(продолжение. Начало в №7/2020 и сл.)
Глава десятая
I
Сэр Чарльз Тигарт был прекрасным полицейским. Службу он начал в 20 лет, в 1901, в Калькутте. A в 1911 был награжден Королевской Полицейской Медалью, почетной наградой, которой на всю Британскую Империю — именно с целью сделать почетной — могло быть награждено не более 120 человек в год. Из этих 120 на Индию полагалось 50 медалей, и вот Чарльз Тигерт одну из них и получил.
Он прослужил в Индии многие годы, и неуклонно рос в чинах: в 1908 стал суперинтендантом, в 1913 — заместителем Генерального Инспектора Полиции по следственной части, и наконец, в 1923 получил высокий пост — стал комиссаром полиции Калькутты.
Его главной задачей была борьба со всякого рода «… подрывными элементами…», которые во вверенном ему округе были все больше бенгальскими националистами, сторонниками независимости Индии.
Чарльз Тигарт ловил их с большим успехом. А они ловили его, но не так успешно — он ездил один, в открытом автомобиле, без охраны, полагаясь на револьвер, и на злющего пса, которого возил в машине в качестве единственного телохранителя, и при этом пережил шесть покушений, застрелив одного из покушавшихся собственноручно.
В 1937 году по представлению губернатора Бенгалии Чарльз Тигерт стал кавалером Ордена Индийской Империи в звании «коммандера» (KCIF, Knight Commander of the Most Eminent Order of the Indian Empire), и с тех пор именовался «сэр Чарльз», потому что такое отличие давало его носителю еще и рыцарское звание.
А в 1938 его перевели из Индии в Палестину в качестве главного консультанта по вопросам безопасности.
Сэр Чарльз и тут показал себя самым лучшим образом — по его проектам в мятежной Палестине была выстроена целая сеть из 62-х полицейских участков с очень основательными стенами, оснащенными бойницами, с собственными колодцами, с достаточным пространством для хранения припасов, и с непременной сторожевой башней.
Их так и называли — форты Тигартa.
Идея, собственно, состояла в том, что беспорядки легче предотвратить демонстрацией силы, чем впоследствии их гасить. Это как с обезвреживанием бомбы — лучше всего не дать ей взорваться. Ее следует просто разрядить.
Сэр Чарльз в дальнейшем был переведен из Палестины в метрополию — в 1942 ему поручили борьбу с черным рынком продовольствия в самой Англии. Здесь он успешно использовал свой огромный опыт следственной работы, но покушений на него больше не устраивали.
Однако в память о старых временах он хранил в своем рабочем кабинете разряженную бомбу, привезенную из Калькутты. Сэр Чарльз использовал как пресс-папье и однажды всердцах швырнул ее об стенку.
Бомба взорвалась.
Чарльз Тигарт уцелел просто чудом, и до конца дней своих рассматривал происшедшее как нечто удивительное. Oн удивлялся даже не факту своего чудесного спасения, а тому, что вроде бы надежно разряженная бомба все-таки взорвалась.
Сэр Чарльз полагал, что это странно…
II
Проект резолюции Генеральной Ассамблеи Организации Обьединенных Наций под номером 181 был поставлен на голосование во второй половине дня 29-го ноября 1947 года.
Согласно резолюции, мандат на управление Палестиной, выданный Великобритании Лигой Наций в 1922-м году, прекращался. Английские войска должны были быть выведены с е территории не позднее 1-го августа 1948-го года, а Палестина должна была быть поделена на два государства, арабское и еврейское.
Территория подмандатной Палестины в округленных числах составляла 27 тысяч квадратных километров. Ее поделили так — 14 тысяч отвели евреям, 12 тысяч — арабам, и 1 тысячу квадратных километров, которая включала в себя Иерусалим и Вифлеем оставили под международным контролем.
Это решение вызвало отчаянные споры.
Англия указывала на вопиющую несправедливость раздела, при котором евреям — одной трети населения — достается больше половины от общего пирога.
Сторонники раздела отвечали, что из 14 тысяч квадратных километров, отведенных евреям, 12 тысяч приходится на пустыню Негев, где и жить-то нельзя.
И коли так, то решение было несправедливым скорее по отношению к еврейской общине — из заселенных земель Палестины ей доставалось только 2 тысячи квадратных километров, в то время как арабская община получала 12 тысяч, то есть вшестеро больше.
Англичане с этим доводом не соглашались, но их уже не слушали, и карта раздела осталась такой, какой и была в первоначальном проекте резолюции.
Но карта раздела тоже выглядела странно.
ООН в мудрости своей поделила Палестину на шесть районов: три арабских и три еврейских, которые соприкасались друг с другом в изолированных точках, которые даже и назывались «kissing points» — «точки поцелуя», и должны были находиться под международным контролем.
Резолюция прошла, собрав необходимые две трети голосов.
Все мусульманские страны, входившие к этому времени в ООН, проголосовали «против». Некоторые страны — например, Англия — воздержались.
Но и СССР, и США проголосовали «за», и это решило дело в OOH.
Ho на месте конфликта, в Палестине, все пошло не так. Резолюция, правда, была принята еврейской общиной, но категорически отвергнута арабской.
При этом следует учесть еще и следующие обстоятельства:
-
Территории, выделенные арабам, демографически были почти 100% арабскими, в то время как еврейские представляли собой дикую чересполосицу из еврейских и арабских поселений. Территории, отведенные будущему арабскому государству, граничили с Сирией, Трансиорданией и Ливаном, и были открыты и для контрабанды оружия, и для добровольцев. Вся Палестина, поделенная столь сложно, была по территории несколько меньше Калужской области.
Понятно, что ситуация, связанная со «… справедливым разделом Палестины…», представляла собой заряженную бомбу — не взорваться она просто не могла.
И, тем не менее, она не взорвалась.
III
То есть — что значит «… не взорвалась…»? Обстрелы еврейских автобусов начались буквально на следующий день, уже через пару недель автомобильное движение между поселениями в еврейской части Палестины проходило как военная операция: с охраной, в колоннах, сведенных в конвои, и в машинах, прикрытых самодельной броней из досок и жести.
Стычки шли непрерывно — и вокруг «kissing points», и возле ключевых перекрестков, и часто как раз вокруг «фортов Тигарта» — обе стороны рассматривали их как крепости, которые следует захватить как можно скорее, желательно сразу же после ухода английских гарнизонов.
Но «… большого взрыва…» все-таки не происходило.
Со стороны ишува вплоть до апреля 1948 ставка делалась только на оборону, и это было сознательным решением. Хагана, в отличие от Эцель, столкновений с уходящими английскими войсками старалась избегать.
А вот со стороны арабов немедленный «… взрыв бомбы…» имел бы смысл — но в «бомбе» не оказалось детонатора.
Теоретически таким «детонатором» мог бы стать Амин аль-Хуссейни, муфтий Иерусалима. Политическое руководство арабов Палестины еще с 1921 года оказалось в его руках.
Но очень уж своеобразная биография сложилась у муфтия к 1947.
В 1936-м он оказался во главе восстания против англичан, был вынужден бежать — сначала в Дамаск, а потом и в Багдад — и там помогал лидерам прогерманского восстания всем, чем только мог.
После взятия англичанами Багдада Амин аль-Хуссейни снова бежал, и сумел добраться до Берлина. Там в конце ноября 1941 года он и встретился с Гитлером. Как сообщало тогда радио Рейха «… фюрер приветствовал Великого муфтия Иерусалима, одного из наиболее выдающихся представителей арабского национального движения…». Тот в свою очередь назвал фюрера «… защитником ислама…».
Сотрудничество не ограничилось декларациями — в Германии началось формирование так называемого корпуса «F», по имени его командира, генерала Гельмута Фельми. В корпус включали немецких солдат, имевших опыт службы в Иностранном Легионе, и арабов-добровольцев, в основном из Ирака и Палестины.
После прорыва через Кавказ корпус «F» должен был стать ядром будущей повстанческой арабской армии, поэтому в его состав включили танковые и авиационные части, но дела пошли не так, как планировалось в Берлине, и корпус так и не пригодился.
Не пригодился Германии и сам муфтий Иерусалима, хотя он и пытался помочь в другом проекте — формировании дивизии СС «Ханджар» из боснийских мусульман.
В 1945 г. муфтий опять умудрился бежать, на этот раз — в Швейцарию. Но ему не дали там убежища, и в итоге он добрался до Каира, и оттуда-то и занялся руководством «… арабской войной в Палестине…».
Ну, получалось это у него не очень-то хорошо — он был слишком далек от центра событий, не располагал никакими серьезными фондами, и во всех своих начинаниях вынужден был полагаться на Лигу Арабских Государств.
Лига была создана англичанами еще в 1945, с надеждой, что она станет инструментом их влияния на Ближнем Востоке, и состояла поначалу только из шести государств — Королевства Египет, Королевства Ирак, Республики Сирия, Саудовской Аравии, Ливана и Трансиордании — со штаб-квартирой в Каире.
Ну, что сказать? В отношении «… своего влияния…» англичане сильно ошиблись.
Но не получился и «инструмент».
IV
В середине сентября 1947 делегации всех стран Лиги Арабских Государств собрались в Ливане и приняли решение об «… экономических мерах, направленных против США и Великобритании…», и о сборе денег, оружия и добровольцев для «… помощи отважным бойцам за свободу Палестины…».
Слова были сильными — но ничего осязательного не сделано.
Однако голосование в ООН о разделе Палестины подтолкнуло арабских политиков — поток добровольцев и оружия через сирийскую границу усилился.
Командующему так называемой «Арабской освободительной армией Палестины», Фавзи аль-Кавукджи, сирийцами была предоставлена даже артиллерия.
Аль-Кавукджи был профессиональным военным — он служил еще в турецкой армии, и даже закончил Сен-Сир — и всю свою жизнь он сражался против англичан. Cперва, в 1936 — в Палестине, потом — в Ираке, вплоть до конца июня 1941 года. Он тогда был тяжело ранен и вывезен самолетом в Германию, на лечение. Ну, вот ему-то в декабре 1947 года Лига Арабских Государств и вручила командование Арабской Освободительной Армией.
У него было несколько тысяч человек, и он довольно успешно вел военные действия в северной части Палестины вплоть до апреля 1948, когда попробовал захватить киббуц Мишмар ха-Эмек, недалеко от Хайфы.
И вот тут ему сильно не повезло.
Операция полностью провалилась, войско аль-Кавукджи покинуло своего вождя и рассеялось, и сам он едва не попал в плен. Он говорил потом, что во всем виноваты английские танки, которые вмешались в сражение на стороне евреев, но в данном случае оправдалась арабская поговорка «… со слов не платят налог…».
Под Мишмар ха-Эмеком не было ниангличан, ни тем более английских танков. Там, собственно, никаких танков не было вообще, а причина разгрома была самая простая.
В апреле 1948 года Хагана перешла в наступление.
V
То, что наступление началось именно в апреле, было не случайным делом, а результатом возникновения нескольких новых факторов.
Во-первых, вывод английских войск из Палестины принял уже необратимый характер, и было решено, что риск столкновения с ними значительно уменьшился.
Во-вторых, руководство ишува решило, что необходимо установить «… надежную связность коммуникаций…» между еврейскими поселениями, и установление этой связности предполагало подавление гнезд сопротивления, расположенных вдоль дорог.
В-третьих, 1-го апреля 1948 года на заброшенной взлетной полосе на юге Палестины приземлился транспортный самолет американской постройки, DC‑3, известный как «Dakota», который мог летать на дальние расстояния — вплоть до 2400 километров в один конец.
Ну, он и прилетел издалека — из Чехословакии. И привез груз винтовок и пулеметов, который был немедленно разгружен и надежно спрятан в еврейском поселении, расположенном неподалеку.
А еще через два дня к берегу неподалеку от Тель-Авива ночью подошло суденышко, и с него в поджидающие его шлюпки сгрузили пару сотен пулеметов с достаточным запасом патронов. Оружие было немецким, захваченным Красной Армией в качестве трофеев, и прибыло оно в Палестину сложным путем, который начинался в Чехословакии.
Доставка была оплачена — за нее заплатили американскими долларами, собранными эмиссарами ишува в еврейских общинах США, но важен был даже не сам факт покупки «… чехословацкого оружия…», а то, что покупка не могла быть осуществлена без всесторонней помощи советских спецслужб.
Это создавало поистине новую ситуацию, как политическую, так и военную. Например, становилось ясно, что приток «… оружия из Чехословакии…» действительно будет продолжаться, что партии этого оружия будут увеличиваться, и что для приема его ишуву нужен порт.
Так что апрельское наступление Хаганы на севере Палестины основной целью своей ставило вовсе не разгром отрядов аль-Кавукджи, а нечто куда более значительное.
Истинной целью была Хайфа.
VI
Подготовка велась очень серьезная, и кое-что было сделано загодя. Например, 17 марта 1948 года конвой, который вез 15 тонн оружия и взрывчатки, предназначенных для арабской милиции Хайфы, попал в засаду, и цели своей не достиг.
Более того — Мохаммед бин Хаммад аль-Хунейти, командовавшей этой милицией, был убит в бою, и в городе только и говорили о том, что вездесущие евреи подослали к нему шпиона, который и выдал им все тайны.
Надо сказать, что перехват конвоя имел для защитников арабской Хайфы последствия куда более серьезные, чем просто утрата 15 тонн оружия.
Погибшего Мохаммедa бин Хаммад аль-Хунейти должен был сменить капитан Амин Бей Изз аль-Дин, назначенный в Дамаске командовать обороной Хайфы. Считалось, что ядром обороны станут бойцы Арабской Освободительной Армии, числом около 500, и к ним примкнут и местные ополчения.
Но когда 20-го апреля 1948 года генерал Стоквелл, английский командующий в Хайфе, вызвал капитана к себе и известил его, что английские войска покидают город, тот изменился в лице и немедленно уехал в Дамаск — для того, чтобы «… известить командование Армии Освобождения…», как он впоследствии обьяснял.
Вместо себя он оставил Юниса Наффу — инженера, который ведал санитарным обеспечением городского водопровода.
Это решение серьезно повлияло на боевой дух защитников арабской половины Хайфы — повальное бегство началось почти немедленно.
К 22-му апреля Хайфа полностью оказалась под контролем Хаганы, что оказало самое серьезное воздействие не только на происходящее в Палестине, но и в Лондоне.
По инициативе Эрнста Бевина там было собрано совещание с участием высших военных руководителей — фельдмаршала Бернарда Монтгомери, 1-го виконта Эль-Аламейнского, и фельдмаршала Харольда Александера, 1-го графа Тунисского.
Министр сказал фельдмаршалам, что необходимо срочно что-то сделать, чтобы «… вернуть арабам веру в добрую волю Великобритании…».
Фельдмаршалы сказали министру, что войска повинуются правительству и действуют в тех политических рамках, которое оно обозначило. И поскольку правительство приняло план ООН о разделе Палестины, и в соответствии с этим планом выводит оттуда вооруженные силы Великобритании, то фельдмаршалы следуют директивам правительства.
А если нужны другие действия, то они могут порекомендовать правительству только одно: поменять директивы.
Совет звучал довольно оскорбительно — военные, в сущности, говорили своим гражданским начальникам, что раз уж все дело запутали они, то пусть они его и распутывают. Но Бевину было не до того, чтобы считаться обидами — он и в самом деле сделал попытку поменять политическую реальность.
23-го апреля 1948 года Англия обратилась в ООН с предложением отложить раздел Палестины и заменить его менее радикальным решением — предложение мотивировалось стремлением избежать кровопролития.
Но эта попытка «… собрать обратно в горшочек уже убежавшее молоко…» даже толком и не рассматривалась — было уже слишком поздно, и события на местах обгоняли дипломатические усилия.
14-го мая 1948 года в городском музее Тель-Авива было провозглашено еврейское государство.
Глава одиннацатая
I
Меир Янкелевич Дизенгоф родился в Бессарабии, в зажиточной еврейской семье, и закончил реальное училище в Кишиневе. Согласно законам Российской Империи, срок военной службы призывников с таким образованием сокращался до двух лет, и рядовой Дизенгоф исправно отслужил эти два года в пехотном полку, расквартированном в Житомире.
Отслужив срочную, Меир Дизенгоф занялся изучением литейного дела, но тут грянула беда — его арестовали по делу «Народной Воли», и он снова очутился в Житомире, только теперь уже не солдатом, а арестантом, посаженным в тамошний «тюремный замок».
Времена были относительно либеральные, вовлеченность Меирa Дизенгофа в деятельность «Народной Воли» оказалась невелика, родители привлекли самых лучших адвокатов, каких только могли сыскать, и в результате дело было прекращено.
Проштрафившийся студент вернулся под отчий кров, а потом и вовсе уехал в Париж, учиться.
Меир Янкелевич во Франции изучил химическую сторону стекольного производства, стажировался на стеклодувном заводе в Лионе, а потом перебрался в Палестину. Там при винодельческом хозяйстве барона Ротшильда строился завод по производству бутылок.
Дело, однако, не пошло. Местный песок оказался неподходящим, а к тому же и Меир Дизенгоф как-то незаметно вернулся к своим народовольческим симпатиям — начал мутить рабочих.
В итоге его уволили.
Он вернулся в Одессу, стал там служить директором стеклодувного завода, и так хорошо зарабатывал, что записался в купцы 2-й гильдии — доходы позволяли. Однако на благодатном российском юге не остался, а вместо этого в 1905 вернулся обратно в турецкую Палестину — строить «… страну, которую выдумал Герцль…».
Надо сказать — у него получилось.
Человек очень умный, и в высшей степени практичный, он быстро разбогател операциях с недвижимостью, и в 1921 году стал мэром Тель-Авива — первым человеком, занявшим эту должность.
Он с честью нес звание мэра, и до конца дней своих смотрел на Тель-Авив как на собственное дитя. В 1930 Дизенгоф передал городу свой дом, расположенный на бульваре Ротшильда, с условием, что там будет устроен музей, и очень поспособствовал тому, что в музее были собраны достойные коллекции самых лучших художников.
Меир Дизенгоф умер в 1936, завещав все свое имущество муниципалитету Тель-Авива, и музей, который он основал, действительно оказался очень хорош.
Декларация Независимости еврейского государства была подписана именно там.
II
Надо сказать, что место было выбрано не случайно. В принципе, в городе можно было найти и более просторное помещение, но все делалось в большом секрете, и по возможности без огласки.
Руководство ишува опасалось теракта — около года назад, весной 1947, здание Еврейского Агентства было взорвано сторонниками муфтия аль-Хуссейни.
Декларацию Независимости разрабатывали добрых полгода, но окончательный текст утвердили буквально за час до начала церемонии, и привезли в Тель-Авивский музей в 15:59, за минуту до начала трансляции церемонии радиостанцией «Коль Исраэль».
Текст был доставлен первой подвернувшейся под руку машиной — своей у авторов не было. Они неслись сломя голову, и когда полиция остановила машину за превышение скорости, оказалось, что у водителя нет прав. Отговорились тем, что опаздывают на провозглашение еврейского государства.
Полиция сочла причину уважительной.
Названия государства авторы текста Декларации не знали — этот вопрос, в числе прочих, должны были решить члены так называемого Народного Совета, в котором были представлены различные партии и движения ишува.
Подписали Декларацию Независимости 25 человек, представлявшиx 15 организаций, с вариациями от религиозных ортодоксов и до коммунистов, и даже в таком калейдоскопе нашелся человек, по имени Ицхак Гринбойм, обозначивший себя как «независимый».
В документе было оставлено место для подписи двенадцати членов совета, которые не смогли прибыть на церемонию — они оказались заперты в осажденном Иерусалиме.
Было сформировано временное правительство из 13 человек, под руководством Давида Бен-Гуриона. Он же стал и министром обороны.
Министром иностранных дел был назначен Моше Шарет. Вообще-то его звали Моисей Яковлевич Черток, и его отец одно время учился в Харьковском Политехническом Институте.
Но к 1906 году семья перебралась в турецкую провинцию Палестинa. Моше Черток там и вырос, и в годы Первой Мировой Войны даже служил офицером в турецкой армии.
Он знал полдюжины языков, и пригодился в качестве переводчика.
Министерство внутренних дел возглавил Ицхак Гринбойм — тот самый, «независимый». Поскольку МВД ведало полицией, то, по-видимому, было решено, что самым лучшим министром внутренних дел будет человек вне партийных пристрастий.
Но если в отношении министерских кандидатур согласие было достигнуто относительно легко, то вот выбор названия еврейской страны вызвал бурные дебаты.
Теодор Герцль в этом смысле не оставил никаких указаний. Он назвал свою мечту просто «Altneuland» — «Старой новой страной», и к тому же сделал это по-немецки.
Так что споры относительно названия вышли бурными, и предлагавшиеся варианты — «Страна Израиль», Сион, Иудея, и так далее сначала обсуждались, потом страстно оспаривались, а потом отвергались один за одним. В конце концов, остановились на термине, на котором настаивал Бен-Гурион: «Государство Израиль». Именно — «государство».
Hазвать Израиль «республикой» он не захотел.
III
Уинстон Черчилль был широким человеком. Он, будучи министром колоний, превысил право римских проконсулов «… двигать войска и обьявлять войны…», и занялся созданием новых государств.
В частности, он отрезал две трети от территории под названием «Палестина» — все, что лежало к востоку от реки Иордан — и там учредил эмират под названием Трансиордания.
Лига Наций проштамповала это решение без всяких споров — территория досталась Англии по итогам Первой Мировой Войны, и она распоряжалась там так, как считала нужным. И ни одна из держав не стала это оспаривать.
Раз уж Великобритания в лице мистера Черчилля в силу каких-то своих соображений решила изменить интерпретацию Декларации Бальфура — так тому и быть.
Соображения имелись — при турецком правлении было что-то вроде наследственной должности «… хранителя Мекки…», и принадлежала она хашимитам, которые род свой вели от пророка Мухаммеда. Хашимитами же они именовались по дедy пророка, которого звали Хашим ибн Абд Манафа.
Во время Первой мировой войны они поддержали англичан, но потом в ходе борьбы со своими соперниками оказались изгнаны из Аравии.
Ну так вот, в знак благодарности за услуги Фейсала, одного из принцев этого знатного рода, пристроили на трон созданного Черчиллем Королевства Ирак, а второму, Абдалле, отдали Трансиорданию.
В 1946 английское правительство вообще признало его королем Трансиордании, и вот сейчас, 14-го мая 1948, король Абдалла слушал по радио новости.
Расстояние от тель-авивского музея до его дворца в Аммане составляло примерно 110 километров, пару часов езды по приличной дороге, если бы такая дорога была.
Но дороги, конечно же, не было, да и мысли короля были направлены не на поездку в Тель-Авив, а совсем на другое…
Король Абдалла считался человеком мудрым и умеренным. Он вовсе не рвался уничтожить «… раковую опухоль еврейской колонизации…», а напротив — был готов установить с этой самой «опухолью» прагматичное сотрудничество.
Переговоры на эту тему велись еще с 1947.
Проходили они, конечно, под покровом глубокой тайны, но это имело и преимущества. В таких условиях поговорить можно был откровенно и напрямую. Беседы король Абдалла вел непосредственно с главой политического отдела Всеобщей Федерации Труда ишува, Голдой Меир.
B 1922 году она называлась Голдой Меерсон, и подрабатывала стиркой на соседей, но с тех пор сильно выросла во мнении своих коллег по профсоюзному движению, и ей поручали теперь самые трудные дела.
В частности — переговоры с Трансиорданией.
Она виделась с королем совсем недавно, 10-го мая, и всячески убеждала его держаться их предварительных договоренностей, и не мешать друг другу.
Конфликт с Лигой Арабских Государств ожидался еще с октября 1947. Генеральный секретарь Лиги, Аззам-Паша заявил тогда, что никакого мирного раздела Палестины не будет, что «… справедливые права арабов…» будут отстаиваться оружием:
«… это будет война на уничтожение, молниеносная бойня, о которой будут вспоминать так же, как о резне монголов или о крестовых походах…».
В ишуве были, однако, надежды, что дальше слов дело не пойдет, и что можно будет добиться соглашений с соседями на двусторонней основе. Например, Абдалле обещали и полную свободу действий в арабской части Палестины, и выгодную торговлю, и доступ к портовым сооружениям в Хайфе.
Но сейчас, после провозглашения независимости Израиля, все эти соображения теряли значение. Арабская Лига и в самом деле решилась на вооруженное вмешательство в Палестине, и ее члены — Египет, Сирия, Ливан, Ирак и Трансиордания — при этом наметили себе определенные цели.
Сирийские войска нацелились на север Палестины, на Галилею, египетские — на юг. И те, и другие располагали и артиллерией, и бронетанковыми силами, а у Египта была еще и военная авиация.
И в этих обстоятельствах, король Абдалла не хотел брать всего лишь только арабские территории на западном берегу реки Иордан.
Теперь он хотел Иерусалим, и новое королевство, Иорданию, «… от реки и до моря…».
IV
Неизвестно, что сказала бы королю Абдалле Голда Меир, доведись им встретиться не 10-го, а 14-го мая. У нее был большой дар убеждения — когда ее направили в США с целью собрать там 7–8 миллионов долларов, она превысила ожидания всемеро, и сумела привезти около 50 миллионов.
Но 14-го мая она была в Тель-Авиве, в городском музее, и стала одной из тех, кто подписал Декларацию о Независимости Израиля.
Так что получилось, что возражать королю стала не она, а командующий его войсками, генерал Джон Глабб.
Он свою военную службу начал в Англии, сражался на фронтах Первой мировой войны, и на Ближнем Востоке оказался после того, как серьезно занялся изучением арабского языка.
Джон Глабб был чиновником в гражданской администрации в Ираке, то есть теоретически служил королю Ирака, но на деле входил в число его «британских советников», которые все вопросы и решали.
И вот, в 1930 его военный опыт оказался востребован опять, но не в Ираке, а на границе Трансиордании с Аравией. Грабежи бедуинов там так участились, что «… британскими советниками…» — только уже не короля Ирака, а эмира Трансиордании — было решено создать специальную часть, «Патруль пустыни».
Глабб ее и возглавил.
Новое подразделение поначалу было очень скромным, и состояло из таких же бедуинов, как и грабители, только оснащенных не верблюдами, а полудюжиной грузовиков с поставленными на них пулеметами.
Однако под руководством Джона Глабба «Патруль пустыни» стал лучшей частью «Арабского Легиона». Вообще-то это было британское военное формирование, набранное среди бедуинов и находящееся под командой английских офицеров, но в 1926-м его несколько уменьшили и превратили в «… пограничную службу…». Ho старое название — «Арабский Легион» — сохранилось, и как бы перешло в наследство вооруженным силам Трансиордании.
A c 1939 года Джон Глабб возглавлял уже весь Арабский Легион, именовался Глабб-Паша, имел генеральский чин, и сделал из Легиона лучшую арабскую армию, какая только существовала к моменту провозглашения независимости Израиля.
Евреев Джон Глабб не любил.
Впрочем, он не любил и арабов, и тут следовал суждениям своих солдат-бедуинов, которые настоящими людьми признавали только себя.
Об арабах, которые жили оседло, а не кочевали по пустыне, генерал Глабб отзывался очень нелицеприятно:
«… они не могут вести свои дела хоть сколько-нибудь эффективно — у них нет чувства долга. Они легко впадают в нечестность и фаворитизм, о чем знают, но не любят, когда им об этом говорят…».
И вот сейчас он доказывал своему королю, что «… палестинские ополчения…» — это просто сброд, что армии Сирии и Египта набраны из похожего материала и толка от них не будет, что вся тяжесть войны ляжет на Легион, и что сражаться за Иерусалим придется не в чистом поле, а в узких улочках, среди каменных домов, следовательно, Легион не сможет использовать свое преимущество в броне и маневре, и потери будут высоки.
Hо король Абдалла ничего не слушал.
У него была мечта — он хотел перейти Иордан, и сделать новое королевство, и еще теперь он хотел уже не «… портовые сооружения в Хайфе…», которые ему обещала Голда Меир, а всю Хайфу.
И он сказал Джону Глаббу, что в Легионе есть 8 тысяч солдат, и полсотни броневиков, и несколько артиллерийских батарей. А у евреев никакого тяжелого оружия нет — у них и винтовок-то не хватает. Поэтому сомнения следует оставить, а вместо этого двинуть войска вперед. Иерусалим же следует взять немедленно, тем более, что бои там уже идут. Что до евреев, то потом, после того как «… огонь догорит и уляжется пыль…», Абдалла собирался даровать им широкую автономию.
Король не зря считался человеком мудрым и умеренным.
Глава двенадцатая
I
Арабо-израильская война 1948 года началась чуть ли не буквально в тот самый момент, когда было провозглашено новое государство, и ход военных действий пошел не так, как предполагал король Абдалла. В споре с генералом Глаббом прав оказался генерал — Арабский Легион в Иерусалиме взял под контроль целый ряд позиций, но это стоило таких значительных потерь и такого расхода боеприпасов, что пришлось остановиться…
Совершенно то же самое произошло и на других фронтах.
Наступление арабских армий на Палестину захлебнулось не только в центре, в направлении «… от реки к морю…», но и на севере, и на юге.
Как-то вдруг оказалось, что война — совсем не «… военная прогулка…», что нехватка в горючем и в боеприпасах тормозит продвижение, что надо преодолевать отчаянное сопротивление, и что «… полная арабская монополия на тяжелые вооружения…» не гарантирует победы.
Более того — она оказалась не такой полной, как предполагалось.
Сирийские войска неожиданно для себя наткнулись на артиллерийский огонь — как оказалось, перед самым началом войны в Израиль сумели доставить пару французских горных орудий образца 1906 года.
Эти пушки имели нестандартный калибр в 65 миллиметров, снарядов к ним было немного, но они имели то огромное преимущество, что разбирались на три части, которые можно было легко перевозить.
Потому-то они, несмотря на английскую блокаду, и попали в Палестину — и произвели на сирийское командование такое впечатление, что оно остановило наступление.
Примерно такой же эффект на египетское командование возымела совершенно неожиданная атака «еврейской авиации». Четверка «Мессершмиттов», доставленных в ящиках из Чехословакии и собранных только накануне, застигла египтян примерно в 30 километрах к югу от Тель-Авива. Обстрел с воздуха особого ущерба не нанес, но заставил глубоко задуматься.
Египетское командование в самом начале войны стало бомбить Тель-Авив, используя за неимением бомбардировщиков транспортные самолеты, и бочки со взрывчаткой — за неимением бомб. И как-то сразу стало понятно, больше этого делать не следует. Да и для сухопутных войск картина стала выглядеть не очень отрадно.
Египетское вторжение в Палестину шло двумя колоннами. Нерегулярные части добровольцев двинулись через Негев к Иерусалиму, на соединение с Арабским Легионом, а регулярные египетские войска пошли прямо на Тель-Aвив, по приморскому шоссе, проложенному еще англичанами. Поскольку в составе этой колонны имелись танки, то ее небольшая численность — всего 5 тысяч солдат — проблемой не считалась.
Но оказалось, что танки горят.
Французские горные пушки в мае 1948 на южный фронт не попали — их и было-то тогда всего две штуки — однако у защитников еврейских поселений кое-какое противотанковое оружие все-таки оказалось.
В египетские танки летели «коктейли Молотова» с самого начала военных действий, и танкисты быстро научились не приближаться к вражеским позициям на расстояние броска гранаты.
Но выяснилось, что есть нечто похуже — PIAT (Projector, Infantry, Anti Tank), пехотное противотанковое оружие, изобретенное англичанами в ходе Второй Мировой Войны.
Это было что-то вроде миномета, только можно было обходиться без лафета, и стрелять в горизонтальном направлении.
Дальность действия была порядка сотни метров, и прицельность огня оставляла желать лучшего, и то небольшое число таких «минометов», которые имелись в распоряжение израильского командования, пришлось разбросать по разным фронтам, но египетские генералы сочли это «… коварной еврейской уловкой…».
Они решили взять паузу — для «… консолидации позиций…».
11-го июня 1948 при посредничестве ООН было заключено перемирие.
II
Во время Второй мировой войны американцы проводили многочисленные десантные операции — это делалось на двух океанах, от Нормандии и до Окинавы, и каждый раз им приходилось высаживать войска прямо на берег, без всяких портовых сооружений и причалов.
Для обеспечения таких операций строилось множество специальных судов, в частности, было построено больше тысячи так называемых LST (Landing Ship, Tank), предназначенных для высадки танков прямо на линии прибоя. С этой целью носовая часть делалась плоскодонной, и оснащалась оборудованием, типичным для современных автомобильных паромов — «входными/выходными воротами», и аппарелью, которая служила чем-то вроде моста между трюмом корабля и берегом.
После окончания войны эти суда перестали быть нужны, и пошли на металлолом.
Ho были и исключения.
Oдно из таких «исключений» оказалось востребовано ишувом — все еще остававшийся на плаву LST был куплен по дешевке во Франции организацией Эцель, наречен «Алталеной» — по литературному псевдониму В. Жаботинского — и как раз 11-го июня 1948 поднял якорь и направился в Палестину.
Корабль был нагружен оружием, которое Эцель получил от французского правительства, в основном в подарок.
Причины такой щедрости не совсем ясны, то ли тогдашний премьер-министр Франции, Жорж Бидо, хотел приобрести некое влияние в будущем еврейском государстве, то ли просто хотел сделать Англии гадость, и даже совершенно бескорыстно.
Но, как бы то ни было, он решил, что подарок «… доставит Англии неприятности…», и, как почти любой француз его поколения, не захотел упустить такой случай.
Конечно же, все было сделано втайне.
«Альталена» была довольно крупным судном, с водоизмещением около пяти тысяч тонн. На ее борту находился, можно сказать, готовый батальон Эцель — 940 человек с оружием, и немалое количество оружия, включая крайне нужное ишуву — противотанковое.
«Альталенa» должна была уйти из Франции еще в середине мая, но формальностей оказалось больше, чем ожидалось. Однако задержка оказалась кстати — судну и следовало задержаться.
Дело в том, что по условиям перемирия, обьявленного 11 июня 1948, обе стороны конфликта — и арабы и евреи — должны были воздерживаться от наращивания своих сил, как пополнениями, так и оружием.
В итоге получилось, что условие было проигнорировано обеими сторонами, но Менахем Бегин поначалу воспринял условие серьезно, и послал радиограмму на «Альталену» с приказом задержаться.
Но радиограмма запоздала — корабль уже вышел в море.
III
1-го июня 1948 в Израиле было заключено соглашение о слиянии Эцеля и Хаганы в единую Армию Обороны Израиля.
Oдним из пунктов этого соглашения было объединение операций по закупкам оружия. Соответственно, Менахем Бегин известил руководство Хаганы об «Альталене» и ее грузе, что и было отмечено в дневниках Бен-Гуриона:
«… Исраэль и Школьник встретились вчера с Бегином. Завтра или послезавтра его корабль должен прибыть: 4500 тонн, 800—900 человек, 5000 винтовок, 250 пулеметов «Брен», 5 миллионов патронов, 50 базук, 10 транспортеров [гусеничных легкобронированных машин, вооруженных пулеметом «Брен»]. Зипштейн [директор порта в Тель-Авиве] предполагает, что за ночь все можно разгрузить. Я думаю, что мы не должны подвергать опасности порт Тель-Авива. Не следует отсылать их обратно — они должны разгрузиться на берег в каком-нибудь незаметном месте…».
Текст этот нуждается в комментариях.
Первые два лица, упоминаемых Бен-Гурионом как «… Исраэль и Школьник…» — это Исраэль Берченко и Леви Школьник, входившие в руководство Хаганы. Семьи их обоих иммигрировали в Палестину из Российской Империи, но сами они относились скорее ко второму поколению иммигрантов — выросли уже в новой среде. Леви Школьник стал Леви Эшколeм, а Исраэль Берченко — Исраэлем Галеви.
Иммигранты в Британской Палестине меняли свои имена — из тех же соображений, по которым настаивали на общении на иврите — и Леви Школьник именно так и сделал.
Но у И. Берченко для превращения в И. Галеви была и еще одна причина — при Британском Мандате он должен был скрываться, потому что занимал пост «… главы национального командования…», или, другими словами, командовал Хаганой.
В этой должности Исраэль Галеви был весьма эффективен, тем не менее, в конце апреля 1948 Бен-Гурион решил занимаемый им пост упразднить, а контроль над генеральным штабом Хаганы передать «… действующему министру обороны ишува…», то есть себе самому.
26-го апреля он известил об этом Галеви, а 3-го мая 1948 года издал официальное письменное распоряжение:
«… пост главы национального командования упраздняется, и назначение Израэля Галеви тем самым отменяется. Штаб сил безопасности [ишува] отныне будет получать инструкции только и исключительно от лица, ответственного за безопасность [самого Бен-Гуриона], или от его представителя…».
Издать такой приказ в разгар боевых действий внутри Палестины и перед лицом неминуемого вторжения арабских армий было актом чистого сумасшедшего произвола — но Бен-Гурион не поколебался. Его не устраивало то, что Исраэль Галеви был членом партии «Мапам».
IV
«Мапам» — ивритская аббревиатура названия «Обьединенная Рабочая Партия». Бен-Гурион принадлежал к другой партии, «Мапай», что означало «Рабочая Партия земли Израиля».
Разница, казалось бы, невелика.
Но в «Мапай» Бен-Гурион был председателем, a вот «Мапам» была ему, во‑первых, неподконтрольна, во‑вторых, в нее входили многие офицеры из высшего руководства Хаганы.
Хагана к лету 1948 еще не была армией в полном смысле слова, она сохраняла в своей структуре следы существования в подполье.
Поскольку открытое военное обучение при англичанах былo невозможнo, его проводили тайно, а члены отрядов самообороны делились на два класса: полевые войска, составленные из молодых мужчин в возрасте от 18 и до 25 лет, и подразделения, предназначенные для обороны поселений, в которые зачислялись вообще все, способные носить оружие — и мужчины, и женщины.
Гвардией же ишува служили «плугот махац» — «ударные роты», составленные из людей, прошедшиx серьезную военную подготовку, например, в составе «специальных ночных взводов» капитана Орда Вингейта.
Ивритская аббревиатура «плугот махац» звучит как Пальмах. Их бойцы служили готовыми кадрами для замещения командных должностей в Хагане, а в Пальмахе было очень много приверженцев партии «Мапам», то и офицерами становились члены этой партии, что в глазах Бен-Гуриона выглядело ересью.
Он считал, что новорожденному Израилю следует иметь деполитизированную армию, созданную по модели британской, и на высокую концентрацию офицеров из «Мапам» на высоких постах в Хагане он смотрел с подозрением — и потому-то и хотел сместить Галили.
Бен-Гурион, однако, нарвался на сопротивление.
Газета партии «Мапам» обвинила его в попытке установить личную диктатуру, а 6-го мая 1948 высшие офицеры Хаганы предьявили ему ультиматум:
«… главы отделов генштаба считают необходимым восстановление Исраэля Галеви на его посту… Если вопрос не будет решен в течение ближайших 12 часов, главы отделов перестанут считать себя несущими ответственность за дальнейшее развитие событий…».
Вообще говоря, все это попахивало мятежом.
V
Конфликт Бен-Гуриона с генералами Хаганы окончился компромиссом — пост «главы национального командования» был упразднен, но Исраэль Галили, тем не менее, не ушел, а стал одним из членов генштаба.
Тут, конечно, сыграли роль происходящие события — вторжение арабских армий в Палестину стало фактом, и это само по себе свело внутренние ссоры в руководстве ишува к минимуму.
Но уже 11-го июня 1948, в первый же день перемирия, Бен-Гурион снова поставил вопрос о «… деполитизированной армии…», и на этот раз он прицепился к рейсу «Альталены».
Это была именно «цеплялка» — Менахем Бегин без споров согласился на слияние Эцеля с Хаганой, и сам известил генштаб о прибытии «Альталены», но попросил оставить отрядам Эцеля 20% ее груза. Обьединение армии еще не завершилось, бойцы Эцеля вели тяжелые бои за Иерусалим, и Бегин хотел получить 1000 винтовок и полсотни пулеметов для «своих» батальонов, сражавшихся там.
Корабль подошел к берегу 20-го июня, в согласованном месте, неподалеку от города Нетания. Его встречал сам Бегин. Разгрузка началась немедленно, и 2000 винтовок, 200 пулеметов и два миллиона патронов были перевезены на склады.
Большая часть пассажиров «Альталены» сошла на берег — предполагалось, что они перейдут под командование Эцеля.
Вопрос было не так уж трудно разрешить компромиссом, например, можно было ввести Бегина в состав генштаба. Ho Бен-Гурион усмотрел в этом «… партийное сектантство…» и неподчинение. На срочно созванном совещании правительства он поставил вопрос так:
«… мы должны решить — предоставляем мы Бегину независимую власть или приказываем ему прекратить его сепаратистские действия. Если он откажется [повиноваться], мы откроем огонь!..»
Правительство его поддержало, и приняло резолюцию, по которой армии поручалось конфисковать и судно, и его груз — если надо, то и с применением силы.
Эцелю был предьявлен ультиматум с требованием капитуляции.
Менахем Бегин пытался как-то договориться с представителями правительства, но тут узнал, что на месте разгрузки «Альталены» началась перестрелка между частями Эцеля и Хаганы.
Он немедленно на лодке добрался до корабля, и после консультации с капитаном приказал поднять якорь и идти в Тель-Авив. Предполагалось, что там соберутся его сторонники, и это обяжет правительство к каким-то переговорам. Hо Бен-Гурион был настроен совершенно бескомпромиссно.
Вслед за «Альталеной» двинулись два вооруженных пулеметами парохода — они гордо именовались корветами — с экипажами, составленными из членов «Пальям» — от «Плугот ям» — морской ветви Пальмаха, а авиация получила приказ потопить «Альталену» на переходе.
Но бомбежка не состоялась.
Почему, сейчас сказать трудно, но, по крайней мере, три пилота отказались выполнить приказ. Один из них, волонтер-американец, во время Второй мировой войны сражавшийся против Японии, сказал, что не для того он «… добирался до Палестины 10 тысяч миль, чтобы бомбить евреев…».
В итоге «Альталена» в полночь подошла к Тель-Авиву.
И тогда Бен-Гурион приказал использовать против корабля артиллерию. Этот приказ — не без колебаний — был выполнен.
Игал Алон говорил потом, что имелась ввиду только демонстрация решимости, и что попали в «Альталену» совершенно случайно, но, как бы то ни было, корабль загорелся.
Менахем Бегин приказал покинуть экипажу судно, но сам оставался на борту до конца, сошел в шлюпку одним из последних и велел бойцам Эцеля сложить оружие.
Сам Бегин говорил впоследствии, что из всех услуг, которые он когда-либо оказал государству Израиль, самой большой было его решение любой ценой избежать гражданской войны.
Горящая «Альталена», покинутая экипажем, взорвалась и затонула неподалеку от набережной Тель-Авива — тем дело и окончилось.
К сказанному, однако, надо бы добавить два удивительных факта: во‑первых, бойцы Эцеля приказу Бегина подчинились беспрекословно, во‑вторых, Бен-Гурион благословил пушку, потопившую «Альталену».
В борьбе против «…партийного сектантства…» он был действительно готов пойти далеко…
VI
У В. Жаботинского в его романе о Самсоне есть такой эпизод — к Самсону, находящемуся в плену у филистимлян, и ими ослепленному, приходит посетитель по имени Хермеш, из колена Данова, и говорит с ним, и происходит у Хермеша с Самсоном следующий диалог:
«…[Хермеш спрашивает Самсона] — Передать ли что нашим от тебя?
— Две вещи передай им от меня, два слова. Первое слово: железо. Пусть копят железо. Пусть отдают за железо все, что есть у них: серебро и пшеницу, масло и вино и стада, жен и дочерей. Все за железо. Ничего дороже нет нa свете, чем железо. Передашь?
— Передам. Это они поймут.
— Второго слова они еще не поймут; но должны понять, и скоро. Второе слово: царь. Передай это Дану, Вениамину, Иуде, Ефрему: царь! Один человек подаст им знак, и тысячи разом подымут руку. Так у филистимлян; и оттого филистимляне — господа Ханаана. Передай от Цоры до Хеврона и Сихема, и дальше, до Эндора и Лаиша: царь!
— Передам, — сказал Хермеш.
— Ступай, — сказал Самсон.
Хермеш схватил его руку и стал ее целовать; и, не отрываясь от руки, он спросил трепетным голосом:
— Эти два слова я скажу от тебя народу: но людям, нам, которые тебя любили, — нам и нашим детям ничего ты не хочешь сказать?
— Ничего.
Хермеш побрел по песку назад; вдруг Самсон его окликнул. Он оглянулся: Самсон старательно вытирал влажный тыл ладони, и сказал ему:
— Я передумал. Не два, а три завета передай им от меня: чтобы копили железо; чтобы выбрали царя; и чтобы научились смеяться…».
Действие романа относится к периоду Книги Судей, a написан он был в середине 20-х годов XX века, но к 1948 израильтяне, граждане только что родившейся новой страны под названием Израиль, последовали всем «… трем заветам Самсона…» в интерпретации Жаботинского.
Они и в самом деле «… копили железо…», не считаясь ни с чем — например, в даже в условиях Британского Мандата сумели изготовить в подпольных мастерских немало вооружений, включая 11 тысяч английских автоматов «Стен», очень хорошего оружия для ближнего боя.
И научились смеяться — в Иерусалиме в самый разгар осады поставили оперу «Женитьба Фигаро». И французскую допотопную 65-миллиметровку назвали «Наполеончик». И в условиях острой нехватки тяжелого оружия изобрели самодельный миномет — очень странное сооружение калибром в 3 дюйма, с надкалиберным снарядом весом до 40 кг.
Поскольку конструктора миномета звали Давид Лейбович, то этот шедевр кустарной баллистики, одновременно и в честь создателя, и в честь библейского Давида, не убоявшегося сразиться с Голиафом, нарекли «Давидкой».
Это был хороший случай, когда «…накопление железа…» совпало с «… умением смеяться…».
Что же до «… выбора царя…», то в очень большой степени он выбрал себя сам.
Звали его Давид Бен-Гурион.
(продолжение следует)
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer2_3/tenenbaum/
