От Даши пахло солнцем и радостью: она принесла из школы в спичечном коробке майского жука.
— Это мне Дима подарил. А я ему дала полтора рубля. Тоже в подарок.
Он ласково усмехнулся:
— Дорогой же, дочка, вышел у тебя жучок-паучок. Ну, неси быстрей свою покупку в комнату, пока мать не разделала нас под орех: деньги она тебе всё-таки на завтраки даёт…
В кухне было открыто окно, и вместе с солнцем в дом проникал запах молодых берёзовых листьев, сочной травы и напитавшейся талой водой, разогретой земли.
Даша, сидя за обеденным столом, всё вытягивала тоненькую шейку, глядела на яркие, с блестящими листьями, берёзы у соседнего дома, пытаясь угадать, где прячутся сейчас майские жуки. Дашины тонкие и пушистые волосы на солнце тоже блестели и даже светились, создавая ореол. И он внезапно остро и болезненно пожалел дочурку:
— Майские жуки в сумерках начинают летать. Как-нибудь сходим вечером и наловим сколько твоя душа пожелает.
— Папа, ты лучше всех!
Даша чмокнула его в щёку где-то возле уха и выбежала с кухни — тоненькая и светлая, как солнечный лучик, как счастье, которого всю жизнь ждал. Он за ней: всё-таки целое событие у второклашки — майский жук, поселившийся в спичечном коробке. Надо и отцу посмотреть.
Насельник маленького домика сидел тихо, не подавая признаков жизни.
— Да есть ли там кто? Может, мальчишки пустой коробок подсунули?
— Есть-есть, я его видела, он спит. Дима сказал, что он скоро проснётся…
И она приоткрыла коробок, показывая замершее, покрытое хитином тёмное туловище и скрюченные лапки. Потом Даша делала уроки и всё прикладывала к розовому, просвечивающему на солнце ушку коробок: вдруг в недрах его зашуршит? И клонила голову то в одну, то в другую сторону, тугие светлые косички ёрзали по спине. Жук не шуршал. Девочка пригорюнилась, смотрела недоумевающее и серьёзно, как маленькая старушка.
— Давай, дочка, выпустим его на вольную волю. Что же ему в темнице томиться. Ему и воздуха весеннего хочется хлебнуть, и листьев берёзовых поглодать. От них, от берёз-то, не убудет.
Не будешь же объяснять, что майский жук прекратил своё существование на земле ещё до того, как попал в руки к Даше — не поймёт. Впрочем, по-своему она о чём-то, кажется, догадывается.
Они вместе открыли створы окна в её узкой и длинной, как пенал, комнате, внизу изящно трепетали на ветру резными листьями два клёна: — один побольше, проклюнулся два года назад сам, а второй совсем маленький, принесли вместе с Дашей от соседа позднее… Как она серьёзно объяснила по дороге всем встречным: чтобы не скучно было расти клёну-малышу одному!
Даша открыла коробок с жуком, перевернула донцем вверх и для верности тряхнула — маленький жалкий комочек полетел вниз. Его мотало потоком воздуха — вот и весь полёт. И Даша прокричала вслед:
Лети, мой жук, лети!
Нет жалости, прости.
Лети, где облака
Берёзы и река!
— Это ты сама сейчас сочинила? — удивился он. Так сильно удивился, что даже не спросил, а почему же жалости у Даши нет?.. Или для размера прибавила?
— Ты спишь? — раздался у двери резкий отчуждённый голос.
Он очнулся, открыл глаза. У двери Даша с пятилитровым баллоном воды в руке. Не та Даша, которую он только что видел в своих грёзах и остро болезненно жалел. Взрослая — высокая, тонкая, с распущенными пушистыми волосами. Красавица.
— Да что-то обеспамятовал я. Забыл, что в больнице лежу.
И он с сожалением увидел в больничное окно всё то же мглистое серое небо, голые ветки ивняка и старую шиферную крышу соседней многоэтажки.
— Воды принесла, — так же неприветливо сказала дочь.
— Да, спасибо. Затруднил тебя. Но здешнюю, из-под крана, пить невозможно. Бог знает, чем пахнет…
Даша одна из всей его семьи навещает его в больнице, где он оказался с каким-то непонятным заболеванием: отказали ноги, болели кости, и всё время хотелось спать. С женой давно в разладе, хотя официально и не в разводе.
Да и Даша побудет минуту-другую у его постели — и на выход. Дома её дети ждут. Муж, кажется, четвёртый по счету. Но сегодня дочь задержалась. Посидела молча на стуле возле кровати как-то уж очень непонятно глядя на него. Лицо с правильными чертами, светлое, но неподвижное, без мимики. Глаза непроницаемые, холодные. А маленькая Даша, бывало, очень любила строить забавные и умильные рожицы, и серые глаза успевали рассказать всё до того, как она произносила первое слово.
Не заметил, как Даша ушла. Думал, насовсем. И обрадовался: очень устал, закрыл глаза, чтобы снова грезить о былом. В полусне, в полуяви не так донимает боль… Но дочь вернулась. Оказывается, была в ординаторской, говорила с лечащим врачом, сходила и к главному.
— Завтра тебя в хоспис отправляют, — сообщила, как о деле решённом. — Там и жить, и умирать будешь.
Он молча закрыл глаза и снова увидел маленькую Дашу, весенний счастливый день, и вспомнил то своё минутное озарение при виде падающего майского жука.
Когда служил в десантных войсках, то на первом году службы случилось несчастье: во время затяжного прыжка не раскрылся парашют у его друга Серёги.
И он сверху с надеждой, а потом с ужасом видел, как Серёга, похожий на маленькую нарисованную фигурку, стремительно приближается к земле, к месту своей катастрофы.
