Планы
Абсолютно все вокруг пытаются заставить нас жить по плану.
— А кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
— А когда ты планируешь поступить в аспирантуру?
— А как ты собираешься обеспечивать семью?
— А у тебя есть генеральная цель?
Не знаю, как у вас, а у меня ни один долгосрочный план не воплотился в жизнь. Хотя планировать я начал рано, причем предельно конкретно. Когда в пять лет папин приятель задал мне тот самый вопрос «А кем ты хочешь стать?», я без колебаний ответил:
— Генерал-лейтенантом!
Мне показалось, что он обиделся. И это понятно: ведь он был генерал-майором. Если бы я ответил, что хочу стать генералом, то дал бы ему возможность гордо спросить: «Как я?». А так я вроде как посчитал его недостаточно успешным.
Кстати, я сейчас старший лейтенант запаса. Так что мой первый жизненный план не стал реальностью.
А потом пошло-поехало. Годам к восьми мне сообщили, что у меня есть аналитические способности. С чего они это взяли, трудно сказать. Впрочем, в этом возрасте я уже уверенно мог сказать, что если хлопнула дверь и в квартиру никто не вошел, то это значит, что из квартиры кто-то вышел. Ну, если с этого начинают все аналитики, тогда ладно.
Затем, под неусыпным влиянием родителей, мои карьерные планы стали выглядеть так: кандидатская — к двадцати семи, докторская — к тридцати пяти, член-корр — к сорока пяти.
Дальше я не заглядывал, ведь даже программа партии планировала всё лет на тридцать максимум.
К концу школы мои карьерные планы изменились принципиально, ибо у родителей появился блат в МГИМО. Сначала, правда, я уперся: мне нравилось видеть себя в будущем не дипломатом, а молодым профессором, окруженным молодыми аспирантками. Логика у меня была железная: неженатых дипломатов в природе не бывает, а жениться до тридцати лет — глупость.
Но родители победили, и мои планы были переписаны. А потом опять переписаны — сразу после того, как я завалил вступительные в МГИМО. Ну, не то чтобы завалил, а просто получил одну четверку вместо пятерки. Для беспартийного абитуриента после школы этого было достаточно, чтобы не пройти по конкурсу. И планы были переписаны (в пользу ученой степени) ровно за один час восемь минут. Столько времени заняла у меня тогда дорога от МГИМО до дома.
План не жениться до тридцати рухнул как подкошенный: к тридцати у меня было двое сыновей, причем старший уже ходил в школу. Правда, кандидатскую я все-таки защитил — и даже всего лишь с годичным отставанием от плана. Но зато о защите докторской у меня даже мысли не возникло — на дворе в то время гремела Перестройка и профессорская зарплата выглядела смешной. Особенно по сравнению с заработками в бизнесе. Ну, а относительно молодых аспиранток... К тому времени я уже понял, что женщин искать не надо. Надо искать деньги. Если вам удастся найти деньги, то женщины найдут вас сами.
Итак, гремела Перестройка, и планы опять были переписаны. Теперь моей целью — моей и моих коллег — стало приобретение глобальной известности и открытие филиалов фирмы во всех крупных городах союза нерушимого. Наша фирма занималась тренировкой памяти, скорочтением, аутотренингом, гипнозом и прочей чертовщинкой. И ведь планы начали осуществляться! Мы открыли несколько филиалов, стали мелькать на телевидении и в газетах. У нас уже работало более сотни преподавателей...
Вы, конечно, догадались, чем это кончилось. Союз оказался совсем не нерушимым, а свободы приняли какой-то угрожающий вид. Когда из той самой школы, куда ходил мой сын, похитили ребенка с целью выкупа, а спустя несколько дней мы с женой услышали автоматную стрельбу во дворе, я понял, что планы опять надо переписывать.
Новый план был рассчитан всего на двенадцать месяцев и был краток: надо уезжать! Вопрос, куда уезжать, не вставал; ответ на него мы знали. Дело в том, что у моего близкого друга Андрея висела в сортире политическая карта мира. Не знаю, что она там делала — может, это протест такой был своеобразный. Семья исповедовала диссидентские взгляды, хотя папа Андрея получал иногда государственные премии за известнейшие кинофильмы. Но суть не в этом, а в том, что я частенько заходил к Андрею после школы, да и в выходные тоже, и эту политическую карту лицезрел регулярно. И вот когда я устраивался поудобней, то континент Австралия был точно на уровне моих глаз. Я чуть не каждый день глядел на этот континент! Сами посудите, могли ли в моей голове нарисоваться, после принятого решения уехать, очертания какой-то другой страны.
Туда мы и уехали в итоге. И этот план был одним из немногих, который осуществился. Может, потому, что он был краткосрочный? Если бы план был рассчитан на пять лет, черта с два мы бы уехали.
С тех пор я долгосрочных планов не строил. Даже на работе, хотя там заставляли. На своем веку потрудился в нескольких фирмах и не один раз наблюдал, как в кресло босса садился новый управляющий. Абсолютно каждый новый шеф начинал с разработки новой стратегии! Причем, что любопытно, каждый из них всегда делал две вещи: а) менял структуру подчинения и б) менял телефонную компанию. А некоторые еще и офис меняли — как правило, перетаскивая фирму поближе к своему дому. Но с появлением нового шефа прежние стратегии всегда шли прямиком в мусорную корзину.
В конце концов это меня так достало, что я уволился. Работаю теперь на себя и планов больше чем на три недели не строю. И прекрасно себя чувствую!
Кстати, даже планы, рассчитанные на один день, не всегда сбываются. Бывает, только сядешь работать по плану, как звонит мама:
— Ты знаешь, мне надо срочно съездить в банк....
И мы едем. И никто пока не смог меня научить, как бы это объяснить маме, что у меня другие планы.
В общем, Бог с ними, с планами.
Когда меняются взгляды
В начале девяностых не было интернета, вотсапа и вайбера.
Звонок Сидней–Москва стоил $2.50 за минуту.
Она вошла в комнату. Он посмотрел на нее, и у него похолодело внутри. Он понял: разговор будет неприятным, может быть самым неприятным за четырнадцать лет их супружества.
Она опустилась в драненькое кресло, которое выкинул кто-то из соседей во время «помоечного дня», когда разрешается выбрасывать крупногабаритные вещи прямо на улицу.
— Нам надо поговорить, — ее голос был тих.
Так и есть! Уж лучше бы кричала! А ведь еще одиннадцать месяцев назад всё было прекрасно...
Он вспомнил эйфорию последних недель в Москве, когда он получил подтверждение профессиональной квалификации прямо во время интервью в посольстве Австралии и когда им обоим сразу вклеили визу «постоянного резидента» в их новенькие паспорта. Тогда она всем говорила: «У меня самый гениальный муж!»
Значит, виной всему — «короткая полоса неудач»? Да! Да! Короткая! Одиннадцать месяцев — это ничто по сравнению с жизнью!
Но за эти месяцы ее мнение сильно изменилось. Впрочем, и его самооценка поколебалась — ведь прямо сейчас на столе перед ним лежал сто третий отказ в приеме на работу: «...мы потрясены вашими высокими квалификациями и опытом, но с сожалением сообщаем...»
Правда, первые месяцы в Австралии были счастливыми. Ясное дело, почти все деньги, что были накоплены в Советском Союзе, ушли на билеты и на минимальное начальное обустройство. Ведь в двух чемоданах много не привезешь, а баул проницательный таможенник не пропустил: «Либо вы его оставляете, либо опаздываете на самолет». На самолет опаздывать им не хотелось. Но зато в первые месяцы у них обоих было в достатке уверенности и оптимизма. Особенно у него. Она обычно говорила про него, что он прет, как танк.
И вот танк забуксовал. Их новые знакомцы, перелетевшие вместе с ними через океан, стали устраиваться на работу и, как следствие, ходить в театры, уезжать в отпуск и на выходные, а они просто не могли себе этого позволить. Постепенно они отдалились от всех. Их продолжали приглашать, но он просто физически ощущал на себе клеймо неудачника. Как-то одна из ее подруг прямо при нем спросила ее: «Ну что, твой устроился, или всё еще валяет дурака?» Он тогда ушел, чтобы не услышать ее ответа.
Они стали меньше разговаривать друг с другом. Ему казалось, что на ее лице поселился постоянный упрек. Как-то он предложил ей позвать друзей на ужин. «Они не будут есть то, что едим мы», — сказала она, и он начал орать в ответ. А однажды она сказала, что младшенький стал ночью просыпаться и она устала к нему вставать, так что будет проще, если она будет спать с сыном. Он согласился — и стал спать на кухне.
И вот теперь они, кажется, подошли к черте.
— Нам надо поговорить, — ее голос был тих.
— Ну давай. Только ради Бога, сразу к сути.
— Мне не хватает денег.
Он моментально психанул:
— Ну надо же, как ты заговорила! Не хватает денег! Что-то не вяжется с предыдущими твоими высказываниями. Всю жизнь ты мне зудела: «Мне не нужны твои деньги, мне нужен ты». Так вот он я! Всё время дома, как ты и хотела все тринадцать предыдущих лет. Отвожу ребенка в садик, хожу в магазин, готовлю иногда. Чего тебе еще?
— Я считаю, что молодой здоровый мужик должен приносить хоть что-то в дом. Я учусь на двух курсах и, тем не менее, подрабатываю домработницей, хотя у меня такая же ученая степень, как и у тебя. Почему ты отказался работать на стройке?
— Разнорабочим? Ты с ума сошла? Если я напишу в резюме, что я работаю подсобником на стройке, меня никогда в жизни не возьмут ни в университет, ни инженером.
— Получив сто отказов, ты уже должен был понять, что тебя и так не возьмут ни в университет, ни инженером. Тебе же правильно сказал Марк: «Забудь, что ты инженер».
— Если он забыл, что он инженер, и смирился с тем, что развозит пиццу — значит, он не инженер, а дерьмо! А я хороший инженер и не собираюсь об этом забывать.
— Постарайся также не забывать, что у тебя есть дети и им стыдно, что они до сих пор не были ни в аквариуме, ни в зоопарке, ни в луна-парке — нигде! Они комплексуют и чувствуют себя изгоями. И я не могу позволить себе позвонить маме. А наш кормилец штаны просиживает и не согласился даже подработать в школе — детей через дорогу переводить.
— За пятерку в час? Два часа утром и два часа днем? Как раз в то время, когда назначаются все интервью? Послушай, мне платят пособие, которое называется «ПОСОБИЕ ДЛЯ ТЕХ, КТО ИЩЕТ РАБОТУ». Понимаешь? ИЩЕТ РАБОТУ! А не стоит у перехода со знаком «Стоп».
— Так, как сейчас, долго продолжаться не может.
— Иначе что? Найдешь себе лучший вариант? Так ищи, черт с тобой!
Он выбежал на улицу. Внутри у него всё кипело. Он устремился к морю. Там штормило.
Он разулся и стал ходить по щиколотку в воде.
Да, конечно... Для австралов доктор наук из Москвы — это как для МГУ профессор с Чукотки. Сравнение ему понравилось, он улыбнулся. Раздражение постепенно уходило.
Может быть, действительно приспустить планку? Нет, не пиццу развозить, положим, но убрать упоминание о докторской из резюме и подавать на «младшие технические позиции». А потом постепенно лезть наверх... Это, конечно, будет длиться долго, но что поделать, если другого не дано?
Может, я зря выбросил то объявление, где требовался техник по ультразвуку?
Он заспешил обратно к дому. Ну ничего, от техника до инженера — один шаг, а потом, глядишь, пробьюсь и в начальники. Буду потом говорить, что начал с самых низов...
Стоп! Меня же еще не взяли никаким техником. А если не возьмут?
Внутри у него опять похолодело. Ведь бросит же!
Ну и правильно сделает, если бросит. Если я и на это не сгожусь — значит, буду разнорабочим. Или повешусь.
Решено. Даю себе шесть месяцев на устройство техником или лаборантом, а там посмотрим.
Он подошел к дому и стал рыться в мусорном баке в поисках газеты с объявлениями о работе.
Настоящая жизнь
Один приятель как-то сказал Шилову, что настоящая жизнь начинается, когда последний из детей покинет отчий дом. Шилов с нетерпением ждал этого момента. Ему хотелось настоящей жизни. Однако когда младший сын вылетел из гнезда, выяснилось, что приятель был не совсем прав. Во-первых, слоняться по большому пустому дому было тоскливо, а во-вторых, оказалось, что дети не только били баклуши и опустошали холодильник. Они еще и помогали по хозяйству. Потратив пару выходных на пылесосение, мытье полов, полив газона и подметание дороги к дому, Шилов согласился с женой, что надо переехать в меньший дом.
Свой дом было решено сдать в аренду, ибо газеты кричали, что цены на жилье в Сиднее растут не по дням, а по часам. «Ну, ничего, — думал Шилов, — агентство по аренде недвижимости будет решать все вопросы, а мы будем получать деньги и наслаждаться настоящей жизнью».
Но отношения с агентством как-то сразу не сложились. Во-первых, агентша заявила, что надо поменять жалюзи во всем доме. Это, мол, самое главное, на что смотрят потенциальные жильцы. Шилов не разделял этого мнения, но спорить с профи не стал.
Мастер по имени Мэт, присланный агентством, внешне был очень похож на агентшу. Ну прямо, как сын. Шилов не любил коррупцию, но Мэт дал отличную цену, и Шилов успокоился: «Ну и что, что сын? Главное, чтобы хорошо и недорого». Но вскоре оказалось, что Шилов и Мэт по-разному представляли себе объем и порядок работ. Грубо говоря, Шилов считал, что если мастер взялся заменить старый телевизор «Сони», то он должен либо принести в дом новый «Сони», либо согласовать модель с хозяином, а не сразу затаскивать новый «Рубин». То есть шило, по мнению Шилова, надо было менять на шило, а не на мыло. И когда Мэт стал менять старые, но плотные, обтянутые шелком жалюзи на какие-то тряпки, Шилов психанул и потребовал адекватной замены. Мэт запросил за это вдвое больше денег, за что был спущен с лестницы. Тряпичные жалюзи полетели ему вслед.
Между прочим, в течение последующих четырех лет ни один жилец даже не заикнулся о жалюзи, хотя на одном окне их не было вообще.
Очень быстро Шилов понял, что единственной целью агентства является ободрать домовладельца как липку. Если, скажем, не горел свет в коридоре, то смета, предлагаемая агентством, включала как минимум замену всех светильников и электропроводки во всем доме. Апофеозом было предложение заменить механизм и мотор для поднятия гаражной двери за $2000. Агентство даже прислало документ от предполагаемого подрядчика, который нагло писал, что отремонтировать систему невозможно. В итоге Шилов отремонтировал все сам за $3.50, заменив батарейку в пульте дистанционного управления.
Смена агентства проблему не решила. Явного надувательства здесь, правда, уже не было, но все равно все счета от электриков, водопроводчиков и прочих выглядели так, как будто те приезжали с Марса. А Шилов должен был оплачивать проезд.
С жильцами тоже проблем хватало. За все время сдачи в аренду дом ни разу не был снят семьей. В основном арендаторами были китайские студенты, учившиеся в близлежащем университете. Договор подписывался с группой из пяти студентов, но первая же инспекция выявляла, что в доме живет человек десять минимум. И то если считать, что на каждой кровати спят по одному человеку. А спали они явно по двое-трое, причем спали, судя по всему, активно: основным ущербом, нанесенным дому, был поврежденный пол под ножками кроватей.
Взгляд на гигиену у этих арендаторов был тоже довольно странный: почти госпитальная чистота внутри каждой комнаты и слой грязи в два-три сантиметра в коридорах и прочих местах общего пользования. Увидев всё это, Шилов впервые в жизни вспомнил добрым словом БронЮ, комендантшу советской общаги, где он провел свои студенческие годы.
Особенно Шилова доставало, что при первой же возможности жильцы пытались снизить плату. Однажды он пришел починить капающий кран (Шилов теперь старался чинить все, что мог, лично). Увидев хозяина, Хуанг Хунаг (которого Шилов про себя называл короче, но с той же буквы) тут же заявил, что капает уже три дня, и потребовал снижения ренты, ссылаясь на нищее студенческое житье (он, вероятно, забыл, что прежде чем подписать договор аренды, сотрудники агентства не только убедились, что у каждого из потенциальных жильцов на счету лежало $30-40 тысяч, но и собственными глазами увидели стоявшие в гараже БМВ и Ауди, принадлежавшие студентам).
Шилов взял стакан, поставил его под капающий кран и пошел делать осмотр помещения, чтобы время не пропадало. Через десять минут он вернулся в ванную и, с согласия Хуанга, измерил, сколько воды накапало в стакан за время отсутствия. Путем несложных вычислений Шилов определил, сколько натекло за те самые три дня: около доллара. Он протянул доллар Хуангу, но тот почему-то деньги не взял.
И еще Шилов никак не мог врубиться, почему в его доме всё стало ломаться уже на вторую неделю после заезда жильцов, а не в то время, когда он жил там сам. И почему ему, специалисту по шумерской цивилизации, пришлось-таки овладеть смежными профессиями — электрика, водопроводчика и газовщика.
Он, конечно, переносил всё стоически. И даже иногда задавал себе риторический вопрос: «Может, в этом и состоит настоящая жизнь?» Но ответ как-то не приходил ему в голову.
После нескольких лет таких вот мытарств Шилов даже был рад, когда цены на жилье в Сиднее перестали расти и уже не было смысла держать дом. Ему удалось убедить жену, что дом надо продавать. Та расплакалась (уж очень много хороших воспоминаний было связано с этим домом), но согласилась. И перед Шиловым опять замаячила перспектива настоящей жизни.
