Хотя я и вырос у родителей религиозных, читавших всю жизнь Тору, но сам я эту великую книгу ни в детстве, ни в юности ни разу не открыл. В доме отмечали — пышно, торжественно — еврейские праздники Песах, Пурим, Суккот и прочее — но я воспринимал только их внешнюю оболочку: щедрые застолья облокотившись, уши Аммана и «мишлоах манот» и т. д. И взрослому мне было как-то не до Библии. В Израиле я на каждом шагу сталкиваюсь с ссылками на эту книгу, в которой даже завзятые атеисты видят великий исторический и литературный документ, встречаю ссылки, цитаты, толкования глав и «парашот»[1]. Очень скоро я обнаружил, что многие библейские персонажи, сюжеты и перипетии мне прекрасно знакомы.
Откуда?
В основном — из примечаний к классическим книгам, которые я читал в детстве и юности, глотал томами, собраниями сочинений. В СССР прекрасно знали, что читающая публика — из-за особенности советской школьной программы — в массе своей совершенно не знакома с библейскими персонажами, и к каждой такой библейской аллюзии в классических книгах давали в примечаниях достаточно подробное разъяснение.
О том, что живописцы эпохи Возрождения широко использовали библейские сюжеты и рисовали библейских героев, известно хорошо. Картины Рембрандта, Питера Пауля Рубенса, Тициана, Гюстава Доре, Хендрика Гольциуса… Изгнание из Рая, убийство Каином Авеля, построение Ноем ковчега, пересечение евреями вод Красного моря, жертвоприношение Ицхака, спаивающие отца дочери Лота. В музее Ралли в Кейсарии есть огромный зал, где собраны картины на сюжеты ТАНАХа. Благодаря таким картинам мы, атеисты, не читавшие и не чтившие Торы, сейчас настолько вооружены нужными знаниями, что прекрасно понимаем гуляющую по соцсетям шутку: «В любой ситуации женщина должна поднять голову и гордо удалиться», и иллюстрацией к шутке — Юдифь, которая подняла отрубленную ею голову Олоферна.
А вот об отражении этой великой книги в классической литературе известно меньше. И я решил пролить немного света. Сразу приведу очень яркий пример — из повести Артура Конан Дойля «Горбун»[2] Сюжет таков: в небольшом гарнизонном городке в Англии 50-летняя Нэнси Барклей ссорится в своем доме с мужем полковником Джеймсом Барклеем, за которого вышла замуж 30 лет назад — и наутро ее находят на полу без сознания, а ее мужа — мертвым с проломанным черепом. Слуги слышали, что Нэнси во время ссоры несколько раз выкрикнула имя «Давид». Очнувшаяся Нэнси не хочет ничего говорить. Полиция ищет человека по имени Давид как подозреваемого в убийстве — безрезультатно. К делу подключается Шерлок Холмс и выясняет, что 30 лет назад, в Индии, молодой сержант Джеймс Барклей намеренно послал на смерть суженного этой Нэнси, подчиненного ему солдата по имени Генри Вуд, и после того, как Генри не вернулся с задания, сам женился на ней. Но Генри не погиб, в плену его пытали, но он выжил, хотя и стал калекой. Он приехал в этот же городок в Англии, отыскал Нэнси и рассказал ей правду о подлом поступке его командира. Она предъявила претензии мужу, начался скандал, в это время в комнату вошел Генри Вуд. Пораженный Джеймс Барклей упал, разбил себе голову и умер. Криминала нет. Но кто такой — Давид, которого упоминала Нэнси в ссоре с супругом перед его смертью? И вот финал рассказа:
«— Странно, — сказал я по дороге на станцию. — Если мужа звали Джеймсом, а того несчастного — Генри, то при чем здесь Давид?
— Мой дорогой Уотсон, одно это имя должно было бы раскрыть мне глаза, будь я тем идеальным логиком, каким вы любите меня описывать. Это слово было брошено в упрек.
— В упрек?
— Да. Как вам известно, библейский Давид однажды забрел туда же, куда и сержант Джеймс Барклей. Помните то небольшое дельце с Урией и Вирсавией? Боюсь, я изрядно подзабыл Библию, но, если мне не изменяет память, вы его найдете в Первой или Второй книге Царств».
А в примечании к этим словам сыщика сказано:
«Согласно библейской легенде, израильско-иудейский царь Давид, чтобы взять себе в жены Вирсавию — жену военачальника Урии, послал его на верную смерть при осаде города Раввы».
Когда позже в одном из рассказов Николая Лескова я натолкнулся на упоминание этой же библейской истории, то уже знал, о чем речь. В книге «Счастье в двух этажах»[3] Лесков рассказывает о богатом подрядчике по имени Фортунат Карпыч Дубов, который отправляет своего приказчика Юхима Харько с поручениями подальше, а сам заявляется к его «молодой справной жене» Ефросинье Наумовне и
«говорил Дубов ей все то, что со времен царя Давида тайком от Уриев говорилось и говорится их прекрасным Вирсавиям, но эти речи здесь дополнялись тем, чего не знали первобытные нравы Библии: в бисерном кошельке Дубов дал ей стопку червонцев».
Мне уже не было необходимости читать примечание к этому месту, но оно там было:
«По библейской легенде царь Давид пожелал сделать своей женой Вирсавию и для этого отправил ее мужа Урию в войско с тайным приказом поставить его на самое опасное место, чтобы он был убит. После смерти Урии Вирсавия стала женой Давида (Вторая книга царств, гл. 11)».
***
О трагической судьбе дочери Йифтаха (Иеффай в православном написании) я впервые узнал из примечания к стиху из шекспировского «Гамлета». Гамлет обращается к лукавому царедворцу Полонию, отцу несчастной Офелии:
«О Иеффай, судия израильский, какое у тебя было сокровище!»
Полоний не понимает, почему принц называет его Иеффаем. Гамлет поясняет, цитируя популярную тогда песню на сюжет из ТАНАХа:
Как же, «Одна-единственная дочь,\Что он любил нежней всего»…\»Но выпал жребий, видит бог», — и дальше, сами знаете…[4]
Во времена Гамлета христиане знали эту печальную историю из Ветхого завета, а для советских читателей издатели в примечании объяснили, о чем речь: в Книге судей Йифтах (Иеффай) из Гилада, 8-й судья Израиля, великий воин, отправившись на решающую битву с амонитянами, дал обет Богу, что принесет в жертву первого, кто выйдет его встречать по возвращении с победой.
«И дал Иеффай обет Господу и сказал: если Ты предашь Аммонитян в руки мои, то по возвращении моём с миром от Аммонитян, что выйдет из ворот дома моего навстречу мне, будет Господу, и вознесу сие на всесожжение. (Суд. 11:30,31)
Иеффай одержал блистательную победу, возвращается домой, но, к несчастью, первой встречать его выходит — с бубном, песней и танцем — его единственная и любимая дочь, которую и сжигают во исполнение обета. Отсылая к библейской истории, Гамлет обвиняет Полония в том, что он сознательно принес в жертву свою дочь во имя своих интриг при дворе короля.
Эта история мало кого может оставить равнодушным; ее описали также Лион Фейхтвангер и Данте Алигьери; Джордж Байрон написал стихотворение «Дочь Иеффая».
Еще пример из Шекспира. В его пьесе «Венецианский купец» есть упоминание праотца Иакова. Ростовщик Шейлок, оправдывая легитимность доходов от сдачи денег в рост, приводит рассказ из ТАНАХа, где Иаков идет на хитрость, чтобы выгадать. Он говорит, что Иаков так же поступал, когда пас овец Лавана. Антонио спрашивает: «Он проценты брал?». Шейлок поясняет:
Нет, не проценты
В прямом значенье слова; но заметьте,
Что сделал он: условился с Лаваном,
Что всех ягняток пестрых он получит.
Когда же овцы, полные желанья,
Осеннею порой пошли к баранам
И дело зарожденья началось
Меж этой пышношерстною породой, —
Хитрец узором ветки обдирал
Он перед зачинающего маткой;
Зачавши так, приплод они несли
Сплошь пестрый; все Иакову досталось.
Вот путь к наживе, — он благословен…
Благословен барыш, коль не украден![5]
Израильтяне знают об этой методике воздействия на гены, изобретенной праотцом Иаковом из Торы (20:9).
Великий Пушкин рассказал мне о перипетиях получения Моисеем скрижалей на горе Синай. В стихотворении «Гнедичу» (1832) он уподобляет переведшего гомеровскую «Илиаду» Николая Гнедича пророку Моисею; по его словам, Гнедич уединился, чтобы создать перевод, как Моисей поднялся на гору Синай, чтобы получить у Всевышнего скрижали с десятью заповедями. Как Моисей увидел, что народ тем временем стал поклоняться златому тельцу, так и Гнедич увидел, что его будущие читатели проводят время в праздности. Но в отличие от древнего пророка, он не разгневался и не бросил свой труд на землю.
И что ж? Ты нас обрел в пустыне под шатром,
В безумстве суетного пира,
Поющих буйну песнь и скачущих кругом
От нас созда́нного кумира.
Смутились мы, твоих чуждаяся лучей.
В порыве гнева и печали
Ты проклял ли, пророк, бессмысленных детей,
Разбил ли ты свои скрижали?
О, ты не проклял нас…
Похвально. Здесь позволю себе небольшое отклонение от темы — Пушкин любил отклоняться от сюжетной линии, особенно в Евгении Онегине, так что и мне можно.
Как мы знаем, 1700 лет назад при переводе ТАНАХа на разговорную латынь (знаменитая Вульгата) совершили ошибку, всем ошибкам ошибку. Про спустившегося с горы Синай со скрижалями Моисея-Моше сказано в ТАНАХе, что у него
קרן עור פניו
(«Кара́н ор пана́в»). 1700 лет назад первое слово, глагол «кара́н», сочли за существительное «ке́рен», что в зависимости от контекста может означать «луч» или «рог». Поняли его как «рог», и с их легкой (легкомысленной) руки в христианском мире были убеждены, что Моисей с горы Синай спустился с рогами. Создавая для базилики Сан-Пьетро-ин-Винколи (Св. Пётр в веригах) в Риме статую Моисея, Микеланджело изваял его с небольшими рожками над высоким мудрым лбом.
А что же в ТАНАХе написано на самом деле? «Кара́н» — глагол от «ке́рен», «луч». Какой глагол можно создать из слова «луч»? «Лучиться». И следующее слово «ор» может ввести в заблуждение, если не написано, а произнесено. «Ор» может означать «свет» (и тогда пишется через «алеф»), или — «кожа» (пишется через «айин»). В ТАНАХе написано через «айин». «Пана́в» — «его лицо». Все вместе означает: «Кожа лица его лучилась».
И вот Александр Сергеевич Пушкин в начале XIX века уже знал, как правильно: сравнивая Гнедича с Моисеем, он написал:
С Гомером долго ты беседовал один,
Тебя мы долго ожидали,
И светел ты сошел с таинственных вершин
И вынес нам свои скрижали.
Не «рогат» — а «светел»! И несколькими строками ранее:
«Смутились мы, твоих чуждаяся лучей» — опять же — не рожек!
***
Фразу «во многие знания многая печали» я знал с юности не потому, что прочел Экклезиаста, а из стихотворения Николая Заболоцкого:
Во многом знании — немалая печаль,
Так говорил творец Экклезиаста.
Я вовсе не мудрец, но почему так часто
Мне жаль весь мир и человека жаль?
***
Я читаю у Марины Цветаевой драматическое:
«И у Иова,
Бог, хотел взаймы?»[6]
И узнаю, чем же знаменит многострадальный библейский Иов, и почему потрясает сама мысль, что Бог у него попросит взаймы.
***
На примере одного только романа Уильяма Теккерея «Ярмарка тщеславия» (1848) можно сделать вывод о том, насколько щедрым источником ассоциаций, иллюстраций, аналогий и аллюзий была еврейская Библия. В «Ярмарке тщеславия» то и дело мы находим отсылку к этой великой Книге и ее персонажам. И наряду с объяснениями, кто такой Буцефал[7], Силен[8] для чего принесли в жертву Ифигению[9] наряду со всем этим в книге Теккерея есть множество примечаний, касающихся ТАНАХа. К фразе «Самсоны, лежащие у ног Далил» таким неучам, как я, дается пояснение, что
«библейский герой Самсон был обманут коварной Далилой, подкупленной его врагами. Ослепленный любовью, Самсон признался Далиле, что его сила заключается в волосах. Когда Самсон спал, Далила обрезала ему волосы и тем самым лишила его силы».
Вот откуда впервые я и почерпнул сведения об этой истории, случившейся недалеко от того места, где я проживаю сейчас, когда пишу этот свой трактат. (Из моего окна видна долина, где Шимшон-Самсон орудовал ослиной челюстью).
Теккерей упоминает Потифара — и тут же примечание:
«по библейскому преданию — египтянин, которому был продан в рабство целомудренный Иосиф Прекрасный; жена Потифара тщетно пыталась соблазнить Иосифа и оклеветала юношу перед мужем, после чего тот оказался в темнице».
Одна из героинь напомнила Теккерею «коленопреклоненную Эсфирь…» — и примечание напомнило мне то, что я слышал на Пурим в детстве, но напрочь к тому времени забыл:
«по библейскому преданию, жена персидского царя Артаксеркса Эсфирь на коленях просила мужа спасти ее единоверцев-евреев от истребления. Тронутый Артаксеркс внял ее мольбам».
Глава 4-я «Зеленый шелковый кошелек». Отец Эмилии мистер Седли, недовольный фатовскими замашками своего сына Джозефа, бросает в сердцах:
«Он, видимо, решил перещеголять своего тезку, Иосифа Прекрасного. Только и думает о себе, какой, мол, я расчудесный».
И в комментариях к книге нам объясняют, кем был Иосиф Прекрасный, какие у него был замашки, и какая у него была пестрая рубашка…
Глава 5, автор рассказывает о том, как мальчишка Доббин бросил смелый вызов Кафу, намного старше и сильнее его:
«Представьте себе наглого Голиафа, когда вышел вперед маленький Давид и вызвал его на поединок, — и вам станут понятны чувства мистера Реджинальда Кафа, когда такое единоборство было ему предложено».
В главе 12 упомянуты Соломон и царица Савская:
«Но, видите ли, есть вещи более тонкого свойства, чем меха или атлас, чем все великолепие Соломона, чем весь гардероб царицы Савской, — вещи, красота которых ускользает от глаз многих знатоков»
— и опять понадобился комментарий.
В главе 24 герой
«открыл книжный шкаф и снял с полки большую красную Библию — пышно разукрашенную и редко раскрываемую книгу, сверкающую золотом. Ее фронтиспис изображал Авраама, приносящего в жертву Исаака».
И объяснение, что́ это была за трагическая история с благополучным концом.
Глава 31:
«Разве со времен Соломона женщины не дурачили и не побеждали лестью даже и более умных мужчин, чем Джоз?»
Глава 45, о Родоне и его жене Ребекке:
«Выбитый из седла и усмиренный, он стал лентяем и совершенным тюфяком. Далила лишила его свободы и обрезала ему волосы. Смелый и беспечный гуляка, каким он был десять лет тому назад, теперь стал ручным и превратился в вялого, послушного толстого пожилого джентльмена».
Глава 50:
«В тот вечер Эмилия заставила мальчика прочесть ей историю пророка Самуила о том, как Анна, мать его, отняв ребенка от груди, принесла его к первосвященнику Илии для посвящения ребенка богу».
В «Ярмарке тщеславия» не раз упоминается Мафусаил и его возраст. И завершается она восклицанием из Экклезиаста:
«Ах, vanitas vanitatum! [Суета сует! (лат.)]. Кто из нас счастлив в этом мире? Кто из нас получает то, о чем мечтает?»
Вы видите, как много мне рассказал о Библии всего один роман. В XIX веке ни один серьезный писатель не мог обойтись без библейских образов. Давайте переплывем вместе Ла Манш и окунемся в романы Александра Дюма. «Три мушкетера», глава «Диссертация Арамиса»:
«Как раз в этот вечер перевел эпизод из истории Юдифи…»
Я, как и вы, читал роман подростком, и тогда впервые из комментария к этой фразе узнал о подвиге этой славной женщины.
Глава «Побег»:
Миледи затрепетала от радости — она прочитала в сокровенной глубине сердца молодого человека: там была написана смерть Бекингэма.
«Фельтон, ты велик, как Иуда Маккавей (*83)! Если ты умрешь, я умру вместе с тобой, — вот все, что я могу тебе сказать!»
Прочтя это, я послушно залистал к концу книги, где были собраны все комментарии, и у номера 83 прочел:
«Иуда Маккавей — вождь иудейского восстания против сирийского царя Антиоха IV Эпифана, одержал несколько побед над сирийскими войсками и погиб в бою (160 год до н.э.)»
В тех же «Трех мушкетерах» Александр Дюма упоминает царя Шломо-Соломона:
«Правосудие, по-видимому, не принадлежит к трем вещам, о которых царь Соломон говорит, что они не оставляют после себя следа»[10].
Атос, по словам Дюма, представлялся Д’Артаньяну Ахиллом, Портос — Аяксом, а Арамис — Иосифом[11].
Ранее на странице 53 Дюма использует выражение «Соломонов суд», и нам поясняют, что он имел в виду.
Не менее полезен нам в этой смысле «Граф Монте-Кристо» того же автора. Часть четвертая, глава «Брачные планы». Граф Монте-Кристо предсказывает банкротство барону Данглару, который бахвалится:
«чтобы свалить меня, потребовалось бы свержение трех правительств».
Граф:
— Что ж, это бывало.
— Гибель всех урожаев, — продолжает барон.
— Вспомните о семи тучных и семи тощих коровах.
— Или чтобы море ушло от берегов, как во времена Фараона; да ведь морей много, а корабли заменили бы караваны, только и всего[12].
Часть четвертая, глава 14, «Хлеб и соль»:
«Его (Вильфора) мало беспокоило это «Мене, Текел, Фарес», кровавыми буквами внезапно возникшее на стене…»[13].
«Что касается Эжени Данглар, то она была бесстрашна, как Юдифь или Далила…»[14].
Максимилиан Моррель в этой книге говорит:
«Бог не допустил, чтобы наш отец погиб, как не допустил, чтобы Авраам принес в жертву своего сына; как и патриарху, Он послал нам ангела, который остановил смерть на полпути»[15].
Не должно сложится впечатление, что библейские аллюзии были свойственны только авторам прошлых веков. Вот бестселлер ХХ века — «Аэропорт» Артура Хейли. Героиня Натали прочла в газете, что разработан способ замораживания сперматозоидов, и пишет мужу в шутливой записке:
«Ковчег мог бы быть вдвое меньше, если б Ною был бы известен этот способ» (Аэропорт Хейли, стр. 84).
В той же книге на стр. 212:
«Прекрасно! Двинулись! — Фримантл простёр руки, точно Моисей реактивного века».
Стр. 320:
«Если ты ещё постоишь в обнимку со своей лопатой, Джек, мороз превратит тебя в жену Лота…»,
— бросает механик Патрони ленивому рабочему.
***
Завершу любопытным примером из Руси XVI века. Студентом литературного института я читал переписку Ивана Грозного с Курбским (каждый писатель просто обязан эту переписку почитать — для улучшения своего стиля). Опальный князь из безопасного далека бросает упрек царю Ивану Грозному:
«Зачем, царь, сильных во Израиле истребил?»
Из дальнейшего мы понимаем, что «сильными во Израиле» Курбский называет бояр и воевод, дарованных Грозному «богом для борьбы с врагами», и которых он
«различным казням предал, и святую кровь их победоносную в церквах божьих пролил, и кровью мученическою обагрил церковные пороги, и на доброхотов твоих, душу свою за тебя положивших, неслыханные от начала мира муки, и смерти, и притеснения измыслил, обвиняя невинных православных в изменах, и чародействе, и в ином непотребстве».
И мы также понимаем, что ссылки на Библию были делом повседневным в те времена при царском дворе, потому что в ответном письме могущественный царь пишет:
«А когда ты вопрошал, зачем мы перебили сильных во Израиле, истребили…, то ты писал и говорил ложь».
В моей картотеке есть масса примеров, найденных в книгах авторов самых разных веков, разных направлений, течений и жанров. Хотелось бы, чтобы это стало полноценным научным трактатом.
Примечания
[1] Парашот (ивр.) — Комментарии (разъяснения).
[2] Артур Конан Дойл: «Записки о Шерлоке Холмсе», рассказ «Горбун». The Crooked Man. First published in the Strand Magazine, July 1893.
[3] Киевский вариант живых людей к «бумажным» людям Невы, стр. 107, глава 6).
[4] Акт II, сцена 2, перевод М. Лозинского.
[5] Акт 1, сцена 3, перевод Т. Щепкиной-Куперник).
[6] «Поэма конца», глава 12, 1924.
[7] Легендарный конь Александра Македонского.
[8] Греч. миф: лысый, всегда пьяный, добродушный старый сатир, спутник бога вина Вакха.
[9] Греч. миф: дочь царя Агамемнона Ифигения была обречена на заклание, чтобы умилостивить богиню Артемиду.
[10] «В доме галантерейщика Бонасье следователи учинили разгром в поисках улик — оставили следы». Издательство Act, Москва, 1998, Стр. 179).
[11] Издательство Act, Москва, 1998, Стр. 85).
[12] «Граф Монте-Кристо», Издательство «Act», Москва, 2004, стр. 77).
[13] Издательство «Act», Москва, 2004, стр. 124.
[14] Издательство «Act», Москва, 2004, стр. 404.
[15] Издательство «Act», Москва, 2004, стр. 528.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer5_6/moor/
