«Границы демократии» были опубликованы в 2006 г.[1] За прошедшие 15 лет многое изменилось. Так вопрос о возможности демократии в исламских странах и о последствиях эмиграции из них в Европу и Америку сегодня не столь актуален, как вопрос о здоровье демократии в самом американском обществе. Противопоставление либеральной демократии клерикальной с ее также всеобщим голосованием проведено на фоне анализа истории, предпосылок и характеристик демократии в Америке, и мысли Скрутона о ней актуальны и сегодня.
Последуем за сэром Роджером:
При выборах некая партия может определить себя представителем интересов одной части электората в противовес лозунгам своих конкурентов. Ее избирательный успех вряд ли будет одобрен теми, кто за нее не голосовал, потому что у них нет гарантии, что их интересы будут учитываться в процессе правления, и голосовавшие против склоны не признавать права избранного правительства править ими.
«Характер американской демократии полностью не соответствует такому представлению. Люди голосуют за демократов, и ими правят республиканцы. И они принимают это, возможно, недовольно, но признают обязанность принять результат и общую лояльность, которая гораздо более важна, чем любые электоральные различия во мнениях. Это готовность гражданина быть управляемая теми, с кем он не согласен, является предпосылкой демократии, какой мы ее знаем».
Можем ли мы повторить эти слова об американской демократии сегодня? Можем ли мы сказать, что президент Трамп признавал свою и его электората обязанность, признать, пусть недовольно, результаты выборов и проявить общую лояльность? Насколько оправданы их действия недоверием результатами выборов? Недоверием, не подтвержденным судами, и оправдываемым недоверием к самим судам, то есть, практически, ко всем трем главным институтам демократии: к судам, к Конгрессу и к исполнительной власти, кульминацией чего явилось вторжение в Капитолий с угрозами конгрессменам, избранным тогда, когда нападающие не отрицали честности выборов? Недовольство результатами выборов у части электората возникало на протяжении всей истории Америки. Вопрос: сохраняется ли граница демократии, указанная сэром Роджером?
Согласно ему, эта граница есть:
«… результат наличия посреднических структур, которые создают общие обычаи, ожидания и лояльность. Эти структуры формируют общий образ жизни и привязанность к месту и соседству, так что те, кто расходятся в политике, могут, тем не менее, признать общий долг повиновения и взаимную заинтересованность в поддержании верховенства закона».
Речь идет о том, что через посреднические структуры между индивидами и государством:
«через школу, клубы, ассоциации, церковь и лагеря американцы научились уважать человеческие нормы и быть сдержанными в их нарушениях. Эта культура «маленького отряда» сейчас находится под атакой во имя «разнообразия» и «социальной интеграции».
Пульсация этих структур и была работой «руки», невидимой в политико-экономическом зеркале общества, но воспроизводящей демократию, несмотря на весь антидемократизм частных интересов, коррупцию, склонность исполнительной власти подминать под себя законодательную и судебную власти, несмотря на нарушения «справедливых» выборов (см. лекцию И. Юдовича) Сохраняются (сохранятся) ли эти посреднические между индивидом и государством структуры, формирующие отношение американцев к институтам общества, к его истории, к ее нарративу, к нормам взаимного общения? Социологи отмечают, что американцы все менее обсуждают политические проблемы с несогласными, затвердевая в своих мнениях разговорами только с единомышленниками. При этом они все более замыкаются в частном пространстве, заполненном телевидением, Интернетом и другими подобными вещами, удовлетворяя себя средствами, доступными в одиночестве, а не в общении с другими. Пандемия усилила эту тенденцию и неизвестно, останется ли ее размах после окончания пандемии или произойдет обратное движение.
В 1776 г. в Америке было 3,228 религиозных конгрегаций, оценочно, 2,5 миллиона населения — одна на 774 человек. Согласно National Congregational Study Survey сегодня в Америке 380,000 конгрегаций на 328 миллионов — одна на 863 человек. Разница есть, но не такая уж значительная. Разница скорее заключается в характере конгрегаций. Если раньше это были в основном общины, связанные местожительством, жизнедеятельностью, Пастером, то сегодня это больше собрания верующих, приходящих в церковь для спорадического духовного окормления или встречи со знакомыми людьми, уже мало связанными в обыденной жизни. Также и школы, которые стали охватывать детей, не живущих рядом, и чьи родители не общаются между собой. Образование происходит, но социальные привычки уже не воспитываются формированием «маленьких отрядов» из подрастающего поколения. Среди прочего оно оказывается под некритически воспринимаемы идеологий, звучащих университетских кафедр. Конечно, этот процесс еще не захватил все конгрегации и все образование, многое еще сохраняется, особенно в «одноэтажной Америке», но урбанизация Америки достигла 83%.
Глобализация собирает в одно место, как, например, Силиконовая долина, людей, чья деятельность чрезвычайно важна для Америки, но кто чувствует себя гражданами мира. Многие из них не выросли в Америке, не воспитывались в традициях американской демократии, традициях не сводимых к лозунгам «свободы» и «равенства», но поддерживающихся церковью, воплощавшей в себе дух общины, и общим правом в английском духе (два важных момента — см. текст Скрутона). Что из этого видно в Силиконовой долине?
Как кажется, формирование политического сознания американцев все больше перемещается от «маленьких отрядов» к маршам миллионов черных или женщин, или трампистов, или антитрампистов, или… Но они объединяют людей только политическим лозунгами дня, усиливающими отказ людей разговаривать с инакомыслящими и подменяющими ценности исторических, культурных, бытовых связей лозунгами дня. При ослабевшей роли посреднических структур, о которых говорит Скрутон, такие марши есть спорадическое единство и не могут быть опорой демократической жизни, хотя и звучат как демократически выраженное действие той иной части электората. Исчезает до-политическая лояльность и общность, которые формируют доверие — необходимое измерение социальной атмосферы демократии.
Далее:
«Демократии существуют только в том случае, если государство поддерживает равновесие между сменами правительства. Это требует не только преемственности офисов, но и институтов, стоящих выше политики и невосприимчивых к политическим изменениям, таких как британская монархия или американская Конституция, способных вызывать лояльность граждан и давать им возможность принимать смену правительства как приспособление к их образу жизни, а не как экзистенциальную угрозу для себя. Когда эти трансполитические институты разрушаются — как это бывает в революциях — выборы теряют смысл, и люди ищут «сильную руку», которая защитит их от анархии».
Однако, если мы вспомним инаугурационную речь президента Трампа в 2017 г., и executiveorders президента Байдена сразу же после его вступления в должность несколько недель назад, может показаться, что произошли революции, хотя и не юридически, но по политическому духу. Каждый раз происходила лавина отмены решений предшественника, что воспринималась гражданами, недовольными выборами, экзистенциальной угрозой для них.
Далее:
«Когда Бёрк писал об обществе как о партнерстве между живыми, еще нерожденными и мертвыми, он имел именно это в виду. Партнерство очевидно в небольших обществах, которые определяют себя через родство. Но это также очевидно в обществе, основанном на гражданстве, как современные Соединенные Штаты, которое сформировалось из недавних и еще свежих в памяти волн иммиграция. Предполагалось, что я предан живым незнакомцам, которые окружают меня, потому что они связаны той же паутиной унаследованных связей, что и я. Люди стояли бок о бок на этой территории и построили социальное и культурное наследие, которым мы все пользуемся. Мы должны защищать и укреплять его, чтобы наши дети в свою очередь стояли вместе».
Но на наших глазах партнерство между живыми, еще нарожденными и мертвыми, ослабевает до исчезновения. Не только возгорание расовых столкновений, identity politics, сохранение разных культурных и политических традиций у миллионов эмигрантов последних десятилетий, но и сведение при этом морали к политике угрожает партнерству, о котором говорит Скрутон и которое столь важно для сохранения демократии. Когда мы слышим, например, как школьный совет Сан-Франциско проголосовал за удаление имен Джорджа Вашингтона и Авраама Линкольна из государственных школ как недостойных этой чести, и это было названо не символичным, но моральным решением, то этим объявляется сама истории страны недостойной и демонстрирует отказ от партнерства между живыми, нарожденными и мертвыми. Будут ли школьники изучать дела и инаугурационные речи Вашингтона и Линкольна как вехи на пути к их собственным свободе и равенству? Демократия без истории сводится к сиюминутному политическому лозунгу.
Многое еще есть в тексте Р. Скрутона, над чем стоит задуматься. Главное, как мне кажется, содержащееся там имплицитно основание для понимания беспочвенности обвинений сегодня как анти-трампистов, как и трампистов, в возникновении кризиса демократии. Ее история творилась в споре разных мнений и интересов, но с общим сознанием уникальности Америки, общей лояльности ее идеалам, Конституции, в том числе к нарративу ее истории (становящемуся мифом, когда демократия умирает). Она началась усилиями ее отцов найти баланс между свободой и равенством, и сегодня мы видим, как эти два идеала, изначально заложенные в американскую демократию, оказываются в состоянии разрушающего противостояния без корректирующего влияния «невидимой руки», воспитания граждан «посредническими структурами», хранящими демократию.
И все-таки, и все-таки!? Как сказал Скрутон:
«Оптимизм политически необходим и в определенной мере требуется демократическим процессом».
Я не политик, но тоже могу сохранять оптимизм. Сэр Роджер говорит: естественное, базовое (default):
«состояние человечества — состояние, в которое все сообщества возвращаются, когда институты рушатся — это тирания. Демократия — последний этап долгого процесс истощения, постепенного отказа от притязаний на личную харизму, догматический авторитет или династическое право до точки, когда оказалось возможным сделать великое открытие: это мы сами, кто разыгрывает представление».
Тирания? Прошло 15 лет со дня написания «Границы демократии». Те ее границы, которые Скрутон противопоставил «безграничности» псевдо-демократии в руках аятолл или «вертикальной власти» с их «всеобщим избирательным правом», кажутся размытыми. Но они размылись не в сторону аятолл и сильной руки. История не знает примера перехода от развитой демократии в границах, описанных Скрутоном и воплощенной в Америке, к тирании. Демократия в России, существовавшая между мартом и октябрем 1917 г. и скатившаяся к тирании большевиков, также как демократия Веймарской республики, родившая тиранию нацистов, имели мало общего с демократией в Америке и вряд ли могут служить примером. Несомненно, любой социальный хаос может привести к власти «видимой руки» вождя-спасителя или партии (вспомните Статью 6-ю Конституции СССР 1977 г.) Но это абстрактное суждение. Конкретно же, борьба за свободу и равенство в Америке, сколь бы она ни принимала искаженные формы, мыслится здесь не как борьба против существующего строя, а как борьба за более полную его реализацию в пользу, так сказать, оставленных на обочине.
Уникальность американской истории, да и вообще западной демократии (меньше трех с половиной столетий на фоне тысячелетий, если отсчитывать от принятия Билля о правах в Англии, 1689 г.) не позволяет предсказывать результаты кризиса демократии Америки, не знавшей какого-либо периода тирании. Ни одна из партий здесь не имеет в своих программах (и в стремлениях их электоратов) установления чего-либо похожего на тиранию. Интеллектуальное насилие, например, вызываемое «cancel culture» или «identity politics» не есть дорога к тоталитарной системе, но, скорее, извращение идеи равенства, что, конечно, угрожает свободе обсуждения политических проблем и их демократического решения, вызывает кризис общества. Но без гражданской войны или краха экономики (не только рынка!) не видно, чтобы подобные извращения во имя идеала равенства, уничтожили свободу вплоть до установления тирании.
Американская демократия переживает кризис, но, как и вся ее история, этот кризис уникален, и в своей уникальности мало поддающийся предсказаниям его развития и уж точно не по примеру Русской революции, о чем так много говорят иные выходцы из России, не выросшие в Америке и не признавшие границы ее демократии, переселившись сюда. Остановлюсь на этом, поскольку текст публикуется на русскоговорящем Портале.
Очевидна уникальность российской истории и опыта выходцев из России, что признают многие из тех, кто «жалеет» американцев в незнании российского (не английского или, скажем, индусского) опыта. Однако в России обвал цивилизации произошел в результате войны, в стране не знавшей гражданского общества, верховенства закона, охраны частной собственности, суверенитета личности… и с множеством материально обездоленных людей. Конечно, в кризисе любой демократии, что российской в середине 1917 года, что Веймарской в начале 30-х годов, что американской сегодня можно найти общие черты: социальные напряжения, экономические проблемы, усиление антидемократических идеологий, растерянность электората, демагогию политиков, формирование экстремистских групп и пр., но конкретная ситуация в Америке существенно отличается от условий социальных катастроф в России, Германии, и предсказания хода событий в Америке по аналогии с Россией или Германией слишком абстрактны и скорее обманчивы. Так Англия пережила тяжелейшие годы после войны 1939-45 годов и проголосовала за правительство лейбористов с программой, в которой провозглашалось: «создание в Британии социалистического общества». Но демократия не умерла, как она не умерла и дальнейших сменах власти от лейбористов к консерваторам и обратно. История, традиции, гражданское общество имеют значение!
И тут мы возвращаемся к вопросу о посреднических структурах, гражданском обществе, о которых говорит Р. Скрутон как почве демократии, на которой ее дерево продолжало стоять, несмотря на все бури, гнувшие его.
В Советской России государственная власть была совмещена с властью партии, и посреднические структуры общества были, по меткому выражению Ленина, а за ним и Сталина, «приводными ремнями» от власти к индивиду: профсоюзы, ассоциации, школы, клубы, лагеря… Эти ремни привязывали индивида к государству, а не формировали его в противопоставлении ему. Конечно, сохранялись и структуры, не полностью обратимые в такие «приводные ремни: семья, группы по интересам, дружба. Но они только по касательной воспитывали гражданина тоталитарного государства (и надл подчеркнуть оставались ему угрозой и пережили его).
Что же произошло в этом плане в Америке? Посреднические структуры, о которых говорит Скрутон и которые играли фундаментально важную роль в функционировании и воспроизводстве демократии, во многом ослабли, сузились и трансформировались. Сегодня в Америке, как кажется, существуют два типа таких структур: 1. старого общинного типа вокруг церквей, по местожительству и по ассоциации интересов, и 2. государственного типа: все те институты и организации, которые реализуют и распределяют «заботу» государства об индивидах в условиях распада общинной жизни. При этом разрослась группа распыленных индивидов, тех, кто «bowling alone», по выражению Robert Putnam, тех, кто сумел, так или иначе, обустроить свою жизнь, сохраняя независимость от государства и от каких-либо ассоциаций: работают, зарабатывают, живут, не нарушая закон. Конечно, связь с государством и другими людьми сохраняется (на работе, налоги, медицина, бары, путешествия…), но если здоровье и доход позволяют, то и одиночная жизнь возможна, пусть сегодня под все проникающим оком информационной технологии.
Куда это идет? Я думаю, не к повторению российского опыта, сколь бы мы ни находили возможностей для аналогий. Но все же куда, если традиционные, назовем их «общинными», посреднические структуры уступают место, «государственным» или вообще теряют значение? Не берусь предсказывать, тем более, что не представляю себе жизнь общества, пронизанного искусственным интеллектом. Нужны эмпирические социологические исследования, наблюдения за динамикой социальных структур, особенно сегодня в связи с еще не ясными последствиями пандемии, усугубивших значение государственных структур.
Как писал рабби Джонатан Сакс, мы переживаем «изменение культурного климата». Его наблюдения, аргументация и выводы, во многом созвучны Роджеру Скрутону (см. его последнюю книгу Morality, 2020, Ch. Democracy in Danger). Сакс определяет существо кризиса демократии в сдвиге моральной атмосферы от «Мы» к «Я», в элиминации из осознания «Я» сознания его связи с «Мы», в аутсорсинге морали государству и рынку (см. «Опасность аутсорсинга морали»). А это и происходит во многом с ослаблением в жизни демократии посреднических структур, о которых говорит Скрутон. Но сдвиг от «Мы» к «Я» радикально не соответствует характеру тоталитарных режимов. Об этом надо помнить, наблюдая за кризисом демократии, за динамикой событий. Рабби Сакс говорил о возможности преодоления кризиса, указывая на то, что в истории уже случались сдвиги не только от «Мы» к «Я», но и наоборот с сохранением ценности «Я». Он вспоминал середину 19 века в Англии, Second Great Awakening в Америке (начало 19 века), конец Progressive Era в Америке (начало 20 века) и т.д. (здесь нет места на описание этих периодов). Я не берусь голосовать за тот или иной исход из сегодняшнего кризиса демократии, но и не думаю, что сова Минервы уже расправила свои крылья в сумерках.
Примечания
[1] Опубликовано по-русски в переводе Бориса Дынина в «Заметках» №2-3/2021.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer2_3/dynin/
