Когда я кончу наконец
Игру в каш-каш со смертью хмурой…
Н. Гумилёв
В 2021 году в апреле мы отмечаем 135-летие известнейшего поэта-классика Серебряного века, основателя акмеизма, переводчика и литературного критика, воина, дважды Георгиевского кавалера, путешественника Николая Степановича Гумилёва. Но после знаменательной даты придётся вспомнить и трагическую годовщину – в августе того же года исполнится 100 лет со дня расстрела по постановлению Петроградской Губчека великого поэта. Для Гумилёва игра в «каш-каш» закончилась трагически и внезапно в 35 лет.
Наверное, ни у одного из русских поэтов творчество и сама жизнь так близко не связаны с Востоком, Западом и Россией, как у Николая Гумилёва. В его поэзии и личной участи это триединство неразделимо. Он сам пророчески сравнивал свою судьбу с «заблудившимся трамваем», проносящимся через Неву, через Нил и Сену, чтобы в конце пути, ценою собственной жизни, в «Индию духа купить билет».
В нашей стране у Гумилёва нет ни могилы, ни памятника. Гумилёв был яркой личностью и человеком многих талантов. Но его как будто преследовал злой рок. Из крупных литераторов он был расстрелян в числе первых, в 1921 году. Его обвинили в участии в сфабрикованном ЧК «Таганцевском заговоре», и только семьдесят лет спустя (накануне распада СССР) его в числе последних реабилитировали. Произошло это лишь в 1991 году. До этого многие годы на родине имя Гумилёва было под запретом. Цензоры вымарывали в 1930-60-ых годах почти каждое упоминание его имени. То обстоятельство, что Гумилёв не смог появиться и в пору «оттепели» в 1960-х годах, свидетельствовало о «засекреченности» его фигуры и безусловном отлучении от литературы. Три поколения читателей были фактически не знакомы с его поэзией. Это огромный ущерб для русской литературы и российской культуры.
Однако когда в Ленинграде в 1983 году вышла четырёхтомная «История русской литературы», в ней Н. Гумилёв как вождь акмеизма и поэт хоть и весьма критически, но представлен, упомянуто немало его стихотворений и прозаических произведений. В апрельском номере журнала «Огонёк» 1986 года вышла статья В. Енишерлова «Возвращение Гумилёва» и небольшая подборка его стихов.
Но годы забвения не смогли стереть память о поэте – она жила и продолжает жить. Всегда находились его почитатели, которые наперекор судьбе и властям, с риском для жизни упорно хранили эту память о расстрелянном поэте, чтобы донести её до потомков. Ученица Гумилёва Ида Наппельбаум получила 10 лет строгого режима лагерей за хранение в своей квартире портрета любимого учителя. К подвижникам, которые десятилетиями собирали и хранили вещи, документы и рукописи поэта, принадлежала и семья Павла Лукницкого, первого биографа Гумилёва. Архив Гумилёва стал судьбой семьи, начиная с 1924 года. Можно только поражаться мужеству и преданности человека, который с риском для жизни и в 1930-е, и в 1940-е годы сохранял для нас величайшее сокровище – творческое наследие поэта Николая Гумилёва. А его сын, юрист Сергей Лукницкий, посвятил 20 лет жизни делу реабилитации убитого поэта. У каждого свой Гумилёв, и, раз открыв его для себя, мы невольно в разные периоды жизни возвращаемся к нему и пытаемся найти в пророческих строках ответы на мучающие нас вечные вопросы. А в ушах звучит его голос:
Ещё не раз вы вспомните меня
И весь мой мир волнующий и странный…
Талант Гумилёва развивался бурно и стремительно и вёл его за собой, оставив в душе благодарность учителю – Брюсову и символизму. Но Гумилёв шёл вперёд и стал основателем нового поэтического течения, пришедшего на смену символизму. Акмеизм – это прежде всего сам Николай Гумилёв. Исследователь А. Павловский так характеризовал его поэзию: «Гумилёвская острая и чёткая образность, его упругая ритмика, нарядность и солнечность его словесной ткани, своеобразная „космичность“ его взгляда, ненасытная страсть к овладению пространством, сушей, морями, небом, мужество духа, неустрашимость, презрение к смерти, культ дружбы и товарищества – сколько поистине привлекательных черт, соединённых, словно в ослепительном фокусе, в одной поэтической личности!». (Павловский А. Николай Гумилёв // Вопросы литературы. 1986. № 10)
Гумилёв сумел объединить талантливых молодых поэтов: Анну Ахматову, Осипа Мандельштама, Михаила Зенкевича и других. Они нарекли себя акмеистами от греческого слова «акмэ» – вершина. К новым вершинам они стремились всю жизнь – в поэтическом ремесле, в духовном и нравственном самосовершенствовании. Мандельштам дал исчерпывающее определение новому направлению: «Тоска по мировой культуре».
Начало Первой Мировой в 1914 году Гумилёв встретил в России и ушёл добровольцем на фронт, хотя у него было освобождение от военной службы в связи с косоглазием. Патриотизм Н.С. Гумилёва был несомненен. Кто ещё из поэтов «серебряного века» ушёл на фронт в первые же дни войны добровольцем? Кто из них за смелость и военные заслуги был дважды награждён Георгиевским крестом? Василий Немирович-Данченко вспоминал о Николае Степановиче: «В мировой бойне он был таким же пламенным и бестрепетным паладином, встречавшим опасности лицом к лицу… В самые ужасные минуты, когда все терялись кругом, он был сдержан и спокоен, точно мерил смерть из-под припухших серых век. Его эскадрон, случалось, сажали в окопы. И всадники служили за пехотинцев. Гумилёв встанет, бывало, на банкет бруствера, из-за которого немцы и русские перебрасываются ручными гранатами и, нисколько не думая, что он является живой целью, весь уходит жадными глазами в зеленеющие дали» («Н. Гумилёв в воспоминаниях современников». М., 1990, с. 232).
Гумилёв завершил войну во Франции в составе русского экспедиционного корпуса. После Октябрьской революции, когда многие русские уезжали на Запад, Гумилёв отправился обратно в Россию – навстречу первой волне эмиграции из России. Многие недоумевали – почему Гумилёв, любивший свободу, путешествия, экзотику, открыто признававший, что он монархист, возвратился на родину? А не вернуться Николай Гумилёв не мог, потому что осознавал себя частью России, её плоти и духа:
Я кричу, и мой голос дикий.
Это медь ударяет в медь,
Я, носитель мысли великой,
Не могу, не могу умереть!
Словно молоты громовые
Или воды гневных морей,
Золотое сердце России
Мерно бьётся в груди моей.
Гумилёва называли «русским европейцем», но его творчество питала родная земля. Анна Ахматова вспоминала, что в 1916 г. Николай Степанович говорил ей: «Ты научила меня верить в Бога и любить Россию». Уезжая из Франции в 1918 году, он писал:
Франция, на лик твой просветлённый
Я ещё, ещё раз обернусь,
И, как в омут, погружусь, бездонный,
В дикую мою, родную Русь.
И погрузился, как в омут головой, в пучину русской революции. Поэт Николай Оцуп вспоминал: «Не сочувствуя революции, Гумилёв черпал в её стихии бодрость, как если бы страшная буря застала его на корабле, опьяняя опасностью и свежими солёными брызгами волн» (Н. Оцуп. Океан времени. СПб. Логос, 1993, с. 324).
Жить Гумилёву оставалось всего три года – но каких! Ещё при жизни он стал человеком-легендой: Поэт от Бога, романтик, бесстрашный путешественник, который четыре раза совершал путешествия в Африку: в Египет и в загадочную Абиссинию, которая пленила его настолько, что он возвращался туда снова и снова.
В его поэзии всегда присутствовала огненная стихия мироздания. В нём самом как будто никогда не угасало и тлело пламя страстей – к женщинам, путешествиям, бою, подвигам, открытиям. Из этих искр в его душе возгорался огонь творчества. Об этом говорят сами названия его книг – «Костёр», «Огненный столп». Пожар, бунт, рок – лейтмотивы его произведений.
И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отрясая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт,
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвёт пистолет,
Так что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет…
Его герой – собирательный образ воина, бунтаря и первопроходца, каким был и он сам. Гумилёв – конквистадор и в жизни, и в поэзии. В знаменитых «Капитанах» он воспевает красивых и сильных людей, их доблесть и отвагу:
Разве трусам даны эти руки,
Этот острый, уверенный взгляд,
Что умеет на вражьи фелуки
Неожиданно бросить фрегат.
В своём первом сборнике «Путь конквистадоров» Гумилёв старается найти свой собственный образ, и примеряет разные маски. Но в своей последней книге «Огненный столп» он пытается проникнуть в тайну мироздания. Он прекрасно понимает, что СЛОВО поэта обладает таинственной, мистической властью над ним и его судьбой. Слово поэта – это основная суть его дела. Свою последнюю книгу поэт хотел назвать: «Посредине странствия земного». О выходе такой книги даже сообщалось в газете «Жизнь искусства», когда Гумилёв был уже арестован. Почему же он так не назвал свою книгу? Может быть, суеверно боялся, что такое название сократит ему жизнь. Последняя книга Гумилёва «Огненный столп» вышла уже после трагической смерти поэта, когда ему было всего 35 лет, т.е. как раз посредине нормального срока земного странствия обыкновенного человека. Это – расцвет его жизни и творческий взлёт, его вершина как поэта.
Как и всякому большому поэту, ему был присущ – дар предвидения.
Быть может, это теперь, зная о его судьбе, видишь в стихах и то, что поэт не имел в виду в момент написания, т.е. конкретной цели – предсказать. Ахматова говорила о Гумилёве «самый непрочитанный поэт», она называла его поэтом-духовидцем, сложнейшим поэтом ХХ века. В своём знаменитом стихотворении «Заблудившийся трамвай» он увидел что-то такое, что не дано увидеть обычным смертным. Гумилёв сам рассказывал, что это стихотворение ему явилось всё сразу, как будто кто-то продиктовал его, и он записал практически без исправлений. Он с изумлением говорил, что оно ему не ясно, он сам не понимает про что оно. Гумилёв, как никто другой, чувствовал этот мир и тот. Его поэзия космична. Его пасссионарная устремлённость направлена на высшие точки бытия. В стихотворении зашифровано какое-то странное пророчество, смысла которого мы не понимаем до сих пор и всё силимся расшифровать его. В стихотворении есть стремление осознать свой, тот самый, пока ещё земной путь:
Где я? Так томно и так тревожно
Сердце моё стучит в ответ:
Видишь вокзал, на котором можно.
В Индию Духа купить билет?
Как в «Душе и теле», так и в «Заблудившемся трамвае» мы видим уже разъединяемое единство телесного и духовного. Поэт ещё не понимает до конца необратимость процесса, его разум не может смириться с тем, что всё кончено, он отказывается верить, что всему приходит конец и всё тленно. И поэтому как будто пытается найти другие пути продолжения себя, пусть и в иных формах и в других сферах:
Вот ты кличешь: «Где сестра Россия,
Где она, любимая всегда?»
Посмотри наверх: в созвездье Змия
Загорелась новая звезда.
С этим четверостишием связана удивительная история. Стихотворение «Франции» было написано Гумилёвым по возвращении из Парижа и Лондона в Петроград и было опубликовано в журнале «Новый Сатирикон» в 1918 г. Это предсказание поэта реально сбылось через полвека! Преданный и дотошный первый биограф Николая Гумилёва Павел Лукиницкий, рассеянно просматривая газету «Вечерняя Москва» в феврале 1970 года, обнаружил такую заметку: «Новую звезду пятой величины обнаружили в созвездии Змеи 14 февраля японские астрономы обсерватории Курасики в префектуре Окаяма (Западная Япония)». Лукницкий просто опешил от удивления: он всегда знал, что его любимый поэт Николай Гумилёв был провидцем. Павел Николаевич аккуратно вырезал эту заметку, наклеил на отдельный листок, а рядом поместил четверостишие, приведённое мной выше. Это ли не доказательство того, что поэты видят сквозь время и пространство?..
Гумилёв пал жертвой навета и был осуждён по сфабрикованному делу за причастность к контрреволюционному заговору. На допросах Гумилёв не скрывал, что он монархист, революцию «не заметил», а про свои взгляды в анкете честно написал – «аполитичен». И, словно заранее отвечая на вопросы чекистского следователя товарища Якобсона, в одном из своих стихотворений вопрошал:
Ужели вам допрашивать меня,
Меня, кому единое мгновенье –
Весь срок от первого земного дня
До огненного светопреставленья?
В 1911 году Гумилёв, как настоящий визионер, своим внутренним взором увидел такую картину:
Я закрыл Илиаду и сел у окна,
На губах трепетало последнее слово,
Что-то ярко светило – фонарь иль луна,
И медлительно двигалась тень часового.
Когда поэта арестовали в августе 1921 года, то с собой в тюрьму он взял Евангелие и «Илиаду», и всё было точно так, как он и предвидел за 10 лет до трагической развязки. Но свои пророчества он делал не только для себя, но и для всей страны, за 10 лет до революционной катастрофы он предсказал, что случится с Россией:
Созидающий башню сорвётся,
Будет страшен стремительный лёт,
И на дне мирового колодца
Он безумье своё проклянет.
Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит,
И, Всевидящим Богом оставлен,
Он о муке своей возопит…
Гумилёва всегда гипнотизировала и манила смерть. Размышляя о ней, он предрекает, что и созидателя, и разрушителя ждёт печальный финал. Первый герой воздвигает башню, и у нас невольно возникает аллюзия на притчу о Вавилонской башне. Но «стремительный лёт» и падение строителя не случайны. Это не беспричинный несчастный случай, а это жестокое наказание за дерзость бунта – безумный созидатель оказывается на дне «мирового колодца». Во втором катрене со всей откровенностью даётся апокалипсическая картина того, что случится со страной, которая осмелилась восстать против Бога и опрокинуть его миропорядок.
Поэту, пожившему несколько лет в постреволюционной России, открылись ещё более страшные бездны. Он со всей ясностью пророка отчётливо увидел, куда ведут «благие намерения» пламенных революционеров. Это дорога прямо в ад. Пророческий дар не обманул поэта и в 1919 году:
Прежний ад нам показался раем,
Дьяволу мы в слуги нанялись
Оттого, что мы не отличаем
Зло от блага и от бездны высь.
Задолго до того, как его повели на расстрел, он сам напророчил себе смерть. Гумилёв-воин, Гумилёв-герой точно знал, что его смерть не будет обыкновенной, как у простого обывателя.
И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще…
Его казнили не в подвалах тюрьмы на Гороховой, а вывезли в лес и заставили рыть яму. Самообладание Гумилёва тогда поразило даже его палачей. О том, что поэты обладают пророческим даром, известно давно. В стихотворении «Рабочий» 1916 года Гумилёв точно описал, какой у него будет конец:
Пуля им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.
Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву.
Всё так и случится. Когда в природе появляется сухая и пыльная трава? В конце лета, в августе. Он даже это увидел своим провидческим взором. Но поэты способны предвидеть не только собственную участь – время и обстоятельства ухода из этого мира. Поэты в своих стихах могут предсказывать войны, революции, стихийные бедствия. У нас, у простых смертных, естественно возникает вопрос – как им это удаётся? Какая высшая сила диктует им пророческие строки? Таким даром обладали все великие русские поэты: Тютчев, Пушкин, Лермонтов, Блок. Наверное, в момент вдохновения поэт каким-то чудесным образом подключается к великим планетарным и космическим силам. И в этом могучем вневременном потоке он интуитивно черпает сведения как о прошлом, так и о будущем, облекая их в стихотворные строки. Причём сам поэт чаще всего не может внятно объяснить, почему он написал именно это и таким образом. Как говорил Блок: «Мне так слышится»… Тайна сия велика есть.
Как и все большие русские поэты, Гумилёв – пророк и провидец. Его стихи о таинственной связи земного и запредельного, о бессмертии духа и души, о нерасторжимости жизни и смерти, о божественной красоте мира и человека. В его поэзии – тайна, которую нам не разгадать; но мы можем ощутить свою сопричастность с ней. И это счастье!
В поэтических тетрадях Павла и Сергея Лукницких остались стихи, посвящённые поэту Гумилёву, который стал их судьбой. В стихотворении Павла Лукницкого упоминается «синяя звезда». «К синей звезде» – назывался сборник неизданных при жизни стихов Н. Гумилёва, который вышел посмертно в 1923 году в Берлине.
Павел Лукницкий
(1900-1973)
Ещё одно сокровище, как скряга,
В мой ларчик палисандровый кладу.
Пусть в век иной перенесёт бумага
Затерянную синюю звезду*.
У века нашего – звезда другая,
Под ней пожары, колдовство и кровь.
И прячется, как девушка нагая,
От наглых взглядов хрупкая любовь.
Внук, выпустив из ларчика, как птицу,
Звезду – иным увидит свет,
И он поймёт, как должен был томиться,
Своё сокровище сам схоронивший, дед!
Январь, 1925
Сергей Лукницкий
(1954-2008)
Н. Гумилёву
Иду в страну, где есть сокровища,
Где много храбрых погибало.
Но не спугнут меня чудовища,
Ни звуки стрел, ни волны шквала.
Мне небо путь укажет звёздами
В волнах пустынь и океанов;
И птицы будут петь над гнёздами
В чаду тропических туманов.
И дикари, как уголь чёрные,
Падут на землю пред кострами,
И назовут меня, покорные,
Царём над всеми их царями.
И отложу тогда винтовку я,
И мне покажут в яме лога
Жрецы с густой татуировкою
От всех скрываемого Бога.
Останусь там, предав забвению
Страну окованную льдами;
Законы дам, чтоб поколения
Повиновались им веками.
Я приучу их к плугу ладному,
К любви и к мудрому покою,
Я запрещу меняле жадному
Распоряжаться их землёю.
И над лесами непрорубными,
Когда уйду по воле рока,
От их племён, гремящих бубнами,
Вспарит к луне душа Пророка.
1976
Памяти Н.С. Гумилёва
Ясной ночью в звёздном поднебесье
Слышу я святые голоса.
Там поют божественные песни,
С неба смотрят на меня его глаза.
Меж светил как будто вьётся пламя
И летит в таинственную даль,
И цветёт, раскинувшись над нами,
Вечный перламутровый миндаль.
Солнце выйдет из ночного плена,
Дождь пойдёт из тысячи комет,
И восстанет из былого тлена
Самый замечательный поэт.
1975
