И, выражая, разумеется, только своё личное мнение,
я считаю, что мы, читатели, цитируя слова
из эпиграфа к роману, должны указывать
на авторство Роберта Эберхардта, уважая
тем самым авторскую волю Бруно Ясенского.
Признаюсь, никогда ранее не занимался литературными исследованиями, хотя с интересом их читал. До сих пор в памяти осталось блестящее исследование Ираклия Андронникова «Загадка Н.Ф.И.», посвященное творчеству раннего Лермонтова, а ведь минуло с той поры добрых полсотни лет.
А собираюсь писать я о Бруно Ясенском: приближается 120-я годовщина со дня его рождения, поэтому буквально несколько слов о его биографии.
Итак, родился Виктор Яковлевич Зисман — это его настоящая фамилия — 1го июля 1901 года в семье известного еврейского врача Якуба Зисмана в местечке Клементув Сандомирского уезда на территории Царства Польского, входящего в то время в состав Российской империи, нынче республика Польша. С ранних лет приобщился к литературной деятельности и революционному движению: в 1918 году были опубликованы его первые стихи, а в 1923 году за участие в Краковском восстании был выслан во Францию, где вступил в члены ФКП. Из Франции за написание книги «Я жгу Париж» (кроме этого романа-памфлета в то время им был написан ещё ряд произведений) Бруно Ясенский — именно такой литературный псевдоним он для себя выбрал — был опять-таки выслан, и, наконец, в мае 1929 года он попал в Советский Союз.
К этому времени Ясенский уже приобрёл прочную репутацию прогрессивного писателя, придерживающегося коммунистической идеологии, и поэтому газета «Правда» в день его приезда в Москву писала: «Приветствуем Бруно Ясенского — несгибаемого борца на фронте пролетарской культуры…»
Не оставила писателя без своего внимания и западная печать. Так, польская газета «Речь Посполитая» сообщила:
«В Москву прибыл высланный из Франции за антигосударственную деятельность, варшавский еврей Бруно Ясенский. Писатель-диверсант был восторженно принят в советских литературных кругах…»
И, действительно, на прием в СССР писатель пожаловаться не мог: его назначили главным редактором журнала «Интернациональная литература» (предтеча «Иностранки»), он вступил в ВКП(б), стал членом правления Союза советских писателей, был избран в состав Верховного Совета Таджикистана. Параллельно продолжалась его литературная деятельность: пьесы, романы, очерки. В нашу задачу не входит исследование всей литературной деятельности писателя, поэтому я даже не останавливаюсь на этом вопросе. В 1935–1937 годах Ясенский пишет наиболее известный свой роман «Заговор равнодушных», но произведение осталось незавершённым: рукопись обрывается окончанием первой части романа. Почему?
Читатель, разумеется, знает, что именно эти годы в Советском Союзе вошли в историю как «годы большого террора». (Для подтверждения такая статистика: если за период 1921 – 1953 г.г. за «враждебную» деятельность было расстреляно 786 тыс. человек, то на 1937–1938 годы пришлось 682 тыс.) Чаша сия не обошла стороной и писателя: участие во внутрипартийной борьбе и знакомство с попавшим в опалу Всеволодом Мейерхольдом не прошли даром для него. В мае 1937 года в газете «Правда» он был обвинен в отклонении от партийной линии в литературе, в троцкизме и в «польском деле»: в СССР искали шпионов иностранных разведок. Искали, надо сказать, весьма успешно (как в песне тех лет: «Кто ищет, тот всегда найдет!»), настолько «успешно», что не успевали придумывать названия «разоблаченным» шпионским организациям. Так, в августе 1936 года прошёл процесс по делу «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» (Зиновьев, Каменев), в январе 1937 года — по делу уже «Параллельного антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра» (Радек, Пятаков) — фантазии не хватало для оформления оригинальных названий судебных дел, все шло под копирку, — а в феврале–марте 1938 года прошёл процесс по делу «Правотроцкистского объединённого блока» ( Бухарин, Рыков). В эти жернова попал и Бруно Ясенский: он был исключён из партии и из Союза писателей.
В июле 1937 года писатель был арестован, на допросе он «признался» в участии в «польском националистическом заговоре», но никого из находящихся на свободе не оговорил. На суде писатель отказался от своих показаний, но это ничего не изменило: он был осужден и 17.09.38 расстрелян. Посмертно был реабилитирован 24 декабря 1955 года. Роман был опубликован только в 1956 году в журнале «Новый мир» (№ 5-7) благодаря жене писателя Анне Абрамовне Берзинь (1897–1961 г.г.), которая перед своим арестом как жены «врага народа» и осужденной на 8 лет лагерей, успела передать рукопись романа своей матери.
Как уже было заявлено выше, наше исследование посвящено только анализу романа «Заговор равнодушных»: об остальных произведениях писателя мы даже не упоминаем. Более того, как явствует из заголовка статьи, нам предстоит выяснить также феномен эпиграфа к роману. Вот он:
Не бойся врагов — в худшем случае они могут тебя убить, не бойся друзей — в худшем случае они могут тебя предать. Бойся равнодушных — они не убивают и не предают, но только с их молчаливого согласия существуют на земле предательство и убийство.
Роберт Эберхардт «Царь Питекантроп Последний».
Несколько слов об эпиграфах вообще. Главная роль эпиграфа к произведению — навести читателя на основную мысль, задать лейтмотив написанного. Он нужен для выделения главной сюжетной линии и для подчеркивания основного настроения и духа произведения в целом. В качестве эпиграфа может быть использована цитата из другого произведения, реплика из разговора, строка из газеты, или из любого текстового пространства.
Но вот что интересно: не существует в литературе такого произведения как «Царь Питекантроп…», да и автора Роберта Эберхардта тоже никто не знает, а есть расхожее мнение, что слова эпиграфа принадлежат самому Бруно Ясенскому. Очевидно, в данном случае мы имеем дело с автоэпиграфом. И здесь необходимо разобраться более обстоятельно.
Итак, обычно автор прибегает к автоэпиграфу, когда есть необходимость в диалоге с самим собою, в самополемике: задается правило постепенного выведения истины, которой автор готов поделиться с читателем, т.е. не просто высказанная им мысль априори, а преподнесенная в виде требующей доказательства теоремы. На мой взгляд, очень точно высказался по этому поводу академик Климент Аркадьевич Тимирязев в статье «Наука и демократия», написанной в 1920 году, сто лет назад:
«Ряд автоэпиграфов служит ручательством, что эта точка зрения не является услужливой данью настроениям минуты, а представляется выражением мысли автора в течение более чем половины его долгой сознательной жизни».
Конечно, академик писал о себе, но цитата эта как нельзя точно характеризует и мировоззрение Бруно Ясенского. Попытаемся доказать это на примере романа «Заговор равнодушных». Как известно, роман остался незавершенным. В первой его части четко прослеживаются две сюжетные линии: середина 30х годов , жизнь рабочего коллектива большого завода в российской глубинке, с его местными проблемами и фанатизмом преданности заводских активистов коммунистической идее, и показ жизни разных социальных слоёв западноевропейского общества в это же время, т.е . приход к власти нацистов в Германии и борьба рабочего класса во Франции за создание Народного фронта.
Итак, первая сюжетная линия романа. Описывая биографию Ясенского, мы уже охарактеризовали внутриполитическую обстановку в стране во второй половине 30х годов, чтобы показать события, на фоне которых был репрессирован писатель. Действие же романа начинается 31 декабря 1934 года. Для лучшего понимания происходящего на страницах книги, также есть необходимость освежить в памяти обстановку того времени, чтобы, кроме всего, уяснить личное отношение автора романа к своим литературным героям. Это очень важно, т.к. описывал он не «преданья старины глубокой», а своих современников, что требует определенной корректности и, я бы сказал, осторожности. О том, что в январе 1934 года состоялся 17й съезд ВКПб, «съезд победителей», а 1 декабря, всего за месяц до начала описываемых событий в романе, был убит С.М. Киров, что послужило поводом для развязывания нового витка массовых репрессий, в романе не сказано ни слова, хотя довольно подробно освещается жизнь парторганизаций завода, района и края. А масштаб репрессий в стране просто зашкаливал: только из делегатов «съезда победителей» было репрессировано свыше 55% и 70% членов и кандидатов в члены вновь избранного ЦК партии.
Расширим немного рамки описываемых событий. В результате внутрипартийной борьбы в 20е годы во главе партии стал И.В. Сталин: фактически он обезглавил политическое руководство, поэтому резко снизились интеллектуальный уровень и политическая культура руководителей партии и страны. Сталин и его «ближний круг» формировали «казарменную» модель социализма, взяв на вооружение административно — командный стиль руководства и трескучую демагогию. По стране прокатилась серия судебных процессов над специалистами «старого режима»: Шахтинское дело, процесс над Промпартией, дело «Союзного бюро меньшевиков» и «Трудовой крестьянской партии» и др. Есть все основания сейчас считать, что они были сфабрикованы, но в те годы, современникам, этого не было дано знать… Простая защита тех или иных предложений, отличных от партийного курса, приравнивалась к политическим преступлениям. Все это порождало атмосферу всеобщей подозрительности.
Вообще, следует заметить, что 30-е годы были одним из самых противоречивых периодов в российской истории. С одной стороны, это было время надежд и новых свершений, время грандиозных строек пятилеток, растущих городов и удивительного энтузиазма народных масс. Казалось, что самые фантастические мечты могут стать реальностью, нужно только трудиться, не жалея сил, и двигаться к заветной цели. Но была и другая сторона жизни в это время: доносы на товарищей по работе, учебе; на соседей, причем, мотивы доносов самые разные — от самых искренних проявлений «бдительности» до корыстных: устранение конкурентов по работе и желание завладеть жилплощадью и имуществом соседа; аресты, пытки, лагеря и расстрелы. Удивительно, как одновременно могли совмещаться вера в светлое будущее и гнетущий страх за завтрашний день! По- моему, это происходило ещё и потому, что в своей массе народ настолько дорожил теми возможностями, которые предоставляла советская власть простому человеку, пусть даже порой только теоретически, в форме декларации, что всерьёз верил в происки «врагов народа» (нельзя, конечно, отрицать и роль весьма искусной «промывки мозгов»), которые якобы стремились возродить старый режим и тем самым лишить его, народ, уже имеющихся достижений и успехов.
И, разумеется, писать об этом в мемуарах, вспоминая события далекого прошлого и рассказывать об этом по горячим следам, будучи свидетелем, очевидцем и даже участником происходящего — это не одно и то же: здесь требуется четкая гражданская позиция и незаурядное мужество. Именно эти качества и продемонстрировал Бруно Ясенский в первой части своего незавершенного романа.
Итак, в разгар новогодней вечеринки заводской молодёжи приходит известие, что редактор заводской газеты Юрий Гаранин, на квартире которого в этот вечер собрались заводские комсомольцы, на только что закончившемся заседании бюро райкома партии (в новогоднюю ночь!), отстранён от работы и исключен из членов ВКПб за «троцкизм и потерю бдительности», выразившейся в связях с разоблаченным чуть ли не врагом народа заместителем директора завода по снабжению Грамбергом, который скрыл от парторганизации, что в свое время при очередных партийных «чистках» получил партвзыскания. И разоблачил его сам директор завода Релих, получивший эту информацию по своим каналам. В результате заводские комсомольцы покидают эту ставшую вдруг «плохой» квартиру (комсомольская совесть, видите ли, не позволяет им пользоваться гостеприимством потенциального врага народа!), несмотря на уговоры жены Гаранина, заводской ударницы труда комсомолки Жени Астафьевой: «Но это же и моя квартира!»
То, что фанатичная вера в ортодоксальные идеи, умело навязываемая партийными демагогами комсомольским активистам, до добра не приводит, подтверждает и такой эпизод: Женя, в надежде получить достоверную информацию о произошедшем с её мужем на заседании бюро райкома, идет на приём к директору завода Релиху, и, прослушав там целый курс политической демагогии о необходимости ставить интересы партии выше личных, придя домой, стреляет из пистолета в Гаранина. Результат: муж получает серьёзное ранение, она же с нервным потрясением попадает в больницу. Заметим, как бы в скобках, что из последующих глав романа, посвящённых уже событиям в Германии, видно, как совершенно случайно пересекаются пути командированного в Европу по линии Наркомтяжпрома этого же директора завода Релиха и профессионального революционера, борца с нацизмом немецкого коммуниста Эрнста Бейля. Опытный подпольщик обнаруживает контакт Релиха с представителем немецкой разведки. Но Ясенский не закончил свой роман, поэтому мы можем только догадываться, что Релих будет со временем, позднее, разоблачен как немецкий шпион именно Эрнстом Бейлем, (что, к сожалению, не удалось сделать ещё в Париже по нелепой случайности) вынужденным, спасаясь от преследования гестаповских ищеек, эмигрировать в СССР. Повторяю, это наши предположения, но они вытекают из логики жанра. А понадобились эти догадки для того, чтобы подчеркнуть, что вопреки утверждениям репрессивных органов об отходе писателя от партийной линии в литературе, Ясенский даже этим логически построенным нами фрагментом как бы доказывал правоту неоднократно высказываемого Сталиным и окончательно сформулированным им на январском — 1937 года — пленуме ЦК тезиса о том, что шпионы и вредители проникли «почти во все наши организации …даже на ответственные посты» (Есть ли лучшее подтверждение лояльности режиму со стороны писателя!) Правда, и судьбе самого Бейля на его новой родине можно тоже не завидовать: из эмигрировавших из Германии в СССР по политическим мотивам 1400 немецких коммунистов 178 были расстреляны как иностранные агенты. Нам не дано предугадать, попал ли в их число герой романа, но такая версия не исключается. Скобки закрываются.
В общем и целом слишком небольшой промежуток времени в России охватывают события, изображенные в романе, чтобы делать далеко идущие выводы. Ясно, что к эпиграфу о равнодушных они никакого отношения не имеют: даже наоборот, здесь впору говорить об ортодоксальных коммунистах, слепо придерживающихся основ марксистского учения и фанатиках.
Первая и единственная часть неоконченного романа Ясенского состоит из 7 глав: первые три главы посвящены событиям в России, остальные описывают жизнь разных социальных слоёв в Германии и Франции. Именно из событий в Германии вытекают истоки автоэпиграфа о пагубных для общества последствий равнодушия. Два основных литературных героя — они знали друг друга ещё со школьной скамьм — уже знакомый нам коммунист Эрнест Бейль и ученый-антрополог Роберт Эберхардт, который ещё и талантливый журналист, едко высмеивающий в своих памфлетах ученых-расистов, поддерживающих нацистскую пропаганду об арийской «высшей» расе господ и «низшей» расе недочеловеков.
И вот нацисты у власти. Позже мы постараемся дать объективную картину этого исторического эпизода и описать тайные пружины механизма, приведшие к такому исходу. А пока… дадим слово писателю, объясняющему реакцию немецкого обывателя на события в Германии после поджога рейхстага:
«Горевать особо не о чём! Эта досужая говорильня, эти ежемесячные новые выборы всем успели изрядно надоесть. Германии необходимо правительство сильной руки, которое положило бы конец партийным раздорам и поставило бы на ноги хозяйство. Дальше так продолжаться не может! Если это сумеет сделать Гитлер, пусть будет Гитлер! Он должен сказать всей стране, как в начале войны сказал кайзер: «Я не знаю партий, есть только немцы!»
Этот своеобразный манифест поддерживали почти 60% немецкого общества, все, кроме сторонников социалдемократов и коммунистов. Но надеждам прекраснодушных не суждено было сбыться: два новых декрета «В защиту народа и государства» и «Против измены германскому народу и преступных происков» от 28 февраля 1933 года отменили остатки Веймарской конституции. Отныне немецкому народу, о законопослушании которого ходили легенды, (ещё раз позволим себе небольшое отступление: примерно, в те же 30е годы И. Сталин, беседуя, кажется, с немецким писателем Эмилем Людвигом — следует отметить, что именно тогда Сталин особенно охотно давал интервью западным прогрессивные деятелям культуры с целью придания своему режиму «человеческого обличья», подчеркивая эту черту — законопослушание — германского национального характера, вспоминает, что ещё до Первой мировой войны гамбургские социал-демократы опоздали на съезд своей партии, потому что, приехав в Берлин, они долго искали на вокзале контролёра, которому, по существовавшему в то время закону, должны были при выходе с вокзала сдать свои проездные билеты), впредь настоятельно не рекомендовалось иметь своё мнение!
«Когда же началась массовая «охота на ведьм», — продолжает Ясенский, — эти «прекраснодушные» благоразумно заперлись в своих квартирах, плотно занавесив окна. Они старались не выглядывать даже на лестницу, по которой коричневые преторианцы волокли вниз окровавленных марксистов и евреев.»
Сделаем ещё одно отступление. Поразительно, что несмотря на то, что роман Ясенского был опубликован только в 1956 году, совершенно независимо от него немецкий философ и поэт, пастор Мартин Нимёллер ( 1892–1984 ), будучи узником концлагеря Дахау с 1941 по 1945 годы, в 1946 году написал свой манифест равнодушных, совпадающий с ясеновским, как две капли воды. Он был опубликован в начале 1955 года в стихотворной форме:
Когда пришли за коммунистами, я промолчал, потому что я не был коммунистом. Когда пришли за социал-демократами (и далее за профсоюзными лидерами, евреями, католиками — Э.М), я промолчал, потому что я не был социал-демократом (и далее профсоюзным лидером, евреем, католиком — Э.М).
Когда же пришли за мною, уже не было никого, кто мог подать голос в мою защиту.
Вот они, плоды равнодушия, результаты «заговора равнодушных».
В числе первых жертв этой нацистской вакханалии оказался и Роберт Эберхардт: нацисты не простили ему памфлеты, высмеивающие их расовую теорию. После первого своего ареста, выйдя из гестаповского застенка на свободу благодаря вмешательству родственников своей невесты Маргарет, он с горечью исповедывался Эрнсту Бейлю:
«Я знал, что они глупы, но я не знал, что они звери… Кому нужны мои ископаемые человекоподобные животные, когда здесь, рядом, по Берлину целые их стада гуляют и охотятся на людей.
О, теперь я напишу книгу.. О поджоге рейхстага, и не только об этом…Она откроет глаза всему миру. Она разрушит, наконец, заговор равнодушных. Я знаю, что мы — вот и я и все те, кто, как и я, чуждался политики, кто пытается ещё сейчас соблюсти преступный нейтралитет, — повинны в катастрофе, которая постигла Германию. Я так и назову эту книгу « Заговор равнодушных». Я докажу им, что только с их молчаливого согласия возможно это беспримерное торжество низости, тупоумия и злодейства. Они увидят и ужаснутся».
Немного оправившись после пыток в гестапо, Роберт и Маргарет, опять-таки с помощью влиятельных родственников, выехали в Швейцарию, где ученый вплотную занялся писанием задуманной книги. Впоследствии Маргарет рассказывала Эрнсту:
«Это была необыкновенная книга. Не книга, а скорее страстная обличительная речь. Сухие факты и документы, озаренные ненавистью и возмущением звучали в этом контексте, как эпиграфы из Дантова «Ада». Его ( Роберта) едкий сарказм, его врожденный талант памфлетиста прозвучали во весь голос».
И в этом эпизоде мы видим сходство взглядов на борьбу с коричневой чумой у совершенно разных писателей: абсолютно независимо друг от друга они дают одинаковые ответы. Вот что пишет Лион Фейхтвангер в романе «Изгнание» (написан в 1938 — 1939 годах), посвященном жизни в Париже немецких политэмигрантов, о разной роли писателей и журналистов в деле изобличения фашизма:
«Художник имеет право работать даже тогда, когда он не ставит перед собой конкретной цели, работать для того, чтобы выразить своё «Я» в искусстве и сделать его достоянием всех ,и это сообщает его работе смысл; но деятельность журналиста преследует определенные, достижимые цели.»
Не правда ли, невооруженным глазом тут прослеживается своеобразная перекличка между журналистом и памфлетистом… Закончив книгу, Эберхардт предпринял попытку опубликовать свой труд. Ряд издательств предложили свои услуги: ученый выбрал американское, которое обещало публикацию книги сразу на семи языках. Перед подписанием договора представитель издательства предложил провести обсуждение книги с группой журналистов в окрестностях Базеля. Роберт поехал и… не вернулся в назначенный срок: это оказалось ловушкой. Он был похищен агентами нацистов, тайно вывезен в Германию и брошен в концлагерь Дахау. Позднее в печати появилось якобы его покаянное письмо, что он отдает себя в руки правосудия, осознает свои ошибки и т.д. и т.п. Затем, после совершенного над ним физического насилия, Роберт был выпущен из Дахау как отработанный, никому уже не нужный материал, но, не будучи в силах перенести позора, покончил жизнь самоубийством. Рукопись исчезла, книга, разумеется, так и не увидела свет… Когда Эрнст Бейль по своим каналам выяснил реальную ситуацию, он реабилитировал доброе имя ученого на массовом митинге французских рабочих, посвященном памяти жертв нацистского режима. Вот такая грустная история, к сожалению, не до конца рассказанная Бруно Ясенским.
Выше мы обещали к писательскому видению исторического процесса Ясенским, что именно помогло нацистам прийти к власти в Германии, добавить некоторые реальные детали этого самого исторического процесса, пользуясь преимуществом накопленных знаний за прошедшие годы после написания романа. (Повторяю, писатель был современником описываемых событий и не мог знать всей подноготной).
Начнем немного издалека. Хотя фашисты впервые пришли к власти в Италии еще в 1922 году, советские большевики далеко не сразу осознали угрозу, исходящую от них. Большевики считали, что фашизм с его идеологией подавления прав и свободы трудящихся явится последней каплей терпения рабочего класса и побудит его к пролетарской революции. Главным же противником в европейских странах для коммунистов считалась социал-демократия. Почему?
Пришедшие к власти после Первой мировой войны партии с-д в Германии, Англии, Австрии и др. странах провели ряд реформ в интересах рабочего класса, завоевав тем самым большую популярность для себя и превратились в серьезных конкурентов компартий. Для руководства сторонниками советских большевиков за рубежом и координации совместных действий против их противников был создан в 1919 году в Москве 3й Коммунистический Интернационал — Коминтерн.
Немецкие же нацисты, стремясь к влиянию на рабочий класс, придавали своей идеологии соответствующий оттенок: их партия получила название Национал-социалистическая немецкая рабочая партия. И их старания не пропали даром: из Коминтерна постоянно шли указания в адрес ГКП обрушивать главный огонь критики на социал-фашистов — такой ярлык в Москве приклеили социал-демократам.
На 6-м Конгрессе Коминтерна в 1928 году в Москве было заявлено, что нет принципиальной разницы между фашистской диктатурой и либерально-буржуазной демократией, за которую ратуют социал-демократы. Такая установка Коминтерна роковым образом повлияла на тактику мирового коммунистического движения накануне прихода Гитлера к власти.
Дальнейшее развитие событий подтвердило ошибочность такой и тактики и стратегии. Так, в апреле 1931 на заседании исполкома Коминтерна председатель КПГ Эрнст Тельман, оценивая результаты сентябрьских — 1930 г. — выборах в рейхстаг, заявил, что полученные нацистами почти 20% голосов, являются максимумом их успеха, но на выборах в 1932 году нацисты добились уже 37% голосов. Между прочим, даже и тогда союз коммунистов и социал-демократов мог остановить фашистов, однако заместители Тельмана Нейман и Реммеле, призывающие к такому союзу, по указке из Москвы были смещены со своих постов и отозваны якобы для работы в Коминтерне, а после прихода Гитлера к власти репрессированы и расстреляны. А КПГ провела совместно с нацистами в том же 1932 году забастовку транспортников в Берлине!
Финал предвыборной стратегии Коминтерна, действующего по указке Сталина известен: 30-го января 1933 года в полном соответствии с действующей конституцией Веймарской республики Гитлер был объявлен рейхсканцлером, т.е. главой исполнительной власти… Думаю, стоит ненадолго вернуться к основной, литературной теме. Ведь целью Ясенского было показать разрушающее действие аполитичности на общество и выразить надежду на то что:
«Фашистская язва исчезнет с лица земли в тот день, когда будет разбит заговор равнодушных, когда тысячи людей перестанут оказывать поддержку палачам одним фактом своего нейтралитета».
Но историческая действительность оказалась намного сложнее. Придя к власти и всячески разыгрывая карту реваншизма, демонстрируя намерение аннулировать условия позорного для Германии Версальского договора, нацисты занялись милитаризацией экономики и созданием миллионной армии, что резко сократило безработицу в стране. Это обстоятельство, а также беспощадное уничтожение своих политических противников, значительно уменьшило социальную базу протеста, несмотря на то, что свыше 60% населения Германии, как уже отмечалось выше, никогда не голосовало за нацистскую партию на выборах. И нужно сказать, что нацисты преуспели в своих действиях: за 12 лет существования своего режима они превратили одну из самых культурных и образованных наций Европы в общество расистов и врагов человеческой цивилизации, в общество убийц мирных жителей и беспринципных мародеров. Гитлеровский режим сумел, сочетая идеологию Макиавелли и жестокую диктатуру, через посеянный им страх, внушить любовь к своему лидеру в широких народных массах, что, несомненно, сказалось и на живучести нацистского режима.
Даже в 1944 году, когда военное поражение Германии стало очевидным, когда на Восточном фронте были перемолоты лучшие кадровые дивизии вермахта, а Красная Армия завершила изгнание врага с территории СССР и вступила в порабощенную фашистами Европу, неся ей освобождение; когда союзники по антигитлеровской коалиции уже высадились в Нормандии, и тысячные армады тяжёлых бомбардировщиков англо-саксов еженощно уничтожали целые города и промышленные узлы Германии; даже тогда военная промышленность этой страны достигла максимума объёма выпускаемой военной техники и боеприпасов. Понятно, что своими силами немецкий народ ликвидировать «фашистскую язву» даже ценою разрушения «заговора равнодушных», на что рассчитывали литературные герои Ясенского, был не в состоянии. Только военное поражение фашизма освободило Германию от коричневой чумы!
От исторической темы возвращаемся к литературной, к заявленной в начале нашего повествования цели: в чем же состоит загадка эпиграфа к роману «Заговор равнодушных»?
Как уже отмечалось выше, писателя Роберта Эберхардта и его произведения «Царь Питекантроп Последний» не существует в природе. Это плод творчества самого Бруно Ясенского. С этим тоже всё вроде бы ясно. Но чем же руководствовался писатель, идя на столь необычный шаг и на чьё авторство вынесенных в эпиграф к роману слов мы, читатели, должны ссылаться?
Как известно, автоэпиграф — это придуманный эпиграф, как будто из другого произведения, но на самом деле написанный специально для этого случая, это эпиграф за авторством литературного героя. Но из проведенного анализа романа видно, что в самом романе нет дословно той фразы, которая фигурирует в эпиграфе: там речь идёт о том, что безобразие на земле творится с молчаливого согласия равнодушных, аполитичных людей, а в эпиграфе эта мысль приобретает более чеканную, более афористичную формулировку — тут уже утверждается, что равнодушные люди опаснее не только тех друзей, которые предают, но и врагов, которые убивают. Это более глубокая мысль, и не зря она стала воистину крылатой фразой, которая зажила своей собственной, обособленной от романа жизнью, но я бы даже добавил, что она не только совершила триумфальное шествие в сознании огромной части общества, но и заслужила право на бессмертие, подобно шекспировской драматургии, не оставляющей человечество равнодушным уже около пяти веков
И, в заключение, выражая, разумеется, только своё личное мнение, я считаю, что мы, цитируя слова из эпиграфа к роману, должны ссылаться на авторство Роберта Эберхардта по нескольким причинам:
Во-первых, не будучи вынесенной на столь видное место, эта мысль не приобрела бы свою афористичность, да и просто могла затеряться на страницах романа. Во- вторых, мы должны считаться с волей автора, с его желанием считать автором эпиграфа именно этого литературного героя. В-третьих, автор, приписывая эти слова не существующему произведению, как бы выполнил посмертную волю своего литературного героя, который мечтал о том, что издание его книги «откроет глаза все миру и разрушит, наконец, заговор равнодушных».
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer1/emalinsky/
