Памятник
В сквере на одной из площадей Будапешта высится бронзовое изваяние человека в сутане с протянутыми вперёд руками и предупреждающе поднятыми ладонями. Всей своей позой он как бы говорит: стойте, одумайтесь, не умножайте зла. Но кого пытается он оградить своими безоружными ладонями?
Человек этот - католический епископ города Дьёр отец Вильмош Апор, расстрелянный советскими солдатами-«освободителями» в тот момент, когда он и его 17-летний племянник пытались спасти от насильников одну из девушек, укрывшихся в подвале епископской резиденции, и замеченную ими. Это случилось в священную для всех христиан Страстную пятницу, 30 марта 1945 г. Через два дня от полученной раны епископ скончался. Племянник погиб на месте.
Не знаю, подсудны ли Небесному Суду безбожники, хладнокровно застрелившие священника и несовершеннолетнего юношу, пытавшихся помешать удовлетворению их чёрных инстинктов, но от земного суда они, по всей вероятности, ушли, оставшись неузнанными и не наказанными.
О бесчинствах советских солдат на отвоёванных у фашистов сопредельных территориях у нас стало известно сравнительно недавно. Как писала Александра Свиридова («Зарубежные записки» 2005, № 2), «послевоенный СССР создавал культ героя, воина-освободителя, замалчивая его недостойные поступки. Хотя многие знали – и в первую очередь сами воины, что наряду с Неизвестным Солдатом-героем был Неизвестный Солдат-мародёр. И зачастую это был один и тот же человек».
Но если о вандализме и грабежах местного населения кое-какие сведения всё же просачивались (даже сам Твардовский не постеснялся обыграть эту тему в «Василии Тёркине»: «По дороге на Берлин / Вьётся серый пух перин»), то о масштабах насилия до недавнего времени неизвестно было почти ничего. И ещё меньше знали мы о тех из военнослужащих, кто попытался этому воспрепятствовать. Впрочем, таких были единицы. Один из них – Лев Копелев, поплатившийся за свой протест не жизнью, но свободой. Большинство же знали, но молчали. А на каком уровне всё это покрывалось, видно хотя бы по той реплике, что была брошена Сталиным в ответ на обращение Международного Красного Креста, попытавшегося донести до него эту информацию. Вождь даже счёл возможным слегка пошутить: «Не надо пытаться представить забавы советских солдат как насилие и издевательство над немецким народом». Вот на каких безжалостных весах была взвешена судьба венгерского епископа и тех женщин и девушек, которых он сумел защитить, и тех сотен тысяч, спасти которых он был не в состоянии, но и сегодня продолжает ограждать их своими символически поднятыми ладонями.
…Когда рота бойцов поднимается в атаку, каждый из них знает, что подвергает себя смертельному риску, но никакого другого выбора в эту минуту у него нет. Что, впрочем, нисколько не умаляет его самоотверженности. И если в похоронке напишут «геройски погиб в боях за Родину», это будет правдой.
Однако ситуация свободного выбора – явление особого рода. Ведь тот же Вильмош Апор мог преградить путь вооружённым насильникам, а мог и не преградить – здесь всё решала его личная воля. К тому же священнический сан подсказывал ему несколько иную модель поведения: непосредственно не участвуя ни в каких разборках, полагаться прежде всего на силу своего пастырского слова. Но какое слово могло дойти до сердца нехристей? А бросить на произвол судьбы беззащитную девушку – это было невозможно для него по определению. Потому что к этому своему последнему неразмышляющему шагу, что ныне отлит в бронзе, он был подготовлен всей своей предшествующей жизнью.
По делам их узнаете, кто они, сказано в Писании. Кто же он был, этот дядя Вильмош, как звали его укрытые им девушки, видевшие в нём свою последнюю надежду?
Приходской священник
Седьмой ребёнок в семье барона Габора Апора, он родился 29 февраля 1892 года в г. Сигетваре (Трансильвания). Его отец, строитель железных дорог и лесоустроитель, умер, когда мальчику было 6 лет. Все заботы о детях легли на плечи матери, глубоко верующей католички, исповедовавшей высокие нравственные принципы. «На перекрёстках жизни выбирайте трудные пути, они самые верные», внушала она детям. И посеянные ею семена дали свои всходы. Её старший сын Габор, избравший дипломатическую карьеру и ставший послом Венгрии при папском дворе, когда немцы в 1944 году оккупировали Ватикан, проявил характерную для всех Апоров неуступчивость и в знак протеста подал в отставку. А ведь Венгрия была в ту пору послушным вассалом Германии, и он сильно рисковал. И младший, Вильмош, был этого же замеса.
Его детские и юношеские годы пришлись на золотую для Австро-Венгрии пору. Сплочённая, дружная семья с непререкаемым авторитетом матери, традиционное для этого дворянского круга религиозное воспитание – молитва перед сном, семейные чтения Евангелия, праздничная атмосфера церковных богослужений – вот обстановка, в которой рос маленький Вильмош. А дальше – школа иезуитов, дающая, наряду с богословским, хорошее гуманитарное образование. В это время он начинает вести дневник, в котором делится своими юношескими религиозными переживаниями. Но не только. По всей видимости, он принадлежал к той редкой категории «тонкокожих» людей, кто близко к сердцу принимает чужую беду. Примерно как наш Радищев: «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человеческими уязвлена стала». И такой он был с детства.
Мы ещё не раз будем обращаться к его дневнику, а пока о самом для него в этот момент главном. В канун окончания школы он принимает самое ответственное, но и рискованное для человека его лет решение: посвятить свою жизнь Богу. Да, радостно, наверное, на утре жизни сознавать свою богоизбранность, но ведь это решение обратного хода не имеет. И какой же твёрдостью надо обладать, чтобы в 16 лет по собственной воле отречься от мирских соблазнов, замкнув свой горизонт церковными бдениями и, забывая себя, печься о других – тех, кто обратился к тебе со своими невзгодами, давая им утешение и просветляя душу.
Но прежде чем решиться на этот судьбоносный шаг, следовало испросить согласие матери – без неё в семье не принимались подобные решения. И только получив материнское добро (а она, в свою очередь, обратилась за советом к его школьным наставникам), он подаёт заявление в духовную семинарию города Дьёр. Вскоре, однако, выясняется, что молодому человеку с его способностями и уровнем подготовки в этой провинциальной семинарии делать нечего, и его направляют в Инсбрук, а ещё через два года – в католический центр Канизианум, одно из лучших учебных заведений такого рода в тогдашней Австро-Венгрии. Эти семь лет учёбы – счастливейшие в жизни Вильмоша, когда он чувствует, как крепнет в нём пастырский призыв, как прибывает его юношеская энергия, и он вновь и вновь убеждается в правильности своего выбора. А, вместе с тем, закладывается и его «лицейское братство» – дружба с сокурсниками и будущими коллегами, которую он пронесёт через всю жизнь.
24 августа 1915 года – один из самых торжественных дней в жизни Вильмоша Апора, день его рукоположения в священники. Но увы, омрачённый полыхающей в Европе войной. Да, не в лучшее время вступает он на свою пастырскую стезю. А ведь впереди его ждёт ещё немало катаклизмов, на которые так щедр для людей его поколения оказался ХХ век. Распад Австро-Венгерской империи, быстротечные взлёт и падение Венгерской советской республики (1919 г.), установление диктатуры адмирала Хорти, великая депрессия конца 1920-х гг., Вторая Мировая война с её многомиллионными жертвами… И хотя сан священника предписывает, не принимая непосредственного участия в социальных конфликтах, оставаться как бы над схваткой, но все эти потрясения пройдут через его сердце. Потому что дистанцироваться от бед и страданий других людей, как мы знаем, он не умеет.
На торжество его рукоположения прибыли мать с сёстрами, на два дня отпросившиеся из своего госпиталя, где они ухаживали за ранеными. А вот брат приехать не смог – с фронта, с передовой, как известно, не отпускают. А вслед за тем «молодого специалиста» направляют в венгерскую глубинку, в город Дюла на юго-восточной окраине страны, на место помощника приходского священника. Вот одна из первых дневниковых записей, сделанных им в этом своём новом качестве: «На днях мы хоронили 20-летнего солдата с полными воинскими почестями. Его бедная мать горько плакала, но его отца было ещё жальче. Когда он молча стоял на краю могилы, на его лице было написано мучительное горе. Сколько таких трагедий происходит по всей Европе в эти дни!» А ведь стоя перед открытым гробом, юный священник не мог не думать, что хоронит своего сверстника и что повернись рулетка судьбы иначе, и он сам мог бы лежать в этой могиле.
Окончилась Мировая война, а вместе с ней рухнула и тысячелетняя империя Габсбургов. Версальский мирный договор перекроил карту Европы, и в результате Венгрия, будучи проигравшей стороной, лишилась двух третей своей территории, так что Дюла оказалась всего в двух милях от румынской границы. И всё это не могло не сказаться на экономическом положении страны, особенно её приграничного региона, где скопилась масса беженцев. «Наверное, у нас никогда ещё не было такого мрачного Рождества», записывает Апор в своём дневнике в январе 1925 года. Стремясь найти выход из создавшегося положения, он открывает двери своего прихода для всех бездомных, чтобы каждый мог прийти сюда «в любое время дня и ночи», раздаёт свои деньги нуждающимся. Сохранился рассказ о том, как какой-то важный посетитель, явившись без предупреждения к отцу Апору, привёл его в большое замешательство: тот встретил его без обуви. Оказывается, он отдал свои единственные ботинки отцу семерых детей и сидел в ожидании, пока сапожник сошьёт ему замену.
Епископ и евреи
Четверть века прослужил отец Апор приходским священником в Дюле и, когда пришла пора прощаться, его провожал весь город. 25 февраля 1941 года на специальной сессии городского совета он единогласно был избран почётным гражданином Дюлы. «Мы все искренне любим отца Апора, независимо от конфессиональных различий», сказал в своей прощальной речи декан реформатской церкви. А годы его работы в Дюле сравнил с «золотым веком» для верующих – благодаря той доброжелательности и терпимости, что поддерживалась между верующими разных конфессий и между Церковью и обществом, главным образом его усилиями.
Теперь его путь лежит в Дьёр – город с кафедральным собором и епископским замком на северо-западе страны, куда в январе 1941 года решением Папы Пия XII он был назначен епископом. И опять, как и 25 лет назад, к своему новому поприщу он приступает в разгар Мировой войны. Ведь Венгрия союзница фашистской Германии, хотя участия в боевых действиях пока не принимает. Но до поры до времени. Очень скоро всё это переменится.
Ну а пока, пользуясь своим высоким положением и открывшимися новыми возможностями, епископ Апор делает всё, чтобы и в Дьёре выполнять свои пастырские обязанности с тем же тщанием, что и в Дюле. Он принимает приходских священников, приглашает их к себе на обед, чтобы в неформальной обстановке расспросить обо всём, что их волнует, посещает школы и учреждения своей епархии, встречается с городскими чиновниками. Однако уйти с головой в эти близкие его сердцу заботы не позволяет до предела накалённая политическая обстановка.
На втором месяце его епископства в знак протеста кончает с собой премьер-министр Пал Телеки, один из самых популярных венгерских политиков 20-30-х гг. Только что им подписан «договор о вечной дружбе» с Югославией, и вот уже немецкие войска маршируют по территории Венгрии, направляясь к границам Сербии («идут по трупу Телеки», записывает у себя в дневнике отец Апор). «Мы стали клятвопреступниками и выступили на стороне негодяев», написал Телеки в своём предсмертном письме адмиралу Хорти, фактическому диктатору Венгрии. Надо ли говорить, на чьей стороне было сердце дьёрского епископа?
Но Югославия это только прелюдия, главные события ещё впереди, и остаться от них в стороне Венгрии, увы, не удастся, как бы ни хотел этого Хорти. 22 июня Германия напала на Советский Союз, а 26 июня самолёты с советскими опознавательными знаками бомбили венгерский город Кашша (ныне Кошице, Словакия). Считается, что это была немецкая провокация с целью вовлечь Венгрию в войну с СССР. И 27 июня она её объявляет. Отныне исторические часы Второй Мировой войны начинают вести свой отсчёт и для Венгрии, что обернётся для неё разгромом 2-й венгерской армии под Сталинградом и оккупацией страны в марте 1944 года частями вермахта с фактическим отлучением от власти адмирала Хорти.
Но всё это ещё предстоит, а пока груз ответственности, лёгший с началом войны на плечи отца Апора как епископа, возрос на порядок. Да, конечно, есть государственные институты, есть правительство, но далеко не все их действия согласуются с велениями его христианской совести. Особенно беспокоит его активизация патронируемых властями организаций фашистского толка, таких как военизированные молодёжные формирования Левенте. В поисках эффективного им противовеса он обращает свой взор на католические общественные движения в молодёжной среде – такие, как KALOT (Национальный совет католической молодёжи) или DLE (Общество работающих девушек) – и первым в стране создаёт центр по координации их деятельности. «Я прошу вас, дорогие собратья, – говорится в его обращении к приходским священникам дьёрской епархии, – в это критическое время с особой серьёзностью отнестись к своему призванию. Помните, что каждый час, посвящённый общению с детьми и с молодёжью, это дар от Бога».
А тем временем другая проблема, ещё недавно столь ему далёкая, настоятельно стучится в дверь и требует от него чёткого позиционирования. Это положение 800-тысячного еврейского населения, массовые преследования которого начались как раз в годы его епископства. Собственно, это был вызов всей католической Церкви, и не принять его значило бы ей потерять лицо.
Всё разворачивалось по тому же сценарию, что и в Германии, только с отставанием в несколько лет. Сначала ограничения и квоты в сфере предпринимательства и занятости, затем запрет на браки между венграми и евреями (так называемый «третий еврейский закон», против которого, надо отдать им должное, голосовали все депутаты-священники Национального собрания) и, наконец, трудовые лагеря для мужчин-евреев, из которых формировались так называемые «трудовые батальоны», принудительно отправляемые на Восточный фронт в составе венгерской армии (почти все они там и полегли).
В мае 1942 года по предложению большей части венгерских епископов отец Апор назначается председателем Ассоциации Святого Креста на место умершего её основателя архиепископа Гюлы Зичи. Одна из главных задач Ассоциации – оказание помощи оказавшимся в отчаянном положении еврейским семьям. Пользуясь своим влиянием и связями, епископ добивается, чтобы каждый приход ежемесячно отчислял на эти цели определённую сумму, а кроме того, связавшись с прихожанами-добровольцами, находит жильё для еврейских беженцев и оказывает им финансовую помощь из собственных средств.
Однако усилия эти утратили свой смысл, после того как 19 марта 1944 г. Германия начала операцию «Маргарете» и оккупировала страну, дабы предотвратить её выход из войны, посадив во главе правительства своего ставленника генерала Д. Стояи. Отныне участь венгерских евреев предрешена: сотни тысяч их были согнаны в гетто, откуда их ждала депортация в лагеря смерти.
Что может сделать в этих условиях католический епископ? И тем не менее, он пытается. После создания гетто в Дьёре он направляет письмо министру внутренних дел А. Ярошу, где «от имени Бога, Венгрии и всего мира» выражает возмущение этой чудовищной акцией, «противоречащей христианским нормам и правам человека», и возлагает на своего адресата ответственность за её последствия. Он обращается к примасу Венгрии, настаивая на немедленном созыве епископской конференции, отложенной по соображениям военного времени, центральным пунктом которой должна стать еврейская проблема (к сожалению, безуспешно – большинство епископов его не поддержали). Он требует от местной жандармерии предоставить возможность священнослужителям посещать гетто, но получает отказ. А в ответ на телеграмму протеста, посланную им в Берлин, власти, угрожают ему тюрьмой, если он не утихомирится.
Оставался ещё один шанс для обречённых людей – крещение. Не очень, правда, надёжный, но всё-таки шанс, и Церковь не преминула им воспользоваться. В Германии это было бы бесполезно, но Венгрия – католическая страна, и приобщение евреев к христианской конфессии могло бы облегчить их участь. В итоге около 100 тысяч евреев Венгрии были зарегистрированы в 1944 году как крещёные. При этом многие из тех, кому удалось избежать депортации, нашли приют именно у дьёрского епископа, поскольку знали: он не из трусливых. И он делал всё от него зависящее – укрывал людей в монастырях и больницах на территории епархии, связывался со священниками и прихожанами, которые не боялись принимать евреев. (Много лет спустя, в августе 1991 г., во время своего пастырского визита в Венгрию, папа Иоанн Павел II поблагодарит епископа за его мужественное поведение в годы преследования евреев.)
Благодарю Господа за то, что принял мою жертву
В первой половине октября 1944 года войска 2-го Украинского фронта, очистив от немцев левобережье Тисы, освободили г. Сегед, а 20 октября овладели Дебреценом. Война пришла на территорию Венгрии, и её огненный вал покатился на запад – к Будапешту и далее к Вене. А Дьёр как раз на острие этого вала. Где было искать спасения жителям маленькой страны, где потеряли свой смысл даже такие понятия, как фронт и тыл? Но не в правилах отца Апора уходить от ответственности, когда беда, хуже которой не придумаешь, грозит его прихожанам. К тому же Церковь – едва ли не последнее для них прибежище. «Я прошу вас, братья, – пишет он в обращении к священникам своей епархии, – выполнять ваши пастырские обязанности с добросовестностью доброго пастыря. Что бы ни случилось, каждый должен оставаться на своём посту. Разделять трудности и испытания с верующими важнее любой проповеди».
Но что значит разделять испытания, когда уже отдан приказ об эвакуации из разбомблённого Дьёра, а мэр города призвал население покинуть свои дома. Но долг священнослужителя – «оставаться на своем посту», и отец Апор разрабатывает план мероприятий на время осады Дьёра, плохо представляя себе, сколько она может продлиться. В подвалах под зданием резиденции устанавливаются генераторы на случай, если город останется без электричества. Организуются полевые кухни, продукты для которых реквизируются из закрывшихся магазинов. Беженцев-мужчин он отправляет в свою загородную усадьбу, где расположен епископский особняк, а женщин, детей, стариков и священников размещает в просторном сводчатом подвале под своей резиденцией (к началу осады их набралось там больше трёхсот человек). Отыскался и врач для оказания первой помощи, заодно предложивший свои услуги в качестве переводчика (он был из Словакии, где русский в ходу).
Бои за город начались 28 марта, а вечером, воспользовавшись передышкой и сгустившейся темнотой, в подвале появились первые русские. Епископ, стоя у входа, встречал каждого солдата. При этом вели они себя по-разному: кто-то вставал на колени, чтобы приложиться к кольцу на пальце епископа, другие, наоборот, пытались это кольцо сорвать. Но все были крайне напряжены, опасаясь прячущихся немцев, искали оружие. Толку от переводчика оказалось немного, да к тому же он был сильно напуган. Так что попытки объясниться не привели ни к чему. По сути, они были друг для друга, как инопланетяне.
Наутро стрельба возобновилась. Немцы открыли миномётный огонь с противоположной стороны реки, несколько снарядов попали в здание резиденции и подожгли крышу соседнего собора. К счастью, никто не пострадал. Все эти дни епископ не спал ни минуты, а на уговоры окружающих отвечал: «Я должен быть на ногах, если что-нибудь случится». В этот вечер под подвальными сводами он служил свою последнюю мессу. Многие плакали. Чем-то это напоминало первых христиан, отправлявших службу в катакомбах.
30 марта, в Страстную пятницу, Дьёр был взят. Посреди внезапно установившейся тишины, нарушаемой лишь редкими автоматными очередями, вооружённые патрули обыскивали развалины домов, заглядывали во дворы и подвалы. Казалось, война для епископа и его паствы окончена, но сердце отца Апора было не на месте. Не отпускало чувство полной незащищённости, усугубляемой невозможностью объясниться. Особую тревогу вызывали бесцельно слонявшиеся по улицам солдаты, всё чаще вторгавшиеся в епископский подвал. При этом раз от разу вели они себя всё агрессивнее. Предчувствуя недоброе, епископ отрядил двух священников в советский военный штаб, разместившийся в здании ратуши, с просьбой прислать людей для охраны. Но посланные вернулись ни с чем.
Дальнейшее – со слов Илоны, племянницы епископа, бывшей при нём с первого дня осады. «Перед раздачей ужина мы услышали возбуждённые голоса, доносившиеся из прачечной, которая использовалась как кухня и находилась несколькими ступенями ниже входа в подвал. Епископ послал меня узнать, в чём дело. Оказывается, двое зашедших туда солдат потребовали отпустить с ними молодых женщин «для чистки картошки». То был стандартный предлог, за которым скрывались совсем другие намерения. Разобравшись в ситуации, епископ вернулся и попросил нескольких пожилых женщин пойти и почистить картошку, рассчитывая перепрятать остальных в более надёжное место.
Солдаты ушли, но вскоре вернулись. Теперь их были пятеро, и все они были пьяны. Никто не знает, почему молодая девушка вышла из своего укрытия в яблочном погребе. Заметив её, солдаты сразу же бросились к ней. Девушка закричала, но епископ их опередил. «Hinaus!» («Уходите прочь!») – произнёс он по-немецки с той твёрдостью, какую умел сообщить своему голосу. Не знаю, поняли ли они его, но, видимо, не столько слова, сколько эта интонация подействовала на преследователей, и они, недовольные, направились к выходу. И тут один из них вдруг обернулся и, смерив злобным взглядом епископа, вскинул автомат и дал короткую очередь. Шандор Палфи, его юный племянник, сделал движение, чтобы его защитить, но рухнул на месте. Та же очередь поразила и епископа, но он устоял. «Святой отец, ты сделал это для нас!» – вскричала одна из беженок, увидев на его лице кровь. «С готовностью, с великой готовностью» – проговорил он сквозь слабую улыбку.
Однако не кровь от царапнувшей лоб пули являлась поводом для тревоги. Гораздо серьёзнее было ранение в живот. Епископа уложили, и тот же врач, что так неудачно выступил накануне в роли переводчика, осмотрел его и понял, что нужна операция. С большим трудом раздобыли машину. Дорога до больницы – около десяти километров – заняла больше часа: улицы были перекрыты, пришлось искать объездные пути. Вдобавок, патрули то и дело останавливали машину и, освещая её изнутри факелами, требовали приподнять одеяло, которым были укрыты носилки, чтобы убедиться, не спрятано ли оружие. И в этом дрожащем свете факелов епископ каждый раз их благословлял.
Его оперировали два профессора-хирурга, знавшие его ещё по Дюле. Но если в епископской резиденции, благодаря предусмотрительности отца Апора, было электричество, то больница осталась без света, его заменяли бензиновые лампы. После вскрытия брюшной полости выяснилось, что пуля повредила кишечник. Квалификация хирургов не вызывала сомнений, но условия, в которых проходила операция, оставляли желать лучшего. Епископ мужественно переносил все страдания, ни одной жалобы не услышали от него, пока длилась операция, хотя боли, по словам врачей, были сильные.
В субботу ему стало лучше, и мы воспрянули духом. Надежду внушало то, что всю Страстную неделю он очень мало ел, а накануне пил только чай, что при пулевых ранениях в живот даёт шансы на благоприятный исход. В тот день мы вместе с его секретарём навестили епископа. При нём неотлучно дежурила его сестра Гизелла, но в палату, находившуюся на первом этаже, она нас не пустила, а сказала подойти к отворённому окну: епископ хочет нас благословить. Приподняв голову от подушки, он благословил нас и спросил, не пострадал ли кто ещё во время вчерашнего инцидента, все ли живы. И услышав, что все живы (о племяннике ему не сказали), с облегчением произнёс: «Благодарю Господа за то, что принял мою жертву».
Но радость, увы, оказалась преждевременной. На следующий день, в воскресенье, поднялась температура, появились признаки воспаления. Из антибиотиков в ту пору существовал только пенициллин, но о нём нечего было и думать, и врачам нечем было подавить инфекцию. К середине дня боли усилились и сделались труднопереносимыми. Надежда таяла на глазах, и епископ первый понял это.
Ему уже трудно было говорить, но всё же он попросил бывших при нём священника и сестру Гизеллу записать его прощальное обращение к служителям своей епархии, в котором он призывал их оставаться верными Церкви и помогать своей заблудшей пастве вернуться на путь добра и терпимости, столь необходимых нашему бедному Отечеству. Он молил Бога за свою любимую Венгрию и просил принять свои страдания во искупление своих грехов и грехов всех тех, кто несёт ответственность за нынешнее положение страны. Он также просил Всевышнего простить его врагов, поднявших руку на служителя Церкви, ибо совершили это по своей слепоте.
Хотя это его завещание было невелико, но и оно далось ему с трудом: приходилось останавливаться и несколько раз отдыхать. Окончив его, он принял Святое Причастие и вскоре впал в забытьё. И больше сознание к нему не возвращалось. На следующий день, 2-го апреля, в пасхальный понедельник, епископ отошёл в вечность».
Post mortem
Известие о смерти епископа потрясло жителей Дьёра. Эта смерть развеяла миф о том, что советское военное руководство служит гарантией для служителей Церкви, не говоря уже о рядовых её членах. А с похоронами вышла заминка: их пришлось отложить на сутки – нельзя было проводить отпевание в кафедральном соборе, крыша которого была разрушена. Тело отца Апора перенесли в часовню Богоматери, покровительницы Венгрии, и поставили там перед алтарём. Другая причина упиралась в отсутствие гроба нужного размера. Епископ был высокий, крупный мужчина, а в бездействующей из-за боёв конторе гробовщика такого размера не оказалось. Какие-то люди разыскали плотника, жившего на той стороне реки. Но так как мост был взорван, сколоченный им гроб пришлось доставлять на лодке. И хотя тысячи людей в те же самые дни и в Венгрии и за её пределами хоронили по самому упрощённому обряду – ружейный залп для военных, заупокойная молитва над разрытой могилой для гражданских, – но священнослужитель, да ещё столь высокого ранга, в эти рамки никак не вмещался. Так что война для епископа в каком-то смысле продолжалась и после смерти.
В среду 4 апреля похоронная процессия двинулась по улицам обезлюдевшего города от Главного холма, где находилась часовня Богоматери, к церкви кармелитов, в склепе которой епископу предстояло найти временное упокоение (сразу хоронить в часовне кафедрального собора, как это полагалось ему по чину, из-за разрушений, вызванных обстрелом, было невозможно). По пути им встретился взвод верховых казаков. Их командир спешился и подошёл узнать, кого хоронят. Услышав, что это священник, погибший от солдатской пули, он снял фуражку и, низко склонив голову, взглядом проводил процессию. Да, разные люди служили в советских частях, и на долю епископа достались, увы, не лучшие.
В траурной церемонии, которую совершил генеральный викарий, участвовали всего 10 или 12 человек. По условиям военного времени не было никаких пышных торжеств, как это приличествовало его сану. Но, с другой стороны, простота и строгость этой церемонии, как сознавали сами её участники, полностью отвечала личности покойного, не терпевшего громких слов и показных жестов. «Все мы чувствовали, – вспоминал один из присутствовавших, – что он был частью нашей жизни и что без него она непоправимо обеднеет. И это сознание, что мы хороним лучшего из нас, придавало особую трагичность этой минуте – того, который являл нам живой евангельский пример и который жил для людей и за них и умер».
______
Но это ещё не всё о Вильмоше Апоре. Многое переменилось после его смерти – и в мире, и в его собственной обескровленной войной Венгрии. И хотя мёртвый епископ уже год как покоился в склепе церкви кармелитов, жизнь продолжала писать к его судьбе свой постскриптум.
В ноябре 1946 года вновь назначенный дьёрский епископ Кальман Папп сформировал комитет во главе с иезуитом о. Чавоши, который должен был начать процедуру беатификации (первый этап канонизации). Ни у кого не вызывало сомнений, что отец Апор заслужил свой мученический венец и что ему должно быть воздано по заслугам. «Я могу Вас заверить, – писал в апреле 1947 г. отцу Чавоши примас Венгрии кардинал Миндсенти, – что сейчас самое подходящее время для процедуры канонизации. Я тоже желаю этого и хочу, чтобы то же самое было сделано для всех священников, которые погибли, защищая женщин».
А между тем, близящееся перезахоронение епископа в часовню св. Владислава при кафедральном соборе не могло пройти незамеченным для венгерского общества с проснувшимся в нём интересом к его личности. Для верующих он был как нравственный камертон. И как ни велики были лишения послевоенных лет, они сумели собрать необходимую сумму на приобретение мраморного саркофага, украшенного скульптурным изваянием покойного и фресками со сценами из его жизни. Но когда всё было уже готово, объявлена дата и разосланы приглашения, грянул официальный запрет.
Исходивший от Управления по делам церкви при коммунистическом правительстве Венгрии, контролировавшем после 1945 г. всю церковную жизнь страны, он призван был лишний раз напомнить, кто в доме хозяин. В заявлении, подписанном епископом Паппом (не без указки сверху, разумеется), говорилось, что подобная акция была бы в настоящий момент нежелательна, «поскольку противоречила бы интересам страны и её внешней политике». Вот так, ни больше ни меньше.
Но мало того: чтобы избежать массовых демонстраций верующих, церковь кармелитов, откуда должно было начаться шествие, и кафедральный собор с прилегающими к нему улицами были оцеплены пожарными и полицией, проверявшей каждого на наличие прописки. И тех, у кого таковая отсутствовала, заворачивали обратно. Кордоны были выставлены даже при въезде в город – так они его боялись.
Когда-то отец Апор предостерегал свою паству от увлечения нацистской и коммунистической идеологией. Та и другая были для него равно неприемлемы, хотя надёжно заслониться от них, в силу географического положения Венгрии, было не просто. Конечно, и диктатура Хорти несла в себе мало хорошего, но всё же то был один из более мягких вариантов авторитаризма на пространстве Старого Света. И вот режим, который, в конечном счёте, и убил епископа, пришёл без приглашения на его землю и теперь, страшась его посмертной популярности, объявил войну его тени.
Собственно, то была даже не война, а долгое, изматывающее противостояние властей и общества вокруг вопроса о перезахоронении тела, и никто не хотел уступить. И чем дольше оно длилось (половина человеческой жизни уместилась бы в эти сроки), тем притягательнее для людей становилась личность покойного, и власти, сами не желая, немало тому способствовали.
Он даже ещё не был беатифицирован, а для многих стал уже почти как святой. К его пустующей гробнице в кафедральном соборе приходили молиться, надеясь, что душа его витает где-то поблизости и молитва их будет услышана. А в годовщину его гибели в Венгрии и в соседних странах – в Вене, Риме, в Западной Германии – проводились поминальные службы и митинги, выпускались пресс-релизы. Ни один из его священников, верный заветам своего Учителя, не покинул страну, но тысячи беженцев, спасаясь от тоталитарного режима, растеклись по свету и, словно Благую весть, несли с собой историю отца Апора, делясь ею с единоверцами. И власти сдались.
В 1986 году дано было, наконец, согласие на перенесение останков епископа, но на каких условиях! Не публичное, не торжественное, а под покровом ночи, в присутствии всего нескольких священников (так и хочется написать: при свете факелов). Не было даже сообщения в газетах, страна узнала об этом лишь несколько дней спустя.
Сумерки режима… До света оставалось ещё четыре года, а до беатификации чуть больше десяти (видимо, и Ватикан до поры до времени не хотел ссорится с венгерскими властями). И в том же 1997 году в Будапеште появился, наконец, памятник дьёрскому мученику, установленный на фоне стелы с именами сотен венгров – «праведников мира», как и он, помогавших в годы войны гонимым евреям. Но, наверное, с тем же правом там могла бы найти себе место и другая стела с именами людей, спасавших от насилия венгерских, польских, немецких, австрийских женщин и девушек в победную весну 1945 года. Только кто назовёт сегодня их имена и кто скажет, сколько, вообще, их было?
К 15-летию беатификации Вильмоша Апора памятник ему был сооружён и в Дьёре, на площади перед епископской резиденцией. Той самой. Теперь венгерская общественность ждёт его канонизации. Такое обещание было дано когда-то папой Иоанном-Павлом II.
______________________________________
При работе над этим материалом были использованы данные сайта Martyr of Service and Charity: Life of Baron Vilmos Apor by David O'Driscoll
О себе. Печататься начал в перестроечные и постперестроечные годы. До 1998 г. жил и работал в Москве. В настоящее время живу в Германии. Публикации последних лет: Мысль и судьба психолога Выготского. М.: Генезис, 2011; Kyoto: Minerva Shobo Co., 2015; Писатель на все времена: Юрий Трифонов // Вопросы литературы - 2013. № 1; «Золотой теленок», «Мастер и Маргарита»: типология массового мышления в тоталитарном обществе // Звезда – 2013, № 12; Каждый выбирает для себя… Памяти генерала П. Григоренко (автор и составитель) М.: Росспэн, 2013.
