в 1841 г. был открыт памятник Пушкину в Святых горах: белый мраморный обелиск с нишей, в которой установлена мраморная урна под покрывалом. Над нишей — скрещенные факелы и 6-конечная звезда в лавровом венке. И ещё по 10 магендовидов на двух сводах, в знак связи поэта с масонами. “Корни директора Лицея Василия Фёдоровича Малиновского уходят в караимское прошлое. Родным языком его был иврит; он переводил Тору на русский”. (А. Штаркман. Пушкин в ермолке. Израиль. 2007). Масонами были ведущие преподаватели Лицея, друзья Пушкина (Иван Пущин, ”мой первый друг, мой друг бесценный”, за участие в подготовке декабрьского восстания сослан в Читинский острог) и памятная даже нам культурная элита страны — Н. Карамзин, В Жуковский, П. Вяземский… Несомненна их роль в становлении поэта.
Декор памятника определяется и масонской символикой многих пушкинских стихов. Так, не имеет, кажется, отношения к вольным каменщикам песня во славу бога виноделия Вакха (Диониса, Бахуса) — «Вакхическая песня” (сентябрь 1825-го, Михайловское). Но она звучит манифестом братства масонов, гимном просвещению и духовному развитию человека — в стране ленивых дворянских недоучек и бесплодных, со времён Екатерины II, дебатов — а следует ли открывать школы для крестьянских детей…
Подымем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходом зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!
По словам А. Штаркмана, спроектировали памятник и руководили его изготовлением Строганов, Жуковский, Вяземский, Тургенев, Виельгорский. Комитет по организации похорон также состоял из “братьев-каменщиков”. Наталия Николаевна, вдова, пишет другу П. Нащокину, что памятник — это исполнение тайного обета, данного ею мужу.
Пушкин вступил в масонскую ложу в Кишинёве в 1821 году, достиг II ступени. В кишинёвском дневнике от 4 мая 1821 г. записал: “4 мая был я принят в масоны”. “Я был масон в Кишинёвской ложе, т. е. в той, за которую уничтожены в России все ложи” (Пушкин — Жуковскому. 20.01. 1826). Клятва масонов — над Торой и печатью Соломона. Позже Николай I приказал “присочинить христианский символ — крест — на этом проекте”.
В 1962 г., посетив Святогорский монастырь, я увидела памятник в авторском исполнении, без “присочинённого” креста — в работе мастера-камнереза А. Пермагорова. Как пережил трагедии века крест на обелиске? Видимо, вернулся на предписанное ему место — знаком всевластия монарха над личностью Александра Пушкина…
Фрагмент памятника, шестиконечная звезда в лавровом венке
ПУШКИНИСТЫ — ИХ ТРУДЫ И СУДЬБЫ
Первый отзыв о поэме написал Белинский Виссарион Григорьевич (1811, Финляндия — 1848, СПб). В 1825 г. поступил на Словесный факультет Московского университета, но уже через год — за антикрепостническую драму, пригрозив каторгой и ссылкой, его исключают, под предлогами слабости здоровья, отсутствия способностей и средств для оплаты обучения. Болен туберкулёзом лёгких, чахоткой (лишь в 1882 г. была открыта палочка Коха, и почти 6% жителей холодного сырого Петербурга были инфицированы!). С 1834 г. пишет статьи по вопросам литературы, в 1839 возглавляет критический отдел журнала “Отечественные записки”. Подборка статей «Сочинения Александра Пушкина» опубликована в 1843–1846 гг. В поэме “Медный Всадник” критик видит утверждение приоритета государственного начала над социальным:
«И смиренным сердцем признаём мы торжество общего над частным, не отказываясь от нашего сочувствия к страданию этого частного… При взгляде на великана, гордо и неколебимо возносящегося среди всеобщей гибели и разрушения и как бы символически осуществляющего собою несокрушимость его творения, — мы хотя и не без содроганий сердца, но сознаёмся,.. что за него историческая необходимость… Да, эта поэма — апофеоза Петра Великого, самая смелая, самая грандиозная, какая могла только прийти в голову поэту, вполне достойному быть певцом великого преобразователя России…
Нам хотелось бы сказать что-нибудь и о стихах “Медного всадника”, о их упругости, силе, энергии, величавости; но это выше сил наших: только такими же стихами, а не нашею бедною прозой можно хвалить их. Некоторые места показывают, что по этой поэме ещё не был проведён окончательно резец художника, да и напечатана она, как известно, после его смерти, но и в этом виде она — колоссальное произведение…”
Итак, критик восхищён гением поэта. Но едва ли он был свободен в высказываниях о соотношении власти и личности: период творчества Белинского совпал с правлением Николая I (24.6.1825–17.2.1855), а тот страшился заражения России европейскими революциями. Вехи времени: расправа над декабристами; министр полиции Бенкендорф — с жёсткой цензурой, жандармерией, III отделением сыска; с августа 1827 — набор еврейских мальчиков — кантонистов с 12 лет (10 рекрутов на 1000 евреев мужского пола в год, а из христиан — 7 новобранцев из 1000, раз в 2 года). Белинский, под всевидящим оком полиции, не имеющий постоянного дохода, зависящий от милости властей — опасался “грозного царя”. И критик, и неблагонадёжный, униженный камер-юнкерским чином, подвластный царскому приказу Пушкин, оба они слышали за собой “как будто грома грохотанье — тяжёло-звонкое скаканье по потрясённой мостовой”. Статья Белинского стала началом Пушкинианы в критике.
Эскиз иллюстрации А.Н. Бенуа к поэме
Не станем сейчас говорить об исследователях генезиса поэмы, о сравнении черновых вариантов с отрывками других, неоконченных произведений, о сторонниках их общности или, напротив, независимости в замыслах и создании “Медного Всадника”. Но услышим, вместе с пушкинистами, саму поэму — в её завершённости и совершенстве. Как жилось литературным критикам в городе Петра?
Анненков Павел Васильевич (1813, М. — 1887, Дрезден) был связан с этим городом, начиная с поступления в 1832 году в Горный институт, а затем, вольнослушателем, — на историко-филологический факультет Петербургского университета. Дружил с В.Г. Белинским, Н.В. Гоголем, побывал на премьере “ Ревизора” в Александринке в 1836 г., впервые встретился с И.С. Тургеневым в доме Белинского в 1843 г.
Наталья Гончарова и её второй муж Пётр Ланской передали Анненкову два сундука рукописей Пушкина. Переписка и личные встречи с людьми, близко знакомыми с поэтом, привели к первому научному, основанному на текстологической работе с рукописями, изданию Сочинений Пушкина в 7 томах (1855–1857 гг., СПб), включая почти 120 новых сочинений и набросков; П.В. Анненков был и составителем, и издателем.
Анненкову с трудом удалось добиться публикации подцензурных стихов. Состоятельный и материально независимый, он должен был подчиняться контролю III отделения.
После издания книги «Материалы для биографии А. С. Пушкина» (1855, СПб) Анненков получил неофициальный титул «первого пушкиниста».
“Чтобы не пересказать лишнего или не недосказать нужного — каждый друг Пушкина должен молчать… (Но ведь биограф основывался именно на воспоминаниях друзей и современников поэта, да ещё на переписке). Труд Анненкова прекрасен, особенно если вспомнить все трудности, с которыми следовало ему бороться, чтобы высказать многое” (из письма С.А. Соболевского — М.Н. Лонгинову, 1855). Биография поэта основана на глубоком исследовании черновиков Пушкина, писем, заметок из архивов, статьях критиков. Под пером Анненкова она представляет собой увлекательный, лишённый сухого академизма рассказ.
Анненков сравнивает поэму “Медный Всадник” с неоконченными набросками других работ, но ничего не пишет о проблематике и художественной ткани самой поэмы.
Брюсов Валерий Яковлевич (1873, М.–1924, М.), не будучи петербуржцем, посвятил истории поэмы, её содержанию и особенностям стиля большую статью “Медный всадник” (1909). В отличие от Белинского, он без опаски отмечает двойственность отношения поэта к образу царя. Время иное: Николай II взошёл на престол в 1894 г., и его правление не кажется незыблемым; эпоха имперской власти в России близится к завершению.
Из статьи В. Брюсова:
“Гений Петра вырывается за пределы своего века”, — писал Пушкин в своих “Исторических замечаниях” 1822 года. Но, с другой стороны, он видел в Петре и крайнее проявление самовластия, граничащее с деспотизмом. “Петр I презирал человечество, может быть, более, чем Наполеон. При Петре Великом в России было всеобщее рабство и безмолвное повиновение”.
Пушкин называет указы Петра, которые говорят “о варварстве, о несправедливости и жестокости самодержца”. В «Медном всаднике” те же черты мощи и самовластия в образе Петра доведены до последних пределов”. Медный всадник на бронзовом коне обращён спиною к ничтожному человеку, сидящему верхом на каменном льве. Две части повести изображают два мятежа против самодержца: мятеж порабощённой Петром Невы — и мятеж человека. Думы Петра о строительстве города-крепости и новой столицы в дельте Невы привели к “злому бедствию” наводнения, разрушив жизнь героя, с его грёзой о мирной семейной жизни.
(Для справки. Пётр посетил Голландию дважды — в 1697 и в 1716 годах, осваивая там ремёсла и науки. Страна эта теряла при наводнениях десятки тысяч жизней и с XII века строила дамбы. В 1703 г., когда был основан город Петра, в декабре месяце в Голландии случился “Великий шторм”, погубивший тысячи жителей. Высокое наводнение — до 762 см — произошло в 1691-м на территории будущей столицы, когда местность ещё принадлежала шведам. А 30.8.1703 г., через 3 месяца после начала строительства, Нева поднялась на 2.5 м, и Заячий остров, где уже начали возводить крепость, оказался под водой. Царь повел насыпать и укрепить остров. Пётр не предусмотрел опасности расположения города на множестве островов Приневской низменности).
В. Брюсов впечатлён работой автора над словом:
“Обращаясь к рукописям, мы видим, что повесть стоила Пушкину огромного труда. Каждый её отрывок, каждый стих, прежде чем облачён в свою окончательную форму, является в нескольких, иногда до десяти, видоизменениях”. Будучи поэтом, критик впервые отмечает средства стилистической выразительности поэмы. Это простота и прозаичность речи в теме Евгения; звуковая выразительность — аллитерации (“шипенье пенистых бокалов и пунша пламень голубой”); обилие цезур — остановок внутри стиха.
Последние, пишет Брюсов, создают впечатление непринуждённости речи.
Автор заканчивает статью драматической историей отказа цензуры в публикации поэмы: В декабре 1833 года Пушкин писал Нащокину: “Здесь имел я неприятности денежные: я сговорился было со Смирдиным и принуждён был уничтожить договор, потому что Медного Всадника цензура не пропустила. Это мне убыток”. Сам Пушкин верил, что его рукописи рассматриваются непосредственно государем. Но теперь выяснено, что государь лишь повторял замечания канцелярии Бенкендорфа.
“Поэма Пушкина о наводнении превосходна, но исчеркана (цензурою), и потому не печатается”, — писал кн. П. Вяземский А. И. Тургеневу. При жизни Пушкина из “Медного Всадника” был напечатан только отрывок “Вступления” под заглавием “Петербург”.
Щёголев Павел Елисеевич (1877, Воронежская губерния – 1931, Ленинград), — внук кантониста, крестьянский сын. Окончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. За участие в студенческих волнениях и революционных изданиях с 1899 г. подвергался арестам и ссылкам — в Полтаву и Вологду. В 1907 г. стал основателем Петербургской масонской ложи. Издатель-редактор журнала “Былое”, посвящённого освободительному движению, он в 1909г. на 20 месяцев был заключён в одиночную камеру следственной тюрьмы. Условия у борца с царизмом — царские: он получает книги, составляет для себя меню, пишет книгу об утаённой любви Пушкина. Рабочим кабинетом в санатории сочли бы эту одиночку советские заключённые.
П. Щёголев публикует данные своих исследований по истории дуэли и смерти Пушкина. Что же касается “Медного всадника” — автор сопоставляет изменения, внесённые в текст Пушкиным и, после его смерти, — Жуковским, в соответствии с требованиями цензоров, и приходит к выводу: “Переделки цензурного характера, внесённые самим Пушкиным (в августе – сентябре 1836 г.) и потом Жуковским (в марте 1837 г.) показывают, какой тяжёлой, по существу неприемлемой для Пушкина операции подверглась его последняя поэма, высшее достижение его творческого гения” (П. Щёголев. Из разысканий в области биографии и текста Пушкина. 1910).
Пумпянский Лев Васильевич (до принятия православия в 1911 г. — Лейб Меерович Пумпян (1891, Вильна – 1940, Лениград). Крещение позволило ему вырваться из черты оседлости и поступить в императорский университет СПб. Профессор Ленинградской Консерватории (1934) и Университета (1936). Знаток латыни и греческого. Блестящий и популярный лектор. Умер от рака печени.
Впервые отмечает высокое место “Медного Всадника” в мировой литературе и показывает значение стилистических различий во Вступлении и в самой “Петербургской повести”. И Пумпянский, как Брюсов, пишет о двоякой роли Петра в истории и в поэме.
«Повесть представляет в самом точном значении слова одну из вершин мировой поэзии (как «Божественная комедия”, как «Фауст”) и является произведением мирового культурного значения.
Пётр в “Медном Всаднике” не только гениальный цивилизатор, но и монарх-самодержец. Глубже, чем кто-либо, Пушкин обнажил противоречия “царства необходимости”, неизбежный антагонизм между государственностью и личностью.
В “Медном Всаднике” ясно различаются три стилистических слоя: 1) одический, неразрывно связан с Петром, и только с ним. Лишь для изображения Петра, основания Петербурга, всадника и погони его за Евгением — Пушкин использует литературную традицию XVIII века; 2) онегинский (например, описание современного Петербурга; 3) совершенно новый для Пушкина, так сказать, беллетристический: на него намекает подзаголовок (“петербургская повесть”). Он связан исключительно с Евгением. (Лев Пумпянский “Медный всадник” и поэтическая традиция XVIII века. 1939).
Виктор Максимович (Моисеевич) Жирмунский (1891, СПб–1971, Ленинград) преподавал в Петроградском университете, Педагогическом институте им. Герцена. В 30-е годы исследовал диалекты идиша в СССР. Арестован в 1933, 1935 гг.; в 1941-м арестован за хранение карты Петербурга на немецком языке (Г. Макогоненко его защитил). В 1949-м обвинён в еврейском буржуазном национализме и уволен из ЛГУ. С 57-го — сотрудник института языкознания, с 66-го — академик.
Автор множества трудов, среди которых и книги “Валерий Брюсов и наследие Пушкина” (1922), “Байрон и Пушкин” (1924). Отмечал связь ‘Медного Всадника” с традицией русской хвалебной оды XVIII века.
Луппол Иван Капитонович (1896, Ростов-на-Дону–1943, Мордовский ИТЛ), философ, литературовед. Профессор (1935). Академик АН СССР (1939). Свободно владел несколькими языками. Арестован по ложному обвинению, приговорён к расстрелу, впоследствии смертный приговор заменён 20-летним заключением в лагере НКВД. Реабилитирован посмертно в 1956 году.
“Проблемы путей и судеб человеческих, народных, государственных подняты в «Медном всаднике” на поистине недосягаемую высоту”, писал И. К. Луппол в статье «Жизнь и творчество Пушкина”, газета Правда, 11.2.1937г.
Рудаков Сергей Борисович (1909, Винница — 1944, Могилёвская область) выслан из Ленинграда в Воронеж из-за дворянского происхождения (1935 – 1936 гг.). Вернувшись, в 1941 г. закончил заочное отделение языка и литературы Педагогического института им. А. И. Герцена, с первых дней войны призван, в ноябре 41-го тяжело ранен в боях под Невской Дубровкой, а спустя 2 года окончил Ленинградский университет.
Подготовил к публикации статью “Ритм и стиль “Медного всадника”, о ритмико-синтаксической структуре поэмы: сочетаниях бесстрофических стихов поэмы и строф элементарных, двустиший с четверостишиями, переносах. Статья содержит сравнения с онегинской строфой, с опорой на труды Н.В. Измайлова, С.М. Бонди, Л.П. Гроссмана. Позже на неё ссылался Б. В. Томашевский в своей работе о строфике Пушкина
В 1943 г. С.Б. Рудаков за попытку оформить знакомому толстовцу отсрочку от призыва был арестован, заключён на 3 месяца в Бутырскую тюрьму, мобилизован в штрафной батальон (по официальной версии, пошёл в штрафбат добровольно). Погиб 15.1.1944 г. в бою и похоронен в деревне Устье Чаусского района Могилёвской области.
Произведения С. Б. Рудакова включены в сборники стихов поэтов, погибших на фронтах (1965, 2005). Статья о ритме и стиле “Медного Всадника’ издана в сборнике “ А. Пушкин. Исследования и материалы”. 1979 (публикация Э. Г. Герштейн).
(Планы Вождя были грандиозны — необходимо было мобилизовать бесплатную рабочую силу на Великие Стройки Коммунизма. Никакие заслуги и звания не спасали от произвола. Страх, отчаяние и тревога охватили город. О. Мандельштам после нескольких лет отсутствия в родном Петербурге возвращается в чуждый ему Ленинград:
“… Петербург, у меня ещё есть адреса,По которым найду мертвецов голоса. Я на лестнице чёрной живу, и в високУдаряет мне выдранный с мясом звонок. И всю ночь напролёт жду гостей дорогих.Шевеля кандалами цепочек дверных”.
О.Э. Мандельштам. “Ленинград”, 1930
Репрессии разрушили семью Анны Ахматовой — арестованы сын, Лев Гумилёв, муж Н.Пунин. Первый муж, Николай Гумилёв, расстрелян в 1921.
Из тюремного вынырнув бреда,Фонари погребально горят.
А. Ахматова “Годовщину последнюю празднуй “. 1939
“Петрополь превращается в Некрополь”, — рождается в городе крылатая фраза.
За десятилетием террора — договор с Гитлером о разделе территорий, после уничтожения кадровых офицеров как врагов народа — отступление советской армии до Москвы, военная доктрина Сталина: Солдат не жалеть, бабы новых нарожают!.. А что рожать-то будет не от кого — в такую дальнюю даль не глядели…)
Пушкинисты, кому удалось пережить террор и войну — на фронтах, в блокаду, в эвакуации — мечтают обрести мир, укрыться от гроз на филфаке, в иллюзорной Башне Изящной Словесности. Однако грозный царь, воистину “державец полумира”, обращает к ним своё “возгоревшее гневом” лицо.
“Во второй половине 40-х годов коммунистическая партия расправилась с гуманитарной интеллигенцией, обрушив мощный удар на тех, кого она осторожно и лукаво назвала “космополитами” — то были прежде всего евреи, составлявшие немалую часть российских филологов. Травля евреев принимала всё более беспощадный, всё более массовый характер”. (Е. Эткинд. Поздние уроки. Читая переписку М. К. Азадовского и Ю. Г. Оксмана, 1944 — 1954 гг. Вопросы литературы, 1999, 4).
Гуковский Григорий Александрович (1902, СПб – 1950, М.), специалист по русской литературе XVIII и XIX веков, с 1935 г. — профессор ЛГУ, заведующий кафедрой русской литературы. Пережил первую блокадную зиму Ленинграда. В марте 1942 г. эвакуировался вместе с Университетом. В 1946 г. вернулся в ЛГУ и ИРЛИ.
Весной 1949 г. в рамках “борьбы с космополитами” на двухдневном собрании в Университете вместе с академиком В.М. Жирмунским, профессорами Б. М. Эйхенбаумом и М.К. Азадовским обвинён в низкопоклонстве перед Западом. Среди обвинителей — бывшие аспиранты Гуковского (Г. Бердников, А. Западов, Е. Наумов). Видимо, три эти богатыря, оговорившие учителя, получили команду Фас! И обещания благ, в случае согласия. В частности, Е. И. Наумов (Женька Наумов, для сокурсников) окончил филфак в 39-м уже с партбилетом, как верным шансом на карьеру. Работник обкома партии Ташкента — в эвакуации. Готовый следовать любой генеральной линии партии, в начале 50-х он возглавил кафедру советской литературы, в 55-м защитил докторскую диссертацию и стал публиковать книги о признанных властями советских классиках. Г. Бердников стал деканом филфака, заняв место Гуковского, и поставил на его книге о критическом реализме своё имя.
Арестованный в июле 1949 г., Гуковский умер в апреле 1950-го, по официальной версии, от сердечного приступа, а по словам акад. Д. Лихачёва — расстрелян в Лубянской тюрьме. Кампания шла успешно — в рамках великого плана Вождя и Учителя очистить страну от евреев, завершить поставленное на поток дело Фюрера.
Г.А. Гуковский. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М. 1957. Труд, написанный в 1948 году, издан посмертно. Я открываю главу “Произведения 1830-х годов”, страницы о “Медном всаднике”, в книге из домашней библиотеки моей мамы, Клары Барской.
“…Высшим творческим достижением Пушкина в 1830-е годы… явился “Медный всадник”… Небольшая, но необъятная по значению и глубине поэма…” — писал Г.А. Гуковский и сопоставлял образы гоголевской “Шинели” и “Медного всадника”, Акакия Г.А.Акакиевича и Евгения, государственные думы Петра и интимно-личные — Евгения. “Закон государственной необходимости, создание города под морем, привёл к крушению личной жизни Евгения. Государство проехало колесом своей триумфальной колесницы через живую душу человека”, — сказал Гуковский о сути сюжета поэмы.
“… Этот тон живого голоса простого рассказчика, сменившего поэта, поющего гимн, обращённый векам, или оратора, вещающего о победе. Это же противопоставление, стилистически реализующее основной конфликт поэмы, выражено и в её ритмическом рисунке, в противостоянии победоносно-маршевой чёткости ритма стихотворных строк, замкнутых синтаксически, — для темы кумира, и настойчиво повторяющихся переносов, спотыкающегося ритма стихов — для темы Евгения. В самом деле, настойчивость переносов здесь поразительна, — и они исчезают, как только поэт покидает Евгения. Появляются они в поэме вместе с Евгением.
Вскочил Евгений; вспомнил живоОн прошлый ужас; торопливоОн встал; пошёл бродить, и вдругОстановился — и вокругТихонько стал водить очамиС боязнью дикой на лице.Он очутился под столбамиБольшого дома. На крыльцеС подъятой лапой, как живые,Стояли львы сторожевые…
И вот в эту-то сбивчивую, ритмически задыхающуюся, нетвёрдую, неуверенную речь врывается чужеродная ей торжествующая ритмизация отчётливых строк о кумире, подчёркнутых синтаксически в своей твёрдости, например: Ужасен он в окрестной мгле! Какая дума на челе! Какая сила в нём сокрыта!….
Рубящий стих, вздымающий его интонацию к концу. В самом движении поэтической речи — покой власти. Ритмический и стилистический контраст перемежающихся тематических отрывков Евгения и кумира — это как бы речевое воплощение неслиянности личности и государства, общего разрыва, противоречия между ними”.
Прежде переносы — разрывы фраз между строками (подлежащее отдельно от сказуемого, а сказуемое от прямого дополнения и т.д.) — отмечал и В. Брюсов. Называя переносы цезурами (паузами внутри стихотворных строк), он считал их способом передачи разговорной интонации. А. Белый подсчитывал число переносов различных видов, подвергая стихи формалистическому анализу, занимаясь как бы стихометрией — наподобие биометрии, подсчётов частотности признака (А. Белый. Ритм как диалектика в поэме “Медный всадник”). Но Г.А.Гуковский впервые увидел связь ритмического строя текста с характером и состоянием героя.
Мы же отметим, что прояснение сознания Евгения возвращает строки к исчезновению цезур, к грамматическому порядку:
Евгений вздрогнул. Прояснились
В нем страшно мысли. Он узнал
И место, где потоп играл,
Где волны хищные толпились,
Бунтуя злобно вкруг него,
И львов, и площадь, и того,
Кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Под морем город основался…
Это ритмическое противопоставление робкой, неуверенной темы Евгения и властной — царя напоминает романс композитора А. Даргомыжского и поэта П. Вейнберга, также петербуржцев: “Он был титулярный советник, она — генеральская дочь!» И здесь речитативная, на пяти несмело прилепившихся одна к другой нотах — тема мелкого чиновника, и размашистая, громко заявляющая о себе, повелительная — генеральской дочери. Совершенно органично ложится на музыкальную строку “Он был титулярный советник” фраза гоголевского “вечного титулярного советника”, предмета насмешек сослуживцев, бедного Башмачкина: “Зачем вы меня обижаете?” Для мастеров слова ритмы были многозвучны: “Откройся, мысль! Стань музыкою, слово!”, — писал Николай Заболоцкий; мысль, музыка и слово привели его (1939–1943) в лагеря у Комсомольска-на-Амуре и на Алтае — за “антисоветскую пропаганду” и самобытность стихов; только случай уберёг от обвинения в принадлежности к контрреволюционной организации.
До сих пор нет поэтического перевода “Медного всадника” на иврит. Как передать празднество сравнений и метафор, игру стилей и ритмов, оттенки чувств и состояний героя: “…спешит, душою замирая, в надежде, страхе и тоске к едва смирившейся реке”? “Если Юлиану Тувиму и не удалось совершенное поэтическое чудо, то он всё-таки дал отличный перевод и сделал большое культурное дело”, — писал поэт В. Ф. Ходасевич в статье о трудностях перевода (“Медный всадник” у поляков, 1932).
Книга Гуковского вместе со мной в 1991 г. преодолела несколько границ (а в 1976-ом, при вынужденном отъезде из страны Ильи Сермана, она была “невыездной”; и ни одна другая из книг проф. Гуковского не получила нужного штампа в Публичной библиотеке.
Последняя подлость вдогонку — лишить профессионала самого необходимого для работы в новой стране!)
Барская Клара Александровна (1912, Мозырь – 1987, Ленинград), благодарная слушательница Г.А. Гуковского, аспирантка русского отделения филфака ЛГУ, ещё в студенчестве выполнила работу “Пушкин в Псковском крае. Аннотированный указатель литературы “ (15 печатных листов. 1938 г.); Пушкинский заповедник приобрёл её на правах рукописи. К осени 41-го была полностью готова к защите диссертация о П. В. Анненкове. Аспирантура завершалась, когда началась блокада. Зима в голоде и холоде, работа неподалёку от дома — санитаркой в нейрохирургическом отделении больницы на ул. Маяковского. В марте 42-го — эвакуация по льду Ладоги, вместе с сотрудниками филфака. В Мордовии сошла с поезда ради встречи с мужем, в расположении его — на пути к Заполярью — лётной части. По возвращении домой в 45-м — нищета, разруха. “Мощный властелин судьбы” открывает новый фронт борьбы — с “безродными космополитами”. Замалчивают героизм евреев в боевых действиях, в создании военной техники, во фронтовой медицине, также и трагедию Холокоста. Над филологией возносится знамя с начертанным на нём девизом: “Русская литература обойдётся без евреев!” Нет худа без добра. Выпускница аспирантуры не занимала вожделенную для кого-либо нишу. И ей бы не поздоровилось, если бы состояла в штате кафедры. Однако новая идеология стала запретом на профессию.
Разгром ленинградской филологической школы был для Клары Барской горьким фактом и её собственной судьбы. Мужественно преодолевала она барьеры. Читала лекции по литературе слушателям Высших Военно-морских политических курсов (1944), Латвийского пединститута (1949), учителям Ленинградской области (с 1962 г.), публиковала в толстых журналах, с оглядкой на предстоящую цензуру, статьи и рецензии (иногда в соавторстве с бывшей сокурсницей Марией Анатольевной Шнеерсон), была автором книги “Муса Джалиль” (Л., Просвещение, 1968) и комментариев к его трёхтомнику (Челябинск. 1981). “…Но как дойти до цели, когда ботинки жмут?”
В марте 1953 года Фадеев, Симонов и Сурков, отравленные ядовитым дыханием Дракона, направили Н.С. Хрущеву письмо о засилье евреев в Союзе писателей СССР…
Лурье Самуил Аронович (1942, Свердловск — 2015, Калифорния, США), набор первой книги которого был рассыпан из-за отказа сотрудничать с КГБ, автор трактата «Изломанный аршин» о Пушкине периода первой Болдинской осени. Самуил Лурье вспоминал о своём отце, Лурье Ароне Наумовиче (1913 — 2003): отец 7 раз получал отказ в зачислении на филфак, из-за “буржуазного происхождения”. Бабушку Самуила как бывшую княжну “посадили”, а дочь её, Елену Гедройц, которая позже стала женой Арона, исключили из университета. Правда, в оттепельные времена освободили княжну, а Елену восстановили на факультете. Арон начал изучать XVIII век, когда его учителя, Г.А. Гуковского, арестовали и убили. Но Арону дозволили писать и читать лекции о советской литературе (из интервью С. Лурье “Непрошедшее время”, 13.1.2008). Статья А. Лурье о Пушкине опубликована, но найти и прочесть её в Интернете не удалось:
А.Н. Лурье. Поэма А. С. Пушкина “Медный Всадник” и советская поэзия 20-х годов. В книге “Советская литература. Проблемы мастерства. Л. 1968
“Ленинградский путч” 1949 года был успешно доведён до конца. Партия одержала полную победу; она устранила из науки настоящих учёных и заменила их подставными фигурами. До сих пор — а ведь пошло полвека — сказываются гибельные последствия последних сталинских лет. Выходят книги уничтоженных, униженных, изгнанных, оплёванных учёных, каждый из которых — эпоха в истории нашей филологии: Гуковского, Азадовского, Жирмунского, Проппа, Оксмана, Эйхенбаума, Тронского; но люди — люди погибли или их творческая энергия оказалась подорванной”. (Е. Эткинд. Уроки истории. Читая переписку М. К. Азадовского и Ю. Г. Оксмана. Вопросы литературы. 1999. 4).
Ученик проф. Г. Гуковского, Юрий Михайлович Лотман (1922, СПб — 1993, Тарту), — профессор, доктор филологических наук, специалист по русской литературе XVIII века.
“Историческая безжалостность преобразовательной деятельности Петра I становится в “Медном всаднике” страшным упрёком всему делу преобразования” (Ю. Лотман. Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя. Л., 1981)
Ю. Лотман был призван в армию в октябре 1940 года; воевал в артиллерии, на передовой, вплоть до Берлина. После войны учился на филфаке; большую студенческую работу Лотмана о Н. Карамзине и масонах Г.А. Гуковский принял к публикации. Однако при аресте учителя статья исчезла. В 1950 году Лотман, окончив университет, не мог поступить в аспирантуру (еврей!), но получил место старшего преподавателя в Педагогическом институте Тарту, в Эстонии. Советская власть там боролась не с “космополитами”, а с местной буржуазией — не на жизнь, а на смерть.
Лет 40 тому назад мы с дочкой приехали в соседний Таллинн — просто побродить по городу. Хозяйка снятой на несколько дней комнаты — немолодая, но моложавая вдова, знавшая толк в растительных снадобьях для кожи — рассказывала за чашкой чая о поглощении её страны метрополией, по договору с Германией, об увезённом ночью из дома муже, главном специалисте молочной промышленности страны. Ей так и не удалось когда-либо услышать о нём, о постигшей его судьбе…
Филологов в Тарту не вынуждали выполнять постановления партии и правительства, доносить и сотрудничать с КГБ. Ю.М. Лотман, автор 950 печатных работ, мог в полной мере проявить свой талант исследователя и лектора. Он создал тартускую школу филологов, широко известную в научных кругах. Творчеству А. Пушкина посвящены многие из его работ на русском, английском, эстонском языках.
Илья Захарович Серман (1913, Витебск —2010, Иерусалим), также ученик Г.А. Гуковского, доктор филологии, специалист по литературе XVIII-XIX веков.
Окончил филфак ЛГУ в 1939 г., с декабря 41-го — на Волховском фронте, после контузии уволен в запас и преподавал в вузах Ташкента. После войны в Ленинграде работал в Педагогическом институте им. Герцена. В 1949 г. осуждён на 25 лет за антисоветскую пропаганду (за разговоры с женой, по записям устройства, установленного в квартире). Срок отбывал в Магаданской области, амнистирован в 1954, реабилитирован в 1961-м. Затем в Пушкинском Доме изучал творчество поэтов и прозаиков XVIII-XIX веков.
После эмиграции дочери и увольнения с работы был вынужден эмигрировать в Израиль (1976). В Еврейском университете Иерусалима для него создана ставка профессора русской и славянской филологии. Появилась возможность свободных публикаций, научных контактов, преподавания в университетах США, Франции, Италии, Германии.
Воспоминания об учёном: Марк Серман. О моём отце. 2013.
Большая статья И. Сермана, написанная в 2000г., посвящена теме зла в поэме Пушкина, в сравнении с этой темой у Ломоносова и Вольтера:
Свободные размышления. Тема зла в Медном всаднике. Л. 2013.
“Оживление, метафорическое «очеловечивание» всех сил, участвующих в наводнении, последовательно осуществлено в поэме. Ветер печально воет, Нева гневна’, в другом месте — ветер дышит, дождь стучит в окно сердито. Эта антропоморфизация с особенной силой сказалась в изображении «поступков» Невы. В начале первой части «Нева металась, как больной…» В кульминацию наводнения Нева, “как зверь остервенясь, на город кинулась”. Понятие потоп тоже дано в неожиданном оживлении. Евгений вспоминает «… место, где потоп играл”.
Автор приводит все выдержки из поэмы, связанные с понятием зла. Назло надменному соседу; злые волны, как воры…; злое бедствие; злодей с свирепой шайкою своей; кипели злобно волны; вставали волны там и злились; багряницей уже прикрыто было зло…
“Нева и союзные ей силы природы показаны как живые враги города. Все они служат злу, той стихии, которая хочет разрушить или затопить город. В “Медном всаднике” природа как воплощение зла губит Евгения и покоряется государственной идее и её материальному воплощению, Петербургу”.
Так, через полтора века после создания поэмы, Илья Серман находит новую её грань, определяющую позицию Пушкина в конфликте между человеком и довлеющей над ним властью государства. Евгений беззащитен перед “жадным валом” — гневом реки, на берегах которой построен опасный для жизни город-крепость.
Эткинд Ефим Григорьевич (1918, Петроград – 1998, Берлин) окончил романо-германское отделение филфака ЛГУ. Ученик В.М. Жирмунского. На войну ушёл добровольцем, служил военным переводчиком. После войны старший лейтенант защитил диссертацию о романах Э. Золя. Работал в ленинградском Педагогическом институте иностранных языков. В 49-м, в ходе борьбы с космополитизмом, уволен, преподавал в Туле, через 3 года вернулся в родной город. С 1965 —доктор наук, с 1967 — профессор Педагогического института им. Герцена.
В 1974 г. из-за хранения копии книги А. Солженицына “Архипелаг ГУЛАГ”, переписки с А. Сахаровым, подготовки к печати сочинений И. Бродского и поддержки его в суде, а также и по обвинению в распространении собственных статей самиздатом — уволен из института, исключён из Союза писателей, лишён научной степени, звания и должности. Не имея возможности устроиться на работу, выехал из СССР. Стал профессором Парижского университета, автором журналов Континент и Синтаксис.
По существу, Е. Эткинд вторично вышел на линию огня добровольцем — на фронтах борьбы за свободу слова в тоталитарном государстве, рискуя собственным покоем в рабочем кабинете, чинами и званиями, и, к счастью, в эти годы — не жизнью. Он принял участие в спасении романа Василия Гроссмана, все экземпляры машинописи которого были арестованы и изъяты из редакций в 1961 году; поэт Семён Липкин сумел сохранить одну из копий, и через 10 лет после смерти писателя микрофильм был передан на Запад; в 1980-м, в Швейцарии, книга вышла в свет. Роман “Жизнь и судьба” был подготовлен к печати Е. Эткиндом и издан с собственным предисловием во Франции.
К Ефиму Эткинду в 1955 г. пришла Татьяна Гнедич, после 8 лет в лагере Воркуты, где перевела “Дон Жуана”, вначале по памяти, а затем — по предоставленной героическим следователем книге Байрона; Эткинд поселил её в единственной своей комнате коммунальной квартиры, вместе с его семьёй, по очереди выходя на улицу, поскольку денег на второе пальто ни у кого не было. (Е. Эткинд. Добровольный крест. Август 1955; по публикации в блоге Е. Левертова. Семь искусств. 22.11.2011).
Проф. Е.Г. Эткинд, блестящий лектор, преподавал русскую литературу в университетах пяти стран Европы. Опубликовал более 500 научных работ.
О неисчерпаемой для исследователя пушкинской поэме проф. Эткинд пишет: “Противопоставление двух типов мысли отражает и самый конфликт: государственного деятеля и простого обывателя. Пётр мыслит в форме завершенного, стройно-театрального монолога, Евгений — беспорядочно, почти стихийно. Для Пушкина — важнейшее свойство живого человека — думать, а не декламировать. Думать — непоследовательно, несловесно, смешивая ощущение, страсть и логическое рассуждение, как это замечательно воплощено во внутреннем монологе, завершающем Часть первую — она начинается эмоцией и завершается философской загадкой:
Боже, боже! там —
Увы! близёхонько к волнам,
Почти у самого залива —
Забор некрашеный, да ива
И ветхий домик: там оне,
Вдова и дочь, его Параша,
Его мечта… Или во сне
Он это видит? иль вся наша
И жизнь ничто, как сон пустой, Насмешка неба над землёй?
(Великий Пётр и маленький Евгений. Внутренний человек и внешняя речь. 1998).
И о Петербурге, который у Пушкина “увиден с разных сторон — он прекрасен и дурен.
Город пышный, город бедный, Дух неволи, стройный вид, Цвет небес зелёно-бледный, Скука, холод и гранит.
Так сказал Пушкин в 1828 г., покидая Петербург. И почти теми же словами — 5 лет спустя:
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье, Береговой её гранит.
Противоречие несомненное. Оно таится в самом городе и в его восприятии поэтом.
(Эткинд Е.Г. Божественный глагол. Пушкин, прочитанный в России и во Франции. М., 1999)
Пушкин не мог в одическом, торжественном Вступлении выказать сомнение в деянии Петра. Ода, собственно, и служила контрастным фоном для последующего рассказа о бедствии, постигшем Евгения. Молодой Пушкин, ещё будучи лицеистом, а затем и в Петербурге, по окончании Лицея, часто общался с историографом Н.М. Карамзиным, жадно читал 8 томов его ‘Истории государства Российского” и знал, что Карамзин считал
“блестящей ошибкой Петра Великого основание столицы среди зыбей болотных, в местах, осуждённых природою на бесплодие… Сколько людей погибло? Можно сказать, что Петербург основан на слезах и трупах. Там обитают государи российские, с величайшим усилием домогаясь, чтобы ежегодная убыль в жителях наполнялась новыми жертвами преждевременной смерти!” (Карамзин. Записка о древней и новой России. 1811).
Адам Мицкевич, которого связывали с Пушкиным личная дружба и творческое общение, прибыл в город на Неве 8 ноября 1824 г., на следующий день после потопа. Позже он напишет как бы эпиграф к будущей пушкинской поэме:
Не люди, нет, но царь среди болот Стал и сказал: “Здесь строиться мы будем!” И заложил империи оплот, Себе столицу, а не город людям”. (А. Мицкевич “Петербург”)
Стихотворение это — одно из петербургского цикла Ustep (окончание) — к поэме Дзяды (предки), полученной Пушкиным в июле 1933 г. через Соболевского. Поэт хотел заняться переводом, но не успел. Он сослался в примечаниях к “Медному всаднику” на два стихотворения из цикла — «Олешкевич, день перед петербургским наводнением» и «Памятник Петру Великому». Последнее начинается строками о дружбе двух поэтов:
Вечером, в ненастье стояли двое юношей
Под одним плащом, взявшись за руки.
Один был странник, пришелец с запада,
Неведомая жертва царского гнета,
Другой — поэт русского народа,
Прославленный на всем севере своими песнями.
Они недолго, но близко были знакомы
И через несколько дней уже стали друзьями.
Многие литературоведы считают, что беседы Онегина и Ленского отражают суть этой дружбы между молодыми, в царской немилости, поэтами-ровесниками:
Меж ими всё рождало споры
И к размышлению влекло:
Племён минувших договоры,
Плоды наук, добро и зло…
Для Мицкевича царская столица и памятник Петру были безусловным злом, символами подавления независимости Польши русским самодержавием.
В XX в. поэт Д. Мережковский раскрывает значение Вступления в общем замысле:
“Медный всадник” — поэма самая революционная из всех произведений Пушкина. Потому что под видом хвалы тут ставится дерзновенный вопрос “о том, чьей волей роковой под морем город основался”.
При возведении первоначальных укреплений нужна была земля, а ее поблизости не находилось: кругом была только трясина, покрытая мохом; землю таскали к бастионам из дальних мест в старых мешках, рогожках или даже просто в полах платья. Люди оставались без хлеба, без крова и мерли, как мухи. Покойников не успевали хоронить и волокли, как падаль, в общую яму. Сооружение Петропавловской крепости стоило жизни 100 тысячам переселенцев. (Мережковский Д. С. “Быть Петербургу пусту”. 1908)
Измайлов Николай Васильевич (1893, Борисоглебск — 1981, СПб) окончил историко-филологический факультет Петроградского университета (1918), заведовал Рукописным отделом Пушкинского Дома (1924), подготовил публикацию «Медного Всадника” для 16-томного собрания сочинений Пушкина. Арестован в 1929-м и приговорён к 5 годам лагерей, по делу “Академии наук” за незаконное хранение архивных документов, в 1934-м освобождён.
Перед войной 2 года преподавал на филфаке ЛГУ, а в годы войны — русский язык и литературу, студентам и учителям в Чкалове; в 1945 — защитил кандидатскую о творчестве Пушкина. В 53-м вернулся в Ленинград. Заведуя отделом рукописей, подготовил издание “Медного всадника” для серии “Литературные памятники”. Написал фундаментальный обобщающий труд:
Н.В. Измайлов. “Медный Всадник” Александра Сергеевича Пушкина. История замысла и создания, публикации и изучения. Л. Наука. 1978
Кто как не он, на основе рассмотренных документов, мог с полным правом подвести итог:
“Поэма Пушкина “Медный всадник” не имеет себе равных не только в его творчестве, но и во всей русской поэзии за полтора века её истории, по художественному совершенству, глубине проблематики, своеобразию замысла и построения”.
В книге 265 страниц, 51 ссылка, подробности о поэме — сравнения черновых вариантов и отрывков, параллели с другими произведениями — труд знатока для специалистов.
КОРОЛЬ УМЕР. ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ!
Итак, с царями было покончено. Однако их сменили новые “самовластительные злодеи”, многократно злее прежних. Благо страны каждый властитель видел по-своему. “Что нашим врагам нравится, то нам вредно” (И. Сталин. О работе в деревне). И ещё: “Одним страхом нельзя удержать власть. Ложь оказывается не менее необходимой.» Долгие 30 лет в этой стране карался как враг любой, по доносу и навету.
Беломорско-Балтийский канал, связавший Белое море с Онежским озером, 227 км, из них 40 км — искусственные пути, глубиной до 5 м, с 19 шлюзами, был построен за 1 год и 9 месяцев к августу 1933-го, полностью руками 110 000 заключенных. Руководители строительства — бывшие военные инженеры, обвинённые по сфабрикованному делу “Весна” — работали без оплаты. Погибло от голода, холода и тяжкой работы вручную, как пишут осторожные историки — несколько десятков тысяч, а по данным И. Солженицына — 100 тысяч. Кто мог сосчитать? Погибших ЗК сменяли новые. Беломорканал им. Сталина построен на костях.
Спустя два века со времени основания Петербурга строительство было по-прежнему основано на рабском труде, беззакониях, бесправии рабочей силы и уверенности в её неисчерпаемости в огромной стране. “Солдат не жалеть Бабы новых нарожают!», — сказал И. Сталин в 41-м. Безжалостный режим, античеловечная власть.
Лились потоком славословия: “О Сталине мудром, родном и любимом прекрасную песню слагает народ”. Точно по сценарию Е. Шварца: ”Чудушко-юдушко, летун-хлопотун! Слава дракону!” В 1944 г. театр Комедии под руководством Николая Акимова показал премьеру “Дракона”, и спектакль сразу же был запрещён. А возобновлён лишь в 62-м, с очень редким показом, но Шварц того уже не увидел…
В какую же картину складывается мозаика судеб пушкинистов из города на Неве, в самих названиях которого — калейдоскоп исторических событий? Как преломляется в жизни самих исследователей главный конфликт поэмы: человек и власть, личность и государственная необходимость?
Среди 11 первооткрывателей “Медного всадника” для русской литературы, о ком шла речь в этих заметках, семеро, начиная с царских времён, подвергались арестам, ссылкам и заключениям. Двое из них погибли. Другие вынужденно крестились или оставляли страну, теряли место учёбы или работы. Как несчастного Евгения, преследовала их ненависть самодержцев. Исправительно-трудовые лагеря были подобием гитлеровских:
“Из тумана вышла лагерная ограда — ряды проволоки, натянутые между железобетонными столбами. Бараки тянулись, образуя широкие, прямые улицы. В их однообразии выражалась бесчеловечность огромного лагеря. Жизнь глохнет там, где насилие стремится стереть её своеобразие и особенности. …Возник новый тип политических заключённых — преступники, не совершившие преступлений”.
По существу, роман Василия Гроссмана “Жизнь и судьба” развивает тему пушкинской поэмы: бесчеловечность там, где насилие! Расправа с романом — из-за явных параллелей между двумя диктаторскими режимами — произошла уже после XX съезда, в 1961 году, как бы в оттепельные, перестроечные времена. Преемственность власти!
Многовато евреев среди исследователей “Петербургской повести”. Однако филология — дело, подобающее народу книги, тысячелетиями поголовно грамотному и привыкшему анализировать прочитанное. Хотя ещё в 1908 г. Корней Чуковский сетовал: “Это страшная трагедия еврейского интеллигента, очутившегося в духовном плену у пушкинской, у толстовской, у чеховской культуры”. Чуковский тогда не предполагал, во-первых, той радости, с какой евреи, освобождённые из зоны оседлости, получившие безграничные возможности образования и, наконец-то, равные среди равных, почувствуют себя вправе исследовать ткань русского художественного слова. А, во-вторых, в годы царизма трудно было предвидеть грядущее подавление еврейской национальной культуры, вплоть до физической ликвидации её носителей. “Ночь убитых поэтов” (12.8.1952) завершила процесс. И чтобы впредь не шить филологам-евреям дела, клеветать, обличать, ссылать, изобретать враньё о причинах смерти, было принято гуманное государственное решение: двери филфака ЛГУ (и биофака тоже, кстати) в 60-е годы полностью закрылись перед евреями. Светлая память царской власти, с её либеральной процентной нормой!
Интересно, а приняли бы на филфак Александра Пушкина?
— Вашу анкету абитуриента, молодой человек! Так… Дед. Иосиф Абрамович… При чём тут его заслуги? Вас об этом спрашивают? Что вы мне голову морочите? Не теряйте год. Вы у нас не поступите. Идите в Педагогический — государству нужны учителя! Хотя… и у нас недобор… Берите чистый бланк, пишите: Осип Ибрагимович. На сынов дружественных народов у нас имеются квоты. Что?!. Ну скажите, подумать он должен!..
В годы перестройки приёмные комиссии уже не получали прямых указаний из центра. Но всё те же энтузиасты на рабочих местах остались. О верности традициям в отношении еврейских математиков в Москве — статья Михаила Цаленко “Факты, о которых предпочитают не вспоминать” (Заметки по еврейской истории”, 2011). Хотелось бы знать — глухая стена или распахнутые ворота встречают сейчас на Университетской набережной еврейскую молодёжь, увлечённую Словом? Хотя это уже неважно: “Мы вольные птицы; пора, брат, пора…”
Как же решается проблема конфликта между государством и личностью? Власть должна определять государственную необходимость, учитывая потребности и благо маленького человека. Пётр Великий основал город ценой гибели несметного числа подневольных строителей, в несправедливости и пренебрежении к его жителям. Унылый вой ветра, и дожди, и злое бедствие наводнения воспринимаются как воплощение роковой воли царя, построившего город-крепость на топких берегах, непригодных для жизни. Это, по мнению большинства исследователей, и показал поэт в его петербургской повести.
В дальнейшем история подтвердила, что народ во власти беззакония не может жить достойно, а то и просто — жить! В марте 1918 г. советское правительство переехало в Москву — и Петроград перестал быть столицей. В начале 1934 года на XXVII съезде делегат от Ленинграда Сергей Киров набрал существенно больше голосов на выборах, чем И. Сталин. 1 декабря того же года Кирова убили, а за два последующих года были расстреляны 97 участников съезда, причём половина из них — скопом, за 8 дней. Событие стало началом “большого террора”. Досталось всем, но город на Неве карам и санкциям подвергался непрестанно. Съезд в народе назвали “съездом расстрелянных”. Перед войной шло уничтожение ленинградских писателей — “ночи расстрелянных”. После блокады — “ленинградское дело” против руководителей города; закрытие в 1952 г. Музея блокады, организованного в 46-м. Постановление о журналах “Звезда” и “Ленинград”. Убийство Соломона Михоэлса. Расправы с Еврейским антифашистским комитетом с 1950 по 52-й. Дело врачей. Борьба с космополитами. Разгром ленинградской школы филологов, по той же программе…
Война с Ленинградом, с его независимостью, его интеллигенцией, с прежним статусом столицы империи — приобретала всё более выраженный антисемитский характер. “Антинародные дела” врачей, актёров, писателей… Почва для всенародного гнева и окончательного решения была подготовлена. “Отец народов” использовал гитлеровскую тактику — истребить элиту, затем заняться остальными, растерянными и разрозненными. Кто-то уже видел дощатые бараки без торцов, в Сибири. Вместо Крыма, обещанного американцам для евреев. Вместо Израиля, созданного на исконно еврейской земле. Однако времени на воплощение замысла Вождю отмерено не было.
Так развивалась в жизни потомков пушкинская тема диктатора, с его пониманием блага для подданных. Каждый исследователь “Медного всадника», отомкнув заветный ларец, успел сказать своё слово, и сокровищ поэмы хватило на всех.
ГРАД ПЕТРОВ В XXI ВЕКЕ
А город по-прежнему прекрасен. Прекрасна панорама широкой реки, её набережных с шедеврами архитектуры, и вздыбленный вдохновенный конь над обрывом монолита, доставленного из Карелии. Прекрасен мост, с его тройчатыми фонарями и тёмным узором ограды, на фоне стройного силуэта “твердыни” над песчаной полоской пляжа. И стоит, как прежде, дом, с двумя сторожевыми львами, на одном из которых сидел Евгений под хлеставшим в лицо дождем. “Вот этот дом, нам прослуживший век, почти умеет пользоваться речью”, — сказал Самуил Маршак. А вот и здание Двенадцати коллегий — с его филфаком и биофаком; в 2011 году здесь открылась кафедра Еврейской культуры (!) — при участии Еврейского и Ариэльского университетов, Академии языка иврит и Национальной библиотеки Израиля (!!) В музее этнографии появился зал Истории еврейского народа — в 2007-м. Знаки толерантности страны к населявшему её народу… Распахнул двери и музей Блокады Ленинграда — в 1989, всего-то и прошло 45 лет после снятия осады. Через 38 лет после начала строительства, в 2011 году, встало инженерное чудо, согласованное с экологами — защита от наводнений, 25-километровая Дамба.
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!
Это звучит сегодня как пророчество. А, может, и Всадник оборотился уже к простому люду лицом, а не спиной? Лёд тронулся? Правду говорят: в России надо жить долго!
Небо невзрачно, погода прохладна и дождлива. Но какая смена времён года! Снегопад над городом, ветви заиндевелые, плывущие по Неве льдины, пробуждение почек (“как будто пухом, зеленеют”), сирень, метель тополиная. “Лесов таинственная сень с печальным шумом обнажалась”, — тоже из “Онегина”, с тихим шорохом облетающей осенней листвы. Почти уже 200 лет мосты, и ступени спусков к реке, и Адмиралтейская игла — говорят дарованными городу пушкинскими стихами. “Люблю тебя, Петра творенье!..”
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer1/bandas/
