Творчество Ю. Герта воплотило в себе все черты писателей-шестидесятников. В ХХ веке так стали называть поколение писателей хрущевской оттепели, когда на ХХ Съезде КПСС был осужден и подвергнут принципиальной критике произвол сталинских репрессий и началось время активной борьбы с проявлениями авторитарного режима Идеология шестидесятников представляет собой разительный контраст с идеологий тоталитаризма, легитимирующей принесение в жертву жизнь отдельных людей во имя построения коммунизма и партийных приоритетов. В то же время в мировоззрении шестидесятников было полно противоречий. Они верили в обязательную победу добра над злом и в победу социализма с «человеческим лицом». Их нацеленность на демократические перемены придала второе дыхание общественной системе и породила энтузиазм во всех сферах жизни.
Ю. Герт родился в семье врачей, но в детстве во время войны потерял обоих родителей. Еще в ранней юности, несмотря на искреннюю преданность социалистическим идеалам, ему пришлось испытать бескомпромиссность и тяжесть давления тяжелого пресса сталинской государственной машины.
В конце сороковых годов в разных периферийных уголках империи, не дождавшись хрущевской оттепели, возникают очаги молодежного движения, направленные против засилья сталинской идеологии. О наличии таких кружков официально известно немного. Об этом пишет известная писательница-историк Д. Штурман и не менее известный писатель и поэт А. Жигулин, который был одним из членов воронежского молодежного объединения, противостоящего принятым партийным догмам , все члены этого объединения оказались в ГУЛАГе, и он сам также разделил суровую судьбу своих товарищей.
Приблизительно в то же время в провинциальной и забытой богом Астрахани , где на протяжении всего развития власть руководствовалась известным лозунгом: «Держать и не пущать!» в школе, где учился Герт также возникла небольшая группа, активно борющаяся с господствующей идеологией. Их выступления, призывающие к откровенному высказыванию мнений и активным действиям, нарушили сонное состояние местных партийных чиновников. Впрочем, они имели всеобъемлющие возможности для превращения своих граждан в лишенных воли и лакейски преданных государству жертв. Еще в 1916 г. знаменитый философ и литературовед В. Розанов в известном эссе «Уединенное» писал, что в России каждый житель постоянно чувствует себя выпоротым. Эта стародавняя тенденция оказалась очень жизнеспособной. С той только разницей, что после революции каждый житель еще и благоговейно и смиренно ожидал новой порки. В это время в Астрахани, как и во всей стране, вскрытая Розановым тенденция, благодаря современным идеологам, приобрела еще более устрашающую формулировку, превратилась в руководство к действию и выглядела так: «Бдительность, бдительность и еще раз бдительность!» Всецело, следуя этому призыву, компетентные органы очень быстро заметили крамольную деятельность пятерых наивных школьников и оперативно обеспечили их явку в местный комитет государственной безопасности. Вот как описывает это событие сам Герт в сборнике «Раскрепощение»: «Вскоре все мы оказались в довольно сумрачном, растянувшемся на полквартала здании, перед следователями МГБ, не желавшими верить, что нас всего-навсего пятеро, трое ребят и две девушки… Однако шел 1947год, и следователь не был простаком: наша пятерка в его неулыбчатых устах превратилась в «организацию», наши встречи— в сходки, а наш журнал— в «антисоветское издание». И все же дело, возбужденное органами, по тем временам, кончилось удачно, всем вынесли комсомольский выговор, а Юрия еще и лишили медали. Несколько лет спустя о событиях того времени Герт рассказал в романе «Кто, если не ты?» Несмотря на благополучное завершение случившегося, отсутствие медали вместе с пятым пунктом стало определяющим вектором его дальнейшей судьбы. Он отправился учиться не в Московский университет, как планировал, а поступил в Вологодский пединститут. Тогда там, в основном, учились ребята из окрестных деревень, их мысли и взгляды и мысли существенно повлияли на мировоззрение будущего писателя. Некоторые из новых друзей и знакомых стали впоследствии прототипами его героев. Главное, что они были единомышленниками, потому что, как оказалось, для деревни, как и для города, главным приоритетом являлась правда, приверженцы которой и здесь были готовы ее отстаивать.
Центральным героем его романа «Лабиринт», в котором описываются события пятидесятых годов ХХ века, является преподаватель Сосновский, который при критике современных проблем литературы пытается использовать принципы Белинского. Он становится кумиром учащейся сельской молодежи, но подвергается всяческим гонениям со стороны руководства института, не только за остроту поставленных им вопросов, но и просто потому, что он еврей. Вмешательство органов делает события похожими на «Дело врачей». Другая сюжетная линия связана с фигурой обыкновенного крестьянского парня Димы Рогачева. Не боясь угроз и преследований, Дима делает правдивый доклад, обличающий во лжи именитого и всеми уважаемого писателя, прославившегося однако благодаря полному игнорированию жизненных реалий и использованием вместо жизненной правды, придуманной им восторженной фантасмагории о счастливой и свободной деревенской жизни. Такой метод замены жизненной правды неким суррогатом, ее заменяющим и лакирующим, был широко распространен и всячески насаждался и поощрялся партийными верхами. Назывался он «методом социалистического реализма», хотя в основе его лежала мифологизация действительности, и никакого отношения к реализму он не имел. К сожалению, вопрос не потерял остроты. Известно, что и в наше время некоторые идеологи отстаивают правомерность применения красивой лжи для сокрытия горькой правды. Фигурирующий в романе писатель Сизионов был одним из знаменитых авторов того времени, которые с восторгом описывали жизнь процветающей советской деревни, не обращая внимания на то, что « на трудодень выдавали в лучшем случае 50 граммов зерна, где вместо электричества жгли керосин, а то и лучину, и мылись в русской печи… Так, что практически крестьянин жил за счет своего приусадебного участка, еле-еле сводя концы с концами.» Неудивительно, что роман Герта «Лабиринт» ждал публикации более 15 лет.
Вопреки адептам соцреализма и современным державникам, Герт считает недопустимым принесение в жертву человеческой жизни ради величия и помпезности государства, он уверен, что широкие массы российского населения его в этом поддерживают. В рассказе «Антисемит» автор рассказывает о случае, имевшем место в реальности, когда лектор, с восторгом взахлеб говорил об исторической заслуге Петра 1, построившего великолепную северную столицу. Но тут однако выяснилось, что для этого строительства ежегодно сгонялись тысячи так называемых «работных мужиков», которые погибали от тяжелого труда и болезней. Аудитория, состоявшая из крестьянской молодежи, не разделяла восторгов лектора по поводу города, безусловно олицетворяющего мощь и величие империи, их явно больше волновали судьбы погибших. Почувствовав холодную отчужденность и даже враждебность слушателей, преподаватель отнюдь не смутился, заявив: «Цель перед Петром стояла великая, а великие цели, как известно, требуют жертв… И не малых…» Вряд ли однако, эта партийная установка, почерпнутая из этического кодекса иезуитов кого-то убедила.
После института Ю. Герт по распределению попал в поселок на Кольском полуострове, где добывали апатиты, и где он работал учителем литературы. События тех лет нашли яркое отражение в рассказах «Северное сияние» и «В метель». Затем он служил в армии также на севере в предместье Петрозаводска.
Несмотря на тяжелую армейскую службу, по ночам, находясь в неотапливаемой «ленинской» комнате, писатель написал повесть «Преодоление», которая сначала вышла в в журнале «На рубеже», а затем отдельной книгой. В повести рассказывалось о тяготах, неурядицах и радостях солдатской жизни. Армия поставила перед писателем целый ряд проблем, которые волновали его и впоследствии, в частности, какова граница у людей, наделенных властью, между необходимостью заставить других выполнить общественный долг и элементарным желанием подчинить своей воле волю другого человека, лишая его возможности мыслить и действовать самостоятельно. Эти вопросы были поставлены автором в рассказе «При свете луны.»
Демобилизовавшись, Герт едет в Караганду, где освободившись из лагеря, жила его тетя с семьей ее дочери. Город, как известно, находится в степях центрального Казахстана. С 1954 г. уже началось освоение целины, поэтому он оказался окруженным не только шахтерскими поселками, но и сельскохозяйственными районами. А началась история Караганды с 1929 г., когда с Украины и Центральной России сюда стали свозить раскулаченных спецпереселенцев. Уже во второй половине тридцатых с Дальнего Востока привезли корейцев. В годы войны из республики «Немцев Поволжья» переселили немцев и в то же время чеченцев, крымских татар, ингушей и чеченцев. Если учесть, что коренным населением здесь были казахи, то станет ясно, что Караганда была городом с уникальным составом как в этническом, так и в социальном плане. Тектонические толчки, которые время от времени приводят наше отечество к периодическим землетрясениям, и на этот раз во время хрущевской оттепели оказали благотворное влияние на общественный климат этого шахтерского города. Казалось, что история смилостивилась и, расщедрившись путем каких-то фантастических поворотов, вывела страну, а вместе с нею и этот город из исторического тупика. Герт поступил работать в газету «Комсомолец Караганды», где сложился молодежный инициативный коллектив. Это было удивительное неповторимое время надежды. Ребятам казалось, что им по плечу любые задачи. Они добились выделения квартиры для молодой и многодетной семьи. Захотели убрать из центра «Нового города» памятник вождю и учителю— тоже получилось , Впрочем, последнее достижение стало возможным, благодаря выступлению самого Герта. Дело происходило после ХХ11 съезда, когда на одном из собраний интеллигенции, собираемой в обкоме, Герт как представитель газеты «Комсомолец Караганды» выступил . «До каких пор?..— говорил он — или здесь, в обкоме так любят и лелеют этого злодея, что ждут— не дождутся его воскресения?.. Или нашим вождям областного масштаба хочется и сейчас, после ХХ и ХХ11 съездов, превратить наш город в филиал Карлага?… Это как понимать — как противопоставление собственной просталинской позиции решениям партсъездов?..» Оглушительные аплодисменты окончательно помогли карагандинцам избавиться от ежедневных встреч с зловещей фигурой великого вождя.
Молодые люди, собиравшиеся по средам в Карагандинском отделении Союза писателей Казахстана, постоянно искали ответов на вопросы, поставленные жизнью и современностью. И вот в Караганду приехал Наум Коржавин, он же Мандель. Как вспоминает Ю. Герт, «Арестованный в разгар борьбы с космополитизмом в 1948 году, когда он учился в литинституте, через какое-то время после новосибирской тюрьмы, Мандель на положении ссыльного жил в Караганде, через восемь лет после ареста вернулся в Москву и теперь, по командировке «Нового мира», приехал в хорошо знакомые места.» Наум рассказывал о славянофилах прошлых веков, о неизвестном тогда Набокове, о Пастернаке и о том, «возможно ли для бездеятельного , пассивного добра одолеть деятельное активное зло. И конечно же он читал западающие в душу стихи.
Можно строчки нанизывать
Посложнее, попроще,
Но никто нас не вызовет
На Сенатскую площадь.
Мы не будем увенчаны —
И в кибитках, снегами,
Настоящие женщины
Не поедут за нами…
Социальная среда Караганды казалось не переносила пустоты, она была плотно заполнена яркими личностями. Некоторые сохранили свой духовный накал, несмотря на экстремально тяжелые условия, в которых оказались. Таким был Лев Михайлович Премиров, который отсидел в Воркуте два срока. Первый он получил, когда в бытность свою студентом художественного училища, вместе с другом по пьянке сбросил с высокого берега Волги газетный киоск. К несчастью в нем оказались газеты с докладом Сталина… Второй срок получил уже в лагере по доносу, «поговорив откровенно» с одним из сокамерников. После освобождения он для заработка рисовал картины в кинотеатре «Октябрь», а для души сочинял рассказы, повести и писал картины, которые волновали своей неординарностью и талантом. Его картины не выставляли, ссылаясь на непрофессиональность. Вот как рассказывает о его творчестве Ю. Герт: «Один только раз — единственный раз в жизни — Премирову повезло: местные мэтры (а в Караганде, как и всюду, были свои мэтры) не то чтобы потеснились, а, видно, для просторного Дворца горняков, где затевалась ихняя выставка, не хватило полотен, вот и решили дать место Премирову, позволили пристроиться в уголочке. И что же?. Чинная тишина стояла повсюду, в безлюдных залах, и только перед картинами Премирова кипел густой человеческий водоворот. Казалось бы — что там? Всего-навсего два пейзажа: мертвая, залитая водой дорога из гнилых бревнышек, настланная на болоте, да заросшие серебристым, как паутина, мохом озерко посреди еловой поляны. А люди смотрели и плакали, хотя, может быть, сами не знали почему. И книга отзывов была — об одном Премирове. Мудрено ли, что эта выставка для него оказалась первой и последней?..»
К сожалению, размер статьи не дает возможности рассказать обо всех, или хотя бы о большей части персонажей, которые как выразился Герт не «просто жили — Н А С Е Л Я Л И Караганду и о которых он писал в книге очерков «Раскрепощение» и романе «Семейный архив», но об Александре Леонидовиче Чижевском, думаю, сообщить просто необходимо. Ю. Герт познакомился с ним в 1957 г. В то время Чижевский уже был освобожден, жил с женой в « Новом городе» и и на одной из шахт оборудовал лабораторию, где использовал изобретенный им прибор — ионизатор для лечения шахтеров от силикоза. Болезнь эта поражает легкие от длительного вдыхания угольной пыли и, по крайней мере, в то время плохо поддавалась лечению. Когда-то Чижевский работал с Циолковским, как отмечает Ю. Герт, его называют «отцом гелиобиологии», каждому космонавту известен «эффект Вельховера-Чижевского», связанный с особого рода воздействием космических лучей на чувствительные бактерии, способные как бы просигналить экипажу о возросшей радиационной опасности, необходимости защитных мер…» На Международном конгрессе биофизиков, состоявшемся в Нью-Йорке в 1939 г., Чижевский был заочно избран почетным президентом и выдвинут на соискание Нобелевской премии. Однако, задолго до этого события, будучи еще гимназистом, он высказал догадку о том, что все общественные потрясения, происходящие на земле — развитие болезней, войны, революции зависят от мощи солнечных излучений и являются «эхом солнечных бурь». Понятно, что его теория полностью противоречила марксистско-ленинской догме, согласно которой все зависит от экономического развития производительных сил и производственных отношений. Его осудили как японского шпиона, и он отбывал свой срок в десять лет в Карлаге. Через некоторое время ему разрешили вернуться в Москву Он умер в1964г. И только через шесть лет после его смерти была издана главная его книга «Земное эхо солнечных бурь», которая за тридцать пять лет до этого была опубликована в Париже.
В 1964 г., когда роман «Кто, если не ты?» был принят к печати в алма-атинском издательстве «Жазушы», а его сокращенный вариант должны были напечатать в алма-атинском журнале «Простор», Герт вместе с семьей переехал в Алма-Ату. Столица Казахстана встретила его теплой и стремительной весной, цветами, новыми жизненными перспективами и новыми друзьями. Вскоре после приезда ему предложили работать в отделе прозы республиканского журнала «Простор». Писателю удалось удачно сочетать творческую деятельность по созданию собственных произведений с активной работой в редакции.. Тогда им были написаны и опубликованы — «Солнце и кошка», «Листья и камни», «Колокольчик в синей вышине», «Лгунья», «Лабиринт», «Раскрепощение», «Приговор», «Ночь предопределений». В то же время работа в редакции значила для Герта очень много. Заштатный казахстанский журнал приобрел общесоюзную известность и находился в фарватере знаменитого «Нового мира», редактором которого с 1958 г. стал А. Твардовский. Как известно, Твардовскому удалось сделать свое детище подлинно демократичным и независимым от властного давления государства. Возглавляемый им журнал выбрал собственный путь, доминантой которого стали правда, раскрепощение от идеологии сталинизма и возвращение литературе имен ее талантливых представителей, репрессированных режимом. Вокруг «Нового мира» сплотились лучшие писатели страны — А. Солженицын, где впервые был опубликован его «Один день Ивана Денисовича» В. Астафьев, А. Битов, В. Быков, Б. Екимов, Н. Коржавин, А. Вознесенский, И. Эренбург и т. д.
Что же касается «Простора», то в 1963 г. его редактором стал И.П. Шухов. Он был превосходным писателем, его талант проявился еще в юности. Его роман «Горькая линия» был отмечен еще Горьким, его книги «Ненависть», «Целинные будни» и др. всегда вызывали недюжинный интерес у читателей. Шухов был из семиреченских казаков, говоря об особенностях его характера, Герт писал: «Шухов был из казаков «горькой линии». Отсюда его размашистое удальство, лихость — шуховский несмиренный, непокорный норов» (160). Став редактором, Шухов решительно отстаивал позицию журнала, он стойко противостоял имперско-державным традициям и всецело защищал высокие принципы российской интеллигенции. В письме к близкому другу он писал: «Может, не следует сказывать нашему народу правды? А отчего не следует— вот этого нам никто не говорит. Кое-кто пытается принудить меня к службе — к прислуживанию. А я служил, служу и буду служить великой русской литературе». В то время в «Просторе» печатали Платонова, Пастернака, Мандельштама, Павла Васильева, Цветаеву. Удалось опубликовать « Тысячу дней академика Вавилова», книгу, в которой автор ярко отобразил тоталитарные методы расправы с представителями подлинной науки. В журнале были широко представлены и местные казахстанские писатели, стихи Олжаса Сулейменова, романы Нурпеисова, Сабита Муканова, Габита Мусрепова, повести Мориса Симашко, повести и рассказы Галины Черноголовиной, Ивана Щеголихина, Алексея Белянинова, Владлена Берденникова. Понятно, что редактору нелегко было выдержать постоянно довлеющий государственный пресс. Угроза Дамоклова меча, постоянно висящая над журналом, порождала особую атмосферу духовной близости и доверия. «И когда,— как пишет Герт,— после работы мы забредали в какой-нибудь кабачок или на открытую «старт-площадку», как мы наше кафе именовали, и выскребали из своих карманов завалявшуюся в них мелочь, нам бывало наплевать на цензуру, на лито, на строгих надсмотрщиков из ЦК, для нас реально существовала только литература, только живая жизнь, только свобода от гнусной власти.».
В 1970 г. Твардовский был вынужден уйти с поста редактора, этому способствовало то, что помимо постоянного конфликта с властями, в 30-м номере журнала «Огонек» за 1969г. было напечатано письмо 11 писателей, требовавших его отставки. В. Лакшин первый помощник Твардовского по «Новому миру» в 1972г. после смерти Твардовского писал Шухову: «Понимаю положение «Простора». Вы засветили свой огонь. Да не всем нравится, когда в степи что-то светит и греет». Шуховский «Простор» просуществовал до февраля 1974 г. Отставка редактора, связанная с постановлением высших партийных органов, носила несколько курьезный и даже абсурдный характер. В январском номере 1974г. журнал начал печатать детективный роман Фредерика Форсайта «День шакала» Это история вымышленного покушения на французского президента Де Голля. Говорят, что уже после выхода первого номера свыше последовал приказ о немедленном прекращении публикации. Однако, журнал выпустил следующий февральский номер. После чего Шухова вызвали в ЦК Казахстана и зачитали телеграмму за подписью секретаря ЦК КПСС Суслова о необходимости его немедленного увольнения с поста редактора в связи с тем, что в тот момент, когда Леонид Ильич Брежнев собирается приехать в Казахстан, в руководимом им журнале печатается подробная инструкция политического убийства…
К моменту горбачевской перестройки Герт продолжал работать в «Просторе». После длительного застоя в тот период в широких слоях населения вновь возродились надежды на выход из экономического и социального тупика и установление вожделенной демократии. Однако вдруг оказалось, что водоворот событий несет страну совсем в другую сторону. А рыночная экономика отнюдь не санкционирует демократию и может вполне обходиться без нее. Плохо продуманные реформы и мероприятия, осуществленные прорабами и архитекторами перестройки. привели к потере контроля за платежеспособностью рубля, безудержному росту цен при обесценении всех вкладов. К тому же, разбойничья приватизация, в результате которой большинство получило ничего не значащие ваучеры, способствовала появлению массы голодных. Все это не могло примирить внезапно обнищавших и измученных людей с новой властью, щедро изрекающей либеральные лозунги, в том ,что они живут в демократическом государстве, или, по крайней мере, следующем демократическим нормам. Впрочем, нашлось немало идеологов, уверяющих, что русские просто физически не способны воспринимать демократические ценности. Хотя господствующая верхушка вряд ли смогла бы объяснить, почему проводимые ими преобразования следует считать демократическими. В создавшихся условиях, свержение коммунистического режима не привело к повсеместному торжеству свободы, равенства и справедливости, напротив, как в центре, так и повсеместно в бывших республиках наметился бурный рост ксенофобских, изоляционистских и агрессивно-националистических настроений.
В перестроечный период состав редакции «Простора» существенно изменился, хотя кое-кто остался на своих местах. Редактором стал Г. Толмачев, который был из бывших номенклатурщиков и привык «держать нос по ветру» А ветер в то время по всей стране разносил межнациональные неурядицы и конфликты. Все началось с того, что в журнал был прислан очерк М. Цветаевой «Вольный проезд». В нем рассказывается о событиях голодного 1918г., когда она, оставив в городе детей, отправилась в Тульскую губернию, чтобы обменять ситец и мыло на необходимые продукты, муку, пшено, сало. Остановилась она в доме, где жили продотрядовцы. Приехавший из Петрограда командир-грабитель и хапуга, Иосиф Каплан «(«еврей со слитком золота на шее») и его жена(«наичернющая евреечка, «обожающая» золотые вещи и шелковые материи»)». Его жена, также хапуга и хамка, питающая непомерную страсть к золоту. «А позвольте узнать, ваши золотые вещи с вами? Может быть, уступите..» Народ стонет от реквизиций, продотрядовцы разбойничают, грабят, отбирая последнее. Итогом очерка, как заключает Герт, является вывод: «Россия погублена, отдана на поток и разграбление врагам ее — жидами красноармейцам — «опричникам»… Короче — «Бей жидов, спасай Россию!» Тем не менее, факты из жизни М. Цветаевой, ее дружбы с Б. Пастернаком, отношение к ней И. Эренбурга не давали оснований, чтобы заподозрить ее в антисемитизме. Впоследствии выяснилось, что очерку «Вольный проезд», который впервые был опубликован в Париже в 1924 г., она предпослала очень яркое, страстное стихотворение «Евреям», исключающее ее любую причастность к юдофобии. Приведу некоторые строки из него:
Израиль! Приближается второе
Владычество твое. За все гроши
Вы кровью заплатили нам, Герои,
Предатели, Пророки, Торгаши.
В любом из вас — хоть в том, что при огарке
Считает золотые в узелке,—
Христос слышнее говорит, чем в Марке,
Матвее, Иооанне и Луке.
Без сомнения, профессор Московского института Д. Козлова, приславшая очерк, как и некоторые члены редакции, знали про эти стихи, но, по собственной инициативе, так сказать, для пользы дела, решили о них не упоминать…
Герт решительно выступил против публикации «Вольного проезда». Он считал, что помещение в журнале данного очерка, в условиях разнузданной антисемитской пропаганды, развязанной «Памятью», «Нашим современником», «Советской Россией» и др. изданиями того же типа, станет весомой поддержкой насаждаемой повсюду черносотенной идеологии. Хотя в поддержку Герта выступили многие известные в Казахстане писатели и журналисты, на заседании редколлегии, где принимали решение о публикации, он оказался один против всех.
Разумеется, очерк напечатали, а Герт подал заявление об уходе после двадцати трех лет работы в журнале. В 1988-1990 гг. писатель написал роман — эссе «Эллины и иудеи», вставив в канву сюжета экскурсы в прошлое России и круговорот идей от славянофилов до «Протоколов сионских мудрецов», излагая на фоне современной жизни историю публикации «Вольного проезда».
В 1992 г. Герт эмигрирует в Америку. В это время США уже давно стали страной с самым мощным в мире экономическим потенциалом. Сочетание постоянного развития, рынка и свободной конкуренции, государственное регулирование хозяйственных процессов, направленных на создание устойчивого «экономического спроса», успехи научно-технического прогресса, огромный приток денежных средств во время второй мировой войны — все это обеспечивало постоянный рост национального продукта и участие в его распределении различных слоев населения. И, хотя средний класс в то время составлял около 75 процентов населения, стоящие на более низких ступенях социальной лестницы также имели достаточно высокий материальный уровень.
В стране Советов Юрий Герт никогда не относился к той части пишущей интеллигенции, которая постоянно этически оправдывала и восхваляла генеральную линию партии, получая взамен неограниченные возможности доступа к материальным благам. Уровень его доходов был достаточно скромным. Поэтому у него было вполне достаточно оснований считать, что здесь в Америке . фортуна ему улыбнулась. Ему и его жене было уже больше шестидесяти, так что в отличие от вновь прибывших молодых соотечественников, для которых проблема «хлеба насущного» стояла достаточно остро и занимала центральную роль, им с женой государство выплачивало пособие и финансировало значительную часть стоимости жилья. Вот как говорит об этом феномене американской жизни сам писатель в романе «Семейный архив» : «Мы с Аней получаем ежемесячно 380 долларов — каждый. Лично мы не дали этой стране ничего. Всю жизнь мы работали на другое государство, пеклись о благосостоянии, образовании, культуре другого народа. Что мы — для Америки? Но она обеспечивает нам вполне достаточный прожиточный минимум. Негуманно ли это?.. Ведь таких, как мы, тысячи, десятки тысяч…» В связи с тем, что проблема быта была решена, основной задачей Герта стала реализация его творческих возможностей. Разумеется, он не собирался стать в Штатах «властителем дум», но хотел сохранить свой статус российского писателя. Как отметил П. Вайль в книге «Свобода — точка отсчета», «писатель здесь— это еще одна профессия. Однако если и не более того, то ни в коем случае не менее».
Первым рассказом, опубликованным Ю. Гертом в Америке, был «А ты поплачь, поплачь…». Он был напечатан в «Новом русском слове» в январе 1993 г. и был написан скупым лаконичным языком, исключающим любую авторскую риторику. Сюжет его воспроизводит довольно банальную для России ситуацию, когда еврейского мальчишку по дороге в школу ежедневно поджидает компания мерзавцев— антисемитов подросткового возраста, избивающих свою жертву и всячески третирующих, выкрикивая антисемитские оскорбления. Казалось бы избежать очередной расправы можно достаточно легко, просто переменив маршрут. Однако сам мальчик проявляет себя как сильная и неординарная личность. Каждый раз. когда ему хотелось повернуть в другую сторону, чтобы избежать очередных побоев и оскорблений он повторяет себе, что он сын офицера, сражающегося на фронте, и не должен, не имеет права отступать …Казалось бы, это пустая выдумка, блажь, из-за которой он подвергает себя опасности. Но все дело в том, что сложившаяся ситуация способствовала духовному повзрослению мальчика. И теперь он действует не под диктовку инстинктов, а руководствуется выработанными им самим моральными принципами. В Союзе рассказ пролежал в столе около шести лет и вряд ли когда-нибудь вышел бы в свет.
Хотя Герту не удалось стать заметной фигурой российского эмигрантского писательского сообщества, однако его рассказы и публицистика стали все чаще появляться на страницах русскоязычной прессы. Написанные живым, ярким, языком они обычно ставили перед читателем и пытались ответить вместе с ним на многие острые вопросы. Юрий публиковался в «Новом русском слове», журнале «Чайка», альманахе «Побережье», газетах «Шалом», «Форвертс», «Еврейский мир», «Панорама». И все же гораздо чаще, чем в каком-либо другом печатном органе, результаты его авторской работы появлялись на страницах газеты «Форвертс», редактором которой был очень интересный человек и единомышленник Герта, Владимир Едидович, с которым они впоследствии подружились. Именно в этой газете была впервые опубликована целая серия рассказов, написанных языком классической русской прозы, сюжеты которых почерпнуты из жизни. Суть одного из них, под названием «Лазарь и Вера», заголовок которого по религиозным соображениям пришлось изменить на «За чужие грехи», эмигрантам из бывшего Советского Союза предельно знакома сюжет повествует о том, что мужчина средних лет, уже несколько потертый жизнью, чтобы проститься с могилами предков, перед отъездом в Израиль приезжает в свой родной, давно покинутый им город. Он приходит на кладбище, в разных частях которого хоронили людей различных вероисповеданий, и вдруг среди могил и памятников встречает женщину, которую когда-то в юности очень любил. Их встреча проходит очень тепло, она овеяна ореолом легкой романтики, и вселяет уверенность, что их любовь, сохранилась до сих пор и находится где-то в глубине их душ. Они вспоминают прошлое и обстоятельства их разрыва, который произошел из-за того, что его мать, которая, кстати, тоже похоронена на этом кладбище, категорически не хотела, чтобы женой ее сына стала русская девушка. Тотчас возникает мысль о бессердечии его матери, находившейся в плену тупой обывательской традиции. Но вряд ли здесь справедливо кого-либо обвинять, поскольку традиция эта инспирирована историей, и ее основой являются такие реальные факты, как погромы и многолетние унижения.
Известно, что одним из самых тяжелых испытаний, ожидающих эмигрантов, является одиночество. Герту в данном вопросе повезло — он как-то легко и быстро знакомился и поддерживал доверительные отношения с людьми разных характеров и социальных уровней. В доме, под названием «Джейлот», где они с женой поселились по восьмой программе, и где более девяноста процентов жильцов были афроамериканцами, у него и его жены сложились теплые, дружелюбные отношения. Правда в. значительной степени этому способствовал достаточно неприятный инцидент. Однажды в середине декабря, они с женой возвращались с вэлфера. Они уже подходили к дому, как вдруг черный парень, лицо которого из-за темноты они не смогли разглядеть, их толкнул, и они упали. Парень вырвал из рук Юрия дипломат с документами и старую, привезенную из Союза сумку, в которой лежало пятьдесят долларов. Юрию однако сумел вернуть дипломат и передать жене, после чего, несмотря на возраст и боль в колене, которую ощутил в результате падения, побежал за грабителем. К счастью, догнать его не удалось, разумеется, к счастью, потому что у преступника очевидно был нож, который бы решил исход драки, которая бы неизбежно возникла. Да и без ножа, вряд ли успех был бы на стороне Герта — он был гораздо старше и здоровья совсем не богатырского. Впрочем, сам Юрий был совсем другого мнения и очень сетовал на то, что зазря бежал. Ему однако пришлось смириться, и они с женой, наконец, вошли в дом. В это время в комъюнити рум было много народу. Все отнеслись к пострадавшим с большим вниманием и сочувствием. Кто-то позвонил в полицию, кто-то принес лед, поскольку у жены Герта со лба капала кровь. Грабителя так и не нашли. Но дня через два в квартиру потерпевших вошла очень красивая женщина-афроамериканка, Юрий в это время был в другой комнате за компьютером и ничего не заметил. Женщина несколько раз сказала жене «сорри», бросила какой-то конверт и мгновенно исчезла. На конверте было написано по-английски «от людей «Джейлота», а в конверте оказались какие-то очень мятые и слюнявые пятьдесят долларов. Видно было, что деньги собирали от всего сердца, по доллару. В ответ, по совету дочери, Герты, купили открытку, поблагодарили всех и прикрепили открытку на самом видном месте. С тех пор прошло много времени, прежние жильцы уезжали, приезжали новые, но отношение к Юрию и его жене неизменно оставалось самым добрым и уважительным.
Помимо афроамериканцев и латиноамериканцев, в доме, где обосновались супруги Герты, проживали еще семьи эмигрантов, приехавшие из бывшего СССР. Их было лишь четыре, у всех разные специальности, но все они были достаточно интеллигентны, образованы и дружелюбны. В одной из квартир жил с женой ленинградский писатель, печатавшийся в «Неве», Я. Липкович, в другой сват Гертов, кандидат технических наук, В. Миркин тоже с женой, в третьей-чета профессоров— гуманитариев, прибывших из Челябинска, М.и Я.Стулей, и, наконец, в четвертой— пара приехавшая из Киева, И. и И.Суркиных, жена-врач, а он — удивительный человек, всю жизнь проработавший экономистом, а в Америке раскрывший в себе талант скульптора. Он создавал фигуры, образы которых были почерпнуты из еврейской истории и фольклора. Все ходили друг к другу в гости, посещали курсы английского языка, выставки и различные мероприятия, проходившие в здании еврейской федерации, среди которых были и встречи с писателем Ю. Гертом. Однажды на одной из посиделок у кого-то из присутствовавших возникла мысль о создании кливлендского альманаха. Сначала эта идея казалась утопической. Но, тем не менее, она неожиданно встретила поддержку еврейской федерации. Появился даже спонсор, пожелавший профинансировать издание, при условии, что его имя останется неизвестным, т.к. по еврейским религиозным традициям, любое пожертвование — «мицва» должно совершаться тайно. Альманах получил название «Луч», его составителями стали Ю. Герт и Я. Липкович, а оформителем— замечательная женщина и художник из Кишинева Александра Брин. Удивительно, но, альманах стал прибежищем различных жанров, помимо поэзии и художественной прозы, здесь были очерки, публицистика и даже статьи по искусству, истории, философии и экономике. Среди авторов были, разумеется, и соседи по дому, но в целом география их проживания была гораздо шире. Некоторые жили в пределах Кливленда, другие далеко за его пределами, в других штатах, и даже на других континента, например в Израиле. Не могу утверждать, что результаты, представленные каждым из членов авторского коллектива— талантливы и уникальны. Могу лишь сказать, что они написаны от всего сердца и со знанием дела. Альманах вышел в начале 2004г. , когда Юрия уже не было в живых. Его фамилия как одного из составителей, указанная в сборнике, обведена черной рамкой. Кроме двух очерков и уже упомянутого рассказа «Лазарь и Вера» в сборник был включен еще один рассказ Герта «На берегу». Сценарий его разворачивается на балконе большого дома на берегу океана, озаренного мягким лунным светом. Однако люди как бы не замечают прелести окружающей их природы. Они озабочены судьбой России и проблемами эмиграции, связанными с потерей статуса и адаптации к жизни в прекрасной стране, которая остается для них далекой и чужой. Они конечно надеются, что очень скоро все будет лучше, но голос Фрэнка Синатры, льющийся из кем-то включенного магнитофона, их предупреждает об иллюзорности надежд:
Let s forget about tomorrow,
But tomorrow never comes…
Разменяв шестой десяток, Герт растерял почти весь свой запас прежних иллюзий, не пополнив новыми химерами. Однако понятие дружбы для него все еще оставалось святым. Более тридцати лет он дружил с Володей Берденниковым. Они были единомышленниками, хотя и могли спорить по многим вопросам до посинения, помогали друг другу в житейских неурядицах, их отношения не раз выдерживали испытания на прочность. Когда Юра уехал, они, поскольку у них не было компьютера, переписывались по обычной почте. Герт рассказывал об эмиграции, Володя — о тяжелой казахстанской жизни перестроечного периода. Но как-то постепенно в Володиных письмах появлялось все больше и больше антисемитских высказываний. Его обвинения, выдвинутые против евреев — олигархов, нахапавших миллионы, имели справедливые основания, и Герт их разделял. Но вскоре от кучки олигархов Володя перешел к обвинению всего еврейского народа, приводя в своих письмах массу юдофобских измышлений наподобие следующего: «Я увидел реальную катастрофу, то, что сделали с людским духосознанием на одной шестой части суши, как быстро с помощью Моисея превратили человека в законченную тварь.» Герт пытался себя убедить, что эти высказывания — недоразумение, ошибка, которая возникла из-за отчаяния, и которую Володя непременно скоро исправит. И тут-то в самой Америке в пропитанном антисемитским смрадом интернетовском журнале «Лебедь», принадлежавшем В. Лебедеву, появилась статья Берденникова «Непонятный бог Израиля». В своем опусе Володя пытается доказать, что « еврейский Бог позволил своему народу беспощадно грабить другие народы, что евреи и делают на протяжении тысячелетий», продемонстрировав полное единство взглядов с Прохановым, Солоухиным, Баркашевым и т.д. У Юрия не осталось ни малейших сомнений, что на его дружбу с Володей легла «тень фашизма». Под этим заголовком он написал открытое письмо своему бывшему другу, указывая на поразительную близость его взглядов и фашистской идеологии. Я от всей души благодарна Е. Берковичу, который впервые на портале своего интернет-журнала «Заметки по еврейской истории» поместил это письмо и создал, таким образом, возможность ознакомиться с его содержанием широкому кругу читателей. Через интернет ответ очевидно дошел и до адресата. Во всяком случае больше от Берденникова писем не поступало. Я благодарна также Евгению Берковичу за публикацию в том же журнале рассказа Герта «Влюбленный кэгэбешник», который основан на реальном факте, когда агент Комитета Государственной безопасности, пораженный духовной и физической красотой девушки, читающей книги по еврейской истории, за которой ему надлежит следить, вдруг в нее влюбляется.
Последний роман Ю.Герта «Семейный архив» был выпущен в 2003 г. Он представляет собой огромную историческую панораму России, на фоне которой представлена жизнь шести поколений одной еврейской семьи. Как отмечает автор, «те, кто составлял эту семью, честно работали, а когда надо — жертвовали собой, даже жизнью — ради страны, которую они считало своей… Обычные судьбы, обычная жизнь, обычные радости и печали…» Среди них были рыбаки, портные, врачи, солдаты. Они жили тем, чем жила страна, ее радостями и невзгодами, им казалось, что они ее дети, тогда как на самом деле, были всего лишь пасынками…
Ю.Герт умер от тяжелой болезни в 2003 г., но его пронзительная проза, рассказывающая об острых социальных и национальных коллизиях, ждет читателей.
Апрель 2021г.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer5_6/agert/
