(Дмитрий Воронин. Душевные пляски. ИП Пермяков С.А. – Ижевск., 2014. – 224 с.)
В эпоху пост – и даже пост-постмодерна трудно кого-либо удивить реализмом .Что в нём такого? Обычная жизнь с её обычными проблемами – скучно, банально и никому не интересно. Так рассуждают многие – и глубоко заблуждаются.
Хороший, умный, вдумчивый реализм никто не отменял, потому что, прежде чем создавать новые альтернативные миры – было бы не лишним разобраться в старых, давно обжитых среднестатистическим обывателем. А вдруг что-то в них неладно, как в королевстве датском?
Этим вопросом постоянно задаётся автор данного сборника рассказов Дмитрий Воронин. И каждый раз выходит так, что неладного довольно много, что зла в мире чуть ли не больше, чем добра – но стало его настолько много, что люди решили его просто не замечать, смириться с ним. А вот Воронин не смиряется и со скрупулезностью терапевта-мануальщика нащупывает болевые точки мира. Какой бы теме ни был посвящён его рассказ, в каком бы жанре он ни был написан – зло в силу особенного писательского дара всегда обнаруживается само – даже там, где его никто не ждал. И тем страшнее это зло, что в обыденной жизни оно, так же, как у Гоголя, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Куприна, умело маскируется под добро. Иной раз и не отличить одно от другого, не понять, что за мнимым героизмом может скрываться подлость, а за внешним благополучием – человеческая или, что ещё хуже, детская трагедия.
Впрочем, зло у Дмитрия Воронина может быть разным – и совсем неочевидным, и откровенно выпуклым, гротесковым, даже отталкивающим, и представленным в мистическом или комическом ореоле. Но от этого оно злом быть не перестаёт и не становится менее страшным. Да, автору совсем не хочется усыплять бдительность читателя мнимым благополучием жизни. Наполняя свои рассказы бытовыми деталями, описывая досуг заурядных людей, он создаёт в то же время лишённое конкретики географическое пространство – некий уездный город NN, в котором нетрудно угадать как саму Россию, так и её самые отдалённые регионы, а именно российскую провинцию. Действительно, современные писатели уделяют ей в своём творчестве ничтожное внимание – гораздо больше их волнует жизнь мегаполисов, крупных культурных центров, где лоска и блеска больше, а стало быть, и уродливые стороны жизни не так очевидны.
А Дмитрий Воронин – создатель собственной Йокнапатофы, которая, так же, как у его американского собрата по перу Фолкнера, становится вымышленным, условным местом, где происходят все события.
У данной книги, при всём её жанровом и тематическом многообразии (здесь есть и исторические, и военные, и юмористические рассказы, и даже рассказы в стиле хоррор) есть общая тема – несовершенство мира и человека в нём.
Картина духовной и моральной деградации личности в её частных проявлениях и глобальных обобщениях действительно пугает и удручает. Зло имеет множество обличий: это и мелочность, низкопробность подленькой человеческой натуры, не выдерживающей искушения властью, деньгами, гарантиями собственной неприкосновенности; это и неуважение к святыням, и полная утрата нравственных ориентиров, неизменно приводящая к трагическим последствиям.
Именно так, по нарастающей, используя приём градации, можно описать проблематику воронинской прозы. Имеет смысл начать с «мелкобесовства» обыденной жизни, в которой простой обыватель даже не успевает понять, когда он перешёл границу, отделяющую человека от жалкого его подобия, нелюдя. Со страшными ликами повседневности мы сталкиваемся в рассказах «Пенсия», «Жизнь и похороны бабы Насти», «Сильная любовь», «Самоубийца», «Новое назначение» и т.д. О чём здесь пишет автор? О том, как в далёкой, глухой провинции, а может и не провинции, но тоже в забытом богом месте влачат своё жалкое существование недалёкие людишки, измученные нуждой и произволом местных властей. И всё, что остаётся им в этой жизни – пьянствовать да поколачивать своих близких – чтоб душу отвести.
В таких условиях человек не только теряет свой истинный облик – он имя своё и то способен забыть, он перестаёт чувствовать, здраво мыслить, осознавать происходящее вокруг. Поэтому даже потеря близких вызывает у него не чувство душевной боли, а досаду по поводу вынужденных материальных трат на похороны или же злобу на умершего – за то, что без лишнего дохода оставил. Именно такие мысли мучают совсем очумевшую от пьянства и вечно ищущую денег на опохмелку Любку из рассказа «Сильная любовь». И носится она по собесам и сельсоветам в надежде раздобыть денег, проклиная по ходу своего непутёвого Куприяна, посмевшего так не вовремя умереть: «Вот подох мой и меня одну оставил. Это что, правильно? Не прощу ему!»
Тема смерти и похорон встречается практически в каждом рассказе этого цикла – и везде поруганной, осквернённой бытовыми дрязгами оказывается священная память о человеке. Например, сцена традиционных причитаний по случаю похорон несчастной страдалицы бабы Насти, удивительно похожа на другую сцену, описанную Солженицыным в рассказе «Матрёнин двор». Здесь тоже нет ни капли искренности, даже корысти и то нет – просто форменное, леденящее сердце равнодушие. «Да на кого ж ты нас покинула, красно солнышко, да как же мы тепереча без тебя?» – традиционно всхлипывает муж усопшей Степан, уже с утра успевший «как следует приложиться». А в конце рассказа, когда «несчастный вдовец» начинает на похоронах отплясывать «русскую», увлекая за собой домочадцев, возникает желание сгореть от стыда за человечество, для которого более не осталось ничего святого. И хорошо если такое желание возникает – потому что некоторые вещи становятся привычными, несмотря на всю их ужасающую мерзость. Действительно, кого удивишь тем, что одинокую пожилую женщину, у которой очередной кризис сожрал все накопленные сбережения, обокрали на рынке – отняли пенсию, последнюю надежду на выживание? Или что постыдного в том, чтобы сократить в школе половину преподавательского состава, уличённого в отсутствии подобострастия к своему начальству, как это делает новый назначенец Эльдар Степанович? Чем не гоголевские «мёртвые души»? Да вот только те хотя бы внешний лоск имели, а здесь уже окончательно утеряны человеческие образ и подобие.
В ряду всевозможных жизненных мерзостей, описанных Дмитрием Ворониным, особо удручающими оказываются те, которые связаны с проблемой школы – особенно сельской. Обречённые на нищенское существование и вечный страх быть уволенными, педагоги старой, сталинской закваски срываются на своих же коллегах и, что самое страшное, на детях, ни в чём не повинных школьниках. Травля ребёнка, тема неизбывного детского горя, детских страданий – самая страшная и больная тема этого сборника рассказов. И у Дмитрия Воронина она раскрыта настолько откровенно, ярко, выпукло, нарочито непривлекательно, что у читателя это может вызвать реакцию отторжения и даже возмущения – от того, что автор видит окружающее в каком-то уж слишком чёрном свете. Но говорить об этом нужно, даже необходимо, потому что этой правды никто никогда не отменял и не отменит – факты насилия над детьми, жестокого с ними обращения, даже продажи детей за деньги собственными родителями подтверждены документально. Нельзя от этого просто отмахнуться – поэтому автор данной книги буквально вынуждает читателя прочувствовать экзистенциальный ужас детской трагедии, в которой всегда повинны взрослые. Особенно показательны в этом плане рассказы «Одинокая парта» и «Товар».
Сентиментальный читатель не сможет удержаться от слёз после знакомства с трагической историей шестиклассника Алёши. Несчастный ребёнок воспитывался в неблагоприятной семье и был вечно бит пьяными родителями: «Отец, когда не сидел в тюрьме, его часто и жестоко бил. Бил всем, что попадало под руку, бил пьяным и трезвым, бил палкой и стулом, бил головой о стену и пол, бил всегда… Когда отца не было, Алёшку била мать, била и обзывала „ублюдком“».
Но и в школе у мальчика не было никакой отдушины. Здесь его травили учителя, били свои же одноклассники, здесь он незаслуженно получил прозвище вор-навозник – с ним брезговали сидеть за одной партой, называли будущим уголовником, и ни одна живая душа не нашла для ребёнка ласковых и тёплых слов, которые могли бы его спасти. В итоге шестиклассника нашли замёрзшим в лесу: «Алёшке стало хорошо, так хорошо, как будто его обнимала добрая бабушка. Снег укрывал его мягким тёплым одеялом. Наутро его начали искать и, как ни странно, очень быстро нашли. В тот же день заменили парту». Последняя фраза в силу своего цинизма звучит как пощёчина. Поневоле вспомнишь Достоевского с его мыслью о слезинке ребёнка.
А другая история, в которой мать-пьянчужка отдаёт на растление двух малолетних дочерей, делает из них живой товар, чтобы найти денег на опохмелку, настолько страшна, что невольно замираешь от ужаса и осознания того факта, что история не выдуманная. Но проще ведь сделать вид, что это не так, что автор преувеличивает масштаб катастрофы, превращая своё творчество в какую-то чернуху. Однако жизнь страшнее, чем можно о ней подумать, и в ней нередко самым большим врагом ребёнка оказывается его родитель.
Слава богу, что так случается не всегда, и хрупкая вселенная маленького человека может сохранить целостность благодаря чуткости и пониманию близких людей. Так происходит в рассказе «Воздушный шарик», где маме маленького Васьки удалось увидеть в весьма необычном рисунке сына то, что другим увидеть не удалось – тем самым сделать его чуть более счастливым: «Мамочка, – бросился ей на шею засиявший от счастья мальчишка, – какая ты у меня умница, ведь всё так и есть на самом деле! Как же ты догадалась?».
В своих раздумьях о духовной деградации личности Дмитрий Воронин выходит к ещё одной важной теме, о которой писали его великие предшественники Чингиз Айтматов и Валентин Распутин. Это тема потери исторической памяти – утраты естественной генетической связи со своими духовными корнями. В этом случае человек становится «иваном не помнящим родства», «обсевком», как называл таких людей Валентин Распутин в повести «Прощание с Матёрой». Для людей подобного рода не существует общепринятых святынь: о прошлом, даже если это легендарное прошлое народа, можно забыть, а понятие истинного героизма заменить пошлой подделкой.
Именно этой теме посвящены рассказы «На Берлин» и «Честная служба». Их нет в данном сборнике, но картина «мерзостей жизни» была бы неполной, если бы мы хотя бы вкратце не упомянули две описанные в них весьма некрасивые в моральном плане истории. Первая – о сносе властями самодельного обелиска, поставленного в память о событиях Великой Отечественной Войны. Просто строительство свинофермы оказалось важнее «кирпичного самопала», который не жалко и «сломать к чёртовой матери». Вторая – о «честной службе», передающейся вместе с историями подвигов из поколения в поколение членами семьи новобранца Михася Ярошука. И кому какое дело, что ради сохранения своего «честного имени» не жаль толкнуть на верную гибель шестилетнего пацанёнка или в упор застрелить ни в чём не повинного юношу-подростка?
Снова в творчестве Дмитрия Воронина возникает тема страдания детей – в наполненном бесконечными изъянами взрослом мире они всегда оказываются первыми жертвами, приносимым на заклание алчности, глупости, тщеславию.
Частные картины неприглядных сторон человеческой жизни перерастают у автора в широкие обобщения, масштабные фантасмагории, в которых угадывается как прошлое, так и будущее России. Например, в рассказе «Кот Винчи» прошлое, весьма враждебное, олицетворяется в образах «вождей мирового пролетариата» – Берии, Ленина, Ельцина и т.д. Подобные лики чистого зла неоднократно будут возникать на страницах воронинской прозы, но это уже уходящая история. А вот о том, какой наша жизнь является в настоящем и какой она может стать в будущем, мы узнаём из рассказа «Гиблое место».
Разве не похожа мифологическая деревня Шишка, в которой нет никакой цивилизации, где люди пропадают без вести и забывают сами себя, где дни, похожие один на другой как две капли воды, проходят в бесконечном похмельном забытьи, на российскую провинциальную глубинку, да и на саму Россию?
И что сделать, чтобы в дальнейшем мысль о подобном сходстве (скотстве?) никогда никому не приходила в голову? Дмитрий Воронин знает ответ и подсказывает читателю решение проблемы: просто надо не бояться оказаться лицом к лицу со злом. Как известно, знание о болезни – это первый шаг к выздоровлению.
