(продолжение. Начало в №8-10/2020 и сл.)
Неблагодарность за спасение в годы войны
Одним из главных обвинений евреев в нелояльности режиму стали последствия Холокоста. Евреев винили, что в годы войны они были пассивны и не принимали участия в сопротивлении врагу, а после победы забыли о роли советского государства в спасении их от полного уничтожения. Евреев упрекали в том, что они не ценят доброго отношения советской власти, забывают о бедственном положении евреев в капиталистических странах и т.д. На обойной фабрике в Минске говорили, что героический русский народ вынес на своих плечах тяготы и невзгоды Великой Отечественной войны, а евреи в это время были в тылу и наживали капитал, обманывали, обмеривали, обвешивали рабочих и пытались губить советских руководителей. В пример приводился А. Лапидус, который сначала «отсиживался в кустах», а потом стал заведующим финансово-хозяйственным сектором Минского ОК КПБ. Помощник мастера обойной фабрики Устин Х. добавлял, что «евреи воевали в Ташкенте»[1].
О том, что евреи скомпрометировали себя во время войны и после ее окончания, говорили в Витебском педагогическом институте и в строительном поезде[2]. В Гродно жена офицера Советской армии домохозяйка Ольга Ш., услышав сообщение ТАСС по радио, возмущалась, что евреи в годы войны укрывались в тылу, не вели активной борьбы с фашизмом, а теперь творят свои чудовищные преступления[3]. Гавриил А. из колхоза им. Молотова Витебского района говорил, что евреи забыли, как с ними обращались немцы, а токарь авторемонтных мастерских из Мозыря Кирилл Д. продолжал, что «наймиты», погубившие Жданова и Щербакова, хуже «фашистских зверей»[4].
Уборщица гальванического цеха на мотовелозаводе Минска Зинаида Б. сожалела, что в годы войны немцы евреев «не дорезали». Рабочий конвейера на Минском заводе металлических конструкций Владимир П. признавался, что после «разоблачения» врачей стало ясно, что по жестокости и вероломству евреи превзошли нацистов, которые в годы войны уничтожали советских людей в лагерях смерти Освенцим и Майданек[5].
В 1953 г. власти с подозрением и предубеждением относились к людям, находившимся в годы войны на временно оккупированной территории. Во внимание не принималось, что белорусы и русские, в отличие от евреев, не подвергались преследованию нацистов по расовому признаку. Сам факт спасения евреев в условиях оккупации вызывал подозрения в сотрудничестве с врагом. На этом основании евреи были причислены к сомнительным элементам, «засорявшим» учреждения, учебные заведения и предприятия. В феврале и марте 1953 г. Гродненский ОК КПБ сообщал в Минск, что городской отдел народного образования «до невозможности» запустил учет педагогических кадров. В качестве примера приводились супруги Соломон и Бузя Жуковские. У Соломона, который в 1941‒1943 гг. находился в гетто, не сохранилось документов об образовании, а свидетельских показаний земляков о его работе в местной школе с 1923 по 1939 г. оказалось недостаточно. На этом основании его отстранили от преподавания общественных дисциплин в школе. Основанием для недоверия к Бузе Семеновне стало ее пребывание в течение двух лет в Германии в концлагере[6]. Начальника планового отдела литейно-механического завода Вайнштейн обвинили в том, что в 1941‒1943 гг. она находилась в гетто, а затем была вывезена в Германию, где до 1945 г. «работала на немцев»; якобы за игнорирование партийных решений был уволен директор фабрики пианино в Борисове Абрам Жлобин[7]. Подобные примеры «засоренности» руководящих кадров и материально-ответственных лиц в 1953 г. приводились по Свислочскому, Берестовицкому, Желудокскому и Щучинскому районах, а также на заводе сельскохозяйственного машиностроения в Лиде и на чугунно-литейном заводе в Волковыске и других местах.
В связи с «делом врачей» страдали не только евреи. Яшу Этингера, приемного сына доктора медицинских наук, профессора Лазаря Ситермана, убитого нацистами, увела из Минского гетто его няня, белоруска Мария Петровна Хорецкая. Русский врач Владысик помог ей вписать Яшу в свой паспорт. В 1950 г. Якова Яковлевича Этингера арестовали, при этом следователь сказал, что спастись «просто так» из гетто было нельзя, значит, нянька служила в полиции, за что Марию Хорецкую тоже арестовали[8]. Подозрения властей усиливались, когда некоторые евреи устанавливали связи с родственниками за границей. Огласку получил случай увольнения в феврале 1953 г. старшего лаборанта кафедры госпитальной хирургии Минского медицинского института Софьи Мостовой (Гольдштейн). Основанием послужила история, начавшаяся летом 1944 г. Софья получила посылку от еврейской организации “Folk Orden” из Бруклина, направленной через “Russian Relief”. Она написала благодарственное письмо и просила разыскать ее тетю Иду Миллер. Письмо попало в газету «Утро свободы», и родные нашли друг друга. Несмотря на то что в корреспонденции из Соединенных Штатов говорилось о благодарности Иды Миллер советским властям за спасение евреев в годы Второй мировой войны, предоставление им возможности получить образование и другой помощи, переписка Мостовой и Гольдштейн была признана «враждебной деятельностью»[9].
Предложения о наказании виновных
Неотъемлемой частью большинства выступлений были требования наказать виновных. Они не отличались разнообразием и подавались в форме просьб, обращений и требований «трудящихся» к властям воздать виновным по заслугам. Значительная часть выступавших видела выход в изоляции евреев и депортации в отдаленные районы страны или за ее пределы. По этому поводу высказывались самые разные предложения. Одни говорили, что «евреев следует отправить в Биробиджан, где необходимо образовать з а к р ы т у ю (разрядка моя. — Л.С.) еврейскую республику». Другие считали, что евреев нужно поселить на отдельном острове и заставить там трудиться. Третьи утверждали, что евреи неисправимы и лучшим решением проблемы будет депортация на Ближний Восток. Подобные заявления оглашались публично в самых широких аудиториях: колхозах, промышленных предприятиях, государственных учреждениях, учебных заведениях БССР. На Бобруйском лесокомбинате отмечали, что правительство предложило евреям Биробиджан, но не приняло мер, чтобы они там жили. Евреи отказались и поселились в Москве, Ленинграде, Минске, Бобруйске и других промышленных и культурных центрах, что стало нетерпимым[10].
В колхозе им. Кирова Витебской области говорили, что всех евреев нужно собрать на определенной территории, где бы они жили и обманывали друг друга[11]. С ними соглашались сборщики Минского завода металлических конструкций: «согнать» в одно место и образовать запретную зону под названием «Еврейская республика». Директор СШ № 2 Гродно А. Акулич уточнял, что евреи заслуживают высылки в отдаленные районы СССР подобно крымским татарам и поволжским немцам, которые были изменниками в годы войны, а в Доме народного творчества Гродно говорили, что поскольку евреи хотели отторгнуть от Советского Союза Крым, то все они заслуживают выселения в Нарымский край[12]. Рабочая Минской обойной фабрики В. Янковская предлагала всех оставшихся в СССР евреев изолировать на отдельном острове, а секретарь парторганизации завода «Двигатель революции» в Гомеле Е. Назаренко уточнял, что таким местом для «пройдох-евреев» должна стать Земля Франца-Иосифа в Северном Ледовитом океане[13].
Другая, меньшая по своему числу, группа выступавших доказывала, что евреев необходимо выдворить за пределы Советского Союза. Домохозяйка Елена Б. из Гродно говорила, что евреи мешают развитию советского общества и от них необходимо избавиться путем депортации[14]. В Бресте работники железной дороги убеждали, что евреям место только в Палестине[15], а на галантерейном комбинате им. Фрунзе в Минске, что «если бы руководители Коммунистической партии и правительства знали настроение рабочего класса, то они давно бы изгнали всех евреев в Палестину»[16].
Многие из выступавших требовали смертной казни и даже уточняли форму исполнения приговора — расстрел или повешение. На Бобруйском лесокомбинате говорили, что суд должен со всей строгостью закона наказать врачей-вредителей, ни одного из них не оставив в живых. Мария Т., старшая прачка жилищно-коммунальной конторы Минска, требовала «от имени матерей, потерявших в годы войны своих мужей и детей» казнить врачей-предателей через повешение и выражала надежду, что правительство СССР в этом не откажет. Шофер из Минска Леонид Ш. говорил, что русский медведь все терпит, но придет время, когда он поднимет свою могучую лапу и уничтожит всех врагов народа; лекальщик тонкосуконного комбината Алексей М. требовал предать врачей-отравителей «самой позорной и мучительной смерти»[17].
Ряд выступлений отличался особыми кровожадностью и садизмом. Заведующий базой отдела рабочего снабжения Белорусской железной дороги Емельян Г. считал, что расстрелять «гадов» мало, им нужно избрать самую жестокую кару[18]. В Гродно учащийся заочной средней школы Петр И. предлагал линчевать евреев, а врач Серафима С. и пенсионерка Мария К. говорили, что если бы им разрешили, то они задушили бы «этих жидов» собственными руками[19]. В Минске мастер-контролер мотовелозавода Гавриил О. требовал «резать их на куски». На заводе металлоконструкций электросварщик Петр З. предлагал запереть евреев в железную клетку, «как обезьян», морить голодом и издеваться до тех пор, пока они будут живы. Бухгалтер Поликарп М. считал, что с «отравителями» поступать нужно так, как излечивались в старину от фурункулов — выжигать каленым железом. Экскаваторщик Алексей Ф. предлагал поломать врагам руки и ноги, а только потом казнить. С ним не соглашался рабочий-сборщик Николай С., который говорил, что советские люди не мучители, и предлагал просто сделать в головах «маленькие дырочки». Другие рабочие этого предприятия считали, что следует не ограничиваться казнью врачей, а подвергнуть репрессиям их родственников. Слесарь Тихон М. был еще более категоричен: «стереть с лица земли семьи предателей родины»[20].
Несогласие евреев с выдвинутыми обвинениями
Большая часть еврейского населения Белоруссии отнеслась к сообщению ТАСС от 13 января 1953 г. с большим недоверием. Областные, городские и районные комитеты партии информировали, что евреи в основном молчали и не участвовали в обсуждении событий, отказывались вступать в прения и игнорировали митинги и собрания. Заведующий отделом партийных, профсоюзных и комсомольских орга-нов Витебского обкома КПБ Тузов писал в Центральный комитет Компартии республики о том, что целые группы евреев отказывались знакомиться с хроникой ТАСС[21]. Из Минска поступило сообщение, что в Министерстве финансов БССР работники-евреи не выразили своего негодования действиями «врачей-отравителей», а в артели «Красный обувщик» Фрунзенского района, 90% рабочих которого были евреи, внешне сохранялось полное безразличие. На швейной фабрике им. Крупской начальник цеха Мительман ушла во время публичного чтения статьи «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей» из газеты «Правда». По ее адресу работницы заявляли, что Мительман боится народа и скрылась, когда стали читать про «жидов-отравителей»[22]. Из Гомеля докладывали, что евреи области и города не разделяли всеобщее возмущение «подлыми действиями врагов» из группы врачей-профессоров, старались не вступать в разговоры с посторонними. В Пинске на II курсе вечернего университета марксизма-ленинизма при горкоме партии 13 января 1953 г. евреи не явились на занятия[23]. В коммунальном банке Витебска служащие-евреи на вопрос о том, кто слышал сообщение ТАСС по радио, отвечали, что радио они не включали, а один служащий добавил, что, кроме хорошего концерта, ничего не транслировали. На фабрике «Знамя индустриализации» рабочие-евреи цеха индивидуального пошива, наоборот, заявили присланному агитатору, что они уже сами ознакомились с материалами «Правды» и зачитывать их снова нет необходимости. Когда же, несмотря на это, сообщение ТАСС было зачитано, никто из них не выступил и не внес никаких предложений[24].
Осведомители МГБ БССР докладывали об убеждении части евреев в том, что арестованные врачи были вынуждены дать свои показания под давлением. Работники магазина № 20 Городокского района сожалели, что врачи сознались в том, что им инкриминировали: «Если бы не признались, то и дела бы не было», а в ряде общеобразовательных школ Витебска заявляли, что «если кто-то и виноват, то это профессоры-медики Виноградов и Егоров (русские. — Л.С.)»[25].
Во многих сообщениях подчеркивалось, что в тех местах, где евреи составляли большинство работников, они при обсуждении названных событий переходили на идиш. Секретарь партийной организации института биологии Академии наук БССР Иванов заявлял, что в то время как сотрудники ботанического сада возмущались действиями банды шпионов и убийц под маской профессоров-врачей, их коллеги-евреи разговаривали между собой только на еврейском языке или отмалчивались[26]. Аналогичные сообщения поступали из Бобруйска, Барановичей, Молодечно, Воложина, Речицы, Могилева и других мест.
Часть евреев, пытаясь оправдаться перед лицом незаслуженных обвинений, напоминали, что евреи горячо любят советскую власть, честно и самоотверженно трудятся на благо любимой родины. В подтверждение они приводили известные факты о количестве евреев среди лауреатов Сталинской премии в науке, технике, культуре и искусстве, а также о большом процентном соотношении в пользу евреев среди музыкантов, художников, шахматистов[27]. Другие искали альтернативные источники информации.
В начале 1953 г. уполномоченный Министерства связи СССР по Белоруссии Косов докладывал руководству республики об усилении антисоветского радиовещания. В это время вещание на БССР вели более 30 коротковолновых западных станций, которые глушили только два пункта — в Минске и Барановичах. По мнению Косова, этого было недостаточно, и он предложил план строительства и финансовое обоснование системы противодействия иностранному радиовещанию в областных и крупных районных центрах республики[28]. Среди тех, кто «ловил» зарубежные «голоса», был Ноах Ладин из Речицы. Он закрывал ставни своего дома и слушал передачи из Израиля, переписывался с дядей Ицхаком из Соединенных Штатов Америки. В январе 1953 г. парикмахер из Барановичей Яков Виноградский называл сообщение ТАСС «сказкой» и говорил, что вечером он будет слушать «голос», который передает более правдивую информацию. В материалах МГБ о Виноградском отмечалось, что тот сожалеет, что в 1945 г. не уехал в Палестину, и называет себя «дураком»[29].
Безусловно, евреи не могли повлиять на ситуацию, разоблачить ложные обвинения, но, несмотря на это, высказывали свое несогласие, искали аргументы против официального навета. Власти отмечали, что «отдельные лица еврейской национальности» проникнуты духом еврейского буржуазного национализма, что они не только не осуждают участников «террористической группы», но и стараются их выгородить. Заведующий отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов Бобруйского обкома Компартии Белоруссии Чулицкий докладывал, что евреи города не соглашались с обвинениями по «делу врачей» и пытались вести контрпропаганду. Инженер-электрик Дина Гольдштат определяла сообщение ТАСС как «новое дело Бейлиса»; категорически отрицал террористический акт со стороны московских врачей секретарь комсомольской организации артели «Прогресс» Янкель Гайстер и т.д.[30]
Среди разных слоев населения, как интеллигенции, так и рабочих, получило распространение мнение, что публикация в «Правде» послужит началом широкомасштабной акции с большими последствиями. На кафедре биохимии Минского медицинского института преподаватели и профессора-евреи считали, что близятся массовые аресты — повторение репрессий 1937 г. С ними соглашались евреи, работавшие консультантами в поликлинике Лечебно-санаторного управления при ЦК КПБ, отмечавшие, что произведенные аресты приведут к новым арестам многих врачей. В артели «Красный голевик» заявляли, что «дело врачей» специально сфабриковано, чтобы опорочить евреев и начать массовые гонения. В Барановичах утверждали, что материалы «Правды» — это неправда, которая распространяется нарочно, чтобы настроить людей против евреев и опорочить память Соломона Михоэлса. В Орше говорили, что начался поход против евреев, которых увольняют с работы для того, чтобы потом уничтожить[31].
Евреи обращали внимание, что власти не случайно подчеркивали роль Соединенных Штатов Америки в «деле врачей». Хана Синильникова из Гродно считала, что правительство хочет очернить евреев, потому что у некоторых из них есть родственники в Америке, а также что арестованные в Москве врачи — это специалисты, а не террористы, которых подвергли избиениям и заставили себя оговорить[32]. Рабочий из Бобруйска Воротынский (еврей) заявлял, что правительство пытается скрыть от мировой общественности издевательства над евреями в Советском Союзе и поэтому распространяет сведения о том, что они якобы ведут против советского государства подрывную работу; продавщица Шухман из Витебска была убеждена, что нападки на США объясняются тем, что «в Америке люди живут хорошо, а у нас — плохо»[33].
Для обвинения в антипатриотизме или даже пособничестве иностранной разведке не требовалось совершать противоправные действия или заниматься подпольной антисоветской работой, достаточно было иметь родственников за границей или состоять в прошлом в некоммунистической организации. 18 марта 1953 г. против Самуила Близнянского, директора промышленного комбината городского поселка Шерешёво Пружанского района, было выдвинуто обвинение в сионистской деятельности и связи с «Джойнтом». До 1939 г. Близнянский являлся членом организации «Ха-шомер ха-цаир», а после окончания Второй мировой войны вместе с соседями Лифшицем, Хедрицким, Ароновичем и другими поддерживал связь с родственниками за границей, которые время от времени присылали посылки и письма. Шахно Пружанского, заведующего складом промышленного комбината в городском поселке Антополь Дрогичинского района, исключили из партии за сокрытие социального происхождения и связь с родственниками (отец и брат жены), проживавшими за границей[34].
Вместе с тем часть евреев приняла участие в организованной властями кампании и поддержала миф о «врачах-отравителях», покушавшихся на жизнь партийных вождей. Это были в основном функционеры режима или люди, лишенные гражданского мужества. Некоторые из них давно утратили связь с еврейством и стеснялись своего происхождения, кого-то удалось запугать неизбежными репрессиями. Партийные органы использовали в своих целях некоторых евреев, в основном занятых физическим трудом рабочих промышленных предприятий, строительных объектов, мастерских и артелей, которые брали на себя смелость выступать от имени еврейского народа. На Минском автомобильном заводе отдельные рабочие «от имени всех евреев» требовали беспощадно уничтожать «гадов», позорящих честных евреев-тружеников. На заводе им. Кирова в Витебске отмечали, что советская власть спасала евреев в годы войны от смерти, а в ответ арестованные врачи отблагодарили презрением к «нашему народу». Из Гомеля приводили высказывания рабочих-евреев, утверждавших, что из-за «таких прохвостов» не могут спокойно жить и работать честные евреи, которые вынуждены испытывать на себе неприязнь окружающих[35]. Секретарь Гродненского ОК КПБ Королев докладывал в ЦК КПБ, что определенная часть евреев области осуждает террористическую группу, действия которой ложатся пятном на «всю еврейскую национальность». Врачи больницы в Лиде говорили, что врагов и шпионов нужно казнить за тот позор, которому они подвергли весь еврейский народ[36]. Из Витебской области сообщали, что некоторые рабочие и служащие евреи подчеркивали, что советское правительство многое сделало для спасения еврейского населения от нацистов в годы Второй мировой войны. Тем не менее общее число евреев БССР, оказавшихся на стороне режима, было незначительным, и каждый такой случай имел особую ценность для партийных органов, которые старались предать гласности имена соглашателей.
Часть евреев заблуждались, веря пропаганде и полагая, что главным виновником событий являлись американский империализм, «Джойнт» и сионисты. Так, К. и П. из Минска проклинали «во веки веков» сионистов и агентов империализма — «смертельных врагов еврейского народа». Учительница О. из д. Люкшаны Суражского района говорила, что американцам продались врачи, которые получили образование и были материально обеспечены советским государством, а поэтому они заслуживают самого сурового наказания[37]. Елизавета С. требовала, чтобы евреи не только СССР, но и всего мира объединили свои усилия в борьбе за роспуск «античеловеческой» и «фашистской» организации «Джойнт»[38]. Другие заблуждались, считая, что разоблачение врачей связано с угрозой жизни Сталина. Демонстрируя свою растерянность, они публично заявляли о своей преданности и верности вождю и его делу. Из Витебска, Могилева, Житковичей, Мозыря и Гомеля приходили письма, в которых говорилось, что в момент, когда перестало биться сердце дорогого учителя и советские люди «осиротели», евреи обязаны удвоить бдительность и бороться за мир, что на всем свете нет правительства лучше советского, партии справедливее, чем партия Ленина‒Сталина[39].
К особой группе можно отнести евреев, по собственной инициативе обращавшихся в советские средства массовой информации, партийные и государственные инстанции с требованием сурово наказать «врачей-отравителей». Они писали, что террор «докторов-убийц» — это удар в спину всему еврейскому народу и что если бы «отравителей» отдать на суд евреям, то они их разорвали бы «в клочки».
В адрес Ильи Эренбурга поступали письма, в которых авторы призывали писателя как советского гражданина и патриота заступиться за советских евреев, не имевших ничего общего с бандой «предателей и убийц», нанести сокрушительный удар по «нездоровым разговорам» и настроить евреев на новые трудовые успехи. Эти обращения имели свое значение, если учесть, что после гибели Михоэлса и роспуска Еврейского антифашистского комитета в 1948 г. Илья Эренбург остался, по сути дела, единственным национальным авторитетом, к которому евреи могли обратиться за сочувствием, помощью и поддержкой. 14 января 1953 г. группа анонимных авторов писала, что труженики-евреи, отдающие все силы и знания делу построения коммунизма, полны глубочайшего возмущения деятельностью «человекозверей». Они просили Эренбурга, учитывая его авторитет и заслуги, заклеймить гнусную деятельность врагов народа, которые наложили черное пятно на все еврейское население Советского Союза[40]. Дмитрий Аронович 16 января 1953 г. писал Эренбургу, что всегда видел в нем воплощение самого честного и талантливого, что есть в еврейском народе. Будучи на фронте, он неоднократно зачитывал своим солдатам перед боем статьи Эренбурга, которые вдохновляли их на борьбу с нацистами, что, вернувшись домой после трех ранений, он узнал о гибели своих 17 родственников в гетто. Однако, по словам Ароновича, это не шло ни в какое сравнение с ударом от сообщения о врачах-отравителях[41]. Некоторые спрашивали писателя, насколько обоснованы слухи о предстоящих всеобщих репрессиях против евреев, и в случае если это правда, просили защитить, как поступили в свое время писатели Владимир Короленко и Максим Горький[42]. Другие советовали повлиять на ЦК КПСС, который должен дать специальную директиву на места о приеме на работу евреев, несправедливо уволенных в связи с «делом врачей»[43].
Организационные меры властей
После сообщения ТАСС ЦК Компартии Белоруссии начал проверку работы всей системы министерства здравоохранения республики. Проверялись состав работников научно-исследовательских институтов министерства и его кадровая политика в целом, работа по откликам на «сигналы» и жалобы населения о неправильных методах лечения. Совещания с руководящими партийными работниками городов и районов и руководителями медицинских учреждений состоялись в областных комитетах партии. Гродненский и Могилевский ОК КПБ провели совещания с заведующими отделами здравоохранения и главными врачами городских и районных больниц, Полоцкий ОК КПБ — совещание секретарей первичных парторганизаций, а Молодеченский обком принял постановление об улучшении подбора, расстановки и воспитания медицинских кадров области.
Вслед за этим начались проверки самих медицинских учреждений. Первыми стали лечебные заведения Минска, а также 1-я и 2-я областные и детская больница Гомеля, лечебные учреждения Речицкого района. Особое внимание уделялось повышению политической бдительности медицинского персонала. В январе 1953 г. третий пленум ЦК Компартии Белоруссии подверг резкой критике Витебский и Минский ОК КПБ за ошибки, которые привели к случаям проникновения в медицину «сомнительных людей». О том, что именно стояло за обтекаемыми формулировками, можно понять, если обратить внимание на состав местных медицинских кадров по национальной принадлежности. В 1953 г. в Витебске из 271 врача 142 были евреи, в Витебском медицинском институте из 30 заведующих кафедрами 11 — евреи, из 10 доцентов 7 — евреи, среди 733 студентов евреи насчитывали свыше 15%[44]. В Минской области в это же время работали 457 врачей, из которых 263 — белорусы, 78 — русские, 99 — евреи и 17 — другие национальности. Кроме них, 111 евреев занимали должности среднего медицинского персонала[45]. В целом состояние кадров Министерства здравоохранения БССР по национальной принадлежности и их динамика в 1944‒1953 гг. хорошо видны на примере ее районного звена:
Таблица
Национальность заведующих районными отделами здравоохранения в БССР в 1944‒1953 гг.
ГодВсегоБелорусыРусскиеДругиеЕвреикол-во%1944172885772012,019461739758‒1810,4194916574552412 7,31953165816017 7 4,2
Составлено по: НАРБ, ф. 4, оп. 109, д. 1, лл. 215-226; д. 5, л. 29; д. 13, л. 42; д. 16, л. 61.
Приведенные данные подтверждают тенденцию замены евреев неевреями даже в наиболее трудоемком среднем звене управленцев-медиков. К 1953 г. среди 12 заведующих областными отделами здравоохранения не осталось ни одного еврея, а в самом Министерстве здравоохранения Белоруссии из 28 работников продолжали работать только два еврея[46]. В начале февраля 1953 г. в Минске состоялось республиканское совещание работников здравоохранения, в котором приняли участие около 600 чел. С докладами об опыте работы выступили заместитель министра здравоохранения БССР Сержанин, заведующая районным отделом здравоохранения из г. Добруш Гомельской области Криводубская, главный врач сельской больницы Сенненского района Витебской области Боборенко, главный врач районной больницы г. Дисна Полоцкой области Гурленя и др. На совещании, наряду с обязательными сообщениями об увеличении к концу пятилетки (1955 г.) количества больничных коек в республике на 25%, отмечалось, что еще не обеспечено должное руководство медицинскими учреждениями, не изжиты грубость, невнимательность к больным. Подчеркивалось, что важную роль в борьбе с беспечностью и благодушием призвано играть широкое развертывание критики и самокритики[47].
После медицинских учреждений было решено проверить состояние идеологических кадров. Местные партийные комитеты, которым поручили организовать необходимые инспекции, выявили, что главными носителями недостатков оказались в основном работники с еврейскими фамилиями. В отчете о работе лекторской группы ЦК КПБ за 1952‒1953 г. говорилось о большом количестве лекций, прочитанных на низком теоретическом уровне. В числе худших назывались кандидат исторических наук, преподаватель Гомельского педагогического института Е. Лерман (не указывал, что СССР вступил в полосу постепенного строительства коммунизма), лектор Брестского ОК КПБ А. Мамро и внештатные лекторы Гомельского ОК КПБ Б. Лифшиц, Р. Беляев, Г. Рахлин и И. Фабрикант. Их не отличала «большевистская страстность», допускались схематизм, отвлеченность и отсутствие связи с решениями ХIХ съезда КПСС[48]. По мнению проверявших, не были насыщены глубоким содержанием и пронизаны духом воинствующей партийности лекции в Минской, Молодеченской, Барановичской и Гродненской областях республики. Особой критике подвергались пропагандисты, которые не делали акцент в своих выступлениях на происках сионизма, вероломстве еврейских националистов, «Джойнте» как орудии американской разведки и пр. Приведем некоторые примеры.
5 марта 1953 г. рецензенты Н. Лобатенко, В. Шабловский, Е. Касперович (лекторы ЦК КПБ) докладывали Н. Патоличеву, что лектор Яков Рубин избегал говорить о «Джойнте» как о еврейской международной организации и не разоблачал империалистов США. Рубина упрекали в том, что он, читая лекции о международном положении, не рассказывал об усилении классовой борьбы в странах народной демократии, обходил молчанием процесс сионистов в Чехословакии, «ни единым словом не обмолвился» о разоблачении врачей-убийц, о провокациях в Тель-Авиве против СССР. По сообщению «Правды» от 15 февраля 1953 г., на территории дипломатической миссии СССР в Тель-Авиве 9 февраля 1953 г. была взорвана бомба, в результате чего ранения получили жена посланника К. Ершова, жена сотрудника миссии А. Сысоева и сотрудник миссии И. Гришин. Президент и МИД Израиля осудили этот террористический акт и приняли меры к розыску и наказанию преступников. Несмотря на это, отношения между двумя странами были прерваны. В заключение подчеркивалось, что Рубин не разоблачал Израиль как центр сионизма, шпионажа и диверсий, не призывал слушателей к борьбе с ротозейством и к усилению революционной бдительности. 13 марта 1953 г. та же группа рецензентов подвергла острой критике лекции преподавателя Высшей партийной школы при ЦК КПБ Г. Бейлинсона, которого также обвинила в недостатке критики американских империалистов и их сионистской агентуры в СССР и странах народной демократии. Кроме того, Бейлинсона упрекали в том, что он был недостаточно резок в отношении арестованных врачей, не призывал к борьбе против благодушия и беспечности[49].
Продолжением темы стала статья в газете «Звязда» от 17 марта 1953 г., озаглавленная «Лекционную пропаганду — на уровень новых задач». В ней говорилось о необходимости вновь разъяснить населению, что чем значительнее успехи, тем более коварным и жестоким становится враг и к тем более острым средствам борьбы он прибегает. Это была интерпретация известного тезиса, сформулированного Сталиным в марте 1937 г. на Пленуме ЦК ВКП(б), о том, что по мере приближения советского общества к построению коммунизма классовая борьба внутри страны будет обостряться, а давление империалистического окружения усиливаться[50]. Причинами назывались пережитки буржуазной идеологии и частнособственнической психологии. Напоминалось, что, поскольку империалистический мир поддерживает скрытых врагов советской власти, необходимо устранить питательную среду для шпионов и диверсантов. В статье содержалось требование значительно повысить уровень лекционной пропаганды, организовать систематическое чтение на предприятиях, в колхозах и совхозах массовых популярных лекций, докладов с разъяснением положений труда Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», решений ХIХ съезда КПСС по вопросам внутренней и внешней политики. Вслед за этим начались гонения. Одних заставляли оправдываться и писать покаянные письма, просить снисхождения у властей, обещать исправиться, других понижали в должности или переводили на новую работу, третьих объявляли профессионально непригодными и увольняли. Самой печальной была участь тех, кого увольняли за проявление политической близорукости.
27 марта 1953 г. Рубин и Бейлинсон в объяснительной записке на имя Патоличева признавали справедливость критики в свой адрес. Они писали, что проявили беспечность, поступили не так, как учила их партия, и готовы принять любое взыскание. Для того чтобы избежать увольнения, они соглашались с тем, что еврейские буржуазные националисты — злейшие враги трудящихся, что «заправилы» сионистов открыто «якшались» с гитлеровскими преступниками и что еврейский народ никогда не забудет, что именно СССР спас его от полного истребления в годы Второй мировой войны. В заключение лекторы подчеркивали искренность своего покаяния и просили предоставить возможность восстановить доверие партии, родины и народа, которым они пользовались до сих пор[51].
Многие евреи, имевшие отношение к вопросам идеологии и пропаганды, были уволены. 23 января 1953 г. в Гродно под предлогом недобросовестного отношения к своим обязанностям, выразившемся в «передаче искажавших советскую действительность фактов», редактору «Последних известий» областного Комитета по радиоинформации Софье Лайхтман объявили выговор, а заведующего сектором информации областного комитета партии Бориса Марголина освободили от работы[52]. 25 января в Калинковичах уволили ответственного секретаря районной газеты «Сцяг камунiзму» Якова Лейфмана за то, что «протаскивал» на страницы газеты низкие по идейному содержанию материалы[53]. 3 марта 1953 г. в Лиде за проявление «политической слепоты и беспечности» отстранили от работы Давида Фишмана, который в своей лекции, по мнению проверяющих из Политического управления Белорусского военного округа, принизил роль СССР в разгроме нацистской Германии. В чем именно это выразилось, в документе не уточнялось[54]. В Минске за «грубые ошибки» уволили штатного лектора Минского ГК КПБ Гершмана[55], а на киностудии «Беларусьфильм» отказали в приеме в партию Исааку Тульману, что отразилось на его служебной карьере[56].
Евреи Белоруссии в полной мере почувствовали на себе недоверие власти. Под разными предлогами их увольняли с работы, не продвигали по службе, ограничивали возможность занимать престижные должности. Их детям искусственно создавались препятствия в получении образования. Одновременно продолжали распространяться утверждения о братстве советских народов и равных возможностях, которые дала им советская власть. В 1953 г. в Белоруссии не осталось евреев среди секретарей, заведующих отраслевыми отделами и их заместителей, инспекторов, консультантов и инструкторов ЦК Компартии республики. Не было евреев и в республиканской Высшей партийной школе, среди секретарей областных, городских и районных комитетов КПБ и ЛКСМБ. Евреев не осталось ни в руководстве Президиума Верховного Совета и Совета министров БССР, ни среди председателей исполкомов районных, городских или областных Советов, редакторов областных и республиканских журналов и газет. Евреев удалили из министерства просвещения республики, из руководства областными отделами народного образования, их не осталось даже среди директоров педагогических училищ. По понятным причинам, их не оставили в центральном аппарате МВД и МГБ БССР, среди начальников областных, городских или районных управлений МВД и МГБ. Подобная же картина была характерна для министерства иностранных дел, министерства юстиции, Верховного суда и Прокуратуры БССР (исключение составили районные прокуроры — 5 евреев из 173 чел.)[57]
Это недоверие режима не прошло незамеченным, оно рождало у населения сомнения в патриотизме евреев. Двусмысленное положение евреев сохранилось и в последующий период, когда руководители КПСС и советского государства официально осудили культ личности Сталина и обещали обеспечить национальное равноправие всем народам страны.
Завершение кампании
«Дело врачей» прекратилось так же неожиданно, как и началось. При этом власти предприняли шаги скрыть подлинных организаторов кампании и объяснить случившееся. 6 апреля 1953 г. вслед за газетой «Правда» и всеми центральными периодическими изданиями страны белорусские газеты поместили краткую информацию МВД СССР о том, что врачи были арестованы неправильно, а обвинения, выдвинутые против них, оказались сфабрикованными, что они освобождены, а виновные привлечены к строгой ответственности[58]. Многие евреи восприняли это известие не только как прекращение общей клеветнической кампании, но и как устранение угрозы им лично. Нотариус из Речицы Софья Лапицкая вспоминала, что когда 4 апреля 1953 г. она зашла к своей подруге адвокату Зине Марголиной в Гомеле, то застала ее в слезах возле радио. Сначала Софья испугалась и спросила, что случилось. На что подруга предложила ей послушать сообщение ТАСС о реабилитации «врачей-отравителей». После этого они плакали вместе[59].
6 апреля 1953 г. передовая статья «Правды», озаглавленная «Советская социалистическая законность неприкосновенна», задавалась вопросом: как могло это все случиться? Ответ предлагался немедленно. В числе виновных назывались бывшие руководители МГБ СССР, проявившие «слепоту и ротозейство», и медицинская экспертная комиссия, давшая неправильное заключение о методах лечения Жданова и Щербакова. Далее говорилось, что советский народ с чувством глубокого удовлетворения принял известие о невиновности врачей и может спокойно работать, зная, что его права надежно защищены советской социалистической законностью. Признавалось, что показания врачей были получены при помощи недопустимых методов следствия. Список освобожденных включал многие имена, не упоминавшиеся ранее. Двое из арестованных (М.Б. Коган и Я.Г. Этингер) умерли в ходе следствия. Всю вину за организацию «дела врачей» приписали заместителю министра МГБ СССР М.Д. Рюмину, которого через некоторое время расстреляли. В том же контексте пресса осудила обвинения, выдвинутые против Соломона Михоэлса, что было необычным в условиях советской действительности и подало надежду на существенные перемены в будущем.
7 апреля 1953 г. темой передовой статьи в «Правде» стала дружба народов, которая определялась как великое завоевание социалистической революции и источник силы и могущества советского многонационального государства. При этом подчеркивалось, что, в отличие от капиталистических стран, где реакционные эксплуататорские классы разжигают националистические страсти, культивируют шовинизм и национальную ненависть, в Советском Союзе воплощены в жизнь великие гуманистические идеи равенства и братства народов, как больших, так и малых[60]. В целом после 4 апреля 1953 г. тема заговора, вредительства, шпиономании, вероломства, скрытых врагов народа, большинство из которых носили еврейские имена и фамилии, исчезла. Страницы периодических изданий как Белоруссии, так и других республик заполнили новые заголовки, отражавшие повседневные проблемы: «С весны заботиться о кормовой базе животноводства», «За высокие урожаи яровой пшеницы», «Как мы организовали работу в тракторной бригаде?», «К чему приводит ослабление контроля над учебой?», «Труд — неиссякаемый источник нашей силы и богатства» и др.
В июле 1953 г. были возобновлены дипломатические отношения между СССР и Израилем, из тюрем и лагерей выходили тысячи политических заключенных и среди них немало евреев, осужденных за национализм и псевдоантисоветскую деятельность. Многие уволенные с работы во время кампании по борьбе с космополитизмом получили возможность вернуться, возникла надежда на отмену запрета на еврейскую культуру. В 1954 г. вышла в свет небольшая книга для детей Шолом-Алейхема, а в августе 1955 г. в журнале «Новый мир» появились стихотворения Арона Вергелиса в переводе с идиша. В декабре 1955 — январе 1956 г. были образованы комиссии по изданию литературного наследства Переца Маркиша, Лейбы Квитко и Давида Бергельсона, казненных в последние годы жизни Сталина. Писателям на идише, вернувшимся из тюрем и лагерей, позволили напечатать некоторые свои произведения в польской прессе на идише. Однако параллельно выпады против евреев в повседневной жизни и в дискуссиях на тему о дальнейшем развитии литературы и искусства не прекращались.
Таким образом, в конце 1952 и начале 1953 г. была предпринята новая попытка антиеврейской кампании в СССР. Это была тщательно спланированная акция. Тот факт, что в ее основу была положена юдофобия, свидетельствует, что остальные средства давления и устрашения уже были использованы режимом. В отличие от предыдущей кампании борьбы с космополитизмом в 1946‒1949 гг., когда слово «еврей» почти не упоминалось, а казнь руководителей Еврейского антифашистского комитета и ведущих деятелей еврейской культуры СССР в августе 1952 г. хранилась в тайне, шельмование евреев с января 1953 г. стало открытым. Январь-март 1953 г. были для евреев ужасными, они жили в атмосфере подозрительности и ненависти, в постоянном страхе за себя и своих близких. Короткий период между концом Второй мировой войны и смертью Сталина оказался для них временем глубочайших потрясений. После страданий и шока Холокоста многим пришлось пережить резкий переход от иллюзий восстановления национальной жизни и даже возможности свободной поддержки еврейского государства к болезненному разочарованию, открытой антисемитской кампании. Эта затронуло не только тех, кому было присуще еврейское самосознание, но и тех, кто уже частично ассимилировался. Пример Белоруссии наглядно показывает, как именно в эти годы использовался мощный пропагандистский аппарат государства (периодическая печать, радио, устная агитация и пр.), настраивавший общественное мнение. Заранее были пресечены все попытки усомниться в подлинности сообщения ТАСС от 13 января 1953 г., заступиться за обвиняемых, а в их лице и евреев вообще. Внутренняя ситуация в СССР не позволяла говорить о презумпции невиновности. Подавляющее большинство выступавших на организованных властями массовых митингах, собраниях и лекциях, требовало наказания «заговорщиков», массовых увольнений с работы с последующей депортацией всех евреев. Условия для расправы практически были уже созданы, объяснение причин найдено, почва подготовлена, силы погромщиков обозначены. Оставалось только дать сигнал, но его не последовало. Началу репрессий помешала смерть диктатора, в противном случае трудно предположить, что могло бы остановить беду.
(продолжение следует)
Опубликовано:
“Byelorussian Jewry and the Doctors’ Plot” // East European Jewish Affairs. Vol. 27(2), 1997, pp. 39-53.
“The Non-Jewish Reaction to the ‘Doctors Plot’ in Belorussia in the Light of New Documents (January-March 1953)” // Shvut, No 9 (25), 2000, pp. 67-92.
Примечания
[1] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 324, лл. 163-164.
[2] Там же, д. 352, л. 14.
[3] ГАОО Гродненской области, ф. 1, оп. 29, д. 12, л. 15.
[4] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 352, лл. 15, 19.
[5] Там же, д. 324, лл. 207, 211.
[6] ГАОО Гродненской области, ф. 1, оп. 2, д. 151, л. 32.
[7] Там же, оп. 29, д. 4, л. 88.
[8] Я.Я. Этингер. Это невозможно забыть. Москва, 2000 г.
[9] Из письма министра здравоохранения БССР И.А. Инсарова от 27 февр. 1953 г. на имя первого секретаря ЦК КПБ Н.С. Патоличева // НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 366, л. 58.
[10] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 324, л. 214.
[11] Там же, д. 352, л. 15.
[12] Нарымский край — особо тяжелый в климатическом отношении район Сибири, традиционное место высылки опасных государственных преступников со времен царской России // ГАОО Гродненской области, ф. 1, оп. 29, д. 12, л. 16.
[13] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 324, лл. 163, 217.
[14] ГАОО Гродненской области, ф. 1, оп. 29, д. 12, л.17.
[15] ГА Брестской области, ф. 1, оп. 10, д. 170, л. 2.
[16] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 324, л. 163.
[17] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 324, лл. 164-165, 166, 214.
[18] ГА Брестской области, ф. 1, оп. 10, д. 170, л. 2.
[19] ГАОО Гродненской области, ф. 1, оп. 29, д. 12, лл. 13-15.
[20] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 324, лл. 169, 207, 210-212.
[21] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 352, л. 16.
[22] Там же, д. 324, л. 159.
[23] Там же, лл. 160, 182, 218.
[24] Там же, д. 352, л. 16.
[25] Там же, л. 17.
[26] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 324, л. 166.
[27] YVA, P-21/4-83.
[28] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 352, л. 107.
[29] Там же, д. 324, л. 160.
[30] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 352, л. 3.
[31] Там же.
[32] Там же, д. 324, л. 160.
[33] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 352, лл. 3, 17.
[34] ГА Брестской области, ф. 1, оп. 10, д. 101, лл. 158, 161-162.
[35] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 324, лл. 167, 218.
[36] ГАОО Гродненской области, ф. 1, оп. 29, л. 18.
[37] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 352, л. 16.
[38] YVA, P-21-4-85.
[39] YVA, P-21/4-75; 21/4-77; 21/4-80.
[40] Там же, P-21/4-71.
[41] Там же, P-21/4-74.
[42] Из письма Самуила Мардушенко Илье Эренбургу // YVA, Р-21/4-83.
[43] YVA, 21/4-80.
[44] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 324, лл. 78-80; д. 352, л. 17.
[45] НАРБ, ф. 1, оп. 9, д. 129, л. 36.
[46] Там же, д. 32, л. 258.
[47] См. Звязда, 5 февр. 1953 г.
[48] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 326, лл. 179, 181.
[49] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 352, лл. 124-125.
[50] И.В. Сталин. О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников, 3‒5 марта 1937 г. Москва, 1937 г., с. 23.
[51] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 352, лл. 127-129, 133-134.
[52] ГАОО Гродненской области, ф. 1, оп. 29, д. 16, л. 38; д. 17, л. 116.
[53] НАРБ, ф. 4, оп. 62, д. 352, л. 33.
[54] НАРБ, ф. 1, оп. 29, д. 18, л. 8.
[55] Там же, ф. 4, оп. 62, д. 326, л. 181.
[56] Запись беседы с Семеном Исааковичем Тульманом 15 ноября 1995 г. в Иерусалиме // Архив автора.
[57] Подсчитано по: НАРБ, ф. 4, оп. 109, д. 32, лл. 255-258.
[58] См. Звязда, 4 апр. 1953 г.
[59] Запись беседы с Софьей Абрамовной Лапицкой 29 дек.1997 г. // Архив автора.
[60] «Советская идеология дружбы народов» // Правда, 7 апр. 1953 г.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer7/smilovisky/
