Всемирно известному «польскому» Папе Иоанну Павлу II (Кароль Войтыла) в этом году исполнилось бы 100 лет. Он родился 18 мая 1920 года и вошел в историю как понтифик, принесший от лица католичества извинение евреям за совершенные перед ними грехи. Его слова и сама позиция человека, который выступает перед всеми с исповедью, повергли людей в шок, но и сразу стало ясно: над многими фактами был поднят занавес, но и многие события жгучих страниц истории требовали внимательного и очистительного пересмотра, даже нового прочтения. К чести католического Святого престола стоит «вспомнить слова другого Папы — Пия ХI, который в ответ на принятие нацистской Германией расистских законов смиренно заявил: „Мы тоже являемся духовными семитами”»[1]. Тогда мир не оценил факт незримого участия Ватикана в судьбе еврейского народа, ибо Святой престол не всегда поддерживал евреев, известен категорический отказ другого главы католиков: «Евреи не признали нашего Бога, поэтому мы не можем признать какие-либо их права на Святую землю», — принадлежавший Пию Х, к которому обратился Теодор Герцль, основатель сионистского движения, в связи с идеей создания еврейского государства, — о чем пишет, заметим, посол Государства Израиль в Ватикане [2]. То есть к этому времени, уже в июне 1994 года, не только между Израилем и Ватиканом, но и между Католической церковью и еврейским народом были в полном объеме установлены дипломатические отношения.
Данное событие принадлежит периоду понтификата Иоанна Павла II (1987-2005) и является непосредственной заслугой Папы. Поразительно, сколько за время своего правления им было произнесено слов, сделано выступлений, прочитано молитв в защиту иудейской веры и евреев: «Боже, поддержи еврейский народ, чтобы он получал уважение и любовь со стороны тех, кто еще не осознал величия испытанных им страданий, и тех, кто совместно, с чувством взаимной заботы друг о друге, разделяет с ним нанесенные ему глубокие раны»[3].
12 марта 2000 года, более 20 лет назад, ныне святой Иоанн Павел II не просто выступил перед всем миром с покаянием в грехах Католической церкви, но и перечислил их: раскол Церкви, религиозные войны, крестовые походы, преследования евреев на протяжении многих столетий по надуманным поводам, а также презрение к бедным, меньшинствам, даже оправдание рабства… Он произносил слово за словом, спокойно, ясно, хорошо поставленным голосом, несмотря на преклонные годы, им он великолепно владел еще со времен своей актерской юности. И еще в юности начал осознавать то, что говорил теперь.
Чтобы совершить этот шаг вопреки давлению части католического епископата, надо было обладать не только большим мужеством и чувством справедливости, но и особым человеческим даром. Папа с ним родился. И это касалось буквально всего в его жизни. Он с детства дружил с еврейскими мальчиками. Его всегда отличало особое уважение и внимание к еврейским традициям и обычаям. Нет ничего удивительного в том, что о Папе ходило и ходит множество мифов, как он в начале войны спас еврейскую девочку, которую отправили из гетто к друзьям, она заблудилась, и он, увидев ее вечером, спросил, куда ей надо, и отвел ее. Другая история связана с проживавшей неподалеку от Неговичи, где совершал свое служение молодой тогда священник Войтыла, женщиной. Она обратилась к нему с просьбой крестить мальчика, который должен был идти в школу. Войтыла удивился тому, что ребенок до сих пор не крещен, ведь по католической традиции крестят вскоре после рождения, и спросил, почему. Пани Яхович призналась, что ребенка ей оставила мать-еврейка, когда угоняли всех евреев из гетто. Узнав, что мальчик — еврей, польский священник категорически отказался его крестить, мотивируя это тем, что на то должно быть согласие родственников. Эту историю я читала много раз, в разных источниках и в разных изложениях, она зафиксирована также и в книге «Цветочки Иоанна Павла II»[4], где говорится, что сам Святой Отец эту историю отрицал. Будучи в Польше знакомой с ближайшим другом Папы (он закрыл ему глаза), отцом Тадеушем Стыченем, ныне покойным, я попросила его разузнать, была ли на самом деле такая история. Он мне сказал, что Папа ее не опроверг, но и не поддержал — что очень характерно для него. Разумеется, конца этой истории нет. Называют высокопоставленных раввинов Израиля и США, которые якобы были этим мальчиком, однако ни их возраст, ни биографии никак не совпадают. Всё это свидетельствует о том, что история пользуется успехом и такими свидетельствами дорожат и их помнят. В философии это называется «горизонт ожидания» (Р. Ингарден). На богословском уровне — «промысел Божий» — всё совпало. Заслуга (или везение) в этом — Папы Войтылы (его и так еще называли).
Папа обладал удивительным свойством: он не менялся на протяжении всей своей жизни: по характеру он был одинаков — что мальчиком, что простым священником, в бытность профессором Люблинского Католического университета (KUL), архиепископом Кракова или уже понтификом (мне говорили, что в силу его легкости общения с людьми и шутливого нрава — а он имел обыкновение вспоминать какой-нибудь анекдот — спецслужбы его попросту проморгали, и потому его избрание стало для них полной неожиданностью). Войтыла считал, что надо уметь выслушать любого, кто к нему обращается, очень редко повышал голос (например, на выступлениях перед большим количеством народа), всегда видел и понимал неловкость бедного или гонимого. А потому старался убедить всех нуждающихся, что христианское смирение не только в том, чтобы уметь давать, но и уметь брать. Это была основа основ его понимания милосердия. Именно здесь пересекаются взгляды на мир, людей и религию Иоанна Павла II и русского философа Владимира Соловьева (1853-1900), правда, в отличие от последнего — сына известного историка профессора Сергея Соловьева, москвича, Кароль Войтыла родился в маленьком городе Вадовице, недалеко от Кракова, но тоже в интеллигентной и очень набожной семье.
Кроме поляков в городе жили евреи, украинцы, представители других национальностей. Вадовице славился своей религиозностью, а потому, замечает один из биографов Папы Тад Шульц (Tad Szulc), удивление вызывало то, что в традиционно католическом городе было немало евреев. Они «составляли от 20 до 30 процентов жителей городка, в котором, в отличие от остальных польских регионов довоенного периода, совершенно не было никакого антисемитизма. Вадовицкие евреи работали юристами, врачами, стоматологами и купцами — без каких бы то ни было столкновений с католиками, действуя в основном в сфере торговли и услуг, и внесли значительный вклад в рост всеобщего благосостояния»[5]. Более того, смешанность — национальная и религиозная — населения Вадовиц была настолько естественная, что семья будущего Папы снимала квартиру на втором этаже дома, стоящего буквально на краю главной площади, у богатого еврея — Хаима Баламута, с дочерью которого, «черноглазой Гинкой», Кароль, которому было 15 лет, впервые выступил на любительской сцене, оказавшись лучшим ее партнером. Стоит заметить, что зрительные залы двух любительских театров, в которых ставились классические и современные спектакли, были заполнены до отказа.
Много лет спустя Папа встречался со своими друзьями-евреями, когда-то проживавшими в Вадовице, в Иерусалиме, во время своего посещения им 20 марта 2000 года Яд-Вашем. Папе не хотелось уходить, потому что эти люди, по словам епископа Тадеуша Перонека, «видели в нем обычного человека, просто товарища, с которым они вновь встретились шестьдесят лет спустя. И хотя он уже не был просто их товарищем — он был Папой, путешествующим с огромной свитой, окружённым охранниками, журналистами, политиками, епископами, — они обращались к нему, как к другу, и это его очень тронуло. Было видно, что ему необходимо общение с людьми, для которых он не является предметом поклонения и почитания»[6].
Спустя годы Папа в апостольском послании «Dies Domini» (Ватикан, 31 мая 1998 г.) говорил о еврейских традициях и обычаях совершенно по-домашнему. «В замысле Создателя порядок творения и порядок спасения — отдельные части, но внутри они соединены. И это подчеркивает “Ветхий Завет”, указывая, что наказ соблюдать “шабат”, связан не только с таинственным “отдыхом” Бога после полных творческого созидания дней (Исх 20, 8-11), но также и со спасением, какое Бог предназначил Израилю через его освобождение из египетского рабства. (…) И в том и в другом случае Бог являет Себя тут как возлюбленный перед своей возлюбленной (Ос 2, 16-24; Иер2, 2; Ис 54, 4-8). (…) Ибо, как показывают некоторые элементы самой еврейской традиции*, чтобы понять суть “шабата”, Божьего “отдыха”, надо осознать для себя глубинный смысл возлюбленности, какая в Ветхом и Новом Завете соединяет Бога с Его народом»[7].
Этот настрой Иоанн Павел II сохранял на протяжении всей своей жизни. Уже будучи понтификом, он вспоминал своих еврейских друзей, погибших в огне Холокоста, о чем знал конкретно и говорил с болью:
«То, что вам угрожало, угрожало и нам. Но грозившее нам не состоялось в той же мере, в какой вам; грозившее нам не успело состояться в той же мере. Эту страшную жертву истребления приняли вы, можно сказать, приняли за других, кому тоже предстояло быть истребленными… Через это вы стали мощным голосом, предостерегающим всё человечество, все народы, все силы мира, все его системы и каждого человека. Именно вам, более чем кому-либо, выпала доля стать спасительным предупреждением. И я думаю, что таким образом исполняется Ваше особое предназначение, и в последующем вам оставаться наследниками того избранничества, которому верен Бог»[8].
Молитва Папы была обращена к представителям еврейской общины, встреча с которыми состоялась 14 июля 1987 года в Варшаве.
Конечно, наивно выводить его филосемитство из опыта детских лет, которые лишь подтверждают его изначальную склонность защищать не только людей еврейской национальности, но и религиозную основу этого народа. Разумеется, немаловажную роль тут сыграл и его отец, который был настолько известным заступником за евреев, что мне, например, в книжном магазине, где я столкнулась с одноклассником Кароля Войтылы, который, представившись (не записала его имени и фамилии, так как он перестал меня интересовать), сразу спросил: «А вы знаете, что мать его была крещеной?». Разумеется, я ничего такого не знала и даже не слышала, но сразу поняла, что некоторыми людьми открытое отношение семьи Войтылы к евреям интерпретируется самым банальным образом. Невольно приходит на ум аналогичный случай: за русским философом Владимиром Соловьевым тянулся след католика, то есть православного, перешедшего в католичество, на том основании, что он бывал на католических богослужениях и отстаивал идею воссоединения христианских Церквей с иудейской верой.
Тема иудео-католического сближения, а точнее, иудео-христианского диалога, возникла в католической среде давно, в конце 1920-х годов, в русле этого движения, в частности, рассматривалось еврейство как пример иного этноса и веры, с которым необходимо налаживать контакт. Из поляков активным участником движения был, в частности, Ежи Турович — журналист и глава знаменитого своей оппозиционностью ежегодника «Тыгодник Повшехны» (единственный в Польше орган, не напечатавший некролога на смерть Сталина, за что, конечно, Турович был снят, но вскоре восстановлен). Однако нараставшие в Европе фашистские тенденции, затем война, отодвинули решение многих уже тогда назревших вопросов. Холокост эти процессы ускорил.
У истоков этого движения стоял Папа Иоанн XXIII, «который, еще будучи нунцием в Константинополе во время Второй мировой войны, играл центральную роль в “Операции Крещение”, когда тысячам венгерских евреев выдавались свидетельства о крещении, в результате чего их удалось спасти. Фактически Иоанн XXIII мог бы претендовать на получение звания “Праведника народов мира“, присуждаемого государством Израиль неевреям, которые с риском для жизни спасали евреев во время войны»[9].
Именно ему принадлежит молитва: «Мы теперь осознаем, что многовековая слепота поразила наши глаза до такой степени, что мы утратили способность созерцать красоту Тобою избранного народа и перестали узнавать в его лице черты нашего брата-первенца. Мы осознаем, что Каинова печать заклеймила наше чело. Целые столетия лежал Авель в крови и слезах, ибо мы забыли про любовь к Тебе. Прости нас за то, что своим прегрешением мы вторично распяли Тебя!»[10].
Иоанн XXIII созвал Второй Ватиканский собор (1962-1965), несомненно, одно из самых значительных общественно-религиозных событий нашего времени. Продолжателем Иоанна XXIII стал Павел VI. Он первым из Римских пап совершил в январе 1964 года «паломничество в Святую Землю» — как было им самим обозначено. Ни о государстве Израиль, ни о его проблемах и речи быть не могло. Павел VI держался очень осторожно, дипломатично, но всё же остался первым понтификом, кто посетил Израиль.
По существу, прерогативу подлинного посещения Израиля Павел VI предоставил своему последователю, Иоанну Павлу II, совершившему свое «хождение» в Землю Обетованную в марте 2000 года, где он молился у Стены плача и оставил свою записку Богу, состоящую из двух фраз (ныне она находится в Ватикане):
-
Господь, прости нас за беды и лишения, которые причинили мы Израилю, Брату нашему старшему.
Израилю, Брату нашему старшему, от нас, христиан, — почет, уважение и братские чувства на его пути к добру вечному.
Разумеется, сделанные Иоанном Павлом II шаги были подготовлены большой и кропотливой работой по реализации феноменального по своему замыслу и исполнению проекта — радикального сближения со «старшими братьями» — евреями. Здесь, пожалуй, можно выявить несколько факторов, способствовавших столь достойному их исполнению.
Первый фактор: кроме понтификов в числе своих предшественников Папа видел богословов и философов, в первую очередь Владимира Соловьева, учение которого целиком основано на понимании иудейской веры как истока христианства. Ему же принадлежит и призыв к воссоединению христианских Церквей, а в итоге — с иудейской верой в его концепции всеединства. На Втором Ватиканском соборе стремление к сближению и воссоединению христианских Церквей получило определение экуменизма. Да и вообще весь Собор был проникнут духом Соловьева. Ни Папа, ни Соловьев евреями не были, но никто не сделал так много в сфере сближения иудеев и христиан, как эти филосемиты. Причем, если Соловьев создал теоретическое обоснование для создания подобного диалога, синтеза, сближения — воспринимать это можно в разных формах, то Папа эти идеи воплощал на практике.
Русский философ прославился изначально занятой позицией борца против антисемитизма. «В феврале 1882 года он, предвидя нарастание антисемитских настроений в России, выступил в Петербургском университете с лекцией об историческом значении еврейства. В этой лекции он обратился ко всем представителям „русского народа-богоносца„ с призывом „духовно слиться с народом еврейским, вечно богорождающим»[11]. Более того, 8 февраля 1890 года он в своей речи на традиционном университетском обеде подверг критике шовинистический национализм, подчеркнув, что настоящий национализм должен гарантировать свободное развитие всех народов в империи. В этой связи он упомянул автономность Польши и вопрос о равноправии евреев[12].
Соловьев был инициатором и составителем коллективного письма «Протест против антисемитического движения в печати», которое подписали 60 русских общественных деятелей и литераторов во главе с Л.Н. Толстым[13]. Письмо, разумеется, было опубликовано только за границей.
И хочется привести слова Соловьева, сказанные им его другу и учителю иврита Ф.Б. Гецу:
«Меня одни величают иудофилом, другие укоряют в слепом пристрастии к еврейству. Благо, что не подозревают меня в подкупности еврейским золотом. Но в чем, хотел бы я знать, высказывается мое иудофильство или мое пристрастие к евреям? Разве я не признаю слабых сторон иудейства, или разве я оправдываю последнее? Обнаружил ли я когда-либо хоть малейшую склонность идеализировать еврейство? В действительности я настолько же далек от иудофильства, как и от иудофобства. Но я не могу в угоду дурному вкусу и плохой нравственности закрывать глаза, чтобы не видеть очевидных фактов, не хочу и не могу кривить душой и делать, по примеру антисемитов, одних евреев ответственными за все грехи и несчастья, постигшие нас. Я не скрываю, что живо интересуюсь судьбою еврейского народа, но это потому, что она сама по себе в высшей степени интересна и поучительна во многих отношениях…»
Еврейский вопрос, в сущности, вопрос правды и справедливости. В лице еврея попирается справедливость, потому что преследования, коим подвергают евреев, не имеют ни малейшего оправдания, ибо обвинения, возводимые антисемитами на них, не выдерживают самой снисходительной критики: они большей частью злоумышленная ложь»[14]. От себя стоит добавить, что это выступление Соловьева по еврейскому вопросу прозвучало в антисемитски настроенной стране, в ситуации, когда со всех сторон на евреев падали проклятия и обвинения во всех грехах. И главное — уже действовала черта оседлости.
Надо учесть, что все эти его высказывания, речи и выступления были следствием его глобальной критики того состояния религии в России, каким оно сложилось к концу ХIХ века, выявляя парадоксальность сложившихся, а точнее — не складывавшихся, иудео-христианских отношений. В частности, Соловьев писал по этому поводу:
«Иудеи всегда и везде смотрели на христианство и поступали относительно его согласно предписаниям своей религии, по своей вере и по своему закону. Иудеи всегда относились к нам по-иудейски; мы же, христиане, напротив, доселе не научились относиться к иудейству по-христиански. Они никогда не нарушали относительно нас своего религиозного закона, мы же постоянно нарушали и нарушаем относительно них заповеди христианской религии»[15].
В этой статье, озаглавленной без обиняков «Еврейство и христианский вопрос», философ, пожалуй, впервые в истории русской философии и религии расставляет все точки над «i»: «Сущий Бог сделал Израиль народом Своим потому, что и Израиль сделал Сущего Бога своим». «Завет Бога с Израилем составляет средоточие еврейской религии», «Израиль был велик верою, но для великой веры нужно иметь в себе великие духовные силы»[16]. В решении своей основополагающей идеи Богочеловечества Соловьев не случайно указывал на еврейский народ, давший Сына Человеческого.
Иудейскую веру как исток христианства он рассматривает в разных работах, в том числе в статье «Новозаветный Израиль» (1885)[17], в которой пытается беспристрастно осмыслить опыт еврейской христианской общины в Кишиневе — молитвенного дома «Вифлеем». Об основателе этого Дома он пишет и в статье-некрологе памяти Иосифа Рабиновича (1899), обращая внимание на своеобразие его мысли: «Если истина Христова (передаю смысл его слов) есть истина для всех, для всего мира, то она, тем самым, есть своя, собственная, национальная истина для каждого народа»[18]. Вместе с тем он прекрасно понимает, что при антисемитском режиме никакого всеединства быть не может.
Соловьев признает только религиозное разрешение «еврейского вопроса», состоящее в соединении «дома Израилева» с православным и католическим христианством на общей для них почве.
Фактически его призывы — быть справедливыми и милосердными именно по-христиански — стал осуществлять Иоанн Павел II.
Именно он подвел черту под многолетними поисками и попытками создать подлинное иудео-христианское учение, предваряя его широко понимаемым диалогом и просто общением. В апреле 1986 года, впервые с апостольских времен, глава Католической церкви вошел в синагогу. «Тогда Папа, проехав всего каких-нибудь три километра, отделяющих Апостольский дворец от синагоги, находящейся на противоположном берегу Тибра, прошел на самом деле путь, длиною в девятнадцать с лишним веков взаимного недоверия и ненависти. Сложнее было с современностью — признать вину Церкви за молчаливое поощрение преследования евреев оказалось очень трудно. (…) Но Иоанн Павел II нашел в себе смелость и произнес с амвона „mea culpa”»[19], сказав знаменательные слова: «Вы — наши возлюбленные братья, можно сказать, наши старшие братья!»
Иоанн Павел II не просто был другом еврейского народа. Он открыто признавал право евреев на свою землю и ценил Израиль как страну великой истории и великих традиций. Таковы важнейшие его слова: «Иерусалим был историческим местом библейского Богоявления, местом, в котором — и нигде больше — возник диалог между Богом и людьми; город стал местом встречи земли и неба. (…) Иерусалим гостеприимно принимает множество религиозных общин: их присутствие здесь — гарантия и источник надежды для людей, которые со всех уголков мира смотрят на Святую Землю как на собственное духовное наследие, знак мира и гармонии. Происходит это потому, что Иерусалим, будучи родиной сердец всех духовных потомков Авраама, которым он чрезвычайно близок, и будучи очами веры — местом, в котором бесконечная трансценденция Бога стыкуется с реальностью сотворенного бытия, обретает статус символа, означающего встречу, связь и мир для всего человечества. Святой Город таит в себе призыв к миру, обращение ко всему человечеству и особенно к тем, кто возлюбил Единого Бога — милосердного Отца народов», — писал Папа в апостольском послании „Redemptionis Anno”, которое он огласил в Ватикане 20 апреля 1984 года[20]. (У Папы был соратник в лице будущего Понтифика Бенедикта ХVI, известного своей работой на те же темы[21].)
А еще раньше, через год после своего избрания, в ноябре 1979 года, в Стамбуле Папа встретился с Константинопольским патриархом Димитрем, сделав радикальный шаг по пути создания экуменических отношений с православием. И те идеи Соловьева, которые большинство богословов интерпретировали как утопию, получили свое весомое и конкретное подтверждение политикой Главы католиков и ее результатами. Речь даже не шла о создании некоего целостного института, а о восстановлении необходимого в мире диалога. Папа Римский призывал: «Давайте оставим все догматические разногласия, не будет спорить друг с другом, а будем вести диалог». А потому свой первый официальный визит он нанес протестантам, выступив перед ними, войдя в лютеранскую церковь в Риме 11 декабря 1983 года, и это определило поворотный момент в развитии межконфессиональных христианских отношений. Переступив порог Римской синагоги, он молился с вместе с главным римским раввином и произнес в своей речи, обращенной к верующим евреям ставшие знаменитыми слова об иудеях как старших братьях христиан.
Он посетил и мечеть. А этот постоянно повторявшийся им призыв: «Давайте разговаривать», — показал его способность легко и просто распутывать ситуации. Он был мастером в обнаружении приемлемого для всех и достойного выхода.
Папа бережно относился к еврейской философии и богословию и считал важным быть внимательными именно к тем ученым-евреям, кто под влиянием Холокоста стал пересматривать уже сложившиеся каноны. В речи, обращенной к представителям еврейских организаций в Центре культуры «Contea di Dodge», во время своего апостольского визита в Америку (Майами, 11 сентября 1987 г.), он говорил: «Страшная трагедия вашего народа привела к тому, что многие еврейские мыслители с глубоким проникновением стали размышлять о человеческой натуре. Их видение человека, как и его истоки есть в Библии, являющейся частью нашего общего наследия еврейских Писаний, они содержат много ценного материала для размышлений и диалога еврейских и католических ученых. Прежде всего я думаю о том вкладе, который внесли Мартин Бубер, Авраам Малер [Институт Фонда Шоа, Польша] и Эммануэль Левинас»[22]. Чтобы по-настоящему понять подлинный смысл тех событий, которые выражаются словом Холокост, как считал Папа, необходимо совместно — католикам и евреям — начать проводить такие исследования. Надо заметить, что все названные Папой философы всегда были открыты подлинному диалогу и их работы сейчас в этом смысле представляют настоящий кладезь.
В этом отношении Соловьев был одиночкой, его высказывания, как это ни покажется странным, находили отклик прежде всего в еврейской среде. Стоит также иметь в виду, что защитником иудейской веры он был прежде всего с научных позиций, обосновывая свое мнение в категориях истории идей. С христианских позиций Соловьев рассматривал еврейский народ как народ, избранный Богом, а потому настаивал: кто не верит в избранность еврейского народа, тот не верит в Бога. Иудейская вера подразумевала для него еврейскую историю, философию, богословие, с учетом еврейской ментальности, наконец, язык. Иврит он освоил профессионально и читал еврейские книги в подлинниках. Его значение в повороте христианской веры к иудейской, признание главных иудейских положений невозможно переоценить, несмотря на то что влияние его мыслей не носило прямого, непосредственного характера. И он был горячим защитником не только евреев, но и Польши, ее народа, в котором видел исполнителя мессианских воззваний (но это — отдельная тема).
Известность Соловьеву принесло заступничество за иудейский Талмуд, вокруг которого в 80-е годы ХIХ века в Австрии и Германии разгорелась нешуточная антисемитская полемика. Его выступление в печати потрясло прежде всего самих евреев: знанием материала, истории, языка, уважением, которое выражал не еврей. Мне хочется привести здесь несколько его высказываний, которые лучше говорят о его складе мышления, чем все рассуждения об этом. Он, в частности, писал:
«Талмуд есть литературное выражение той органической формы, которая в течение многих веков вырабатывалась жизнью еврейского народа после того, как он потерял свою политическую самостоятельность. Когда пало царство и умолкли пророки, единственной основой народной жизни осталось священное учение (Тора), данное Моисею на горе Божьей. Из различного отношения к этой общей святыне произошли с внутреннею логическою необходимостью три направления религиозно-национальной жизни, воплотившиеся в известных трех партиях среди еврейства (неправильно называемых иногда сектами), а именно в саддукействе, фарисействе и ессействе». Далее он дает характеристику каждому из этих направлений и показывает наиболее значительную роль в дальнейшем развитии иудейской веры именно фарисеев, против которых прежде всего выступили противники Талмуда и о которых Соловьев пишет как о «сердечно преданных национальной вере»[23].
У Кароля Войтылы нет специальных работ, непосредственно посвященных анализу или рассмотрению наследия Владимира Соловьева, его идей. Вместе с тем отдельные высказывания понтифика о Соловьеве в его многочисленных выступлениях и обращениях свидетельствуют о знании работ русского философа и понимании их значения. Папа не раз цитирует русского философа и ссылается на него в своих энцикликах. Не случайно именно в Ватикане в 1986 году годы возникли ежегодные (их было 4) так называемые «Соловьевские чтения», на которых собирались представители европейской культуры, люди светские, но верующие, среди них были и члены «Соловьевских обществ», в частности один из устроителей «встреч» швейцарский католический теолог Патрик де Лобье (1936-2016). Эти чтения в итоге инициировали премию имени Владимира Соловьева, у которой было примечательное название — «Христианские корни Европы». Ее в 1998 году получила русская писательница, поэт, богослов, философ и переводчица Ольга Седакова[24] — то была первая и последняя премия. Однако, как бы то ни было, но имя русского философа было в Ватикане увековечено именно в период Иоанна Павла II.
Думается, не последнюю роль в том, что и будущий Понтифик, и поляки вообще знали сочинения Соловьева, сыграла находившаяся в Люблинском Католическом университете, где преподавал и работал Войтыла, богословская библиотека, в которой была доступна и хорошо представлена русская религиозная литература.
Что же роднило Папу Иоанна Павла II и Владимира Соловьева?
Прежде всего этика. Знаменательно, но обоих отличали черты поведения, не очень характерные для большинства людей их окружения, но присущие им обоим. В народе таких людей называют бессребренниками. У Соловьева никогда не было своего жилья. Он жил или у друзей (преимущественно князей братьев Трубецких), или за границей. Кароль Войтыла давно оставил свой дом и со временем поселился в курии Краковской архиепархии. Любопытный факт: когда его избрали Папой, оказалось, что у него, чуть ли не у единственного из всех членов конклава, был обратный билет. Сразу же за его вещами была послана в Краков фура. Встречавшие ее на обратном пути обомлели: внутри лежала пачка книг, связанная тесемкой, да пара башмаков. Фактически личных вещей у него не было.
Соловьев на одной из своих лекций в Петербургском университете обратился к Александру III с призывом помиловать цареубийц-народовольцев, совершить истинно христианский поступок, за что в итоге был уволен из университета и фактически поплатился карьерой.
Центральным моментом всего его учения является «этика всеединства», кредо которого сформулировано самим ученым:
«Я называю истинным, или положительным, всеединством такое, в котором единое существует не за счет всех или в ущерб им, а в пользу всех. Ложное отрицательное единство подавляет или поглощает входящие в него элементы и само оказывается, таким образом, пустотою; истинное единство сохраняет и усиливает свои элементы, осуществляясь в них как полнота бытия»[25]. «Этику всеединства» как систему в целом наследии Соловьева рассматривает К.В. Гарелик, подчеркивая: «Важной чертой концепции всеединства русского философа является утверждение неразрывной связи добра с единым космоэволюционным процессом, что существенно отличает этику всеединства от идеалистических учений платоновско-гегелевского типа»[26].
Всё сказанное и написанное Каролем Войтылой в его жанрово разнообразных сочинениях (философских, научно-исследовательских, драматических и поэтических произведениях, проповедях, посланиях, обращениях) было исполнено смысла единения: внутреннего и внешнего, открытого и закрытого, тайного и явного, мистического и реалистического, частного и общего… К идее единения Войтыла никогда не приходил, она была с ним всегда.
Безусловно, эта тема требует отдельной работы, однако тут хочется обратить внимание на совпадение исходной и ключевой позиции Соловьева и Папы в отношении понимания добра.
Этика — одна из ведущих проблем философии Войтылы. В 1954 году он начал преподавательскую и научную деятельность в Люблинском Католическом университете на Кафедре этики, которую возглавил в 1956 году и которой продолжал руководить вплоть до своего избрания Папой Римским. Плодом его занятий тут стали три фундаментальных цикла лекций «Акт и этическое переживание», «Благо и ценность» и «Проблемы нормы и счастья»[27]. Одновременно он работал над антропологическим трактатом «Личность и поступок», который вышел в 1969 году[28], как бы суммируя, осмысляя, а то и переосмысляя лекции, но трактат никогда не проходил апробации в виде лекций. В лекциях этическая проблематика была им разработана как отдельная и самостоятельная область настолько досконально, что позволила автору в «Личности и поступке» вынести ее, говоря его же словами (почерпнутыми у Гуссерля вместе с самим методом, известном в математике), «за скобки». Войтыла пишет: «Речь идет об исключении проблематики, по сути своей этической, в пользу проблематики, по сути своей антропологической». У автора речь идет о понимании человека как личности, то есть об определенном «эйдосе». Заметим попутно, что под эйдосом Войтыла подразумевает не платоновское «видимое» и не «зримое» в натурфилософском античном понимании и даже не гуссерлевское «усмотрение сущности», а совершенно специфический целостный факт человека в действии. Иными словами, Кароль Войтыла в «Личности и поступке» исходит из понимания этики не только и не столько как самостоятельной научной дисциплины, сколько как врожденного свойства человека. По его мнению, поступок изначально означен нравственностью.
«Человек рождается с добром и злом, заложенными в нем так же органично, как, скажем, его кровеносная или нервная системы, которые составляют неотъемлемую часть его организма. Поступок как главный ключ к пониманию и указанию на то, какой действительностью является личность, в то же время создает гарантию того, что мы имеем дело с этой именно действительностью и что не ограничиваем себя пределами одного лишь (в известной мере абсолютизированного) сознания»[29].
Войтыла не придумывает своих терминов, не вводит принципиально новых понятий, он изымает их из уже существующих философских и богословских концепций и закладывает, как кирпич, в здание своих рассуждений. Почти каждое понятие, используемое им, сопровождается глубинным вербальным анализом, экскурсом к истокам, дается в обобщении накопленных смыслов. В риторике Папы практически отсутствуют вопросительные интонации, на которых держится современная философия. Через вопрос по сути дела просматривается тезис, у Папы он вытекает, как ручей из своего источника, рождая вывод. Философия привыкла вопросы ставить. Папа на вопросы отвечает.
Возникает невольное желание сопоставить антропологический трактат Кароля Войтылы с «Чтениями о Богочеловечестве» Владимира Соловьева, где в категориях истории идей русский философ стремился доказать, что истина веры есть истина разума, выявляя идею Богочеловечества как Бога живого. То есть все его концепции, при их сугубо научной содержательности, вписываются в историческую реальность, действительность. Оба работали в трудно поддающейся однозначной квалификации области «философии религии» и к основному вопросу веры: «Что есть человек веры?» — подошли, Соловьев, — с философских позиций, а Кароль Войтыла — с религиозных. Но если у Войтылы религиозное обоснование становится и основополагающим, то у Соловьева оно заявлено изначально — выбором самой темы и выработки понимания подходов к сути Богочеловечества. И тот и другой ставят своей целью обозначить и охарактеризовать отношения: человек — Христос (как богочеловек, т.е. Бог, «воспринявший человеческую натуру») — человеко-бог (человек, «воспринявший божество») Бог — Церковь («всё человечество, или Вселенская Церковь»)[30]. В этой многослойной и многоступенчатой системе с доскональностью выписаны все человеческие качества, представляющие человека как носителя и выразителя Божественного начала, опираясь на которые русский философ выводит будущий путь человечества к совершенному Бытию. Система Войтылы исходит из человека, совершающего действие (осознанный поступок), через эту процедуру автор реконструирует систему человеческого в человеке и показывает его разум, природу и мир как естественную и органичную часть Божественного миропорядка.
Призывая видеть реальный мир как комплекс гуманитарных идей, включающих историю, литературу, философию, богословие, у которых одна задача, но разные способы познания мира, Папа повернул человека к себе самому, к его слабостям, противоречиям и вместе с тем — к его глубинам. Не отвлекаясь сам, он и людей не отвлекал от их главной обязанности и назначения: выстраивать свою жизнь. В своих проповедях он не раз повторял:
«Да, есть Бог и есть другой, загробный мир, в который мы верим, но есть и наша жизнь, реальная действительность, она нужна, важна и неповторима».
Эти идеи он высказывал в проповедях, энцикликах, обращениях, опираясь на законы и правила католичества, но при этом постоянно подчеркивал: «Католичество — не догма». И еще были его стихи, пьесы, научные исследования и трактаты, в которых человек представал разным: ищущим и блуждающим, рассуждающим о жизни и желающим найти свое место в ней, в центре его внимания были проблема служения, в широком смысле: социального, медицинского, религиозного, милосердия как проявления души, требовательности и преданности.
Есть еще один фактор, который, безусловно, сближает обоих философов: поэтичность их мировосприятия при всей строгости мышления, умение уходить в особую интимную сферу стиха, что не исключало рационально взвешенных воззрений на жизнь в категориях феноменологии (Кароль Войтыла) и истории идей (Владимир Соловьев). Оба писали оригинальные пьесы и стихи. Что самое интересное — у них есть абсолютно совпадающие темы: «Призыв и призвание Авраама».
Приведу лишь маленький пример, поскольку это тоже специальная тема для рассмотрения.
Владимир Соловьев, «В Землю обетованную» (отрывок из стихотворения):
….
От родных многоводных Халдейских равнин,
От нагорных лугов Арамейской земли,
от Харрана, где дожил до поздних седин,
И от Ура, где юные годы текли, —
Не на год лишь один,
Не на много годин,
А на вечные веки уйди[31].
Такой призыв Бога, обращенный к Аврааму, был услышан Соловьевым.
А вот эта тема в изложении Папы Иоанна Павла II.
«Римский триптих», ч. III «Гора в Земле Мориа»:
Ур Халдейский.
(…)
Почему нам так хочется ныне
край земли отыскать Халдейской,
откуда Аврам, сын Фарры, двинулся в путь
с толпою людей кочевых, такими ж, как он?
Наверное, удивлялся: зачем уходить нам отсюда,
зачем покидать город Ур в земле Халдейской?
Разве не думал он так? И не жгла горечь разлуки?
И напоследок не оглянулся?
Нам неведомо. Одно лишь известно: был Голос,
ему сказавший: «Иди!»
И решился Аврам повиноваться Голосу[32].
Напомню: стихотворение было написано Соловьевым в 1886 году.
«Римский триптих» написан в 2003 году как некий итог философско-исторических размышлений Римского Папы. Это — единственное поэтическое произведение, написанное Папой за время его понтификата.
Благодарю Игоря Баранова за вдумчивое и благожелательное прочтение текста.
[1] См. Алексей Букалов Католицизм не догма… / Новое время. — место???, 1997. № 45. С. 27.
[2] Шмуэль Хадас. /Новое время… 1995. № 45. С. 32.
[3] Jan Paweł II Dlaczego dialog z judaizmem. Wybór tekstów. Oprac. M. Garbol. – Kraków: Stowarzyszenie Kairos, 1999. S. 10.
[4] Цветочки Иоанна Павла II. – М.: Издательство Францисканцев, 2007. С 49.
[5] Tad Szulc. Papież Jan Paweł II: Biografia / Przeł. z angiel. Z. Uhrynowska-Hanasz i M. Wroczyński. – Warszawa: Prima, 1995. S.61.
[6] Цветочки Иоанна Павла II… С. 7.
*«Шабат есть переживание нашими братьями-евреями в духовном контексте «возлюбленности», как это можно увидеть в текстах Genesis Rabbah» X, 9; XI, 8.
[7] Jan Paweł II. Dlaczego dialog z judaizmem… S. 51.
[8] Jan Paweł II. Dlaczego dialog z judaizmem… S. 16.
[9] Юрий Табак. Иоанн Павел II и христианский взгляд на иудаизм: Смена парадигмы. В: Дни Иоанна Павла II (материалы). Общество Иоанна Павла II: Москва, 2008. С. 61-67.
[10] «B’nai B’rith Messenger», Friday, November 4, 1964.
[11] Мицухару Акао, «Еврейский вопрос» как русский (общественное движение русских писателей в защиту евреев в последние десятилетия царской России). src-h.slav.hokudai.ac.jp С. 218.
[12] См.: Соловьев В. Речь на традиционном университетском обеде 8 февраля 1890 г. // Книга спасения / Авт.-сост. Л. Коварь. Ч. 1. Юрмала, 1993. С. 29.
[13] Соловьев В. Протест против антисемитического движения в печати // Тайна Израиля. «Еврейский вопрос» в русской религиозной мысли конца XIX – пеpвой половины XX вв. / Сост. В.Ф. Бойков. СПб., 1993. С. 94–95.
[14]Д-р Ицхак Маор. Русский философ Владимир Соловьев //. Менора. — Иерусалим, 2012, август, № 8 (155)./ Публикация Леи Алон (Гринберг) и Изабеллы Побединой. Здесь же д-р И.Маор пишет: «Сверстник Владимира Соловьева Файвель Бенционович Гец, человек большой эрудиции в источниках древнееврейской литературы, впервые встретился с Владимиром Соловьевым в 1879 г. Это было, между прочим, первое знакомство Владимира Соловьева с евреем. Так как Владимир Соловьев не довольствовался переводами Святого Писания, он вскоре приступил, под руководством Геца, к изучению подлинника Библии. Под тем же руководством он прочел потом в подлиннике трактаты Талмуда «Авот» («Поучения предков»), «Авода зара», «Йома», «Сука». Кроме того, он много читал о талмудической литературе по вторым источникам, преимущественно на немецком языке». Для Праведников народов мира он был профессионально подготовлен. См.: http://berkovich-zametki.com/2012/Zametki/Nomer8/Alon1.php
[15] В. С. Соловьев. Еврейство и христианский вопрос. / Он же. Соч. в двух томах. Т. 1. Философская публицистика. – М.: Издательство «Правда», 1989. С. 206.
[16] Там же… С. 215-216.
[17] В.С. Соловьев. Новозаветный Израиль. В: Он же. Соч. в двух томах. – М.: Издательство «Правда», 1989. Т. 2. Чтения о Богочеловечестве. Философская публицистика… С. 189-202.
[18] В.С. Соловьев. Иосиф Давидович Рабинович. В: Он же. Соч. в двух томах. – М.: Издательство «Правда», 1989. Т. 2. Чтения о Богочеловечестве. Философская публицистика… С.652.
См. также «Владимир Сергеевич Соловьев». Краткая Еврейская энциклопедия, М.: 1996. Т. 8. С. 418–421. Электронная версия.
[19] Алексей Букалов. Католицизм не догма… С. 26-27.
[20] Jan Paweł II. Dlaczego dialog z judaizmem… S. 132-133.
[21] См.: Benedetto XVI. Ebrei e cristiani — книга Папы на покое опубликована на amazon: https://www.amazon.it/Ebrei-cristiani-Benedetto-Joseph-Ratzinger/dp/8892218921
[22] Ibid… S. 56.
[23] В. Соловьев. Талмуд и новейшая полемическая литература о нем в Австрии и Германии.//Русское обозрение, 1986. С. 3-4.
[24] Подробно см.: «Дух благородного европейства и массовый человек». Беседа с Ольгой Седаковой. Часть 2. https://polit.ru/article/2010/04/07/sedakova/
[25] Соловьев В.С. Сочинения в 2-х тт. Т. 2. М.: 1990. С 552.
[26] Горелик К.В. Этика всеединства в философии Владимира Соловьева // Серия “Symposium”, Минувшее и непреходящее в жизни и творчестве В.С. Соловьёва. , Выпуск 32 / Материалы международной конференции 14-15 февраля 2003 г. Санкт-Петербург: Санкт-Петербургское философское общество, 2003. C.189-196. См. также: http://anthropology.ru/ru/text/gorelik-kv/etika-vseedinstva-v-filosofii-vladimira-soloveva
[27] Wojtyła K. Wykłady lubelskie. – Lublin: Wydawnictwo Towarzystwa Naukowego Katolickiego Uniwersytetu Lubelskiego,1986.
[28] Karol Wojtyła. Osoba i czyn oraz inne studia antropologiczne. Lublin: Wydawnictwo Towarzystwa Naukowego Katolickiego Uniwersytetu Lubelskiego, 1994.
[29] Иоанн Павел II. Сочинения в 2-х тт. Т. 1. М., Изд-во Францисканцев, 2003. С.413. / Перевод Е. Твердислова.
[30] В.С. Соловьев. Чтения о Богочеловечестве. В: Он же. Соч. в двух томах… Т. 2. С . 169.
[31] Владимир Соловьев. Стихотворения и шуточные пьесы. Ленинградское Отделение, Советский писатель, 1974. С. 76. Большая Библиотека поэта. Вступ. статья, состав. и прим. З.Г. Минц.
[32] Перевод Елены Твердисловой.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer4/tverdislova/
