Кто верит в Магомета, кто — в Аллаха, кто — в Исуса,
Кто ни во что не верит — даже в чёрта назло всем…
В. Высоцкий
…А еще многие верят в МИРОВОЕ ГОСПОДСТВО. Верят по-разному.
Некоторые о нем мечтают, думают, что стоит только появиться ну очень большому начальнику, так он ужо сумеет навести полную гармонию, издать самый мудрый и справедливый закон, наказать злых и защитить добрых, в общем — устроить земной рай. Прообразом воплощения этого идеала видится им ООН или, как минимум, ЕС.
Другие, напротив, боятся его как огня, представляя чем-то вроде Оруэлловского «1984», где все только и знают, что шпионить друг за другом, и некуда укрыться от недреманого ока «Старшего Брата».
И наконец, достаточно распространена позиция готтентота из анекдота: Если я чужих жен и коров краду, то это добро, а если у меня украли — то зло. Примерно таково мировоззрение анонимных авторов «Протоколов сионских мудрецов». Сочинен сей опус был аккурат, когда Империя Российская норовила крест на Святую Софию водрузить и вообще весь мир облагодетельствовать своей широкой душой. Сильно патриотические жаждали мирового господства для себя и были в ужасе от перспективы, что оно может достаться кому-то другому.
Не отставали от них в этом смысле коминтерновцы, как засвидетельствовано в «Месс-Менд» — известной советской сказке 20-х годов — а также нацисты.
Но ни тем, ни другим, ни третьим, ни сегодняшним продолжателям их идей, непонятно, что бояться мирового господства столь же глупо, как и жаждать его. Бессмысленно спорить, хорошо оно или плохо, потому что оно в принципе невозможно. Хотя есть все основания опасаться последствий подобных попыток, но об этом — ниже.
Неудивительно, что этого не понимают выпускники американских университетов: там верят в белые привилегии, в искоренение СО2 в право на транссексуальность и прочую мистику, но уж мы-то, совки бывалые, должны бы собственному опыту доверять больше, чем сказкам СМИ, а вот поди ж ты…
Мировое господство во всех доступных описаниях — господство не количественное, а качественное. Не просто жизнь всего человечества по единому закону, но регламентация вплоть до мелочей, полное устранение конфликтов и преследование за мыслепреступления. Ведь мы все это проходили в масштабе пусть не общечеловеческом, но в обширной поликультурной империи, так что к нашему опыту безусловно стоит прислушаться.
Итак: отчет об опыте построения абсолютной власти.
* * *
«Они злы?»
И Хирон качал головой.
И спрашивали:
«Они добры?»
И Хирон снова качал головой и говорил:
«Они радостны. И гневно карают омрачающих
радость богов. Ненавистен им тот, кто тревожит
Олимп, и отвечают они нарушителям огнем и потопом».
Я.Э. Голосовкер
В 1917 году большевики захватили в России государственную власть, вернее сказать, подобрали — она просто валялась на дороге. Но это для них была не цель, а средство. Собрать рассыпающуюся империю удалось, хотя не полностью и не сразу, но и это было не главное. Главное было сделать власть абсолютной, дабы перекроить и перелицевать не только общество, но и каждого индивида, и перейти от предыстории к истории человечества, где все станут равны, добродетельны и счастливы.
Свобода есть осознанная необходимость. Понятно, что поступки, ожидаемые от «нового человека», человеком «старым» не могут осознаваться как необходимые, его надо постоянно принуждать совершать поступки, которые по его мнению либо вредны, либо, как минимум, бессмысленны.
Потомственный крестьянин не будет по своей воле пахать и сеять в сроки, указанные райкомом, инженер-путеец не позволит бить рекорды, перегружая товарные поезда, а биолог не станет выверять результаты экспериментов по диалектическому материализму. Значит, над крестьянином надо поставить председателя колхоза, над путейцем — инструктора обкома, а над биологом — марксистского философа.
Все эти люди получают власть в области, в которой ни фига не смыслят, а ответственность за результаты своей деятельности несут не перед тем, кто с голоду помрет от неурожая, свалится с поездом под откос или не получит необходимых лекарств, а исключительно перед вышестоящим начальником, который в деле смыслит еще меньше.
Вот он — самый главный, самый необходимый и безошибочно определяющий признак БЮРОКРАТИИ. Деятельность бюрократа оказывает влияние на природу и общество, но вот обратное влияние имеет место далеко не всегда, и даже если да, то с большим запаздыванием и не обязательно адекватное — помните старую хохму насчет «наказания невиновных и награждения непричастных»?
Бюрократ зависит не от реальных результатов своей деятельности, но исключительно от того, что думает о нем другой бюрократ, на ступенечку выше. Поэтому наверх он будет сообщать не то, что происходит на самом деле (зачастую ему этого и не понять), и даже не то, что уразумеет, а то, что, по его мнению, хочет услышать начальство. Так, со ступеньки на ступеньку, до самого верху дойдет сообщение совершенно фантастическое — испорченный телефон. Канал информации снизу вверх забит прочно и безнадежно.
Не работает и канал сверху вниз. Издаваемые распоряжения слишком часто попросту иррациональны, и потому оптимальная реакция на них — защитная: на любой сигнал встать по стойке «смирно», руки по швам, и гаркнуть: «Будет сделано!», — после чего спокойно продолжать заниматься своими делами — отчет начальство ужо нарисует, ему за то и зарплата идет. Если же это по какой-то причине невозможно, результаты бывают катастрофическими.
Даже самый жестокий крепостник не выгребал у крестьянина подчистую весь урожай, потому что и на будущий год кушать захочется, а откуда ж оно возьмется, если семенной фонд исчезнет и мужики с голоду перемрут? Помещик нес ответственность перед своей семьей и рабочим местом (военным или чиновничьим), которое обязан был обслуживать на доходы от имения. А вот украинский бюрократ тридцатых годов прошлого века отвечал только перед московским наркомом, который его и семью его обеспечивал, пусть и не слишком жирно, так что бюрократу было глубоко плевать на голодомор в деревне, и знать ему про то было незачем.
Из вышеописанного следует, что результат деятельности бюрократического учреждения вовсе не обязан совпадать с его официальным предназначением. Независимо от названий и инструкций всегда и везде оно будет стремиться к трем главным взаимосвязанным целям:
-
Увековечить проблему, для решения которой было создано.
Прямым делением размножать число своих сотрудников (см. «Законы Паркинсона»).
Использовать имеющиеся и создавать новые возможности для взяток — будь то деньгами, услугами или борзыми щенками.
Результаты своей деятельности в реале бюрократы попросту не принимают в расчет. У Михаила Кольцова (он же Мигель Мартинес, в девичестве Моисе́й Ха́имович Фри́длянд) есть замечательный фельетон «К вопросу о тупоумии» — некая бюрократическая инстанция направила в подчиненную инстанцию директиву, ее поняли неправильно, распоряжение получилось абсурдное, но его стали выполнять, и даже случившееся в ту пору начальство из других контор (типа, например, прокуратуры) и не подумало возражать или уточнять. За полсотни лет до того Салтыков-Щедрин глубокомысленно отметил: «Негодяев принадлежал к школе так называемых «птенцов», которым было решительно все равно, что ни насаждать«.
Не мудрено, что бюрократическое управление порождает великое множество конспирологических теорий, призванных объяснить бессмысленность или прямую вредоносность его деятельности. Но это ошибка — бюрократы вовсе не закоренелые злодеи, и никакой всемогущей «закулисы» за ними нет. По-настоящему опасными становятся они только, заметив противодействие своим истинным целям, как указано выше: увековечению проблем, организации взяток и размножению кадров.
Такими были они всегда, но прежде знали свое место и в отведенных рамках приносили больше пользы, чем вреда. Увы, современное западное общество — организм, пораженный раком. Раковое заболевание — это нарушение равновесия: одна какая-то клетка внезапно сходит с ума и принимается бесконтрольно размножаться, тесня и удушая все другие-прочие. Такой раковой опухолью стала бюрократия в современном мире. Причем, летальной, неоперабельной стадией является то, что Ханна Арендт называла «тоталитаризмом» — слово это многозначное, сегодня им любят обзывать даже запрет перехода на красный свет, но на самом деле классические проявления — большевизм и нацизм.
Бюрократическое правление идеально совмещается с утопией, потому что утопия неосуществима, а бюрократии это безразлично с точки зрения результата и даже выгодно с точки зрения взяток, которые удобно вымогать за неисполнение принципиально неисполнимых требований. Для власти, претендующей на абсолютность, бюрократ — главная и единственная надёжа и опора, при ней он расцветает количественно и качественно.
Централизованного управления экономикой в природе не существует. Во-первых, никаким компьютером, сидя в Москве, все сапожные гвозди во Владивостоке не пересчитаешь, а во-вторых (что гораздо важнее) централизованная экономика не предусматривает технический прогресс: скажем, план нацелен на полное удовлетворение потребности населения в видомагнитофонах, а тем временем какие-то вредители компакт-диски изобрели. Надо, значит, всю производственную цепочку пересматривать, а там завязки, а там поставки, а тут инструкции, а здесь чиновники… пока разобрались, ан, глядь, уже и флешки подоспели.
Даже самому отъявленному жидоеду при проклятом царском режиме не приходило в голову, всякому Мойше-портняжке предписывать, сколько в месяц штанов пошить, да у какого Хаима закупать пуговицы, до такого додумались только большевики. В результате товарный голод, он же дефицит, стал верным спутником советского человека, а тут еще и перевыполнение…
Вдумайтесь только в эти слова: «перевыполнение плана». Ежели, скажем, тому же Мойше предписано в месяц выпустить 20 пар штанов, на них же и материал заказан, а повышенные обязательства велено брать на 25, то… из чего их кроить? То ли в порядке экономии каждую пару с одной штаниной делать, то ли на сырье пустить собственный лапсердак.
Логика всеобщего и полного дефицита, на первый взгляд, обеспечивает бюрократии, монополизировавшей право распределения, всю полноту власти над всяким смертным, производящим и/или потребляющим реальные ценности, с возможностью чего угодно требовать за право жевать любую пищу, читать любую книгу, обладать любым квадратным метром жилплощади, но… вышло все не так.
Объекты эксперимента по выведению нового человека инстинктивно нащупали способ выживания, который за сто лет до того описал Салтыков-Щедрин:
«Район, который обнимал кругозор этого идиота, был очень узок; вне этого района можно было и болтать руками, и громко говорить, и дышать, и даже ходить распоясавшись; он ничего не замечал; внутри района — можно было только маршировать«.
— Просто-напросто, вся экономика стала теневой, рынок стал черным, а «плановое хозяйство» ушло в узкую область «обнимаемого кругозора» бюрократа, где не требовалось обратной связи.
Да, теневая экономика и черный рынок существовали и прежде, но никогда прежде не охватывали они так плотно все хозяйство страны. В такой ситуации коррупция не просто следствие того, что все мы всего лишь люди, и мало кто удержится от соблазна, использовать зависимость ближнего своего — помните, у Некрасова:
В третий раз понять я дал:
Будет — гривна со ста,
И воскликнул генерал:
«Это — очень просто!»
И не того даже, что у бюрократов коррупция не простая, а системная, помните у Петрушевской:
ГИБДД наряд, он, может, сам не рад,
Начальству должен сдать
Он тысяч пять — и не рублей.
А прежде всего потому, что без черного рынка плановая экономика вовсе развалится к чертям. Невозможно взаимодействовать иначе, чем по принципу «я — тебе, ты — мне», и как-то незаметно переходит коррупция в мафию, а где мафия — там и нравы бандитские, и длинный язык укорачивают финкой.
Но то — экономика. А как там прочее? Вот, к примеру, наука. Помните историю с генетикой-кибернетикой? Ну, на самом-то деле они были не одиноки, разгромила родная советская власть и лингвистику, и психологию, и биологию… Физика, правда, почти уцелела, поскольку Сталина удалось уговорить, что без нее мирового господства не завоюешь, а то бы тоже под нож пошла. А почему?
Потому, что наука — это спор, дискуссия, гипотезы и дерзновение мысли. Но по правилам большевистской игры правильный образ мыслей доступен только им одним, сиречь начальнику. И как же, по-вашему, самый большой начальник с образованием в объеме неоконченной духовной семинарии спор Лысенко с генетиками рассудить должен? Он бы и хотел как лучше, да где ж ему разобраться? А признать, что он в каких-то вещах ни уха, ни рыла — не просто обидно лично гению всех времен и народов. Это основу подрывает — если есть что-то для власти непостижимое, то на каком основании она желает быть абсолютной?
Несколько сложнее обстоит дело с культурой, о вкусах не спорят, к тому же «У поэтов есть такой обычай/В круг сойдясь, оплевывать друг друга» (Д. Кедрин). Первое послереволюционное поколение вполне искренне воспевало утопию, но у второго уже явно прослеживаются трагические нотки, а последнее советское поколение литераторов не зря именовалось поколением дворников и сторожей. Много ли книг, ставших для нас «культовыми», издано было в России официально? Большинство оказалось либо запретным (сам-и тамиздат), либо полузапретным, типа бардовской песни. Официальную культуру мы игнорировали.
Политика… Ну, какая вообще может быть политика там, где все проблемы общества решены раз и навсегда? Не знаю даже, как обозначить процесс поддержания целостности империи, от Эстонии до Туркмении, при всех различиях в традициях и культуре. Официальная версия гласила: национальное по форме, социалистическое по содержанию, в реале же было наоборот. По форме были вынужденные компромиссы — где-то паранджу отменили, где-то группу хуторов как бы объединили в колхоз — но жить-то продолжали по содержанию своему, родному, отношения друг с другом строили по традиции, а посторонних близко не подпускали, и ничего с этим сделать было невозможно.
В «Архипелаге ГУЛАГ» есть эпизод: ссыльные чеченцы объявляют кровную месть (одному из своих), весь многонациональный поселок об этом знает, знает и причину, и потенциальную жертву, но сделать никто не может ничего. Причем, времена-то еще сталинские, полномочия у начальства, считай, безграничные, а оно старательно изображает известный марш трех обезьян: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу.
В итоге абсолютное господство в общеимперском масштабе кристаллизуется в две параллельных, практически не соприкасающихся реальности: в одной план перевыполняют, в другой работают цеховики; в одной первым авиатором был дьяк Крякутный, в другой все инновации из-за границы крадем; в одной «секретарскую литературу» миллионными тиражами издают и в макулатуру сдают, в другой «эрика» берет четыре копии, и расхватывают их как горячие пирожки; в одной процветает дружба народов, в другой тов. Астафьев в Грузии пескарей ловит.
Намеривались, значит, господа большевики власть свою над обществом абсолютной сделать, а в результате стало оно, по сути, неуправляемым, т.е. частью атрофировалось, частью разучилось ловить мышей, частью же управлялось, только не большевиками идейными, а паханами блатными, которые повиновения, конечно, требуют, иной раз вплоть до высшей меры, но их решительно не интересуют ни мыслепреступления, ни выведение нового человека.
Бюрократию это волновало не слишком, поскольку информация — что к ней, что от нее — практически не поступает, в «обнимаемом кругозоре» не может быть ни перемен, ни проблем, а происходящее в реальности для бюрократа, как указано выше, значения не имеет. Чтобы побудить его изменить хотя бы терминологию, потребовалось землетрясение воистину планетарного масштаба.
Экономический коллапс, поражение в гонке вооружений, распад империи, но… вскоре выяснилось, что уже поздно. Чем дольше пробыло сообщество под бюрократической властью, тем меньше у него шансов на последующее выживание. У Польши, Узбекистана и Чечни общего друг с другом немного, но у каждого из этих народов нашлись силы стряхнуть иго утопии и идти своим путем. У них развивается культура, у них рождаются дети.
В России все иначе.
* * *
Ты начальник — я дурак,
я начальник — ты дурак.
От работы лошади дохнут.
Прошла весна, настало лето —
Спасибо Партии за это!
Из советского фольклора
Знаете ли вы, что такое «выученная беспомощность»? Выученная беспомощность — психическое состояние, при котором живое существо не ощущает связи между усилиями и результатом. Это явление открыл Мартин Селигман в 1967 году.
Советский человек был тотально зависим. Не то чтобы он вовсе не мог заиметь продукты, одежду, квартиру или работу, нет, в большинстве случаев он это таки получал, просто шансы практически не определялись его усилиями. В городе М сахар выдавали по талонам, в городе N — ни за какие деньги нельзя было достать молока, на военном заводе А общежитие для малосемейных давали только физикам, на заводе В — только математикам, НИИЧАВО строило жилье, а НИИКАВО почему-то нет… Единственно везением объяснялось, почему одного цеховика или мафиози посадили, другого — нет, хотя занимались они совершенно тем же самым, и всем это было известно.
После смерти «Главного Конструктора», Сергея Павловича Королева — его ведущие инженеры вздыхали: «Новый-то он, чего — слабак. Вот перед ТЕМ-то генералы дрожали!». Казалось бы — что им за дело, кто перед кем дрожит, сами-то они высокопоставленные технократы, обеспечены, уважаемы… чего ж им более? Но, знаете, все-таки не хлебом единым… хочется человеку, чтоб работа его пользу приносила, давала результат. Советские инженеры с многолетним стажем знают по опыту: генералов дрожать не заставишь — работать толком не дадут, такой уж им предел положен.
Когда несколько поколений подряд из-за аккуратно повторяющихся «денежных реформ» убеждаются в полной бессмысленности попыток накопить «на старость», а в магазинах кроме водки один «завтрак туриста», на результат работать стимула нет. Остается только зарплату пропивать и уповать на завтрашнюю грошовую пенсию.
Человек, рожденный совком, с молоком матери впитывает уверенность, что от него ничего не зависит, и усилия имеет смысл тратить разве что в таком (небольшом) количестве, чтоб до вечера дожить, избыток все равно отнимут. Таковы правила игры, и если кто-то имеет больше, вероятно, у кого-то отнял, или, в крайнем случае, сумел ловчей других спрятать от отнимающих, никаких других способов разбогатеть в советском обществе не существует.
И всякий, кто несет в голове такую картину мира, никогда другого общества не создаст. Он вечно будет ожидать и требовать всего от начальника, ненавидеть его за то, что у того паек жирнее, но не за то, что начальник лишает его возможности создать матценности для увеличения пайка. Он понимает только «игру с нулевой суммой», т.е. некую постоянную сумму богатства, которую можно только переделить, но не увеличить. Один однокурсник объяснял мне когда-то, что основная проблема политэкономии социализма — поделить три пары штанов на сто человек при ограничительном условии наказания концлагерем за любую попытку пошить четвертую пару.
Понятно, почему СССР кончил так, как он кончил, и почему у России немного шансов вырваться из этого порочного круга. Понятно, почему не в пример больше шансов у Польши, которая с самого начала воспринимала навязанные советские порядки как «русские», а на Россию у нее уже лет 500 большой желтый зуб.
А вот непонятно, какой смысл начинать танец на российских граблях для Америки, Германии или Франции.
* * *
Тех же щей — да пожижже влей!
Русская поговорка
Они хотят перемен. Каких именно, понять мудрено, но в конечном итоге все сводится к призыву: «Обнимитесь, миллионы!», и чтоб побольше бесплатных пряников, а неравенства чтоб поменьше. И никакими примерами из самой недавней истории их не убедить, они уверены, что предшественники просто не так брались за дело. Помню, пыталась я как-то доказать весьма левой католической даме, что вся-то их «теология освобождения» есть не что иное как слегка подкрашенный ленинизм и будут им в результате только реки крови и горы трупов, но она победоносно парировала, что Ленин-де все это без молитвы творил, а ежели бы с молитвой, то наверняка никаких бы трупов не было, а было бы сплошное благорастворение воздухов и изобилие плодов земных.
Можно, конечно, вспомнить про коминтерновских агентов влияния, Франкфуртскую школу, про ООН— овскую коррупцию и соросовские миллионы, но западная левая не так уж неправа, утверждая, что у них «другой социализм», они действительно ни у кого не заимствовали, но на свой манер, к той же пропасти нашли дорогу сами. Пока неясно, будет ли и у них неизбежным этапом большевистско-нацистский демоцид, или же репрессии ограничатся просто строгим «запретом на профессии» для непокорных, но для саморазрушения общества этого достаточно.
20-й век был для Запада веком сплошных и болезненных разочарований. Радостные ожидания победы гуманизма, разума и всемирного правительства обернулись двумя мировыми бойнями, научно-технический прогресс породил прежде всего атомную бомбу, ну очень мудрое регулирование экономического развития вызвало череду чудовищных кризисов…
…С одной стороны действительно жить становилось, вроде бы, лучше и веселее, но с другой это происходило как бы вне зависимости от собственных решений и усилий каждого, пособие получить становилось проще, чем заработать самому. Поднималась волна «выученной беспомощности», и жизнь теряла всякий смысл. Вот в этой ситуации безвременья и упала власть в руки того самого «глубинного государства», как в России — большевикам. Но если в авторитарной и жестокой России эта власть выражалась в основном в «закручивании гаек», то в обители гуманизма ее основным методом оказалась — наоборот — раздача всяческих бесплатных пряников. На первый взгляд — две вещи несовместные, но…
Оба метода объединяет самый важный аспект: и тут, и там решения принимаются без малейшей попытки учета практических результатов, но с усиленной пропагандой благородных намерений через полностью подвластные СМИ. Ликвидация кулачества как класса нужна, чтобы уничтожить последний очаг эксплуатации и привести к всеобщему равенству (а кушать чего будем… ну, это мелочи). Неограниченная иммиграция из других народов, языков и культур даст всем людям равные возможности и откроет пути взаимопонимания (а «параллельные общества» и террор… ах, да ерунда, само рассосется).
На самом же деле то и другое в равной мере есть не что иное как фабрика бюрократических рабочих мест — предколхоза, инструкторы, контролеры в России, и регистраторы, раздатчики пособий и жилья, организаторы языковых курсов и т.д. в Европе. А что потом? Потом — известное дело, рай земной, все возлюбят друг друга и булки на елках вырастут.
Еще один бесплатный пряник: высшее образование для всех желающих даром, а в Америке к тому же и без приемных экзаменов для тех, кто подсуетился родиться в правильной расе. В результате получаются либо как в блаженной памяти четвертом управлении: полы паркетные — врачи анкетные, либо открываем кучу спецвузов и спецкафедр и щедро раздаем дипломы на гендерно-глобальнопотепленные темы — по крайней мере не опасно для чьей-то жизни, но зато напряженка с рабочими местами для выпускников.
Выходит, места эти надобно сотворять все многочисленнее, все причудливее, и под эту необходимость прилежно подводится теоретическая база. Вот откуда и университетская мода на недо-и перемарксизм, и моральное табу, наложенное на сравнение большевизма с нацизмом (Ах, что вы, что вы! Они же совсем разные слова говорили!), и страстная надежда на «всемирное правительство», т.е. мировое господство премудрой бюрократии, которая, ну конечно же, «знает, как надо» и всем сестрам раздаст по серьгам.
На самом деле не знает она ничего. Современная бюрократия — это колония амёб, которая ничего не хочет и ничего не умеет, кроме как жрать и размножаться, да еще — уничтожать всякого, кто встанет у нее на пути. А встанет, рано или поздно, каждый, кто попытается решать реальные проблемы и добиваться реальных результатов.
Почему с таким остервенением накинулось «глубинное государство» на Дональда Трампа? Да он ведь вознамерился, ни много, ни мало, РЕШИТЬ сразу несколько проблем, на которых десятилетиями жировала и размножалась не только американская, но и международная бюрократия: арабо-израильский конфликт, нашествие нелегалов с юга, кризис государственных школ, межрасовые отношения… Да в параллель еще прикрыть парочку бюрократических псевдопроблем-кормушек, типа глобального потепления и посадить некоторых уж совсем оборзевших взяточников.
И если он (или кто-то другой) сумеет это сделать — куда же тогда податься бедному профессионалу-миролюбцу, защитнику прав бесприютных наркоторговцев, теоретику вечной вины белого человека, профсоюзному покровителю малограмотных педагогов, вечному охотнику за СО2? А ежели это бревно с чубчиком, не дай Бог, и вправду безработицу сократит, что ж теперь, вэлферные конторы закрывать прикажете?
Вот тут уже к чертям летят всякие формальности вроде выборов, презумпции невиновности, беспристрастности суда… Тут жмут на все педали, от СМИ до университетов, от уличных погромов до сотрудничества с китайской разведкой. Нет-нет, они вовсе не ставят себе целью разрушение Америки, Европы или назначение Китая мировым жандармом, не ставят они себе таких целей, бо в принципе неспособны целей поставить никаких, у амёбы мозги не предусмотрены.
* * *
Долго у моря ждал он ответа,
Не дождался, к старухе воротился —
Глядь: опять перед ним землянка;
На пороге сидит его старуха,
А пред нею разбитое корыто.
А.С. Пушкин
Вот теперь вернемся к вопросу мирового господства. Если внимательно прочесть все ну очень хитрые проекты с учетом использования мнимой климатической катастрофы и настоящей эпидемии гриппа, станет ясно, что все они сводятся к навязыванию «золотому миллиарду» тотального господства международной бюрократии. Осуществимо ли это? Увы, да.
Но ведь «золотым миллиардом» мир не ограничивается, почему же господство у них называется «мировое»? Видимо, наши прожектеры по умолчанию предполагают, что, подчинившись бюрократии, миллиард останется золотым и по-прежнему будет диктовать свою волю остальному миру. А вот тут-то мы с вами, батенька, и поспорим.
Знаменитое изречение про Сталина, что принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой, страдает, мягко говоря, некоторой неточностью. Принял он Россию с сохой, но не с пустым брюхом, а оставил с надеждой на урожаи с полей Канадчины, Канзасщины и Оклахомщины. Атомную бомбу частью украл, частью стараниями Берии до ума доводил, но в конечном итоге ВПК оказался колоссом на глиняных ногах — знаменитая «перестройка» и весь последующий развал были результатом навязанной Рейганом гонки вооружений, непосильной для бюрократической экономики. В 1913 Россия реально индустриализировалась, а в 2013 оказалась «сырьевой сверхдержавой» со всеми вытекающими.
Бюрократическая власть в исторически кратчайшие сроки любую сверхдержаву разрушит (см. ЕС), и если в самом деле удастся объединить под ее правлением всю западную цивилизацию, то гибель оной неминуема. Не будем гадать, сохранятся ли вообще западные страны и народы, или их затопит волна инокультурных пришельцев, кто в таком случае займет верхнюю ступеньку международной иерархии и как будет организовано его общество.
Чтобы быть жизнеспособным, оно не обязано быть ни демократическим, ни гуманным, зато обязано быть рациональным, расчетливым и не брать в голову утопий типа стрижки всех под одну гребенку, отслеживания «мыслепреступлений» или национализации курей по методу деда Щукаря.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer1/graifer/
