220 лет назад Павел I издал манифест о присоединении Грузии к России
В моём доме о Грузии напоминает многое. Вот фото из 1939-го, на котором я, пятилетний, в черкеске лихо отплясываю лезгинку. Вот книжка Булата Окуджавы «Прелестные приключения», изданная в 1971-м в Тбилиси (в Москве той порой его не публиковали), которую тогда же мне с добрым автографом автор подарил. Вот чеканный барельеф, который осенью 1986-го мне презентовали, запечатлев на обратной стороне свои имена, все участники семинара молодых журналистов Грузии, куда был приглашён поделиться профессиональным опытом. Кое с кем потом долго переписывался — например, с Хатуной Дондуа, которую, кстати, узнал ещё до того лет этак за пятнадцать, когда в Ленинград из Тбилиси наведался прелестный оркестр маленьких девочек под названием «Мзиури», что значит «Солнышко». Вот и интервьюировал тогда и Хатуну, и Тамрико Гвердцители (да-да, ту самую!), и Кетино Пирцхалаву, и Лию Хорбаладзе… А в 73-м познакомился с гениальным, абсолютно закрытом для прессы кинорежиссёром Отаром Иоселиани и взял у него острое интервью, которое после опубликования в «Смене» Ленинградский обком назвал антисоветским. И Ираклия Очиаури, самого именитого в Грузии художника-чеканщика, на берегу Куры разыскал. А в Москве — Ираклия Табидзе, автора самого знаменитого плаката Великой Отечественной «Родина-мать зовёт!»…
А еще раньше очаровал меня сам Тбилиси, про который Евгений Евтушенко сказал удивительно точно: «В Тбилиси есть особенная прелесть. На этот город звёзды засмотрелись…». И заодно открыл для себя первую грузинскую столицу Мцхету (помните у Беллы Ахмадулиной: «Малым камешкам во Мцхета воздаю хвалу и честь…»). В общем, как свидетельствует старенькое фото, вослед за Беллой Ахатовной, а также Михаилом Юрьевичем оказался «там, где, сливаяся, шумят, обнявшись, будто две сестры, струи Арагвы и Куры»…
Так что в любви к Грузии на газетных и журнальных страницах признавался не раз.
А вот снимок — из тбилисской командировки в 1990-м, когда после трагедии апреля 89-го (о которой, в частности, мне напоминал суровый вид парламента) было там тоже очень тревожно. Про многое своим читателям тогда поведал. В частности, про то, как два молодых научных сотрудника: Сандро Барамидзе — из Государственного музея Грузии и Гия Чиковани — из Центра археологических исследований, а также его сестра Тамуна — корреспондент газеты «Тбилиси», очень страстно и убедительно разъясняли мне, почему Грузия, сохраняя самые добрые отношения с Россией, всё-таки непременно должна выйти из состава СССР… Что ж, дальше, как известно, так и случилось. Однако в наших отношениях началась настоящая беда…
С той поры минуло почти три десятилетия — и весной 2019-го вновь, теперь уже вместе со своей Таней и видеокамерой, отправился я в тот благословенный и многострадальный край, чтобы снять там фильм…
***
Вахтанг Горгасали на могучем коне
И вот уже со скалы над водами Мтквари (так по-грузински именуется Кура) гостей из Питера, вскинув десницу, приветствует восседающий на могучем коне великий Вахтанг Горгасали, который высится здесь совсем не случайно. Ведь, став ещё в 447 году царём Иберии, именно он Тбилиси основал и перенёс сюда из Мцхеты столицу. Как гласит легенда, однажды в здешнем непроходимом лесу на охоте царь, ранив фазана, пустил вдогонку своего сокола. Скоро обе птицы рухнули в ущелье. Однако, спустившись туда, Вахтанг обнаружил их в термальном источнике абсолютно невредимыми. Поражённый этим правитель велел заложить здесь город, который назвал — Тбилиси, то есть — «Город тёплых ключей», или просто — «Тёплый город», ведь в переводе с грузинского «тбили» означает «тёплый». (Ну а в русском языке до 1930 года он именовался на греческий лад — Тифлисом).
А за бронзовым всадником на гребне скалы — горделивый храм Метехи, которому не менее десяти веков. Однако надменный Горгасали, не обращая на Метехи особого внимания, взирает через Куру на свою ровесницу — крепость Нарикала. Да, по сравнению с Нарикалой Метехи по возрасту — просто «ребёнок». Ведь именно с неё более полутора тысяч лет назад Тбилиси, по сути, начинался. Как утверждают местные жители, Нарикала — «душа и сердце города»…
Нарикала — «душа и сердце города»…
Дабы это ощутить самим, мы воспользовались канатной дорогой, из кабинки которой, любуясь окрестностями, мигом до крепости добрались. Что ж, эта оседлавшая Сололакский хребет цитадель Грузинского Царства — с мощными стенами, высшей точкой в виде огромного креста и с церковью Святого Николая — и сегодня поражает. И опять вспомнилась мне Белла Ахмадулина:
…Стоял Тбилиси, как Ираклий,
у древней крепости Нари.
Такая ли была погода,
когда в Тифлис вступали персы
и не сдавались им подолгу
его воинственные песни?
Да, под водительством царя Ираклия II защитники «древней крепости Нари» держались против персов до последнего. А кроме персов, с древнейших времён кто только этот город ни штурмовал, грабил, разрушал: турки, хазары, арабы, византийцы, хорезмийцы, армии Чингисхана и Тамерлана, которые, кроме прочего, насильно навязывали здесь ислам. Но каждый раз восставал он из руин и пепла ещё более прекрасным… Помню, с каким волнением мы, мальчишки военной поры, воспринимали снятый тогда, в сорок втором, фильм «Георгий Саакадзе» — про полководца грузинского царства Картли, которого народ удостоил имени Великий Моурави, с артистом Акакием Хоравой в главной роли.
Слава богу, в 1783-м был подписан Георгиевский трактат, в 1801-м закреплённый Манифестом о добровольном переходе Грузии под протекторат православной России — ну, как там, у Лермонтова:
…И божья благодать сошла
На Грузию! Она цвела
С тех пор в тени своих садов,
Не опасаяся врагов,
За гранью дружеских штыков…
И смотрит на Тбилиси, считай из поднебесья, «Мать Картли», то есть «Мать Грузии», которая в левой руке держит чашу с вином — для того, кто пришёл сюда как друг, а в правой, для тех, кто как враг, — меч.
«Мать Картли»
За нами, под Нарикалой, — Старый город…
Конечно, панорама, открывшаяся нам отсюда, с крепостной стены, восхитительна. А по другую сторону — Ботанический сад, разбитый ещё в 1845-м по приказу царского наместника на Кавказе графа Воронцова, где — «омут красок, звуков, ароматов»… Если же опять глянуть с этой высоты на восток, то ближе всего внизу — Кала, что по-арабски значит «крепость», или Старый город. Нам даже показалось, что видим отсюда наш миниатюрный отельчик «Кавказ» на улице Александра Дюма — великого француза, который, вспоминая поездку сюда в 1859-м, восхищался: «Милый Тифлис! Мне так хорошо в нём работалось!»
Площадь Свободы
Мы поселились в самом начале «старой» части города, близ, так сказать, «пограничной» Тависуплебис моэдани, то есть Площади Свободы, в Тбилиси — самой главной. Посреди площади — сотворённый неутомимым (оказывается, не только у нас, в России) Зурабом Церетели монумент Святого Георгия, где на ослепительной белизны колонне сам Георгий, убивающий дракона, щедро покрыт золотом. Посещая Тбилиси прежде, на месте этого столпа видел я бронзового Владимира Ильича. Может, потому что именно здесь ещё в июне 1907-го ушлые большевики во главе с отчаянным Камо напали на карету Государственного банка и похитили 100 000 рублей, которые достались в основном Ульянову-Ленину, чьё имя площадь потом и носила. А ещё раньше была она — Имени Берии. Ну а два века назад звалась «Площадью Эриванского» — в честь генерала Паскевича, заслужившего титул графа Эриванского за взятие его войсками города-крепости Эривани. Тогда же здесь возвели розовое здание в стиле русского классицизма, в котором с той поры и поныне размещается Городская управа. Ну а на месте нынешнего отеля «Кортьярд Марриот» тогда функционировали сразу два: «Континенталь» и тот самый «Кавказ», который теперь (став куда более скромным) приютил нас по иному адресу. Тут же — сквер с новым фонтаном, сооружённым в 2004-м, по велению Мишико Саакашвили, аж за 5 миллионов баксов!
Пушкин в Тбилиси
А вот бюст Пушкина здесь установили ещё в 1892-м, причём — на весьма невеликие средства, собранные самими горожанами. Своё знакомство с Тифлисом в 1829-м, направляясь в турецкий Арзрум, поэт начал именно с этой взбирающейся к площади улочки, которую впоследствии нарекли его именем. И жил тут же, в доме № 5, который ныне, увы, снесён. Тифлис он назвал «Волшебным краем». И добавил: «Я не помню дня, в который был бы веселее нынешнего; я вижу, как меня любят, понимают и ценят, и как это делает меня счастливым». Кстати, с пьедестала Александр Сергеевич смотрит прямёхонько на Музей искусств Грузии, в чьих стенах прежде размещалась та самая Тифлисская духовная семинария, из которой когда-то вышибли Сосо Джугашвили, впоследствии ставшего Сталиным.
***
А наискосок в ту далёкую пору находились Коджорские ворота, от которых начиналась Коджорская дорога. И пошли мы с Таней по ней, то есть по улице Котэ Абхази (когда-то председателя Национально-демократической партии Грузии, расстрелянного за подготовку вооружённого антисоветского восстания), которая ещё недавно носила имя другого Котэ (а по-русски — Константина) — советского генерала, Героя Советского Союза Леселидзе.
Дома здесь издавна располагались уступами…
Дворы, где — балконы, лестницы, бельё на верёвках…
Здесь, в Старом городе, и до сей поры — уютные кривые улочки, мощённые брусчаткой, домики в два-три этажа, цветные фасады, крыши под черепицу… Дворы, где непременно балконы, лестницы, бельё на верёвках… Поскольку исторически, следуя рельефу местности, Тбилиси строился по склонам гор (здесь говорят: «У нас куда ни иди, всё равно получается в гору»), дома в городе располагались уступами, скученно и плотно примыкая друг к другу. Здесь рядышком мирно соседствуют грузинские православные храмы, католическая церковь, уникальная мечеть, церкви армян-григорианцев и еврейские синагоги. А ещё — караван-сараи, то есть древние постоялые дворы, где останавливались и купцы, везущие товар со всего света, и обычные путешественники.
Вот на улочке Абесадзе — костёл имени Пресвятой Девы Марии. А на улице Вертсхли — увы, заброшенная армянская церковь Сурб Ншан. А вот — Ашкеназская синагога. А это — караван-сарай царевны Текле. Напротив — армяно-григорианский храм Норашен. Рядом другой — Джварис Мама. Построен в V веке как подворье для иноков грузинских монастырей в Иерусалиме, в том числе монастыря Святого Креста. Отсюда и название церкви: «джвари» по- грузински означает «крест», а «мама», как для нас ни странно, это по-грузински — наоборот: «отец»…
Софико Чиаурели
Тут же спрятался скверик с памятником актрисе воистину «от Бога» Софико Чиаурели, которая запечатлена заодно со своими героинями: Фуфалой, прачкой Вардо, Дворничихой. А ещё тут Софико исполняет танец Кинтаури… Напротив, через дорогу, — вторая синагога, уже грузинская. (Кстати, антисемитизма в Грузии не было никогда. И если местные евреи порой в Израиль всё же «сваливают», то соседи-грузины, как правило, провожают их со слезами). А по другую сторону от сквера, на Сионской, 8, прежде размещался опять-таки «караван-сарай», а сегодня — Музей истории Тбилиси, или по-грузински, «Карвасла»…
Тамада — из VII века до нашей эры…
Далее, на углу Сиони и Шардени, «чокнулись» (благо кружка всегда с собой) с очень важным в этой стране человеком, главой застолья «Тамадой», причём — самым древним в мире, потому что это — точная копия статуи VII века до нашей эры. Вдобавок, по местному обычаю, конечно же, потерли его правую коленку. И вышли на площадь уже известного нам Горгасали, которую в народе, впрочем, называют просто «мейдан» (от грузинского «моэдани» — площадь). А тут полюбовались утончённой скульптурной композицией, соединившей раскинувшийся на зелёной лужайке пергамент, заполненный стихами на трёх языках, гранатовое дерево, на ветвях которого — золотой соловей, с национальным музыкальным инструментом «пандури» — в честь прелестного армянского поэта XVIII века, чьё имя — Саят-Нова. Памятник — близ армянской церкви Сурп Геворг, на пороге которой в 1795-м персы из полчища Ага-Магомет-хана поэта, молившегося о спасении города, растерзали…
Обогнув площадь, оказались у монастыря Сорока Себастийских мучеников, построенного в память о событиях 320 года, когда сорок солдат XII «молниеносного легиона» в каппадокийском городе Себастия за христианское вероисповедание были оставлены умирать от холода на льду озера…
Нико Пиросмани с барашком
Абанотубани имеют какой-то космический облик…
А на набережной Куры замерли перед великим художником Нико Пиросмани — грустным, коленопреклонённым, с барашком в руках. И неподалёку, в «кудрявом» сквере, нежданно-негаданно возник Гейдар Алиев. Наверное, первый Президент Азербайджана любил попариться, ведь место для него выбрали совсем рядом со знаменитыми на весь белый свет тбилисскими серными банями. Построенные на тёплых (впрочем, с температурой — аж до 47 градусов!), обладающих лечебными свойствами серно-щелочных источниках, которые вытекают из-под горы Табор, они (помните?) были обнаружены Вахтангом Горгасали… Самая заметная из бань — Орбелиановская, или Голубая, с минаретами по бокам и стрельчатым фасадом, покрытым пёстрыми изразцами. Именно в ней (согласно табличке) кайфовал сам Пушкин, написавший потом: «Персиянин ввёл меня в бани: горячий железо-серный источник лился в глубокую ванну, иссечённую в скале. Отроду не встречал я ни в России, ни в Турции ничего роскошнее тифлисских бань!» Тут до сих пор хранят часть плитки, на которую «солнце русской поэзии», а также «наше всё», завернувшись в простыню, ступало голыми ногами. Представляю, с каким сомнительным удовольствием вдыхал он тутошний запах сероводорода… Ну, а другие здешние бани — ниже уровня земли: на поверхности видны лишь полукруглые своды-купола, отчего окружающая местность приобретает какой-то космический облик, а внутри — красотища!.. И есть рядом фонтан с теми самыми соколом и фазаном, которых когда-то эти «тёплые ключи» оживили. А также — гигантских размеров памятник «древней игрушке из косточки барана», которая называется «кочи». Потому что именно в этих банях, на этом самом месте, и стар, и млад издавна развлекают себя игрой «кочаоба»… А узкое ущелье, где всё это приютилось (между горой с крепостью Нарикала и другой, Таборской), называется Абанотубани. И речка Цавкисицкали (попробуй, дорогой читатель, выговорить — кстати, в грузинском языке из 33 звуков гласных всего лишь пять) начинается с водопада. Вот чудо-то: почти в центре города — водопад: не искусственный, а самый настоящий!..
***
Вдоволь налюбовавшись этим стремительно низвергающимся с неба потоком, мы от Орбелиановской бани по Старому городу переместились в обратном направлении, на улицу Пушкина, где сохранены остатки старой крепостной стены, и далее, на проспект Бараташвили, где, на эту стену опираясь (здесь граница Старого города), поднялись дома с резными балконами. Вообще в Старом городе непременно вдоль всех фасадов тянутся авани — так здесь называют балконы-галереи, которые опоясывают дом и со стороны двора, а соединяющие их наружные лестницы взбегают с этажа на этаж.
Шота Кавлашвили — перед его балконами…
Ах, балкон, непременная принадлежность старого тбилисского жилища (помните, у Полонского: «Тифлис многобалконный…») — недаром же, принявшись за возрождение Старого города, главный архитектор Тбилиси Шота Кавлашвили (вот он, изваянный в бронзе, гордо скрестил на груди руки) про балконы вспомнил в первую очередь, за что земляками скоро был наречён «князем Балконским». И чуть поодаль с книгой в руке поглощён в свои вечные думы философ Иоанн Петрици, живший ещё во времена правления Давида Строителя…
А вот — настоящая, сохранившаяся с начала прошлого века, тбилисская конка, которую теперь находчиво приспособили под винный бар. Рядом — «Старый фонарщик», впрочем, правильней, по-тифлисски, сказать — «лампионщик». Причём скорее всего он — перс, ибо именно персы до наступления здесь в 1927-м эры электричества по вечерам зажигали, а по утрам гасили на фонарях лампы. Ну, и дальше — опять-таки «бронзовое» людское бурное кружение в развесёлой народной пляске «Берикаоба» на древнем, ещё дохристианском празднике изобилия.
Бурное кружение в развесёлой «Берикаобе»…
А вот этот бронзовый «Дворник» по национальности, что я знаю точно, — курд, которого звали Рашид Адамов. Ведь это именно он когда-то приютил и обогрел бездомного Нико Пиросмани — после того, как художник на все сбережения, известно, подарил своей возлюбленной актрисе Маргарите де Севр «миллион алых роз», а та вместо благодарности укатила обратно в свой Париж. Признательный Рашиду за сочувствие и приют нищий Пиросмани нарисовал его портрет, с которого и был изваян этот памятник… Рядом, на радость любителям делать селфи, на скамейке привольно расположились, тоже «бронзовые», старые друзья Сандро Жоржолиани и Акакий Кванталиани — два любимых ещё советским зрителем грузинских актёра в образах своих персонажей из старой кинокомедии «Стрекоза». Помните, как восхитительно пела там Лейла Абашидзе?
Пьяная башня перед Театром марионеток Резо Габриадзе
Невероятно древняя Анчисхати
И вдруг здесь же, на пешеходной улочке Иоанэ Шавтели, которая когда-то звалась Царской и соединяла дворец царя Ростома с городскими воротами, а теперь носит имя преподобного монаха, прославившегося в XIII веке в качестве поэта и философа, наш путь преградила Пьяная башня перед Театром марионеток Резо Габриадзе. Этот легендарный грузин — всемирно известный художник, писатель, театро- и кинорежиссёр, сценарист прелестных фильмов (помните: «Не горюй!», «Мимино», «Чудаки», «Кин-дза-дза» и других) к тому же почти сорок лет назад создал первый в Тбилиси кукольный театр, куда приобрести билет — проблема почти неразрешимая. Однако ежедневно, когда стрелки на башне показывают 12 или 19 часов, шторки башенного театра раздвигаются и начинается мини-представление под названием: «Круг жизни», которое может на халяву посмотреть любой. А ещё каждый час из башни появляется человечек с крыльями и молоточком отбивает время. Мы всему этому чуть подивились. А потом заглянули в примыкающее к театру кафе «Не горюй!» (по-грузински — «Ар идардо!»), где, поражённые чудесным интерьером, полностью сотворённом волшебником Резо, обнаружили и бронзового Чижика-Пыжика — копию того самого, которого мастер первым делом приютил у нас, в Питере, на Фонтанке. Ведь, как известно, Чижик «на Фонтанке водку пил». Но там до пичуги добраться сложно, а здесь, в кафе, запросто. Так что, как и все посетители оного, погладили птичку — «на счастье»…
А когда, покинув кафе, оказались в переулочке, с другого, высокого берега Куры на нас вальяжно глянул отгроханный по указанию Саакашвили Дворец Президента, причём своим куполом и колоннами он очень напомнил… берлинский Рейхстаг. Тот самый, над которым в 45-м вместе с Михаилом Егоровым поднял Знамя Победы грузин Мелитон Кантария.
***
И тут же нас прямо-таки приворожила церковь Рождества Девы Марии, или Анчисхати, возведённая в VI веке, сразу после переноса сюда из Мцхеты грузинской столицы. Пройдя внутрь, почтительно замерли перед столь же древней «Анчийской иконой», которая первоначально принадлежала самой царице Тамаре… Да, все грузинские церкви обладают невероятным магнетизмом и удивительной человечностью, но Анчисхати всё равно — особенная. Маленькая, сумрачная, невероятно древняя, с расплывающимися старинными фресками, узкими оконцами, уходящими куда-то далеко вверх.
А сразу же за стенами храма встретились с сотворённым ваятелем гениальным поэтом трагической судьбы — с уничтоженным сталинским режимом в 1937-м Тицианом Табидзе. Когда убийство свершилось, Борис Пастернак прислал из Москвы жене поэта Нине телеграмму: «У меня вырезали сердце. Нет Тициана. Как жить?» О своих стихах — в переводе Бориса Леонидовича — Табидзе сказал:
Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишут
Меня, и жизни ход сопровождают их.
Что стих? Обвал снегов. Дохнёт — и с места сдышит,
И заново схоронит. Вот что стих.
А до беспамятства влюблённая в Грузию Белла Ахмадулина так перевела строки другого поэта, Георгия Леонидзе:
Вином не успел я наполнить стакан,
Не вышло! Моими слезами он полон!
Во здравье, Паоло! За жизнь, Тициан!
Я выжил! Зачем, Тициан и Паоло?…
Замечательный поэт Паоло Яшвили — ещё одна жертва кровавого 37-го: не желая неминуемой встречи со своими палачами, он застрелился…
Затем мы миновали бывший комплекс зданий Патриархата Грузии, который, впрочем, лет десять назад отсюда переехал, уступив место женскому монастырю Пресвятой Богоматери. А напротив обнаружили церковь Святого Георгия Кари с колокольней и рядом — маленький тихий парк имени Ираклия II с фонтаном аж из Парижа. Чуток тут передохнув, снова вышли на уже знакомую улицу Шавтели, которая, между прочим, в древности была в Тбилиси одной из главных. А на площади правильной четырёхугольной формы, которая ныне носит имя Ираклия II, царские чиновники принимали жалобы и оглашали царские указы, а также устраивались народные карнавалы… Первоначально здесь главным зданием был дворец царя Ростома, который потом, во время нашествия персов, как и весь Старый город, превратился в руины. Во времена Российской империи на его месте возник дворец губернатора (сейчас там люксовый бизнес-центр). Слава богу, что сохранилась от Ростома дворцовая баня, которую мы отыскали на набережной, сразу за дворцом, в кирпичном строении, где ныне ресторан. Заметили тут и памятный столб, установленный в честь первой грузинской типографии, где в 1712-м обрела печатный облик поэма Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре».
Храм Сиони
Между тем, улицу Шавтели на нашем пути продолжила та, сплошь «ресторанная», что названа в память об Ираклии II, которая, в свою очередь, плавно перетекла в улицу Сиони, обязанную своим именем расположенному тут Собору Сиони. Да, сей какой-то очень, ну что ли, душевный храм, наречённый в честь знаменитого Сионского в Иерусалиме, основанный Вахтангом Горгасали, который до 2006 года был кафедральным собором православной Грузии, в народе называют просто Сиони. Здесь, слева от иконостаса, пред нами предстала одна из самых священных для Грузии реликвий: древний крест Святой Нины, сплетённый из виноградной лозы и скреплённый её волосами. Под этими сводами венчались Александр Грибоедов и Нина Чавчавадзе. Говорят, жених, который страдал от лихорадки, кольцо тогда обронил — и менее чем через год дурное предзнаменование сбылось: убитого в Персии поэта отпевали тоже здесь…
Ашуг Иэтим Гурджи
А выйдя из храма, на набережной, где дома сплошь увиты виноградом, в воздушно-арочном проёме обнаружили другого поэта, к тому же ашуга, Иэтима Гурджи, который словно бы в своей известной песне вопрошает:
Всех нас смерть ждёт впереди —
Ну, стоит ли завидовать?..
Затем ноги сами вновь привели нас к «Тамаде», который «посоветовал» одолеть весьма крутой и высоченный (144 ступени!) Подъём Бетлеми, дабы там, наверху, непременно обозреть два храма: сначала Нижний Вифлеем, потом Верхний, далее, ещё выше, храм Атешга (то есть — храм Огня), и церковь Святого Георгия Клдисубани. Но я не рискнул. Вместо этого мы проследовали в исполненные модерна начала XX века так называемые Ватные ряды, а там замерли перед гениально запечатлённым Важей Макаберидзе «в творческом полёте» создателем фильмов «вечного обаяния» Сергеем Параджановым… А на соседней коротенькой пешеходной улочке Шардени, названной в честь французского путешественника и писателя XVII века, который Тбилиси обожал, где тьма ресторанов, кафе, баров, выставочных галерей, ощутили себя, словно чуточку в Париже.
***
Грузинское застолье
Впрочем, ну зачем нам Париж не на Сене, а на Куре? Поэтому вместо всей этой «французской показухи» уже на другой улочке заглянули в скромный духан, где оказались среди грузинского застолья. Ах, это же вообще — мистический ритуал, рождённый в любви, которой пропитан воздух, заряжено пространство! Да, любовь тут — в каждом мудром и красивом тосте, который непременно завершается всеобщим восклицанием: «Гаумарджос!» А ещё тут всё наполнено музыкой, даже сами названия блюд: сациви, чахохбили, лобио, сацебели, сулгуни… А местные вина: «Хванчкара», «Саперави», «Мукузани», Киндзмараули», «Цинандали», «Ркацители», тоже превращающие трапезу в прекрасную песню, которая открывает сердца, наполняет их свободой, добротой и счастьем… К тому же тут, конечно, и песни, в самом прямом смысле этого слова, льются (ах, грузинское мужское многоголосие!) постоянно — и какие песни!.. В общем, всё это мы тогда ощутили до мурашек…
***
Метехский мост в давние времена
И снова — площадь Горгасали, Мехетской мост. Когда-то он, тогда — единственный в городе, был малюсеньким. Даже верблюд не мог на нём балансировать, поэтому переправу называли Ослиной. В XIII веке здесь произошла жуткая трагедия. На Грузию напал султан Хорезмский Джелал-Эд-Дин, вынес из храма Сиони все православные иконы, которыми устлал мост Метехи, и заставил людей по ним идти. Сто тысяч грузин отказались — и были тут же обезглавлены, на что довольный Джелал-Эд-Дин взирал с высоты тоже им «обезглавленного» Сионского храма. Потом Кура долго оставалась красной от крови… Да, это Мост Ста тысяч мучеников. И каждый год, 13 ноября, патриарх здесь служит молебен, после чего люди со всей Грузии весь день опускают в воду венки…
И вот уже знакомые нам монумент царя Вахтанга, храм Метехи. А дальше вдоль берега, как сказал поэт, — «балкончики, висящие, словно гнёзда, над Курой…». Ниже монумента — в каменной скале, у самой воды, — часовня Або Тбилели, в которой — его мозаичная икона. По национальности араб, он, когда Грузия была халифатом под властью арабов, стал христианским проповедником. За что был заточён в тюрьму, потом обезглавлен и сожжён — как раз на этом самом месте. Пепел развеяли над Курой. Всё это случилось в VIII веке. А сегодня, в XXI, его считают Небесным покровителем города…
Беседка царицы Дареджан
По дороге наверх, передохнув на «Скамейке влюблённых» (присели — поскольку как раз в этот день, 17 мая, но сорок лет назад, я Таню впервые встретил!), потом порадовались виду крепостной стены и над ней круговой беседки Дворца Сачино, в тени которой когда-то царица Дареджан нетерпеливо поджидала своего супруга — Ираклия II. Затем, уже от памятника Горгасали, ещё раз восхитились городской панорамой. И в храме Метехи, где когда-то накануне сражения с захватчиками молилась царица Тамара, замерли перед иконой первой грузинской святой Шушаник… Церковь Метехи построили в XIII веке, и скоро рядом возник царский дворец, окружённый мощными крепостными сооружениями. Не раз эти стены захватчики разрушали, но каждый грузинский царь считал свои долгом храм возродить… Судьба дворца оказалась печальней: в 1819-м на месте его развалин возвели тюрьму, где сидели будущий Сталин, Калинин, Берия, Максим Горький. И Камо, который оттуда сбежал… В 1937-м храм хотели снести, но возник общественный протест, который возглавил Шеварднадзе — нет-нет, не всем нам хорошо известный Эдуард Амвросиевич, а совсем другой, Дмитрий, замечательный художник. Церковь Метехи отстоять удалось, но Дмитрия Шеварднадзе за несгибаемость отправили в Сибирь, где, в лагерях, он сгинул. Именно на этот сюжет Тенгиз Абуладзе снял фильм «Покаяние»… А тюрьму через два десятка лет разрушили…
Пройдя дальше, к часовенке, мы оттуда увидели Куру и Старый город несколько по-новому. И тут невольно вспомнился спектакль нашего, питерского, БДТ «Ханума», по пьесе грузинского классика Авксентия Цагарели, которую заново сочинили мои старые приятели Володя Константинов и Боря Рацер. Была там и такая песенка:
Над рекой стоит гора,
Под горой течёт Кура,
За Курой шумит базар,
За базаром Авлабар.
Бесконечный и беспечный
Шумный вечно Авлабар…
Авлабар два с лишним века назад…
Да, как раз это пространство, от Куры и до Катехинских городских ворот, которые находились там, где сейчас начинается Метехская улица, когда-то было обнесено крепостной стеной и называлось Авлабаром. Сейчас остатки того Авлабарского базара в этом, самом армянском, районе Тифлиса мы обнаружили на улице Гонашвили, а рядом, на Авлабарской площади, задержали взгляд на храме Нор-Эчмиадзин и Армянском драмтеатре имени Петроса Адамяна, перед которым, в скверике, — маленький, изваянный всё тем же неугомонным Зурабом Церетели, Георгий Николаевич Данелия скромно примостился за куда более крупненькими и выразительными героями своего прелестного фильма «Мимино».
С трудом переводя дух, потащились мы вверх по улице Месхишвили к Цминда Самеба, или по-русски — Святой Троице, главному кафедральному собору Грузинской Православной церкви. Освящённый в 2004-м, он, вместе с девятью часовнями, без всякого преувеличения, грандиозен — и внешней красой, и внутренним убранством, и высотой, и вообще размахом. Да, огромный и одновременно какой-то светоносный!
Цминда Самеба
И отсюда снова, теперь уже с левого берега Куры, мы увидели «весь Тбилиси». И опять вспомнилась Белла Ахмадулина:
…Среди теплиц и льдин,
Чуть-чуть южнее рая,
На детской дудочке играя,
Живёт Вселенная вторая
И называется Тифлис.
В числе прочих красот издали чуть проглядывался и проспект Руставели…
***
И скоро двинулись по нему, обрамлённому столетними платанами и по обе стороны (мы начали свой путь с нечётной) украшенному милыми, безликими бронзовыми человечками, которые сотворил Леван Буджиашвили.
Первым делом, в строгом здании сдержанной архитектуры, где хранит своё богатство Национальный музей Грузии имени Симона Джанашия, бегло глянули на разные золотые (к золоту относимся вообще равнодушно) украшения, добытые археологами из древнего кургана Триалети. Однако на 4-м этаже чуть дольше задержались в Музее советской оккупации с его грузинской трактовкой исторических событий: когда одно выпячивается, другое, наоборот, замалчивается…
Миновав центральный кинотеатр «Руставели», приостановили шаг у новенького здания-красавца. Поскольку оно — на месте руин бывшей гостиницы интуриста «Ориент» (где позже размещался столь мне знакомый Дом журналиста), которое жутко пострадало в декабрьской ожесточённой схватке гражданского противостояния конца XX века, когда оппозиция выбивала из Дома правительства, что напротив, приверженцев своего первого президента Звиада Гамсахурдия.
Слава богу, по соседству церковь Квашвети, связанная с именем Давида Гареджийского, жившего в VI веке на склонах Мтацминды, в те трагические дни на исходе века XX осталась цела. Правда, в её орнаменте и кладке появились сотни щербинок, но внутренняя роспись кисти Ладо Гудиашвили сохранилась. Вот и Евгений Евтушенко внимание на это обратил:
Рука Ладо Гудиашвили
изобразила на стене
людей, которые грешили,
а не витали в вышине…
Название «квашвети» происходит от грузинских слов: «ква» (камень) и «шва» (рожать). Согласно легенде, одна из тбилисских женщин обвинила Давида в том, что от него беременна. Тогда Давид предсказал, что сия ложь станет очевидной, когда она родит камень. Так и случилось, после чего это место получило название «квашвети».
Ну а рядом в пышном парке удобно расположилась Национальная галерея имени уже известного нам славного живописца Дмитрия Шеварднадзе, которого Берия (помните?) стёр в лагерную пыль. Слева от Галереи — изящный бюст писателя Эгнатэ Ниношвили. Кстати, именно Ниношвили в 1891-м повстречал здесь Алексея Пешкова, которому, тогда ещё просто бродяге, посоветовал заняться литературой. В общем, получается, что благодаря Эгнатэ возник наш великий классик Максим Горький: ведь именно так «новорожденный» автор подписал свой первый рассказ «Макар Чудра», опубликованный в тифлисской газете «Кавказ»… А ещё в парке — бронзовые изваяния мастеров кисти: Елены Ахвледиани, Ладо Гудиашвили и Давида Какабадзе… Ну и главная ценность Галереи — безусловно, картины Нико Пиросмани, с чем вполне согласен и Булат Окуджава.
Что происходит с нами,
когда мы смотрим сны?
Художник Пиросмани
выходит из стены,
из рамок примитивных,
из всякой суеты
и продаёт картины
за порцию еды.
……………………………..
Он жизнь любил не скупо,
как видно по всему…
Но не хватило супа
на всей земле ему.
Когда-то этот парк — в честь императора Александра II — назывался Александровским, а ныне носит имя 9 апреля — в память о трагедии 9 апреля 1989 года, когда, разгоняя оппозиционный митинг у Дома правительства, советские солдаты с острыми сапёрными лопатками в сильных руках ловко кроили головы местным мальчикам и девочкам. Теперь их имена — на мемориальных липах, что высажены у фонтана: Эка Бежанишвили, Тамара Човелидзе, Аза Адамини, Мамука Нозадзе, Нато Гиоргадзе и другие…
Об этом позорнейшем преступлении тогда с трибуны Съезда народных депутатов СССР на весь мир всю правду сказал Анатолий Собчак. Вот почему благодарные тбилисцы установили здесь ему памятник. И рядом улочку в его честь нарекли. Когда в 90-м я поселялся в гостиницу «Иверия», строгая администраторша расплылась в улыбке: «Так вы из Ленинграда? Ну как там н а ш Собчак?» И потом снова и снова слышал эту фразу в самых разных местах: Анатолия Александровича, ставшего Почётным гражданином Тбилиси, в Грузии пылко величали своим защитником, о чём, вернувшись в Питер, я ему рассказал. (Увы, его жизнь оказалась короткой, а родная дочь под российскими небесами папину фамилию быстро и основательно испохабила)…
Бронзовый Отар Мегвинетухуцеси в образе короля Лира
И встреченного здесь же, без всякого преувеличения, великого артиста, запечатлённого ваятелем в роли короля Лира, справедливо удостоенного званий «народного» и Грузии, и СССР, который потрясал зрителей и на сцене Театра имени Котэ Марджанишвили, и на экране (достаточно вспомнить хотя бы фильмы «Дато Туташхиа», «Мольба», «Древо желаний», «Изыди!»), чьё имя — Отар Мегвинетухуцеси (в переводе на русский — «виночерпий», видимо, предки служили при дворе грузинских царей), в ком мужская скульптурная красота совмещалась с редким даром играть именно высокую трагедию, тоже знал я лично. И не только, как журналист: ведь мы с Таней дружески у себя дома принимали Отара Вахтанговича вместе с его женой Гурандой (тоже актрисой, тоже «народной», которой незадолго до этого нашего приезда, увы, не стало). А тогда у нас весело болтали, фотографировались… И потом, оказавшись в Тбилиси, я воспользовался их гостеприимством.
Здесь изваян и другой великий трагик, Тамаз Чхиквадзе, которого я тоже хорошо запомнил вот в этой самой одежде сельского судьи Аздака из спектакля по Брехту «Кавказский меловой круг». А еще — в мощном образе шекспировского Ричарда III. Не забыть фурор, который всякий раз производили на невском бреге гастроли Театра имени Руставели, который, кстати, расположен тут совсем рядом. Надо лишь миновать отель, который, помнится, прежде назывался «Тбилиси». Но в гражданскую войну начала 90-х, когда здесь, на проспекте, две недели шла настоящая бойня с использованием артиллерии и танков, гостиница выгорела дотла. И теперь, слава богу, восстановленная, сменила не только уровень сервиса, но и само своё имя — на более, ну что ли, «престижное»: отель «Тбилиси-Мэриотт».
И вот как раз за ним с 1901 года красуется, безусловно, самый главный из весьма многочисленных местных театров, о котором только что упоминал — тот, что имени Шота Руставели. Его стены — сплошное и рококо, и барокко, и химеры, арлекины, обольстительные гурии, вакханки. А на дверях — царь зверей. Да, сооружение царственное. И спектакли, особенно поставленные Робертом Стуруа, (например, «Кавказский меловой круг») — сплошной восторг! Ах, какие мастера эту сцену прославили: Акакий Васадзе, Каха Кавсадзе (помните в «Белом солнце пустыни» его Абдулу?), Автандил Махарадзе (помните его Варлаама из «Покаяния»?), Ия Нинидзе (помните её Цицино в «Не горюй»?). А знаменитый футбольный комментатор Котэ Махарадзе?.. Как хорошо, что, тоже оказавшись тогда в зоне боёв, это здание уцелело…
Оперный театр имени Захария Палиашвили
Оставив без внимания соседние брендовые бутики, мы, конечно же, задержали шаг перед эффектным, в мавританском стиле, с башенками, по сути дворце, где доставляет людям радость Оперный театр имени Захария Палиашвили, создавшего, в частности, и национальный музыкальный шедевр под названием «Абесалом и Этери». Вот он, великий композитор и дирижёр, в скверике, с левой стороны, свой театр «охраняет». А с правой — поэт Акакий Церетели. Заодно с ними — замечательный хореограф Джорж Баланчин (который, на самом деле, Георгий Баланчивадзе).
За пышной Оперой в строгих и лаконичных стенах бывшего Кадетского корпуса, на трёх тысячах квадратных метров, в собственном Музее современного искусства, по-хозяйски обосновался вездесущий Зураб Церетели. А в музейном дворике нам открылось его же «Яблоко Адама» — уникальная инженерная конструкция, в которой собраны 145 бронзовых горельефов…
Мераб Мамардашвили — в монументе Эрнста Неизвестного
И совсем иное по духу и мысли изваяние увидели мы чуть дальше, почему-то перед монументальным строением, где прежде размещался Институт марксизма-ленинизма: Мераб Мамардашвили, великий философ XX века. Этот изумительный бюст мыслителя, который, пожалуй, ассоциируется с факелом знаний («один — наедине с миром, культурой и вечностью»), прибыв из Нью-Йорка, установил здесь (а лучше бы, наверное, — близ Университета) Эрнст Неизвестный. Афоризмы философа меня поражают. Например: «Человек есть усилие быть человеком». Или: «Мы живы в той мере, в какой оживляем других». Незадолго до смерти, выступая на учредительном съезде Народного фронта, умница Мамардашвили сказал: «Истина выше родины», и эти слова стали лейтмотивом противостояния между этническим национализмом первого президента страны Звиада Гамсахурдия и гражданским антикоммунизмом значительной части общества. Позднее философ добавил: «Если мой народ пойдёт за Гамсахурдия, я пойду против своего народа». «Сын Грузии, взращённый Россией, гражданин Мира» — этих слов на монументе явно не хватает.
Но мы уже вышли на площадь Революции Роз (которая тогда, в 90-м, ещё называлась площадью Республики), к моей гостинице «Иверия» (которая теперь — «Radisson Blu Iveria Hotel»). «Blu» — потому, что её стены облицованы удивительным дымчато-голубым камнем. Слава Богу, нет уже напротив правительственной трибуны, над которой высились огромные уродливые арки, метко названные народом «Ушами Андропова» (он тогда возглавлял КГБ), и перед которой, в праздники, равняясь на мраморного Владимира Ильича, якобы «радостно» шагали участники парада и демонстранты. Ну, а автор того идиотского проекта архитектор Тони Каландаришви мигом стал зваться Дурным Тоном… Правда, заодно зачем-то переместили отсюда на городскую окраину, в район Дигоми, памятник Давиду Строителю, вместо которого теперь громоздится гигантский, с двумя сёдлами велосипед, установленный по инициативе Саакашвили и его голландской жены Сандры Рулофс. Говорят, велосипед «напоминает тбилисцам о здоровом образе жизни». А ещё о том, что именно на этом месте когда-то бесстрашный революционер Камо, катя на тогда единственном в Тбилиси велосипеде, погиб под колёсами тоже тогда единственного в городе грузовика.
Миновав площадь, мы тут же оказались в районе, чьё название прославлено популярным киномюзиклом режиссёра Георгия Шенгелая «Мелодии Верийского квартала», где в главной роли блистала Софико Чиаурели. Её кирпичный двухэтажный дом тоже неподалёку, в переулках Пикрис-горы, то есть — Горы Раздумий, на улице, носящей имя её мамы — великой актрисы Верико Анджапаридзе. А, безусловно, тоже талантливый папа, аж пятижды лауреат Сталинской премии кинорежиссёр Михаил Чиаурели, снимал фильмы, увы, в основном про Иосифа Виссарионовича: «Великое зарево», Клятва», «Незабываемый 1919-й, «Падение Берлина». В общем, не зря на стене этого особняка — сразу три мемориальных доски…
Ну, а для нас романтический Верийский квартал сразу после крутого Верийского спуска начался с улочки, наречённой в память о писателе Лео Киачели, где мы заглянули в дом-музей замечательной художницы (помните, ей памятник в Александровском парке?) Елены Ахвледиани. Дом полон изумительных городских пейзажей, и в их окружении молчит рояль, на котором любил играть Святослав Рихтер: приезжая в Тбилиси, великий музыкант останавливался непременно, как он говорил, «у Элички»…
Таким Елена Ахвледиани видела свой Тифлис…
А в доме напротив в 20-е годы, в самом начале своей чёрной карьеры, обитал Лаврентий Берия… От репрессий Грузия пострадала едва ли не страшнее, чем все остальные республики СССР, и поэтому символично, что первым публичным рассказом о реалиях сталинского времени стал фильм именно Тенгиза Абуладзе, который я уже упоминал. Палачи из НКВД обитали отсюда совсем неподалёку: в шикарном доме № 1 на соседней улице Нико Николадзе. Поэтому я теперь именно здесь представляю героиню Верико Анджапаридзе и слышу её судьбоносный вопрос: «Ведёт ли эта дорога к храму?»…
Слава Богу, мы тут дорогу к храму мигом нашли, даже — сразу к двум: Иоанна Богослова и Андрея Первозванного, более известного в народе как «Голубой монастырь», Лурджи, из-за цвета кровли. А потом оказались в парке Вере, где, по легенде, в марте 1909-го Нико Пиросмани встретил ту самую актрису Маргариту де Севр, которая, гастролируя и в Верийском саду, и в Ортачальском, лихо исполняла шансон и — одновременно — модный тогда танец «кек-уок». В общем, художник был потрясён — из чего уже в наши дни родилась песня Раймонда Паулса на стихи Андрея Вознесенского про «миллион алых роз»… А белеющий в зелени листвы Дворец шахмат напомнил о Ноне Гаприндашвили и Майе Чибурданидзе, которые более тридцати лет свои короны Чемпионок мира не уступали никому!
Шота Руставели — на «своём» проспекте
Покинув парк, по улице Ахвледиани вернулись на проспект Руставели: он ещё издали обозначился монументом автора «Витязя в тигровой шкуре». Кстати, в детстве увлёкшись филателией, я впервые увидел его лицо на ещё довоенной почтовой марке. Позже, когда эпическую поэму одолел, особенно запомнилось: «Из врагов всего опасней враг, прикинувшийся другом»… Не найдя у царицы Тамары отклика своим горячим чувствам, поэт постригся в монахи, после чего отправился в Иерусалим, где и похоронен. Там у него, в монастыре Святого Креста, мы с Таней побывали…
От памятника продолжили путь теперь уже по нечётной стороне проспекта. Конечно, сразу обратили внимание на дом купца Мелик-Азарянца. Большой, симпатичный, но одновременно немножко грустный — может, потому что своё строение купец посвятил доченьке, которая умерла в 22 года. Вот почему на фасаде — венки, а некоторые окна — в форме слёз. Зато напротив здание, где располагается Академия наук Грузии, — совсем в ином настроении: помпезное, с изящной низкой «итальянской» колоннадой и торжественной угловой башней — настоящая «сталинская» классика, где лестницу давно обжили художники и торговцы сувенирами.
А супротив ресторана «Марко Поло», чьи стены расписаны сюжетами из книги неутомимого венецианца, побывавшего в Тбилиси в XIII веке, обнаружили совершенно особое дерево — ровесник Христа, которому 2000 лет. Его из Палестины привёз Католикос.
А в знаменитом кафе «Воды Лагидзе», открывшемся здесь ещё в 1906-м (после того, как аптекарь Митрофан Лагидзе в 1887-м на основе минеральных вод Грузии стал производить прохладительные напитки) нам предложили на выбор сливочную, кофейную, шоколадную и фруктовую газировки. (А вот Сергей Есенин именно под этой крышей осенью 1924-го пристрастился к «кровоточащему кизиловому соку». И потом, в стихах так обращался к Кавказу: «Ты научи мой русский стих кизиловым струиться соком». На улице Коджорской мы обнаружили дряхлый дом № 15, где поэт останавливался у своего друга Николая Вержбицкого).
Ну а на всё том же проспекте Руставели, «послушав» «Саксофониста», продирающегося сквозь стену дома № 22, оглядели здание Офицерского собрания с монументальными греческими пилястрами и французским балконом; и основательно пострадавшие в недавней гражданской войне брутальные серые стены Министерства связи с чёрной мемориальной доской, — впрочем, как и соседние, бывшей Дворянской гимназии, перед коей застыли два поэта: тот, что с тростью, — автор текста, как в советское время объявляли по радио, «любимой песни товарища Сталина «Сулико»» Акакий Церетели, а рядом — создатель грузинского литературного языка Илья Чавчавадзе…
Парламент
И вот — многострадальный Парламент Грузии (который, впрочем, теперь перебрался в Кутаиси). Рядом в стиле палаццо эпохи Ренессанса — Воронцовский дворец с великолепным садом: прежде здесь располагался царский наместник на Кавказе, а в советские времена — Дворец пионеров (где возник и тот самый солнечный ансамбль «Мзиури»), а ныне тут — Дворец молодёжи…
И наконец — Русский драматический театр имени Грибоедова, чья сцена помнит Немировича-Данченко, Ермолову, Комиссаржевскую, Мейерхольда… Но для меня особо важно, что здесь творили и люди, которых знал близко, — Георгий Товстоногов (он под этой крышей поставил и «Кремлёвские куранты», и «Парня из нашего города», и «Школу злословия», и «Бешеные деньги», и много других спектаклей), а ещё — Евгений Лебедев, Павел Луспекаев, Пётр Фоменко. А почти на излёте XX века, в течение пяти лет, коллектив грибоедовцев возглавлял Сандро Товстоногов, сын…
***
Сверх модерновый Мост Мира
Однажды, рано-рано, оказались мы тут на мосту Мира. Пешеходный, стеклянный, словно покрытый рыболовной сетью, особенно красивый после захода солнца, когда вспыхивают тридцать тысяч ламп, ставший одним из символов эпохи Саакашвили, он своим футуристическим видом (любимый стиль «хай-тек» автора — архитектора Микеле де Лики) в старой части города одних коренных тбилисцев восхищает, других возмущает… Мост привёл нас в уголок спокойствия и безмятежности под именем «Парк Рике», чьё очертание, кстати, повторяет карту Грузии… Мы подивились тут и огромному белому «роялю в кустах». И поющему фонтану. И придуманному другим фантазёром-итальянцем, Массимилиано Фуксасом, дико несуразному (в образе двух гигантских труб), так и недостроенному Культурному центру (Музыкальный театр и Выставочный зал). Порадовались и «Древу жизни», увенчанному желудями, украшенному разнообразными домиками, совами и иными птицами, которое, по задумке автора, наверное, являет собой метафизику Старого города. Попытались обменяться впечатлением с непонятно как тоже сюда забредшим бронзовым Рональдом Рейганом, но тот лишь продолжал улыбаться. Впрочем, нам вполне хватило его тут же выгравированных слов: «Каждое поколение должно заботиться о сохранении свободы».
Николоз Бараташвили в «своём» скверике
А потом, поднявшись из парка по высоченной лестнице, дошагали вдоль «плачущей» скалы до скверика, где нас поджидал сам Николоз Бараташвили. Названный в народе за особый талант «грузинским Лермонтовым» и проживший, как и Лермонтов, совсем немного лет, он написал, кроме одной поэмы, всего 36 стихотворений, но зато каких! Помните в переводе Бориса Пастернака:
Мне всё равно. Где ночь в пути нагрянет,
Ночная даль моим ночлегом станет,
Я к звёздам неба в подданство впишусь…
Или — тоже в переводе Бориса Леонидовича — «Синий цвет»:
Цвет небесный, синий цвет
Полюбил я с малых лет.
В детстве он мне означал
Синеву иных начал.
И теперь, когда достиг,
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам…
Ну и так далее… Эти стихи очень любил Георгий Александрович Товстоногов…
***
И вот уже мы на проспекте, сменившем имя с Плеханова на Давида Агмашенебели (то есть — Строителя), у дома № 86, где (согласно когда-то подаренной мне визитной карточке) в квартире № 90 я однажды побывал в гостях у Отара Вахтанговича Мегвинетухуцеси и его Гуранды. Отсюда он, почти двухметроворостый красавец, по улице Котэ Марджанишвили быстрым шагом мгновенно оказывался в своём Академическом театре того же имени. Некоторое время художественным руководителем здесь был и другой мой добрый знакомец, Темур Нодарович Чхеидзе.
А ещё мы неподалёку обнаружили Тбилисский ТЮЗ, который когда-то несуразно носил имя сталинского «железнодорожного» наркома Лазаря Кагановича, а ныне по справедливости — великолепного прозаика и драматурга Нодара Думбадзе. Кстати, здешний парк «Мзиури» приютил изваянных в бронзе героев пьесы Думбадзе «Я, бабушка, Илико и Илларион», которая когда-то с блеском шла в товстоноговском БДТ. Особенно хорош был там мой со студенческих лет приятель, тогда — лишь тридцатилетний Серёжа Юрский, который восьмидесятилетнего Илико сыграл, без всякого преувеличения, гениально. Ну а этот ТЮЗ (где, между прочим, одно время числился актёром и юный Булат Окуджава) с самого основания в 1927-м более трёх десятилетий возглавлял Николай Маршак, родной брат знаменитого поэта. Что же касается другого очень давнего здешнего режиссёра, то тут мы с Таней ТЮЗ спешно покинули и, миновав квартал или два, наконец, на углу узрели табличку: «Улица Георгия Товстоногова».
***
Здесь когда-то жил Георгий Товстоногов
Его семья
Мама, Тамара Папиташвили
Гога и Нателла
Маленький Гога
Юный Гога
С сыновьями
В его молодости улица называлась Татьянинской. Уже в восемнадцать на тюзовской сцене он поставил гоголевскую «Женитьбу». А в сороковом сюда же распределили молодого актёра Евгения Лебедева, который, с женой и дочерью заявившись из Москвы, здесь, на Татьянинской, в доме № 9, снял комнату у оперной певицы Тамары Григорьевны Папиташвили, вдовы репрессированного инженера-железнодорожника Александра Андреевича ТоЛстоногова, чью фамилию обессмертил его старший сын Георгий. Правда, в фамилии букву «Л» заменил на, как казалось, более благозвучную «В». Тогда Георгия все называли Гогой. И младшая сестра Гоги, Нателла, на правах юной хозяйки дома принимала гостя, приятеля брата. А в зрительном зале ТЮЗа сидел восьмилетний москвич Олег Басилашвили, эвакуированный военной порой с мамой и бабушкой в Тбилиси. Впрочем, тут жил его дедушка. Так вот, Гога Товстоногов ставит свои первые спектакли, Женя Лебедев в них блистает, а юные Нателла и Олег следят за действом из партера. Прежде Товстоногов уезжал учиться в Москву, был отчислен из института как «сын врага народа», но после фразы Сталина «сын за отца не отвечает» восстановлен, вернулся в Тбилиси и продолжил заниматься режиссурой — в ТЮЗе, потом — в Русском драмтеатре имени Грибоедова. А Лебедев — там же играть. Пройдёт несколько лет (Георгий Александрович после неудачного брака с актрисой Саломеей Канчели останется с двумя сыновьями — Сандро и Никой), и линии жизни героев всей этой истории вновь, и уже навсегда, пересекутся в одной точке, в общей театральной «семье». Товстоногов станет на невском бреге главным режиссёром — сначала Театра имени Ленинского комсомола (куда пригласит актёра Лебедева, который вскоре женится на Нателле, или, как ей звали дома по-грузински, «Додо»), потом оба окажутся в Большом драматическом. А Олег Басилашвили (среди своих — «Басик») на этой же сцене станет для Лебедева коллегой и партнёром. И три народных артиста СССР в одних спектаклях встречаться будут не раз — например, в легендарной «Истории лошади».
В Питере мне, к счастью, доводилось бывать под гостеприимной крышей их шикарной совместной обители, близ которой теперь Георгий Александрович навечно застыл в бронзе. А здесь, в Тбилиси, заглянув в их двор, я увидел тот самый балкон, на котором прежде устраивались, как рассказывала мне Нателла Александровна, «знаменитые семейные чаепития»…
***
И вообще тут, близ «товстоноговской» улицы, прибежище разных искусств. Вот — Концертный зал имени дирижёра, композитора и певца Джансуга Кахидзе. А рядом, в парке этого самого Кахидзе, своей искромётной лезгинкой меня мигом вернули в 1939-й год изваянные, естественно, всё тем же Зурабом Церетели легендарные хореографы Илико Сухишвили и Нино Рамишвили. А ещё впритык — самый первый в городе кинотеатр «Аполло». А на соседней улице Каргалетели, 6, во Дворце принца Константина Ольденбургского, — Музей театра, кино и хореографии. Между прочим, этот замок принц подарил княгине Аграфене Дадиани ради всего лишь одной «ночи любви»; впрочем, потом сия ночь затянулась на всю жизнь… Далее мы взгрустнули у почти опустевших стен студии «Грузия-фильм», где в советскую пору снимались прелестные ленты. Хотя вовсю действует при ней Театр киноактёра имени Михаила Туманишвили (перед которым — бронзовое изваяние его создателя, а также — легендарной кинозвезды Нато Вачнадзе)… Наконец длиннющий проспект упёрся в парк Муштаид, где мы подивились, оказывается, «первой в мире», официально открытой 24 июня 1935 года, детской железной дорогой), против которого раскинулся Стадион имени Бориса Пайчадзе, воспетого поэтом:
Летит Пайчадзе, вздрогнула земля.
Он — грозный смерч, он — молния прорыва!..
***
И вот пришли мы в Дидубийский Пантеон, где поклонились праху Софико Чиаурели и Котэ Махарадзе. А также — Отара Мегвинетухуцеси с упокоившейся рядом его Гурандой. А ещё — другой легендарной актрисы, Медеи Джапаридзе, которую земляки называли самой красивой женщиной Грузии. Её мужем был прекрасный поэт, драматург, сценарист Резо Табукашвили, и эту божественно прекрасную пару люди считали самим олицетворением безграничной любви…
***
Я мог бы ещё о многом здесь поведать.
Например, об огромном венке из одиннадцати белых лепестков, ставших крышей «саакашвильевского» Дома юстиции, который тбилисцы теперь именуют «поганками».
Или — о Деда-эна парке, в центре которого — грандиозная скульптурная композиция, олицетворяющая грузинский алфавит (так как «деда-эна» на грузинском означает «азбука»).
Или — о потрясающих витражах в парадной на Бетлеми, 3. (Вообще жизнь старых тбилисских парадных особо раскрывает «внутренний мир» города).
«Витражная» парадная на Бетлеми, 3
Или — о бронзовых влюблённых, которые в скверике Ладо Гудиашвили, спасаясь от дождя, под куполом дождя прижались друг к другу тесно-тесно. (Без своих оригинальных и причудливых изваяний Тбилиси бы тоже утратил бóльшую часть своего очарования).
Или — о красках Дизертирского базара. Как там у Вознесенского:
Долой Рафаэля!
Да здравствует Рубенс!
Фонтаны форели,
Цветастая грубость!
Здесь праздники в будни,
Арбы и арбузы.
Торговки — как бубны,
В браслетах и бусах…
Или — о тбилисских хашных. Как там у Евтушенко:
…В тбилисской хашной, душной хашной
гортанный говор горожан,
а надо всем — буфетчик важный,
лиловый, словно баклажан.
Ни огурца и ни селёдки —
тут против правил не греши —
возьми с простой головкой водки
и в хаши хлеба накроши!
И в руки — ложку, ешь на совесть,
во всём тбилисцем истым будь.
Да не забудь чесночный соус,
и соли тоже не забудь!
Себя здесь голодом не морят,
прицокивают языком…
Мужчины пьют, мужчины спорят
мужчины пахнут чесноком…
В общем, рассказать насчёт Тбилиси есть ещё много о чём.
Но теперь я — про совсем другое…
***
Мцхета. Храм Светицховели
Как-то, на рассвете, отправились мы в первую столицу древней Иверии — Мцхету. Наверное, во всей Грузии нет места, более культового и священного, недаром же они называют этот древний город вторым Иерусалимом. Поскольку в то утро прибыли сюда самыми первыми, то на пустынных мцхетских улочках, а потом в главной православной святыне Грузии — основанном в IV веке соборе Светицховели, то есть — «Животворящий столп», оказались совсем одни. Здесь в прошлом короновали и хоронили царей (Вот в полу — надгробные плиты Ираклия II, Вахтанга Горгасали, Георгия XII). Здесь же до сих пор проходит интронизация католикоса…
И увидели мы сам «Животворящий столп», а над ним — каменная сень, то есть как бы четыре каменные стены, расписанные фресками, которые иллюстрируют историю Хитона и самого Столпа. Как сказала Белла Ахмадулина:
Ни о чём я не жалею,
ничего я не хочу —
В золотом Свети-Цховели
ставлю бедную свечу…
А затем над всем этим, на огромной высоте, на самом краю скалы, замер перед нами в вечном молении к Богу, исполненный гениальной простоты, строгости, спокойствия и гармонии храм Джвари… Его аскетическая красота — в чистоте прямых и строгих линий, в гладкости древних стен и в величии уединённо-одинокого служения людям и Небесам…
На самом краю скалы — храм Джвари…
Под нами — «струи Арагвы и Куры»…
«Столбы обрушенных ворот, и башни, и церковный свод…» — таким увидел Джвари воспевший его Лермонтов. Мне трудно судить, что изменилось с тех времён. Правая часть монастыря почти полностью разрушена, но главная башня в схватке со временем выстояла и с достоинством принимает должное поклонение от тех, кто приходит сюда испытать свой дух: кто — молитвами, кто — посильной работой по реконструкции монастыря. И внутреннее пространство Джвари столь же гармонично: чистая, полновесная и завершённая классика очаровывает своим совершенством, а в центре обители — основание, в котором был закреплён Святой Крест, принесённый Нино Каппадокийской… Именно ей обязана эта земля Христианством…
Покинув монастырь, мы опять с высоты глянули окрест. Какая тут во всём божественная гармония! Величественные скалы — как неприступные стены древних крепостей, воздвигнутых природой для защиты священных мест. А внизу — Арагви и Кура… Из этого красивейшего действа, наверное с той же точки, с какой сейчас видим мы, черпал своё вдохновение великий Лермонтов, творя поэтический эпос «Мцыри». Да, раскинувшись у подножия величественных гор, любовно охваченная с двух сторон руками грузинских разноцветных рек, обогреваемая ласковым солнцем и зарывшаяся с головою в жёлто-зелёную мягкость садов, Мцхета лежала перед нами оцепеневшим от ласки домашним питомцем — в неге и упоении. Как будто бы, сам Господь заботливо взял в ладони кусочек сотворённой им земли и, поднеся своё божественное лицо, вдохнул в это место святую и чудесную благодать…
***
В Тбилиси к западу от проспекта Руставели все улицы — только в гору. Причём большинство немыслимо круты. На одной из них в начале XIX века находился дом крестника Екатерины Великой князя Александра Чавчавадзе, в котором Грибоедов однажды увидел очаровательную Нину. И теперь они навсегда вместе — ещё выше, на склоне Мтацминды, куда нас доставил фуникулёр.
«Там, в тёмном гроте — мавзолей…»
Здесь, в гроте, — их могилы. Над ним — на чёрном мраморном пьедестале — бронзовый крест, склонённая фигура плачущей женщины и её слова, которые — как крик души, врезанный в камень: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»
…Там, в тёмном гроте — мавзолей,
И — скромный дар вдовы —
Лампадка светит в полутьме,
Чтоб прочитали вы
Ту надпись и чтоб вам она
Напомнила сама —
Два горя: горе от любви
И горе от ума…
А ещё в Пантеоне, вокруг церкви Святого Давида, воздвигнутой в память о Давиде Гареджийском, который (помните?) 16 веков назад жил в здешней пещере, спят вечным сном другие, кто тоже составил честь, совесть и славу Грузии, — писатели, актёры, учёные, национальные герои: Николоз Бараташвили, Илья Чавчавадзе, Акакий Церетели, Акакий Хорава, Вахтанг Чабукиани, Верико Анджапаридзе, Симон Чиковани, Важа Пшавела, Галактион Табидзе — впрочем, перечислять могу ещё долго… И охраняет Тбилиси их вечный покой.
Уголок Пантеона на Мтацминде
Под нами — весь город…
Ну а уже с вершины Святой горы мы увидели город из конца в конец, весь-весь. Город, в котором я неожиданно, к своему удивлению и восхищению, ощутил, что так, как в Тбилиси, нигде больше люди, пожалуй, меня не любили. И я здесь тоже любил их всех — и очень душевного работника нашего отеля Давита (именно так, через «т») Маргишвили, который сразу сам предложил нам себя, вместе со своим шикарным авто, в помощники; и седовласого Важу Пилцсхаури, у которого в его миниатюрной пекарне каждое утро мы покупали ароматнейший, горячий лаваш; и врача Георгия Бибмикадзе, который, между прочим, гордится тем, что родился в Ленинграде; и бесконечно преданного своему делу директора Дидубийского Пантеона Бадри Хатетуладзе; и прелестную учительницу, с которой познакомился в фонтанном парке Ваке, куда она привела своих маленьких питомцев; и мигом ставших почти приятелями живописных игроков в нарды, которые в скверике близ нашего жилища фиксировали набранные очки на древних счётах; и даже сразу четырёх бравых полицейских, которые, когда я однажды на улице неудачно оступился, тут же рванули на помощь и вызвали «неотложку»…
***
Увы, наступил наш последний тбилисский вечер… Когда солнышко опустилось за Мтацминду, город засиял по-новому… И вспомнился Николай Заболоцкий:
Что случилось сегодня в Тбилиси?
Льётся воздух, как льётся вино…
А ещё — Александр Галич:
Тогда тускнеют лживые следы,
И начинают раны врачеваться,
И озаряет склоны Мтацминды
Надменный голос счастья и беды,
Нетленный голос Нины Чавчавадзе!
И, конечно же, Евгений Евтушенко:
Кто уезжал, тот знает непреложно:
Уехать из Тбилиси невозможно.
Тбилиси из тебя не уезжает,
Когда тебя в дорогу провожает…
Краски ночного Тбилиси…
«На этот город звёзды засмотрелись…»
Примерно с таким вот ощущением, когда «на холмы Грузии легла ночная мгла», и мы покидали этот, уж, видно, навсегда пленивший нас город, где прошлое, сливаясь с настоящим, даёт ему свои неброские, но дорогие черты. Счастливый город, который соткан из каких-то самых разнообразных нитей, разных веков, культур и вкусов. Каким-то чудом уложенный в невероятной красоты ландшафт, нанизанный на нитку реки Куры, как самым причудливым образом огранённый и оправленный бриллиант…
И в моей душе всё никак не замолкала эта божественная песня Реваза Лагидзе на слова Петра Багратиони-Грузинского, начало которой звучит так:
Нетав сад ирис кидев ца
Удзиред лурджи халаси,
Суоред исети рогорц шениа…
Что по-русски — тоже очень нежно:
Какой лазурный небосвод
Сияет только над тобой,
Тбилиси мой любимый и родной!..
Наш фильм, который мы так и назвали — «Песня о Тбилиси», ты, дорогой читатель, можешь хоть сейчас увидеть в Ютюбе, на моей страничке.
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer2/sidorovsky/
