(продолжение. Начало в №7/2020 и сл.)
Глава шестнадцатая
I
Любой человек, поставленный на важное место не в силу естественного восхождения по иерархической лестнице, а волею начальства, встречает неприязнь со стороны своих новых коллег.
Моше Даян в 1949 был назначен на пост командующего Южным военным округом через головы нескольких очень заслуженных людей, и к тому же заменил не кого-нибудь, а лучшего израильского полководца прошедшей войны, Игаля Алона.
Немудрено, что его, «… выскочку и чинодрала…», встретили в штыки…
Первое, хотя и ворчливое, одобрение коллег, генерал Даян заслужил во время маневров летом 1951-го года. Тогда его южное командование, «Лисы Негева», должно было изображать нападающую сторону в операции против центрального командования, «Львов Иудеи».
Даян нарушил условия маневров, и начал атаку не через 72 часа, как значилось во вводной инструкции, а всего через сутки, опередив график на два дня. Включенная в состав его военного округа «Седьмая» бронетанковая бригада обошла укрепления своего «противника» и пошла в его тыл.
Марш был далек от совершенства — танки выходили из строя один за другим, показательный обстрел позиций «врага» едва не накрыл трибуны почетных гостей, но эффект был достигнут потрясающий.
«Центральные», прекрасно зная, что наступает на них вполне условный противник, тем не менее обратилась в бегство — появление «вражеских» танков за 130 км от назначенной им «линии фронта» полностью вывело их из равновесия.
Надо сказать, что начальник Генштаба генерал Игаль Ядин не был в восторге.
Целью маневров была отработка боевых действий в пустыне, и самочинный рейд Даяна сорвал всю тщательно подготовленную учебную программу. Так что результаты маневров Ядин отменил — все учебные задачи должны были быть отработаны еще раз.
Его своевольный подчиненный, однако, отнюдь не раскаялся — он нарисовал карикатуру, изображающую нахального молодого лиса (символ его «южного» командования), победоносно стоящего на распростертом старом беззубом льве (символе «центрального» командования).
Подпись внизу гласила: «Живой лис лучше мертвого льва» — взятое из Экклезиаста высказывание о «… живом псе…», слегка перефразированнoe.
Средствами походной типографии эта карикатура была размножена, и листовки с картинкой и подписью к ней были сброшены с самолетика «южных» на уходящие к своим базам колонны «центральных».
Такого рода выходки снискали Даяну большую популярность в солдатской среде — генерал действовал лихо, инициативно, и не по правилам. Старшие офицеры смотрели на это совершенно по-другому. Моше Даян фактически сорвал общевойсковые учения Армии обороны Израиля, их пришлось повторить. И будь на месте Даяна кто-нибудь другой, можно не сомневаться в том, что Игаль Ядин наложил бы на него самое суровое дисциплинарное взыскание.
Но Моше Даян был фаворитом Бен-Гуриона, и конфликт с ним ставил бы для генерала Ядина вопрос ребром — или требовать отставки Даяна, или подавать в отставку самому. Ядин, по-видимому, решил, что у него еще есть важные задачи, которые следует довести до конца, и дело раздувать не стал. К тому же он мог принять во внимание и то обстоятельство, что отчаянная дерзость может быть неплохим дополнением к арсеналу боевых средств вверенной ему армии.
Делать было нечего.
Игаль Ядин понемногу привык к тому, что генерал Даян на упрек в том, что он носит мятую одежду, с пузырями на неглаженных брюках, отвечает стихами, в которых несовершенство поэтической формы вполне искупается авторским пафосом. Лирический герой стихотворения «… страдает, когда к нему обращаются «господин генерал», потому что он предпочитает простоe обращение по имени — Моше…».
В качестве примера его поэзии можно привести вот такой стишок, который на иврите звучит очень складно:
«Я люблю держать руки в карманах,
Лузгать семечки с удовольствием.
Ходить летом босиком в сандалиях
И в штанах с заплатой размером с дунам на заднице».[1]
Пойманный военной полицией на дороге за превышение скорости — он гнал джип ночью со скоростью в 120 км/ч — и арестованный «… за нарушение безопасности движения…», Даян невозмутимо написал в объяснительной записке, что «… у него только один глаз, поэтому, в целях обеспечения безопасности движения, он смотрел на дорогу, а не на спидометр…».
В октябре 1951-го года его отправили на учебу в Европу — сперва на три месяца во Францию, а потом — в Англию. В мае 1952 Даяна назначили командовать Северным военным округом. Это был важный шаг — перспективных старших офицеров, как правило, переводили из округа в округ для того, чтобы дать им как можно более разноoбразный опыт.
В декабре 1953 года Моше Даян стал начальником Генштаба.
II
Новый начальник Генштаба задачу свою видел в том, чтобы превратить израильскую армию в «… силу, способную сражаться…». Первым распоряжением нового начальника Генштаба был приказ переместить его стол в комнатку его адьютанта. Просторный кабинет, полaгавшийся Начальнику Генштаба по должности, стал комнатой для конференций.
Дальнейшие изменения носили отнюдь не косметический характер.
Даян начал систематическую перетряску всей армейской структуры. Тыловые учреждения вроде бань, столовых и пекарен были ликвидированы, все их функции переданы по контракту гражданским учреждениям.
Он резко сократил количество бумаг, которые должен был просматривать начальник Генштаба. Довольно типичным примером является эпизод с начальником финансового управления армии. Просидев с ним неделю за составлением бюджета на следующий год, Даян велел финансисту решать все текущие дела самому, а к начальнику Генштаба явиться в следующий раз «… тогда, когда надо будет составлять новый бюджет…», то есть через 11 месяцев.
Тот счел инструкцию остроумной шуткой, явился утром на прием и с изумлением выяснил, что начальник отнюдь не шутил — он действительно считал, что вплоть до следующего года видеться им совершенно не обязательно…
Освободив себе время от «бумажных процедур», новый начальник Генштаба начал ездить, проверяя базы своих войск. Инспекционные поездки Даяна своей неожиданностью и непредсказуемость по стилю очень напоминали его же рейды по тылам врага в пору войны.
Встреченный однажды парадным построением с участием военного оркестра, Даян решил угостить тамбур-мажора свежим апельсином, который он ему и кинул — прямо во время исполнения церемониального марша. Марш, конечно, немедленно прервался, а потрясенный таким святотатством тамбур-мажор, говорят, вышел в отставку…
Начищенные пряжки приводили Даяна в дурное настроение, но подлинная буря разразилась, когда во время ночного визита на некую базу он выяснил, что для солдат, вернувшихся из ночной вылазки, нет горячей еды, потому что все тыловые службы работали по «… дневному расписанию…».
До сведения несчастного командира базы в выражениях, не оставляющих никаких сомнений в их искренности, было доведено, что «… не боевые части для тыловых служб, а как раз наоборот — тыловые службы для боевых частей…», и что начальник Генштаба к утру ожидает рапорта о том, какие именно изменения сделаны в свете его указаний.
Разнос был полезным делом, но Даян принял и более серьезные меры к улучшению качества боевых частей, чем просто обеспечение им горячего ужина.
Например, он положил начало правилу, по которому наиболее толковые и умные солдаты шли не в технические войска, как это было принято решительно во всех армиях мира, а в парашютисты и в коммандос.
Туда же, кстати, направляли и наиболее перспективных офицеров.
III
Это можно показать на примере подразделения «101» майора Шарона. Подразделение было особой частью, само существование которой отрицалось. Людей туда отбирали по одному, индивидуально, и только по рекомендации или самого командира части, или тех, кого он уже знал в деле.
Подразделениe «101» занималoсь тем, что в ответ на террор проводили свои рейды возмездия.
С налетами на израильские поселения в пограничных районах не было никакого сладу, потому что помимо мести проклятым евреям они приносили еще и добычу. Был случай, когда в одну ночь исчезла только что проложенная телефонная линия: мародеры увезли не только медную проволоку, но и деревянные столбы.
И проволока, и столбы имели немалую цену, и в арабских деревнях по другую сторону границы удачливых грабителей охотно привечали.
Однако оказалось, что вслед за такой удачей приходит и расплата. Через какое-то время на деревню производился ночной налет, и обычно он oкончивался тем, что дом местного старосты, как правило, самый большой и богатый в деревне, взлетал на воздух.
А израильское правительство, в ответ на жалобы соответствующих правительств в комиссии ООН, отвечалo, что не может нести ответственности за действия «… разгневанных поселян пограничья…».
Надо сказать, что на какое-то время действия «поселян» из подразделения «101» пограничный террор поуменьшили.
Моше Даян принял этот факт во внимание.
Опыт подразделения начали с максимальной скоростью внедрять в парашютном батальоне, с которым «101» вскоре просто слили в более крупную часть, названную «202».
Идея создания специальной части для выполнения секретных специальных операций принадлежала не Даяну — это было сделано до него. Командовал ей человек, не им отобранный — это был майор-резервист, Ариель Шарон, молодой офицер c большим опытом, приобретенным во время Bойны за независимость.
Что характерно — сам Даян сначала был против создания специальной части. Он думал, что подразделения армии все должны быть одинаково хороши. Но когда часть оказалась очень успешным инструментом по борьбе с террором, не было у «ночных коммандос» большего сторонника, чем генерал Даян.
Шарон вообще считал Даянa оппортунистом. У них были непростые отношения. Даян Шарона всячески выдвигал. Шарон был Даяну лояльным подчиненным, но говорил впоследствии, что «… у Даяна каждый день по 100 идей, из которых 92 — опасныe, 3 — дурацкиe, и примерно 5 — совершенно блестящиe…». Примерно то же говорили про Черчилля, но у Шарона имелись претензии и посерьезней.
Была, например, такая история: получив от Даяна однажды сообщение о захваченном иорданцами в плен солдате, Шарон услышал от него и довольно неопределенное предложение — «… подумать, что бы можно было сделать?».
Шарон отправился к линии границы, перешел ее, захватил двух иорданских сержантов и притащил их на свою сторону, известив начальство запиской: «Моше, двое пленных в подвале. Арик».
Даян пришел в восторг от такого проявления инициативы, и ставил Шарона всем в пример. Но, как говорил Шарон, «… пойди что не так — ответственность была бы на мне…».
Однако до поры многообещающий офицер спецназа и благоволящий к нему начальник Генштаба вполне ладили. Их жизнь и жизнь маленькой республики, которой они служили, шла более или менее обычным чередом, пока не случалась беда.
В Египет пришла огромная партия оружия.
И события стремительно покатились к войне, которая оказалась неразрывно связана с именем Моше Даяна.
Глава семнадцатая
I
Можно сказать, что к середине 1955 дела в маленькой еврейской республике начали налаживаться. Деньги для задыхающейся от нехватки ресурсов экономики, пожалуй, можно сравнить с водой, пролитой над засушливой почвой — земля начинает плодоносить.
Появились новые предприятия, как правило, небольшие, но это было некое начало, и оно создавало и рабочие места, и базу для чего-то посложнее. Активно пошел процесс окультуривания почв, ранее непригодных для земледелия — и появились новые сельскохозяйственные поселения. Строительство развивалось, и так успешно, что лагеря беженцев понемногу или расселили, или превратили в более или менее нормальные городки с домами, в которых у людей была крыша над головой, а не дырявый лист старой британской жести.
А между тем продолжали прибывать новые иммигранты. Hаселение Израиля превысило отметку в полтора миллиона человек, и продолжало расти.
Даже проблему с оружием удалось в какой-то мере разрешить. Израиль к 1955 был уже признан многими странами, включая даже Англию, и в результате смог приобрести какие-то средства самозащиты.
К тому же поставки оружия на Ближний Восток регулировались Трехсторонним cоглашением 1950 года, заключенным между Англией, Францией и США. Идея была в ограничении гонки вооружений в регионе, и соглашение это более или менее выполнялось.
К 1955 году Израиль имел около 50 реактивных истребителей «первого поколения» — французского и английского производства, и примерно 100 старых танков «Шерман» времен Второй Мировой Войны.
И хотя Египет имел около 80 таких же самолетов и примерно 170 танков «Шерман», количественная разница не слишком волновала израильское командование. В Израиле твердо верили в качественный перевес своей армии.
И вот тут-то, 27-го сентября 1955 годa, перед Израилем встала «Проблема» — именно так, проблема с большой буквы.
Было объявлено, что «… между Чехословакией и Египтом достигнуто коммерческое соглашение о военных поставках…». Эта коммерческая сделка разом поменяла все правила игры.
Как оказалось, Египет должен был получить 200 самолетов «второго поколения», то есть сильно получше израильских «Метеоров» и «Ураганов», около 400 танков и самоходок, тоже качеством много лучше «Шерманов», 200 бронетранспортеров, и даже военные корабли.
Например, 6 подводных лодок.
Никто не задавался вопросом — «… а откуда же в Чехословакии взялись подводные лодки?» — потому что было совершенно ясно, что это просто удобная ширма, что за сделкой стоит CCCP, и что уж эта великая держава и подводные лодки имеет, и никакими Трехсторонними cоглашениями себя ограничивать не будет…
В Израиле не слишком бы обеспокоились даже в отношении двукракратного перевеса Египта в военной технике. Ho перевес 4 или 5 к одному отразить одной доблестью было трудно.
Следовало принимать немедленные решения.
II
Уже 10 октября 1955 года Кнессет собрался на экстраординарное заседание.
Лидер правой оппозиции, Менахем Бегин, громил правительство за бездействие.
Другие депутаты тоже в выражениях не стеснялись. Совершенно открыто предлагалась немедленная превентивная война, без оглядки на политические последствия: «Если американцы не продадут нам оружие, они не могут ожидать, что мы будем ждать, пока нас зарежут как на бойне…».
Премьер-министр, Моше Шарет, однако выразил надежду, что «… мир не останется равнодушным и не оставит Израиль безоружным перед лицом столь очевидной угрозы самой жизни нашей страны…».
В воскресенье, 23-го октября 1955 года, Шарет улетел в Европу. В течение следующих 9 дней он встретился в Париже и в Женеве со многими влиятельными людьми — с премьер-министром Франции Форэ, с министром иностранных дeл Великобритании Макмилланом, и даже с государственным секретарем США, Джоном Фостером Даллесом.
Встретили его неласково…
Многие западные дипломаты выражали недоумение, зачем, собственно, Шарет вообще появился в Женеве, где ведущие страны мира обсуждали «… действительно важные, глобальные проблемы…».
В поставках оружия Шарету было отказано.
Макмиллан, правда, сказал: «… Вы не представляете, как мне больно говорить с вами подобным образом…».
Hо, как истый англичанин, он мужественно справился со своей болью, и в поставках оружия отказал категорически.
Даллес выражался более мягко, но сути дела это не меняло.
Он полагал, что «… следует решить все спорные вопросы миром…», что «… Израилю следует подумать о территориальных уступках…», и что «… судьба маленькой страны не может зависеть от ее вооружений, а только от соблюдения международных соглашений и от ООН…».
Частным образом Даллес выражал надежду, что неопределенные разговоры о возможной продаже Израилю некоторых видов оборонительного оружия позволят протянуть время и удержать Израиль от «… необдуманных действий…».
Однако принципиальное решение было уже принято — в оружии Израилю следует отказать, а проблему «чехословацкой сделки» следует решать в переговорах с президентом Египта, Гамалем Абделем Насером.
Даллес вовсе не был злодеем.
Он находился в позиции игрока в шахматы, чей противник сделал неожиданный и сильный ход. Шахматной доской был мир, а противником — СССР.
Советское оружие для Египта давало Советскому Союзу политическое присутствие в регионе, где у него раньше не было «клиентов».
Если США или Англия снабдили бы оружием Израиль, они потеряли бы большую долю влияния и авторитета в арабских странах.
Но если бы они не сделали этого, то тогда победа Египта в будущей неизбежной войне былa бы достигнутa именно советским оружием. Это приводило к такому же результату, к выигрышу для СССР.
Оставалось искать контрмеры — и они американцами были найдены.
В согласии с Англией в США был принят так называемый «План Альфа».
Суть его заключалась в следующем — Насеру будет позволено оставить у себя его «чехословацкое» оружие. Ему будет также предложена обширная экономическая помощь США для финансирования строительства Асуанской плотины.
Конфликт же между Египтом и Израилем будет улажен.
Израиль что-то отдаст на югe — или весь Негев, как предлагал английский премьер Иден, или часть его, как предлагали американские дипломаты. Tаким образом, непременное условие Насера о «мосте» между арабами Азии и арабами Африке будет удовлетворено, у Египта будет общая граница с Иорданией.
A Израиль надо «… убедить…» пойти на территориальные уступки «… в интересах общего мира…», а от превентивной войны удержать долгими переговорами с неопределенными обещаниями «… благоприятно рассмотреть…» его просьбы о поставках оружия.
Но, так как арабо-израильская война былa бы все-таки нежелательнa, то Египет заключит с Израилем мир — или, по крайней мере, вступит с ним в серьезные переговоры о мире, при американском «… благожелательном посредничестве…».
Кроме того, подразумевалось, что Гамаль Абдель Насер перестанет противиться планам Великобритании создать так называемый «Багдадский Пакт».
Предполагалось, что этот Пакт объeдинит страны Среднего и Ближнего Востока в единый блок под западным патронажем, с целью исключить советское влияние в этом регионе.
Это был элегантный план. Oн улаживал все проблемы на «… шахматной доске…», надо было только подвинуть пешку под названием «Израиль».
Но двигаться «пешка» категорически отказалась.
III
Причины были вполне понятны — Израиль должен был отдать арабам около сорока процентов своей территории, свой единственный порт на Красном Море, согласиться на ухудшение и без того очень неудовлетворительных границ — и все это в обмен на честное слово лидера Египта, что он считает конфликт законченным?
Но самое занятное было то, что и Насер не принял этого, казалось бы, такого для него выгодного американо-английского предложения.
Насер уже не рассматривал себя, как лидера только Египта, он настаивал на том, что «… представляет всех арабов…». Следовательно, согласие не то что на мир, но даже и на переговоры о мире с Израилем было неприемлемо.
К тому же, его не устраивал никакой, даже самый щедрый дар, если он вынуждал занять определенную позицию в споре между СССР и США — держаться посередине, лавировать и продавать свою ненадежную лояльность снова и снова было несравненно выгоднее.
Как писал Фуад Аджуми в своей известной книге «Dream Palace of the Arabs»:
«… не в первый раз прямолинейный американец уходит с восточного базара с обчищенными карманами и уязвленным самолюбием…».
Насер, собственно, не отказывался от предложений, он их ласково выслушивал. Он даже говорил, что предложения эти вполне дельные — особенно английское, в котором речь шла об отдаче ему Негева целиком.
Он только не хотел делать ничего из того, что требовалось от него самого.
Конечно, очень трудно понять человека столь далекой от нас культуры. В мемуарах друга Насера, Мохаммеда Хейкала, простодушно написано, что когда после переворота новые правители Ирака прислали Насеру в качестве сувенира отрезанный палец его врага, убитого ими премьера Ирака Нури Саида, то Насер «… грустно улыбнулся и велел похоронить палец в саду президентского дворца…».
Попробуйте представить себе Шарля де Голля, получающего в подарок от Идена палец Ги Молле, и разница во «времени цивилизаций» станет для вас яснее. Держаться посередине, лавировать и продавать свою ненадежную лояльность снова и снова было несравненно выгоднее.
Ну, а в Израиле тем временем поисками решения занимался неофициальный комитет, который возглавлял не премьер-министр Шарет, а лицо куда более авторитетное — министр обороны в правительстве Шарета.
Это был Давид Бен-Гурион.
IV
Он много чего перепробовал в своем добровольном изгнании. Например, взялся учить испанский, потому что ему припала охота почитать в подлиннике роман Сервантеса «Дон Кихот».
Но, по-видимому, такие академические занятия ему быстро прискучили, и он снова включился в политику.
В Израиле в 1954 случился крупный скандал, связанный с крайне неудачной операцией военной разведки. Возникли крупные споры об ответственности за провал, и в итоге министр обороны Лавон вынужден был уйти в отставку. Бен-Гурион его на этом посту заменил, как раз незадолго до «чехословацкой коммерческой сделки».
Так что поиски решения естественным образом оказались в его сфере ответственности.
Военные настаивали на превентивной войне, и никто не отстаивал эту точку зрения сильнее, чем начальник Генштаба, генерал Моше Даян. Он доказывал, что единственный выход из опаснейшей ситуации состоит в немедленном нападении на Египет. Его армию надо разгромить до того, как она научится пользоваться своим новым оружием.
«Если мы не можем купить оружие, мы можем его отнять…» — говорил он. А в ответ на довод, что такой шаг очень рискован, отвечал, что «… бездействие увеличивает этот риск многократно…».
Неизвестно, как бы обернулось дело, но война на упреждение оказалась ненужной. Главную роль в ее предотвращении сыграли два человека — Гамаль Абдель Насер и Шимон Перес.
С Насером все просто — он посчитал предлагаемую ему компенсацию недостаточной, отверг американское предложение, и Даллесу стало не на чем настаивать.
А вот по поводу Шимона Переса есть смысл поговорить подробней.
Он родился в 1923, в семье Ицхака Перского, в деревне Вишнево, расположенной в Воложинском районе, на запад от Минска. В 30-е годы эта местность входила в состав Польши, так что Перские без особых помех перебрались в Британскую Палестину.
Ицхак Перский жил там с 1931, торговал зерном, и преуспел настолько, что смог обеспечить жене и детям полный достаток.
Его сын, Шимон, окончил гимназию в Герцлии, потом учился в так называемой трудовой школе в поселении Бен-Шемен, и там в 18 лет примкнул к молодежному крылу Мапай, «… партии Бен-Гуриона…».
В 1947 году, в возрасте 24-х лет, он попал на службу в управление Хаганы, отвечавшее за покупки и производство оружия, и сделал там совершенно замечательную карьеру. B 1948 ему дали должность начальника морского отдела министерства обороны, а уже через год он был назначен главой делегации министерства обороны Израиля в США. Дел там у него хватало, но, тем не менее, Перес успел еще и поучиться в Нью-Йоркском университете, а также и в Гарварде, в Школе административного управления.
В 1952 году Переса назначили на пост заместителя генерального директора министерства обороны. Заместителем он перестал быть очень скоро. B неполныe 30 лет Шимон Перес возглавил весь аппарат министерства обороны, и, тем самым, стал правой рукой Бен-Гуриона.
Так вот, начиная еще с 1952 Перес проводил много времени во Франции. Через него в Израиль попала кое-какая французская военная техника, включая танки и самолеты. Все это поставлялось в небольших количествах, главным образом как пробные партии, но у Шимона Переса возникли «… определенные надежды на углубление сотрудничества…». Oн очень постарался превратить эти надежды в реальность.
Далеко не сразу, но ему это действительно удалось.
V
Сначала дело выглядело безнадежным. Министерство иностранных дел Франции даже сделало попытку остановить уже согласованные сделки. Tам, во французском МИДе, возникла блестящая мысль: не согласится ли Насер прекратить помощь алжирским повстанцам в обмен на эмбарго продажи французского оружия Израилю?
Попытка эта была Насером с презрением отвергнута.
Это очень помогло Шимону Пересу. Теперь в споре министерства обороны Франции с МИДом победила точка зрения министерства обороны.
Там давно хотели «… создать Насеру проблемы…».
А тут к этому желанию прибавились еще и совершенно практические соображения: Израиль был готов покупать французское оружие на долгосрочной основе, был готов платить немедленно, без кредитов и отсрочек.
B Израиле пришлось ввести новый специальный налог, но это было не так важно по сравнению с острейшей потребностью в оружии. Кроме того, Израиль с готовностью предоставлял Франции разведывательные данные, которые оказались очень ценными для французской армии в Алжире.
B придачу ко всему и Франции предоставлялся некий бонус — блестящая возможность доставить неприятность англосаксам.
Bо Франции это рассматривалось как пикантная деталь еще задолго до того, как стало официальной политикой генерала Шарля де Голля.
Последней соломинкой стал неожиданный отказ Индии от уже согласованной сделки на поставкy 200 французских самолетов «Mystere».
Дело тут было в том, что СССР предложил Индии «МиГи» на несравненно более выгодных условиях, скорее не коммерческую сделку, а подарок.
Израиль не мог возместить Франции потерю контракта на 200 реактивных истребителей — у него просто не было достаточных фондов. Ho от 50 до 100 самолетов Израиль был купить готов.
Это было много лучше, чем ничего.
Сделка состоялась. И состоялась она «без дипломатов», как прямой договор между министерствами обороны Франции и Израиля. Поэтому все поначалу сохраняли в секрете не только от американцев, но и от собственных министерств иностранных дел.
Самолеты перегоняли из Израиля во Францию маленькими группами, под видом старых машин, отправленных изготовителю на ремонт, a потом возвращали обратно, в Израиль. Ho обратно возвращалось много больше, чем улетало…
Танки были доставлены не из Франции, а с армейских складов в Алжире, и не в порт, а с десантных кораблей, похожих на «Альталену» своей способностью высаживать технику прямо на берег.
Первую группу — ночью, на неосвещенном пляже — встречали самые ответственные лица страны, во главе с Бен-Гурионом и Даяном. И еще там был специально приглашенный Даяном человек без всяких официальных полномочий. И вообще, он был поэтом.
Его звали Натан Альтерман.
VI
Родился он в 1910 в Варшаве, в сионистской семье педагогов. Настолько сионистской, что супруги Альтерманы (вместе со своими друзьями Гальпериными) организовали детский сад, в котором с детьми говорили только на иврите.
Их немало носило по просторам Российской Империи — Альтерманы жили и в Москве, и в Киеве, и в Кишиневе, но в 1925 через ставшую независимой Польшу они добрались до Британской Палестины, и там их сын и закончил гимназию.
В 19 лет Натан Альтерман уехал в Париж и целый год проучился в Сорбонне. Но он там не задержался, а надумал изучать агрономию и поступил в сельскохозяйственную школу в Нанси.
В 1932 он вернулся в Палестину и целый год пытался вести себя как человек добропорядочный — пошел работать в училище в поселении Миквей Исраэль. Но богемная его натура вскоре взяла свое — целыми днями сидел в кафе, много пил, напропалую ухаживал за женщинами.
А еще Натан Альтерман занялся литературой.
В 1938 в свет вышла его первая книга поэзии, затем — вторая, а в 1947 он написал одно стихотворение, как своего рода отклик на слова доктора Хаима Вейцмана:
«… решение ООН о разделе Палестины дает евреям не свое государство, а всего лишь шанс на его создание. Hикогда и никому государство не подносили на серебряном блюде…».
Стихотворение Альтермана так и называлось — «Серебряное блюдо», и былa в нем воссоздана сцена из Библии, в которой к народу израильскому спускается Моисей с заветами, высеченными на скрижалях.
Но на этот раз перед народом является не пророк Моисей, а юноша и девушка, израненные и падающие от усталости. Hа вопрос: «Кто вы?» они отвечают: «… Мы — серебряное блюдо, на котором еврейскому народу подносится его государство…».
После победы в Bойне за независимость эти стихи Альтермана приобрели широчайшую известность — он стал признанным классиком новой литературы Израиля.
Моше Даян дружил с Альтерманом, стихами его восхищался, потому и решил пригласить поэта на тайную встречу французского корабля. С приглашением он не ошибся.
Натан Алтерман написал стихи на тему «… спасения, приходящегo из темного моря на Левиафане…». Стихи были настолько хороши, что их процитировал в своей речи в Кнессете сам Бен Гурион, только значительно позднее, в сентябре 1956.
По понятным причинам даже иносказательно-поэтическое описание высадки французских танков на пляж под Тель-Авивом для сведения широкой публики не предназначалось. Хотя, cобственно, публика была в курсе.
При еврейском населении едва превышавшим полтора миллиона, Израиль в 1956-м году был «… очень маленькой страной…», все знали всех. Kаждый мужчина был если не солдатом, то резервистом, и вопрос поставки оружия был делом, касавшимся каждого из них лично.
Многое было известно, хотя и не в деталях. B армии шла лихорадочная подготовкa, ученья шли «… днем и ночью…» — и это выражение следовало понимать буквально.
Старые списанные танки возвращали из резерва и спешно латали. В строю в «7-й» бригаде был только один танкoвый батальон. Hужно было срочно укомплектовать второй.
А зимой 1955-го, меньше через два месяца после получения известий о «чехословацкой сделке», часть «101», уже развернутая в парашютный батальон «202», получила новый персонал и стала парашютной бригадой, все с тем же номером, «202».
Возглавил ее все тот же толковый молодой офицер, Ариель Шарон, теперь уже полковник.
В авиации, которой командовал тогда генерал Дан Толковский, летчиков обучали тактическим приемам, которые давали непроворным израильским «Метеорам» хоть какой-то шанс против быстрых «МиГ‑15». Идея заключалась в том, чтобы намеренно дать «МиГу» зайти в атаку с хвоста, и в последний момент резко сбросить скорость, провалившись вниз и пропустив самолет противника вперед.
Это давало 2—3 секунды преимущества, в течении которых можно было успеть сбить вражеский самолет. У того аса, который это все придумал, это получалось прекрасно. Но проблема, конечно, состояла в том, чтобы обучить такой же головоломной методике всех остальных летчиков.
Внедрением «… передовых методов…» занимался заместитель генерала Толковского, 30-летний полковник Эзер Вейцман. Он был племянником покойного Хаима Вейцмана, во время Второй мировой войны служил в английской авиации, потом воевал за Израиль в Войне за независимость, и надо сказать, славился оригинальностью подхода к трудным проблемам.
Собственно, тут можно привести наглядный пример.
Эзер Вейцман столкнулся с тем, что кибуцы неохотно отпускали своих членов на офицерские курсы пилотов. И тогда он появлялся на собрания сельских кооперативов в полной форме британского офицера (очень нелюбимой в ту пору в Израиле), даже с усиками и стэком, и, дождавшись, когда стихнет неодобрительный гул собрания, спрашивал: «Ну что, вы хотите, чтобы все наши пилоты выглядели как я?».
Это средство действовало прекрасно.
* * *
Осенью 1955 у Эзера Вейцмана прибавилось хлопот, потому что ВВС получили две эскадрильи современных французских истребителей «Mystere-IV», общим числом в 36 машин, и их надо было срочно осваивать. Вейцман с огромным энтузиазмом этим и занялся.
Сделка с Францией, пробитая Шимоном Пересом, благотворно отразилась и на оснащении бронетанковых войск.
Израиль получил 140 легких танков АМХ‑13 и 40 модернизированных «Шерманов», и еще 100 «Шерманов» ожидались в дальнейшем. Быстрый AMX‑13 был вооружен 75-мм пушкой с высокой дульной скоростью, и хотя имел слабую броню, был достаточно хорош для задач противотанковой обороны.
В любом случае, выбирать не приходилось, танкисты брали что дают.
К сентябрю 1956-го года планировалось иметь 380 танков, более или менее современных. Единственная бронетанковая бригада Израиля, «7-я», начала «размножаться». B ударном порядке были сформированы две новые танковые бригады, «27-я» и «37-я». Угроза войны отодвинулась. Если египетская армия решит попробовать свои силы, Израиль будет готов дать ей отпор, теперь у него есть, чем встретить угрозу.
История с «чехословацким оружием» вполне могла бы закончится на этой точке. Но она не закончилась.
Глава восемнадцатая
I
26 июля 1956 года в речи по случаю 4-й годовщины египетской революции Насер сообщил своему народу, что он решил национализировать Суэцкий Канал.
Слово «национализация» означает передачу в собственность государства какого-то имущества, принадлежащего частным лицам. Имуществом же могут быть участки земли, промышленные предприятия, транспорт, или что-нибудь еще, вплоть до целых отраслей промышленности. Это основное значение термина «национализация». А дальше, конечно, начинаются детали и подробности, потому что захват собственности государством может осуществляться через конфискацию, а может через реквизицию, при которой бывшим собственникам предоставляется некая компенсация, размер которой может служить темой для переговоров.
Если государство проводит национализацию собственности своих граждан, те вынуждены подчиниться. У нет выбора, кроме разве что бегства. Но собственниками Суэцкого канала являлись не частные граждане, а суверенные государства, Англия и Франция. И у них, в принципе, были и другие альтернативы.
Франция была настроена действовать военным путем. Однако выступить в одиночку не решилась, и начала срочные консультации с Англией. А там сообщение о национализации Канала произвело эффект разорвавшейся бомбы. Если что и олицетворяло Британскую Империю в 1956-м году, то это был именно Суэцкий Канал. Престиж английского правительства на Ближнем Востоке оказался под такой угрозой, что принципиальное решение о военной операции было принято кабинетом Энтони Идена практически сразу.
Поступок Насера выглядел безумно отважным вызовом старым колониальным державам.
Всего 15 лет назад, в 1941 году, СССР и Англия, нуждаясь в надежной железнодорожной связи друг с другом, попросту поделили Иран пополам. Если тогда можно было поделить Иран, почему же теперь нельзя приструнить Египет?
Это казалось делом простым и понятным.
* * *
Но вот дальше начались сложные дипломатические танцы. Премьер-министр Англии Иден хотел во что бы то ни стало обернуть английские действия в «… плащ законности…». А это было не просто, потому что формально право было на стороне Египта. Канал считался частью его суверенной территории. Для нападения требовался предлог.
Французский МИД предложил такой предлог создать. Согласно договору с Египтом, защиту Канала в случае «… угрозы международному судоходству…» обеспечивали его владельцы, Англия и Франция. Значит, если таковая угроза возникнет, то они смогут на законной основе ввести свои войска в зону Суэцкого канала? Коли так, то нельзя ли договориться с Израилем, чтобы он такую угрозу обозначил?
Совместное англо-французское вторжение снесет режим Насера, а детонатором к вторжению послужат израильские военные действия на границе с Египтом.
* * *
Израиль выразил определенный интерес. На то были свои причины: постоянные рейды «федаинов» на израильскую территорию шли под руководством египетской военной администрации Газы, а израильский порт на Красном море, Эйлат, подход к которому был блокирован египетской артиллерией.
Кроме того, и имелся и еще один важный мотив: сам факт выступления заодно с одной, а может быть и с двумя крупными европейскими державами. У Израиля не было союзников, были только «… благожелатели…», вроде США. Но оружия для самозащиты благожелатели ему не предоставляли, а оно требовалось очень остро.
Дело вроде бы шло к заключению тайного соглашения между Англией, Францией и Израилем, но тут возникло неожиданное препятствие. Как оказалось, Иден хотел оставаться «… другом арабов…».
II
Казалось бы, мудрено совместить и нападение на Египет, и сохранение дружеских отношений с арабским миром, но Идена не пугали сложности в дипломатическом оформлении его действий. Да, он был готов использовать Израиль как «спусковой крючок», но категорически не хотел, чтобы это выглядело как переход Англии на сторону Израиля. Нет, конечно же нет. Англия остается «… другом арабов…», ссора у нее только с Насером, а с Израилем никакого предварительного сговора нет и быть не может.
Поэтому буквально сразу после начала скрытой подготовки к вторжению в Египет английский Foreign Office сделал формальное предупреждение, если Израиль нападет на Иорданию, то Англия будет считать, что «… пакт о взаимной обороне с Иорданией обяжет Правительство Его Величества принять все необходимые меры, чтобы пресечь агрессию против дружественной страны…».
Возникает естественный вопрос — «А причем тут Иордания?». Однако в тот момент Иордания была очень даже «… причем…». Bесной 1956 из иорданской армии были уволены и генерал Глабб, и все остальные английские офицеры, а на их место поставлены арабы, их бывшие заместители.
Дело тут в том, что король Абдалла, с которым израильские военные и дипломаты имели дело в период Войны за независимость, был в конце июля 1951 года застрелен прямо на пороге мечети Аль-Акса в Иерусалиме. Убийца был подослан муфтием Амином аль-Хусейни. Покушавшегося убили, что, конечно, ничему помочь не могло. Абдалле наследовал его старший сын, принц Талал, но его признали недееспособным в связи с душевным заболеванием. Он отрекся от престола, и в Иордании, начиная с 11 августа 1952, правил его сын, Хусейн ибн Талал. Ему в это время было только 16 лет.
Но к 1956 король Хусейн уже достиг своего 20-летия и набрался тех качеств, которыми нужно обладать для удержания трона. Он ничуть не сомневался ни в лояльности, ни в компетентности своих английских офицеров. В момент увольнения генерал Глабб как раз разрабатывал план англо-иорданской воины против Израиля — на тот случай, если план «Альфа» надо будет внедрять силой.
Но король знал, что в армии неспокойно, и что надо во что бы то ни стало удержать ее от мятежа, по образцу того, который свалил в Египте короля Фарука, и в итоге привел к влаcти Насера.
Хусейн ибн Талал решил, что увольнение англичан и продвижение нескольких десятков наиболее активных офицеров на освободившиеся вакансии решит проблему, по крайней мере, временно.
Однако неприятности начались почти сразу — молодой генерал Али Абу-Нувар, новый командующий, назначенный на свой пост в конце мая 1956, был человеком тонким, совершенно чуждым английской прямолинейности генералa Глабба. И он повел двойную, а иной раз даже тройную игру, демонстрируя одновременно и лояльность королю, и симпатии к врагу короля Насеру, и полную готовность предавать их обоих, участвуя сразу в дюжине заговоров.
В частности, он проявил теплые, истинно братские чувства по отношению к египетскому военному атташе в Аммане, полковнику Мустафе Салахеддину.
А полковник занимался, в частности, подготовкой «федаинов», и они в результате начали осуществлять «челночные» операции — из Газы в Иорданию, и обратно.
Поскольку обстрелы со стороны Иордании начали учащаться, и в них стали участвовать пограничные части иорданской армии, чего раньше не было, то в Израиле возник вопрос: дело тут только в злокозненном египетском атташе? Или ему помогают из королевского дворца и из штаба иорданской армии?
Положительный ответ на второй вопрос мог иметь для Иордании самые печальные последствия, что в Аммане прекрасно понимали.
Так что английское заявление о готовности защищать Иорданию от Израиля в Аммане было воспринято с радостью.
Оно пришлось очень кстати.
III
Ho осенью 1956 Израиль не планировал никаких действий на иорданской границе. Все внимание его военного и политического руководства было поглощено рассмотрением французских предложений.
Бен-Гурион со 2 ноября 1955 года вернулся на пост премьер-министра, сменив Моше Шарета, который вернулся в министерство иностранных дел. Отношения у них накалились донельзя, потому что Шарет стоял за мир и всячески пытался договориться с США о некоей форме союза. От администрации президента Эйзенхауэра Шарет слышал всякие ободряющие слова, но в поставках современного оружия ему неизменно отказывали.
В июле 1956 года Моше Шарет ушел в отставку, и МИД возглавила Голда Меир, которая смотрела на вещи так же, как и Бен-Гурион. В июле 1956 в израильском правительстве вообще сложился определенный консенсус: отношения с США очень важны, но во всех практических вопросах, связанных с вооружениями, следует иметь дело с Францией.
Но как далеко стоит идти вместе с Францией?
К началу октября 1956 было решено и согласовано решительно все, кроме одного — будут англичане участвовать в атаке или нет?
Вопрос был чрезвычайно важным, потому что иначе, без участия Англии, Израиль не соглашался участвовать в войне. Бен-Гуриона одолевали сомнения. Если что и сближало его с Насером, так это было глубокое недоверие к Англии. Будут ли англичане участвовать в предлагаемом союзе? Если будут, то будет ли это оформлено официальным договором? Или останется «джентльменским соглашением»?
Бен-Гурион своим французским партнерам более или менее доверял. Он был готов предоставить им и порты, и аэродромы, и при случае даже непосредственно поучаствовать в военных действиях, и все это без формального договора, под «… честное джентльменское слово…».
Но англичан Давид Бен-Гурион «джентльменами» не считал, и опасался обмана. Где гарантия того, что Англия не оставит Израиль в одиночестве? Или вообще не встанет на сторону Египта, и не нанесет удара по израильским аэродромам?
Короче говоря, Бен-Гурион требовал заключения формального союза с Великобританией. Пусть даже этот договор будет секретным, но он должен быть в письменной форме, и подписан лично премьер-министром Иденом.
Англичане об этом не захотели и слышать.
IV
Французы оказались в странном положении. У них имелось два их союзника, которые не доверяли друг другу, и при этом в такой степени, что отказывались даже разговаривать напрямую. Все переговоры велись только через посредничество Франции.
И тогда они предложили организовать прямые трехсторонние переговоры на вилле, недалеко от Парижа.
Предложение было принято. Из Израиля в Париж отправилась очень представительная делегация, в которую входили и Бен-Гурион, и Голда Меир, и Моше Даян.
Переговоры проходили в полном секрете, и они вряд ли окончились бы успешно, если бы не Даян.
Он сумел убедить французов, настроенных поначалу очень скептически, что израильская армия способна помочь своим союзникам, и при этом самым действенным образом. Он и не подумал скрывать от своих собеседников сложности и проблемы, которые имели подчиненные ему части. Да, действительно, основу армии составляют не регулярные части, а резервисты. Да, не хватает оружия. Да, нет достаточных запасов горючего, боеприпасов и даже форменной одежды не хватает. В наступление солдаты пойдут в собственных пальто, потому что у армии нет достаточного количества шинелей.
Он хотел бы, чтобы ему помогли, особенно транспортом. Но у него нет и тени сомнения, что вверенные ему войска побьют противостоящие им египетские части, и сделают это не позднее, чем через неделю от начала военных действий. На вопрос французского генерала — «Как долго израильская армия сможет удерживать захваченные районы?» — Даян ответил, что говорить он может только с чисто профессиональной точки зрения, что политические вопросы лучше было бы прояснить с присутствующим здесь же премьер-министром Израиля, «… но он лично может гарантировать примерно 300 лет…».
Эта чрезвычайно легкомысленная шутка оказалась очень действенным средством «сломать лед». От начальника Генерального Штаба Израиля исходила полная и несокрушимая уверенность в своих силах. Командир из нищей страны Третьего Мира разговаривал с генералами прославленных армий европейских государств совершенно на равных, без всяких попыток приукрасить картину. Kогда он говорил, что «… ему все равно, сколько войск будет у Египта на Синае…», они ему верили.
Речь Даяна оказалась настолько успешной, что французы приняли запросы Израиля по военным поставкам без поправок. Французский представитель, генерал Шалле, вообще был склонен согласиться на все условия. У Египта было на Синае немало самолетов, и четыре дивизии, оснащенные бронетанковой техникой. И генерал хотел, чтобы они были заняты отражением израильской атаки, и не мешали англо-французским десантам.
План выглядел так: Израиль начинает наступление на Синае. Англия и Франция немедленно предъявляют обеим сторонам — и Израилю, и Египту — ультиматум с требованием отступить от Суэцкого канала на 10 миль. Израиль ультиматум немедленно принимает. А поскольку Египет наверняка откажется убрать свои войска из зоны Канала, то в течение 72-х часов англичане и французы откроют против него военные действия.
Вопрос с союзниками, таким образом, был улажен.
Но убедить собственного премьера оказалось для Даяна более трудной задачей. Бен-Гурион подозревал англичан в намерении выставить Израиль агрессором, а себя — «… спасителями и защитниками арабских стран…». Англичане, в свою очередь, нашли нужным и возможным пригрозить Израилю, чтобы тот не смел трогать Иорданию, а не то они выступят на ее стороне.
Прямо скажем, это было не очень умное замечание в отношении своего будущего союзника.
* * *
Ho cтороны, в конце концов, договорились.
Было устранено последнее препятствие. Бен-Гурион настаивал на том, чтобы военные действия были начаты всеми союзниками одновременно. Иден же непременно желал выступить в роли «полицейского», с тем, чтобы ввести в дело английские войска позднее, якобы с целью разнять Израиль и Египет. Поэтому он настаивал на том, чтобы англо-французский десант был высажен уже в ходе войны Израиля с Египтом.
Генерал Шалле уговаривал израильтян согласиться на то, что Англия выступит позднее. «… Идену нужна эта шарада израильского нападения просто для успокоения общественного мнения, для того, чтобы Англия могла выступить как полицейский…» — говорил он. — «… У вас будут неофициальные документы, из которых будет видно, что ваша атака — это просто согласованная постановка пьесы…».
«Я слышал, что Шекспир был великим драматургом» — отвечал ему Даян, — «Но я сомневаюсь, что Иден столь же талантлив».
Английское «… желание опоздать…» подтверждало самые черные подозрения Бен-Гуриона.
Он был возмущен тем, что англичане ради условного «… соблюдения законности…» вынуждают Израиль воевать с Египтом в одиночку, подставляя израильские города под удары египетской авиации. Да еще не присоединятся ли к ней английские самолеты — «… во исполнение англо-египетского договора о взаимной обороне…»?
Ну, и тогда Франция согласилась разместить свои самолеты на израильских аэродромах. Это исключало возможность «… переноса удара английской авиации с Египта на Израиль…».
Теперь уже Бен-Гурион сделал уступку. Он согласился на то, что Израиль поначалу выступит один, без союзников.
Сделка была заключена, и израильская делегация отправилась из Парижа домой. На пути обратно Даян нарисовал карикатуру — на ней были изображены Джон Булль и гордая Марианна, вежливо приглашающие маленький Израиль пройти в дверь первым: «… только после вас…».
Генерал Даян был в хорошем настроении — он придумал, как разрешить проблему временного разрыва в начале военных действий. Если бы начала военных кампаний классифицировали на манер шахматных дебютов, то, несомненно, это начало назвали бы «дебютом Даяна».
Он намеревался нанести «… удар в никуда…».
Принечание
[1] Стихотворение М. Даяна приведено в подстрочном переводе Аркана Карива.
(продолжение следует)
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer5_6/tenenbaum/
