(хроника героической жизни)
Вас не сломаешь, не сожжёшь,
В порывах бурь вы только гнётесь,
К вам в душу просто не войдёшь,
Вы, даже падая, не разобьётесь...
Часть первая. НАДЕЖДЫ
Творец позволил мне жить недалеко от рая. Кажется, взобравшись на ближнюю горку, можно было увидеть райские кущи калифорнийского происхождения. Благодать! Но через пару лет стало мутить от скуки, тоски и одиночества. Было уж слишком тихо и пустынно в передней рая. А уж когда солнце касалось края ближних гор, жизнь вообще замирала и молчание пожирало сознание.
Но вот однажды в бассейне услышал русскую речь и оторопело взглянул на худого высокого подтянутого старика, с почтением несущего под руку немыслимо тощую благоверную. Как потом выяснилось, мой взгляд был настолько вопросителен, что старик спросил, не нужна ли помощь. Инстинктивно ответил на русском. И тут вдруг старик, расплывшись в улыбке, произнёс тоже на русском, но на каком-то странном русском наречии. Странность была в чистоте произношения слов и архаичности русских фраз, давно забытых в России. Разговорились...
С того дня стал приглашаем в уютный дом, что оказался по соседству с моим. Владимир, так звали хозяина, встречал торжественно, всегда в строгом, слегка поношенном костюме. Сквозь линзы очков светилась холодная барственная гордость вперемежку с живым детским любопытством. Ему уже в ту пору было 85 лет, но выглядел отлично. Всегда бодр и гладко выбрит.
Приглашал в гостиную, где нас ждал красиво инкрустированный шахматный столик и расставленные большие фигуры, вырезанные из слоновьей кости. Мы важно рассаживались, произнося какие-то почтенные фразы, и шахматное действо начиналось. На кухне тихо-тихо скреблась, словно ручная мышь, супруга. Мы - слабые шахматисты, и игра была нужна лишь как фон для беседы. Последнее увлекало безмерно. Нас обоих и, кажется, в равной степени. Дело в том, что старик совершенно не знал жизнь советской России, а я, по понятным причинам, мытарств русского дворянства, выгнанного из страны предков и рассеянного кровавым взрывом ленинско-сталинской мечты в начале XX века.
Он с увлечением отвечал на мои вопросы, но вдруг застывал, и холодные стекляшки глаз внимательно изучали, буквально впиваясь в собеседника. Становилось неприятно. Но это вскоре исчезало и добрая улыбка вновь оживляла беседу.
Но вот на пороге возникала тень супруги, приглашающей перекусить, чем Бог послал. Именно тень, потому как она всегда молчала и двигалась бесшумно. Будучи дамским угодником, я старался разговорить старушку, рассыпаясь в комплиментах. Но лишь слабая и жалкая улыбка на морщинистом лице была мне ответом. Я буквально спотыкался о её молчание. Очень старался разговорить. Но вскоре на лице Надежды (так звали супругу) возникал испуг и мольба во взгляде на мужа.
«Ну ты же видишь, что я не хочу... Избавь меня» - молил взгляд.
- Ну иди к себе, Надин, - в голосе мужа возникал металл, - приляг. Мы тут сами разберёмся.
И жена, облегченно вздохнув, исчезала. Казалось, она никогда не перечила мужу, ни о чём не спрашивала, ничем не интересовалась. Даже обычные женские вопросы о детях, внуках, жене не возникали. Не спрашивала меня и о своих молчала, хотя со слов Володи я знал о существовании сына и двух дочерей. Поразительно, что ни одной фотографии детей не красовалось на стенах большого дома. Это сразу бросалось в глаза среди обилия красивых и дорогих кукол в ярких национальных одеждах, замерших в стеклянных шкафах, на полках и столиках, среди множества картин и безделушек. Чувствовалось, что в доме существовала какая-то глубокая, тщательно скрываемая тайна. Но моё острое любопытство касалось только историко-политических событий в долгой судьбе Владимира. Его интимная жизнь меня никак не трогала. Порой лишь усмехался, зная по собственному опыту, что в каждом семейном сундуке непременно накапливались высохшие тараканы. Правда, порой, приходя без приглашения, через садовую калитку слышал отзвуки семейных бурь: - Не ходи в мой кабинет... я сам уберу... - слышался старческий визгливый голос Владимира, - ...не напоминай мне о них… забудь о прошлом…
На маленьком столе в гостиной всенепременно присутствовали одни и те же блюда, вызывая только в российских людях не понятное никому другому возбуждение с обильным слюноотделением. Разделанная селёдочка, выложенная на кружочках варёной картошки и украшенная зелёным луком. Эту королеву закусок окружали маленькие тарелочки с соленьями - помидорчики, огурчики, квашеная капуста и тонко порезанные ломти чёрного хлеба. Изящные тарелочки с тонкими ломтиками вареного мяса вперемежку с хреном. Хозяин дома, только он, торжественно открывал холодильник и, словно царскую корону, выносил к столу пузатый запотевший графинчик с водкой.
Мы важно усаживались и действо начиналось. Нам было достаточно по две, ну от силы, по три рюмочки. Главным было не количество, а то магическое влияние, которое оказывал на нас, особенно на хозяина дома, этот священный ритуал. Я чувствовал непонятную радость, какую-то детскую возбуждённость в словах, жестах, восклицаниях очень пожилого человека с рюмкой в поднятой руке. Словно он всю жизнь ожидал именно меня. Наконец, дождался гонца из России, и теперь нужно было успеть освободить душу от кошмара воспоминаний. Именно кошмара, как потом стало ясно. Мой новый знакомый оказался человеком необычайно тяжелой судьбы, поразительно трагичной…
Он был из донских казаков. Из поколения в поколение выходцы из семьи становились кадровыми военными, занимая высокие посты в российской армии. Его прадед громил турок во главе кавалерийской дивизии. Дед - Наполеона. Отец тоже успешно и быстро поднимался по служебной лестнице. Пришло время, и отец встретил женщину. Искренне, отчаянно влюбился. Через пару лет его направили в С.-Петербург, в академию Генерального штаба. Отец с отличием закончил академию и в звании подполковника, полный радужных надежд, возвратился домой.
Но случилось возмутительное событие. Он застал в будуаре жену в объятиях молодого офицера. Нет, конечно, не в этом была исключительность события. Поведение отца в эти минуты, вот что было крайне оригинальным. С моей точки зрения. Отец предлагает офицеру одеться и ждёт в гостиной. Затем настоятельно требует сатисфакции или твёрдого обещания жениться на обесчещенной женщине. Вот они - славные вековые традиции русского дворянства.
- С подобными не венчаются, - нагло ответил любовник, - поведение таких женщин не может оскорбить честь офицера.
Дальнейшее произошло в секунды. Отец выхватил наган и пристрелил любовника. Вскоре состоялся военно-полевой суд. Он... оправдал отца моего героя. Отец развёлся и уехал в армию. Через несколько лет, по настоянию стареющей матери, вновь женился. Без особой любви. Последним, третьим ребёнком в новой семье и был мой герой. Ко времени его рождения прошла первая мировая война. Отец - участник знаменитого брусиловского прорыва, где, храбро сражаясь, потерял глаз. Войну закончил в звании генерал-майора, с четырьмя георгиевскими крестами. После третьей рюмки Владимир торжественно, словно в первый раз, вел в кабинет и показывал с благоговением бесценные награды и золотой кортик отца, преподнесённый Великим князем Константином.
Затем случилась революция, до основ потрясшая старозаветную Россию. Затем гражданская война огромным катком прокатилась по всему безграничному пространству страны. Генерал активно участвовал и в этой братоубийственной войне. Командовал казачьей дивизией, потом армией. Был членом временного правительства Войска Донского. Другом Деникина. В результате войн и революций погибли миллионы. И покинули страну миллионы, спасаясь от террора. В числе спасшихся была и семья моего героя.
Они поселились в одном из красивейших городов Европы, в Праге. События революционных лет круто изменили характер отца. Он отошел от военной и вообще общественной жизни. Замкнулся в водовороте трагических мыслей, переживаний, воспоминаний. В этой квадратуре круга, неразрешимости проблем, не было места жене и детям. Старшего сына и дочь мать с трудом пристроила в бесплатный школьный пансион для детей высшего офицерства. В Праге, в хаосе и нищете, родился мой герой. Отец не видит цели существования, близок к самоубийству. Спасает узкий круг боевых товарищей.
Так прошло восемь долгих лет. Появляется давний товарищ по работе в правительстве Войска Донского и увлекает новыми идеями. Далёкими и от политики, и от военных дел. Семья уезжают во Францию, оставив в пражском пансионате двух старших детей. Лишь младшего берут с собой.
Генерал становится фермером, купив на собранные друзьями деньги и банковский кредит небольшой дом и участок земли в Бургундии. Он ведь казак. Деды и прадеды были людьми от сохи. Тяжелый крестьянский труд сближает отца и сына. Спадает подавленное состояние генерала, и он по-новому, с любопытством глядя на быстро мужающего сына, начинает рассказывать. О России, недавней и стародавней, об истории европейских войн, о колониальной политике западных стран, в том числе и России, о друзьях-товарищах, о грозном российском оружии, не раз спасавшем Европу от врагов. Юноша - крепкий, рослый, светловолосый - внимательно слушает, и сказанное отцом навечно западает в сознание. Потому что рассказывает родной, любимый человек, которому сын беспредельно верит. Но в ещё большей степени потому, что оба, слушатель и рассказчик, находятся в русле единого потока мыслей, действий и традиций.
В Бургундии начинает раскрываться богатая душа младшего сына. Исчезает грусть от недостатка любви в детстве. На всю жизнь запомнилось горькое и обидное, когда в шестилетнем возрасте слышал от отца страшные слова. «Зачем ты появился? Ты никому не нужен!» Владимир вспоминает эти слова, рассказывая, как забивался в угол и плакал, понимая что и у мамы не найдёт ласки.
Время лечит. В деревне юноша окунулся в круг непривычных, непрерывных, утомительных крестьянских дел. И впервые почувствовал, как нужен отцу, что и его трудом живёт семья. В простоте крестьянских забот проснулся дух мужчины. На плечи мальчика неожиданно легли не детские и не дворянские заботы. Он, наконец, приобрёл семью. Да ещё вдобавок близких и тёплых друзей. Корову, несколько десятков кур и двух собак, подаренных по старости соседом. Уж как он их чистил, кормил и ласкал. А ещё были книги из библиотеки отца. И... его рассказы. Глаза закрывались от усталости и лишь сны тревожили сознание.
Прошел год, и девятилетнего мальчика отдали в начальную школу. Сразу в третий класс. Школа добавила забот. Но энергии вполне хватало и на учёбу. Вскоре стал лучшим учеником и таковым стремился быть во все годы обучения. (И вообще, в дальнейшем по жизни - на работе, в компаниях приятелей, на съездах и совещаниях, в частных общениях - всегда выделялся.)
Обострённое и чаще горькое стремление. Горький привкус, потому что везде чувствовал себя изгоем. Вне Родины. Да, да! Эти слова, поверьте, он произносил без пафоса. Владимир уже понимал, со слов отца, что такое родина. Но впервые и особо остро почувствовал в школе. Ведь мальчишки, да и некоторые преподаватели, не стеснялись в обидных выражениях, в пренебрежении. Он здесь не свой. У него нет таких же прав, как у других. Он должен молчать. Постепенно сознание наполнялось обидой. Появилась злость. Возникали конфликты. Накапливаясь, они вылились в грандиозный скандал.
Как-то на уроке истории изучали эпоху Наполеона, и учитель говорил, что великий император не завоёвывал страны Европы, а лишь освобождал народы от рабства. Попытался принести свободу и в Россию, где особенно процветали дикость и крепостное право. Но не смог, потому как уж очень большая территория у русского царя. К тому же там, на южных и восточных окраинах живут полудикие жестокие и коварные казаки. Они помогли русскому царю в войне с Наполеоном, а потом пришли в Европу, и Франция содрогнулась от кровавого насилия. В этот момент и раздался тонкий, пронзительный мальчишеский голос, прерывающейся от волнения и слёз: - Вы лжёте, лжёте! Вы гадкий человек. Это неправда. Я тоже казак. Мой дед освобождал Париж во главе казачьей дивизии и рассказывал, как восторженно их встречало население. Вы лжёте, лжёте. Зачем?..
Он плакал и, размазывая по щекам слёзы, всё повторял эти слова. Взбешённый учитель подскочил и, схватив “казака” двумя руками за шиворот, стал больно трясти мальчишку. А тот упорно повторял одни и те же слова. Наконец, рубаха лопнула по швам и полуголый “казак” выбрасывается учителем в коридор. На следующий день отец разогрел скандал, появившись в школе в генеральском мундире с орденами и весьма грозным видом. С большим трудом удалось погасить конфликт. Учитель исчезает, но атмосфера вокруг моего героя сгустилась до ненависти. Слава Богу, это был последний класс начальной школы. Он закончил её с золотой медалью. И поступил в местный колледж. Число предметов резко возросло. Здесь уже надлежало выбрать профессиональную направленность. Душа потянулась к машинам, механизмам. Одновременно проснулась в честолюбивом юноше любовь к литературе, истории. Уже не только русской, но и французской. Времени на сельские работы стало ощутимо не хватать. Дела на ферме пошли всё хуже и хуже.
К тому же всё более раздражали частые ссоры между родителями. Не замечать этого Владимир не мог, а поделиться чувствами было не с кем. Школьных друзей нет. Только книги, да размышления с самим собой. В это время из Праги приехали старшие брат и сестра. Он было потянулся к ним, но не нашел ответа. Время развело братьев и сестру. Расставались, когда он был слишком мал, а встретились взрослыми и… чужими. Брату и сестре, воспитанных вне русской среды, вне общения с отцом, непонятны его уж слишком патриотические настроения, чужды сельские заботы, да и опека полузабытых родителей тоже. В общем, вскоре семья окончательно распалась. Ферма прогорела и её пришлось продать за гроши. Отец и дочь поселились в Париже. Два брата и мама - в Нормандии, в Руане, на севере Франции.
Талантливый юноша успел до раскола семьи закончить сельский колледж с золотой медалью. В Руане без труда был зачислен в технологический лицей. Его всё больше и больше влекло конструирование машин и механизмов. Он немного завидует старшему брату. Его умению не унывать, успеху среди молодёжи, среди женщин. А он всё один шагает по жизни, с книжкой да прилипшими к сознанию чертежами. Так хочется любви, так порой тягостно вечерами быть одному, так тянет заглянуть в один из весёлых городских домов, просто в кафе к людям. Но это чёртова застенчивость и отсутствие средств…
В те годы (20-30-е) в столицах Франции и Германии, в других крупных городах, после европейских революционных бурь, осели миллионы русских. Наиболее образованных граждан дореволюционной России. Прошло полтора десятка лет. Многие из них прочно вросли в общественную жизнь принявших их стран. Сделали карьеру. Выросли их дети. Появились общественные деятели. Они стали создавать разного рода социальные и религиозные союзы, объединяя иммигрантов. Взрослых и детей.
Так возникла юношеская национальная организация русских скаутов (НОРС). В тесном общении русских детей в лагерях, на природе, шло воспитание патриотических чувств и высоких моральных качеств.
В окрестностях Руана, на берегу полноводной Сены, был создан один из таких лагерей. Туда и пришли два брата. Скорее, старший привёл младшего. Но сам не задержался среди соотечественников. Тяжелая работа на заводе, серьёзное увлечение футболом не давали свободного времени. А вот младший брат обрёл здесь... родину. Он ждал наступления весны, открытия лагеря, как ожидает пылкий юноша свиданий с первой любовью. И пропадал неделями среди мальчишек и девчонок, среди русской речи, песен и бесконечных разговоров о русской литературе, поэзии, родине. Там растворялась молчаливость, отчуждённость, замкнутость. Он был постоянно весел и возбуждён. Изредка приезжающий старший брат лишь диву давался, глядя на радостное светящееся лицо младшего брата.
Лагерь скаутов просыпался рано утром. Из палаток выскакивали, выпрыгивали молодые люди. Они выстраивались поотрядно, одетые в одинаковые рубашки с эмблемой лилии со святым Георгием, повязанные галстуком со специальным узлом. Узлом дружбы. Шел утренний смотр лагеря и придирчивый командир, пряча улыбку, обходил отряды и каждому летело приветствие: - Будь готов! Отряд хором отвечал: - Всегда готов!
И отряды уходили шеренгами в леса и поля, сквозь маленькие чистенькие французские городки и посёлки. Скауты устраивали спортивные состязания на реке. Здесь особо выделялся мой герой. Ему не было равных в плавании, но особо в прыжках в воду. Бесстрашие и одержимость владели им. Он поражал сверстников, прыгая с мостов Руана. Этого ему было мало. И когда поездом ездили на море, в окрестности Гавра, он показывал высший пилотаж, прыгая с отвесных высоких скал и мачт пришвартованных кораблей. Его возбуждала хвала друзей и горящие глаза подруг.
Но самое глубокое очарование ожидало вечерами. Пылающий костёр, снопы искр, летящих к чёрному безмолвному небу и разговоры. Бесконечные, словно волны океана. То бурные и громкие, то спокойные и тихие. Правдивые, искренние слова обо всём, что творится в мыслях. Потом кто-то заводил песню. Её подхватывали и на волне возникших чувств в темноту ночи летели стихи. И здесь тоже выделялся мой герой. Проникновеннее, восторженнее никто не мог читать Блока, Гумилёва, Брюсова, Иванова, Цветаеву. Модных среди эмигрантов той поры.
Была и ещё одна причина, пожалуй самая существенная, постоянно радостного настроя. Володя встретил девушку с голубыми глазами и длинной русой косой. Тихую, задумчивую, мечтательную, из старинного обедневшего дворянского рода.
Пришла первая любовь. Незаметно. Вспыхнула внезапно и осветила жизнь. Огромные голубые глаза девушки, восторженно смотрящие прямо на него, всколыхнули душу. Однажды решительно взял её руки и, прислонив ладошками к лицу, быстро проговорил заветные слова. Теперь их всегда видели вместе. И в походах и особенно возле вечернего костра. Теперь ещё чаще слышали его голос. Страстный, уверенный, подогреваемый любовью. Мир внезапно озарился добротой и светом.
Мой герой стал выделяться среди сверстников. Его заметили и вскоре назначили командиром звена, а потом и отряда. В торжественной обстановке руководитель НОРС полковник Богданович вручил юноше памятный знак и удостоверение члена руководства скаутов в Нормандии. Тогда же полковник, заинтересовавшийся скаутом, составил и характеристику моего героя. В ней, помимо прочего, писалось: “...выделяется серьёзностью выдвигаемых планов, обстоятельной разработкой и упорностью при выполнении… в спорах азартен и фанатичен, беспощаден к поверженным, признаёт только свою правоту...”
Ну и, конечно, он жадно учился. Книги и любовь наполняли энергией. Чтобы чаще видеться и вне летних лагерей, Евгения, его подруга, уговорила родителей отпускать её в Руан на курсы немецкого языка.
Там они и встречались. Девушка приезжала на автобусе, а в обратную дорогу он вёз её на велосипеде. Через поля и тенистые небольшие дубравы, по старому мосту, что буквально висел в метре над тихой речушкой. Переезжая мост, они всегда сворачивали с дороги и, пройдя метров пятьдесят, выходили на прибрежную поляну, заросшую высокой травой. Там ужинали бутербродами, запивая чаем, и весело болтали обо всём и ни о чём. И однажды на той поляне мягким прозрачным тёплым весенним вечером Евгения вдруг пристально посмотрела в глаза юноше и, не отводя глаз, стала медленно раздеваться.
- Ты только не торопись, любимый, - шептали её губы, - не торопись!
А он, словно телёнок, впервые дорвавшийся до материнской груди, тыкался неумело, целуя и лаская, разгорячённый неистовой страстью. В какой-то момент почувствовал, как что-то горячо растворилось в женском теле. Исступлённо-восторженное состояние, казалось, длилось вечность. Губы и руки подруги всё требовали и требовали. Нежно и трепетно. И мой герой жадно повторял ласки, следуя молчаливым указаниям женщины.
Это случилось слишком поздно, чтобы имело счастливое и законное последствие. Закончился третий год обучения в лицее. Впереди были экзамены. Мечты неслись с головокружительной быстротой. Грезился университет, рядом любимая женщина. Мир казался прекрасным и удивительным. Познаваемым. Экзамены сданы, и вновь Володя первый. С золотой медалью. Ему выдали грант, большая редкость, на четвёртый год лицейского курса с получением по окончании диплома конструктора-чертёжника и льготного поступления в технический университет.
Евгения знакомит его с родителями. Те души не чают в юноше, видя в нём дочери и своё благополучное будущее. Счастье приходит и в семью героя. Старший брат весьма успешно движется по спортивной лестнице и вскоре становится вратарём сборной Франции по футболу. Сестра в Париже удачно выходит замуж, выбрав представителя знаменитого и богатого дворянского рода князей Елагиных. Родители, правда, в разводе, но материально обеспечены и каждый занят устройством личной жизни. Всё прекрасно и впереди лишь светлое будущее.
И тут всё внезапно обрушилось. Мировая война. Вся северная Франция была мгновенно оккупирована немецкими войсками. С немецкой аккуратностью и деловитостью были запрещены все союзы, общественные организации, собрания. Идут аресты коммунистов, евреев и членов левых партий. Вводится жесткое регулирование общественной жизни.
В первые дни войны старший брат был призван в армию и вскоре исчез в водовороте военных событий. Резко ухудшилось материальное положение семьи, и мать, никогда ранее не работавшая, вынуждена была поступить на тот самый завод, где трудился старший сын. Баронесса разносит письма и документы, а по вечерам моет полы в конторе. Старается изо всех сил, чтобы обеспечить обучение младшего сына, дать возможность окончить лицей.
В ответ на немецкие репрессии нарастает сопротивление свободолюбивых французов. Мой герой не участвует в Сопротивлении. Руководство НОРС запретило вмешиваться в отношения немцев и французов. Но скауты небольшими группами собирались по домам, устраивая вечеринки, обсуждали военные действия, постепенно заливающие Европу, идеологию фашизма. Мнения юношей и девушек противоречивы. Как русские все они негативно относились к немцам, зная со слов родителей о битвах первой мировой войны и читая воззвания лидеров фашисткой партии об уничтожении коммунистов и инородцев на территории всей Европы. Следовательно, немцы планируют войну и с Россией. Но некоторая часть мечтает использовать немецкую армию для свержения большевизма в России и возвращения на родину. «Надо сотрудничать с немцами, - говорят они, - Россию невозможно оккупировать, тем более на долгий срок. Немцы уничтожат большевиков и уйдут, а мы вернёмся и восстановим нашу власть, наши права. Надо сотрудничать!»
Яростные споры до хрипоты, до накала страстей. Постепенно многие скауты перестали посещать вечеринки, боясь последствий. Остались непримиримые. В их числе, конечно, и мой герой. Он горел желанием действовать. Сотрудничество с немцами вызывало отвращение. Участие в Сопротивлении желательно. Но он не знал, где найти таких знакомых, их нет в его окружении. Мысли раздваивались, а посоветоваться не с кем. Руководители НОРСа исчезли. На телефонные звонки не отвечали. А тут ещё уезжает с родителями Евгения. В Марсель, а там морем в Алжир. Подальше от войны. Расставание было тягостным. Влюблённые подавлены обрушившимися событиями. Молчат, стоя на перроне, чуть поодаль от родителей. Евгения плачет, стесняясь выразить на людях свои чувства.
Так случится, что они больше никогда не увидятся. Лишь через несколько десятилетий он узнал через общую знакомую, что Женя стала профессором русской литературы в Чикаго, в частном университете.
Наступало самое страшное и самое героическое время в жизни моего героя. Оно начиналось с мучительного одиночества. Он мечется, не находит себе места. Учёба уже не приносила былого удовлетворения. А вокруг, он видел, нарастало сопротивление оккупантам. Знакомые семьи укрывали евреев и коммунистов. На улицах появились прокламации, среди населения распространяются радиосводки с фронтов, кто-то резал провода телефонной связи, взрывал водоводы к военным объектам и даже происходили убийства немецких офицеров. Сопротивление росло и комендатура Руана даёт приказ мэрии города выставлять охрану из лояльных граждан на некоторых объектах.
По разнарядке и мой герой получил приказ войти в группу охраны. Он притворился больным. Это спасло на некоторое время, но что дальше? Он вновь и вновь не приходил на охрану объектов. И наступил день, когда добрый знакомый сообщил, что видел приказ о его аресте за саботаж и отправке в немецкие лагеря. О них уже все знали. Попасть туда означало мучительную смерть.
Он звонит в Париж отцу и просит срочно найти Богдановича. Ему необходима помощь. И она приходит. Буквально через день появился незнакомый человек, русский. Он передал документ - официальное направление от немецкой комендатуры в Париже в Бюро русских беженцев в Германии, в Берлин, где его направят на работу. Человек сообщил адреса и телефоны друзей в Берлине, где его примут и помогут. И письмо на имя некоего Виктора Байдалакова, председателя Совета НТС. Его он должен передать лично в руки. Вот так началась, не в лучшую пору, самостоятельная жизнь девятнадцатилетнего юноши.
Здесь, для дальнейшего рассказа, потребуется небольшое разъясняющее отступление. Всё - со слов моего героя. В Германии, как и во Франции, находилось много русских беженцев, бежавших из Советской России. Со временем образовались политические союзы и движения. Среди них главную роль играли Национально-трудовой союз нового поколения (НТС) и во многом сотрудничающая с ней Национальная организация русской молодёжи (НОРМ). В чём-то подобная французским скаутам НОРСа. Со второй половины тридцатых годов они столкнулись с ярым национализмом фашистской диктатуры. Лидеры фашизма стали открыто решать так называемый “еврейский” вопрос, физическое уничтожение нации. Спровоцированный властью массовый погром немецких евреев в ноябре 1938 года, оскорбительно названный “хрустальной ночью”, был первым общегосударственным шагом. За ним последовало убийство 6 миллионов евреев и сотен тысяч цыган в специальных лагерях смерти. Параллельно, с началом войны, началось осуществление и другого глобального проекта - завоевание нового жизненного пространства на Востоке и создания на славянских землях, главным образом русских, великой германской империи. Славяне были названы “паразитами среди наций” и тоже стали подвергаться массовому уничтожению в тех же лагерях.
Первое время, довоенное, столь яростный национализм не особо смущал руководителей русских патриотических союзов. Даже наоборот. Двадцать восемь эмигрантских организаций в то время направили лидеру фашистов Адольфу Гитлеру адрес с заверениями в своей преданности. Они писали, что не имеют права быть пассивными наблюдателями в борьбе двух миров. Противостояние коммунизму, неприятие марксисткой идеологии служило притягательной силой. И потому в 1936-39 годах руководители НТС ездили в Берлин, чтобы выяснить возможности для объединения с фашистскими властями. Видимо, о многом договорились, так как в 1939 году центр союза перебрался в Берлин. Но вскоре фашисты закрыли все эмигрантские учреждения, и НТС ушел в подполье. И активно действовать, к их чести надо заметить, не прекращал. Особенно с началом оккупации российских земель. Внедряясь в немецкие гражданские организации, члены союза проникали на оккупированные российские территории. Они работали в отделах социальной помощи немецких управ, в местах общественного питания и культуры, в управлениях городским хозяйством. Некоторые помогали партизанам Белоруссии в их военной борьбе с фашистами. Но главным образом, старались проникнуть в лагеря военнопленных, где в первые годы войны скопились и содержались в нечеловеческих условиях миллионы российских граждан. И как могли помогали своим соотечественникам.
В такую страну в такое смутное время попадает девятнадцатилетний юноша. Попадает внезапно, врасплох, в огромный город, застигнутый фашистской идеологией. У Владимира здесь никого нет - ни родственников, ни друзей, ни приятелей. Никого! Безмятежная юность, так быстро пролетевшая, походы, костры, веселье, любовь, мечты - всё мгновенно исчезло. И больше уже никогда не вернётся... Счастливая короткая пора.
Его устроили на работу чертёжником в небольшое конструкторское бюро маленького заводика в предместье Берлина. Порекомендовали пансионат в районе вокзала Шарлоттенбург, центре бывшей здесь ранее русской колонии. Теперь он вставал в шесть утра, чтобы городской электричкой и автобусом добраться до заводика, где в небольшой комнате ютились четверо молчаливых мужчин.
В пансионате проживало шестеро тоже молчаливых людей. Даже за общим обеденным столом, где они встречались утром и вечером, царило молчание. И лишь косые многозначительные взгляды и порой выдавливаемые улыбки выдавали чувства. Все здесь боялись друг друга, страшились доносов, лишнего слова, смеха.
Он был самый молодой, и этот висящий в воздухе страх угнетал и сковывал юную душу. На помощь пришла хозяйка, сухопарая пожилая фрау. Как-то воскресным утром, когда за столом они оказались вдвоём, приветливо улыбаясь, дама сказала, что неподалёку есть чудесное место. Аквариум в Ортштайльском зоопарке. Там можно долго гулять, любуясь диковинными рыбами, амфибиями, рептилиями, насекомыми, пауками. Постоялец, тут глаза хозяйки налились слезами, чем-то напоминает сына, который с подругой часто проводил там время. Погиб в Норвегии, и теперь вот она одна. У неё сохранился бесплатный пропуск от сына, и Владимир может им воспользоваться.
Она ласково всматривалась в лицо юноши и всё подливала ему остывший кофе. Аквариум да кинотеатр на Гольцштрассе, где крутили длинные романтические американские вестерны, успокаивали мысли и по воскресным вечерам они выплёскивались в длинные письма. Он писал их Евгении, часто и подолгу задумываясь, нежно гладя исписанные аккуратным почерком листы. Писал и складывал в старый толстый альбом, который нашел в шкафу. Нередко читал предыдущие. И улыбался, даже тихо смеялся. Жутковато было слышать в гробовой тишине полутёмной комнаты внезапный смех.
А в понедельник снова у чертёжной доски. Но вскоре размеренное тоскливое течение жизни резко изменилось. В обеденный перерыв, когда он гулял по аллее, к нему подошел человек. Владимир знал его как инженера-технолога с завода. Тот иногда приходил к ним в конструкторское бюро за чертежами. Человек протянул руку и мой герой вдруг услышал… русскую речь.
- Вы, я вижу, всегда одиноки, - заговорил инженер, - не хотите ли посетить нашу молодёжную организацию, русскую, разрешенную властями. Возможно, найдёте друзей и вообще наполните жизнь активной деятельностью, на благо родины. Подумайте!
Владимир словно проснулся от спячки. Со всей горячностью молодости внезапно поверив, откликнулся на призыв. Прощай гулянье в парках и мечтательное созерцание роскоши в тёмном зале кинотеатра. Теперь все будет как раньше, среди скаутов, мечталось ему.
Но действительность поразила. Все воскресные дни, нередко и вечера после работы, словно в армии, необходимо было проводить среди сверстников берлинской дружины национальной организации русской молодёжи (НОРМ). Изумлению не было предела, когда его нарядили в чёрную НОРМовскую форму с туго затянутым поясом и портупеей и заставили часами маршировать в шеренге таких же молодых людей, выкрикивая националистические лозунги, призывающие к войне с большевистской Россией под руководством великой Германии. Ему было неприятно носить чёрную косоворотку навыпуск с накладными погонами и чёрные штаны. Петь песни, прославляющие Германию, под знаком Ополченческого белого креста с золотой каймой и двуглавым российским орлом посередине. Душа противилась показному угару, этой неметчине. Положение немного изменилось, когда видя невольную реакцию новичка, с ним по-дружески заговорил начальник дружины Иван Мелких. Невысокого роста, подтянутый, неулыбчивый человек объяснил встревоженному подавленному юноше, что неметчина - лишь внешнее проявление покорности власти, что необходимо, используя эту чёрную силу, войти в Россию, а там она автоматически растворится на необозримых просторах Родины.
- Вы вскоре вступите в Русский Корпус, - уверенно говорил Иван, - и когда мы уничтожим большевиков и евреев, то займёте высокое положение в России.
Он такое слышал и во Франции, среди скаутов, и не мог согласиться. Словам начальника не поверил, видя, как искренне новые сверстники восхваляют нацизм и Гитлера. Неприязнь росла, но деваться было некуда. Не с кем поговорить, посоветоваться. Родилась даже мысль плюнуть на всё и как-то добраться до отца, в Париж. Где-то затаиться. Переждать чёрное время. Но судьба вела другим путём.
Прошло два месяца. Как-то один из сверстников по дружине пригласил пройтись. Затем зашли в пивной бар. Долго говорили о разном. Крепкое баварское пиво размягчило сознание, и мой герой, поддавшись настроению, рассказал почти незнакомому человеку о себе, своих взглядах, как жилось во Франции. Только умолчал о письме Байдалакову. Тот всё слушал, приглядываясь к собеседнику, а потом негромко сказал, что давно почувствовал его неприязнь к дружинникам. И добавил, после небольшой паузы, что может познакомить с интересными людьми. Серьёзными людьми.
Мой герой внезапно попадает в совершенно иную среду. Подпольной партийной жизни. Он это почувствовал сразу. С ним долго беседовали, много спрашивали, объясняли программу партии (это был НТС), говорили о дисциплине и конспирации, так как придётся действовать в жестких нелегальных условиях. И посоветовали не выходить из берлинской дружины НОРМ. Это надёжное прикрытие.
Первое время. Оно недолго длилось. Хотя, как представить. Ведь тогда каждый день, прожитый на свободе, люди считали счастьем и, ложась спать, не знали, что их ждёт утром. В общем, прошло где-то немногим более года. Время было предельно насыщено мелкими и большими событиями. И самым большим из них стало нападение Германии на Россию. Война с Россией обострила в душе моего скаута противоречивые чувства. Им овладевала то ненависть к захватчикам, второй раз за двадцатилетие разорявшим Родину, то радость, когда слышал, как миллионы солдат сдавались немецкой армии, как радостно встречали крестьяне освободителей от кровавого бремени советской власти. Но больше всего им владела гордость, что не стал пассивным наблюдателем в борьбе двух миров. С готовностью и жаждой откликался на любые задания старших товарищей по партии.
Вскоре пришлось уйти с завода и его как члена НОРМ и сына царского генерала смогли внедрить в Русское доверительное бюро секретарём директора, некоего Сергея Таборицкого, вечно полупьяного убеждённого нациста. Бюро ведало информацией обо всех эмигрантах и сообщало полиции о политической благонадёжности каждого русского в Германии. Владимир был рад назначению и отныне тайно передавал товарищам по партии (НТС) сведения о тех, кем заинтересовалась полиция и кого неминуемо ждал арест. Их предупреждали, прятали или переправляли в Швейцарию.
Самым опасным была обратная задача. Внедрение через Русское бюро доверенных людей для работы в оккупированных российских областях. НТС задолго до официального запрещения занимался заброской агентов в СССР. И не отказался от этой мысли и после запрещения. Даже значительно расширил объёмы заброски и людей, и печатных материалов, найдя отличный канал через Русское бюро НОРМ. Подпольщики стремились создать русскую силу на русской земле.
В этой работе особо отличился мой герой. Все мысли, вся энергия сконцентрировались теперь на подпольной работе. И ранее был скромным в удовольствиях, а ныне и вовсе запретил себе и думать о них. Лишь вечерами, приходя в пансионат, растворялся в заботах хозяйки, в длинных убаюкивающих беседах о мирной довоенной жизни. Ложась спать, перебирал письма к Евгении и писал, в особо тоскливые вечера, новые.
Об опасности не думал. Необжегшаяся юность не ведала опасности, слабо заботилась об осторожности. На тайных встречах ему передавали папки со специально подготовленными документами на “благонадёжных” русских. Он и два его товарища, тоже членов НТС, работавших в Русском бюро НОРМ, закладывали документы в архив, а затем в нужный момент они появлялись среди других на столе лихого Таборицкого. Это мог делать только мой герой как его секретарь. По рекомендации директора бюро и после короткой проверки в тайной полиции, документы, а за ними и люди, шли в различные немецкие государственные организации и частные фирмы, работавшие на оккупированных территориях. Таким же образом удавалось внедрить своих людей и в “Охранные корпуса”, создаваемые для охраны военных объектов на оккупированных территориях, и на роли преподавателей в учебные лагеря, куда отбирались квалифицированные лица из военнопленных для административной работы на Востоке. Через руки Владимира за короткое время прошли сотни папок, сотни судеб незнакомых людей.
Его заметили в НТС. Не раз хвалили и однажды на конспиративной квартире представили председателю Союза В.М.Байдалакову. В этот момент он и передал письмо от полковника Богдановича, давнего единомышленника председателя НТС. Там находилась копия той самой скаутской характеристики, в которой была дана блестящая оценка морально-волевых качеств Владимира. И записка, где, помимо прочего, просилось обратить особое внимание на юношу, преданного делу русского зарубежного политического движения, умеющему работать в молодёжной среде, увлечь людей идеей. С той поры авторитет моего героя значительно упрочился. Вскоре он становится личным секретарём председателя Союза.
Ему доверяли многое, в том числе информацию от членов НТС, заброшенных в Россию. Вести ужасны. Описывались жуткие жестокости в поведении не только тайной полиции, но и армии и немецкой администрации. Агенты сообщали, что нет в действиях немцев и мысли о создании какой-то другой России. Только полное порабощение, пренебрежение, презрение как к людям неполноценной расы... Обобщённые сведения мой герой и организованная им группа молодых друзей переправляли отделениям НТС в европейских странах с предостережением о сотрудничестве с немцами и рекомендациями находить действенных союзников в борьбе с фашизмом.
В этот очень короткий период жизни, как потом окажется, юноша постоянно ощущал всё заполняющее чувство счастья и восторга. Бывало, он вдруг замирал, сердце щемило от угрозы, пугливо озирался, спрашивая себя: - что творится со мной?.. кругом голод, страх и кровь, а ты чему-то радуешься, - и, не дожидаясь ответа, продолжал выполнять поручения. Страх быстро проходил, кровь кипела от гордости.
Его арестовали в самом конце 1942-го. И потянулись годы, именно годы, постоянного ощущения боли, страха и голода.
- Выдай друзей, - хрипели следователи. Владимир молчал. Стегали кнутом со вставленными кусочками бритвы, сжимали пальцы в слесарных тисках, бросали лицом в лужу и прижимали голову до тех пор пока он, дико хрипя, не начинал захлёбываться, сажали в карцер, клетку из колючей проволоки, издевательски названную розарием, где ни встать, ни сесть, ни лечь нельзя…
Испытание болью и голодом длилось около трёх лет. Поначалу тюрьма, бесконечные дознания и пытки в лагере максимальной степени наказания Гроссбарен. Затем обвинительный приговор в подрывной деятельности и ожидание смертной казни. Таким пришивали красную полоску на рукав куртки. Наконец, перевезли в концентрационный лагерь Заксенхаузен, в барак смертников. По субботам, под звуки бодрого марша, выводили на плац, строили вокруг трёх одиноко торчащих виселиц. В жутком томительном ожидании блокфюрер громко зачитывал номера сегодняшних приговорённых, и несчастных тащили к виселицам.
Так прошло 210 суток. Тридцать выходов на плац, тридцать прощаний с жизнью, которую не успел увидеть. К этому нельзя привыкнуть нормальному человеку. Немыслимое по продолжительности ожидание смерти. Оно должно или сломать или опустошить, или ожесточить до предела сознание человека. С моим героем случилось последнее.
Ну а дальше! Дальше случилось неожиданное. Вдруг внезапно, загадочно, когда уже слышалась артиллерийская канонада наступаюших союзных войск, Владимира... освободили. Попросту вышвырнули на свободу. Невероятная для той страны и немецкого менталитета история.
(окончание в след. номере)
Леонид И. Рохлин (1937, Москва). Геологический институт, экспедиции, наука, диссертации. 5 лет работы в Монголии. С началом капитализма в России – успешный бизнесмен. С 1996 г. – в Сан-Франциско. Работал педагогом в русскоязычных школах. Автор многих публикаций и нескольких книг.
