Сергей Пагын. Просто жизнь. –
Кишинёв: «Metrompaş», 2017. – 128 с.)
Поэтический сборник Сергея Пагына называется «Просто жизнь», и вряд ли можно было придумать более удачное название. Здесь читатель не найдёт ни тени морализаторства, ни грамма назидания, ни одного очевидного умозаключения. Это пристальный и благодарный взгляд наблюдателя, для которого любая деталь – неповторимое чудо. При чтении этих стихов возникает ощущение чего-то нерукотворного, потому что автору удаётся говорить со своим читателем языком самой природы. Кажется, он в совершенстве постиг закон созерцания – познать суть явления можно только слившись с ним воедино, потеряв дистанцию между собой и миром. Сам процесс осмысленного речеговорения тут не столь важен – гораздо важнее атмосфера и эффект присутствия, погружающий нас в авторский поток сознания и через него – в акустическое царство жизни. Тут и всплеск воды, и шум деревьев, и капли дождя, а всё вместе это – плавное течение времени.
Особо следует отметить жанровое своеобразие книги – все произведения написаны на стыке верлибра и хайку. Подобное стилевое смешение оправдано, учитывая, что мы живём в эпоху эклектики, и при этом строгие поэтические каноны силлабо-тоники ограничивали бы свободу автора, для которого гораздо важнее – внутренняя энергия стиха, не подвластная деформации и внешнему воздействию поэтическая материя.
Впрочем, тяготение к верлибру представляется здесь чисто формальным и касается только строфической и ритмической организации текста. Сам автор, избегая данного понятия, заменяет его термином «свободный русский стих».
Черты японской твёрдой формы кажутся более очевидными и логически связанными с общим замыслом книги. Сейчас классический семнадцатисложник фактически перерос в свободную от строгих канонов форму микростиха с характерным для него содержанием и образом автора. У Сергея Пагына этот жанр трансформируется, идёт по пути наращения структуры и смыслов – кажется, что нередко это спаянные между собой, объединённые сквозной темой хайку, внутри которых развёртывается авторская мысль. И при этом главное содержание всегда оказывается за пределами строки:
Вещи у меня на столе
говорят о моём присутствии.
Ваза,
спичечный коробок,
том стихов Мандельштама,
морская раковина
говорят о моём присутствии
мне,
беспамятному,
безмолвному
Хайку, классический смысл которого можно было бы уместить в две строки, дополняется и расширяется авторским комментарием. Из традиционной формы как будто изымается его содержание и преподносится читателю в виде отдельного блюда. Но сохраняется главное, присущее сознанию истинного хайдзина – взгляд человека, открытого миру, постигающего сами явления, а не их причины. Автор – всего лишь странник, в чьей памяти запечатлеваются текущие моменты жизни. Но это не просто наблюдения – это едва уловимые настроения, которые можно назвать прозрениями, просветами бытия.
Для Сергея Пагына хайку – это путь, который он прокладывает между земными деталями и явлениями высшего порядка. Его нить, соединяющая земное и небесное, вечное и временное, безупречна, потому что шов не виден, одно от другого неотделимо. В этом смысле он похож на Конфуция – знаменитого китайского мудреца, для которого любое рутинное занятие превращалось в мистическое ритуализованное действие, своего рода камлание, притягивающее энергию жизни. Каждый день и каждое впечатление дня превращаются в неповторимое чудо, а сознание автора пребывает внутри мифа, где господствует «нерукотворный космос огорода», а «взгляд отца, склонившегося над белым ульем», вызывает у автора чувство невыносимой тревоги. Это подвиг, достойный Метерлинка – открыть самому себе и своему читателю истинную душу предметов, увидеть в незначимом на первый взгляд явлении всю полноту и красоту бытия, и тем самым привязать его к чему-то вечному, вневременному. Подобный эффект соотносим с японской эстетикой, где есть понятие югэн – «скрытая красота», «таинственная красота». Югэн часто понимается как внерациональное постижение печальной красоты мира и человеческих чувств. Альтернативным можно считать термин «озарение», то, что скрыто под словами, но прямо не называется.
В силу именно такой особенности художественного мышления у автора книги рождаются яркие, необычные образы, метафоры и сравнения:
И всё-таки, как сочно бытие!
И дальний гром звучит,
как яблоко в момент надкуса.
Кажется, мы чувствуем, ощущаем на своих зубах хруст этого яблока – мир поэзии оживает, наполняется жизненной энергией, становится материально ощутимым. Такова сила истинного творца – оживлять всё созданное им, поэтому каждый образ срывается, как сочный плод, и оставляет волшебное послевкусие.
Темы, которые затрагивает Сергей Пагын, разнообразны и хорошо понятны каждому читателю: любовь, дружба, земные заботы, мир природы и мир человека. Но в центре авторских раздумий всегда находится мотив жизни и смерти. Мысль о неизбежности конца и связанная с этим тревога весьма ощутимы в книге. Но при этом автору важно понять, какая часть нашего существования выводит человека за пределы земной, ограниченной физической оболочкой ипостаси. Ответ на этот вопрос очевиден: там, где мы начинаем осознавать себя как нечто неотделимое от природы, длящееся в других предметах и объектах, и находится граница перехода от конечного к вневременному. Недискретность бытия – ключ к бессмертию. И только в нашем сознании существуют отдельно друг от друга человек и дерево, трава и облака, утренняя роса и звёзды. Но замыслом всевышнего всё изначально было связано воедино – почти незаметной тончайшей нитью – всё способно изменить форму и перейти из одного состояния в другое. Важно не бояться совершить этот переход, как не боится каждый раз совершать его лирический герой Сергея Пагына:
Помоги мне вцарапаться
в эту мёрзлую землю,
гулкую, словно купол пустого храма,
вжиться в этот всё уносящий ветер,
заговорить, как боль, снегопад,
в котором умирают время и память.
Помоги мне
остаться.
Это похоже на язык друидов, своеобразный пантеизм, где каждый объект материального мира становится самостоятельным, полноценным героем, будь то огонь в камине или родинка на плече у любимой. И в этом мире многообразных сущностей есть некое созидающее начало, из которого всё рождается и которое может быть названо тишиной. Тишина – как состояние, предшествующее рождению, преображению или творческому акту:
Чистая просветлённая тишина,
сулящая преображение
лицу и слову.
По ту сторону тишины –
ветер,
музыка,
лики…
Отголоски древней формы религиозного сознания и мифологичность авторского мышления выражается также в системе образов. Так, олицетворением вечного, неиссякаемого знания и абсолютного покоя для Пагына является дерево – мудрый друид. Это и нечто противопоставленное изнуряющим человека земным проблемам, источник жизненной силы:
Я так устал от войны
между мужчинами и мужчинами,
между женщинами и женщинами,
между женщиной и мужчиной.
И теперь
я мечтаю стать просто деревом,
растущем
на зелёном холме.
Но, пожалуй, главная черта книги с притягательным названием «Просто жизнь» – это просто жизнь, безграничная любовь к ней. Автор не задумывается о происходящем – он действительно живёт, тщательно смакуя каждое подаренное ему мгновение. Оттого так разнообразны формы его поэтического выражения любви к жизни – иногда это развёрнутое высказывание, зафиксированные чувство и мысль, а чаще всего это короткие заметки на полях – без комментариев к ним. Так писатели или военные корреспонденты, всегда имея под рукой блокнот, записывают свои впечатления. Впечатления, воспоминания, предчувствия – вот что является главным предметом описания в книге. Или же это просто радость – от того, что не требует дополнительных разъяснений:
Тёплый пасмурный день октября.
С отцом пилим ветки ореха –
настолько дряхлого,
что вот-вот он свалится на сарай,
Потом латаем мешки,
пахнущие мукой и мышами –
ведь надо привезти кукурузу.
– Ну, и в чём здесь смысл? – спросишь ты.
Просто жизнь.
И всё же есть в этой радости одна щемящая нотка – её можно назвать тоской цикад, грустью, порождённой неуловимостью бытия. Присутствие цикады, этого хрупкого эфемерного создания, мы порой распознаём только по звуку, но его источник кажется бесплотным, нематериальным. Так же и человеческая жизнь для Сергея Пагына – тесно связанная с другими жизнями, она всё же кажется почти вымыслом, всплеском воды или вспышкой пламени. Что остаётся от нас, если даже память недолговечна? Возможно, память вещей:
Когда умрёшь,
не будет ни времени, ни пространства,
и смерти тоже не будет.
Лишь градация света,
бесконечная музыка,
полёт одинокой птицы.
