Ат хаки ли вээхзор / только очень жди0

Предисловие

Я никогда не был в Израиле, — так получилось. Но если соберусь — обязательно прихвачу с собой пару камней. Евреям не приносят цветов на могилы, — им приносят камни. И эти камни — один из Казатина, один из Москвы, один из Сочи — я положу на могилу Ильи Войтовецкого — израильского русскоязычного поэта, моего друга, с которым я много общался в виртуальном мире, а вот в реальном не удалось пересечься ни разу…

***

Несколько лет назад я наткнулся на потрясающую историю судьбы человека и судьбы песни на стихи поэта Константина Симонова «Жди меня». Эти две судьбы; — реальной жизни героя и знаменитого симоновского стихотворения, переплелись так причудливо, что впору делать художественное кино по истории, которую «раскопал» в Израиле Илья Войтовецкий. Мы списались с ним, созвонились и начали вместе работать над сценарием документального фильма, но злой рок, под названием смертельная болезнь вмешался в этот процесс. Илья ушёл, а материалы остались. Из них и возник этот очерк, который я публикую в виде монтажных листов синхронов, чтобы сохранить живые интонации и речь участников описываемых событий.

***

Одно из самых известных стихотворений отечественной военной лирики — «Жди меня», написанное в конце июля 1941 года военным корреспондентом «Красной Звезды» Константином Симоновым, носило ярко выраженный личный характер, и поначалу автор его публиковать не планировал.

Сын поэта, — Алексей Симонов в автобиографической книге «Парень с Сивцева Вражка» пишет:

«В середине 1940 года отца постигает солнечный удар — нечто, не поддающееся ни контролю, ни описанию: он влюбляется в Валентину Васильевну Серову и… становится поэтом. Его смело, завертело, залепило глаза и уши, он теряет ориентиры в этой пурге чувств — он впервые не может провести грани между хорошо и плохо… Здесь был еще мотив освобождения, давно чаемой внутренней раскрепощенности, словно с тебя какую-то подспудную тяжесть сняли, и чувство свободы такое — хоть в любовь, хоть в омут». (цит. по Симонов А.К. — 2009.).

***

Признаюсь честно, — я очень переживал, готовясь к интервью с сыном Константина Михайловича Симонова (25.11.1915 — 28.08.1979.) — знаменитого советского поэта, прозаика, драматурга, военного корреспондента и общественного деятеля, лауреата 6-ти Сталинских Премий, героя Соц. труда. Наша встреча с Алексеем Симоновым — журналистом, правозащитником, писателем, переводчиком, режиссёром, — произошла во дворе легендарного писательского дома на Ленинградском проспекте в Москве. Алексей Кириллович с первого взгляда считал мой эмоциональный стресс, улыбнулся, приободрил, профессионально помог оператору Серёже Тищенко поставить камеру и выбрать нужный ракурс. И мы записали его синхрон, часть которого я предлагаю Вашему вниманию.

***

Алексей Симонов:

«Огромное количество версий возникало, в том числе публично озвученных, где и каким образом были написаны «Жди меня». Я всем реально советую, говорю, — ну, ребята, — ну чего придумывать-то? Возьмите дневники Симонова — там написано, что в июле 1941 года, на даче Льва Кассиля он два дня отдыхал. Потому, что он только что вернулся после этой первой чудовищной поездки, из которой выросли «Жди меня», из которой выросли «Живые и мёртвые», из которой выросла вообще вся будущая реальная, жёсткая симоновская проза. Она ровно из этого периода вышла — просто «как в коконе пряталась в ней», как говорил Слуцкий. Значит, он написал три стихотворения и «Жди меня». Ну, написал же, — так записано в его дневниках, — в июле 1941 года… Нет, нет — это написано было до войны, посвящено некоему человеку, который был в лагере, поэтому среди лета этого не могло быть. Какого лета»?…

***

Справка. 27 июля 1941 года Симонов вернулся в Москву, пробыв не менее недели на Западном фронте — в Вязьме, под Ельней, близ горящего Дорогобужа. Он готовился к новой командировке на фронт от редакции «Красной звезды», но на подготовку машины для этой поездки нужна была неделя.

«За эти семь дней, — вспоминал он, — кроме фронтовых баллад для газеты, я вдруг за один присест написал «Жди меня», «Майор привез мальчишку на лафете» и «Не сердитесь, к лучшему». Я ночевал на даче у Льва Кассиля в Переделкине и утром остался там, никуда не поехал. Сидел на даче один и писал стихи. Кругом были высокие сосны, много земляники, зеленая трава. Был жаркий летний день. И тишина. (…) На несколько часов даже захотелось забыть, что на свете есть война. (…) Наверно, в тот день больше, чем в другие, я думал не столько о войне, сколько о своей собственной судьбе на ней. (…) И вообще война, когда писались эти стихи, уже предчувствовалась долгой. «…Жди, когда снега метут…» в тот жаркий июльский день было написано не для рифмы. Рифма, наверно, нашлась бы и другая. (…) Первым слушателем «Жди меня» был (…) Кассиль. Он сказал мне, что стихотворение, в общем, хорошее, хотя немного похоже на заклинание». (цит. по Симонов К. М. — 1977.).

***

И писатель Лев Кассиль, и главный редактор «Красной Звезды» Давид Ортенберг, которым в то время Константин Симонов показал это стихотворение, не советовали отдавать его в печать.

Алексей Симонов:

«А судьба самого стихотворения была тоже забавная, потому что Ортенберг потом всю жизнь себе простить не мог, что он отнёсся к этому стихотворению, как к излишне интимному. Видимо, проблема заключается в том, что у этого стихотворения есть своя внутренняя мелодия и мелодия эта не песенная, а молитвенная. И от этого вот, — от этого:

Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.

Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,

Выпьют горькое вино
На помин души…
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: — Повезло.

Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, —
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.

Алексей Симонов:

«В этом есть, есть что-то, — действительно, реально, — от разговора человека не только с женщиной, но и с Богом».

***

Справка. Фундаментально и очень подробно исторические, литературные и социокультурные истоки стихотворения Константина Михайловича Симонова «Жди меня» исследованы, проанализированы и аргументированы в работах М.О. Чудаковой (2002 г.) и И.В. Кукулина — (2014 г.).

«В советской литературе 1930-х изображение самозабвенной любви не приветствовалась. Единственно поощряемыми видами экстаза были трудовая самоотдача и слияние со страной-семьей, подобное тому, что изображено в финале фильма Г. Александрова «Цирк» (1936)». (цит. по Кукулин И.В. — 2014.). И поэтому, по мнению Мариэтты Чудаковой: «сам автор всю жизнь считал это стихотворение своим личным делом, и это «письмо с фронта» должен был прочесть только один адресат — актриса Валентина Серова. Публикация «Жди меня…» именно в «Правде» стала поворотным моментом в истории печатной поэзии советского времени. Она была воспринята как отмашка — и по-другому быть понята не могла. (…) «В те минуты, когда главный редактор «Правды», услышав впервые «Жди меня» в чтении автора, «забегал взад и вперед» по своему кабинету, там колебались невидимые весы, лирика перевесила, и явилось решение — выдать ее воюющей, вставшей на краю обрыва России, как знаменитые сто грамм перед боем. Дальше пошла цепная реакция — и вслед за редактором всесильной «Правды», не менее всесильный Щербаков дополняет решение: выдать эти «сто грамм» — вместе с запретной для всей советской «послеесенинской» печатной поэзии сексуальной составляющей» (цит. по Чудакова М.О. — 2002.).

Очень интересна трактовка указанными исследователями исторической подоплеки литературной формы «Жди меня» с молитвенными повторами-заклинаниями, которые по мнению Кукулина «придают стихотворению новый смысл» и нужны: «…чтобы остаться внутри этой реальности, не «выпасть» из нее в профанный мир, как раз и нужно основанное на повторах светское по форме и сакральное по сути заклинание о непреходящей любви и верности. (..) Их нагнетание воспринимается именно как нарушение подразумеваемой риторической нормы, а исключительность ситуации — как мотивировка этого нарушения.(…) Можно сказать, что Кочетков и Симонов создали в русской поэзии квазижанр заговора на спасение жизни через любовь. (выделено мной — авт.). У этого жанра, по-видимому, было два источника. Риторические повторы одного и того же слова, организующие текст, можно обнаружить совершенно в других культурных стратах. Во-первых, это хорошо известная Симонову модернистская словесность, а во-вторых, крайне архаические формы фольклора.(…) Хотя в библейских псалмах нагнетание одного и того же слова или оборота почти никогда не используется, оно встречается в более архаических формах ритуальных текстов — например, в шумерском гимне «Путешествие Нанны в Ниппур» (III тыс. до н.э.). (…) Архаические тексты, основанные на таких повторах (…) имели две взаимосвязанные функции: поддержать исполнителя или общину в экстатическом состоянии и перформативно разыграть победу над случаем, над судьбой и в целом — над пугающей непредсказуемостью будущего. Трудно предположить, что Симонов обратился в 1941 году к этой традиции сознательно, однако повторы в его стихотворении парадоксальным образом выполняют именно эту функцию. (…). У феноменального успеха стихотворения Симонова была и «подводная часть». Его читатели и слушатели помнили, что неустойчивой и хрупкой социальная жизнь была и до войны — из-за государственного террора и мобилизационной экономической политики, которая каждый момент могла разлучить любящих друг друга людей. Публикация «Жди меня» в «Правде», возможно, дала косвенную санкцию такому мировосприятию в целом — помимо воли Симонова и тем более тех большевистских руководителей, которые допустили его стихотворение в печать: война — это такая историческая катастрофа, с которой человека можно ждать и дождаться». (выделено мной — авт.) (цит. по Кукулин И.В. — 2014.).

***

Несмотря на решение не отдавать стихотворение в печать, Константин Симонов всё же иногда читал его друзьям. Осенью 1941 года — на Северном фронте, автор даже переписал его из блокнота своему товарищу — фотокору Григорию Зельме, и поставил дату: «13 октября 1941 года, Мурманск». А 9 декабря 1941 года Константин Симонов впервые прочитал своё стихотворение по радио.

В январе 1942 года, после настойчивых просьб главного редактора «Правды» Петра Поспелова, Константин Симонов отдал ему «Жди меня» для публикации, которая и состоялась в «Правде» 14 января 1942 года на третьей полосе газеты. (Поспелов Петр Николаевич. (08.06.1898 — 22.04.1979.) С 1940 по 1949 год — главный редактор газеты «Правда» — авт.).

Алексей Симонов:

«Их (редакции газет и общежитие корреспондентов — авт.) разместили в одном доме. «Красную Звезду», — разместили там же где «Правду», — только на другом этаже. И отец встретил в коридоре Поспелова. И Поспелов у него спросил вдруг, — обычно, если встречал после поездки на фронт, спрашивал: «Как на фронте?».

— А тут спросил: «А стихов у тебя нету?».

— На что папаша сказал, что вообще-то есть, конечно, но Вы же не напечатаете.

— Он говорит: «А почему? Зайдите ко мне. Ну — прочтите».

— Ну — «Жди меня, и я вернусь» …

— Послушал, говорит: «А почему нельзя напечатать? Ну-ка, — давай Ярославскому позвоним». Позвонили Ярославскому, который был куратором «Правды» от ЦК. Значит, пришёл старик Ярославский, ещё раз Симонов прочёл.

— Поспелов ему говорит:

— Тут у тебя жёлтые дожди, а чего?

— Ну, — вот, когда осенью дожди льют по жёлтой глине — они жёлтые.

— Да? Ладно.

Взяли стихотворение и через четыре дня, по-моему, напечатали, и наутро — 14 января 1942 года Симонов был уже самый знаменитый поэт».

***

Когда в своём интервью Алексей Кириллович Симонов упомянул о Ярославском, — я не придал этому особого значения. Уже на расшифровке текста полез проверять и выяснил, что «старик Ярославский», оказывается, не так-то и прост… Помимо курирования «Правды», он был, по сути, — главным в СССР по вопросам религии. (Емельян Михайлович Ярославский (настоящие имя и фамилия Миней Израилевич Губельман) 19 .02. 1878 — 04.12.1943. С 1925 по 1943 годы — председатель Центрального совета Союза воинствующих безбожников — авт.).

Приглашая Ярославского для консультации в столь щекотливом вопросе, Пётр Поспелов «убивал двух зайцев» сразу; — прикрывал себя, печатая в «Правде» не очень поощряемый в то время образец интимно-любовной лирики, да ещё и с религиозно-мистическим уклоном, и способствовал созданию очередного советского мифа — покруче шекспировской истории о Ромео и Джульетте.

***

Из мемуаров Ильи Эренбурга:

«Ночью в «Правде» я присутствовал при длительном разговоре о стихотворении Симонова «Жди меня»; редактор и еще один ответственный товарищ хотели изменить слова «желтые дожди»: дождь не может быть желтым. Мне из всего стихотворения понравились именно «желтые дожди», я их отстаивал, как мог, ссылался и на глинистую почву, и на Маяковского. Под утро редактор решил рискнуть, и дожди остались желтыми». (цит. по Эренбург И. — 1966.).

После публикации стихотворения «Жди меня» в «Правде» в январе 1942 г., история любви военного корреспондента «Красной Звезды» Константина Симонова и одной из самых популярных актрис СССР — Валентины Серовой, стала в одночасье достоянием всей страны. Более того — этот миф о великой любви Мужчины — бойца и верной, любящей Женщины в тылу на великой войне, — подпитывался всю войну практически ежедневными его репортажами с фронта и её, — уже не просто артистки, а его Музы и символа Верности, — выступлениями на фронте в составе концертных бригад.

Интересный факт: «Два месяца спустя (после первой публикации — авт.) вышел в свет сдвоенный ноябрьско-декабрьский номер «Нового мира» за 1941 год с первой тетрадью цикла «С тобой и без тебя». (…) В библиотеки и к немногим счастливым обладателям журнала выстраивались очереди, стихи переписывали в невероятно дефицитные по тем временам тетради, блокноты. (…) Однако из всего цикла ни с чем не сравнимая популярность выпала на долю стихотворения «Жди меня, и я вернусь…» (…) В истории советской поэзии вряд ли было другое произведение, имевшее такой массовый отклик. Это стихотворение искали, вырезали из газет, переписывали, носили с собой, посылали друг другу, заучивали наизусть — на фронте и в тылу. (…) Говорят, семнадцать композиторов изъявили желание написать на него песню. (Песней, однако, стихи так и не стали. Некоторую известность приобрела музыка М. Блантера)…». (цит. по Чудакова М.О. — 2002.).

В начале 1942 года отдельной книжкой вышел в свет сборник стихов Симонова «С тобой и без тебя» с посвящением «Валентине Васильевне Серовой». Книжку нельзя было достать. Ни один поэт в те годы не имел столь оглушительного успеха, какой познал Симонов после публикации этого сборника.

Из мемуаров Бориса Рунина:

«Уже очень скоро о Костиной поэзии как-то разом заговорила вся советская критика и сама личность Симонова стала приобретать небывалую по тем временам популярность. Чтобы писателя узнавали в лицо на улице, как Бернеса, например, такого, пожалуй, тогда не было со времен Есенина и Маяковского. А тут даже в троллейбусе можно было услышать такой примерно диалог:

— Сейчас на улице Горького видел Костю. Он, оказывается, усики отпустил.

— Да, а ты что, не знал?

Или что-нибудь в этом роде, причем именно так — фамильярно (без фамилии!). Но кто же не поймет, что речь идет о поэте Симонове». (цит. по Рунин Б.М. — 1995.).

Алексей Симонов:

«Хотя в это время, как Вы помните, Константин Симонов писал разные стихи, — драматургия их отношений на самом деле стала основой военной лирики советского периода. Что, кстати, говоря и сделало его таким знаменитым поэтом… Потому, что знаменитым он стал после двух стихотворений. После «Жди меня» напечатанного в феврале 42 года и «Убей его», напечатанного в том же сорок втором, только осенью, если мне не изменяет память». (А.К. Симонов оговорился — «Жди меня» впервые было опубликовано в «Правде» 14 января 1942 года — авт.).

Алексей Кириллович Симонов вспоминает, что огромными тиражами выпускались даже листовки для бойцов; — с одной стороны был напечатан портрет Валентины Серовой, а с другой — стихотворение «Жди меня». Те, кому не хватало листовок, переписывали его от руки, и практически вся армия носила эти стихи как обереги от пуль, в левых карманах гимнастёрок.

Из мемуаров Павла Судоплатова:

«После разгрома немцев под Сталинградом, в начале 1943 года, Москва ожила. Один за другим стали открываться театры. Это говорило о том, что на фронте произошел поворот к лучшему. (…) В то время, о котором я пишу, Москва пристально следила за романом известного советского поэта Константина Симонова и не менее известной актрисы Валентины Серовой. Их брак не был особенно счастливым, и после войны Симонов развелся с Серовой. Мы с женой несколько раз встречали эту пару в столовой спецобслуживания. Ильин, комиссар госбезопасности, курировавший «культурный фронт», жаловался: мало у него других дел, так еще приходится лично отвечать за безопасность Симонова! Симонов был на редкость лихим водителем и, пользуясь своим привилегированным положением, позволял себе все, что его душе угодно. К тому же он был в хороших отношениях с Василием Сталиным, известным своим пристрастием к алкоголю и бурными похождениями. Ильин рассказывал мне о реакции Сталина (она сейчас широко известна) на вышедший в 1942 году и в полном смысле слова потрясший читающую публику сборник лирических стихов Симонова «С тобой и без тебя», посвященный Валентине Серовой. Популярность его была такова, что достать книжку было невозможно. (цит. по Судоплатов П.А. — 2016.).

Интересный факт «Жданов сообщил о замечании Сталина о книге стихов о любви К. Симонова: «надо было напечатать всего два экземпляра — один для неё и один для него». При этом Сталин с притворной скромностью улыбнулся, а остальные расхохотались». (цит. по Джилас М. — 2002.).

Из мемуаров Бориса Рунина:

«Он был тогда, что называется, на взлете (…) Его фронтовыми корреспонденциями (…) зачитывались. (…) Успех сопутствовал ему во всем, разве что его несколько аффектированная на публику влюбленность в Серову еще не вызывала с ее стороны столь же нетерпеливого чувства. Мне особенно запомнилась одна из встреч в те дни. (…) Он с ходу затащил меня в свою правдинскую келью (…) Он начал с того, что прочел мне вслух только что написанное и ставшее вскоре знаменитым «Жди меня». (…) Под знаком этого стихотворения и прошел потом весь вечер. Серова была тогда в Свердловске. Там же, если не ошибаюсь, находился тогда на излечении раненый Рокоссовский, которому, по слухам, она оказывала какие-то знаки внимания. Костя ревновал и опять-таки, мне кажется, был рад хоть в какой-то мере испытать это вдруг приоткрывшееся ему чувство. (…) Как-то так получалось, что то и дело возвращались все-таки к теме «жди меня» (…) пока в дверь не постучал правдинский киномеханик. Он пришел сказать товарищу Симонову, что фильм «Девушка с характером» (где Серова играла главную роль) он раздобыл и может сейчас для товарища Симонова прокрутить. (…) Костя не позвал меня с собой — он прямо сказал мне, что хочет смотреть картину в одиночестве. И в то же время он, по-моему, был доволен, что теперь от меня это станет известно людям». (цит. по Рунин Б. М. — 1995.).

Алексей Симонов:

«Всё-таки что-то было невероятное в этих очень простых словах. Когда, значит (наши войска) на ходу взяли какой-то лагерь уже в Германии и вошли, — а там наши (военнопленные) — полутрупы. Они не знают, чего делать, потому что те все — лагерники 41, 42 года. А наши — форма (новая), все с погонами, все с автоматами, а не с «трёхлинеечками». (Лагерники) ни хрена понять не могут. И папаша, — его вскинули на бочку, — и он стал читать «Жди меня». Сам, говорит, реву, вокруг все ревут.… Но отношения наладились. Вот»…

Интересный факт. «Жди меня» не только было похоже на заклинание по своему жанру, но и функционировало как таковое в социальной практике. Многократное прочтение этого стихотворения само по себе имело психотехническую функцию. Врач Слава Менделевна Бескина, работавшая во время войны во фронтовых госпиталях, вспоминала, что раненые солдаты, когда им было особенно больно, читали наизусть «Жди меня». (цит. по Чудакова М.О. — 2002.).

И, наверное, — это первый случай в истории мирового кинематографа, когда сценарий мелодрамы 1943 года режиссёра Столпера «Жди меня» (авторы сценария — Александр Столпер и Константин Симонов — авт.) делался под конкретное стихотворение, а героиня играла саму себя. Некоторые сюжетные ходы фильма — фактическое повторение истории жизни Валентины Серовой с трагически погибшим первым мужем — Героем Советского Союза, военным лётчиком Анатолием Серовым. Даже название фильма не стали менять — оставили судьбоносное «Жди меня». И песня там прозвучала на эти стихи. Прозвучала, а народной не стала, в отличие от стихов…

***

Алексей Симонов:

«Значит, в один прекрасный день раздаётся у меня звонок. Звонят с телевидения из редакции «Взгляда» и говорят, что Саша Любимов и Серёжа Бодров просят меня прибыть в качестве эксперта завтра на съёмку. У них есть ко мне вопросы. Я встречаюсь там с пацаном, который три года провёл в чеченском плену. Который повторял — то ли, говорит, это стих такой, то ли молитва… Чего-то мать мне, — когда провожала, всё говорила, — «Жди меня и я вернусь» — и я всё время это повторял — жди меня и я вернусь…

Я рассказал историю того, как «Жди меня» не стало песней. В сборнике библиографии Симонова есть отдельная страница, на которой двадцать четыре (!!!) имени композиторов, написавших мелодию песни «Жди меня». Там есть и Дунаевский, там есть и Мокроусов, там есть и Соловьёв-Седой, — там все есть. А песни нет. А нет песни. Ну, вот это я изложил так вкратце и уехал себе спокойно домой.

Неделю спустя звонят мне снова из «Взгляда». Я им говорю, что у Вас ещё один пленник образовался?

Мне говорят, — тут на Ваше имя пришёл пакет. Откуда, говорю пакет? Из Израиля. Ещё интереснее. Ну, давайте, говорю, — везите. Договорились куда привезут. Всё, — приятно. Открываю пакет. Письмо. От некоего Ильи Войтовецкого. Кто такой — понятия не имею. Дорогой Алексей Кириллович! Чего же Вы наврали? Смотрел с большим интересом передачу — Вы, ну, — неправду рассказываете. Есть такая песня».

***

Справка. Илья Ноевич (Нояхович) Войтовецкий (19.12.1936 — 3.09.2015.) израильский поэт и прозаик. Был членом Союза писателей и Правления Союза писателей Израиля и российско-израильского литературного содружества «Столицы». Родился в украинском городе Казатине Винницкой области. Отец Ильи Войтовецкого образования не получил никакого, до конца жизни с трудом и неправильно говорил по-русски. Родным языком он считал идиш. По-настоящему хорошо владел он украинским языком, любил его и часто пел украинские (и еврейские) песни. Войну прошёл от начала до конца на передовой в качестве пехотного радиста, а после войны проработал бухгалтером до самой пенсии. Мать закончила в Казатине Коммерческое училище, изучала языки — русский, украинский, немецкий и французский по школьной программе и на всех этих языках и читала, и разговаривала; идишу и древнееврейскому обучали детей частные учителя у деда дома. Латынь и древнегреческий она умудрилась изучить сама и читала в подлиннике древних авторов. «Все военные годы я рос почти сиротой — при живых родителях. Отец со второго августа 1941-го по 9 ноября 1945 года валялся в траншеях, окопах и землянках Второй мировой. Мама от темна до темна, без выходных и праздников, работала. В раннем детстве, тогда же, когда и по-русски, я научился читать по-еврейски. Причина заключалась в том, что письма с фронта отец писал на идише, почту в Троицке, где мы жили, разносили с утра, а мама приходила с работы глубокой ночью — в войну все так работали. Чтобы прочитывать отцовские письма до маминого прихода, я в четыре с половиной года обучился еврейской грамоте. Я был предоставлен улице и присмотру нашей квартирной хозяйки Дарьи Никандровны Монетовой, женщины немолодой, вдовой, безграмотной и истово верующей. Её заботами сохранилось в Троицке церковное добро, оставшееся без присмотра после закрытия последнего в городе храма. До нашего вселения в начале июля 1941 года в её бревенчатый дом, она о евреях знала лишь по Святому писанию. Когда же, приняв нас, беженцев, под свой кров, она отправилась в милицию прописать «экуированных», чиновница-милиционерша, заглянув в мамин паспорт, открыла ей страшную тайну:

— Евреев приютила, Никандровна. Бога побойся…

— Как евреев? — не поняла Монетова. — Откудова?

— А вот оттудова! Евреи они, твои экуированные. Не гневи Бога, одумайся.

— Чево «одумайся»! Чево «одумайся»! Бог-то, Он ведь и сам еврей был. Божьи люди, значицца.

Вернувшись из милиции, Дарья Никандровна, причитая, долго разглядывала маму и меня:

— Божьи люди пришли, истинно Божьи люди.

И крестилась, склоняясь перед иконой, и нас крестным знамением осеняла, поглядывая недоверчиво, удивлённо и благоговейно на своих новых «фатирантов».

Не так вели себя местные мальчишки. Звучало незнакомое слово «жид».

Узнав про это, Дарья Никандровна посуровела, нахмурилась.

— «Жид» — плохое слово, ругательное. Не «жид», а — «еврей». Ты еврей, и мамка твоя еврейка, и папка, который немца на фронте бьёт, тоже еврей. И Матерь Божья, пресвятая Дева Мария, и Спаситель наш, и Апостолы-Святые угодники, — все были евреи. Ты фулюганов не слушай и слово нехорошее не повторяй, негоже это.

Так в самом раннем моём детстве квартирная хозяйка наша Монетова Дарья Никандровна распрямила мою готовую было согнуться спину и научила держать высоко поднятой голову. Вот оттуда всё и пошло». (цит. по публикации на сайте: Проза.ру).

В 1971 г. Илья Войтовецкий репатриировался в Израиль. Участник войны Судного дня. До 1996 г. работал на химическом комбинате Мёртвого моря, затем вышел на пенсию. Произведения Ильи Войтовецкого публиковались в Израиле, России, Украине, США, Германии, во Франции (издательство университета Сорбонна) с параллельным переводом на французский язык, в Новой Зеландии (в переводе на английский язык). Умер и похоронен в Беер-Шеве.

***

Илья Войтовецкий:

«Мы только-только в Израиле начали принимать московское телевидение — шла программа «Взгляд», которую вёл Александр Любимов. Я сидел перед экраном и смотрел передачу. Гостем программы был известный журналист, киносценарист, кинорежиссёр, правозащитник, сын поэта Константина Михайловича Симонова — Алексей Симонов. Ведущий — Александр Любимов задал ему вопрос — Скажите, Алексей Кириллович, — как получилось, что такие популярные стихи как «Жди меня», так и не стали песней? Алексей Симонов ответил. — На эти стихи было написано порядка 25 мелодий, но ни одна из них не соответствовала уровню стихов. Поэтому стихи остались стихами. Я подпрыгнул.… Как это так? Стихи не стали песней… Конечно стали. И я бросился к телефону. Начал набирать, — это был прямой эфир, — начал набирать прямой телефон студии. Телефон был занят, занят, занят. Когда я дозвонился, передача уже закончилась и Симонова в студии не было. Мне ответила ассистент Любимова, и я ей сказал. — Как это так у Вас в передаче прозвучало, что нет песни на эти стихи? Есть песня. Целая страна, целый народ поёт эту песню. Эта песня стала гимном целого военного подразделения во время войны. Она сказала мне — Пришлите мне письмо и пришлите мне кассету с записью этой песни. Я её передам Алексею Симонову. Симонов получил моё письмо и кассету. Мы с ним связались по телефону и стали часто разговаривать».

Алексей Симонов:

«Надо отдать должное неизвестному тогда мне Илье Войтовецкому. Он основательно меня подготовил, потому что у меня был текст на иврите, у меня был текст русскими буквами, как это надо читать. У меня плёнка с записью как её поёт один человек — как её поёт Дрори»…

***

В 1938 году 17-летний житель Вены Соломон Дойчер бежал вместе с братом Яковом из захваченной немцами Австрии в Палестину. Позже он поменял имя и фамилию на Шломо Дрори (Шломо — Соломон, а Дрори на иврите означает свободный — авт.).

Илья Войтовецкий:

«Шломо Дрори родился в Австрии, — в Вене 4 августа 1921 года. Когда нацисты в Австрии пришли к власти, ему было 18 лет. Даже семнадцать лет, — в тридцать восьмом году был аншлюс. Он с братом Яковом, группой еврейских ребят украли маленькое судёнышко и отплыли по Дунаю от Вены в сторону Чёрного моря, потому что в Вене они бы были уничтожены как евреи. Они проплыли Мраморное море, Босфор и Дарданеллы, и вышли и в Средиземное море. И, в конце концов, добрались до берегов тогдашней Палестины. Подмандатной. И высадились на берег. А родители остались в Вене…».

***

Справка. В 1922 году Лига Наций вручила Великобритании мандат на Палестину, объясняя это необходимостью «установления в стране политических, административных и экономических условий для безопасного образования еврейского национального дома». (цит. по публикации на сайте: Internet History Sourcebook projec). В то время страну населяли в основном арабы-мусульмане, однако самый крупный город, Иерусалим, был преимущественно еврейским. В 1924–1928 годах в Палестину приехали 85 тысяч евреев. Подъём нацистской идеологии в 1930-х годах в Германии привёл к тому, что в Палестину прибыли еще около 250 тысяч немецких евреев. Это было не только средством спасения евреев от уничтожения, но и вызывалось необходимостью увеличения численности и влияния еврейского населения в Палестине как важнейшего шага на пути к созданию собственного государства. В начале сентября 1939 года — уже шла мировая война — Еврейский национальный совет провел мобилизацию добровольцев для службы в еврейских национальных частях, зарегистрировав при этом более 140 тысяч человек. Английские власти, в свою очередь, противились созданию еврейских военных частей, хотя тысячи евреев добровольно служили в британской армии с 1939 года. И все же в августе 1940 года было разрешено формировать еврейские подразделения для несения караульной службы, а в конце 1942 года, уже было объявлено о создании еврейских добровольческих полков в Палестине. На базе трех таких полков в сентябре 1944 года была сформирована Еврейская бригада, принявшая участие в боях в Италии. Многие офицеры и солдаты за мужество, проявленное в борьбе с нацистами, были удостоены британских наград. Бригада имела своё знамя и эмблему. Однако после войны — в 1946 году, — британские власти расформировали Еврейскую бригаду.

Декларация независимости государства Израиль была провозглашена 14 мая 1948 года на основании резолюции Генеральной Ассамблеи ООН № 181, принятой 29 ноября 1947 года. Согласно Декларации Независимости, Израиль является еврейским государством. В то же время Израиль является многонациональным и демократическим государством, где, — наряду с евреями, — равные права имеют и все прочие этнические группы, вне зависимости от вероисповедания.

***

Алексей Симонов:

«Соломон Дойчер. Он был пацан, — в 19 лет, бежавший из Австрии. Бежавший вместе с братом, отдельно от матери. Мать они потеряли… Где мать и что с матерью он не знал, связи никакой не было. Они с чудовищными трудностями добрались до Израиля, где сразу пошли служить в армию. Да, — это была Палестина ещё, — Израиля ещё никакого не было. Но, тем не менее, — это было время, когда, — как я понимаю, — в высших кругах, обсуждался вопрос как евреям воевать. Возникла идея всё-таки создать еврейские части».

Илья Войтовецкий:

«А в 39-м году началась война. И в рамках Британской армии была создана Еврейская бригада. И Дрори, и его брат конечно добровольцами сразу ушли в бригаду. Часть, в которой он служил, расположилась в Хайфе. И на хайфском волнорезе они дежурили, потому что ожидали, что итальянские подводные лодки могут прийти к берегам Палестины. И вот в одно из дежурств он прихватил какую-то книжку, которая лежала на столе. Всё дежурство заключалось в том, чтобы смотреть в море, — не появятся ли итальянские субмарины. Он открыл книжку и стал её читать. Это оказалась книжка стихов Константина Симонова о любви. В совершенно потрясающих переводах израильского поэта, который блестяще знал русский язык — он был родом из России, — Авраам Шлёнский».

***

Справка. Аврахам Шлёнский (Шлионский), (06.03.1900 — 18.05.1973.) израильский поэт, переводчик, общественно-литературный деятель. Родился в украинском селе Крюково (возле Кременчуга). В 13 лет родители послали его в Палестину, где он учился в гимназии «Герцлия». С началом Первой мировой войны вернулся в Россию (Екатеринослав), где закончил учёбу в гимназии с преподаванием на идише, которую эвакуировали из Вильны в Екатеринослав. В годы гражданской войны был свидетелем погромов и издевательств над евреями.

В 1921 году после многомесячных скитаний по Украине, России, Литве прибыл в Израиль. Работал на прокладке дорог в Хайфе, Тель-Авиве, Иерусалиме. В 1922 году поселился в Тель-Авиве с намерением жить литературным трудом, но сначала работал на стройке и печатал свои стихи и статьи о литературе в журнале революционно-модернистского направления «Хедим». В годы 2-й мировой войны занимался в основном переводами, особенно советской литературы, так как относился к СССР как к главному защитнику мира от фашизма. С 1945 года избран членом Комитета языка иврит. Велик вклад Авраама Шлёнского в развитие лексики иврита. Как непревзойденный мастер перевода с русского языка, Шлёнский много сделал для распространения русской и советской литературы в Израиле, переведя на иврит: «Двенадцать» (1929) и «Скифы» (1941) А. Блока, «Борис Годунов», лирика и «Маленькие трагедии» Пушкина, «Поднятая целина» (1935) и «Тихий Дон» (1953–58) М. Шолохова, рассказы И. Бабеля, В. Бианки, пьесы Н. Гоголя («Ревизор», 1935, и «Женитьба», 1944), произведения А. Чехова, М. Горького, А. Островского и многих других. Его переводы отличаются точностью в передаче реалий вплоть до использования неологизмов и прямой передачи русских слов. Перевод «Евгения Онегина» (1-я редакция — 1937; 6-я редакция и примечания — 1966) со скрупулезной точностью воспроизводит ритмику и стилистическое богатство оригинала и признан критикой лучшим переводом этого произведения на иностранный язык. Авраам Шлёнский скончался в 1973 году в Тель-Авиве.

***

Илья Войтовецкий написал: «Подстрочник к ивритскому тексту «Жди меня» не требуется, так как перевод дословно, построчно соответствует оригиналу — за одним исключением. Эренбург в мемуарах «Люди, годы, жизнь» писал, что «желтые дожди» — самый удачный образ в стихотворении. И это действительно так. Для русского читателя желтый дождь это мокрая липкая скользкая глина, грязь, лужи, холодрыга. Не так этот образ воспринимается ивритским читателем. Дождь в Израиле — благодать, о дожде евреи рассеяния молятся, даже когда в странах их проживания идут ливни. Желтая пустыня в Израиле занимает значительную часть территории, песчаная почва не задерживает воду, нет ни луж, ни грязи, только чистый воздух и отсутствие зноя. Поэтому Шленскому пришлось найти замену «желтым дождям», и он сделал это виртуозно. Мне трудно объяснить образ, найденный Шленским. Там — «Жди, когда наводит грусть ненастье сердца», примерно так. На иврите это очень удачная находка. Секрет завораживающего звучания на иврите заключается ещё и в том, что глаголы в повелительном наклонении единственного числа на иврите имеют род, т.е. по-русски заклинание «жди меня» может быть обращено и к мужчине, и к женщине, а на иврите «ат хаки ли» можно сказать только женщине; обращение к мужчине «жди меня» прозвучит «атá хакé ли». Следовательно, переведённые стихи лингвистически приобретают адресата, и это — женщина. Все остальное соответствует оригиналу буквально построчно, — совершенно гениальный перевод. Есть строки, которые для ивритского читателя выше, чем для русского. Например, «вэишту кос яин мар / зэхер нишмати» — «выпьют горькое вино / на помин души» на иврите перекликается с библейским текстом — по стилистике, по звучанию — то, о чем Леша (А.К. Симонов — авт.) сказал, что звучание стихов молитвенное». (из нашей переписки — авт.).

Алексей Симонов:

«В сорок втором году на иврите вышла маленькая книжка стихов Шлёнского. Среди стихов Шлёнского было и несколько переводов. В том числе был перевод «Жди меня», который назывался «Ат хаки ли». — Ат хаки ли вээхзор, — и так далее на иврите…».

Соломон Дойчер (Шломо Дрори):

«Евреев посылали на охрану военных объектов в Палестине. В 42-м году мне довелось охранять порт в Хайфе. Сложно представить себе более тоскливое занятие, чем часами стоять на краю волнорезов, ожидая вражеские подводные лодки, которые так никогда и не появились. Чтобы мы не умерли от скуки, нам давали книги на иврите. И однажды мне попалась маленькая книжица со стихами Константина Симонова в переводе Авраама Шлёнского. Я прочитал весь сборник, но одно стихотворение запало в душу — «Жди меня». Я несколько раз перечитал стихотворение и подумал, что ему обязательно нужна музыка. (цит. по статье на сайте: Новая Газета.ру).

Алексей Симонов:

«В сорок втором году в Хайфе сидя на приступочке, на самом деле он занимался бессмысленной работой, как занимались большинство евреев, которых не допускали до переднего края в английской армии. Он служил в английской армии — еврейских батальонов ещё не было. Значит, — он сидел и смотрел — следил за тем, чтобы не появились подводные лодки. Абсолютно сродни тому, как Хемингуэй ходил на своей лодке и тоже, значит, — разведывательным путём исследовал акваторию — не появились ли немецкие подводные лодки. Ну, естественно, делать не хрена, — естественно, — вот он читает «ат хаки ли», и у него (начинает возникать) мелодия. Он никогда не имел никакого музыкального образования. Он, значит, стал напевать это «Ат хаки ли веэхзор» и у него вдруг сложилась реальная мелодия».

Соломон Дойчер (Шломо Дрори):

«Я не знал нотной грамоты, но начал напевать мелодию, и мне показалось, что эта мелодия очень точно отражает смысл слов. Я напевал эту мелодию всю ночь, чтобы не забыть. Утром наша смена закончилась, и мы вернулись на базу. В моей роте служил композитор Цви Бен Йосеф. Я поспешил к нему и попросил записать мелодию. Он достал из-под кровати аккордеон и начал наигрывать. Это было именно то, что я хотел. Сначала я пел в роте, потом в батальоне, потом перед всей бригадой. Очень быстро я превратился в известного певца, а песня стала шлягером. Все знали ее наизусть» (цит. по статье на сайте: Новая Газета.ру).

Соломон записался в десантную часть, которую планировали отправить в Европу на фронт. Но кто-то из начальства, — услыхав как он поёт, — и, — поняв масштаб его вокального таланта, — принял решение о направлении молодого дарования в концертную бригаду, чем, очевидно, сохранил ему жизнь. (После войны Соломон Дойчер был приглашён в миланский «La Skala», но отказался, выбрав жизнь простого рабочего в Израиле — авт.).

Илья Войтовецкий:

«И настолько песня произвела сильное впечатление, что Дрори забрали с его вахт и ввели в состав художественной самодеятельности, чтобы он пел солдатам эту песню».

Соломон Дойчер (Шломо Дрори):

«В то время еврейское население Палестины видело героев войны в русских. Все европейские армии сложили оружие. Американцы еще не открыли Второй фронт. Против немцев воевали только русские. Самый страшный период Холокоста еще не начался, но мы знали, что нацисты хотят нас всех уничтожить и уничтожат, если дойдут до Палестины. Поэтому в Палестине пели только русские песни. Но в случае с песней «Жди меня» мало кто обращал внимание на то, что речь идет о русских стихах. Для всех это была еврейская песня о еврейском солдате, который скучает по девушке и надеется, что она его ждет». (цит. по статье на сайте: Новая Газета.ру).

Алексей Симонов:

«Короче говоря, чтобы «long story short» — «не растекаться мыслью по древу», — через месяц его взяли в коллектив, который по всем фронтам ездил. А песня ушла от него, и к концу войны была одной из самых популярных, а может быть и самой популярной песней воюющих еврейских отрядов. И чуть ли не гимном спецназа».

***

Песню «Жди меня» солдаты настолько полюбили и приняли, что она моментально превратилась в самую популярную армейскую песню тех дней, потому что отражала настроение каждого солдата, тоскующего по той, которая его ждёт. Даже если такой девушки и не существует, любой солдат хочет, чтобы она непременно была. Были и другие песни, но эта была главной, и стала гимном Еврейской бригады, а автор и исполнитель приобрёл популярность, сравнимую со славой Леонида Утёсова и Клавдии Шульженко.

***

Илья Войтовецкий:

«И так его возили из части в часть, где говорили на иврите и знали иврит, и Шломо пел эти слова — в общем-то, дорогие для каждого солдата. Потому что у каждого солдата где-то осталась мама, где-то остался отец, где-то осталась любимая девушка. Он сам перевёл эту песню на английский язык и записал пластинку и на иврите, и на английском — он великолепно владел английским языком. И эту песню пела не только Еврейская Бригада, но пела и вся британская армия».

Песня «Жди меня» на двух языках зажила в войсках союзников своей жизнью. Молитвенный посыл стихов Константина Симонова, — жди меня и надейся на чудо, — оказался доступным и очень важным для всех солдат. Соломон Дойчер (Шломо Дрори) так её и пел — как молитву о чуде…

И чудо произошло. В Италии. В Риме. Почти сразу после ввода в этот город союзных войск. В это невозможно поверить, да и с точки зрения теории вероятности такие совпадения невозможны, — но реальная жизнь плевать хотела на теории, и в ней возможно всё…

***

Вечером вторника — 26 сентября 1944 года, — накануне иудейского праздника Судного дня (Йом-Киппур) в старинном римском квартале с красноречивым названием Гетто было особенно много военнослужащих союзных войск. Пробираясь узкой извилистой улочкой на левом берегу Тибра, между театром Марцелла и портиком Октавия, — по брусчатой мостовой с вросшими в неё осколками античных колонн, — они снимали пилотки, доставали из карманов кипы и одевали их перед тем, как войти в синагогу.

Здание римской синагоги выстояло в лихолетье Второй мировой и начало выполнять свои функции сразу же после 4 июня 1944 года — вступления союзных войск в Рим, объявленный накануне сдачи «свободным городом». У стены синагоги, — возле самого входа, Джордж — офицер американской армии увидел горько плачущую и причитающую на идиш исхудавшую женщину. Увидел, — и не мог пройти мимо…

По её одежде офицер понял, что она, вне всякого сомнения, — еврейская беженка. Он не стал разговаривать с нею по-английски, а обратился на идише со словами утешения и просьбой не плакать. Она, не обратив на него никакого внимания, лишь ответила, что осталась одна и никто уже ничем не сможет ей помочь, — в этой войне она потеряла всё… Мужа немцы расстреляли у неё на глазах, а сыновья ушли из дому ещё в тридцать восьмом, и с тех пор она о них ничего не знает. Сама же в Катастрофу спаслась чудом — удалось сбежать из концлагеря в Польше, а потом её переправили в Италию, где монашки католического монастыря прятали её у себя до прихода союзных войск.

Илья Войтовецкий:

«Офицер сказал — Ты разговариваешь на идише на таком же диалекте, как разговаривают мои родители. Кто ты? Как тебя зовут? Откуда ты? Она сказала, что она из местечка в Польше, а её муж из другого местечка и фамилия его Дойчер. Офицер сказал — И мои родители из тех же местечек».

Алексей Симонов:

«Мама в это время… Маму спасли. Мама была в монастыре. Маму спасали итальянки. И спасли-таки, но, — когда немцы ушли, то надо было выходить и надо было что-то делать. А чем жить, куда идти, какова судьба, какова судьба того, что было за плечами, какова будет судьба того, что будет перед тобой? Ничего не известно. Пошла. А куда она пошла? Естественно, она пошла в синагогу и, естественно, — как и всякая женщина в синагоге, — стала плакать. Плачет она, плачет, а рядом стоит офицер. Говорит, — А чего плачешь, мать? Ну, она ему в сердцах рассказывает историю. Как, говорит, твоя фамилия? Дойчер. Интересно. Выясняется, что это её родственник».

Американец Джордж оказался сыном родной сестры Брони Дойчер — женщины, с которой он заговорил у римской синагоги. Это значило, что они родные люди — тётка и племянник. Две сестры, — уроженки польского местечка, — после Первой мировой войны покинули родные места. Одна вышла замуж за австрийского еврея по фамилии Дойчер, и уехала в Вену, а вторая, после свадьбы, отправилась с мужем за океан. После прихода к власти нацистов связь между ними прервалась.

Офицер Джордж снял для своей тёти Брони комнату в Риме, купил еду, одел её. Она сказала ему, что ей ничего не надо и лишь попросила помочь ей найти сыновей — Соломона и Якова Дойчеров, т.к. была абсолютно уверена, что если они живы, то могут быть сейчас только на фронте.

Илья Войтовецкий:

«И он вдруг вспомнил, что слышал песню, которую сочинил Соломон Дойчер».
Джордж ничего не сказал своей тёте Броне, — мало ли Соломонов Дойчеров среди еврейских солдат? И имя, и фамилия довольно распространённые. Стал наводить справки, связался с командованием бригады по телефону. И выяснилось, что оба брата Дойчер, которых он разыскивал, действительно родом из Вены и оба служат в Еврейской бригаде — Соломон в ансамбле бригады, а его брат Яков — в двенадцатой роте.

Алексей Симонов:

«Дальше история развивается следующим образом. Дрори в составе этого творческого коллектива, — где он поёт не только эту песню, — попадает в Бари, где расположены, в это время, какие-то еврейские части».

Илья Войтовецкий:

«И он сказал — Я найду тебе твоего сына. Он позвонил в командование бригады и спросил, где в ближайшее время выступает Соломон Дойчер? Ему сказали, что ближайший концерт в здании оперного театра в городе Бари. И он повёз эту женщину в город Бари. Он привёз её из Рима на машине, принадлежавшей американской армии, в сопровождении ещё двух американских офицеров в Бари, — в здание оперы (театр Петруцелли — авт.), в котором должны были выступать еврейские артисты».

Соломон Дойчер (Шломо Дрори):

«Я вообще не знал о том, что она жива. И — уж конечно — не в Италии. А тогда вошёл солдат и спросил: «Кто здесь Дойчер?» — так меня звали, до того, как я принял ивритскую фамилию. Я ответил: «Я. Почему тебя это интересует?» Он сказал: «Твоя мать ждёт тебя». Меня словно ударили молотком по голове. «Что значит — ждёт моя мама?» Он сказал: «Я не знаю. С ней какие-то американские солдаты и командующий еврейскими подразделениями, и они хотят, чтобы ты к ней вышел». Все участники нашей труппы остолбенели. Хана Марон сказала: «Ты не должен выходить, у неё может случиться сердечный приступ. Мы войдём по одному, пусть она попривыкнет. Один, и ещё один, ты войдёшь последним». Нас было двенадцать участников ансамбля. Так мы и сделали. Но мы приняли решение: что бы ни случилось — не плакать! Не плакать…». (цит. по публикации на сайте: Проза.ру).

Илья Войтовецкий:

«И вот артисты стали к ней выходить по одному и разговаривать с ней. И последним вышел Шломо. Она его не узнала — он возмужал за это время, был в военной форме. А он вышел, и сказал: — Мама!!!… (Илья в кадре плачет — оставить при монтаже эпизода всю паузу полностью — авт.). И все заплакали…».

Соломон Дойчер (Шломо Дрори):

«Командующий сказал: «Ребята, ребята, — представление должно состояться! И я знаю, что нужно сделать». Он ввёл её в зал, поднялся на сцену и сказал: «Солдаты! Сегодня у нас случилось такое, что не может произойти ни в одной армии мира. Солист ансамбля — сию минуту — встретился со своей мамой, — беженкой, выжившей после Катастрофы, и он споёт песню, которую сочинил специально для неё». Это, разумеется, не было так, потому что я не писал эту песню специально для неё, но она была так взволнована…». (цит. по публикации на сайте: Проза.ру).

Илья Войтовецкий:

«А потом был концерт и Шломо вышел на сцену. Его мама сидела в первом ряду. Она не понимала иврита, и рядом сидел солдат и переводил ей слова песни на идиш. Слова, написанные русским поэтом Константином Симоновым на русском языке, и переведённые Авраамом Шлёнским на иврит, — зазвучали ещё и на идиш. И он переводил и всё время говорил: — Он эту песню для тебя написал. Он верил, что Вы встретитесь».

***

Мы пытаемся найти следы этого концерта в Бари, в театре Петруцелли, но пока нам этого не удалось. В конце прошлого века театр горел, многие архивы пропали, коллекции афиш не сохранилось.

***

День Победы Шломо с братом и матерью встретил в Италии, откуда они вернулись в Палестину. Вернувшись с фронта, он участвовал в подготовке к Войне за независимость — был инструктором по подрывному делу. Англичане разыскивали его, сулили за его голову внушительные суммы. Его не выдали. В 1948 году Израиль обрёл независимость.

Илья Войтовецкий <iliavoit@yandex.com> написал:

«Сразу после окончания войны каждый участник ансамбля пошёл своей дорогой. Хана Марон и Йоси Ядин создали тель-авивский Камерный театр, ставший впоследствии первоклассным театром, я любил его больше, чем академическую «Габиму». Некоторые участники создали свои театральные труппы, успешно просуществовавшие несколько лет, а потом они слились с более крупными театральными коллективами. Большинство израильских певцов и певиц — выходцы из армейских ансамблей. Дрори подружился с братом Йоси Ядина, — Игаэлем Ядином, известным профессором археологии, раскопавшим Массаду, третьим начальником Армии обороны Израиля. После выхода в отставку Игаэль Ядин получил новое назначение, стал генеральным директором хим. комбината на Мёртвом море и пригласил Дрори стать заведующим канцелярией генерального директора. С выходом на пенсию Дрори основал музей Мёртвого моря». (из нашей переписки — авт.).

Мать Соломона Дойчера прожила в Израиле несколько добрых лет. Ей выпало достойное завершение жизненного пути. Соломон Дойчер ушёл из жизни в Араде 28 августа 2010 года.

***

Илья Войтовецкий рассказал мне как он «раскопал» историю еврейской судьбы стихотворения «Жди меня» и почему эта история оказалась связана и с его судьбой.

Илья Войтовецкий:

«Это было 6 декабря 1971-го года. Я прилетел в аэропорт Бен-Гуриона. Вышел из самолёта, прилетев из Вены, где был транзит из Москвы, а Москва из Свердловска. Из-под потолка из динамиков лилась музыка песен. Певцы и певицы пели на иврите, — я слов не понимал, но мелодии были очень знакомые; — «Синенький, скромный платочек», утёсовский «Извозчик», «Вечер на рейде». И вдруг зазвучала песня слов, которой я не понимал, а мелодия была незнакома. Голос был похожим на голос Бернеса — спокойный эстрадный голос. И я невольно стал подставлять очень знакомые и родные стихи — «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…». И так этот текст хорошо ложился на мелодию… Я спросил встречавшего меня, а что это за песня? Он сказал: «О, — это наша израИльская песня — это когда он ей говорит — ты меня жди и тогда я вернусь к тебе живой. Это очень любимая у нас песня».

Шло время, Войтовецкий начал работать инженером на заводе Мёртвого моря, учить иврит, и первой пластинкой, которую он купил в Израиле, стала пластинка израильского певца Арье Леви с песней «Ат хаки ли вээхзор — Жди меня, и я вернусь». На работе он познакомился с очень интересным человеком — Шломо Дрори, они стали общаться, подружились.

Илья Войтовецкий:

«И вдруг однажды, сидя перед экраном телевизора, я увидел его на экране. Была песенная передача «Такова жизнь». И ведущий Амос Этингер объявил, что сейчас на экране появится человек, который сочинил и первым исполнил песню «Ат хаки ли». И на экране появился мой друг — Шломо Дрори. Я никогда не знал, что он автор этой песни. Я кинулся к пластинкам, вытащил пластинку Арика Леви. Да — действительно написано — «Ат хаки ли», текст Константина Симонова, перевод на иврит Авраама Шлёнского, музыка Шломо Дрори. Назавтра я пришёл на работу. Я обнял его, спросил — знает ли он что-нибудь о Симонове и Серовой, об их любви? Они ничего о них не знал. Я нашёл фотографию и Симонова, и Серовой, — подарил ему».

***

Удивительно, но у Шломо Дрори была реальная возможность встретиться с автором «Жди меня» в Бари осенью 1944 года. Примерно в то же время, и именно в этот город прилетел в свою итальянскую «самоволку» фронтовой корреспондент «Красной Звезды» Константин Симонов. Но не сложилось, — зато Шломо встретился с его сыном.

***

Илья Войтовецкий:

«Алексей Симонов приехал в Израиль. И я его привёз в дом Шломо Дрори. Они познакомились. У них был общий язык. Оба прекрасно владели английским языком. И они сидели и разговаривали. И я предложил — давайте я сниму Вас вместе. И каждый из Вас будет читать по одной строфе стихотворения; — по-русски и на иврите, по-русски и на иврите. И у меня есть эта запись. Алексей Симонов читает стихи отца по-русски, а Шломо Дрори читает их на иврите».

Алексей Симонов включил фрагмент песни «Жди меня» на иврите и истории, рассказанной ему Ильёй Войтовецким, в документальный фильм о своём отце «КМ», который вышел в 2005 году.

А в России песня «Ат хаки ли» — «Жди меня» впервые прозвучала в Центральном доме актера 8 августа 1999 года на вечере, посвящённом 60-летию Алексея Кирилловича Симонова. Он тогда сам её представил как песня на стихи отца, которые звучат на древнем языке его матери — Ласкиной Евгении Самойловны.

Список литературы:

Джилас М. Беседы со Сталиным. М.: ЗАО Изд-во «Центрполиграф», 2002 — 221с Кукулин И.В. Легализованное заклинание в интерьере советского бидермайера: о возможных жанровых, стилистических и социокультурных истоках стихотворения К. Симонова «Жди меня» / Под ред. В.В. Лазутина, Г.В. Макаровой, П.П. Шкаренкова. М.: РГГУ, 2014. С. 66-87. Рунин Б.М. Мое окружение: Записки случайно уцелевшего. — М.: Моск. ист. — лит. о-во, 1995. — 217 с. Симонов А.К. Парень с Сивцева Вражка. — М. Новая газета, 2009. — 584 с. Симонов К.М. «С тобой и без тебя» и «Стихи 1941 г.» // Знамя. 1943. № 1. С. 160 Симонов К.М. Разные дни войны: Дневник писателя. Т. 1. 1941 год. М., 1977. Судоплатов П.А. Разведка и Кремль. Воспоминания опасного свидетеля. — Москва: Алгоритм, 2016. — 480с. Чудакова М.О. «Военное» стихотворение Симонова «Жди меня…» (июль 1941г.) в литературном процессе советского времени».// Нов. лит. обозр. — 2002. №58 (6) — с. 223 — 259. Эренбург И.Г. Люди, годы, жизнь. Кн. 5 и 6. М., 1966. С. 48.

От редакции

В 2006 году на сайте были опубликованы 2 статьи Ильи Войтовецкого на эту тему: Жди меня (Из «Дневника писателя«) и «Жди меня. Эпилог»

И небольшое уточнение: в Палестину бежало из Германии около 60 тысяч евреев и ещё около 15 тысяч — из Австрии после Аншлюса, Еврейская бригада британской армии была сформирована в 1944 году, до этого жители Ишува добровольцами служили в различных армейских подразделениях.

Приложение

Перевод Авраама Шлёнского на иврит стихотворения:

אַתְּ חַכִּי לִי וְאֶחְזֹר
אָח, חַכִּי הֵיטֵב.
אַתְּ חַכִּי לִי גַּם בִּקְדוֹר
מִסַּגְרִיר הַלֵּב.

אַתְּ חַכִּי לְעֵת כְּפוֹרִים,
אַתְּ חַכִּי בְּחֹם,
אַתְּ חַכִּי עֵת אֲחֵרִים
יִשְׁתַּכְּחוּ עַד תֹּם.

‏אַתְּ חַכִּי ,חַכִּי וְלוּ —
לֹא יָבוֹא מִכְתָּב,
‏אַתְּ חַכִּי אִם גַּם יִלְאוּ
הַמְּחַכִּים לַשָּׁוְא.

‏אַתְּ חַכִּי לִי וְאֶחְזֹר
וְאָרוּר הַסָּח
בְּבִטְחָה גְּמוּרָה לֵאמֹר:
«מֵת הוּא וְנִשְׁכַּח»..

יַאֲמִינוּ אֵם וָאָב
כִּי אֵינֶנִּי חַי,
יִיעֲפוּ חַכּוֹת לַשָּׁוְא
כָּל רֵעַי, אַחַי,

וְיִשְׁתּוּ כּוֹס יַיִן מַר
זֵכֶר נִשְׁמָתִי.
אַתְּ חַכִּי, וְכוֹס נִמְהָר
אַל נָא, אַל תִּשְׁתִּי.

אַתְּ חַכִּי לִי וְאֶחְזֹר
חַי אֶחְזֹרָה! חַי!
הֵמָּה יִשְׁתָּאוּ לֵאמֹר:
«נֵס הוּא בְּוַדַּאי».

הֵמָּה יִשְׁתָּאוּ הָבִין
אֵיךְ תָּבִין נַפְשָׁם,
כִּי רַק אַתְּ בְּחַכּוֹתֵךְ
הִצַּלְתִּינִי שָׁם.

אֵיךְ נִצַּלְתִּי — זֹאת נֵדַע
רַק אֲנִי וְאַתְּ
כִּי יוֹתֵר מִכָּל אָדָם
לְחַכּוֹת יָדַעְתְּ!

ат хаки ли вээхзор
ах, хаки эитэв.
ат хаки ли гам бикдор
мисагрир алэв.

ат хаки лээт кфорим,
ат хаки бэхом,
ат хаки эт ахэрим
йиштакху ад том.

‏ат хаки ,хаки вэлу –
ло яво михтав,
‏ат хаки им гам йилу
амэхаким лашов.

‏ат хаки ли вээхзор
вэарур асах
бэвитха гмура лэмор:
«мэт у вэнишках»..

яамину эм ваав
ки эинэни хай,
йиафу хакот лашов
кол рэай, ахай,

вэйишту кос яйин мар
зэхэр нишмати.
ат хаки, вэхос нимар
ал на, ал тишти.

ат хаки ли вээхзор
хай эхзора! хай!
эма йиштау лэмор:
«нэс у бэвадай».

эма йиштау авин
эих тавин нафшам,
ки рак ат бэхакотэх
ицалтини шам.

эих ницалти – зот нэда
рак ани вэат
ки ётэр мокол адам
лэхакот ядат!

А здесь можно послушать песню на это стихотворение.

 

Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer7/tatkov/