(продолжение. Начало в №8-10/2020 и сл.)
Еврейская литература
Утверждения о том, что книги по истории иудаизма, молитвенники, календари, еврейские теологические научные и справочные издания были запрещены сразу после октября 1917 г., неверны. Несмотря на большие трудности, незначительными тиражами религиозные издания выходили до 1928 г. Последними из них стали «Ягдил Тора» — собрание статей, очерков и эссе по проблемам еврейской религии, предпринятое раввином из Слуцка Иехезкелем Абрамским совместно с раввином Шломо-Йосефом Зевиным в Бобруйске на государственном предприятии; две «Пасхальные агады» в 1927 и 1928 гг. тоже в Бобруйске[2]; сидурим (молитвенники) в 1928 г. в Бердичеве (Украина) и Ленинграде (Россия)[3]; календарь на 5688-й год по еврейскому летоисчислению в 1928 г. в Бобруйске (следующий — на 5690-й год — был издан кустарным способом; затем карманные иудейские календари появились только почти через 30 лет в Москве и Ленинграде); махзор (молитвенная книга для главных еврейских праздников) в 1926 г. в Бердичеве[4]; книга религиозных толкований в виде комментариев трудов Маймонида, — в 1926 г. в Полтаве[5]. Хумаш (Пятикнижие Моисея), Библия и Талмуд в Советском Союзе никогда не публиковались. Набирающие обороты атеистические кампании в конце 1920-х и начале 1930-х гг. сделали невозможными любые теологические издания.
Запрет на издание литературы на иврите претворялся постепенно. Учитывалось, что среди религиозных евреев насчитывалось много противников сионизма, которые призывали терпеливо ожидать прихода Мессии. При роспуске общин и закрытии синагог чиновники отказы-вались передавать верующим предметы молитвы и книги, зная, что за этот произвол спроса не будет. Встречались ситуации, когда религиозная литература и предметы ритуала конфисковывались в действующих синагогах. Предлоги для этого были, как правило, надуманными. Историческую, справочную и теологическую, учебную литературу, как и книги на иврите вообще, изымали на том основании, что это не молитвенники, а синагога не учебное заведение. Еврейские печатные издания отправляли как макулатуру для переработки на фабрики вторичного сырья. Тем не менее часть духовных книг и ритуальных принадлежностей после закрытия синагог и молитвенных домов перешла к верующим[6].
Большую роль в издании религиозной литературы сыграла новая экономическая политика (НЭП). Это был временный компромисс со стороны советского режима, допустивший частный капитал и рыночные отношения. Издание книг по еврейской традиции, молитвенников и календарей приносило доход. Сохранились дореволюционные матрицы, что упрощало выпуск. В то же время если печатать молитвенники, псалмы, агадот (пасхальные сказания) оставалось делом привычным, так как в разных вариантах это делали в течение многих десятилетий, то выпускать богословские сочинения было намного сложнее. Их публикация оказывалась редкой и нестандартной, сопровождалась огромными трудностями, начиная с подбора шрифтов, сложной корректуры текста, изобилующего арамеизмами, и кончая причудливой версткой. Издание религиозных еврейских книг имело определенную специфику. Иврит, на котором было написано большинство из них, допускал различие значений слов и грамматических форм. Поскольку в иврите каждой букве соответствовала та или иная цифра, ими зачастую зашифровывали определенное число. Существовала определенная традиция в выборе названий книг, своеобразная система цитирования, когда источник упоминался без указания автора, и т. д. Незнание этих особенностей приводило к курьезам и ошибкам, с которыми приходилось часто сталкиваться[7].
В ряде мест республики еще сохранялась профессия сейфера — переписчика Торы. Рукописные пергаментные свитки сефер-Тейры (книги Торы) длиной до 60 м выполнялись на тонко выделанной по всем правилам кашрута (пригодности, дозволенности с религиозной точки зрения) телячьей коже. Для написания текстов Пятикнижия Моисея пользовались обычными чернилами и индюшиными, но не гусиными или металлическими перьями. На выполнение одного свитка требовалось не менее полугода, и стоил он дорого. В Лядах этим занимался Арон Эйдинов. В мастерстве каллиграфии ему могли позавидовать профессиональные художники. У Арона было много заказчиков из разных концов страны. С началом репрессий семья Эйдиновых покинула Белоруссию. Арон уехал в Воронеж, его брат Нохем — в Казань, Хацкель — в Симферополь, а Гирша призвали в Красную армию. После войны Арон с семьей переехал в Казань, купил дом, посещал миньян (группу для общественного богослужения) и продолжал тайно переписывать Тору, за что пострадал[8].
Отношение писателей-идишистов к иудейской традиции
Тема религии и национальных традиций нашла отражение в произведениях писателей-идишистов. Предвоенные репрессии обескровили секции Союза советских писателей Белоруссии, многих его членов обвинили в национализме и шовинизме. С началом войны уцелевшие писатели эвакуировались в тыл, ушли на фронт. В действующей армии оказались Арон Гурштейн, Меер Винер, Арон Кушниров, Шмуль Годинер, Эзра Фининберг, Самуэль Росин, Яков Зельдин, Эммануил Казакевич, Тевье Ген, Илья Фалькович, Катер, Мойше Гольдштейн, Шимон Гольденберг, Иошуа Любомирский, Перец Маркиш, Борис Олевский, Арон Вергелис и др. Украинскую группу возглавили Ицик Фефер, Гершл Полянкер, Кашеватский и Хаскель Табачников. Из Львова к частям Красной армии присоединились Бомце, Исроэль Ашендорф. Из Белоруссии ушли на фронт Генах Шведик, Хаим Мальтинский, Мотл Грубиян, Зяма Телесин и др. Часть писателей погибли в боях: Арон Гурштейн, Меер Винер, Самуэль Росин, Мойше Гольдштейн, Шимон Гольденберг, Борис Олевский, Генах Шведик и др.[9]
В годы войны еврейская литература в целом носила оптимистический характер. Еврейские типографии, которые удалось эвакуировать, продолжили свою работу в тылу. Издательство «Эмес» только за первые три месяца войны выпустило книги 35 наименований общим тиражом 400 тыс. экз. Давид Бергельсон закончил памфлеты «Евреи в Отечественной войне» и «Евреи в борьбе против гитлеризма». Перец Маркиш издал сборник стихотворений «Смерть каннибалам», Лейб Квитко — «Огонь по врагу». Авторами стихотворений, рассказов и статей, вошедших в сборник «Битва за твою Родину», стали Иехесель Добрушин, Шахно Эпштейн, Меер Винер, Арон Кушниров, Арон Гурштейн, Шмуэль Годинер, Исаак Нусинов, Бер Оршанский. Особый интерес представляет сборник рассказов выживших жертв нацистского террора в оккупированной Польше «Кровь зовет к отмщению», составленный Л. Квитко под редакцией Ш. Эпштейна[10].
Холокост оказал сильнейшее воздействие на писателей-идишистов. Сотрудник МГБ Васильева, составляя справку по статье Л. Ленберт «Еврейские советские писатели и издатели в дни войны», написанной для газеты «Давар» («Слово», Тель-Авив), обращала на это особое внимание. В октябре 1946 г. Управление кадров ЦК ВКП(б) подготовило записку «О националистических и религиозно-мистических тенденциях в советской еврейской литературе», в которой говорилось, что, рассказывая о судьбах евреев, писатели выражали настроения глубокой скорби, трагической обреченности и мистики. Ицик Фефер в поэме «Я еврей» писал, что еврейский народ могуч и силен мудростью своих библейских пророков. Перец Маркиш призывал воина-еврея не разлучаться со своей винтовкой, «как с Библией твои не разлучались предки…» Религиозная символика была использована им в поэме «Война» и некоторых других произведениях. Шимон Гордон поместил историю подвига еврея-врача в рамки молитвы, которая совершается в синагоге при поминальной службе. Дер Нистер (Пинхас Каганович) в рассказе «Дедушка и внук» показал раввина и его внука — руководителя подпольной организации. У виселицы раввин отказался надругаться над значком Ленина, а внук — над Священным писанием. Рассказ изобиловал духовными изречениями и молитвенными возгласами раввина. Давид Гофштейн в стихотворении «Библия» благословлял день, когда он взял в руки это «удивительное сказание». В его стихотворении «Весна» содержалось прямое утверждение Бога как высшей силы, руководящей миром. Безыдейными были названы властью стихотворения Д. Гофштейна «Пенициллин», пьеса М. Пинчевского «Я жду», Л. Кацовича «На новых местах» и др. Как ошибочные были задержаны цензурой стихотворения И. Фефера «Разве это значит быть другом?», Д. Гофштейна «Библия», «Весна», «День», Х. Моргентау «Я был в парке», М. Бродерзона «Нет такого мгновения», рассказы Ш. Гордона «Молящийся за упокой», Д. Бергельсона «Контрибуция». В тексты остальных произведений были внесены существенные исправления: «Варшавское гетто» Б. Марка, стихотворения А. Гольбштейна, Л. Талалаевского и др.[11]
После войны тема Холокоста оказалась фактически под запретом. Нежелательным было придавать особое значение нацистской политике геноцида именно еврейской части советского населения. Некоторые писатели в поиске выхода переносили географически место действия за пределы СССР, главным образом в Польшу: «Карбонес» «Жертвы» Дер Нистера, «Милхоме» («Война») Переца Маркиша, «Аф тойт ун аф лебен» («Вопрос жизни и смерти») — поэма, посвященная восстанию в Варшавском гетто Самуила Галкина. Касаться же не менее драматических событий в Белоруссии и на Украине не рекомендовалось[12].
В сентябре 1946 г. в Москве на общем городском собрании еврейских писателей приняли резолюцию, в которой отмечалось, что еврейской литературе необходимо освободиться от существенных недостатков, чтобы лучше служить партии, родине и народу. В числе подобных недостатков называли гипертрофию национального чувства, пессимистические настроения, безыдейность, идеализацию библейского прошлого евреев, злоупотребление образами еврейской мифологии[13]. Идишистам вменили в вину «выпячивание» страданий еврейского народа в годы войны, пропаганду национализма, сионизма и религиозных мотивов[14].
Убийство Соломона Михоэлса в Минске в январе 1948 г. стало началом антиеврейской кампании в общегосударственном масштабе. В Москве, Киеве и Минске закрыли еврейские театры, отделения издательства «Дер Эмес» («Правда»)[15]. Были ликвидированы Еврейский антифашистский комитет и газета «Эйникайт» («Единство»), распущены объединения еврейских писателей и творческие союзы, закрыты альманахи «Геймланд» («Родина») и «Дер Штерн» («Звезда»). В 1949 г. арестовали весь цвет еврейской литературы. Репрессии получили продолжение в кампании по борьбе с «безродными космополитами». Еврейская культура была практически уничтожена. Исаак Нусинов и Дер Нистер умерли в тюрьме, а 12 августа 1952 г. расстреляли Переца Маркиша, Давида Гофштейна, Лейба Квитко, Ицика Фефера, Самуила Персова и Давида Бергельсона.
Попытки возобновить издания по иудаизму после войны. Календари
Далеко не все евреи, пережившие Катастрофу, вернулись на свои пепелища. Многие оказались рассеянными по разным концам страны, перебрались в большие города. Талмуд, Библия, Пятикнижие, молитвенники, любые другие книги на иврите и идише стали редкостью. Отсутствие их составляло для верующих большую проблему. Издание религиозной литературы, молитвенников, комментариев и толкований религиозных постановлений, произведений по истории иудаизма, календарей, изготовление свитков Торы, тфилинов (молитвенных охранных амулетов), талесов (молитвенных покрывал), мезуз (футляров с молитвенным свитком) не разрешались, а ввоз их из-за пределов Советского Союза был воспрещен. Книги, по которым молились после войны в трех синагогах Белоруссии, разрешенных властями (в Бобруйске, Минске и Калинковичах), главным образом сохранились у тех, кто вернулся из эвакуации. В обиходе оставались дореволюционные издания, сколько-то передали как подарок родственники из-за рубежа и туристы.
Так продолжалось до смерти Сталина в марте 1953 г., но только почти три года спустя режим согласился на незначительные послабления. После многочисленных обращений в 1956 г. раввин Соломон Шлифер из центральной Московской синагоги получил разрешение на выпуск десяти тысяч молитвенников «Сидур ха-шалом». Их изготовили полукустарным способом: фотографировали и искусно компоновали страницы старого издания. Кадиш (особая молитва) имел параллельный текст, набранный кириллицей. Еврейский алфавит прилагался к нему с пояснениями на русском языке, что при желании позволяло самостоятельно изучать иврит. На волне либерализма «оттепели» Н.С. Хрущева после ХХ съезда КПСС было обещано ежегодное переиздание сидура, а также выпуск хасидского молитвен-ника. «Сидур ха-шалом» разошелся очень быстро, его разослали в 76 городов Советского Союза от Бреста до Биробиджана[16].
Большие затруднения у соблюдающих иудейскую традицию вызывало отсутствие календарей, которые раньше были неотъемлемой частью каждой еврейской семьи. Календарь помогал знать, когда отмечать тот или иной еврейский праздник, точное время наступления субботы и зажигания свечей, йорцайт (годовщину смерти родственников), дату бар-мицвы (религиозного совершеннолетия) и др. Кроме того, часы зажигания субботних и праздничных свечей отличались в зависимости от часового пояса. Если одним и тем же молитвенником или Пасхальной агадой можно было пользоваться ежегодно, то календарь нужно было составлять заново.
С 1922 по 1929 г. в Советском Союзе было издано 15 календарей, некоторые из них тиражами от 30 до 70 тыс. экз. Их быстро раскупали, а потом множили вручную, пересылая из города в город. Знающие вносили необходимые изменения. Начиная с 1930 г. выпуск календарей запретили, и в стране не нашлось типографии, которая согласилась бы их набрать. Получение календарей из-за границы было проблема-тичным, и приходилось переписывать их от руки[17]. В Борисове этим занимался бывший меламед Лейб Бенционович Чернин (1878‒1941). Владелец богатой библиотеки по иудаике, знаток Торы и Библии, он изготавливал изящные и разнообразные кустарные календари, которые пользовались большим спросом[18].
После войны изготовление календарей производилось кустарно. С каждым годом в них становилось все больше русского текста — названия праздников, постов и месяцев, различные пояснения и комментарии. Это диктовалось жизненной необходимостью. Запрет еврейской школы, других учебных заведений и курсов на идише, ликвидация книгоиздательства и периодической печати, роспуск творческих союзов и запрет изучать еврейскую историю приводили к утрате языка. Идиш помнили только люди старшего и преклонного возраста, а молодые не знали даже еврейского алфавита. В календарях в русской транслитерации приводили не только кадиш, но и простейшие брахот (благословения), которые раньше знал наизусть любой еврейский ребенок.
Переписчиков календарей высмеивали как носителей пережитков, а милиция штрафовала изготовителей как незаконных предпринимателей. В Витебске, Гомеле, Могилеве, Полоцке, Пинске и Бобруйске партийные комитеты говорили о еврейских календарях как о продукте «грязной» инсинуации буржуазных идеологов, фальсифицирующих историю. Абсурдность этих обвинений состояла в том, что календари не упоминали большевистскую революцию, не содержали сведений о советских и международных праздниках[19]. Составителей упрекали в том, что они «скрывали» связи Израиля с Западной Германией, «замалчивали» решения международного трибунала в Нюрнберге и т. д. Только двум еврейским общинам в Советском Союзе (московской и ленинградской) в разовом порядке разрешили издать еврейские календари на 5717 (1956/1957) и на 5718 г. (1957/1958)[20].
Пытаясь объяснить свое нежелание выпускать календари, власти ссылались на непреодолимые технические трудности, сложность алфавита иврита и идиша, ограниченные финансовые возможности. В то же время они отказывались от предлагаемой им безвозмездной поддержки. «Американский еврейский комитет по оказанию помощи в восстановлении Белоруссии» (American Jewish Committee to aid Belorussian Rehabilitation), объединявший более 700 землячеств, сообщал в июле 1947 г., что в США проживает около 1 млн евреев, выходцев из Белоруссии. В благодарность за все, что СССР сделал для разгрома Германии и уничтожения нацизма, Комитет объявил сбор средств для устройства больниц, детских домов и еврейской типографии. С аналогичным предложением обращались американские землячества выходцев из Барановичей, Бреста, Гомеля, Мозыря и других городов. В августе 1947 г. помощь в организации типографий на идише предлагал «Еврейский братский орден», который сотрудничал в СССР через свои федеративные землячества. Они включали в себя Белорусское, Украинское, Бессарабское, Литовское, Латвийское и несколько тысяч групповых землячеств. Все они, и особенно Киевское, Одесское, Бердичевское, Кишиневское, Рижское, Таллинское, Саратовское, Минское, Мозырское, Борисовское, Пинское и другие, хотели установить непосредственную связь со своими родными городами. Непременным пунктом этой помощи было содействие еврейским общинам и синагогам, обеспечение их литературой и ритуальными принадлежностями. В октябре 1947 г. «Американский еврейский Совет по делам содействия восстановлению Советской России» сообщал о больших трудностях в поддержании контактов с СССР. В пример приводились Мозырское и Борисовское землячества, откуда давно не было сведений. Совет беспокоился, получены ли высланные им помощь и подарки, в каком состоянии находятся местные еврейские общины, работают ли синагоги.
В ноябре 1947 г. на безуспешность попыток установить контакты с еврейской общиной Гомеля жаловались из организаций “United Jewish Appeal”, “Gomler Brothers’ Society”, “United Gomler Relief”. В апреле 1948 г. в Еврейский антифашистский комитет в СССР обратились сотрудники Еврейского университета в Иерусалиме с просьбой оказать содействие в получении сведений о статистике, демографии, культурной и религиозной жизни России, Украины и Белоруссии. В свою очередь они обещали прислать литературу на иврите[21]. Все названные обращения остались либо без ответа, либо на них получили неопределенные или двусмысленные отписки. Советская сторона не была заинтересована в установлении международных связей с еврейскими организациями и оживлении религиозной жизни. Еврейские общины в союзных республиках, особенно в Белоруссии, разрушенной войной, представлялись режиму умирающими и бесперспективными.
Гонения и преследования
Любые попытки несанкционированных изданий, которые время от времени предпринимались отдельными смельчаками, подавлялись. Натан Забара из Рогачева (1908‒1975) был арестован в 1950 г. по обвинению в еврейском национализме и отправлен на каторжные работы на Колыму. За изучение и распространение иврита арестовали специалиста по еврейской филологии и иудаизму Беньямина Блюм-Махлина (1900‒1976) и Рахель Махлину (1892‒1979), уроженцев Бобруйска[22]. В этом отношении уникален пример Исаака Каганова (1904‒1978) из г. Горки Могилевской области. В 1947 г. при помощи Танаха (Священного писания) и словаря иврита дореволюционного издания он взялся за сочинение автобиографического романа «Под хмурыми небесами». В Москве Каганов встретился с Цви Прейгерзоном и Моше Абрамсоном (Григорием Плоткиным), с которыми в 1926 г. он участвовал в выпуске литературного альманаха «Берешит». При попытке переправить первые главы романа для издания в Палестине все трое были арестованы. Каганова арестовали в Симферополе в сентябре 1948 г. и в кандалах отправили в Москву. В январе 1950 г. его приговорили к десяти годам лагерей за антисоветскую деятельность и принадлежность к сионистской организации[23].
Пока шло следствие, Каганов в уме составил ивритско-русский словарь на 12 тыс. слов. В заключении он написал первые десять стихотворений, заложивших основу целого тома стихотворений «Гласом шофара», насчитывающего 480 произведений на иврите. Они были созданы без карандаша, пера и бумаги, сохранившись в память благодаря повседневному повторению в уме. Первую книгу стихов Исаак составил в декабре 1949 г. в тюрьме Лефортово (Москва), вторую и третью книги — в октябре и ноябре 1950 г. в Песчаном лагере (Караганда), четвертую — в апреле и мае 1953 г. во внутренней тюрьме Караганды. Там же он задумал новое прозаическое произведение на иврите «Учение о сокровенном». Каганов примкнул к группе заключенных, которая готовила восстание в лагере, но был арестован. Ему удалось убедить следователей, что рукописи (которых не было) он сжег в котельной. В октябре 1953 г. Военный трибунал приговорил поэта к смертной казни, которая была заменена 25 годами каторги. В 1955 г. Каганова освободили по инвалидности, он записал стихи (10 тыс. строк) в крохотные, размером со спичечный коробок, блокноты и вынес их на волю. В 1976 г. семья Кагановых репатриировалась в Израиль. Профессор Дов Садан, готовя отзыв для издательства «Мосад» на рукопись книги Каганова, определил ее как классическую картину еврейского мира. Последним произведением писателя стала его автобиографическая повесть на иврите «Скрытыми тропами», которая ждет своего издания.
В январе 1949 г. арестовали учителя Мордехая Лапана (1897‒1981) из Пинска. Это был его пятый арест по обвинению в сионистской и националистической деятельности. Лапана приговорили к вечной ссыл-ке в Барабинскую степь в Восточной Сибири. Через год после смерти Сталина его освободили, а в августе 1956 г. Верховный суд Белорусской ССР полностью реабилитировал учителя. Лапан переехал в Ленинград, где регулярно посещал хоральную синагогу, вновь преподавал иврит, еврейскую историю и традицию. Дом Лапана стал популярным центром для отказников и желающих изучать иврит и Библию, приобщиться к иудаизму. Среди его учеников были Юлия Дымшиц, дочь летчика Марка Дымшица, осужденного на процессе «угонщиков самолета», известная шахматистка Любовь Кристол, инженер-химик, а впоследствии заместитель мэра Иерусалима Лариса Герштейн, врач-психиатр Арье Левитин и др.
Политика советского правительства отличалась в зависимости от того, к какой конфессии принадлежали верующие. Тотальный запрет не имел отношения к православной и католической церквам. В 1956 г. Московскому патриархату русской православной церкви разрешили издать полный перевод Библии в количестве 50 тыс. экз. В 1957 г. баптистский вариант Библии был напечатан тиражом 10 тыс. В дополнение к этому ежемесячно начал выходить «Журнал Московской патриархии» (80 страниц) тиражом от 15 до 25 тыс. экз., а во Львове на украинском языке — «Православный Вестник» тиражом 3 тыс. экз. Армянская церковь в 1956 г. получила разрешение установить типографское оборудование, полученное из США. Даже немецким лютеранам, сосланным в Сибирь, позволили получать по почте Евангелие и Катехизис. В 1948 г. советские мусульмане легально смогли издать Коран, в 1957 г. вышла книга «Исламское богослужение» под редакцией главы мусульман Евразии и Сибири на татарском и арабском языках, а в 1958 г. Совет мусульман Центральной Азии и Казахстана добился публикации 12-страничного календаря на узбекском и арабском языках тиражом 10 тыс. экз.[24]
Усиление давления на рубеже 1950‒1960-х гг.
В конце 1950-х гг. ситуация осложнилась еще больше. 4 октября 1958 г. ЦК КПСС принял постановление «О записке Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС по союзным республикам “О недостатках научно-атеистической пропаганды”». Все проекты переиздания сидура, ставшего к тому времени раритетом и предметом спекуляции (за него платили 1000 руб.), были отложены. В ряде мест нехватка сидуров приводила к тому, что верующие выпрашивали молитвенники у посещавших синагоги иностранцев. Раввин И. Левин обратился в Совет по делам религиозных культов с письмом, в котором подчеркивалась нетерпимость сложившейся ситуации с нехваткой религиозной литературы, по его мнению, имеющей «отрицательные пропагандистские последствия». Возможно, поэтому ускорилось принятие новой инструкции Главлита «О порядке ввоза религиозной литературы» (1959 г.) во избежание легального поступления в СССР молитвенников, календарей и другой религиозной литературы из-за границы. Инструкция содержала специальное обращение к иностранным гражданам воздерживаться от раздачи печатных изданий религиозного содержания при встречах с верующими и посещении молитвенных заведений[25]. ЦК КПСС рекомендовал Госполитиздату, редакции журнала «Наука и религия», центральным и местным органам печати раскрывать националистический характер еврейской религиозной литературы. Всесоюзному обществу по распространению политических и научных знаний было поручено подвергнуть критике иудаизм, сионизм и подрыв дружбы народов СССР[26].
В сентябре 1959 г. отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС распространил на союзные республики, включая Белоруссию, вердикт КГБ Украинской ССР о содержании еврейских молитвенников, Торы и другой религиозной литературы. Экспертизе КГБ были подвергнуты Тора, Танах, Талмуд, молитвенники «Сидур ха-шалом», «Кол-бэй», «Махзор», «Тфилес Исроэл», «Ам Исроэл», «Меирас эйнаим», «Тфилат ха-ходеш», «Дерех ха-хаим» и др.[27] В документе подчеркивалось, что еврейская религиозная литература, проникнутая духом воинствующего национализма и «духовного расизма», вбивает клин между социа-листическими нациями и толкает верующих евреев на путь анти-патриотизма. При этом уточнялось, что евреи СССР связаны с заокеан-скими и израильскими капиталистами еврейского происхождения и в большой мере подвержены их влиянию. Выражалось беспокойство тем, что читающие Тору, книги Пророков, молитвенники и соблюдающие еврейскую традицию считают материализм и атеизм «ересью» на том основании, что они не соответствуют догмам иудаизма. «Сидур хa-шалом» был назван самым реакционным молитвенником за последние сто лет, а молитвы «Алейну»[28] и «Кол нидрей»[29], помещенные в нем, якобы открыто проповедуют сионизм, еврейскую исключительность, превосходство и конечное господство евреев во всем мире. В действительности молитвенник «Сидур ха-шалом» был напечатан в соответствии с принятыми канонами и не содержал в себе ничего предосудительного[30].
Запреты и ограничения коснулись и еврейских календарей.
В 1960‒1961 гг. в два раза был сокращен тираж луаха (календаря) — с 10 до 5 тыс. экз., а затем и до 3 тыс. в Москве и 1 тыс. в Ленинграде. Из него были исключены молитвы и алфавит иврита. В 1961 г. из сидура исключили молитву за мир, молитву за советское правительство, а также места, где, по мнению чиновников, говорилось о «превосходстве» Израиля.
В 1964 г. правлению синагоги в Марьиной Роще (Москва) было отказано «за ненадобностью» выпустить трактат Н. Олевского об агунах (соломенных вдовах). Его планировалось распространить не только в городах Российской Федерации, но и Белоруссии, Украины, Прибалтики и Молдавии. Эти действия властей расценили на Западе и в Израиле как неприкрытое давление на верующих и отсутствие свободы вероисповедания. Совет по делам религиозных культов выражал опасение, что отказ напечатать сидур будет использован «буржуазной пропагандой» как доказательство гонений на иудаизм. В связи с этим 10 января 1965 г. СДРК направил в ЦК КПСС просьбу о переиздании сидура в качестве «контрпропагандистской акции». Расходы на издание молитвенника возлагались на еврейские религиозные общества Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси и Минска. Этот шаг стал возможен после некоторой паузы, возникшей в результате смены партийного и государственного руководства в стране в ноябре 1964 г. Недостатки и просчеты объявили результатом волюнтаризма Н.С. Хрущева, хотя вскоре все вернулось «на круги своя».
Таким образом, в Белоруссии, как и в Советском Союзе в целом, еврейские верующие не имели права издавать религиозную литературу. По сравнению с другими конфессиями неравное положение еврейских верующих было очевидно, и режим даже не пытался это отрицать. Единственным оправданием служили утверждения о незначительном количестве верующих, посещавших синагоги и миньяны, их преклонном возрасте, незнании молодым поколением иврита и идиша. За годы советской власти отношение к иудаизму пережило несколько этапов: от ограничений и косвенных препятствий (1921‒1929 гг.), тотального наступления и репрессий (1929‒1938 гг.), временного затишья после принятия сталинской Конституции и начала войны в Европе (1939‒1941 гг.). Агрессия Германии против СССР и Холокост на его территории привели к уничтожению большей части советских евреев и сделали соблюдение еврейской традиции почти невозможным. Сразу после войны (1946‒1948 гг.) появились иллюзии возрождения духовной жизни, допускались регистрация общин и открытие некоторого количества синагог. Однако на смену этому быстро пришли мрачные, беспросветные для советских евреев годы клеветы и преследований (1949‒1953 гг.). Кампанию борьбы с космополитизмом и «дело врачей» остановила смерть Сталина, но его преемники не отказались от политики государственного антисемитизма. Они только видоизменили ее, сделав менее откровенной, в 1954‒1964 гг. относительная либерализация советского общества не коснулась иудаизма. Все это подтверждало существование общей «генеральной линии», которая не оставляла места синагоге в новом социалистическом обществе.
Выпуск еврейской религиозной литературы, книг по еврейской традиции, молитвенников, календарей, любых других изданий на иврите, изготовление предметов культа оставались запрещенными по идеологическим причинам. В еврейской обрядности режим видел угрозу себе. Меры противодействия были заранее продуманы, хотя на местах могли носить и стихийный характер: оскорбление чувств верующих, хранение священных книг в непригодных условиях, умышленная порча и открытое уничтожение религиозных изданий. Власть преследовала цель лишить еврейских трудящихся духовного «опиума», «оков» старой жизни и включить их в борьбу за светлое будущее вместе с другими народами СССР. Общая политика национального нигилизма режима оказалась наиболее пагубной для евреев. После ликвидации национальной школы и творческих союзов, фактического запрета языка идиш, религия осталась единственным хранилищем еврейской традиции. Каток ассимиляции, принявший особое ускорение в послевоенный период, должен был навсегда подмять иудаизм. В результате еврейская духовная жизнь на долгие годы была заморожена в ожидании лучших времен, которые наступили только с распадом Советского Союза.
Опубликовано:
Л. Смиловицкий. «Издание религиозной еврейской литературы в Советском Союзе на примере Белоруссии, 1921‒1961 гг.» // Беларусь у ХХ стагоддзi. Вып. 2, Минск 2003 г., с. 301-309.
(продолжение следует)
Примечания
[1] В 1930 г. раввин Абрамский был осужден на 10 лет за «контрреволюционную деятельность», но в 1931 г. освобожден и выехал в Англию. С 1951 г. он жил в Палестине, где был избран президентом Объединения иешив Израиля; Зевин эмигрировал в Палестину в 1934 г., стал членом Верховного раввинского совета Израиля. См. Yagdil Torah, maasaf torani mukdash le—hidushei Torah, pilpulim be—halakha le—maase / Аruch u-mesudar al yаdei Yehazkel Abramski, Vol., 1-2 Bobruisk, 1968; Yosef Cohen, Pirsumim Yehudiyim be—Brit ha—Moatzot, 1917‒1960. Jerusalem, 1961, No 32, p. 38.
[2] Seder ha-agada shel-pesakh im persumim nifloyim. Bobruisk, beis mishar shel Yaakov hа-Kohen Ginzburg, 1927; Ha-Agada shel Peskh mit Yivri Teish Oif Reinem Zhargon, etc., Bobruisk, Izdanie Magazina Ginzburga, 1928; Yosef Cohen, Pirsumim Yehudiyim be-Brit ha-Moatzot, 1917‒1960, Jerusalem, 1961, No 121-122, p. 18.
[3] Sidur tefilt Yaakov ha-Sholem, Berdichev, Yakov Ginzburg. Printing plant “Radianskii Shliakh”, 1927; Sidur Tefilat Adonai, 5th ed. Leningrad, Z. Kalmanson, 1928 // Yosef Cohen, ibid., p. 25, No 145, 146, p. 22, No 149.
[4] Cohen, ibid., p. 19, No 145, 146, p. 22, No 149.
[5] Yizhak Aizik Krasil’shchikov. Sefer tvunah be-mishne torah le-ha-rambam, Vol. 1. Poltava, 1926 (Cohen, ibid., p. 22, No 153).
[6] 4 декабря 1929 г. в Минске состоялось совещание ответственных советских и партийных работников, на котором выступил представитель ЦК ВКП(б) Бенек. Он призвал использовать в Белоруссии опыт вывоза за границу старых еврейских религиозных изданий для обмена на промышленное оборудование, сельхозтехнику. Приводился пример продажи «этой дряни» (партии религиозных книг) за 25 тыс. дол. США, которые были использованы для покупки тракторов. См. НАРБ, ф. 4, оп. 7, д. 237, л. 9-12; Ф. Гарковенко. О религии и церкви. Москва, 1965 г., с. 100; A. Gershuni. Yahadut be—rusiah ha—sovietit. Jerusalem, 1970, p. 93.
[7] A. Bick. “Jewish Religious Literature in the Soviet Union” // Shvut, № 1, 1973, pp. 48-61; Цалерий Зайчик. «Название еврейских религиозных книг» // Еврейская цивилизация, проблемы и исследования: Материалы конференции «Сэфер», Москва, 1998, с. 42.
[8] Несмотря на свой отъезд из БССР, избежать ареста Эйдинову не удалось; после смерти Сталина он вернулся из лагеря и возобновил свои занятия; умер в 1965 г. в возрасте 73 лет; его внук Григорий стал профессиональным книжным графиком, оформившим более 200 книг, лауреатом Всесоюзного и Всероссийского конкурсов искусства книги, членом Союза художников России, за разработку нового герба России получил благодарность от президента Бориса Ельцина. См. Мишпоха, № 4, 1998, с. 7.
[9] Государственный архив Российской Федерации (далее – ГАРФ), ф. 8114, оп. 1, д. 1130, лл. 19-20.
[10] Там же, ф. 8114, оп. 1, д. 1131, л. 487.
[11] Российский государственный архив социально-политической истории (далее – РГАСПИ), ф. 17, оп. 125, д.459, лл. 24-35.
[12] А.В. Блюм. Еврейский вопрос под советской цензурой, 1917-1991 гг. Санкт-Петербург, 1996 г., с. 92.
[13] См. Yad Vashem Archives (YVA), collection M-40/RCM-5.
[14] А.В. Блюм. Указ. соч., с. 92.
[15] Был арестован Лейб Израилевич Стронгин (1896‒1968), директор издательства «Дер Эмес» с 1939 по 1949 г. Стронгин родился в Минске, где с 13 лет работал в типографии. В 1917 г. он вступил в партию, был участником гражданской войны, окончил Промышленную академию в Москве. Одним из пунктов обвинения против него было то, что он получил традиционное еврейское религиозное образование.
[16] Salo Baron. The Russian Jews under Tsars and Soviets. New York, 1962, p. 340; B.Z. Goldberg, Yidn in Ratn-Farband. Tel Aviv, 1965, p. 142.
[17] В еврейском календаре начало и продолжительность месяцев основаны на смене лунных фаз. Лунный год короче солнечного на 11 дней, и еврейский календарь преодолевает это расхождение, прибавляя дополнительный месяц к каждому году, когда накапливается 30 дней разницы. Простые и високосные годы в зависимости от своей продолжительности делятся на недостаточные, обычные и полные. Строгие циклы последовательности лет отсутствуют, поэтому для сопоставления дат григорианского и еврейского календарей пользуются специальными сравнительными таблицами.
[18] А. Розенблюм. Память на крови. Евреи в истории Борисова. Петах-Тиква, 1998 г., с. 177.
[19] Jewish Religion in the Soviet Union / By Joshua Rothenberg. New York, 1971, рр. 130-137.
[20] В Советском Союзе 7 ноября отмечали годовщину Октябрьской революции, 5 декабря – День сталинской Конституции (1936 г.), 8 марта – Международный женский день, 1 мая – День международной солидарности трудящихся, 9 мая – годовщину победы над Германией.
[21] ГАРФ, ф. 8114, оп. 1, д. 843, лл. 91, 94-95, 103, 129-131, 234-237.
[22] Супруги Махлины были освобождены из лагеря в 1955 г., но полностью реабилитированы только в 1963 г. При репатриации в Израиль в 1969 г. власти запретили им взять с собой рукописи, которые сохранил и переправил в Израиль Авраам Белов (Элинсон).
[23] Составители «Берешит» хотели сделать альманах периодическим изданием всех прокоммунистических литераторов страны, но им не удалось опубликовать даже второй номер. «Берешит» печатался в Берлине и вышел с сотнями опечаток. В СССР разрешили доставить только 300 экз. В борьбе с евсекцией группа «Берешит» распалась.
[24] Religion in the Soviet Union / By Walter Kolarz. London, 1961, pp. 94, 173; Братский вестник, 1958, № 1, с. 33; Josef Schechtman, Star in Eclipce. New York, 1961, p. 126; Judaism in the Soviet Union: A Second Class Religion? / By Joshua Rothenberg, Brandeis University, 1971, p. 19.
[25] С. Чарный. «Издание еврейской религиозной литературы в период “оттепели”»: Материалы 7-й ежегодной международной междисциплинарной конфе-ренции по иудаике. Москва, 2000, с. 155.
[26] Центр хранения современной документации Комитета по делам архивов при правительстве Российской Федерации. (Москва), ф. 5, оп. 33, д. 127, лл.31-37.
[27] Еврейская эмиграция в свете новых документов / Под ред. Бориса Морозова. Тель-Авив, 1998 г., с. 36-38.
[28] «Алейну» («Нам надлежит», иврит) – молитва, которую читают по окончании каждой ежедневной, субботней или праздничной службы, она включена во все молитвенники.
[29] «Кол нидрей» (букв. «Все обеты») – провозглашение отказа от обетов и клятв происходит один раз в году в Йом Кипур, что в глазах властей служило доказательством неблагонадежности любой присяги, приносимой евреями.
[30] A. Greenbaum. “Rabbi Shlomo (Solomon) Shlifer and Jewish Religious Life in the Soviet Union, 1943‒1957” // Shvut, № 8 (24), 1999, Tel Aviv University, pp.124-132.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer1/smilovicky/
