«Так вот она, гармония природы…
Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорек пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лица
Ночных существ смотрели из травы.
Природы вековечная давильня
Соединяла смерть и бытие
В один клубок, но мысль была бессильна
Соединить два таинства ее».
Николай Заболоцкий, «Лодейников»
Эпидемия коронавируса заметно ободрила, оживила, гальванизировала борцов с современной медициной, противников прививок, вегетарианцев, веганов, активистов сыроедения и сторонников природного образа жизни. Этих очаровательных сектантов легко распознаешь по просветленному постными диетами и голоданием взгляду, твердеющему, застывающему и стекленеющему, когда речь идет о врачах, фармацевтах и прочих пособниках дьявола. Сектантов безошибочно выделяет непогрешимое знание о том, где именно обитают Сатана и его вездесущие слуги. Это знание невероятно упрощает мир, а значит делает его осмысленным. Я симпатизирую сектантам. Непробиваемый нон-конформизм, страсть писать по линованной бумаге поперек, воля, терпение, готовность пострадать за веру, — вот качества, приводящие в секту. А это ведь не худшие человеческие качества.
Врачи и ученые, говоря о вирусах, печально разводят руками и честно говорят, что лекарств от них нет. Несмотря на все успехи науки, люди продолжают умирать (неслыханное повышение средней продолжительности жизни, — не в счет), на города наступают зловонные терриконы отходов и мусора, у морского побережья вместо русалок плещутся пластиковые пакеты и нефтяные пятна, в небесах вместо пухлых, улыбчивых ангелов и злобных джиннов резвятся расползающиеся конденсационные следы, оставляемые самолетами. Как же не завестись сектантам, отождествляющим цивилизацию и мировое зло? Раскассировав идолов цивилизации, необходимо обзавестись Божеством; идолом веганов и борцов с прививками является Природа, Природа с придыханием и с большой буквы. Идеи Руссо переживают ослепительный ренессанс.
Я не собираюсь писать диссертацию о современном природо-поклонничестве, представляющем собою составную часть глобального восстания против разума и ratio. Но наличное языческое воцарение Природы-матери может быть осмыслено; предметом философского осмысления может быть все, что угодно, им может стать и страстная борьба с прививками, таблетками и удобрениями.
* * *
Остановимся только на одной стороне дела: феномен человека, человеческое в человеке — не есть часть природы. Природа — великолепно равнодушна, беспощадна и бессмысленна; лучше Тютчева не скажешь:
«Природа знать не знает о былом,
Ей чужды наши призрачные годы,
И перед ней мы смутно сознаем
Себя самих — лишь грезою природы.
Поочередно всех своих детей,
Свершающих свой подвиг бесполезный,
Она равно приветствует своей
Всепоглощающей и миротворной бездной».
Гармонии природы равно дороги Моцарт, коронавирус и опарыши. Перед ее величием и само-согласованностью можно в трепете застыть, но смыслы искать в ней не следует. А человек — существо, ищущее смысл. Физик, химик и биолог не озабочены вопросом: «зачем?»; они счастливы, если им удается ответить на скромные: «как?» и «почему?». Человек, феномен человека, возникал в медленной, упорной, жертвенной борьбе с природой. Как говорил Мераб Мамардашивили «все, что в нас есть человеческого, — не наши свойства, а продукт цивилизации, которая сравнима с обработанной землей… Та земля, на которой, что-то вырастает, — она продукт культуры и вырастает по сантиметру, медленно, но его легко разрушить. Это культурный пласт земли, на котором растут персики, виноград. На скалах они не растут. Если ты хочешь, чтобы росло, — приложи усилие» (М. Мамардашивили, «Лекции о Прусте»). Ни доброты, ни милосердия в природе — нет. Сними с человека тонкую пленку цивилизованности и обнажится вольготно под ней рассевшийся и ждущий своего часа хам и хищник. Но никакой спокойный разговор в разумном поле с вегетарианцами и борцами с прививками невозможен.
Я приведу один пример: объектом священной ярости природо-поклонников являются генетически модифицированные продукты; сектанты совершенно искренне веруют в то, что, если съесть генетически модифицированное яблоко или помидор, тебя и твое потомство в худшем случае до седьмого колена настигнет рак, а в лучшем, у вкусившего от плодов генетики вырастет хвост. Им невдомек, что столь любимые ими «природные» яблоки, груши и персики — продукт генной модификации, селекции произведенной нашими талантливыми, наблюдательными предками, интуитивно шедшими к сочетанию генов, обеспечивающему изумительные вкус и запах. Возьмем пшеницу: «пшеница была одним из первых одомашненных злаков, её культивировали ещё в самом начале неолитической революции. Можно с уверенностью утверждать, что древние люди могли использовать в пищу дикорастущую пшеницу, однако особенность дикой пшеницы — её зёрна осыпаются сразу же после созревания, и их невозможно собрать. Вероятно, по этой причине древние люди использовали в пищу незрелые зёрна. Напротив, зёрна культурной пшеницы держатся в колосе до тех пор, пока не будут выбиты при обмолоте. Анализ древних колосков, найденных археологами, показывает, что в период от 10 200 до 6500 лет назад пшеница была постепенно одомашнена — постепенно повышался процент зёрен, несущих ген, дающий устойчивость к осыпанию» (Википедия). Если бы несчастные борцы с генетической модификацией знали, сколько генетически модифицированного хлеба (а иного — нет), они съели за свою жизнь, они бы немедленно отдали богу-природе свои оскверненные селекционерами души. Переход к выпечке хлеба и замена сырых продуктов вареными, приготовленными были важнейшими этапами в очеловечивании человека. Так говорят антропологи. Но об этом говорит и Талмуд: переход от материнского молока к хлебу, важнейший этап в необратимом становлении человека. Пока дитя не поело хлеба, оно еще и не вполне человек.
Пластиковый, компьютерный, гаджетный мир — и есть природная среда современного человека. Иного он не знает. Оторвешь его от этой среды, — будет смерть. Я знаю людей, искреннее проповедующих возврат к старым добрым навыкам и умениям, и строящих свои деревянные дома топором и рубанком. Но вот чего я никогда не мог понять: чем топор принципиально лучше трехмерного принтера? Животные ведь ни топором, ни рубанком не пользуются, как-то обходятся. Топор, плуг, ухват, серп и колесо — точно такие же производные человеческого гения, как смартфон, томограф и компьютер. Зачем же останавливаться на топоре?
Так ли уж нов наш дивный, новый мир? «Сейчас говорят, что такой глобальной угрозы, как атомная война, не было ни в какие эпохи. Но забывают, что, была, например, чума XIV века, от которой вымерла половина Европы, а могла бы вымереть и другая половина, так что принципиальной разницы между прежними и нынешними опасностями нет. Раве что прежние опасности грозили человечеству от природы, а новые — от общества и из того, что этим обществом сделано… В одиночку человек противостоять природе не мог, и организовывался против нее в общество. В XVIII веке стало ясно, что в борьбе с природой человек победил. (Сперва казалось, что даже победил в одиночку; был создан образ Робинзона Крузо). Потом обнаружилось, что же это значит: перестав быть рабом природы, человек стал рабом общества, только и всего. С тех пор главной заботой человечества стала борьба за выживание личности в обществе. Так до сегодняшних дней, пока опасность экологической катастрофы на заставит опять сосредоточиться на наших отношениях с природой». (М. Л. Гаспаров, «Золотая Рамка»).
Человек стал рабом общества, а теперь еще и гаджетов. Была бы шея, хомут всегда найдется. Экологическая катастрофа заставит нас пересмотреть отношения с природой? Возможно. Но почему же от «зеленого движения» за версту несет антисемитизмом и ненавистью к Израилю? Почему ХАМАС, опоганивший Газу и создавший на ее территории тюрьму-помойку, природолюбцам-зеленым ближе евреев, напоивших пустыню и превративших свою страну в цветущий сад? Ответить на этот вопрос не так сложно: основная еврейская идея — выделенность, отделенность, инаковость, добровольное и свободное изгойство. Все лево-зеленое поклоняется равному, общему и обобществленному. Договориться здесь невозможно.
Пластиковый мир омерзителен? Верно. Я тоже предпочитаю лес городской свалке. Но жить в лесу не могу и не умею. Я там сдохну, хорошо, если через месяц, а то и через неделю.
* * *
Почему же настало время веганов? Об этом много и плодотворно думал Александр Воронель («Смердяков — философ современности»). Ну, во-первых, наше сознание — не одномерно, и под тонким слоем монотеистического разума, вполне от него поблизости, залегают неустранимые, тысячелетние, мифологические, шаманские верования. Кризис традиционных религий и утрата доверия к институтам демократических обществ дают прорваться вполне языческим представлениям, среди которых тоска по утраченной гармонии с природой прорывается первой. Была ли, она когда-нибудь, эта гармония? Это — неважно. Это тоска вполне родственна ностальгии. Я прекрасно знаю, что дивного, светлого, доброго СССР моего детства, самой читающей страны мира, свободной от гнусной власти денег, никогда не было. Но моей ностальгии это ничуть не мешает.
Но дело не только в этом. Отрицатели коронавируса и борцы за природные продукты получают в награду осмысленность жизни, сектантскую теплоту общения и взаимопонимания, а их заменить нельзя ничем. У сектантов невероятно сужается умственный кругозор? Их перестает интересовать, что-либо вне их заужено-сектантских интересов? И это справедливо. Но именно эта ограниченность интеллектуального горизонта обеспечивает им осмысленность жизни. Мир интернета доставляет нам несчетное количество битов информации, по которой мы равнодушно, тупо, холодно скользим взглядом. Бесконечное расширение информационного поля делает его бессмысленным. Выделяя из равнодушного общего потока информации темы, интересные мне и моим единомышленникам, я создаю осмысленное поле общения.
* * *
Невероятные успехи вакцинации в Израиле — могли бы убедить отрицателей коронавируса и природо-поклонников пересмотреть свои взгляды (замечу в скобках, что роль Биньямина Натанияху в этой победе над заразой невозможно переоценить). Но этого, разумеется, не произошло. Сектанты стали еще более крепки в своей вере. Ибо вера не фактами порождается, и не фактам ее опровергнуть. Мне иногда кажется, что заповедь «не сотвори себе кумира», — самая сложная для исполнения из всего Декалога. Я знал много людей никогда не желавших ни дома ближнего своего, ни жены ближнего, ни раба, ни рабыни, ни вола, ни осла. Но я почти не знал людей, избежавших соблазна создать себе объект поклонения, ибо эта потребность лежит в основе феномена человека. «Мне надо на кого-нибудь молиться»… У нас на глазах на недолго пустовавший пьедестал вернулась природа.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer5_6/bormashenko/
