Только так и стоит писать. Ответы на вопросы читателей «Паруса»0

Ольга Заславская:

— Из творчества Василия Костерина моё особое внимание обратило на себя хайку «Перебираю в пальцах песок». В нём затрагивается проблема ценности и скоротечности времени. Годы человеческой жизни здесь представляют собой песок, сыплющийся из ладони, что показывает нам строка «Перебираю в пальцах песок», символизируя собой песочные часы — символ того, что потерянного времени не вернуть, каждая минута прожитой жизни даётся человеку всего раз. Жизнь же здесь представлена мощным потоком «стремительной реки», устремляющимся вдаль и ни на миг не останавливающимся. Последняя строка «Как скоротечна жизнь» выражает мнение автора о том, что не стоит торопить время, нужно ценить жизнь и испытывать радость от причастности к чему-то важному, иначе время пролетит мимолетно и будет уже поздно жалеть об утраченных годах, мгновениях, эмоциях.

Василий Костерин:

— Спасибо за точный комментарий. Да, жизнь скоротечна, только не будем упускать из вида, что есть время разбрасывать камни и время собирать камни. Собирать камни — лучшее средство преодолеть скоротечность жизни.

 

Любовь Михайловна Руднева:

— Василий Костерин:

Весна — пора любви.

Сказал поэт.

Весна забылась,

А осень принесла

Последнюю любовь.

Многие поэтические строки В. Костерина — это бесконечное количество ассоциаций со стихами русских классиков, аллюзии на стихотворные строки, которые со школьной скамьи живут где-то в нашем подсознании. В «Весне...» — А.С. Пушкин и Ф.И. Тютчев («О, как на склоне наших лет...»). Это и приятная возможность вспомнить классику, и попытка афористично выразить свои собственные мысли. Интересно!

Василий Костерин:

— Да, современный термин «интертекст» подтвердил своё право на существование. Любой текст существует в «компании» с другими предшествующими текстами. Любой текст вызывает, как Вы сказали, ассоциации с другими стихами. Раньше говорили о влиянии и взаимосвязях между писателями, жанрами, конкретными произведениями. Ныне дело представляется так, что читатель плавает в океане интертекста, а конкретные тексты — это моря, заливы, реки. Терминология другая, но суть осталась: взаимные связи и взаимное влияние.

 

Ольга Сергеевна Самылина:

— Непривычно, оригинально, интересно видеть, как русская душа раскрывается в японских трёхстишиях и пятистишиях. Его танки и хайку завораживают своей непохожестью на стихи других русских поэтов. И это здорово, мне нравится.

Василий Костерин:

— Спасибо, Ольга Сергеевна. Вы подняли важную проблему. Жанры хайку и танка настолько своеобразны, что выразить через них «русскую душу», как Вы выразились, крайне трудно, даже невозможно. Эти жанры имеют мировоззренческую природу. Японская философия, японское мировидение легко ложатся в эти формы. Но попробуйте написать в жанре хайку что-нибудь типично русское. Руки опускаются. А подражания японским темам и мотивам складываются заметно легче, органичнее. Пытаясь выразить в хайку русские темы, мотивы, приметы природы или быта, мы как бы разрываем связь между формой и содержанием.

 

Мария Валентиновна Матвеева, с. Большое Болдино Нижегородской обл., сотрудник литературного музея-заповедника:

— У В. Костерина привлекло стихотворение «Вошла — затеплилась лампада...» Оно входит в цикл «Стихи запоздалые», который является самым совершенным циклом работ автора.

Василий Костерин:

— Спасибо. Неблагодарное занятие — толковать свои стихи. Но в данном случае я попробую. Мне хотелось выразить простую мысль: хорошо, когда над ним и над ней возвышается икона, которая освящает их отношения. И очень важно, чтобы это был не музейный образ, а семейная икона красного угла, перед которой теплится лампада. Кажется, толкование у меня не получилось. Стихотворение, конечно, богаче по смыслу, чем моё ненужное объяснение.

 

Андрей Владимирович Шурыгин, г. Йошкар-Ола, старший научный сотрудник Национального музея Республики Марий Эл им. Т. Евсеева:

— Стихи В. Костерина неразрывно связаны с философией и идеями русской классической поэзии, хотя работает он в популярных жанрах японской поэзии (хайку и танка). Некоторые из стихотворений при прочтении не лишены налёта иронии и шутливости, а некоторые поражают серьёзностью и вдумчивостью при рассуждении о вечных темах (любовь и нелюбовь, добро и зло, жизнь и смерть и т. п.). Мне особенно понравились танка «Весна — пора любви...», «Я погружаюсь в книгу...», «Во многом знании — много печали...» и хайку «Перебираю в пальцах песок...», «Дом, полный слёз и скорби...», «Проснуться однажды...». В танка «Весна — пора любви...» поэт, казалось бы, вначале говорит о весне как времени любви, что является уже некой аксиомой в поэтическом мире, первой ассоциацией. Но дальше он довольно неожиданно поворачивает рассуждение в пользу осени как поре последней любви. Возможно, это отчасти автобиографичное стихотворение, но скорее всего поэт отождествляет последнюю любовь с осенью как увядающим временем года. В танка «Я погружаюсь в книгу...» поэт говорит об увлечённости процессом чтения, погружении в любимую книгу с головой, но при этом не в слова, а в понравившуюся «картинку на сто седьмой странице», которая настолько привлекла его внимание, что он уже не ищет пути назад. В танка «Во многом знании — много печали...» явственен иронический намёк на сожжение книг, находящихся на книжной полке, которая теперь располагается над огнём камина. Но, как известно, по Булгакову: «Рукописи не горят!». Хайку «Перебираю в пальцах песок…» выражает идею быстрого протекания, скоротечности нашей жизни, когда возникает классический образ человека, сидящего на берегу реки и перебирающего в пальцах песок. В хайку «Дом, полный слёз и скорби...» по-другому, более натуралистично и глубоко выражается идея скоротечности жизни («и ладаном пропахла панихида...»). Теперь дом, где ушёл из жизни человек, — это дом тишины и покоя. В хайку «Проснуться однажды...» словно замедляется время, на мгновение читатель может увидеть образ человека, просыпающегося утром вне времени и пространства, настолько всё обезличено! Вероятно, так поэт стремился передать образ вечного покоя, вечной жизни в мире не земном, а в другом, «небесном мире».

Василий Костерин:

— «Во многом знании — много печали...» — это, прежде всего, книга премудрого Соломона. Относительно крылатого выражения Булгакова скажу, что задолго до Булгакова Гоголь писал, что не горят демонические произведения. Вспомните его «Портрет». Художник, написавший злополучный портрет, сжигает исполненное демонической силы творение рук своих. С облегчением поворачивается в красный угол, чтобы перекреститься. И видит там тот самый портрет. Он не сгорел, а самовольно встал в красный угол, пытаясь вытеснить оттуда икону, заместить её. Такова, согласно Гоголю, сила демонического вдохновения, которая заставляет писателя вместо образа ангела создать образ нечистого демона. Поэтому дело тут не в рукописи, а в демоническом заряде произведения, а проза это, живопись или музыкальное произведение — значения не имеет. Не случайно в Древней Руси старые обветшавшие иконы не сжигали (они не могли гореть в силу своей сакральной природы), а пускали в проточную воду. У Николая Клюева есть прекрасный образ в поэме «Погорельщина»: большевики сжигают целую «скирду» икон, они горят, но души икон возносятся в Царство Небесное.

— Что сподвигло Вас работать в жанрах японской поэзии (хайку, танка)?

Василий Костерин:

— В студенческие годы и позже у меня был друг — художник Пётр Дик, оказавший на меня заметное влияние. Он принёс мне, например, книгу «Неизданный Достоевский» (она тогда — 1971 год — была нарасхват), у него я увидел альбомы икон и альбомы европейской живописи запретных западных художников, он впервые заговорил со мной об о. Павле Флоренском, он, наконец, читал мне танка и хайку, прежде всего, Басё. Если найдёте время, посмотрите работы Петра Дика в интернете. В своём творчестве он всегда стремился к простоте (всё гениальное — просто), он стремился при минимуме средств выразить глубинные идеи и чувства. Подспорьем ему служили икона, японское искусство, но ещё в большей мере — японская поэзия. Он всегда искренне удивлялся, как можно в двух словах создать картину природы, однако японским поэтам это удавалось. Тогда я увлёкся японцами, возил повсюду с собой сборники японской поэзии, однако стал писать в жанре танка и хайку лишь лет семь-восемь назад. Так долго шло «созревание».

 

Надежда Борисовна Ганиева, сотрудник Пензенской областной библиотеке для детей и юношества:

— Привычно, когда поэт в своём произведении размышляет, анализирует и представляет на суд читателя свой собственный ответ-размышление. В. Костерин как бы высвечивает стихотворным прожектором яркий образ, мысль и предлагает читателю самому раскрыть его суть.

Проснуться однажды

и с грустью понять, что времени нет,

и больше не будет.

Очень яркий философский образ, который побуждает подумать о смысле времени, открывает внутри себя ответы, которые, без заданного вопроса, может быть, никогда бы и не были осмыслены. Сразу же вспоминаются слова из песни: «...есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь...». Прошлого уже не существует, будущее ещё не настало... Жизнь есть только сейчас, в этом вневременьи, в этом кратком миге. Мы же почти всегда заняты или воспоминаниями о прошлом, сожалениями о невозможности его вернуть или прожить по-другому, или путешествуя воображением по неясному будущему — страшась его неизвестности или погружаясь в «розовые» мечты. Это стихотворение очень, как мне кажется, перекликается с другим:

Тихая ночь, мягкая мгла,

мысли то здесь, то там,

как светлячки блуждают.

И опять яркий образ, когда поэт пытается отделить себя настоящего — того, который истинный, вневременный — от светлячков-мыслей, как бы отделяя их от себя и просто наблюдая за ними. Я — это не мои мысли, я — это то, что всегда, здесь и сейчас, то, что неизменно и вечно. Мысли же временны и живут во времени, и можно их просто наблюдать...

Василий Костерин:

— О том, что времени больше не будет, писал святой Иоанн Богослов в Откровении (Откр. 10: 5–6). Воскресение — Страшный суд — Царство Небесное, в котором времени нет, ибо время поглощено вечностью, время растворяется в вечности. Этой проблемой мучились, если помните, князь Мышкин и Ипполит у Достоевского.

Относительно песни замечу, что цитата оборвана. Лучше её цитировать в таком виде: «…Есть только миг между прошлым и будущим, есть только миг, за него и держись». Здесь уже видно, что слова эти не так безобидны.

Во-первых, жизнь человека, действительно, лишь миг с точки зрения вечности. Однако мы знаем, что время имеет способность растягиваться, замедлять своё течение, словно хочет дать нам часы, месяцы, годы для того, чтобы мы успели что-нибудь сделать для вечности. Так что, с одной стороны, миг, с другой, — 70–80 лет полноценной духовной жизни. Откроем Псалтырь: в 89-м псалме царя Давида говорится: «Дней наших — 70 лет, а при большей крепости — 80 лет; и самая лучшая пора их — труд и болезнь, ибо проходят быстро…»

Во-вторых, автор слов призывает держаться за этот миг. А я бы сказал: если мы цепляемся за миг, то мы несчастнее всех человеков. Мы призваны не держаться за жизнь, а преображать её духовно — и свою жизнь, и жизнь окружающих. Держаться же надёжнее всего за Бога.

 

Ксения Юрьевна Лаптева, заместитель начальника отдела по организации мероприятий ГАУК Краснодарского края «Агентство культуры и искусства»:

— Василий Костерин. Танка.

Весна — пора любви,

Сказал поэт,

Весна забылась,

А осень принесла

Последнюю любовь.

 

*

Небо в море,

И небо в реке,

И в луже те же небеса.

Три неба,

А мне хватило б одного.

Танка — как мало слов, как много смысла, простора для фантазии… Удивительный опыт «додумывания» образных картин Автора, когда Читатель будто получил особое предложение для сотворчества. И вот Поэт вроде остановился, а ты ещё продолжаешь…

«Весна — пора любви», пора молодости, рождение жизни, начало начал…Это удивительное и прекрасное время, исполненное надежд… И не успел ты набрать в грудь воздуха, как уже Осень… Время, которое неизбежно приведёт к Зиме… Осенью мы уже слышим первое холодное её дыхание…

Здесь Лета нет! Оно осталось незаметным, как это часто и бывает…

Второе произведение не менее философское. Они оба преисполнены красоты, возвышенности и одновременно грусти… Каждый раз финальным аккордом мы слышим что-то личное, что-то из прошлого… чего уже не вернуть…

Вопросы писателю:

1. Каким Вам видится «идеальный читатель»?

Василий Костерин:

— Мой идеальный читатель складывается из двух половинок. Первая половинка — Вы её уже назвали — читатель, который «додумывает» стихотворение, читатель-соавтор. Умение читать, конечно же, есть особый талант.

А вторая половинка — читатель-редактор, который может указать на неудачные слова, обороты, может подсказать другое решение. Он тоже в определённой мере соавтор, но в большей степени редактор. По опыту знаю, что хороший редактор всегда может помочь автору, так что казавшееся завершённым стихотворение приходится переписывать, переделывать.

2. Кого из поэтов прошлого Вы никогда бы не назвали своими учителями?

Василий Костерин:

— Таких поэтов у меня нет. Я учился даже у полузабытых и забытых поэтов, у поэтов начинающих, у поэтов-любителей. Учился даже у графоманов, например, тому, как не надо писать. Если мы с любовью подойдём к произведению, то даже у слабого поэта всегда можно найти удачные запоминающиеся строчки. Хотите верьте, хотите нет, но я учился даже у Демьяна Бедного — мужика вредного.

3. Имеют ли шанс танка и хайку прижиться в нашей стране? Быть понятыми нашим читателем?

Василий Костерин:

— Мне кажется, что оба жанра уже прижились в русской поэзии. Существует клуб любителей танка и хайку в интернете. Или возьмите прекрасные переводы Веры Марковой и Анны Ахматовой. Вера Николаевна, кстати, говорила, что самое трудное для переводчика — это отобрать те стихи, которые могут органично войти в другую культуру, в иную по характеру словесность, станут близки читателю (в данном случае — русскому).

 

Надежда Александровна Натальченко, г. Сергач Нижегородской обл., заведующая отделом обслуживания Центральной библиотеки им. С. И. Шуртакова:

— Что будет происходить с Россией дальше? Как вернуть молодежь, подростков к чтению русской литературы?

Василий Костерин:

— Очень хорошо, Надежда Александровна, что Вы поставили эти два вопроса рядом. Против России сейчас идёт война: финансовая, экономическая, политическая и мощнейшая (самая опасная, ибо направлена против души) духовная. Выстоит ли Россия? Думаю, никто не возьмётся делать прогнозы. Как говорит Версилов у Достоевского, а что будет дальше, — смотри в Апокалипсисе. Но Вы назвали духовное оружие, которое может помочь России выстоять: это чтение нашей классики, нашей глубоко духовной словесности. Да, сегодня наш народ не назовёшь самым читающим в мире. Разрушительные 90-е постарались и тут. Прилавки были буквально завалены низкопробной макулатурой. Это была диверсия, это был мощный удар по вкусам русского читателя. Читают, конечно, много и сейчас, но что именно? А рецепт здесь один: только родители и школьные учителя могут научить ребёнка читать и любить чтение. И читать не абы что, а нашу классику, величайшую словесность в истории человечества.

 

Оксана Евгеньевна Головизнина, г. Иваново, преподаватель:

— Все спрашивают, как Вы пришли в литературу, да и уже наверняка спрашивали. А задавались ли Вы вопросом, зачем Вы пришли в литературу?

Василий Костерин:

— Да, Оксана Евгеньевна, конечно, спрашивали. Мне кажется, подавляющее большинство писателей пришли в литературу потому, что не могли не писать. Человек чувствует призвание, пробует писать, у него получается, а дальше всё начинается всерьёз. Как у Пастернака: «…Не читки требует с актёра, а полной гибели всерьёз». Так же и с писателем, поэтом.

А вот на второй вопрос, хотя он и подобен первому, сложнее ответить. И всё же я попробую. Ответов будет несколько. Первый. Об этом я уже не раз говорил в интервью. Однажды дочь Марина сказала: папочка, у тебя около двадцати научных и научно-популярных книг об иконах, но их мало кто читает. Ты пиши то же самое, но в художественной форме, чтобы было для всех. Так появилась повесть «Не опали меня, Купина! 1812» об иконе Неопалимой Купины. Второй ответ. Когда я увидел в 90-х засилье в книгоиздательском деле ширпотреба (сейчас мы видим то же самое, только в более мягкой форме), мне подумалось, что не будет большим грехом опубликовать и мои повести, рассказы, стихи. Вдруг читатель наткнётся на мою книгу и оставит какой-нибудь духовно разрушительный современный опус. Третий. На своём сайте недавно я разместил свои рассказы 70-х годов, то есть они пролежали у меня в столе примерно сорок пять лет. Я писал их для себя. Мне показалось, что они не устарели, и я их обнародовал лишь сейчас. Четвёртый. Мне не нужна слава, не нужны премии, даже не нужны деньги. Мне хватает того, что есть. А пишу, потому что идеи, сюжеты повестей, рассказов, стихов рождаются сами собой, я же их записываю. Ответил ли я на Ваш вопрос?

 

Нина Александровна Кустова, Нижний Новгород, заведующая музеем книги Нижегородской государственной областной универсальной научной библиотеки:

— Читаю короткие стихи Василия Костерина и восхищаюсь мастерством автора, который виртуозно владеет словом. Из всех предложенных выбрала «Весна — пора любви...» Не буду пока думать об осени, задержусь в весне.

Василий Костерин:

— Примите, уважаемая Нина Александровна, танка на заданную Вами тему.

Задержалась в весне,

Позабыла о лете,

Осень пришла,

Заглянула в глаза,

А я к ней совсем не готова.

 

Надия Сергеевна Митрофанова, г. Казань, главный библиотекарь информационно-библиографического отдела Национальной библиотеки Республики Татарстан:

— Для этого эссе я выбрала хайку Василия Костерина, опубликованные в журнале «Парус»: http://parus.ruspole.info/node/7387.

В частности, особенно мне запомнились следующие:

*

В душистый чай

Слеза упала. Я вспомнил:

Эту чашку подарила ты.

 

*

Надел перчатки

И всплакнул,

Их вместе покупали мы.

 

*

Заходящее солнце

Красит страницы,

Захлопываю роман.

Эти хайку, разумеется, никак не связаны между собой, но я вижу в них общий мотив: течение времени. В первом и втором в трёх строках передана целая история, видимо, прошедших отношений, в то время как в третьем хайку прошёл всего лишь день и наступил закат, а возможно, и целая жизнь (закат как метафора). Во всех трех хайку есть итог, финальная точка: воспоминание (1 и 2) и захлопывание книги (как мне представляется — это метафора окончания какого-либо дела). Эти строки впечатлили меня способом передачи ощущения времени как чего-то мимолетного, но крепко засевшего в памяти. Я очень благодарна автору за столь приятные впечатления от прочтения его произведений!

Василий Костерин:

— Спасибо за точный и краткий, как хокку, комментарий.

 

Наталья Сергеевна Бибикова, г. Кемерово:

— Вчитываясь в строки В. Костерина, понимаешь боль потерь, радость счастья, приближение к Богу, чувство одиночества среди людей.

Слова поэта наполнены болью за Россию, за будущие поколения, осознанием скоротечности жизни и времени. Особое впечатление производят высказанные почти шёпотом строки о любви.

Среди стихотворений В. Костерина особо запомнились:

*

Озера тёмное зеркало

Не отражает

Даже свет луны.

Так притягательно оно,

Как чёрная дыра Вселенной.

 

*

Только мысленно

Произнесу имя твоё в душе,

А на другом краю земли

Ветер на ушко тебе шепнёт его

Голосом сквозным.

 

*

Лишь одно письмо от тебя

За долгих четыре дня,

Я же в день отправляю четыре.

Рассудите нас, люди!

Где справедливость?

Также «Перебираю в пальцах песок…»

Вопрос: Творчество каких современных поэтов близко Вам по духу?

Василий Костерин:

— Современную поэзию я знаю плохо. Читаю урывками. Выделить никого не могу по причине плохого знания современной поэзии, по причине своей некомпетентности в этом вопросе. Когда передо мной возникает дилемма — почитать известного современного поэта или в сотый раз перечитать Пушкина или Лермонтова — я выбираю последнее. Могу назвать тех, кого постоянно перечитываю: Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Баратынский, Клюев, Есенин, Ахматова, Цветаева, Пастернак. Получается, что современность для меня заканчивается на Пастернаке, точнее, на Ахматовой, которая умерла последней из этой когорты.

 

Оксана Геннадьевна Новикова, г. Иваново, преподаватель:

— Почему Вы выбрали именно танка и хайку для выражения своих мыслей?

Василий Костерин:

— Выше я уже отвечал на этот вопрос. Могу добавить, что трудные стихотворные формы всегда привлекали поэтов (например, венок сонетов). Думаю, это происходит потому, что вдохновение сочетается с борьбой против стихии языка, с одной стороны, и его норм, общепринятых правил, с другой. Преодоление трудностей, как и в любом другом случае, дарует радость, а мысль и чувство, отлитые в краткую форму, производят более сильное впечатление.

 

Елена Михайловна Селезнёва, г. Богородск Нижегородской обл., библиограф МБУК «Богородская РЦБС Нижегородской области» (Центральная библиотека г. Богородска):

— Василий Костерин. «Попытки танка».

Слышу имя своё за спиной,

Оглядываюсь

На полузнакомый голос.

То я, семилетний,

Окликнул себя невзначай.

По словам Василия Костерина, истинная танка всегда символична. И только с помощью символов поэт может разбудить душу читателя, если она спит.

Эти строки разбудили мою душу. Поэтому, прочитав их, я вдруг внезапно вспомнила, что будучи ребёнком, я всегда хотела увидеть себя лет эдак через тридцать. Каким-то образом попасть в будущее и хоть одним глазком посмотреть на то, какой стану. Конечно же, себе 7–8-летней в сорок лет я представлялась глубокой старухой. Я хотела знать, сколько будет у меня детей, какая будет у меня профессия и т. д. Но парадокс в том, что сейчас я, 40-летняя женщина, также хочу попасть в своё детство, увидеть себя маленькую, поговорить с собой, предупредить о чём-то. Я часто представляю, как это произойдёт и что я скажу сама себе, от чего предостерегу. Странные мысли, но это так.

Детство — это целая жизнь, именно в эту пору закладывается наше мироощущение и случается познание самого себя, все наши детские радости и печали оставляют глубокий след. Жизнь воспринимается ярче — небо голубее, трава зеленее, люди добрее. И я знаю, что бы я 7-летняя сказала себе сейчас, окликнув внезапно: «Все мы родом из детства, помни об этом!»

Вопрос писателю: каким Вы видите будущее современной русской литературы?

Василий Костерин:

— Будущее русской словесности зависит от будущего России. Русофобия приобрела мировые масштабы. Идёт настоящая гибридная война против нашей страны. В этом противостоянии на стороне России принимает участие её великая литература. Призвание русской словесности — быть частью России, жить её проблемами, её болью, опираться на свои литературные традиции, на нашу классику. Напомню слова известного специалиста по Достоевскому В.Н. Захарова. Он говорит, что в России всегда была не столько литература в европейском понимании этого слова, сколько христианская словесность.

Словесность и литература. Эти два слова часто ставят рядом. С конца XVIII века они сосуществуют в русской филологии как близнецы-братья. Некоторые исследователи последовательно употребляют слово «литература», как будто термина «словесность» не существует, другие стремятся их согласовать и употребляют там, где это возможно, параллельно, третьи — по отношению к Руси-России склонны говорить только о словесности.

Что прежде всего бросается в глаза при сравнении двух терминов? Во-первых, слово «литература» — иностранное, восходящее к латыни, тогда как «словесность» — родное, отечественное. Во-вторых, «литература» происходит от латинского littera (буква), а «словесность» — от слова, письменного или устного. Именно особое понимание слова и особое отношение к нему делают различия между понятиями «литература» и «словесность» такими же масштабными, как различия между буквой и духом (согласно апостолу Павлу, «буква убивает, а дух животворит» — 2Кор. 3: 6), или между иконописью и живописью.

Два различия между терминами выявляются уже при поверхностном взгляде. Расхождение между ними заметно углубляется, если посмотреть на них с мировоззренческой точки зрения или в ракурсе русской и западной ментальности. Как справедливо отмечает А.В. Моторин, «противоборство (между двумя речениями: словесность и литература. — В.Л.) является частным, но существенным проявлением общего расхождения между русскими и западными духовными устремлениями». В двух терминах мы имеем принципиально разный взгляд на истоки и суть словесного творчества, на его призвание и предназначение.

Какой жанр наиболее популярен в древнерусской словесности? Без сомнения — Слово. Достаточно вспомнить «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона или «Слово о полку Игореве». Слово в древней словесности не только творческая сила и источник словесности, не только часть речи, но и жанр, причём жанр, возникающий вместе с самой словесностью. Тематика этих Слов может быть самой разной. Главное состоит в том, что их авторы пользуются словом как отблеском Божественного Логоса, древнерусские книжники всегда чувствуют пуповину, которая связывает слово человеческое со словом Божиим и пишут или говорят со страхом Божиим, боясь эту связь нарушить, оборвать. Тогда слово может превратиться в пустословие, суесловие, блудословие, заблуждение и принести вред слушающим или читающим. Вот это чувство взаимосвязи человеческого слова со Словом-Логосом пронизывает всю древнерусскую книжность. И хорошо было бы возродить это чувство и эту взаимосвязь. Итак, будущее современной литературы — всегда и во всём оставаться сердцем, совестью и любовью России и оставаться христианской словесностью, уходящей своими корнями в словесность древнерусскую. И вместе с ней восходить к Слову.

 

Неизвестный (-ая):

— Необычно, когда поэт выбирает краткость, ведь для выражения мыслей и эмоций, казалось бы, можно использовать горы бумаги. Но Василий Костерин берет за образец японскую поэзию, как он сам пишет: «она призывает читателя к сотворчеству. Так мало можно сказать в пяти строках. И вместе с тем — так много. Читатель приглашается к сотворчеству, впрочем, как во всякой истинной поэзии». Это интересная мысль, так как каждый читатель воспринимает и читает текст по-своему, танка подкупает кажущейся простотой стиха, она, как природа, безыскусна и каждый раз предстает перед нами по-новому. Глубина одиночества и неприкаянности:

Безмолвно течёт река,

Берег пустынный молчит,

Лишь человек

Обхватил одинокое древо,

Некого больше обнять.

Вдохновлённый Исикавой Такубоку, Костерин тем не менее не боится нарушить канон и пишет, что «кажущееся невладение формой или даже её неуклюжесть служат стремлению передать повседневную жизнь с её неоформленностью, неприглаженностью». Как выглядит человеческое горе, удерживается память о близких:

Мой друг меня не видит

И не слышит,

Не понимает,

Лишь улыбается рассеянно,

Совсем недавно овдовел.

Неожиданная встреча с чем-то непостижимым и прекрасным, а может, наоборот, тревожным и трагическим уводит читателя далеко:

Я погружаюсь в книгу.

Не в слова, — в картинку

На сто седьмой странице,

Безоглядно в неё углубляюсь

И не ищу пути назад.

Вопрос Василию Костерину: «Не было ли возможности прочитать танка Вашего сочинения в Японии»?

Василий Костерин:

— Не знаю, следят ли японские писатели и литературоведы за публикациями танка и хайку русских поэтов. Найти их легко в интернете, но для этого надо знать русский язык. Мне, конечно же, было бы интересно мнение японских поэтов не только о моих танка и хайку, но и о произведениях других русских авторов. Насколько знаю, каждый год проводится конкурс на лучшие танка и хайку и в России, и в Японии для иностранных авторов.

 

Елена Вадимовна Бусыгина, г. Омск, библиотекарь:

— Во мне откликнулось такое стихотворение Василия Костерина:

У каждой книги свои ароматы,

В одной — запах любви,

В другой — зла и смерти,

В моих — дух владельца.

А в типографии все пахнут одинаково.

Одна и та же книга может по-разному раскрываться в руках человека. Один увидит в ней историю любви, другой — грусти и печали. Наверное, во многом на восприятие книги влияют настроение и жизненные обстоятельства читателя. И когда мы будем перечитывать эту книгу спустя какое-то время, откроем совершенно новое произведение.

Читая художественную литературу, мы получаем бесценный жизненный опыт, учимся на чужих поступках и ошибках. Конечно, это не делает нашу жизнь идеальной, но мы начинаем лучше её понимать.

Василий Костерин:

— Да, книги надо перечитывать. И если вы берёте в руки уже прочитанную книгу и, читая, обнаруживаете в ней что-то новое, это свидетельствует о безусловной художественной ценности произведения. К тому же мы встречаемся в ней со старыми знакомыми и друзьями.

 

Любовь Сергеевна Григорьева, г. Екатеринбург, научный сотрудник Мемориального дома-музея П. П. Бажова:

— У В. Костерина хотелось бы отметить следующее хайку:

Ночное зеркало

Пустынного пруда,

И в нём лягушкой — жёлтая луна.

Оно перекликается с одним из самых известных японских хайку Басё:

Старый пруд!

Прыгнула лягушка.

Всплеск воды.

(пер. Т.И. Бреславец)

Костерин по-другому подсветил классическое трёхстишье, сохранив в нём ощущение тишины (которое в оригинале передаётся на контрасте прыжка лягушки в старый пруд), абсолютно по-японски предложив ненавязываемую многозначность: тишина как бы ничем не нарушается, только словом «лягушка», которое явно отсылает к прыжкам, всплеску, кругам.

На это стихотворение обратила внимание именно потому, что оно максимально приближено к японским хайку.

И вопрос к В. Костерину: в принципе, хайку и танка можно писать не только на японском языке, но есть ли какие-то кардинальные отличия между русской и японской поэзией? Если есть, то в чём, по мнению поэта, они выражаются?

Василий Костерин:

— Отличия, конечно же, есть, и очень заметные. Прежде всего, думаю, различия культурные. Насколько различаются русская и японская культуры, настолько неизбежно различаются и две литературы. В каждой культуре есть нечто подчас трудноуловимое, то, что ребёнок впитывает с молоком матери. Это некая культурная прапамять, поэтому одну и ту же мысль русский и японец выразят по-разному. И ещё одно: насколько отличаются друг от друга русский и японский языки, настолько отличается и поэзия. Конечно, различия со временем сглаживаются: европейская литература заметно повлияла на японскую, в японской прозе, например, заметно влияние Достоевского, и в свою очередь японская литература, особенно классическая, влияет на европейскую, вдохновляет на подражание. Однако на глубинном уровне остаются важнейшие различия, всосанные с молоком матери. Возьмите, к примеру, «Большую волну в Канагаве» Кацусико Хокусая и «Девятый вал» Айвазовского. Их разделяет всего 18 лет. Для меня это яркий пример различий между русским и японским искусством, между русским и японским мировидением, мировосприятием.

 

Наталья Александровна Зырянова, г. Каменск-Уральский Свердловской обл., ведущий методист Центральной городской библиотеки им. А.С. Пушкина:

— Василий Костерин. Открытие. Четкость строк его поистине уникальна, ничего лишнего, только самая суть. Как канатоходец над бездной… Напевность и лиричность граничат с резкостью и четкостью.

Слышу имя своё за спиной,

Оглядываюсь

На полузнакомый голос.

То я, семилетний,

Окликнул себя невзначай.

Это, мне кажется, встреча со своим внутренним ребёнком. Возможно, нечаянная, незапланированная встреча, и от этого, не менее ценная. Все важные открытия, уже осязаемые, ещё впереди…

В соборе

Праздничное торжество,

А я грущу о сельском храме, —

Душистом острове

Моей молитвы полудетской.

Вновь возвращение к детству. В мыслях, в воспоминаниях он в прошлом, где помыслы и чаянья чисты…

А танка Ветер… вообще мне кажется мистической. После того, как ветер споткнулся, должно начаться самое интересное и непредсказуемое, но от этого не менее прекрасное и захватывающее!

Ветер вмиг преодолел поля,

Но в городе на перекрёстке

Споткнулся,

Не зная, где свернуть,

И, оробев, притих.

Вопрос Василию Костерину. Что предшествует рождению танка в душе поэта?

Василий Костерин:

— Танка и хайку рождаются сами. Бывает, приходит одна строка, реже — две. Приходят всегда неожиданно. Нередко в предсонном или послесонном состоянии, когда душа ещё не рассталась окончательно с тем миром, в котором пребывала. Тютчев назвал душу «жилицей двух миров». Когда душа переходит границу, она всегда что-нибудь захватывает с собой из одного мира в другой. Но бывает, что строки приходят во время чтения: и не только поэзии, но и прозы, даже хороших детективов. Иногда в поезде (никогда в самолёте). Вдруг по ассоциации «придираешься» к какому-нибудь слову, и рождается что-то своё — словосочетание, строка, чувство, мысль, идея.

 

Наталья Владимировна Матвиенко, г. Сургут Ханты-Мансийского автономного округа, библиотекарь:

— Если говорить как обыватель: «Что для меня стихи, поэзия?» — это то, что откликается в душе. Если я иду по улице и на ум приходит «я люблю, когда шумят берёзы, когда листья падают с берёз» или «отговорила роща золотая» и проч., то это «моя» поэзия, если нет — увы.

В. Костерина пока не поняла, к сожалению. Надо вчитываться.

Василий Костерин:

— Поэзия, мне кажется, призвана к тому, чтобы её не столько понимали, сколько чувствовали. (Вспомним Пушкина: поэзия должна быть глуповата.) Понимание же следует за чувством красоты. Танка и хайку непривычны для русского слуха, для душевного устроения русского человека, для нашей ментальности. Может, сначала взять японских поэтов — мастеров танка?

Удачно слово «вчитываться». В отрочестве я не любил классическую музыку. Что делал мой учитель? Он предлагал мне послушать то, что не нравилось, второй и третий раз. Даже четвёртый. И так пришло время, когда я слушал только классическую музыку, что уберегло меня от увлечения популярной музыкой, популярными группами и певцами, уж тем более попсой. Я, конечно, знал их и слушал, но критически и без фанатства, с которым поклонялись в своё время, например, битлам. Мой учитель говорил: надо вслушиваться. И я вслушивался. Помню, особенно тяжело мне давался Берлиоз. Но зато потом, когда композитор находил отклик в душе, я радовался, как ребёнок.

 

Ирина Викторовна Мухамадеева, г. Тара Омской обл., руководитель литературно-драматургической части Омского государственного Северного драматического театра им. М.А. Ульянова:

— Если говорить о творчестве Василия Костерина, то для меня открытие — его танка. Среди прочего, песни вызвали у меня наибольшую эмоциональную реакцию. В них не просто философия. Философия нашего бытия здесь, сейчас, тогда, после. Философия чувств, звуков, любых, от звука голоса до музыки, ветра, звука неопределенного, знакомого лишь тому, кто читает танка. Текст уникален тем, я считаю, именно уникален, что его можно «переложить» на свои личные ощущения, события, ожидания... И пусть автор называет их лишь попытками, но не зачитаться нельзя. «Весна — пора любви... А осень принесла последнюю любовь». О чём? Кто-то кого-то полюбил осенью? Я вижу: была юность, зрелость, прошла большая часть жизни, но не хватило любви, не состоялось, не сложилось. Зрелость. Когда надеяться уже не смеем. Но с прекрасной осенью лет приходит ЛЮБОВЬ. Тебе печально. Но осень — прекрасная пора. И ты печально, тихо счастлив. Да, такое тоже может быть.

Во многом знании —

Много печали,

Я полку книжную

Сегодня перенёс,

Пристроив над огнём камина.

Усталость. Разочарование. Но не мудростью. А знанием. Знанием того, что не всем доступно. Не всем понятно. А ты не знаешь, как объяснить и нужно ли. И тяжело тебе. Книги. Огонь. Размышления. Лишь «пристроил» книжную полку «над огнём камина». Не совершил того, что невозможно. И не совершит... В танка Костерина покой, беспокойный покой, желание их продолжать мысленно, облекать в историю, прожитую историю, или намерение.

Я работаю в театре. Театр — не простой организм. Живой, изменяющийся противоречивый, многоликий. Было бы интересно узнать мнение В. Костерина о современном театре. Отношение к театру, с театром вообще. Что более по сердцу — классический репертуар, современное прочтение классики, современная драматургия? 

Василий Костерин:

— Во время учёбы во Владимирском пединституте по вечерам я работал монтировщиком сцены, то есть мы ставили декорации, меняли их по ходу спектакля, а потом убирали. Это был бесценный опыт. Пришлось увидеть театр изнутри, поработать у него «на кухне». И я полюбил театр, у меня появилось много друзей среди актёров, главный художник стал одним из лучших друзей, а муж нашего декана, кстати, считался в то время самым заметным актёром театра. Как только он появлялся на сцене, его встречали аплодисментами, не дав ему раскрыть рта. Опыт, который я вынес оттуда: а) театр держится на классике, б) современная драматургия должна обязательно присутствовать, в) самый опасный компонент — современное прочтение классики. Режиссёр нередко становится не деликатным истолкователем драматурга, писателя, а его соперником, иногда даже убийцей. От классической драмы ничего не остаётся, зритель видит лишь режиссёра и его произвольную интерпретацию классического текста, сюжета, действия. При этом ссылаются на своё Я: я так вижу эту драму, я так чувствую, режиссёр — свободная творческая личность, я имею право на своё понимание классики, у меня своя точка (кочка?) зрения. Драматург же задвинут в угол, и у него нет никаких прав. От Чехова, Островского или Гоголя мало что остаётся, и ответить режиссёру они не могут. Я называю это не новым прочтением, а постмодернистским — эгоистическим и самовлюблённым — паразитированием на теле классики. Хочется кричать: уберите с афиши имя Чехова, замените его именем режиссёра. Но ведь тогда никто не пойдёт на спектакль. В таком режиссёрском подходе присутствует жажда популярности ценой скандала, ради которого на это идут бездарные самозваные режиссёры. Невольно вспоминается Пастернак: «Позорно, ничего не знача, / Быть притчей на устах у всех». Идеал же, конечно, в гармоничном сочетании трёх компонентов.

 

Анна Сергеевна Платунова, г. Пенза, библиотекарь Пензенской областной библиотеки для детей и юношества:

— Василий Костерин любит использовать формы японской поэзии для выражения чувств. Признаюсь честно, так как чтение таких стихов требует определённого душевного напряжения (ведь в каждом небольшом стихотворении, состоящем из трёх или пяти строк, спрятан сложный образ и глубокий смысл), я не могу читать их много, но мне всегда казалось, что японская поэзия и не рассчитана на то, чтобы читать её запоем, она, скорее, настраивает на медитацию. Поэтому, открыв стихотворения Василия Костерина, выбрала несколько из них, которые показались созвучными моей душе.

*

Творенье Божие так просто

И так сложно.

В руке моей — тысячелистник.

*

Я отставил клавиатуру

И пишу пером по бумаге,

Странная ностальгия.

*

Ты удаляешься, уходишь,

Но мне ты

Всё ближе, ближе.

Василий Костерин:

— Уж что невозможно читать запоем, так это поэзию. Вы правы, Анна Сергеевна. Поэтому раньше, когда не экономили бумагу, каждое стихотворение печатали на отдельной странице, даже если это было трёхстишие. Поэзия просит читателя, чтобы её читали медленно, перечитывали, возвращались к одному и тому же стихотворению. И, конечно, на странице оно должно быть одно, что настраивает читателя на особый лад: перед ним короткое, но вполне завершённое произведение. Хочешь или не хочешь, но запоем его не прочитаешь.

 

Юлия Сергеевна Большакова, г. Санкт-Петербург, заведующая сектором Отдела индивидуального обслуживания Санкт-Петербургской государственной специальной центральной библиотеки для слепых и слабовидящих:

— «Попытки танка» Василия Костерина. Поэт словно говорит с нами, проникает в наши мысли, душу. Читаешь и удивляешься, как верны слова, образы. Как в пять строк вместились такие разные чувства. С его стихами отдыхаешь. Сейчас мне хочется выделить эти три танка.

*

Во многом знании —

Много печали,

Я полку книжную

Сегодня перенёс,

Пристроив над огнём камина.

 

*

Мой друг меня не видит

И не слышит,

Не понимает,

Лишь улыбается рассеянно,

Совсем недавно овдовел.

 

*

Так хочется на волю,

Решётки нет,

Но всё ж — нельзя.

Так в школе на уроке

В окно смотрел я.

Василий Костерин:

Спасибо за слово «отдыхаешь», Юлия Сергеевна. Поэзия есть отдохновение души.

 

Ирина Геннадьевна Батракова, г.Братск Иркутской обл., библиотекарь:

— Трёхстишия Василия Костерина впечатляют своей философичностью. В них и любование природой, сожаление о быстротечности жизни. Это всегда сложно выразить — большое в малом, что присуще классической японской поэзии. Миниатюрные зарисовки этого автора скорее похожи на трёхстишия, чем на классические хокку. Даже если не привязываться к количеству слогов в хокку (5–7–5), в его миниатюрах есть некоторая избыточность. Например:

Вот опять разбили ту же вазу,

Вместе склеили осколки,

Но расставанье неизбежно...

Насколько лаконичнее было бы:

Разбили вазу,

Склеили осколки,

Но расставанье неизбежно.

Смысл не изменился. Всё понятно. Это и есть отличительная черта хокку.

— Вопрос: что Вас вдохновляет? Есть ли поэты, которые на Вас повлияли?

Василий Костерин:

— Браво! Ведь задавали уже вопрос: какие у меня представления об идеальном читателе? Вот перед нами идеальный читатель! К этому хочу добавить, что это Ваше, Ирина Геннадьевна, произведение, только Ваше. Я тут ни при чём.

В детстве дед мне читал Некрасова и Пушкина. Это первая встреча с истинной поэзией. Потом пришло подростковое увлечение ранним Маяковским, за ним юношеское преклонение перед Есениным. «Анну Снегину» учил наизусть, но не хватило терпения. В армии произошла случайная встреча с Пастернаком. Помню первый раз в жизни открыл Пастернака, такой маленький коричневый томик (это был примерно 1965 год), прочитал первое стихотворение — «Февраль… Достать чернил и плакать…» Я был в шоке: вот она настоящая современная поэзия! Это удивительное стихотворение мне запомнилось с первого прочтения и до последней строчки. С тех пор я не расставался с Пастернаком. После армии в институте (конец 60-х) кто-то подарил Цветаеву, тоже томик малого формата, кажется, издания 1961 года. Прочитал. Побежал к своему научному руководителю: смотрите, вот настоящая поэзия, а нас чем пичкают?! Почему их не издают массовыми тиражами? Риторический вопрос, как известно, не требует ответа. Не знаю, насколько это чувствуется в моих стихах, но знаю точно, что повлияли на меня Пушкин, Лермонтов (мама купила четырёхтомник поэта, кажется, приложение к газете «Правда», мне же было лет 14–15, и я его проглотил), Маяковский, Есенин, Цветаева, Пастернак. Позже пришли Тютчев, Баратынский, Ахматова, Клюев.

 

Вера Геннадьевна Ветрова:

— Стихотворные произведения Василия Костерина источают удивительную искренность, доходящую до исповедальности. Краткость формы (столь ценимая классиками) сочетается с глубиной и полисемантичными образами-деталями. Строки, зачастую характеризуемые художественной безыскусностью, полны глубокого чувства, идущего от сердца; они рождают сопереживание и остаются в памяти, преодолевая время и смерть…

Поэзия Василия Костерина наполнена бликами ускользающей любви, теплоты, светлой грусти… В его строках — штрихи чувств, впечатлений, любований, печали... Созидательность автора приводит его к философским наблюдениям и многосмысловым образам: что в строках хайку «Всё прекрасно в тебе…»? Восхищение безыскусной простотой или уже увядающей красотой спутницы (ведь часто в узел собирают волосы в старости)? Любовь вопреки обидам отвернувшейся женщины?..

Удивительно хайку «В зеркало смотрю на себя…». Первая строка, казалось бы, отсылает к герою из стихотворения В. Ходасевича «Перед зеркалом»... Но вдруг вместо «жёлто-серого, полуседого / И всезнающего, как змея», — просветлевшее лицо! Взгляд автора обращен не внутрь себя, он обращен к миру, к своему продолжению в нём — к внукам, — чистым и светлым… И этот свет очищает душу самого автора, даря радость и умиротворение…

В заглавии потерянной рукописи И.С. Тургенева «Тургенев. Жизнь для искусства» исследователи видят выражение его жизненного и творческого кредо. А какое слово рождается у Вас в бытийно-определяющем словосочетании «жизнь для…»?

Василий Костерин:

— Спасибо, Вера Геннадьевна, что заметили «исповедальность». Что же касается вопроса: сказал бы «жизнь для любви». Для любви к Богу, к миру, Им сотворённому, к матери, сестре, возлюбленной, к друзьям, к детям, внукам и правнукам, к нашей России-Руси и, наконец, к отечественной словесности. Всё и во всём любовь. Как говаривал Августин Блаженный, люби — и делай всё, что хочешь. Настоящий гимн любви пропел апостол Павел (1 Кор. 1–13) и сформулировал так: «…Любовь есть совокупность совершенства»; апостолом любви называют Иоанна Богослова: «Бог есть любовь… Любовь от Бога, и всякий любящий рождён от Бога…» (1 Ин. 4:7–8). Неужели мы ведём свой род от обезьяны и совсем не хотим родиться от Бога?! А ведь так просто родиться от Бога: надо только любить.

 

Наталья Михайловна Мишина, г. Пенза, главный библиотекарь отдела основного книгохранения и нестационарного обслуживания Пензенской областной библиотеки для детей и юношества:

— Василий Костерин. В студенческие годы увлекался китайской и японской поэзией. Пишет иногда танка, хокку (хайку). Короткие четверостишия с глубоким смыслом. Очень понравилось:

Я отставил клавиатуру

И пишу пером по бумаге,

Странная ностальгия.

(Тоже иногда очень тянет писать пером по бумаге.)

Август разбрызгал росу,

Словно поплакал о лете,

Слёзы в астры пролив.

(Любимая М.И. Цветаева: «Август — астры…»)

Солнце пляшет в небе

Иль танцует колесом —

То весна на дудочке играет.

 

Пошептался с камышом,

Поболтал с волной,

Но кому и как о том поведать?

(Просто очень образно и атмосферно.)

И вопрос, наверное, неожиданный и не очень серьёзный, но я работаю в библиотеке для детей и юношества, и этим всё сказано: Как Вы относитесь к аниме-культуре Японии?

Василий Костерин:

— Мне кажется, что относиться однозначно к культуре аниме невозможно. С одной стороны, это просто мультики, они делятся по возрастным категориям, по жанрам, по тематике, большинство детей их с удовольствием смотрит. Но с другой стороны, в них всегда заложен не видный на первый взгляд идеологический подтекст, при просмотре многих аниме идёт подспудное воспитание вкусов зрителя. Противники критикуют аниме за обилие насилия и эротики. Также надо упомянуть и неадекватное поведение фанатов аниме, их стремление уйти от реальности, их агрессивность, их зависимость от аниме, которая сродни алкогольной или наркотической зависимости. Некоторым зрителям не нравятся преувеличенно большие глаза персонажей и их искусственные голоса. Но здесь надо сказать, что такие претензии можно предъявить в любой области современной массовой культуры: игры, музыка, бесконечные сериалы, блокбастеры, триллеры и т. д. Мне кажется, к культуре аниме следует относиться с осторожностью, впрочем, как и к современной масскультуре в целом. И чтобы вернуться к основной теме, скажу: мне ещё не приходилось видеть аниме, в котором чувствовалась бы поэзия жизни.

 

Татьяна Николаевна Головина, г. Москва, библиотекарь:

— В стихах Василия Костерина сквозит грусть об ушедшем времени, о детстве, о родине. Это присуще всем людям, особенно вдали от родины, а потому эти стихи трогают душу.

Мой вопрос: не хотели бы Вы вернуться домой, на родину?

Василий Костерин:

— Сначала я хотел ответить Вам, Татьяна Николаевна, шутливо. Друзьям, которые призывали меня вернуться в Россию, я обычно говорил так: а вы сможете обеспечить меня работой, жильём и всем необходимым на первое время? И мою семью, конечно. Но отвечу Вам серьёзно. Чаще всего я и не чувствую, что уезжал, что порвались какие-то связи с Россией. В Венгрии я преподавал русскую словесность, историю русской культуры, то есть работал одновременно на культуру Венгрии и на русскую культуру. Несколько раз в год ездил в Россию, принимал участие в конференциях, сам организовал в Москве семнадцать конференций на тему «Икона в русской словесности и культуре». Так что мне и не надо возвращаться. Я в России присутствую реально.

Другое дело (это уже из области психологии) — редкие приступы тоски по родине, в некотором смысле, неуправляемые. Долгое время я этого не чувствовал, и только когда в стихах у меня стали прорываться ностальгические мотивы, я понял, что тоска по родине, вопреки Цветаевой, — не «давно разоблачённая морока», а духовная и душевная реальность. И я, увы, ей подвержен.

 

Наталья Михайловна Зиновьева, г. Иркутск, библиотекарь:

— Как путник озябший

Спрашивает верную дорогу,

Так я молюсь пред Богом.

Не могу по достоинству оценить хайку, потому что в моей душе они не отдаются и для меня они больше похожи на пародию. Я смотрела, похожи ли они на ту древнюю японскую лирику, которую я читала в юности (на уроках МХК), и многие похожи. Они общечеловеческие, такие, какие мог бы написать и древний японец, и современный русский.

Но есть и исключения. Я выбрала это стихотворение, потому что здесь выражена православная, христианская мысль в японской форме. Это интересно звучит.

Вопрос: Почему Вы выбрали такие интересные формы стихотворений — танка и хайку?

Василий Костерин:

— Я бы сказал, что автор не выбирает форму. В душе, в сердце рождается содержание, уже облечённое в некую (нередко размытую) форму. Если интуитивно автор не чувствует противоречия между содержанием и формой, то произведение созревает (иногда быстро, в другой раз медленно) и рождается. Если же содержание и форма приходят в противоречие, начинаются муки творчества. У меня гораздо больше стихов, написанных в традиционной манере. А когда приходит вдохновение, то совсем нет времени на то, чтобы что-то выбирать. Форма как абстракция существует только в учебниках, а в процессе творчества форма — содержательна, она рождается вместе с содержанием.

 

Анастасия Сергеевна Ковалевская, г. Иркутск, преподаватель:

— Наибольшее впечатление из представленного для ознакомления художественного материала на меня произвело такое хайку Василия Костерина:

Перебираю в пальцах песок

На берегу стремительной реки.

Как скоротечна жизнь.

Данное хайку очень резонирует с моим мироощущением. Движение времени с каждым годом наращивает темп, не оставляя ни малейшего шанса насладиться мгновением. Осознание скоротечности жизни и желание это мгновение задержать — со временем всё с большей силой занимают сознание.

Интересно, какие авторы стали источниками вдохновения для Василия Костерина. И насколько трудно создавать произведения в жанрах хайку и танка, ведь данные формы стихосложения нетипичны для русского читателя.

Василий Костерин:

— Если говорить о японских поэтах, то это будут все японские поэты от Ки-но Цураюки через Мацуо Басё до Исикавы Такубоку. Их легко найти на сайте содружества любителей танка и хокку. Что касается трудностей, то никаких закономерностей тут нет. Некоторые стихи слагаются легко, просто рождаются, с другими приходится помучиться. Но ведь даже у Пушкина и Есенина осталась масса черновиков, по которым видно, с каким трудом им дались некоторые стихотворения. А читаются они легко, словно никакого труда и не было. Кажется, Куприн сказал, что у Бунина каждая строчка потом пахнет, то есть Куприн видел в прозе Бунина следы упорной работы над словом. А вот Пушкин и Есенин таких следов не оставляли.

 

Лариса Михайловна Насачевская, д. Кретово Смоленской области, библиотекарь:

— Василий Костерин поразил меня тем, что он, будучи преподавателем словесности и иконографии, обратился к жанрам японской поэзии хокку и танка. Особенно мне понравилось его пятистишие:

Секунды сложились в минуты,

Минуты в часы, дни и ночи,

В недели, месяцы. И годы,

Которые быстрее всех, —

Стремглав летят.

Как точно и ёмко показана быстротечность времени, кажется, что всё ещё впереди — а время пролетает стремительно!

А также поэт находит точные слова в описаниях природы, вкладывая свои чувства и раздумья, когда через маленькую проталинку видится неповторимая красота окружающего мира.

Лес уже виден,

Речушка пред ним,

А вот домá и заборы.

Дышу на морозный узор,

И проталинка мир открывает.

Я хотела бы спросить авторов, как им удается при помощи небольших стихотворений так точно передать мысли, чувства и картины окружающего мира…

Василий Костерин:

— Формула тут, мне кажется, проста: дар плюс труд. Дар — это и благоговение перед Творцом, творением, это и умение видеть и слышать сердцем, это и любовь к слову, это и вдохновение, это и самоотдача, самозабвение до растворения в том, о чём пишешь. Труду Горький, кажется, отдал 99%. Это, конечно, не так. Если нет дара, таланта, того, что от Бога, никакой труд не поможет. С другой стороны, отказаться от труда полагаясь лишь на свой дар, — значит закопать талант в землю.

 

Ольга Геннадьевна Нетешева, с. Турочак Республики Алтай, библиотекарь:

— Стихотворение сегодня очень актуально, все стремятся к богатству материальному, забывая о душе, о Боге. На самом деле, человеку надо немного. А у В. Костерина (я вообще люблю японскую поэзию) мне нравятся и танка и хокку. Больше всего мне нравится стихотворение: «У каждой книги свои ароматы...». Действительно, когда читаешь книги, в каждой чувствуется её внутренний смысл.

Вопрос В. Костерину: С кем из японских поэтов Вы бы пообщались сейчас?

Василий Костерин:

— Их имена я уже называл: Цураюки, Басё, Такубоку. Десятый век, семнадцатый и начало двадцатого! Три вершины японской поэзии, которые целуют облака. И облака нисходят на них, даруя неиссякающее вдохновение.

 

Наталья Владимировна Трофимова, г. Радужный Ханты-Мансийского округа, библиотекарь:

— Во многом знании —

Много печали,

Я полку книжную

Сегодня перенёс,

Пристроив над огнём камина.

Понравилось. Автор, мне кажется, решил печалиться поудобнее, около камина. Уютное место для получения многих знаний.

Василий Костерин:

— В этой танка мне хотелось сказать немного другое. Удобство нередко мешает поэзии. Другие комментарии этого пятистишия более точны.

Какой вопрос Вы хотели бы задать Василию Костерину?

В душе моей двое живут:

Один двойник,

Самозванец другой,

А я, бывает, —

Третий лишний.

— Почему в своей душе Василий Костерин третий лишний?

Василий Костерин:

— Уважаемая Наталья Владимировна, когда мы говорим о поэзии, то «я» стихотворения нельзя отождествлять с «я» автора, Вы это знаете. Для первого «я» есть понятие, литературоведческий термин — лирический герой, это поэтическое «я», которое не совпадает с «я» поэта как личности. В прозе — это рассказчик. Василий Костерин никогда не чувствовал себя третьим лишним, а вот лирический герой однажды почувствовал, и в результате появилась эта танка. И ещё одно: тема двойника и двойников довольно популярна в русской литературе: это и «Записки сумасшедшего» Гоголя и «Двойник» Достоевского, и не менее десяти стихотворений разных поэтов с названием «Двойник» (Полежаев, Огарёв, Полонский, Жемчужников, Блок и др., а также несколько переводов стихотворения «Двойник» Г. Гейне). Тема раздвоения личности человека в русской литературе стала объектом художественного исследования. Танка Василия Костерина лежит в этом русле: мимолётное чувство раздвоении личности и душевное состояние лирического героя при этом.

 

Ольга Николаевна Агафонова, г. Иркутск, главный библиотекарь отдела обслуживания читателей 10-15 лет в Иркутской областной детской библиотеке им. Марка Сергеева:

— Изумительные танка и хайку Василия Костерина, как летящие лепестки сакуры: 

У каждой книги — свои ароматы,

В одной — запах любви,

В другой — зла и смерти...

Василий Костерин:

— Спасибо, что вспомнили о сакуре. Без неё японские хокку и танка невозможны.

 

Елена Григорьевна Валеева, заведующая отделом комплектования МБУК г. Иркутска «Гуманитарный центр-библиотека имени семьи Полевых»:

— «Поэзия есть огонь, загорающийся в душе человека. Огонь этот жжёт, греет и освещает. Настоящий поэт сам невольно и страданьем горит, и жжет других, и в этом всё дело». Л.Н. Толстой.

Выражать свои эмоции и чувства в письменном виде очень трудно, а некоторым и совсем недостижимо. Иногда удивляешься, как автору удается всего в нескольких строчках передать большой смысл, который может расцарапать душу или же совсем наоборот, заставить её светиться. Вот и удивляешься, как Василий Костерин находит проблемы, которые актуальны во все времена.

Из стихотворений Василия Костерина особое внимание привлекли: «Весна — пора любви…», «Перед зеркалом в ванной…», «Лишь одно письмо от тебя…», «Безмолвно течёт река…», «Ты уехала месяц назад…». И такие хайку, как: «Проснуться однажды…», «Вот опять разбили ту же вазу…», «Думал, мы канатом связаны…», «Как голова закружилась…», «Не уходи, прошу…», «В душистый чай…». Хайку — национальная японская форма поэзии, в которой всего в семнадцати слогах раскрывается тема, выбранная поэтом. У Василия Костерина во многих хайку взята тема неразделённой любви, сожаления, смерти и жизни. Танка — довольно сложная, но интересная стихотворная форма. Удивительно, как автор раскрывает всего в пяти строчках свой мир и свои чувства.

Если проанализировать «Весна — пора любви…», можно понять, что стихотворение очень эмоциональное, оно опирается на чувства автора. В нём чувствуются тоска и надежда. Если углубиться в стихотворение, каждый увидит в нём свой неповторимый смысл, которой может быть вообще не похож на смысл другого человека, но в этом и есть прелесть поэзии. Я думаю, что эта танка даёт нам понять, что всему своё время, несмотря на какие-то ожидания и стереотипы. Весна почти у всех ассоциируется с приходом любви и нежности. Но Василий Костерин даёт нам понять, что, несмотря на это, любовь можно найти осенью, это не зависит от времени года и других условий.

На мой взгляд, читать стихи намного сложнее. Это могут на самом деле немногие, я отношусь к ним. Но Василий Костерин сумел погрузить меня в атмосферу, которую нёс в своих строчках, передать мне свои чувства и эмоции в момент написания, это говорит о большом таланте и умении зажечь искру в читателях.

Василий Костерин:

— Мне кажется, Толстой взял эту мысль у Пушкина. В «Пророке» читаем: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, / Исполнись волею моей, / И, обходя моря и земли, / Глаголом жги сердца людей». Пушкин сказал о призвании поэта более точно. Сначала поэт должен восстать сам. Здесь глагол восстать употребляется в значении воскреснуть. К этому призывает верных апостол Павел: «Встань, спящий, и воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос» (Еф. 5:14). Далее, поэт призван видеть и слышать то, что недоступно простому человеку. Эту способность поэт обретает, если будет творить не свою волю, а волю Божию, будет к ней прислушиваться, ей внимать. Тогда он и сможет глаголом жечь сердца людей. Нельзя не обратить внимания и на такое расхождение: у Толстого освещает читателя поэт, а у апостола — Христос. Александр Михайлович Панченко не раз повторял: в XIX веке в России роль библейских пророков исполняли поэты. И, действительно, стихов о пророке в отечественной поэзии не меньше, чем произведений о двойниках. В этом смысле истинный поэт всегда выступает в двух лицах: как поэт и как пророк.

 

Марина Анатольевна Грачёва:

— Костерина я бы хотела спросить: почему танка? Не самый такой наш формат, но за счёт него стихи смотрятся и даже звучат.

Василий Костерин:

— Кажется, я на похожий вопрос уже отвечал. Добавлю ещё, что тут, возможно, втёрся элемент соревновательности. Я люблю японскую поэзию, она меня восхищает, а я так смогу? Отсюда и попытки.

 

Валентина Геннадьевна Ингольд, г. Новокузнецк Кемеровской обл., старший научный сотрудник Литературно-мемориального музея Ф.М. Достоевского:

— Танка и хайку Василия Костерина читала на двух сайтах: www.litbook.ru и www.parus.ruspole.info. Мне понравились прежде всего стихотворения о любви и природе: «Всё прекрасно в тебе…», «Встретил тебя…», «Я просто иду от тебя…», «Слеза упала. Я вспомнил…», «Август разбрызгал росу…», «Ветер в соснах шумит…», «Август заплакал росой…» и другие, поразило стихотворение «Слышу имя своё за спиной…». Но поэт размышляет и о Боге, времени и вечности, одиночестве, затерянном в мире человеке. Бог в любви и природе, у В. Костерина нет такой плакатной определённости, как у Н. Зиновьева, что мне гораздо ближе. Удивительна и искренность лирического чувства произведений В. Костерина. В стихотворениях Костерина очень точной показалась оппозиция «далёкое/близкое», которая разделяет (на то она и оппозиция!), но и соединяет, прежде всего, время и пространство, самим фактом своего присутствия: «Ты далеко, меж нами — вёрсты, / И всё ж ты близко, / Как сосны иголка в сердце» («Твоя скала…»). Лирический герой существует в цельном мире, что позволяет ему почувствовать гармонию мира, собственную гармонию. Понятно, что автор вдохновлён японской поэзией, которая диктует «правила игры», но Костерин размышляет в рамках выбранных жанров о вере, одиночестве, жизни и смерти в привычных русскому читателю категориях.

Василия Костерина спросила бы: Что должно произойти, случиться с Вами за день, чтобы Вы почувствовали себя счастливым?

Василий Костерин:

— Думаю, что ответ на этот вопрос зависит от возраста. Ныне с уверенностью знаю, что самый счастливый день в моей жизни — день, когда я занимаюсь со своими внуками. Раньше бы сказал, что счастливый день тот, в который написал стихотворение или закончил рассказ, над которым долго бился. Ещё раньше был бы уверен, что счастливый день тот, в который возлюбленная ответила мне взаимностью. А в детстве? А в детстве — когда подарили желанную игрушку.

 

Ксения Юрьевна Крутакова, г. Богданович Свердловской обл., директор Литературного музея Степана Щипачёва:

— Стихи Костерина образные, неожиданные, парадоксальные, порой непонятные:

…Привычно превращаю в дробь

Ногами осень,

Необитаемую кровь

Мы в сердце носим.

 

В зеленоватой глубине руки

рассеянная ящерица дышит…

 

…Золото тюками, как солома.

Рыцарская шпага кавалера.

Эвенкия. Сбор металлолома.

Одинокий галстук пионера.

К поэту Василию Костерину надо добираться, иногда даже прожить с ним в одном времени.

Василий Костерин:

— Процитированные стихи — не мои. Произошло какое-то недоразумение. Это прекрасный поэт, ныне покойный, Василий Костромин. Но меня тронула эта путаница.

 

Оксана Валерьевна Снигир, г. Москва:

— Стихотворения Василия Костерина пришлись мне по душе, особенно те, что затрагивают философию и размышления о вечном. Больше всего понравились хайку про тысячелистник и танка о себе семилетнем. Глубокий смысл содержится в этих произведениях, тайна мироздания, поиск истины, голоса прошлого и смысл жизни в настоящем, поиск ответов на вопросы, стоит только вчитаться...

Вопрос к Василию Костерину: У Вас так много хайку и танка на тему расставаний и переживаний о любви, а стихотворений на философскую тему значительно меньше. Влияют ли на написание Ваших стихотворений так сильно чувства и эмоции? А что тогда влияет на написание строчек о смысле жизни?

Василий Костерин:

— Поэт не может и не должен считать число стихотворений на конкретные темы. Никогда не думал о том, есть ли у меня стихи о смысле жизни. В русской поэзии были блестящие мастера философской лирики от Баратынского, через Вячеслава Иванова, до Пастернака («Занятье философией»). Мне же кажется, что философия должна присутствовать в поэзии прикровенно. Философичность того или иного стихотворения читатель должен открыть сам. Ведь философскими могут быть стихи и о природе, и о любви, и о времени или вечности, и о войне. И поэзия, опасаясь превратиться в философский трактат, держит философию в подтексте, не давая ей вырваться на волю. К тому же поэту совсем не обязательно писать в жанре философской лирики. У каждого свой дар. Есть поэты, которые не написали ни строчки о философских проблемах.

 

Неизвестный (-ая):

— У Костерина четыре цикла стихов обращены к вечным темам: творение Божие, духовная жизнь, любовь, быт и бытие. Его стихи «Я хотел бы проснуться безгрешным…», «Мне тяжко, мне больно…» наводят на мысль о великой печали и великой, скорбной в какой-то мере, любви к родине, людям и всему живому.

Вопрос В. Костерину: Кого можете назвать своими литературными наставниками?

Василий Костерин:

— Кажется, этот вопрос тоже уже задавали. Мои наставники — русские писатели-классики. У них я учился писать, создавать живые литературные образы, любить природу и описывать её, любить человека (не абстрактного, а живого, со всеми его недостатками), учился любви к слову, к русской речи. Я очень рад, что у меня так много учителей, я ведь всю жизнь преподавал русскую словесность: от митрополита Илариона («Слово о законе и благодати») и до Чехова. Литературу двадцатого века не пришлось преподавать.

 

Валентина Геннадьевна Шушунова, Алтайский край, библиотекарь:

— О Василии Костерине и «Попытках хайку». Русской душе органично другое, а именно традиционная русская лирика с её напевностью и мелодичностью. А хайку как была для нас поэтической экзотикой, так и продолжает ею оставаться. Однако и русская душа иногда взыскует чего-то особенного, необычного, недосказанного. Последним как раз и славится хайку, поэтому её русский вариант имеет полное право на существование.

Василий Костерин подборку своих поэтических миниатюр скромно назвал «Попытки хайку». Что ж, эти попытки ему стоит зачесть, так как многие хайку написаны им с большим мастерством, идущим от понимания канонов классического и современного хайку. Среди них встречаются настоящие жемчужины, например, такая:

Ты ушла по песку,

И следы твои

Ждут прилива.

Это своеобразная «Песнь песней» — удивительно сжатая во времени и пространстве история любви двоих, предельно материальная и происходящая на наших глазах. Невероятно романтично! Минимум слов при максимуме выразительности чувства, которое автор вызывает цепочкой ассоциаций. Какой простор для воображения!

Смысловая двухчастность миниатюры чётко соблюдена; как и требуется, между частями есть разграничение в виде пунктуационного знака — запятой; одна строчка длиннее двух других; в качестве сезонного слова выступает слово «прилив»… Все формальные моменты написания хайку на русском языке присутствуют. Но это лишь необходимый фундамент, любовно заложенный Костериным для построения прекрасного здания в виде хайку, в которую он вдохнул свою русскую душу. Его хайку получилась неизгладимой из памяти, будоражащей и интригующей.

Вопрос В. Костерину. Зинаида Гиппиус в эссе «Необходимое о стихах» писала: «Поэзия вообще, стихосложение в частности, словесная музыка — это лишь одна из форм, которую принимает в нашей Душе молитва». Насколько близка поэзия молитве, а молитва — поэзии?

Василий Костерин:

— Спасибо за блестящий анализ хокку «Ты ушла по песку…». Что касается молитвы. У меня есть статья «Богословие и поэзия». Там на материале писаний старца Силуана Афонского я пытаюсь показать, какая связь существует между поэзией, богословием и молитвой. У меня такое чувство, что поэзия и молитва родились вместе, это близнецы, двоешки. Высокие образцы молитвы и совершенной поэтической формы даёт нам Священное Писание. Псалтырь, Песнь песней, пророческие книги уже несколько тысячелетий свидетельствуют об органическом единстве поэзии и молитвы. В Библии находим непревзойдённые до сих пор образцы поэзии, осенённые высокой и искренней покаянной или славословной молитвенностью. Они стали источником вдохновения и для церковных поэтов, и в целом для поэтов всех времён. Пролог четвёртого Евангелия святого Иоанна Богослова и некоторые его главы дышат высокой истинной поэзией.

В поэтической форме написано большинство православных церковных песнопений. Исключительно глубоко молитвенно-богословское содержание Октоиха, Постной и Цветной Триодей, месячных Миней, но их художественная ценность, как произведений церковной словесности, разве не имеет такого же непреходящего значения? История церковной поэзии знает имена святых, богословский вклад которых в Православную Церковь неотделим от их поэтического вклада. Преподобные Роман Сладкопевец, Иоанн Дамаскин, Косма Маюмский, Иосиф Песнопевец и многие-многие другие святые, — среди них не только преподобные, но и миряне, и благоверные цари, и святители, — своим боговдохновенным словом закрепили органичное единство молитвы и поэзии.

В стихотворную форму облекали отдельные свои произведения святитель Григорий Богослов и преподобный Симеон Новый Богослов. Святитель Григорий, предваряя обвинения в человекоугодии и искании славы за то, что он обратился в своём богословии к стихотворной форме, выдвигал четыре причины, по которым он выбрал «мерную речь», то есть поэтическую форму. Во-первых, поэзия (речь идёт о знаменитых двустишиях святителя) напоминает о мере и не даёт «писать много». Во-вторых, она позволяет «горечь заповедей подсластить искусством». В-третьих, хотя красота христианства в умозрении, а не в слове, поэтическая форма не даёт чужим (не христианским авторам, противникам христианства, еретикам) получить «преимущество в слове». В-четвёртых, она давала отраду изнуряемому болезнью автору.

Бесспорные художественные достоинства имеет Лествица преп. Иоанна Лествичника, а отдельные отрывки дышат истинной поэзией. Приведу только (в моём переводе с греческого) один пример: маленький гимн любви из последней, тридцатой ступени-главы, посвящённой этой царице добродетелей.

Любовь — душа пророчеств,

Любовь — чудес даяние,

Любовь есть бездна осияния,

Любовь — огня источник,

Чем он сильнее истекает,

Тем боле жажду распаляет,

Любовь — бесплотных состояние

И вечное преуспеяние...

Истинная поэзия — всегда молитвенна. Поэзия есть предстояние перед Богом. Самый яркий пример — икона. С одной стороны, это высокое искусство, прекрасная живопись, с другой — молитва. Икона и пишется с молитвой, и освящается молитвой, и пребывает в храмовой молитве. И по молитве перед иконой совершаются чудеса. Главное призвание иконы, так же как и поэзии, — молитвенное.

 

Ирина Юрьевна Люстрова, г. Кострома, преподаватель областного колледжа культуры:

— Вопрос В. Костерину: Ваше творчество связано со страной восходящего солнца?

Василий Костерин:

— Со страной нет, с её культурой — да. Читаю почти всё, что выходит японского в переводах на русский.

 

Хава Аликовна Гадаборшева, Республика Ингушетия, библиотекарь:

— Поэзия Василия Костерина нравится мне в меньшей степени, но я уверена, что это зависит от личного наполнения, от обстоятельств, в которые помещён читатель. Нам свойственно искать себя в творчестве писателей. И я себя обнаружила в стихотворении «Этот свет, ушедший в мысли…», особенно последние его строки:

отступая вместе с тенью

обращаюсь прямо к Богу:

я — посеявший смятенье —

дай мне бедность и дорогу…

Но «Попытки танка» Костерина показались мне такими лёгкими, почти невесомыми. Интересно смотрится очень русская культура, обрамленная в очень японские стихи.

Вопрос к В. Костерину: Как Вы обратились к созданию танка?

Василий Костерин:

— Да, все мы ищем друг друга, а находим себя. В том числе в творчестве прозаиков, поэтов, живописцев, музыкантов. Так и Вы нашли себя в творчестве Василия Костромина, которого Вы процитировали. А о том, как я пришёл к танка и хокку, я уже говорил.

 

Айсура Сергеевна Карымова, г. Горно-Алтайск:

— Вопрос к Василию Костерину от Айсуры Карымовой, работника театра: кто Ваш любимый прозаик, поэт?

Василий Костерин:

— В течение сорока лет я преподавал русскую словесность. Одно дело читать писателя глазами студента, которому надо сдавать экзамен (чаще всего завтра), другое — глазами преподавателя, которому (опять завтра) надо говорить об этом произведении или писателе перед студентами. По-настоящему я полюбил нашу классику только тогда, когда стал её преподавать. И так получилось, что моим любимым писателем становился тот, о котором я говорил студентам. Таким образом, все русские писатели-классики стали и остались навсегда моими любимыми. Теперь я не преподаю в университете, и если читаю, то только для себя. И удивительное дело! Только сейчас я до конца оценил нашу классику и, кажется, готов её преподавать с новым чувством её величия, её глубины, её духовной чистоты и свежести. Но силы уходят.

Если же говорить о тех, кого я чаще всего перечитываю, это будут Достоевский, Лев Толстой, Бунин, а из поэтов — Пушкин и Пастернак с его потрясающей любовью к слову, образностью и метафоричностью. Очень люблю недооценённого владимирского прозаика Сергея Никитина (1926–1973).

 

Вера Яковлевна Колодезева, г. Новосибирск, специалист по литературному краеведению, детско-подростковой литературе, библиограф:

— В юности я любила японскую классическую поэзию, поэтому творчество В. Костерина оцениваю предвзято. Работа поэта в жанре хайку показалась мне удачной. В этом жанре авторское видение и лаконичнее, и острее, и поэтичнее. Наиболее интересными показались те, где автор использует традиционные художественные приёмы.

Вопросы Василию Костерину:

Чему научил Вас опыт стилизации в жанрах классической японской поэзии?

Каковы Ваши критерии оценки качества поэтического текста?

Василий Костерин:

— 1. Уважаемая Вера Яковлевна, Вы употребили слово «стилизация». Да, среди танка и хокку есть стилизации, но всё же большая часть их претендует на самостоятельность, некоторую независимость от японских произведений этого жанра. Или мы с Вами по-разному понимаем термин «стилизация».

Танка и хокку учат краткости, лаконичности. Главный их враг — многословие. Эти жанры как бы иллюстрируют известное изречение: всё гениальное просто. Краткость не мешает ни глубине мысли, ни полноте картины. И очень важно: заставляет, вынуждает читателя стать соавтором, сотворцом.

2. Что касается второго вопроса, то мне нечего сказать. Говоря о поэзии, я никогда не оперировал бы таким понятиями и терминами как «критерий», «качество», «текст». Всё это идёт от модерна, от русских формалистов. Если стихотворение кажется читателю «текстом», то поэт потерял этого читателя. Стихотворение — это, прежде всего, живой организм. А текстом он является для структуралистов. Здесь мы возвращаемся к теме литература и словесность: с одной стороны, игра в буквы, с другой — жизнь, отданная слову и Слову.

 

Людмила Александровна Жолдак, г. Иркутск, преподаватель:

— Хайку В. Костерина впечатляют читателя, удивительное мастерство автора позволяет вычленить глубокий метафоричный смысл в каждой строке.

Творенье Божие так просто

И так сложно.

В руке моей — тысячелистник.

Первая строка хайку приближает нас к Богу, потому что его творение простое, а значит понятное. Но в следующей строке мы видим противопоставление и тогда мы задумываемся о собственной сущности, ведь человек это невероятный кладезь, в нем сочетается земное и небесное. И последняя строка, в которой, как мы знаем, скрыт основной смысл, возвращает нас к лирическому герою «В руке моей — тысячелистник…». Почему именно этот цветок? Быть может, потому, что он как человек — с виду прост, но его название всегда наводит на мысль о величии.

Вопрос В. Костерину: Танка и хайку это жанры, заимствованные у японских поэтов; как Вам удалось сохранить форму, но внести «русский» смысл?

Василий Костерин:

— Я рад слышать такую оценку. Мне-то казалось, что танка и хокку с русской тематикой — самые неудачные в этой моей подборке. Очень трудно написать в этом жанре что-то русское, не нарушив при этом законы жанра. Но если Вы считаете, что мне удалось втиснуть «русский смысл» в некоторые произведения этого жанра, я, повторюсь, только рад.

 

Светлана Анатольевна Соковнина, г. Иркутск, преподаватель:

— Особое внимание обратило на себя стихотворение в форме танка:

Во многом знании —

Много печали,

Я полку книжную

Сегодня перенёс,

Пристроив над огнём камина.

Оно очень ироничное по своему содержанию. Интертекстуальность добавляет произведению изюминку. Поэт, следуя традициям Исикавы Такубоку, реалистично живописует «будни жизни» понятным читателю языком, при этом стихотворение призывает нас додумать, досказать вслед за автором то, что находится между этими пятью строками. Строгость, простота и точность — все основные особенности танка здесь выражены в полной мере.

Вопрос: Насколько сегодня востребован жанр танка в России?

Василий Костерин:

— На этот вопрос я уже отвечал. Здесь с Вашего позволения единственный раз отвечу вопросом на вопрос: а какие жанры ныне востребованы в России? Детективы? Фэнтези? Мелодрама? Увы, востребованных жанров всё меньше. Всеобщее упрощение литературы ведёт и к обеднению жанрового разнообразия востребованной литературы. И приходится, увы, иметь в виду, что издательская политика, от которой государство самоустранилось, определяется рынком (якобы!) и спросом (ещё раз: якобы!), на самом же деле издательствами, а не писателями.

 

Ольга Давыдова, МГИК, лит. творчество, гр. 05529:

— В интервью журналу «Парус» в 2016 году Вы сказали, что предпочитаете малые формы и миниатюры, как в поэзии, так и в прозе. Непишущему человеку может показаться, что работать в малых формах попросту легче. Однако так ли это? Что, на Ваш взгляд, вызывает больше трудностей — написание рассказа или романа, хайку или рифмованного стихотворения, превышающего размеры четверостишия? Почему?

Василий Костерин:

— Прозаик и поэт, думаю, решают такие вопросы вначале интуитивно, а затем на основе опыта. Я всегда удивлялся (и немного завидовал) поэтам, которые пишут длинные стихи. У меня таких — раз-два и обчёлся. То же самое и в прозе. Открою, что я пытался написать роман, но опыт не удался. Сделал из него повесть и несколько рассказов. И больше не берусь за крупные произведения. Получается, что мне труднее написание романа (убедился на практике). Также мне труднее сочинение длинного стихотворения. Хотя писать в жанре хокку тоже трудно. И кто может сказать, что труднее? Только человек, написавший гениальный роман и гениальное хокку, мог бы ответить. Но таковых нет.

Кажется, Толстой делил писателей на тех, у кого короткое дыхание (а потому они просто не способны написать роман), и тех, у кого длинное дыхание (они легко пишут в жанре романа). Это как спринтер и стайер в беге на дистанции. В русской литературе ведь есть писатели, которые сочинили десятки романов. Толстой гениальный романист, но посмотрим на его рассказы. Многие также гениальны, однако они выбиваются из жанра рассказа с его лаконичностью и тяготеют к короткой повести. Почему? Потому что, пользуясь определением Толстого, у него было длинное дыхание. В этом состояла особенность его дара, его таланта.

И потом поэт никогда не думает, сколько строк будет в его стихотворении. Будет столько, сколько получится! Также и прозаик, когда начинает, не думает об объёме рассказа или романа. Писатель не только не думает, он нередко и не знает этого. Если вернуться к Толстому, то мысль о том, что Анна Каренина покончит жизнь самоубийством, пришла к Толстому, когда была написана уже половина (если не больше) романа. Однажды у меня было такое: я написал рассказ, считал его законченным и уже читал его друзьям. Но однажды пришла идея, я продолжил, и получилась повесть, превышающая первоначальный рассказ в четыре раза. Значит, длинное или короткое — диктует или подсказывает интуиция, вдохновение, опыт.

 

Маргарита Полуянова, МГИК, лит. творчество:

— Как выработать привычку писать и не забрасывать начатое?

Василий Костерин:

— Мне кажется, главное — не насиловать себя. Ну, не пишется дальше рассказ, и всё тут! Тогда можно оставить его в покое. Вероятно, он уже сложился, у него появились внутренние закономерности, а писатель пытается их нарушить. Рассказ же не поддаётся, он упрямый, у него уже есть свой характер, как у малого ребёнка. А мы пытаемся его насиловать, хотим закончить обязательно сегодня и к определённому сроку. Надо отложить его и время от времени возвращаться к нему, пока не почувствуем, что вот поймали момент, теперь он пишется, сам пишется, что он помогает автору, поскольку писатель вошёл в него не как самодур (что хочу, то и ворочу), а как соавтор главного героя и других персонажей. Чтобы ничего не «забрасывать», надо просто не забрасывать, а откладывать и возвращаться к нему с любовью и обновлённым деликатным чувством.

 

Диана Атай, МГИК, лит. творчество:

— Здравствуйте, Василий! Есть ли такие случаи из практики преподавания русской литературы в Европе, которые Вам больше всего запомнились?

Василий Костерин:

— Таких случаев много. Расскажу только один, юмористический. Как Вы помните, Анна Каренина бросилась под поезд в конце VII части, но роман продолжается, вся VIII часть посвящена любимцу Толстого Константину Левину и его жене Китти. Именно в этой главе Левин обретает смысл жизни. В лекциях я уделяю этой главе особое внимание. Всё же это целая часть, состоящая из 19 глав и 50 страниц в современном издании. И вот на экзамене студентка рассказала сюжет романа, сделала анализ: Анна бросилась под поезд. Я спрашиваю: и на этом кончается роман? Студентка отвечает: да. Я опять: а дальше в романе разве ничего не происходит? Студентка уже неуверенно: кажется, нет. Я настойчиво, желая услышать о беседе Левина с простым мужиком и обретении смысла жизни: попробуйте вспомнить, ведь в романе есть ещё VIII часть! Студентка: ах, да! Чуть не забыла. Анну вытащили из-под поезда и вылечили. И они с Вронским поженились.

Вот такой хэппи-энд! И здесь влияние Голливуда, куда от него денешься! На экзамене я позволил себе лишь улыбнуться, но потом на кафедре с коллегами мы так хохотали, что держались за животики, особенно над словами «её вытащили из-под поезда и вылечили». Кстати, такой поворот толстовского сюжета в устах студента мог случиться и в России.

 

Юлия Пантелеева, МГИК, лит. творчество:

— Как перебороть страх быть непонятым?

Василий Костерин:

— У меня такого страха никогда не было, поэтому я ответил бы по-другому. У автора — прозаика, поэта, композитора, живописца — не должно быть страха оказаться непонятым. Писатель просто не должен думать об этом. Страх появляется тогда, когда мы представляем себе читателя и думаем: а что и как он поймёт? Мне же всегда было важнее сказать то, что хочу я, то, что выпелось в душе, то, что просится наружу. А кто и как это поймёт — дело второе. Не надо бояться критики, непонимания. Первоначальное непонимание у читателя может смениться со временем полным пониманием и любовью, а критика (даже несправедливая) приучает слушать, закаляет и помогает двигаться вперёд. Не надо бороться со страхом, надо просто его отбросить и забыть о читателе. Это не значит, что тем самым мы проявляем неуважение к читателю, мы ведь пишем для него. Поэтому надо просто освободиться от того, что мешает, надо думать только о рассказе и ни о чём другом, и тогда книга сама найдёт своего читателя. Пишем для себя, а получается — для всех.

И потом Вы говорите о читателе современнике. Давайте вспомним Баратынского: «И как нашёл я друга в поколенье, / Читателя найду в потомстве я». И нашёл! Не поймут современники, поймут потомки. Вы же пишите не для сиюминутности, а для вечности. Только так и стоит писать.