В выступлениях на телевидении, в критических рецензиях и собственной прозе Дмитрий Быков не раз выказывал скептическое отношение к лозунгам о стабильности, растущем благосостоянии и благополучии граждан, национальным проектам. Ирония автора над громадьем планов пересекается с иронией над повседневными реалиями, в которых постоянно разрушаются высокие иллюзии. Невозможность найти рациональное объяснение видимой дисгармонии всегда приводит писателя к фантастическому началу (не зря Быков – лауреат, в числе прочих, премии братьев Стругацких), без которого не обошлась и книга Быкова «ЖД-рассказы». Здесь оно рождается из всего того ирреального, антиутопического, абсурдного, чем наполнена современная жизнь.
Необычное и неожиданное случается, как правило, в пограничных топосах, в числе которых издавна числится железная дорога. «Железнодорожный контекст» русской и мировой литературы возникает в книге рассказов не единожды, как в свое время у В.Пелевина в «Желтой стреле». Это цитаты из классики, упоминание «Анны Карениной» Толстого, «Убийства в Восточном экспрессе» Агаты Кристи и т.д. Выпускник факультета журналистики МГУ, Быков, конечно, в свое время сталкивался с анализом «железнодорожного текста» русской литературы, в том числе стихотворений А.А.Фета, Н.А.Некрасова, А.А.Блока, Б.Л.Пастернака и др.
Книга «ЖД-рассказов» композиционно условно делится на две части. Первая часть состоит из следующих рассказов: «Битки «толстовец»», «Мужской вагон», «Миледи», «Работа над ошибками», «Ангарская история». Тематически и сюжетно эта часть является собранием бытовых сценок, случаев, происшествий, встреч в вагоне поезда. Рассказы связаны между собой хронотопами встречи и дороги, в терминологии М.М.Бахтина. Это встречи в поезде, на железной дороге. Вот экспресс «Лев Николаевич» в рассказе «Битки «толстовец»», в котором в купе подают блюда с говорящими названиями: «битки «толстовец»», «бланманже «После бала»». Причем безвкусицу его гламурной стилистики может определить только искушенный в литературе взгляд писателя Коробова, от имени которого написан рассказ, а не его «крутой» попутчик. А вот Восточный экспресс «Байкальская синь», в котором едет модный автор эзотерических романов Володя Коктельо-Перверте. «Слоганом поездки стало название нового романа «На Восток!»: Перверте выразил желание проехать по России – от Москвы до Читы, – встречаясь с поклонниками в крупных городах и издали благословляя мелкие»[1]. Этот конгломерат из Пауло Коэльо и Артуро Перес-Реверте с оттенком русской революции (именем Володя его назвал отец, почитавший Ленина) олицетворяет собой все пороки псевдогуру современной полуэзотерической литературы.
Если бы автор расположил этот рассказ и рассказ «Инструкция» (в котором определяются признаки «инфицированных» и еще нормальных людей) в первой части книги, то она бы безупречно делилась надвое. Начиная с рассказа «Обходчик», рассмотренного мною в отдельной статье[2], повествование переводится в ирреальный и антиутопический планы. В первой части – повседневность, во второй, меньшей по объему, – ирреальность, занимающая свою нишу в реальности. Поезд мчит, и под стук колес реальность теряет привычные очертания. Но стройного композиционного деления не получается, и простая схема не выстраивается. Ирреальность и абсурд у Быкова то и дело набрасываются на путешественника из-за нового поворота дороги; подстерегают в купе, куда может внезапно войти гость из загробного мира («Отпуск») или отработанный и отжитый материал, каковым являются мужчины для Татьяны Милетинской по прозвищу Миледи («Миледи»); ввалиться пьяный дембель («Мужской вагон»). Обаятельная девушка Татьяна, которую столичный командированный журналист Латышев принимает за наивную сентиментальную сибирячку, оказывается женой нефтяника («Ангарская история»); адвокат Максимов оправдывает своего клиента, руками которого он сам совершил убийство женщины, с которой спали они оба («Работа над ошибками»). Персонажи все время, в результате намеренной авторской игры, оказываются не теми, кем их вначале представил читатель. Это – оборотни в сети запутанных ситуаций или вновь ожившие тени прошлого. Сколько еще метаморфоз и трансгрессий может случиться в неустойчивом, вечно меняющемся ЖД-хронотопе.
Неслыханное обилие катастроф, ставших уже привычной составляющей современной жизни, в рассказе «Чудь» мотивируется наличием их скрытой причины. Автор создает образ неуловимой девушки-беды, которую нарекает «Чудь». С помощью бессмысленных на первый взгляд рекламных слоганов она не то провоцирует катастрофы, не то старается предупредить людей об их приближении. Язык рекламы становится своего рода языком-шифром, разгадать который стремится повествователь. Чудь, как известно, упоминается в древнерусской литературе. Это западно-финские племена. У интерпретаторов легенд и сказаний она соотносится также с градом Китежем, ушедшем под воду, который люди ищут и не могут найти. Мотив недостижимой земли трансформируется в современной прозе в мотив ускользающей тайной причины совершающихся видимых событий.
Окольцовывают книгу два рассказа: «Отпуск» и «Проводник». Первый рассказ задает тему загробного мира, последний ее завершает. В «Отпуске» возникает идея регулярной возможности возвращения из послесмертия в мир живых. «Отпускник» берет напрокат тело впавшего в обморочное или сонное состояние человека и в таком виде может явиться к любимым людям. В «Проводнике», наоборот, утверждается невозможность такого возвращения, но есть продолжение жизни после смерти по булгаковским канонам. Персонаж рассказа по фамилии Степанов решает на время уехать из Москвы, берет билет на спецпоезд повышенной комфортности, в котором к каждому пассажиру прикреплен особый проводник, выступающий в роли собеседника и друга. По ходу дела конкретный проводник превращается в проводника души из жизни в смерть, а реальный поезд и путь героя из Москвы на периферию – в поезд смерти и последний путь. Необычный дом, который проводник арендует в безымянном городке для своего подопечного, состоит из нескольких комнат, интерьер которых поочередно воссоздает детские и любовные воспоминания Степанова. Образ такого дома, разумеется, восходит к образу домика булгаковского Мастера, находящегося в промежуточной зоне между раем и адом. Не свет, но покой – булгаковская формула, в соответствии с которой Мастер обретает-таки душевный покой в этом домике. Дом Степанова также находится в саду, но, несмотря на уют этого сконструированного из лучших воспоминаний дома, осознавший неизбежность собственной смерти Степанов понимает практически то же, что и Трубников из первого рассказа «Отпуск»: «Все лучше смерти». Смерть прямо не называется в рассказе ни разу, замещаясь, в соответствии с ЖД-лексикой, отъездом. Иносказателен и конец рассказа: проводник в одну сторону, в смерть, иронически именует себя «полупроводником», придумывая новое обозначение для своей медиаторской функции.
Все эти истории с налетом аморальности и жутковатого холодка, иронично и легко рассказанные, ничуть не абсурднее ежедневных теленовостей, обрушивающих на головы зрителей груды негативной информации и детективных сюжетов из реальной жизни. Быков выступает как собиратель этих «горячих» сюжетов. Качества критика, в роли которого он выступал долгие годы, не могут не отразиться в его прозе. Потому и рассказ непременно содержит интригу, похож на ребус, требующий разгадки (впрочем, это стало присуще новейшей литературе вообще). Он всегда зрелищен, автор выполняет работу целой команды: сценариста, режиссера, репортера, оператора, редактора и т.д. Недаром героем его рассказов зачастую становятся люди, имеющие отношение к литературе и журналистике: писатели, журналисты, критики, переводчики, копирайтеры. И где, как не в поезде, в котором все они едут куда-то, рождаться самым замысловатым сюжетам и диалогам на всю ту же извечную тему жизни и смерти. И железная дорога выступает в роли излюбленной русской литературой метафоры жизненного пути.
[1] Быков Д.Л.. ЖД-рассказы. М., 2007. С. 128-129.
[2] Нагорная Н. Онейрическая антиутопия Д.Л.Быкова (рассказ "Обходчик") // Ликбез. 2009. № 57.
