ОН НАЙДЁТ ТЕБЯ САМ
Занавесишь полнеба по осени – и вперёд,
год за годом кочуем, Господи, – каковы!..
Раз ни пуля, ни ты – никто таких не берёт –
надо падать самим, а всюду чужой ковыль,
августейшая степь, а выпадет снег – каюк,
все дороги не к дому, соломы не подстели,
истекают крыла – куда там, как все, на юг –
то не воск уже, а просроченный пластилин.
Занавесишь полнеба по осени – всё, завис,
ни в каких зеркалах на зависть неотразим –
не молись на ветру, не плачь и не отзовись.
Он найдёт тебя сам – хоть чем ты ему грози.
То ли ямы воздушные, копи земных пустот,
всё растут и растут под дождичек навесной,
то ли я всё слабее?..
Кто знает ответ, пусть тот
и ответит за всех, не блещущих новизной
отшлифованных перьев. А осень не такова –
вмиг обтреплет по канту всякий императив,
но не станешь же в трубы медные токовать?..
И назад не вернёшься, полполя перекатив.
БЛЮЗ ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ
хлещет сквозь пальцы чёрное молоко
ночь уползает прочь, не испачкав губ
вечер не вещий, если убит – сам глуп
спи, если сможешь – это не так легко
каркает ворон – вон он, карай, карай
вольному воля, слышишь – не умирай
плавленый морок, давленый виноград
вправленный ветер вымарал все шаги
тактика в такт, не в атаку ли там враги
это на нас так страстно натаскан град
вести с полей – мол, согнуты, как лоза
шельмой немеченой мечет и рвет гроза
сотую вечность пристально нас пасут
пастыри бродят с бредней наперевес
травка не забирает – тем дальше в лес
знать виноделов не отдадут – под суд
рвёшь на бинты который по счету стяг
молча ревёшь, а капли свистят-свистят
барин не едет, кто же найдёт наш кляп
каменный гость в безбашенном шапито
гулкий сквозняк, крепчающий шепоток
брешь в небесах и только не надо клятв
хлопать холопам нечем – ни рук, ни ног
многие днесь проснулись, да ты не смог
ДЕКАДАНС
Отыграли по полной, сдаваться пора на милость
ёлопалой стране, победившей в «что-где-когда».
К перлам первых дождей
раз –
не сразу, но обломилась
тупиковая ветка в простуженный декаданс.
Хоть трава не расти по следам ледяных ристалищ,
кто б там, вестью напрасной махая, не поджидал,
ты с языческой страстью
свой майский букварь листаешь,
тянешь влажный сиреневый вечер, как божий дар.
С подрастающей тенью подробно срастаясь швами,
не крести календарь и знамений не отмечай,
слишком весел и зол, к изумленью небесной швали,
а меча не принёс – так и сгинешь не от меча.
Спросят – не отвечай ни за что горизонт заштопал,
ни куда белый свет год за годом перетекал.
Пой, покуда не пойман –
никто не поймёт, за что пал
под молитвенный щебет с восторгом еретика.
ИЕРОГЛИФ
Просыпаясь случайно, не подойдёшь к окну,
не зажмурившись –
там такое, глядь, мураками.
Не забудь меня здесь и не оставляй одну
на весу разводить несусветную тьму руками.
Мне ли мёртвые сны рассаживать по плечам,
не умеющей толковать, токовать, молиться?..
Чай всё крепче – шафран, бергамот, мелисса,
всё едино – февраль не сахар, печаль-печаль.
Пусть не винные карты стопочкой на столе,
злое сердце уже не выдержит дележа, блин,
зги не видно до марта, а я не была сто лет
в тихом городе, где паркуются дирижабли.
Заметённые тёмным улицы всё стройней,
голосуют в ночь то ли призраки, то ли тени.
Помню, как провожала –
видно, не долетели,
заблудившись в по пояс белой моей стране.
Не прикроет в метель стеклянная береста –
у нечитаных книг страницы дотла продрогли,
и письма не напишешь –
как буквы ни переставь,
получается индевеющий иероглиф.
ТАМ, ГДЕ НАС НЕТ
там, где нас нет и не было, наверно,
где даже сны – пиратский фотошоп,
и воет ветер в брошенных тавернах –
там хорошо.
где нас уже не будет – там, где мы
в нелепых позах,
не лишённых шарма,
взлетали с арендованной кормы,
карманную прикармливая карму.
и уплывали в ночь неправым галсом,
где рыбы мрут от съеденных монет, –
о, как же ты блистательно ругался,
что счастья нет.
верстая стих, запальчиво запойный,
смерть прогибалась радугой-дугой –
ты про меня, пожалуйста, запомни
другой, другой.
на расстояньи наши взгляды вровень.
так хорошо, что дальше – не сослать,
а то, что мы одной бродячей крови –
так не со зла.
мело во все пределы по полгода,
бросались тени замертво на снег –
ты глянь, какая выдалась погода
там, где нас нет.
ТАК И ТЫ
За оконным стеклом завис горизонт на вырост,
просветлеешь лицом к лицу,
но с того не легче.
И ржавеет ландшафт, и время совсем не лечит
этой осени стойкий ласковый нежный вирус.
Посмотри, облака косяком подались на нерест,
оставляя чешуйки снов в семицветных хордах,
и полынь не звезда,
и на мёд извели весь вереск –
бабье лето, хмельная песня на трёх аккордах.
Пламя синих ночей изошло на трескучий лепет,
поревёшь у реки – ни жива, ни мертва водица.
Это осень бесстыдно горбатого снова лепит
то ли бога нам –
кто же станет с таким водиться?..
Так и ты мне ни в жизнь
ни одной не простишь измены,
оставляя столбом соляным, старожилом чащи,
иступлённой иглой, умыкающей свет из вены,
слепорожденным вещим сном
в пустоте урчащей.
Пусть на время, но время свёртывания короче.
Я не спорю, что ты любил меня крепче, Отче,
но я тебя – чаще.
ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ
Что ты знаешь о жизни заснеженных тех городов,
где секундная стрелка годами стоит, как влитая,
и короткая память не стоит напрасных трудов,
и хрипят самолеты, с саднящего поля взлетая.
У остывшей земли на краю без причины не стой –
прибирает зима в ледовитом своем фетишизме
выживающих чудом в местах отдалённых
не столь.
Что ты знаешь о жизни?..
Родом из отмороженных окон – куда нам таким?..
И тебе не понять,
постояльцу нарядных бульваров,
отчего так бледны одолевшие брод седоки
и не смотрят в глаза, отпуская своих боливаров.
Что ты знаешь о жизни, немногим длиннее стишка,
где случайным словам
в изувеченном ветром конверте
до последнего верят и крестятся исподтишка, –
что ты знаешь о смерти
искромётных свечей, позабытых у пыльных икон,
где Господь раздаёт векселя в неизвестной валюте
и всё так же один – налегке по реке босиком
отправляется в люди.
