(продолжение. Начало в №6/2021)
Пламенным поллюционерам посвящается
9
РАСПИТИЕ КАК РАСПЯТИЕ
(о русском пьянстве)
«Если я усну, а проснусь через сто лет,
и меня спросят, что сейчас происходит в
России, я отвечу: пьют и воруют».
(Приписывается М.Е. САЛТЫКОВУ-ЩЕДРИНУ)
«Трезвого молитва — до Бога не доходит»
РУССКИЙ ФОЛЬКЛОР
«Церковь близко, да идти склизко,
кабак далеко, да идти легко».
РУССКАЯ ПОСЛОВИЦА
«Я пригвожден к трактирной стойке.
Я пьян давно. Мне всё — равно».
А. БЛОК
«Кто хочет,
тот допьется».
Венедикт ЕРОФЕЕВ
«Пить не только плохо,
но и хорошо!» ОН ЖЕ
«Этиловый спирт заменил собой в нравственном
плане христианского Бога».
ОН ЖЕ
Рассуждать о природе пьянства — пустое дело. Любая рационализация — от медицинской до философской — есть не столько объяснение, сколько оправдание этого позорного явления. Всё, как говорится, суета сует, п*здёж, бесполезнёж, мудянка и томление духа. Остановимся на том, что это тайна, таинство, обряд и желание заглянуть за горизонт. Может быть, преодоление телесности, обыденности и протест против логики, законов природы, здравого смысла, культуры и цивилизации. «На всё накласть!» Рывок, так сказать, из унизительного быта в высшее бытие, к абсолюту, тем более что это и название знаменитой водочной марки. Два полюса русской души — удаль и тоска — вспоены и утоплены в алкоголе. Пьяный человек шатается и шуршит, как безмысленный камыш. Возможно, нас обманывали, и плодом древа познания добра и зла было вовсе не яблоко и не гранат, а какая-нибудь марула. Ведь, именно захмелев, а после протрезвев, человек испытывает стыд и прячет глаза. Вы об этом не думали? Истина — в вине, а правда — в водке.
«Раздели со мною трапезу, Господи!» (Венедикт Ерофеев) Русские — единственный в мире народ, у которого одной из мотивировок принятия христианства было, как сказано в летописи, пристрастие к «веселию пития». И знаменитые былины о Василии Игнатьевиче поведали нам о том, что именно пьяница Киев спас. И вообще, как писал Венедикт Ерофеев,
«от многого было б избавление, если бы, допустим, в апреле 17-го г. Ильич был таков, что не смог бы влезть на броневик». (Наблюдения за политиками последнего времени только укрепляют этот тезис.)
Пушкин называл важнейшей чертой русского характера недоброжелательство в диапазоне от насмешливости до вражды. Выпивка смягчает российские нравы, сближая и облегчая поиск оснований для снисходительности к ближнему. Только допившись до положения риз, человек становится своим в доску Какую доску? А хрен его знает! Но смягчение нравов налицо. Пьянство Христа ради. Русский пьяный человек становится, наконец, христианином. Алкоголизм есть русское извращенное, юродское христианство. Т.е. самоунижение, самоуничтожение как подражание Христу. Пьянством подменяется подвиг очищения души: «Встань и иди, ты, кусок копролита!» Смерть при этом переживается как хмельное наслаждение, а грядущее Воскресение желанно, как опохмелка после очередного сошествия во ад.
К теме алкогольного эроса. Фишка в чем? Пьяный матерится чаще трезвого, потому что на языке у него то, что у трезвого на уме. А у трезвого на уме, ясен пень, базовый инстинкт. Не случайно символом Бахуса была не только виноградная лоза, но и фаллос, а праздники в честь этого языческого бога выливались в подлинные оргаистические вакханалии, сопровождавшиеся не только обильными возлияниями, но и сексуальной разнузданностью и насилием. И в Библии тоже описаны дурные последствия пьянства: проклятие Ноем Хама, наблюдавшего наготу своего отца, история Лота, выведшего свою семью из Содома и потерявшего по дороге жену. В первую же ночь, в пещере, его дочери опоив отца вином, пристали к нему и совершили инцест. Впрочем, умеренное потребление алкоголя может оказаться и вполне благотворным. Талмуд советует супругам, если они хотят зачать мальчика, выпить немного алкоголя перед сношением. Вот вам и связь питуха с петухом. «Питух» как «пьяница», «петух» как одно из названий мужского члена, до сих пор распространенное у некоторых народов.
10
О БЕДНОМ БАРКОВЕ ЗАМОЛВИТЕ СЛОВО
„С плохой репутацией жить легче, чем
с хорошей, ибо хорошую репутацию тяжело
блюсти, нужно всё время быть на высоте —
ведь любой срыв равносилен преступлению.
При плохой репутации срывы простительны“.
Альбер КАМЮ
«Набрешут досыту, а свалят на Баркова».
Олег ЧУХОНЦЕВ
(Из стихотворения «Барков»)
Нелепо бы было браться за тему поэзии ниже пояса в академическом стиле старых учебников по русской литературе. Там и в помине никогда ничего не было про Баркова и его последователей. Но все, однако, слыхали что-нибудь о сем возлюбленном Эрато и Бахусом стихоплёте. Был, конечно, Иван мастером по части матерных стихов. Порнограф, хулиган и охальник. Зря только приписывают ему авторство знаменитой поэмы о Луке Мудищеве и «Азбуки». Ни того, ни другого Барков не сочинял. Да и много чего еще о нем мимо нот трезвонят, ибо стал наш Барков, как и Пушкин, именем нарицательным. Да, матерщинник был, никуда не денешься. Что ж в том плохого? Русский язык без мата — это, все знают, доклад. И не только срамные вирши сочинял, а был еще и серьезным переводчиком, издателем, историком, комментатором, сатириком, пародистом, сотрудником М.В. Ломоносова, активным участником литературного процесса середины XVIII века, настоящим просветителем. Но это реальный Барков, а мифологический остался в массовой памяти всё-таки выдающимся похабником и горьким пьяницей в хорошем смысле слова. Да и как иначе? Если любимый персонаж русских сказок — Иван-дурак или Емеля, а русской прозы — Левша, то нормально русским национальным поэтом считать наряду с Пушкиным (тоже, кстати, отметившимся на ниве сквернословия) «удалого наездника пылкого Пегаса» Ивана Баркова.
Барков во время учебы показывал изрядные знания, особливо по части латинского языка, но более всего преуспел в «худых делах». Водились за ним пьянки, прогулы, мат, драки, посещения продажных девок (это, впрочем, как у студентов во все времена). Но, окромя того, отчаянно хамил он преподам, делал непотребные рисунки в профессорском туалете, насрал в сапог проректора, а ещё однажды в довершение своих вин ложно произнес «Слово и дело», дабы избегнуть физического наказания. За что и попал на допрос в Канцелярию тайных и розыскных дел. Его часто секли, хотели отдать в матросы, заковывали в кандалы, но, возможно, по заступничеству М.В. Ломоносова отпускали. Однако за многие свои «предерзости» в конце концов был он из университета исключен и оставлен наборщиком при университетской типографии с мизерным жалованием. После служил копиистом, т.е. переписчиком и даже одно время вел письменные дела президента Академии наук.
В 50-е гг. XVIII в. появился анонимный рукописный сборник матерных стихов, приписываемых Баркову. Первоначальный список не сохранился, но сборник этот, называвшийся «Девичья игрушка», многократно переписывался, дополнялся, изменялся. И, конечно, автором там был далеко не один Барков (между прочим, сочинителем многих непристойных стихов в этом сборнике был статс-секретарь Екатерины II А.В. Олсуфьев), но так уж повелось, что и через сто лет и больше все скабрезности бывают отнесены исключительно на счет Ивана Баркова. Таково уж бремя этой прилипчивой девки-репутации.
Звездным моментом в жизни Ивана Баркова стало написание им в 1762 г. вполне традиционной торжественной оды «на всерадостный день рождения» государя Петра III, после чего сразу попал он в милость и был определен переводчиком с жалованьем 200 рублей в год.
Озорство и проделки нашего героя, однако, никогда не прекращались. Сохранилось немало легенд и анекдотов, действующим лицом которых выступает Иван Барков. Особенно много связано с отношениями его с поэтом А.П. Сумароковым. Барков был предан своему патрону Ломоносову, а последний и Сумароков считались антагонистами, много спорили по вопросам развития русского литературного языка, обменивались пародиями, да и вообще ревниво относились к творчеству друг друга. Барков, разумеется, стоял горой за своего кумира. Однажды ему понадобились деньги на выпивку, и он пошел просить их у Сумарокова, комлиментарно назвав того первым стихотворцем. Пропив деньги, вернулся и объявил, что соврал: первый-то Ломоносов, Барков — второй, а Сумароков разве что только третий. Разъяренный маэстро едва его не зарезал. На полях трагедий Расина Барков снабдил куски текста издевательскими пометками «украдено у Сумарокова» (известно, что как раз Сумароков многое позаимствовал у французского классициста).
Однажды ввязавшись в поэтическую дуэль с Сумароковым, Барков потихоньку удалился, велев слуге сказать, что «дело в шляпе». Что именно он сделал в шляпу, читатель пусть догадывается сам.
Авторство Баркова в сборнике «Девичья игрушка» наиболее достоверно установлено в отношении «Оды Приапу» — вольного переложения скандального произведения французского поэта Пирона. Перетрахав всех кого можно на земле, герой спускается в подземное царство, дабы переиметь всех его обитателей:
О, храбрость, сила, слава, труд,
Которы мне венец сплетали.
О, твердость, бодрость моих муд,
Со мной вы вместе работали!
К Приапу станьте днесь пред трон,
Свидетели моим трудам,
Плутон *бен был мною сам,
Вы зрели, что то был не сон.
И. Баркову принадлежит и полная энергии «Ода кулашному бойцу», прославлявшая забияк, кабаки, вино etc:
Вино на драку вспламеняет,
Дает оно в бою задор,
Вино п*зду разгорячает,
С вином смелее крадет вор.
Дурак напившийся — умнее,
Затем, что боле говорит,
С вином и трус живет смелее,
И стойче х*й с вина стоит,
С вином проворней бл*дь встречает,
Вином гортань, язык вещает!
В самом факте сочинения такой оды уже содержался вызов, ибо кулачные бои были высочайше запрещены, но главное — мешая высокую и низкую лексику и тематику, Барков подготавливал почву для развития русской ирои-комической поэмы (бурлеска), жанра пародии и в конечном итоге той реформы русского литературного языка, которую более через полвека произведет А.С. Пушкин.
Легенда приписывает Баркову авторство знаменитой надписи на «Медном всаднике»: «ПЕТРУ перьвому ЕКАТЕРИНА вторая лѣта 1782» с одной стороны и «PETRO primo CATHARINA secunda MDCCLXXXII» — с другой. Якобы за эту идею получил он в награду 100 рублей и сочинил стишок о том, как ими распорядился:
Девяносто три рубли
Мы на водку потребли,
Остальные семь рублей
Потребли мы на бл*дей.
На открывшемся уже памятнике согласно народной легенде Барков рядом с надписью «Петру Первому Екатерина Вторая» якобы краской начертал: «Обещала, но не дала». Однако, увы, к тому времени Ивана Семеновича уже не было на свете.
Смерть поэта окружена вымыслами, как и его жизнь. Умер Барков в 1768 г., через 3 года после смерти своего покровителя Ломоносова, будучи отставленным от своей должности и в возрасте всего лишь 36 лет (цифра, близкая к роковой для поэтов: «Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль И Маяковский лег виском на дуло. …На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо“ — Вл. Высоцкий). Могила его неизвестно где. Молва прописывает Баркову различные версии суицида. Приведем одну: якобы, выпив водки без закуски, утопился он в нужнике, бросившись головой в толчок, застрял там и умер от прилива крови к голове, успев, однако, перед тем спустить штаны и вложить в задницу записку следующего содержания: «Жил грешно — помер смешно. Голову казнил сам, а жопу оставил вам». Так сумел он посмеяться и над самой смертью, и над грехом самоубийства. Впрочем это всего лишь легенда.
Эпитафией Ивану Баркову могла бы послужить эпиграмма А.П. Сумарокова, которую тот сочинил в ответ на пародирование Барковым его трагедии «Синав и Трувор»:
Латынска языка источник и знаток,
Российской грамоты исправный молоток.
С изрядным знанием студент наук словесных,
Составщик злых сатир, писец стихов бессчетных
Неблагодарный дух, язвительный злодей,
Не могший никогда сего порока стерти,
Предатель истинный и пьяница до смерти.
Вот кто был сей творец трагедии таков.
Узнал? В ответ скажу: конечно, то Барков.
Как видим, Сумароков здесь по справедливости отдает должное как порокам, так и достоинствам своего противника на Парнасе.
Уже через 4 года после смерти Баркова Н.И. Новиков дал краткую биографическую справку о нем в своем «Опыте исторического словаря о российских писателях». В 1801 г. портрет И. Баркова (гравюра А.А. Осипова) был помещен в альбоме Платона Бекетова «Пантеон российских авторов». Н.М. Карамзин снабдил изображение своим текстом, в котором дал свою оценку Баркову как русскому Скаррону. В «Критико-биографическом словаре русских писателей и ученых» (1886–1904) С.А. Венгерова была размещена статья о Баркове, равно как и в других, в том числе советских, изданиях.
А.С. Пушкин, признавая заслуги Ивана Баркова, по воспоминаниям, троллил Павлушу Вяземского такими словами:
«Вы не знаете стихов… Баркова… и собираетесь поступать в университет? Это курьезно. Барков — это одно из знаменитейших лиц в русской литературе: стихотворения его в ближайшем будущем получат огромное значение.»
Он же напророчил в своем черновике «Послания цензору»:
«Сегодня разреши свободу нам тисненья
Что завтра выдет в свет: Баркова сочиненья».
Что полностью и исполнилось в постсоветское время.
В Петербурге в клинике урологии и гинекологии установлен гипсовый памятник Ивану Баркову, более долговечное изваяние русского национального поэта предполагается переплавить из бронзового монумента вождю мирового пролетариата В.И. Ленину.
***
Раскованная муза Баркова не чуралась по-русски прямого использования бранных слов. Эта традиция обширно продолжилась в так называемой барковиане, анонимной матерной продукции XVIII—XXI веков. Авторская же часть неподцензурной литературной продукции большей частью основывается на языковой игре на грани пристойного и непристойного, прозрачных намеках и иносказаниях. Так, Г.Р. Державин, увлекавшийся в юности стихами Баркова, переделывает некоторые из них в милую шутку. Сравните:
«Если б милые девицы
Так могли летать как птицы
И садиться на сучках,
Я желал бы быть сучочком,
Чтобы тысячам девочкам
На моих сидеть ветвях».
(Державин «Шуточное желание»)
«Если б так х*и летали,
Как летают птицы,
Их бы тотчас поимали
Красные девицы.
Все расставили бы сетки,
Поимели б в нижни клетки.»
(Барков «Сонет 1»)
«Коль льзя было летать п*здам подобно птицам,
Хорошо бы был сучок елдак сидеть девицам.»
(Барков «Билет 42»)
Образ независимо летающих женских писек, пожалуй, не уступает в силе воображения улыбке Чеширского Кота.
Забавно, что П.И. Чайковский включил куплеты Державина про сучки и птиц-девиц в свою оперу «Пиковая дама». Знал ли он, что это парафраз барковских виршей? Песню Томского из этой оперы поет Киса Воробьянинов в фильме Л. Гайдая «12 стульев».
Мотив порхающих гениталий встречается в фольклоре, его использовал А.С. Пушкин в своей шутливой сказке «Царь Никита и сорок его дочерей». Перу юного Пушкина принадлежит и поэма «Тень Баркова», на сочинение которой вдохновило его чтение полунепристойной сатирической поэмы своего дяди Василия Львовича Пушкина «Опасный сосед», действие которой разворачивается в публичном доме.
Как известно, Александр Сергеевич не был особенно уж церемонным пуристом и за ним никогда не пропадало применить матерное словечко что в стихах, что в письмах.
Так, в письме 1826 г. Александр Сергеевич обращается к С.А. Соболевскому:
„Безалаберный! Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь мне о M-me Kern, которую с помощию божией я на днях у*б». (Речь о той самой Анне Петровне Керн, «гении чистой красоты».)
А вот и стихи:
С утра садимся мы в телегу;
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошёл! *бёна мать!
(«Телега жизни», 1823)
Не думав милого обидеть,
Взяла Лаиса микроскоп
И говорит: «Позволь увидеть,
Чем ты меня, мой милый, *б».
(«Орлов с Истоминой в постеле…», 1817)
В чужой п*зде соломинку ты видишь,
А у себя не видишь и бревна.
(«От всенощной вечор идя домой…»)
Подойди, Жанета. А Луиза — поцелуй.
Выбрать, так обидишь.
Так на всех и встанет х*й,
Только вас увидшь.
(«Сводня грустно за столом…», 1827)
Пушкин очень сокрушался по поводу того, что цензура в его трагедии «Борис Годунов» не пропустила реплику монаха Варлаама, содержащую ненормативную лексику. Он полагал, что в простонародных сценах следует сохранять самобытность русского языка. В черновиках у поэта стояло сначала «бл*дины дети», исправленное им потом на «сукины дети». Цензура заменила эту фразу на «пострелы». Интересно, что в советское время в текст трагедии вернулось аутентичное «сукины дети». Таков был, видимо, «наш ответ проклятому царскому режиму».
В письме П.А. Вяземскому в декабре 1823 г. А.С. Пушкин писал:
«…я желал бы оставить русскому языку некоторую библейскую похабность. Я не люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и французской утонченности. Грубость и простота более ему пристали».
Что имел он в виду под «библейской похабностью»? Видимо, простоту и безыскусственность выражения, мощь и экспрессивность библейских образов.
С.С. Аверинцев писал:
«Греция дала нам образец меры, Библия — образец безмерности». Безмерность эта проявляется как в возвышенном, так и в низком, ибо, как писал В. Гюго, «у поэта должен быть только один образец — природа, только один руководитель — правда».
***
Барковские традиции поддерживали, кроме А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтов, Н.А. Некрасов и другие наши классики. Лермонтовскую «Песню про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» можно рассматривать как развитие темы барковской «Оды кулашному бойцу», правда, без мата. У Михаила Юрьевича, кроме того, есть «Ода к нужнику», поэма «Уланша» и другие проделки, среди которых поэтический рассказ «Гошпиталь», в котором он озорничал не по-детски:
Когда ж князья *бут старух!
— «Пусти же!» — Вишь какой петух!
«*бёна мать!» — Вперед наука!
Трещит окно, трясется дом,
Шум, грохот, стулья вверх ногами,
Удары вслед за *буками
Летят, встречаются — содом!..
(1833–1834)
Не очень веселая история связана с полной фривольностей пародией Александра Полежаева на пушкинского «Евгения Онегина», за которую автор фактически расплатился своей жизнью:
Летите грусти и печали,
К *беней матери в п*зду!
Давно, давно мы не *бались
В таком божественном кругу!
(А. Полежаев «Сашка», 1825)
Гротескная повесть Н.В. Гоголя «Нос» (1832–1833), впервые напечатанная А.С. Пушкиным в издаваемом им журнале «Современник», ввиду того что другие издания отказались ее печатать, сочтя неприличной, повествует о зажившей самостоятельной жизнью одноименной части лица майора Ковалева. В народе, в художественной литературе (например, у Л. Стерна в романе «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена»), да и у Фрейда нос символизирует симметричную часть мужского тела из «нижней клетки», проще говоря, женилку. Гоголь, как известно, был мужчина до неприличия носатый, но проблемы с половой жизнью у него, стопудово, имелись, возможно, из-за независимого характера ключевого непослушного члена. Во всяком случае повесть можно рассматривать как вырвавшуюся из подсознания эротическую фантазию. В социальном же смысле это сатира на распространенную практику делать карьеру за счет удачной женитьбы, что представляется совершенно невозможным из-за отправившегося гулять самого по себе важнейшего в этом деле органа. К тому же оказывается, что эта часть тела стоит выше своего целого в табели о рангах. В наше время гоголевскому Носу в нескольких городах бывшей империи установлены памятники и мемориальные доски.
У того же Гоголя в «Мертвых душах» есть замечательный эпизод: Чичиков спрашивает у мужиков дорогу к помещику Плюшкину, а те не знают фамилии Плюшкин. Чичиков уточняет: скряга, тот кто людей плохо кормит.
«А! заплатанной, заплатанной! — вскрикнул мужик. Было им прибавлено и существительное к слову «заплатанной» очень удачное, но неупотребительное в светском разговоре, а потому мы его пропустим. Впрочем, можно догадываться, что оно выражено было очень метко, потому что Чичиков, хотя мужик давно уже пропал из виду и много уехал вперед, однако ж, все еще усмехался, сидя в бричке. Выражается сильно российский народ! и если наградит кого словцом, то пойдет оно ему в род и потомство, утащит он его с собою и на службу, и в отставку, и в Петербург, и на край света».
Вот это: «Выражается сильно российский народ!» и далее по тексту заставляли детей в школе учить наизусть, совершенно забывая, что относится оно к словцу, «неупотребительному в светском разговоре».
Писатели круга «Современника» (Н.А. Некрасов, И.И. Панаев, А.В. Дружинин, И.С. Тургенев, М.Н. Лонгинов) баловались так называемой чернокнижной словесностью, которая носила в значительной части порнографический и обсценный характер и не предназначалась для печати. М.Н. Лонгинов своими «стихами не для дам» и поэмой «Бордельный мальчик» заслужил славу «второго Баркова».
«Матерый человечище» граф Лев Толстой, мы уже знаем, в свое время пытался отучить солдат от плохих слов, а в своем быту, судя по воспоминаниям, матом не ругался, он им разговаривал, как оно и положено русскому мужику. К примеру, свободно хвалился, каким в молодости был неутомимым *барем. Но в писаниях своих максимум мог употребить слово на «ж», «просрали», «говно», «сукин сын». Противоречивая была личность.
У А.П. Чехова в рассказе «Хамелеон» городовой носит фамилию Елдырин, прозрачно восходящую к «елде». Этот рассказ входил в школьную программу, и никто ничего не замечал, оттого, видимо, что «елда» в XX веке оказалась термином, уже вышедшим из моды.
Говорят, И.А. Бунин был виртуозным матерщинником. У К.И. Чуковского в дневнике имеется запись, как наш классик, по словам родственника его жены, с помощью деревенского мальчишки собирал матерные слова и непристойные песни. Получив звание почетного академика, он в благодарность преподнес Академии подготовленный им Словарь русского мата, которым чрезвычайно гордился.
Вкусно умели материться Иван Шмелев, Владимир Гиляровский и Александр Куприн.
Русские футуристы иногда использовали матерные слова для эпатирования публики. Так, на знаменитом вечере в петербургском артистическом подвале «Бродячая собака» Бориса Пронина 11 февраля 1915 г. В.В. Маяковский прочел свое стихотворение «Вам», где есть такие строки:
Вам ли, любящим баб да блюда,
Жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре бл*дям буду
Подавать ананасную воду.
ГУЛАГ радикально обновил обсценные запасы русского языка, а главное — сделал этот субстандарт всеобщим совковым клеймом. Художественному освоению ненормативной лексики и фразеологии посвятили отчасти свое творчество Юз Алешковский, Василий Аксенов, Венедикт Ерофеев, Иосиф Бродский и ряд других замечательных авторов позднесоветского времени.
На «мя» есть рифмы, но искать их лень.
«Стоймя» и «окромя», к примеру.
Х*й тебе в жопу, маловеру!)
На — поздно. Завтра тоже день.
(И. Бродский «Старик, давным-давно
из Ялты…», 22 мая 1974 г., Нью-Йорк)
В художественной практике русского авангарда (ключевые фигуры здесь — Владимир Сорокин, Виктор Пелевин, Тимур Кибиров, Дмитрий Горчев и др.) мат наряду с иронией, пародийностью, абсурдизмом служит инструментом деструкции реальности, разрушения смыслов и субординации высокого и низкого.
А дальше пошло-поехало. Лев прыгнул. Мат уверенно захватил массовую культуру. Такие авторы, как Игорь Губерман, Сергей Шнуров, Орлуша запросто озвучивают со сцены то, что прежде органично выглядело бы разве что на заборе или в узкой мужской компании. Латриналии (туалетные надписи) перекочевали в интернет и на страницы элитных изданий. Матерное балагурство перестало быть приметой исключительно молодежного сленга. Зачинателем здесь, кажется, выступил М.С. Горбачев с его двусмысленными «пир-духа» и «кто есть ху». Получил дальнейшее развитие старый народный вид творчества — матерная перелицовка известных выражений: «Не учи отца *баться», «*бить баклуши», «есть еще похер в похеровницах», «добро-бл* побеждает зло-бл*, когда в руках моих огло-бля». Встречаются прикольные аббревиатуры , вернее, консонантная запись фраз вроде «пшлнхпдрс» (кому охота, расшифровывайте — Ю.Ш.); творческая перелицовка слов, в том числе с использованием или транслитерацией иноязычной лексики: «усукабл*дь» вместо «усугублять», «*бук» вместо «электронная книга», «бич» вместо «сука», «мирный или гороховый герцог» вместо «п*здюк», fuckтически, «монопенисуально» вместо «однох*йственно». Кто-то сочинил: «Пиши без мата в интернете, тебя же, бл*дь, читают дети». (Конечно, не Пушкин, но тоже сукин сын — Ю.Ш.)
Табу отчасти оказалось снято. Когда-то, а я, представьте, еще помню это безмятежное время, действовало правило:
1) женщины не матерятся;
2) мужчины не матерятся при женщинах и детях;
3) дети не матерятся при взрослых;
4) подчиненные не матерятся при начальстве.
Постепенно айсберг подтаял и перевернулся. С возрастным, сословным и гендерным неравноправием в этом вопросе было наконец покончено. И вот воцарился единый стиль — площадной унисекс. Хорошо ли это для мата? Не очень. Прикиньте, сила его заключена именно в табу, как смерть Кощея в яйце, а что будет, если матюки просочатся во все щели российского и без того криминализированного обихода? Страшно представить, что станет с барковской традицией русской литературы. Так что законодательные ограничения послужат только крепчанию этого «нашего всего».
11
КОЗЛОГЛАГОЛАНИЕ, ИЛИ РУССКИЙ *БДОДЫР
Душенька, нарядах хороша»
И.Ф. Богданович «Душенька»
«Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда…»
Анна Ахматова
«Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут —
тут конец перспективы.»
Иосиф Бродский
На х*ю и смерть красна.
Знаменитая поэма о Луке Мудищеве не такая уж, как вы, возможно, думали, голимая порнография, а типа ироническая зарисовка русского городского низового быта, вырастающая против воли в героический эпос или трагедию прямо-таки шекспировского масштаба. С душераздирающим финалом на почве полового беспредела.
О, русский секс, бессмысленный и беспощадный! В какой еще культуре принято так похваляться своей богатырской неудобоприменимой елдой (Царь-Елда), да еще и способностью пропиваться вчистую? Я другой такой страны не знаю. Где-то героями национального эпоса выступают Зигфрид, Вильгельм Телль или Неистовый Роланд, а в России нормально национальным героем почитать Луку Мудищева из одноименной поэмы, а Баркова — ее автором. И неважно, что это вовсе не его сочинение. Известная доля абсурда — необходимая приправа удивительной русской ментальности.
Конечно, «Лука Мудищев» всего лишь карнавальная перелицовка нормального эпоса, но карнавал в России нескончаем.
Служение фаллическому божеству Приапу уходит своими корнями в седую старину. Грубо-откровенные сочинения писались еще в античности, вообще отличавшейся баснословной на наш аршин распущенностью. Например, в позднеклассическое время педерастия и педофилия в одном флаконе (любовь к мальчикам) считалась неотъемлемым качеством настоящего философа (ну в самом деле, что ты за философ без этого, сплошное недоразумение?!).
Обсценную лексику в своих творениях использовали такие древние авторы, как Аристофан, Катулл и Марциал. Телесность вообще пронизывает всю западную культуру от Апулея и Петрония, Бокаччо, Чосера, Рабле, маркиза де Сада и Захер-Мазоха до Фрейда и современных эротописцев. В России одним из первых образцов любовного и плутовского романа можно считать повесть XVIII века о Фроле Скобееве, «растлившего девство» своей пассии. (Уж не предок ли известной современной телефункционерки?)
***
Кому только ни приписывалось авторство «Луки Мудищева»: Ивану Баркову, трем Пушкиным (самому Александру Сергеевичу, дяде Василию Львовичу и брату Льву), А.К. Толстому, П.В. Шумахеру (1817—1891, не предку известного немецкого гонщика, а русскому поэту-пародисту), М.П. Садовскому (1847—1910, знаменитому актеру Малого театра и писателю) и даже генерал-губернатору Москвы князю Владимиру Долгорукову. Поэма объявлялась плодом коллективного (чуть ли не народного) творчества, почти фольклором, тем более что вариантов основного текста, переделок и продолжений хоть отбавляй.
В наше время поэма многократно опубликована, о ней пишутся литературоведческие статьи, ведутся текстологические изыскания, защищаются диссертации. «Луку» по крайней мере дважды экранизировали, в игровом фильме и в мультике, Роман Виктюк поставил по поэме моноспектакль. Того и гляди включат её в школьную программу (не пугайтесь — шутка).
Но и прежде случались у нашего анонимного шедевра «звездные» моменты. Сохранилась запись чтения «Луки Мудищева» Василием Качаловым. Михаил Ромм вспоминал об Эйзенштейне, как тот «троллил» начальника советского кинематографа своими планами экранизировать знаменитого «Луку», запрещенного проклятым царским режимом. Во время войны с фашистами Лукой Мудищевым называли реактивный снаряд М-31, напоминавший по форме мужской член.
Неизменная популярность поэмы проявляется в появляющихся время от времени новых продолжениях, фанфиках и ремейках, осовременивании образа. Известен, например, «Лука-депутат», конечно же, давящий членом на кнопки для голосования, «Лука-президент» (а почему бы и нет!?). Осуществляются и переводы на иностранные языки (по крайней мере один сделан точно — перевод на иврит, судя по отзывам, довольно хреновенький, но тут важно, как этот персонаж близок и дорог еврейскому сердцу. Рон Джереми, известный американский порноактер, получил прозвище Еврейского Луки Мудищева, так как этот выдающийся человек с большой буквы «Х» имеет еврейские корни).
В Санкт-Петербурге в Музее эротики установлен бронзовый памятник Луке Мудищеву.
***
Ритмика «Луки Мудищева» явно находится под влиянием пушкинского поэтической традиции и никак не может восходить к XVIII веку. По стилю тоже: отсутствие архаизмов, акустически и артикуляционно неудобовоспринимаемых- и произносимых слов, о которые то и дело спотыкаешься в стихах поэтов эпохи классицизма; гладкопись и разговорность. Местами видны прямые параллели с пушкинскими текстами, например, с «Моей родословной». Поэма низкая по содержанию и лексике, и по этой причине никак не может считаться бурлеском, но это и не классически низкий стиль, как басня или комедия, потому что имеет трагический финал и скроена по эпическим лекалам. Обратите внимание, никакие скабрезные сочинения первой половины XIX века, даже принадлежащие перу знаменитых авторов, например «Гавриилиада», «Царь Никита…» и «Тень Баркова» А.С. Пушкина, «Юнкерские поэмы» М.Ю. Лермонтова или «Сашка» А. Полежаева, не сравнятся по широкой известности с «Лукой». Это по-своему новаторское произведение (низко-низко-высокое), скорее всего, принадлежит второй половине XIX века и для нас почти современное.
***
Под влиянием барковской музы новыми жрецами Приапа переделана и опошлена почти вся русская и зарубежная классика. Во второй половине XIX в. к списку «*блематико-энциклопедического словаря татарских матерных слов и фраз» была приложена поэма «Кто на Руси *бёт хорошо». Но обсценно-пародийная деятельность началась гораздо раньше, по крайней мере в веке XVIII, и продолжается неустанно по сей день. Перечислим только основные названия: «Диканькские забавы, или перечитывая Гоголя (мягкая эрония)», «Горе от ума», «Евгений Онегин» (известно как минимум 5 вариантов), «Демон», «Гамлет», «Война и мир», «Тарас Бульба», «Робинзон Крузо», «Три мушкетера», «Илиада», «Ленин и печник». Пародируются сказки, народные и авторские, песни, загадки, азбуковники, китайские трактаты, диалоги Платона, мифы Древней Греции и так далее и тому подобное, несть им числа. Интересующихся «пошлем» на Словарно-энциклопедический сайт «Русский мат» Алексея Плуцера-Сарно в интернете.
12
ГОЛЬ НА ВЫДУМКУ БОГАТА
«Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья».
Б. Пастернак
«… любовь как акт лишена глагола»
И. Бродский
Замечали ли вы, что нематерная эротика может быть гораздо соблазнительней матерной? Утонченный эротизм пронизывает стилизованные под народность «Душеньку» И.Ф. Богдановича, баллады В.А. Жуковского, «Руслана и Людмилу», «Сказку о золотом петушке» А.С. Пушкина, его же шутливые поэмы «Граф Нулин» и «Домик в Коломне», поэтические послания и эпиграммы.
Сторонник возвышенной эстетики Н.М. Языков в своих эротических элегиях, пародируя Жуковского и Пушкина, травестировал «прикрытый» эротизм своих поэтических оппонентов, делая его более грубым и откровенным:
«Она поет,
Она дает —
И мне певала,
И мне давала».
(1824)
Для классической русской литературы характерна раздвоенность: воспевание возвышенной любви в одних жанрах и откровенная чувственность, выраженная порой циничными словами с описанием физиологических подробностей, — в других не предназначенных для печати. (Примеры с пушкинскими отзывами об Анне Петровне Керн широко известны.) Чистота тургеневских девушек стала мемом, но тот же Иван Сергеевич был автором и весьма игривых вещей, например, эротической поэмы «Поп»:
“… я намерен —
Предупредив читательниц о том —
Предаться (грязная во мне природа!)
Похабностям различнейшего рода».
Когнитивный диссонанс порождал лицемерие и психологию «подпольного» человека, болезненно преодолеваемые Ф.М. Достоевским в образах святых падших женщин и героев, распятых на кресте своих страстей.
С приходом в литературу революционно настроенных демократов-разночинцев официальная фарисейская цензура дополнилась нетерпимой нигилистической критикой, проникнутой духом аскетизма. Новые радикалы отнюдь не всегда открещивались от физиологии, напротив, признавали ее рациональной основой счастливого брака, а романтику возвышенной любви объявляли пустяками, притворством, наркотиком, отвлекающим от «насущных потребностей века и народа». В пределе эмансипация сексуальной жизни породит известную «теорию стакана воды».
На 80-е гг. XIX в. пришлась одна из первых волн увлечения пикантными сценами в прозе русских беллетристов — подражателей французов Золя и Мопассана (B.И. Heмиpoвич-Дaнчeнкo, H. Mopcкoй (Лeбeдeв), И. Яcинcкий, B. Бибикoв, В. Буренин и др.).
Лев Толстой, напротив, ближе к старости объявил в «Крейцеровой сонате» (1890) половые отношения скотством и призвал человечество воздерживаться от них даже и во имя продолжения рода («подумаешь двуногое животное!»). Это, впрочем, не мешало ему бахвалиться перед собеседниками своим жеребячеством в молодые годы.
Повесть Л.Н. Толстого запустила в обществе активное обсуждение проблемы пола. Владимир Соловьев в своей книге «Смысл любви» (1892) в духе философии Платона объявляет любовь между мужчиной и женщиной единственной силой, способной обуздать врожденный эгоизм человека, признает важность, но не абсолютизирует физиологическую сторону половых отношений. Любовь у Соловьева — это не только воссоединение мужского и женского начал, но и слияние индивидуальной души с мировой душой Софией. Трудно не увидеть, однако, что в поэтическом культе Вечной Женственности как ни в чем более проявляется именно эгоистически ограниченный мужской характер этой инфантильной метафизики.
С антитезой соловьевской теории выступил «гениальный провокатор» В.В. Розанов. Он возбудил общество, сделав запретную до той поры проблему пола предметом широкого обсуждения. В сущности, Розанов выступил с антихристианских позиций, возвратившись к язычески сакральному пониманию плотской жизни. В христианстве, говорил он, «прогорк мир», в нем невозможна первобытная, языческая радость. Христиане отказались от радостного мистического эротизма, которым пропитана вся древняя культура.
Общество разделилось, кто-то объявил Розанова эротоманом, старикашкой, помешавшимся на пиписьках, кто-то встал на его защиту. Разгорелись дискуссии. К тому же в Россию стали проникать работы З. Фрейда, стала известна книга О. Вейнингера «Пол и характер». В 1908 г. начал выходить журнал «Вопросы пола».
«Пришла Проблема Пола,
Румяная фефела,
И ржет навеселе»
(Саша Чёрный «Песня о поле»).
Писатели натуралистического направления в межреволюционные годы наверстывают отставание русской литературы на ниве здоровой эротики (роман М. Арцыбашева «Санин», Е. Нагродской — «Гнев Диониса», рассказ А. Куприна «Суламифь», повесть «Яма» и др.).
Поэты-символисты начала XX в. провозглашают культ Эроса как высшего начала человеческой жизни. Они наполняют эротику мистическим содержанием. Вячеслав Иванов обосновывает новое дионисийство, в котором оргиастическое слияние женского и мужского начал понимается как ответ на призыв вечности, необоримая тяга к достижению невозможного на земле бессмертия и творение совершенного Андрогина. В сущности была провозглашена некая эротическая утопия, смысл которой состоял в том, чтобы совсем в духе древнего гностицизма положить конец человеческой истории. Инструментом для достижения этой эсхатологической задачи должно было послужить накопление нерастраченной эротической энергии, то есть попросту говоря сексуальное воздержание, потому что только энергия полового влечения обладает преобразующей мир силой и только совокупление душ, а не тел преодолевает границы человеческой индивидуальности. Этот сумасшедший проект пробудил в элитарной декадентской среде интерес к хлыстовским практикам вплоть до публичного оскопления, имевшего по-видимому аналогичный смысл; породил также странные семейные отношения, например, в тройственном союзе Мережковский — Гиппиус — Философов, наконец «всемирно-исторический» брак Александра Блока и несчастной Любови Менделеевой.
В поэме Александра Блока «Двенадцать» толпу революционных апостолов-красногвардейцев возглавляет идущий «легкой поступью» невидимый Исус Христос. Но Христос этот не в терновом венке, как ему положено, а «в белом венчике из роз». По нынешним временам «пришили» бы автору скрытую пропаганду гомосексуализма.
Акмеисты, называвшие себя еще и адамистами, тоже не были чужды разным эзотерическим учениям, так же понимали библейского Адама до выделения из него Евы как богоподобное бесполое (двуполое) существо, Андрогина из платоновского мифа:
… Пусть двое погибнут, чтоб ожил один,
Чтоб странным и светлым с безумного ложа,
Как феникс из пламени, встал Андрогин.
(Н.С. Гумилев «Андрогин», 1908)
Но всё же они отходят от крайностей старших декадентов, отдавая более дань земному, нежели небесному, здоровой чувственности, а не выморочному «служению», эстетике, а не оккультным практикам. Для акмеистов мифология скорее культурный артефакт, предмет рефлексии, а не программа действий, отсюда легкая отстраненность, иногда с налетом иронии в отношении к символистским заморочкам.
Серебряный век породил проникнутую острой чувственностью литературу и живопись, театральные постановки, гомоэротическую прозу и балет.
Рафинированное эстетство легко уживается с откровенным развратом, сексуальным вампиризмом, инцестом, некрофилией и другими перверсиями. Вот как Федор Сологуб в стихотворении 1908 года воспевает маленькие садо-мазохистские радости:
Чтобы тело без помехи долго, долго истязать,
Надо руки, надо ноги крепко к кольцам привязать.
Сходные мотивы можно углядеть у А.А. Ахматовой:
Муж хлестал меня узорчатым,
Вдвое сложенным ремнем. (1911)
Лидия Дмитриевна Зиновьева-Аннибал, жена Вяч. Иванова, в 1906 г. опубликовала первую в русской литературе лесбийскую повесть «Тридцать три урода», вызвавшую (правда, ненадолго) дикий скандал в обществе.
Одновременно широко распространяется и менее изысканная массовая порнографическая продукция, буйно расцветают бордели, но реакция не заставляет себя долго ждать. Черносотенцы объявляют, что это, конечно же, евреи хотят подорвать моральные устои русского народа, чтобы истребить его, захватить власть и богатства. Часть «левых», напротив, углядела в этом признаки окончательного разложения эксплуататорского строя, на смену которому придет власть трудового народа, которая и восстановит здоровую мораль.
В 1917 году в России произошла Великая Октябрьская Сексуалистическая революция, по сравнению с которой сексуальная революция 60-х гг. на Западе просто детский лепет на лужайке. Большевики, взяв власть и имея намерение радикально перестроить все сферы жизни, экспериментировали и в области половых отношений. Не все знают, что одним из первых ленинских декретов стал декрет «Об отмене наказания за гомосексуализм». Был учрежден гражданский брак, или «сексуальный союз», который можно было легко заключить и легко расторгнуть. Женщине новой властью гарантировалось полное равенство с мужчиной, право на свободный выбор имени и места жительства. Вожди революции определенно высказывались по этому поводу.
Лев Троцкий:
«Несомненно, сексуальное угнетение есть главное средство порабощения человека. Пока существует такое угнетение, не может быть и речи о настоящей свободе. Семья как буржуазный институт полностью себя изжила».
Ленин шел еще дальше:
«Все запреты, касающиеся сексуальности, должны быть сняты…»
Надо добавить, что Лев Троцкий увлекался фрейдизмом и покровительствовал переводу и изданию сочинений Зигмунда Фрейда в СССР. В начале 20-х гг. получила распространение так называемая «теория стакана воды», по которой любовь сводится к чисто физиологической потребности, которая должна быть немедленно удовлетворена с помощью сознательных товарищей, дабы не отвлекать от участия в строительстве нового мира. Единственным сексуальным извращением считается половая связь с классовым врагом. Известная революционерка Александра Коллонтай в 1923 г. в журнале «Молодая гвардия» опубликовала статью «Дорогу крылатому Эросу!», в которой объявила супружескую верность буржуазным пережитком. Любовь вполне может быть заменена идейной близостью. Передовая молодежь, изголодавшаяся в суровые годы мировой и гражданской войн по плотским удовольствиям, радостно подхватила эти идеи и начала активно претворять их в жизнь. Было создано нудистское сообщество «Долой стыд», активным участником которого стал член ЦК товарищ Карл Радек. Абсолютно голые люди свободно разгуливали по улицам крупных городов, шокируя отсталых сограждан. Дошло до того, что 10 тысяч обнаженных людей прошли в 1924 г. колонной под стенами Кремля. Распространились новые виды семьи: втроем, вчетвером или даже коммунами по 10–12 человек. Сексуальные эксперименты захватили и педагогику: в санаториях для школьников и пионерских лагерях тоже практиковался культ обнаженного тела, в Болшеве была образована Образцовая трудовая коммуна для беспризорных, где между воспитанниками поощрялись «сексуальные опыты». Считалось, что эта мера социализирует подростков, отвлекая от противоправных поступков.
Революционный эротический карнавал захватил литературу и искусство. Макс Волошин основал в Коктебеле нудистский пляж, существующий и сегодня. Туда стекался цвет русской культуры. Стыдливость была объявлена мещанством и буржуазным пережитком. Известные художники, литераторы и актеры с радостью выступили застрельщиками формирования нового сексуально раскрепощенного человека. Было создано огромное количество фотографий, картин и графики в стиле ню. Культу обнаженного пролетарского тела отдали дань такие известные живописцы, как А.А. Дейнека, А.А. Осмёркин, В.Е. Татлин, Б.М. Кустодиев, И.И. Нивинский, И.И. Машков, В.Г. Тихов.
В 1918 г. издательством «Альциона» была наконец представлена отечественным любителям поэзии пушкинская «Гавриилииада» со вступительной статьей и примечаниями Валерия Брюсова. В основу был взят текст, опубликованный Н.П. Огаревым в Лондоне в 1861 г. в сборнике «Русская потаенная литература XIX столетия». Брюсов отлично подходил к роли издателя скандальной поэмы, поскольку и сам был известен своими «нескромными» cтихотворениями:
Когда ты сядешь на горшок,
Мечты моей царица,
Я жажду быть у милых ног,
Чтоб верить и молиться.
И после к мокрым волоскам
Я прижимаю губы,
И кислый вкус, и всё, что «там»,
Моим желаньям любы…
(В. Брюсов, 1902)
***
Из эпохи 20-х годов дошла до нас эротическая песенка Веры Инбер «Девушка из Нагасаки» («Он капитан, и родина его Марсель…»), исполняемая до сих пор, равно как и эпиграмма с фонетическим подвохом на ее автора, приписываемая то ли Маяковскому, то ли Пастернаку, то ли Катаееву, то ли Светлову в ответ на ее собственную неудачную строчку: «Сруби лихую голову»:
Ах, у Веры, Ах у Инбер!
Что за глазки, что за лоб!
Всё смотрел бы и смотрел бы
На неё б!
(окончание следует)
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer7/shejman/
