Подборка, которую я предлагаю читателям журнала «Семь искусств», — часть пока неизданной книги. По форме — это женские монологи, а по сути — гендерное многоголосье.
Здесь кричат одно, бормочут другое, а воображают третье. И третье оказывается явственнее и слышнее первого и второго.
Здесь смешно и страшно, как может быть только во взрослой комнате.
Левая пятка и бездна
У меня пятка соскальзывает. Соскальзывает только левая — причем не всегда и не со всего. Но когда соскальзывает, тогда — раз — и в бездну! И несть в бездне числа ничему и всего на свете в бездне несть.
А что в бездне есть? А есть моя левая пятка, которая соскользнула, потому что скользкая была.
С другой стороны, если б в бездне уже до пятки не было скользко, зачем бы пятке в бездну соскальзывать? Деньги — к деньгам, так и тут, только не деньги и не к деньгам.
У меня пятки примерно одного возраста — левая старше правой ровно на одну минуту. Наверное, потому правая пятка и не соскальзывает, не доросла еще, чтобы, как левая, — в бездну, в скользоту.
Я сначала представляла мою левую пятку в бездне с тяжелым сердцем — скользко, не видно ничего, темень… А потом подумала и решила насчет темени. Днем в бездне светло, солнцу же безразлично, куда светить, оно же не знает, куда днем попадает. Солнце сверху видит — бездна, и светит туда изо всех сил. Энергии уходит бездна, и вся эта бездна, между прочим, отражается на тарифах ЖКХ.
Но сейчас речь о моей пятке, левой, которая соскальзывает. А соскальзывает моя левая пятка всегда днем, когда солнце. Ночью пятка не соскальзывает, потому что лежит. Что лежит, то в основном никуда не соскальзывает, к тому же ночью правая пятка параллелится с левой и сторожит. Днем правая пятка то отстает от левой, то забегает вперед. Когда правая забегает вперед, левая и соскальзывает.
Сколько я говорила, сколько просила, сколько указывала правой пятке на недопустимость! Нет! Не услеживает днем правая пятка за левой — и всё! А левая пятка — вскользь скользь в скользь! И тоже всё!
Я пробовала положить обе пятки на весь день, как на всю ночь.
Положила.
Нет! Левая пятка чувствует день всей своей пяткой и не лежит себе. И никому не лежит, потому что соскальзывает.
Я пробовала положить левую пятку мало того что днем, так еще и не прямо, а по диагонали.
Нет! Соскальзывает левая пятка прямо по диагонали.
Что говорить, что рассказывать, что душу пяткой рвать. Пятка-то — леворукая! Ничего толком не может, всё без толку, всё в бездну, как в прорву.
Рвануть бы душу правой пяткой! Нет!
Правая — умная, притворяется, что не услеживает, а сама еще как следит, чтоб левая именно что соскальзывала. Правая пятка сама сначала как будто отстает от левой, а потом сама подталкивает. А левой пятке только и надо — чтобы соскользнуть.
Правая думает, что левая как-нибудь соскользнет и не вернется. Тогда правая станет левой и тоже будет соскальзывать.
Пускай думает. Не будет этого.
Левые пятки всегда возвращаются. Даже из бездн. Они же туда не на постоянное место жительства. А чтобы что? А чтобы то. А потом затормозить. Некоторые головой тормозят, когда в бездне. Но пяткой все-таки лучше.
Можно спросить? Все равно спрошу.
Вы могли бы перчатку с левой руки надеть на правую? В литературе описано, что так можно. В принципе.
А туфлю с левой ноги на правую ногу — могли бы? А задом наперед? А чтобы походить хоть сколько-то? Я — все время. Не помогает. И без всяких принципов — не помогает.
Ничего не помогает.
Это я об Иване Х., который восемь с половиной лет лежал на моем диване и прямо, и по диагонали. Прямо по диагонали тоже лежал — и днем, и ночью.
Выставила я Ивана Х. и подушкой вслед махнула.
— Иди, — кричу, — Иван! Ты, — кричу, — Иван, бездна! И свет в тебя, Иван, не доходит, а что доходит, сразу проваливается в тебя, как в бездну! Ты, Иван, слишком много света потребляешь! Ты, Иван, в МФЦ зайди, узнай, сколько за свет получается, — бездна! Ты весь свет потребляешь, а только скользоту производишь!
А Иван уже из лифта мне кричит:
— Дура ты! Подушка твоя тоже дура! И в темноте свет светит! Ты, дура, в холодильник зайди, узнай!
А я Ивану Петрову в лифт кричу:
— Айсберг ты, Иван! Холодильный перегорелый айсберг! Растаял снизу до пупа, и все у тебя осклизло! Осклизло у тебя, а ты туда же!
А Иван уже не кричит. Иван уже доехал до пункта своего назначения. Думаете, до первого этажа доехал? Нет! Берите ниже! В бездну бездн Иван от меня доехал. Думает, моя левая пятка и туда от меня доскользит в скользоту без света…
А пятка моя уже где?
— Пятка, — кричу, — зачем тебе скользота без света?!
— А-а-а-а-а…
Сильное место
Размышления — мое сильное место. Я чувствую это место каждую минуту и секунду. Иду — и чувствую, сижу — и чувствую, лежу — тем более чувствую.
Насчет лежу и чувствую. Когда человек лежит, голова у него в основном находится в полном покое и может без помех из космоса решать трудные вопросы вплоть до вопросов любви, брака, нехватки того и другого, а также керосина в Закафтанском районе Усть-Пальтовской области.
Следует учесть, что размышления даются далеко не каждому человеку. Потому что сначала надо заметить, а потом уже размышлять и приходить к выводам.
Еще следует учесть, что иногда идешь-идешь к выводам, вот, думаешь, сейчас, сейчас, а — нет. Иногда наоборот — не идешь — не идешь к выводам, вот, думаешь, хоть бы никогда и не дойти, а — да.
Все сложно — и когда идешь, и когда ноги не несут.
Но вернусь к предмету.
Я давно заметила, что если женщина на А, тогда она или подсолнечное масло везде разливает или на рельсы лезет где ни попадя.
Конечно, сначала ничего такого ничто такое не предвещает. Только потом обязательно получается чревато. Потому что у человека есть судьба. Судьба всегда идет против человека или наискось, что тоже нехорошо в сравнении с параллельно и вперед. Параллельно и вперед — такое редко у кого бывает, в основном бывает чревато.
Еще я давно заметила, что если а+б+с+д-а-б-с-д — тогда всегда получается ноль, то есть 0.
Вообще-то если складываются буквы, должна была бы получаться тоже буква, то есть подобное из подобного. Но математика отличается от человека, потому у нее и получается ноль, то есть 0.
Насчет отличается.
В математике имеется ноль, то есть 0, то есть пусто, как в домино «пусто-пусто». А у человека для этого есть буква О. Если сделать все по-человечески, тогда а+б+с+д-а-б-с-д будет равняться О, то есть «О!», то есть «О! Какое же нахальство вплоть до свинства! Зачем же было огород городить, если «пусто-пусто»! Сначала обнадеживали человека, плюсовали одно с другим, потом давай человеку то же самое минусовать! О!»
Но вернусь к предмету.
Артур сам мне пообещал, а сам утром не позвонил.
Артур — это мой очень близкий друг. Я давно заметила, что Артур, когда обещает, не всегда звонит. Иногда Артур звонит, иногда нет, причем не так, чтобы через раз, а не угадаешь, как в домино, где «пусто-пусто».
У нас с Артуром все очень серьезно, мы взрослые люди и должны вести себя во всем как взрослые люди, а не как невзрослые.
Из-за серьезности наших отношений я стараюсь про Артура не размышлять.
Еще я стараюсь не замечать у Артура черты характера, которые могут мне не понравиться, как в домино обычно не нравится «пусто-пусто». Мое такое старание появилось после размышлений о математике с нолем, то есть с 0, когда я уже дошла до главного вывода для человека, тем более для женщины.
Из того, что мне без размышлений понравилось в Артуре: Артур высокий и кудрявый. Где Артур не кудрявый, там у Артура лысина. А высокий Артур везде, и там, где лысина, — тоже.
У Артура есть хорошая профессия, работа и квартира — бабушкина, двушка в Бибиреве, восемь с половиной минут пешком до метро. У меня тоже есть хорошая профессия, работа и квартира — бабушкина, двушка в Строгине, восемь с половиной минут пешком до метро. То есть если нас плюсовать и минусовать, тогда получится ноль-ноль, то есть 0:0 ни в чью пользу. Это я насчет быта. А насчет чистой любви — плюсовать не надо, потому что там, где плюсуется, там и минусуется. То есть не складывается, потому я и не буду.
Артур сам мне пообещал, а сам утром не позвонил.
Когда Артур не звонил в первые разы, я размышляла, когда вообще у человека бывает утро. По дороге к выводу я дошла до двенадцати часов ночи. Такой вывод не помог. То есть в разы, когда Артур сам обещал про утро, а сам не звонил, утра у дня совсем не было.
Как говорится в математике, допустим, Артур позвонит.
Тогда Артур спросит, а я отвечу, что конечно.
Тогда Артур придет, и все начнет плюсоваться — рука с рукой, нога с ногой, прямоугольник с кругом, подобное с бесподобным.
Потом все начнет становиться «пусто-пусто».
Потом все сминусуется и получится О! с О!
То есть О — и всё.
Без дыр, без жизни, без любви
Ворона хрюкнула во все собачье горло. Сыр выпал — был таков, каков он был, пока его не съели, севши в круг, кому не лень с утра напихиваться сыром после ночи, которая была бы такова, когда б…
Не так!
Кому ж не лень с утра напихиваться сыром? А дырам сыра каково? А ночи, которая была бы такова, когда б не сыр с утра? Но не таковский тот, который, порвавши на куски все дыры сыра……
Не так!
Кому ж я принесу все дыры мира с дарами сырными, которые, увы, не таковы, чтоб пармезан, хоть пармезан без дыр обходится — и ничего, съедобен, но не без…
Не так!
Смеркалось… Смерклось… То не соловей, то почтальон под видом соловья, наевшись сыру и одевшись в дыры, чтоб обмануть вниманье Дездемоны, пришел и каркнул. Явился, не спросясь, красавицу застав уже раздетой, прикрытой лишь платочком, в котором ране был пахучий сыр, положенный туда примерным мужем Отелло, хоть платочек был не мужнин, а того, который дерзал терзать собой и деву, и того, кто без стыда дерзнул явиться, не спросясь у Яго, которого платочек уже изорван был, как сыр, на дыры. Отелло ждал. Переоделся наш Отелло девой, которая уже лежала под платочком из сырных дыр. Не Дездемона то! Как некий херувим, Отелло наш лежал и переваривал почталиона, пахучего от сОжратого сыра, который, раз такое дело, уж лучше б пармезаном был. Без дыр, без жизни, без любви наш пармезан…
Не так!
А что ж Ромео? Где Ромео с сыром, и для кого тот сыр в его руках? Джульетте сыр, Джульетте! Ей мало дыр — хоть уже балкон был весь раскрыт и дыры в нем дрожали, что через них соскочит дева, а, соскочивши, будет такова. Не будет такова Джульетта наша! Бармалей, переодевшись сыром, явился, не спросясь, красавицу застав уже раздетой, на балконе, одной ногой в дыре, другой, прикрытой лишь чулочком, в котором ране был не сыр, но апельсин пахучий, положенный туда примерной няней — русской, чистой… Вернемтесь же к ноге другой — нога другая девы тем часом устремилась к первой, чтоб скакануть таки… О ноги девы! Где вы? Где вы?! По правде говоря, у апельсина был второй и третий. Когда б не кожура от апельсинов под стопой в чулочке шелковом, все было б по-иному. По крайности, когда б красавица не сразу сожрала три апельсина злобных, а по порядку скушала дар добрый — раз, два, три… Любовь Джульетты чохом к трем беды наделала и причинила горе. А что же Бармалей?...
Не так!
Не такова ль и я, которая во все…
Кларенс уже вошла
Пожалуйста, не надо!
Всё будет хорошо, насколько может быть в нашей реальности, только лучше.
На сколько именно лучше, не знаю, но лучше, чем в нашей реальности.
Не обещаю, что будет очень хорошо. Обещаю, что будет лучше.
Лучше — это если при сравнении хоть в чем-нибудь получается плюс. Конечно, плюс минус во всем остальном — кроме того, что в чем-нибудь.
Сконцентрируйтесь на плюсе хоть в чем-нибудь, и общий минус убежит в обе стороны.
Шутка. Не убежит минус. У минуса задница тяжелая — на весь экран, не как у Кларенс, которая едва Кларенс вошла, все сказали: «До чего хороша!» Потому что такая Кларенс в кино по сценарию. А другая Кларенс — которая по сценарию красавица, а в области без концов в обе стороны нашлась, какая нашлась, с руками, дырявыми по локоть. Между прочим, едва вошла — все сказали по сценарию.
Конечно, Вальдемар Матушка, гений чехословацкого вокала лет за сколько-то до Карела Готта с таким же плюсом опять споет и сыграет обеими руками плюс спляшет четырьмя ногами про призрак замка Моррисвиль, и всем опять будет страшно смешно минус там, где будет смешно и страшно при сравнении с общим минусом Варшавского договора.
Пожалуйста, не надо!
То есть надо. Но не то, что, пожалуйста, не надо. Потому что Кларенс из области уже.
Конечно, призрак замка Моррисвиль опять будет бессмертен.
Но Вальдемар Матушка с Карелом Готтом — опять будут смертны.
И цены на подсолнечное масло опять заморозят, как уже заморозили опять.
И Кларенс с громким вздохом: «Я еще многим нужна!» уйдет с экрана в область — на скользких, но твердых руках, насвистывая что-то призрачно-гармоничное из раннего Прокофьева («Сарказмы», op. 17 № 5? «Наваждение», op. 4 № 4? Финал «Пети и Волка»?)
Кларенс, вечная Кларенс, пока мир стоит, пока не поскользнулся.
Конец чего-то там
Говорят — точно завтра.
Ну завтра — значит завтра, не сегодня же.
Высплюсь, позавтракаю, может, и пообедаю, потом буду ждать. Холодильник разморожу, давно собиралась. Мыть не охота, а разморожу.
Некоторые говорят — точно рано утром, пока совсем не рассветет.
Вряд ли — это ж не война, чтоб ровно в четыре часа. Тем более сейчас в четыре темень страшная, тогда лето было, а сейчас зима. И не война будет, совсем будет другое. Такое как раз надо начинать при полном свете, чтоб на контрасте. Вот тебе день со светом, вот тебе уже ничего с ничегом.
Некоторые говорят — точно после ничего будет не ничего, а что-то — еще хуже чем ничего с ничегом. Посмотрим.
Ду-у-у-у-у-рочка! Света ж никакого не будет, а что будет, на то лучше не смотреть даже и при всех светах.
В принципе, я не боюсь, мне до лампочки — и ничего. Тем более я холодильник разморожу, чтоб не потек. А потом посмотрим.
Ду-у-у-у-рочка!
В принципе я умная, про ду-у-у-у-рочку это я включаюсь, то есть включаю и выключаю. Как, например, холодильник или, например, свет. Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить. Некоторые плюют только два тьфу — тьфу, тьфу — и ждут, что пронесет. Вот они точно дураки. Не пронесет! Надо — тьфу, тьфу, тьфу. И сказать: «… три раза, не моя зараза». Тогда можно не то что свет, хоть газ не выключать — ничего не будет.
А завтра — точно будет ничего. Некоторым про это тихонечко сообщили на работе и сказали, чтоб они дальше не болтали. Чтоб сами приготовились, а дальше — чтоб ничего.
Я в очереди в банкомат услышала, как тихонечко болтают, что сами готовятся на завтра. Я за деньгами просто так пришла, а они, оказывается, потому что завтра — точно. И еще болтали, что после банкомата побегут вакцинироваться. Я б тоже побежала, а не побежала — не включилась. Потом посмотрим.
Чужой магнит
Лучше я сразу своими словами.
Конечно, могу и не своими, а чужими, которые про меня. Но про себя все-таки лучше своими.
Если про себя — чужими словами, получится, что сам себя не знаешь, а пересказываешь чужое. Так неправильно. Потому что сначала пересказываешь чужое, а потом удивляешься — про кого это?
В основном я хорошая. У меня хороший характер. У меня хорошие 104-80-104. И размер ноги у меня хороший — 36,6, то есть до сорокового никогда не доходит, даже при сильном гриппе. Руки у меня очень хорошие, обе. Глаза у меня очень хорошие, оба, уши хорошие, особенно левое.
Теперь — честно про то, что не в основном. Волосы у меня не очень хорошие, и нос не очень, щеки тоже не очень, особенно правая. Ноги у меня, кроме размера ноги, не очень хорошие — в высоту и т.д.
Это я перечислила то, что у меня не очень, но все-таки хорошее. А есть у меня то, что совсем нехорошее.
У меня мысли совсем нехорошие, особенно одна, которая точно по центру.
Конечно, можно сравнить мысли, которые у меня совсем, с той, которая особенно. Тогда те, которые совсем, будут вроде ничего, хотя и не 36,6, а ближе к 40.
Но лучше не сравнивать, я уже пробовала. Та, которая, по центру, не сравнивается, а берет и магнитит тех, которые вроде ничего…
Конечно, всегда хочется сравнить, чтобы получилось в лучшую сторону. Думаешь, может… А оно — нет и нет. В общем, не надо сравнивать и всё, особенно — если по центру. Центр вообще лучше не трогать, держится на месте, не заваливается на тех, которые рядом, — и ладно.
Между прочим, я вычитала, что сравнение всегда хромает. Там еще говорилась про девушку и розу, про то, что, кто первый сравнил, тот и молодец, а кто второй — тот и пошел себе мимо.
То есть похромал себе в худшую сторону. То есть тому стало еще хуже, чем было до сравнения. Не сравнивал бы языком своим дурацким, девушка б, может, и не обиделась, и как-то б у них отцентровалось.
Конечно, это их дело, я в принципе. Мне бы со своей центровкой разобраться.
Еще я пробовала свою мысль, которая по центру, сделать наоборот. В высшей математике как? Минус берут, перечеркивают и получают плюс. То есть плюс — это уже не минус, а наоборот.
Я раз взяла и перечеркнула мысль, которая у меня по центру, чтоб она получилась наоборот. Но у меня не получилось, потому что получилось, что я промахнулась сначала влево, а потом вправо, а потом уже не смогла остановиться ни влево, ни вправо, потому что по центру фиг попадешь, когда в голове такое.
И главное, обидно — эта мысль, которая по центру, совсем не моя, она у меня чужая.
Знаете, когда нога вроде чужая, или рука, или еще что-нибудь по-женски? Вот у меня эта мысль, которая по центру, — чужая. Допустим, если нога, или рука, или еще что-нибудь по-женски делается чужое, оно потом опять делается свое. Мурашки немножко поползают — и всё. А эта, которая по центру, в мурашках с утра до вечера, а с вечера до утра — чужая, чужей не бывает.
Какая-то она у меня ну не моя — хоть справа налево ее думай, хоть слева направо.
Надо ничего не слышать и не видеть, только угадывать, как дышит и как вздымается вымпелом и как возгорается пламенем, и как крошится пепел — пеплом крошится, и как всё выветривается ветерком — ниже нуля выветривается и даже еще выше, чем ниже нижнего.
Добежать до слабó
Вот Новый год, праздник, отрыв и обхват. Или обхват отрыва. На самом последнем сантиметрике надо куда-то там посмотреть и что-то там подвести.
Посмотрела. Хотела подвести, а не подвелось почти что нечего. Конечно, на следующий раз опять попробую на самом последнем.
По мне сейчас не скажешь, а в школе я и бегала хорошо, и прыгала. Не вообще, а на короткие дистанции и в высоту.
Важно что? Важно, когда бежишь, — бежать. С прыжками то же самое, только вверх.
Меня специально никто не тренировал и не учил. Просто сказали, что надо от класса, а Степанова с Ивановой заболели.
Если честно, меня в первый раз взяли на слабО.
— Михайлова, ты ж по росту третья после Степановой с Ивановой! У тебя ж, Михайлова, ноги по длине — во! Точно длинней Степановой с Ивановой!
Я тогда еще была стеснительная и не сказала, что мы со Степановой и Ивановой мерялись ногами, и у меня получилось два сантиметра минус, если меряться с той и с той. А в обхвате груди по самым высоким точкам, как на домоводстве, у меня получилось два сантиметра плюс, если меряться с той и с той. На физкультуре от такого обхвата только хуже, хоть и больше.
— Михайлова, у тебя что, ноги не оттуда, откуда у Степановой с Ивановой?
Ноги у меня оттуда же, откуда у Степановой с Ивановой. А в обхвате оттуда по самым высоким точкам, как на домоводстве, у меня опять получилось два сантиметра плюс, если меряться с той и с той. На физкультуре от такого обхвата только хуже, хоть и больше.
Да чем мы не мерялись со Степановой и Ивановой! Всем мерялись, хоть я тогда еще была стеснительная.
— Давай, Михайлова! Класс на тебя смотрит! Беги, Михайлова!
— Ну, Михайлова, ты и лошадь — бегучая!
— Прыгай, Михайлова!
— Ну, Михайлова, ты и коза — прыгучая!
В институте я так не бегала и не прыгала. Я после первой сессии была уже не стеснительная. Проснулась — и всё. Зачем, думаю, бежать, если можно не бежать. И с прыжками подумала то же самое. В общем, я себе сказала, что хватит меня брать на слабО.
— Михайлова! Ты, Михайлова, такая красивая! Ты, Михайлова, меня никогда не полюбишь!
— Пускай тебя, Альбертов, Петрова с Николаевой любят. Тебе, Альбертов, все равно, кого на слабО брать. Ты, Альбертов, Петрову с Николаевой бери.
— Михайлова! Ты, Михайлова, такая умная! А Петрова с Николаевой дуры до самого последнего сантиметрика. А у тебя, Михайлова, и самый последний сантиметрик умный и красивый тоже у тебя, Михайлова! Полюби меня, Михайлова, хоть на сантиметрик! СлабО тебе, Михайлова, ответить на настоящую любовь! У тебя, Михайлова, веры нету в человека ни на сантиметрик! У человека, между прочим, сантиметрик болит и плачет и не спит почти что ни с кем……
Прожила я с Альбертовым полгода. Потом проснулась — и всё. Зачем, думаю, с Альбертовым бежать вприпрыжку, если можно не-то и то.
По мне сейчас не скажешь, а я на слабО всю жизнь даю слабину.
Когда даешь слабину, важно что? Важно, добежать. С прыжками то же самое, только вверх.
Соломон
Я работаю на Главпочтамте, на сортировке. Конечно, сортируют сейчас не руками, а автоматами. Но автоматы потому и не руки, что за ними нужен глаз да глаз. За руками тоже нужен глаз да глаз, но для этого есть автоматы.
Я обычно работаю ночью, потому что не люблю, когда бегают туда-сюда. Ночью тоже бегают, но медленней, потому что ночь такое время. Еще — ночью старшая разрешает слушать радио через наушники. Днем радио не дождешься, потому что день — другое время. Ночью сильно хочется спать, если с непривычки. Если с привычкой — тоже хочется, но уже не спится, потому что есть привычка не спать.
С радио — точно не уснешь, если на ногах. Если сидишь — можно и уснуть. Поэтому радио надо делать погромче, и не музыку, а передачи. Под громкую музыку некоторые засыпают даже стоя, потому что через уши организм сразу привыкает к мелодии и не пугается. В передаче ни к чему привыкнуть нельзя, потому что голоса — не музыка. Главное, чтобы передача была про политику без музыки.
Я все про всех в политике знаю, но голосовать не хожу, потому что теряюсь в выборе хорошего и плохого, особенно когда каждый раз одно и то же. Но дело не в этом, а в Соломоне.
Неделю назад в одной передаче женщина сказала, что некоторые поют народу про любовь, как Соломон — про любовь своей женщине, а сами не Соломон даже и близко. Что некоторым надо еще учиться знать и даже понимать народ, чтоб народ некоторым давал в ответ. Что Соломон в смысле знания и даже понимания женщин — ого-го, что женщины ему за это в ответ…
Тут старшая наушники у меня дернула и дала распоряжение. Пока старшая распоряжалась, пока я исполняла, женщина с Соломоном уже замолчала и вообще пошла другая передача.
Утром смена закончилась, и у меня начались выходные.
Сначала я выспалась, потом позвонила Николаю. Николай — милиционер, мы с ним живем гражданским браком — каждый в своей квартире. Николай сказал, что заступает на все мои выходные на усиленное дежурство и чтобы я не расстраивалась.
Я не расстроилась и позвонила Леониду. Леонид — монтировщик сцены в театре, в каком есть работа на подмену, мы с ним живем гражданским браком — каждый в своей квартире.
Леонид сказал, что на все мои выходные его позвали монтировать и чтобы я не расстраивалась.
Я не расстроилась и позвонила Григорию. Григорий — помощник ветеринара в зоопарке, мы с ним живем гражданским браком — каждый в своей квартире. Григорий трубку не взял почти пять раз. То есть четыре раза не взял, а пятый раз взял и положил. Зачем взял? По номеру же видел!
Я расстроилась.
От расстройства я взяла и полезла в интернет, чтобы узнать про Соломона. Я думала, что вот есть же еще мужчины, которые не только поют и знают, но и понимают, а не прячутся по углам или трубку сначала не берут, а потом берут и бросают.
Я про Соломона узнала и опять расстроилась.
В общем, Соломон умер.
Про то, что Соломон — еврей, я и раньше догадалась, потому что — Соломон. Между прочим, Григорий — тоже, только Григорий — не Соломон, я это точно знаю.
Про царскую политику Соломона я пропустила, а про песни наоборот. Честно — что там Соломон пел, до меня дошло не очень. Может, если бы по радио послушать вместе с музыкой…
Ну для примера. В одной песне женщина просит — подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви. И рассказывает, что левая рука Соломона у нее под головой, а правой Соломон ее обнимает. Я не поняла, кого женщина просит ей налить и кому рассказывает про то, что Соломон с ней делает после яблок с вином.
Если бы это происходило у нас, я бы подумала, что у женщины, допустим, стрим для радио. А в целом, конечно, чувствуется, что тогда насчет любви между Соломоном и женщинами было хорошо. Яблоки, вино, подарки, слова… Молодец, Соломон, знал и даже понимал… Конечно, такому всякая женщина… Не то что некоторым…
Возьму и буду есть только черный виноград, килограмма по два в день. В «Ашане» по сто пятьдесят рублей, не дорого. Сладко мне будет, Соломон. Сок виноградный будет мне вместо крови моей, Соломон. Потечет сок крови моей по жилам моим, Соломон. И лицо мое станет смуглым, Соломон, как у Суламифи. Только я, Соломон, лучше Суламифи, я живая, Соломон, а Суламифи нету, нигде нету, Соломон. Не ищи, Соломон, нету Суламифи ни на каком винограднике, Соломон. И виноградников нету, Соломон, вырубили, Соломон, а новых не насадили. Только я и осталась, Соломон, спелая виноградина. Тут у меня виноград, Соломон, и тут виноград. И вся я — спелая виноградина, Соломон. Укуси меня, Соломон, до самых косточек моих укуси. Если не будет тебе сладко, Соломон, мои косточки сломают тебе зуб, Соломон. На две части сломают, Соломон. Коренной зуб сломают, Соломон, а корень оставят. Чтоб болело тебе, Соломон, как мне болит, что нигде тебя нету, Соломон. Как тебе болит, Соломон, что нету нигде Суламифи… Тебе мертвая Суламифь лучше живой Зинаиды, Соломон, потому что и ты мертвый, Соломон. Соломон, Соломон, у мертвых ничего не болит. А я живая, Соломон. Пойду к доктору, Соломон, пускай вырвет мне корень боли моей, Соломон. Тебя из меня вырвет, Соломон.
Скамеечка в раю
Вот я думаю — в раю скамеечки есть? Такие деревянные, маленькие-низенькие. Чтобы сесть, а голову положить на колени другому. Очень удобно — ты сидишь на скамеечке, а он сидит в кресле — большом, с подголовником.
В раю должны быть, это же рай. За кресла я не волнуюсь, такие точно есть, не на стульях же с табуретками там сидят.
Мне лично никто рая не обещал, я на всякий случай. Не в том смысле, что рая нет, а в том, что никто не обещал рая мне лично. Мне, если никто лично не обещал, тогда не надо. Я сама не полезу, это как будто в очереди не по очереди, а без очереди.
С другой стороны, в очереди и постоять можно. Еще с другой стороны, в рай всегда очередь длинная-длинная — до самого неба.
Если бы мне лично кто-то пообещал, что без очереди…
Нет, даже если по личному обещанию — неудобно перед очередниками. Придется мимо каждого пройти, каждый будет смотреть, думать.
А кто-то и не стерпит, скажет:
— Нам, женщина, тоже обещали! На обещание, женщина, тоже очередь! Вы, женщина за угол зайдите — там и лезьте без очереди, там все такие, которые лезут без очереди!
— Да-а-а-а… Нехорошо-о-о-о-о.
Я же понимаю и не спорю, что нехорошо. Я же просто думаю — в раю скамеечки есть?
Допустим, я уже в раю.
Пришла и говорю:
— Скажите, у вас скамеечки есть? Такие деревянные, маленькие-низенькие.
А мне говорят:
— Женщина, вам зачем? Чтобы что?
А я:
— Чтобы сесть и голову положить на колени другому, который сидит в кресле — большом, с подголовником.
А мне:
— Женщина, вам с ним зачем? Чтобы что?
А я:
— Чтобы нам с ним было как в раю.
А мне:
— Женщина, вам с ним что? Какое вам с ним — «как в раю»? Это же уже рай!
А я:
— Вы мне только скажите, в этом раю скамеечки есть?
А мне…
А я…
Да-а-а-а… Не-хо-ро-шо-о-о-о-о. Я же и не спорю — нехорошо. Я же просто думаю.
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer3/hemlin/
