Продолжая дальнейшее путешествие, морем добрались мы до славного и древнего Эфеса. От него, хорошо устроенная, безопасная дорога, привела нас в город Сардис, где я надеялся приобрести разного рода сведения. Некогда был Сардис столицей великого лидийского царства. Ныне же, участь города опустилась до столицы сатрапии персидской державы. В области этой нет достопримечательностей, какие видели мы в иных землях и странах, кроме золотоносной реки, да рядом с Гигесовым озером, могильного памятника Алиатту — отца Креса.
В Сардисе проживает несколько зажиточных купцов, с которыми наладили торговые дела мои родичи. В доме одного из этих семейств мы и остановились. Пактий, глава семейства, был человек добросердечный, любознательный, и в силу того, что большую часть времени проводил в разъездах, с двумя своими старшими сыновьями, знал великое множество историй и был прекрасным собеседником. Обстоятельства сложились для нас самым благоприятным образом — мы застали упомянутого Пактия дома, а не в торговом странствии. Только месяц назад прибыл он из Вавилона, и теперь накапливал силы и товары, для выгодного торгового путешествия. Сей Пактий оказался человеком мудрым: подробно разузнав о цели приезда в Сардис, о характере моих расследований, он не только поселил меня, в отдельной части дома, но, в силу природной любознательности и открытости, помогал всевозможными сведениями и историями о тех областях, которые представляли для меня интерес, если только он сам бывал там, или же располагал достоверными сведениями.
Обыкновенно, в утренние и дневные часы, каждый из нас занимался своими делами: Пактий — торговыми вопросами, я же записывал сведения, которые удавалось добыть накануне или путешествовал по городу, разыскивая новые истории для своего труда. Ужинали мы почти всегда вместе и, после обильного застолья, еще долгое время проводили за беседой и кубком вина. Гостеприимный хозяин дома, как, впрочем, многие и совершенно разные люди, проявлял живой интерес к моим расследованиям. Ведь истории о достойных удивления деяниях среди эллинов и прочих народов — и особенно причины великих войн — собираю я повсеместно не для своей славы, а чтобы события эти не пришли в забвение.
Пактий был настоящим патриотом: он особенно охотно рассказывал об истории, замечательных событиях и правителях лидийского царства, среди которых самой замечательной фигурой, конечно же, был Крес, поднявший до небес величие своего царства, и, в одночасье, обрушивший его под ноги царя персов.
— Отчего столь мудрый и разумный правитель мог допустить такие необдуманные поступки, которые довели его до пленения?
— Всему виной боги, Геродот! Они, когда захотят, дают мудрость и разум, а когда только пожелают — лишают нас этих даров. Так случилось и с Кресом.
— Расскажи, Пактий.
— Тебе известно, с каким почтением, с какой щедростью относился царь Крес к дельфийскому оракулу? — продолжал он, и я кивнул в ответ. — Так вот, ни одно из прорицаний, которые дал, по требованию Креса, оракул, не смог мудрый царь употребить себе во благо. Ни то, что касалось гибели одного его сына; ни пророчество о втором сыне, лишенном дара речи от рождения; не сумел разгадать он, что под “великой державой, которой суждено быть разрушенной, если Крес перейдет Галис”, подразумевал оракул именно лидийское царство.
— Может ли смертный человек, пусть и такой мудрый, как царь Крес, понять это? — я не мог сдержать удивление. Но Пактий вполне разумно отвечал:
— Да, в этом прорицании, несомненно, присутствует двусмысленность, поэтому, царю и следовало спросить ещё раз: о каком же царстве идет речь? А потом Крес поинтересовался у оракула о будущем своей державы… Он получил ответ, но был успокоен внешним благополучием предсказания, и даже не захотел проникнуть в его ужасную суть.
— Я ничего не знаю об этом.
— Получив ответ оракула, что Крес обрушит великое царство, он обрадовался и богато одарил дельфийских жрецов, о чем подробно записано в летописях. Тут же царь вновь отправил посольство с одним только вопросом: “Как долго будет существовать лидийское царство?” Оракул дал ответ: Кресу следует обратиться в бегство, если во главе мидян станет мул. Разумеется, царь обрадовался, ибо не бывало еще примеров власти мула над людьми. Но, если бы он поразмыслил, после того, как мидяне попали под власть Кира, то, конечно, понял: Кир и есть мул, ведь мать его была дочерью мидийского царя, а отец — подвластный мидянам перс. Возможно, это обстоятельство и укрыли от Креса боги, но зачем пренебрег он советом вельможи, который отговаривал правителя своего от войны, мудро указывая на то, что неразумно, находясь на вершине благополучия, вступать в схватку с людьми, не обладающими ни роскошью, ни богатствами, и которые даже не ищут войны? Вот и выходит: судьбою царя Креса безраздельно владели боги, сделав его игрушкой в своих руках. Впрочем, о судьбе Креса оракул изрек сразу после того, как Гигес совершил убийство и стал царем. Ведь правление Креса как раз выпало на пятое поколение потомков Гигеса…
— Ты считаешь — Крес не мог спастись, и боги издавна уготовили ему погибель? — после некоторого молчания спросил я.
— Такова воля богов! Может, Крес и мог изменить её, если бы вел себя более благоразумно. Только почему в час принятия решений, он останавливал свой выбор на том, которое влекло его к позору? К позору поражения и позору плена, но не к погибели! Думаю, как раз, гибели Креса боги не желали.
Я был удивлен, и попросил Пактия растолковать, почему он делает такие выводы.
— С тех пор, как персы, осаждавшие Сардис, отыскали проход в акрополь, и царь Крес понял, что погиб, думаю, для него ясно открылось то обстоятельство, что боги не имеют к нему благосклонности. Поэтому он и взошел на жертвенный костер — своей смертью Крес хотел заменить гибель лидийского царства. Однако, Апполон отвергнул эту жертву, и костер залил дождь, а потом еще исполнилось пророчество о немом Кресовом сыне. Тогда царь вовсе пал духом и уже совершенно не понимал, чего нужно богам.
— Разве не Кир отправил Креса на костёр?
— Я слышал эту историю — она достаточно красива, но разве есть в ней смысл?
Я отвечал Пактию, что вижу, в истории сей, благородство персидского царя, и поучительность, о которой толкует Крес, вспоминая и принимая, наконец, совет афинского мудреца.
— Благородство и поучительность — пожалуй, — отвечал Пактий, — но смысла нет никакого. Зачем Киру убивать поверженного врага, если потом он во всем следует его советам? А ещё, я не думаю, что история, которую поведал Крес, могла бы разжалобить Кира. Но, кажется мне, Кир и не желал смерти царя Креса, о мудрости которого можно было судить по процветанию его державы, и по тому совету, который дал поверженный лидийский государь, с горечью наблюдая, как персы грабят Сардис. Напротив, Кир желал учиться у него, потому и пребывал несчастный Крес вместе со своим победителем, сопровождая его во всех походах, до самой гибели правителя персов.
— Да, — ответил я, обдумав речь Пактия, — пожалуй, царь Крес и правда был мудр, когда так тонко заметил своему завоевателю, что персидские воины грабят не его, в одночасье лишившегося всего, а своего царя, которому и отошли все богатства, вместе с победой.
— К тому же, советом этим, — заметил мой собеседник, — Крес сохранил большую часть богатств в сокровищницах Сардиса, не дав им растечься по дырявым карманом солдатни, надеясь, что они, все же, будут отвоеваны у персов. Воистину мудрость и величие познаются более в бедах и несчастьях!
— Пожалуй, ты прав, — согласился я. — Но, как Крес закончил свои дни?
— Мне это неведомо. — отвечал Пактий. — Я знаю человека по имени Зопир, который может тебе быть полезным. Один из предков его служил ещё Камбису, а потом и Дарию; он многое знает о смерти царя Кира. Я пошлю за ним, и ты сможешь подробно расспросить о тех событиях. Только, Геродот, человек этот очень нуждается, пребывая в бедности. Он принужден был покинуть Вавилон, где предок его некогда правил, и многое сделал для царя Дария. Похоже, Зопир очень оскорблён; он, без сомнения, расскажет о событиях, о которых надменные персы предпочитают умалчивать, но и ты будь добр к нему.
Я обрадовался знакомству с человеком такой удивительной судьбы, и обещал непременно вознаградить его. Назавтра слуга Пактия пришел с ответом от упомянутого Зопира, в котором тот соглашался придти на следующий день после полудня. При встрече оказалось — это был довольно молодой человек, но испытаний, через которые он прошел, хватило бы иному умудрённому мужу. Он рассказал историю своей семьи, и я ещё раз удивился превратностям Рока, который обласкивает отцов и жестоко свергает с отцовского пьедестала ни в чем не повинных детей.
После громкой славы, что воздали персы его, искалечившему себя, предку, который этим помог Дарию овладеть Вавилоном; после успеха, который достиг отец его, Мегабиз, в Египте, а потом поднял мятеж против своего повелителя, но смог удержаться в своей должности после окончания мятежа — видеть бесславие и нужду этого юноши, было крайне печально. Он взял с меня слово, что люди и обстоятельства, которые привели его в Сардис, и о которых он поведал мне, не будут упомянуты в моем труде, ведь это нанесёт им вред и даже смерть за содействие опальному Зопиру. Я, разумеется, согласился, и позвал слугу, чтобы записать рассказ о судьбе Креса и гибели царя Кира, который рассказчик мой слышал от своего деда.
— Царь Кир питал уважение к Кресу, и повсюду брал его с собой. Он непрестанно воевал, расширяя свое царство; несчастный Крес видел военные успехи своего врага и вынужден был помогать ему советами.
— Может, он усматривал в том, что помогает Киру — свой долг перед низвергнувшими его богами?
— Пожалуй, можно и так смотреть на преданное служение врагу. — отвечал Зопир. — Только для этого необходимо пред богами трепетать, и бояться их больше, нежели самого ужасного человека. Вероятно, так Крес и поступал, а богам было угодно, чтобы оба этих человека находились всегда вместе; ведь, едва только Кир отослал Креса вместе с Камбисом, он и погиб.
— Как это случилось, Зопир?
— К тому времени царь Кир завоевал великое множество народов и земель. Уже и Вавилон был подвластен ему, и подошло войско персов к реке Аракс, к землям массагетов. Кир приказал строить переправу через реку. У массагетов правила царица Тамарис, ибо муж её умер. Она послала к Киру гонцов и сказала: “К чему эти хитрости? Желаешь войны — будет по-твоему! Если хочешь воевать у нас — мы отойдем на три дня, если у себя — отойди сам”. Кир и собрал вельмож своих на совет. Многие высказались за то, чтобы биться на своей земле, предлагая отступить, однако, их превозмог совет Креса. Он весьма хорошо объяснил: победа на своей земле не даст персам преимуществ — потребуются битвы на земле врага, куда уже так просто им не попасть, а в случае поражение персов, враги их смогут беспрепятственно вторгнуться во владения Кира… Эти доводы понравились персидскому царю.
— Так же рассуждал Крес, когда сам воевал с персами! — воскликнул я.
— Это правда, — усмехнувшись, сказал Зопир, и продолжил.— Кир ответил царице, чтобы она дала его войску переправиться, и массагеты отошли. Но, Кир задумал одолеть этих массагетов хитростью, и послал вперед слабейшую часть войска, приказав тем устроить лагерь и вечером приготовить столы к пиру, но не притрагиваться ни к еде, ни к вину. Ночью на лагерь напали массагеты. Они перебили персов, а увидев приготовленные столы, обрадовались и уселись пировать. Напившись вина и насытившись, они позабыв об осторожности, повалились спать. Тогда остальные персы пришли и при свете дня, без труда перебили врагов, а часть взяли в плен, вместе с их царевичем. Когда царевич протрезвел и понял, что случилось, он потребовал освободить себя от уз, но, получив свободу, наложил на себя руки и умер.
Царица Тамарис, узнав о гибели своих воинов и сына, выступила против Кира. Битва была долгая и жестокая, почти все персы полегли там, а также и Кир. Тамарис повелела притащить к себе его труп и наполнить человеческой кровью мех; затем она сама отрубила голову у мертвого царя персов и бросила её в этот мех со словами: “Ты желал крови — напейся её!” Так закончил свои дни Кир, правитель персов.
— Жестокая смерть, которая не достойна такого великого человека.
— Тамарис была не только царицей, но еще и матерью, а нравы массагетов не отличались особой утонченностью. Да и персы не имели к варварам этим ни уважения, ни милосердия.
— А Крес, как он закончил свои дни?
— Камбис, в отличие от отца своего, Кира, был человеком весьма заносчивым. Не по душе ему приходились советы, которые шли вразрез с его мнением; вокруг него хорошо чувствовали себя только льстецы. Крес закончил дни свои в ссылке, находясь под охраной, и, думаю, не раз вспоминал он слова мудрого афинянина.
Зопир замолчал. Я отослал слугу, который записывал историю, и мы остались вдвоем в комнате. Меня удивило то, с каким знанием людей и событий вел Зопир рассказ, и я с большой симпатией смотрел на опального сына персидского вельможи, который вынужден был пребывать в немилости, изгнании, нищете.
— Правду говорят, что ты не любишь персов и царя их, и потому бежал на окраину царства?
Зопир сидел, опустив голову, а когда поднял её, лицо его было покрыто сплошь маской ненависти, горя и злобы. Он не умел ещё хорошо укрывать бушующий внутри ураган чувств.
— Почему я бежал — я тебе не скажу. Скажу другое: персы, особенно вельможи — эти льстецы и завистники, да и сам правитель их — не вызывают у меня ни любви, ни других добрых чувств. Да, я не люблю их! Мало того, если представится возможность досадить или даже нанести вред, я с радостью, не раздумывая, воспользуюсь ею. Ты видишь сам, в какой нищете я живу, и в том виновны только враги мои, которым я хочу отплатить сполна, а враги мои теперь — все персы!
Меня поразил этот всплеск отчаяния и ненависти. Поддавшись их порыву, я подошел очень близко к Зопиру и тихо спросил:
— Ну, а если представится случай, если судьба даст тебе возможность отомстить, не передумаешь ли ты в последний момент, взвесив опасность такого предприятия? Хватит у тебя решимости и смелости?
— Можешь не сомневаться, — так же тихо отвечал Зопир. Глаза его, глаза человека, который более всего на свете жаждет мщения, пылали огнем ненависти.
— Хорошо, у тебя будет случай отомстить…
— Говори, — медленно сказал он и немигающий взгляд, казалось, проникал внутрь моего зрения, внутрь меня.
Я отворил двери. В соседней комнате был слуга, который прежде записывал рассказ; я дал ему денег, велев купить вина. Когда он ушел, я подошел к Зопиру и уже совершенно спокойно, зная, что кроме нас здесь никого нет, сказал:
— В Афинах были бы рады такому человеку. Ты перестал бы бедствовать, мог бы вести жизнь достойную твоего положения, и — сполна насладиться местью.
На лицо его наползла ужасная, ужасная улыбка. Он был согласен на все, чтобы только отомстить!
— Разве мне поверят? Я для них перс.
На клочке пергамента я написал: “Геродот задолжал этому человеку и требует оплатить ему долг”. Потом, подробно объяснил Зопиру к кому придти в Афинах с пергаментом этим, и ещё дал ему некоторую сумму.
— До моего отъезда, ты должен вести такую же скудную жизнь, какую вел прежде. Не ранее чем на третий день поедешь в Эфес, а оттуда пустишься в плаванье, но не сразу в Афины; и не показывай, что имеешь деньги, дабы не попасть в беду.
— Хорошо, — отвечал Зопир, — когда ты отправишься в путь?
— Через два-три дня…
— Прощай, Геродот, да хранят тебя боги!
— Только не так, как Креса, — отвечал я, и Зопир улыбнулся.
Много позже, странствуя по Азии, я узнал, что Зопир благополучно добрался до Афин, и был много полезен в противостоянии грубым персам.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer1/kulakov/
