Как трудно приступать к написанию этого эссе… Вот уж столько времени прошло; и надо бы начать, но эпохальная картина притчи об «Иове Многострадальном» давит тяжестью своих смыслов. Впрочем, это осмысление началось давно, сорок пять лет назад, — тогда, в больничной палате, сердце сжимало холодными клещами. И пришлось прекратить чтение этого трагического повествования, ибо оно никак не способствовало выздоровлению, но лишь усугубляло психологическую тяжесть. Однако, как оказалось, отложить удалось лишь до времени, ибо вопросы, заложенные в нём, снова и снова всплывали; они требовали понимания в каждом новом поколении, в каждом человеке, — если он понимает свою жизнь не как случайно «вброшенную в здесь» ( по выражению Николая Бердяева), но как часть осмысленного Творения Творца.
Итак, «книга Иова» как часть Библии — это, конечно же, притча, а не описание истории человека, когда-то жившего в таинственной земле Уц. Её написание остаётся загадкой до сих пор — равно как и её авторство. В иудаизме предполагается, что написал её чуть ли сам Моше-рабейну (Моисей), — тогда получается, что эпос был создан лет за пятьсот до Гомера. С авторством Моисея вопрос остаётся открытым, и вряд ли когда-нибудь закроется. Тем не менее, при утверждении канона книг ТаНаХа — того, что в христианском мире именуется «Ветхим Заветом» — учёные еврейские мужи сочли нужным ввести в этот свод и «Иова», — хотя прямых намёков на иудаизм в этой 42-х главой книге нет (впрочем, главы эти весьма короткие); ощущается только моментами тонкое влияние оного. Если знать, насколько скрупулёзно и строго этот канон утверждался, то возникает справедливое недоумение: как этот свиток вообще туда попал? Неужели только потому, что там на каждой странице подразумевается присутствие Невидимого Бога? С нами не советовались, — поэтому мы оставляем множество вопросов за скобками и попробуем приблизиться к одной из главных тем, которой в той далёкой молодости я просто не знал.
Но не обойтись без изложения — весьма краткого — самой фабулы.
Некий человек по имени Иов был весьма богатым шейхом (Восток, всё ж таки), у него была семья со множеством детей, — но главное его достоинство состояло в его непорочности, справедливости богобоязненности и удалённости от зла (по тексту).
И мир был весьма хорош, и на Иова как на некий образец совершенства (если на земле можно вообразить такое) Господь указал сатане. Но на то он и сатана (в еврейской традиции — Сатан, Противящийся), чтобы во всём вбивать свой клин раздора: «Разве даром богобоязнен Иов?.. Простри руку Твою и коснись всего, что у него есть, — благословит ли он Тебя?» Господь принимает вызов, — и дальше разворачивается душераздирающая трагедия, в которой погибают бесчисленные стада как источник несметного богатства, погибают и дети Иова. ВСЕ дети! Но Иов нашёл в себе силы духа ответить на это: «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь (туда, куда назначено мне — еврейский перевод.). Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!»
Сатан не унимается: это что! — «…А за жизнь свою человек отдаст всё…». И Господь посылает ещё испытание: Иов с головы до ног покрывается зловонной проказой — самой ужасной болезнью того дальнего времени, когда человек буквально сгнивал заживо. Его жена, скорбя с ним и желая ему лучшего, посоветовала проклясть Бога, — что, по тогдашнему верованию, должно было бы ускорить желанную смерть. Но и здесь Иов явил трудно постижимую духовную твёрдость: «Ты говоришь, как одна из безумных. Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?»
Прослышав о бедствиях, постигших Иова, издалека приходят к нему трое друзей, надо полагать, того же социального статуса, тоже шейхи. В скорби все равны, и они «возвысили голос свой (т.е. подняли вопль — А.Б.) и зарыдали; и разодрал каждый верхнюю одежду свою и бросали пыль над головами своими к небу. И сидели с ним на земле семь дней и семь ночей; и никто не говорил ему ни слова, ибо видели, что страдание его весьма велико». Приличия, соответствующие ситуации, соблюдены; явлены не показное сочувствие и тактичность в высшей мере, а «шива» — семидневный траур в полном молчании — говорит за себя.
Закончились первые две главы как пролог к дальнейшему повествованию. А дальше — длинная череда горестных сетований многострадального Иова, перемежающаяся поочерёдно со словами сочувствия друзей и их разумными рассуждениями о возможных причинах такого страшного бедствия.
Но вот, наконец, и концовка, когда Господь напрямую, а не иносказательно, говорит одному из них: «Горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили обо Мне не так верно, как раб Мой Иов». И мы подошли к основной теме наших размышлений:
В чём вина друзей Иова?
Что умудрились эти почтенные мужи наговорить о Боге «такого», если навлекли на себя… даже не нарекание, а гнев Его? Ведь, при нашем внимательном прочтении текста, гнев Небес должен быть скорее обращён на несчастную голову Иова. Ведь что задумал, строптивец? — «Вот, я завёл судебное дело; знаю, что буду прав». Против кого он собрался судиться — да ещё с уверенностью в своей правоте? Против своих друзей, поначалу таких сочувствующих и сострадательных, но по мере развития сюжета становящихся его судьями? Встречный иск? И то правда, — всё чаще Иов горестно отвечает на внешне правильные морали, отвечает с плохо скрываемым сарказмом: «Подлинно, только вы люди, и с вами умрёт мудрость»; «Слышал я много такого. Жалкие утешители все вы»; «О, если бы вы только молчали! Это было бы вменёно вам в мудрость». Но Иов завёл судебное «дело» против самого Бога, — что спрашивать с этих правильных верующих? — и оказался …прав. Ибо гнев а-Шема (так религиозные евреи предпочитать называть Всевышнего — «Имя», чтобы не принижать Его какими-либо именами) возгорелся не на него, а на его друзей-святош.
Мыслимое ли это дело — судиться с Богом? Но Библия — это вовсе не свод нравственных наставлений (вернее сказать, не только свод таковых). Иаков, например, боролся таки с Ангелом, за что получил новое имя — «Израиль» («борющийся с Богом»). А дедушка его, Авраам, тот увещевал самого Господа явить снисхождение в суде над Содомом, ибо допускал, что в городе может оказаться хотя бы десяток порядочных людей: «Судия всей земли поступит ли неправосудно?» Пророк Иона строптиво бежал совсем в противоположную сторону от Ниневии, будучи не согласен с Богом относительно участи этого города. Да что говорить? Сам Моше рабейну(!) долго препирался со Всевышним, явившемуся из купины неопалимой, придумывая всяческие отговорки, чтобы не спускаться в землю Мицраим для освобождения своих соплеменников от фараона.
Но Библия достойна уважения хотя бы уж тем, что в ней есть совсем не «прилизанные» страницы (встречаются там примеры просто отвратительные). Она не имела бы признанного доверия, если бы её персонажи имели только неправдоподобно благостные, как на иконах, лики. И мы видим Иова, сидящего на пепелище, где погибли его дети, соскрёбывающего с потрескавшейся от проказы кожи гной грязным черепком, в невыразимой скорби жалующегося на Бога. «О, если бы благоволил Бог сокрушить меня, простёр руку и сразил меня! Это было бы ещё отрадой мне, и я крепился бы в моей беспощадной болезни…»; «Опротивело мне жизнь… Отступи от меня…»; «Скажу Богу:…объяви мне, за что Ты со мной борешься?»; «Для чего скрываешь лицо Твоё и считаешь меня врагом Тебе?»; «О, если бы Ты в преисподней сокрыл меня…». Иов как будто в горячке бреда — то жалуется, что уверен в своём оправдании: «И ныне, вот на небесах Свидетель мой и Заступник мой в вышних!», и здесь же: «Дыхание моё ослабело; дни мои угасают; гробы передо мною».
Мы не отвлеклись. Рассуждая, помним о поставленном вопросе. Но никак не найдём ответа. А его, как говорится, «прямым текстом» и нет, хотя ищем тщательно. Но остаётся неприятный осадок от правильных слов тех «правильных» друзей. Почитаем, наконец, выборочно из их менторских наставлений. «Итак знай, что Бог для тебя некоторые из беззаконий твоих предал забвению». «Ни сына его, ни внука не будет в народе его, и никого не останется в жилище его. О дне его ужаснутся потомки, и современники будут объяты трепетом. Таковы жилища беззаконного, и таково место того, кто не знает Бога». «Что за удовольствие Вседержителю, что ты праведен? И будет ли Ему выгода оттого, что ты содержишь пути свои в непорочности?» «Держава и страх у Него; Он творит мир на высотах Своих! Есть ли счёт воинствам Его? И над кем не восходит свет Его? И как человеку быть правым перед Богом, и как быть чистым рождённому женщиной?»
Они порой рассуждают как будто в отвлечённой форме, говоря о ком-то в третьем лице, — но Иов понимает, что смысл их слов направлен к нему. Они не в силах скрыть своего злорадства за благопристойными словами о нравственности и прочих добродетелях. Формально к словам этих друзей не придерёшься, всё у них правильно, рядышком. Но ведь недаром мудро замечено, что время и место действия бывает важнее самого действия. И это всё меняет. Если Иов в горестях своих и болезненных муках своих жаловался на самого Бога, то ему это простительно. И мы его понимаем, и неподдельно с ним сопереживаем. Но эти, холёные и сытые, здоровые и благополучные, правильно говорящие о Боге делали самого Бога по образу и подобию своей скрытой порочности. Ему, видящему всё, больше нечем заниматься, как подслеживать за проступками бренного человека и не отказывать Себе в удовольствии покарать. Как не вспомнить воспоминания Максима Горького о своих детских впечатлениях? — о дедушке, бог которого был праведный, но злопамятный; он никогда не упустит случая непременно наказать за любой проступок; он всё видит, — и человек должен жить в постоянном страхе, а не по совести.
Говоря вроде бы и правильно о Боге, эти друзья даже не подумали, в КАКОЕ время они это изрекают. В иное время их слова о всеведении Вседержителя, о Его воздаянии за добро и зло были бы на своём месте. Здесь же — оскорбление Бога, уподобление Его людям несовершенным и далеко не всегда верным нравственным принципам. Причём, людям — далеко не всегда последовательным в этих принципах. Когда надо «побить камнями» того или иного за его спотыкания на ухабистом жизненном пути, то «друзья» находят все соответствующие атрибуты Бога, в силу которых Он, по их представлениям, обязательно поддержит их в «праведном» гневе. Но вот подрастают дети, вот уж и внуки становятся «на крыло», и далеко не всегда у них получается гладко в их личной жизни; более того, бывают просто падения. И тогда уже отцы и деды тщательно вспоминают для оправдания своих чад, что ведь Бог-то ещё и милующий; что Его милость превозносится над судом.
И ещё, весьма важное. «Друзья» чаще всего уверены, что все беды и несчастья у Иова — это ОБЯЗАТЕЛЬНО следствие чего-то дурного, скрытого порока Иова. Будто бы тяжкое горе не может быть испытанием, а не наказанием от Бога. Кстати, из самой притчи следует понимание того, что вовсе не Он — причина всех бедствий. Но не зря же эта притча написана в жанре гротеска, где так явно вводятся способы гиперболы. Богу противостоит Сатан, существо могущественное, но вовсе не всемогущее. Иов теряет всё — Иову, выдержавшему испытания, всё возвращается. И все наши рассуждения были бы натяжкой, если бы всё не начиналось так: «Был человек в земле Уц, имя его Иов; и был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен, и удалялся от зла». Значит, не «за что», а «для чего».
Таинственный мудрец древности понял то, что до сих пор не в силах понять «правильные» люди, с «правильностью» которых стоять рядом зябко. Их «бога» можно бояться рабским инстинктом, но по-сыновьи довериться — нет.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer2_3/bulgakov/
