Недавно мне выпала честь, совместно с Р.И. Гореловой, составить и отредактировать электронную книгу «Бадхызские архивы. Том 1». (издание Библиотеки Университета Маршалла, Хантингтон. 2021. 444 с.). Книгу можно бесплатно скачать по адресу: https://mds.marshall.edu/mu_books/
Этот том содержит воспоминания и научную информацию об уникальном Бадхызском заповеднике, ранее в самой южной точке СССР, ныне в Туркменистане. Заповедник, который часто называли «Серенгети Средней Азии», был основан в 1941 г. для охраны многих редких видов животных, прежде всего дикого осла – кулана. Книга посвящена 80-летию заповедника и 90-летию Юрия Константиновича Горелова (1931—2018), замечательного натуралиста, работавшего в Бадхызе в 1956-1978 гг.
Без Горелова немыслима история Бадхызского заповедника в самые яркие и интересные годы его сущестования. Будет справедливо сказать, что этими годами Бадхыз обязан именно Горелову и его соратникам. В истории Бадхыза несложно выделить четыре периода: до Горелова (1941-1956), «гореловский» (1956-1978), годы до объявления независимости Туркменистана (1978-1991), и время после 1991. Документы, воспоминания, статьи, отрывки, фотографии, собранные в этой книге, в основном охватывают именно «гореловский» период, совпавший с хрущëвско-брежневской эпохой в СССР.
Случай и судьба в 1956 г. забросили на южнейшую окраину дряхлеющей империи этого удивительно свободного и бесстрашного человека, имя которого стало для научных интеллигентов времëн «оттепели» синонимом Бадхыза. Горелов вырос в Болгарии, он был сыном белого офицера-эмигранта, попавшего в Болгарию с эвакуированной армией Врангеля. Коммунисты пришли к власти в Болгарии в 1945 г., когда Юрию было 15 лет. Он окончил Софийский университет и вместе со своей семьей репатриировался в СССР в 1955 году, после смерти Сталина. Всегда мечтал работать зоологом в экзотических условиях — и получил назначение в Бадхыз, где прожил 20 с лишним лет.
Уникальное сочетание в те времена и в той экзотической местности изоляции и самобытности, энтузиазма и апатии, всеобщего надзора и всеобщей же безалаберности, армейского режима и подпольной свободы, колониального имперства и маргинальной интеллигенции породило ту среду, о которой много ещë будут писать, — если сохранятся свидетельства и документы уходящего уже поколения. Мы попытались собрать ряд таких свидетельств.
В сборник включены собственные невыдуманные истории Горелова, краткая биография, другие биографические материалы, полный список научных публикаций Горелова, а также очерк о Горелове знаменитого российского журналиста Юрия Роста. Воспоминания и фотографии, вошедшие в книгу, предоставили полевые биологи, работавшие в Бадхызе постоянно или в экспедициях. Среди них —видные российские зоологи старшего поколения (Евгений Панов, Николай Дроздов и др.), исследователи, работавшие в поле с Гореловым в 1980-1990-х гг. (Виктор Лукаревский, Александр Горбунов, Гертруд Нойманн-Дензау, Александр Друк и др.); свидетельства тех, для кого Горелов был ролевой моделью в их юности (Надежда Скалон, Виктор Фет). Важную перспективу дают материалы тех, кто работал на удалëнных кордонах заповедника (Виктор Кривохатский, Владимир Крупко). Другие воспоминания о работе в Бадхызе, о его природе и людях – от тех, кто занимался змеями (Владимир Черлин, Валерий Жердин), птицами (Николай Богатырев), насекомыми (Михаил Черняховский, Аскар Ахатов), от приезжавших на практику студентов из Москвы, Ленинграда и т.д. Помимо Горелова, мы отдаëм должное памяти других, чья жизнь была тесно связана с Бадхызом – это кинооператоры Владимир Ахмедов и Владимир Потапов, археолог Герман Иванов. Мы даëм краткий обзор взлëта и падения численности копытных, и прежде всего трагической истории кулана в Бадхызе. Книга рассчитана на всех, кто интересуется историей науки и охраны природы в Средней Азии и СССР.
О Бадхызе есть фильм BBC, снятый в 1992, его можно посмотреть по адресу: https://archive.org/details/RealmsoftheRussianBear/Nature.S11E03.Realms.of.the.Russian.Bear.The.Red.Deserts.1992.VHSRip.AAC2.0.x264-rattera.mp4
***
Юрий Константинович Горелов был в моей молодости решающей фигурой, которая, как оказалось, во многом определила течение моей дальнейшей жизни. Для зоологов того времени Горелов и Бадхыз были синонимами, и он был если не первым (заповедник существовал с 1941 года), то самым значительным его научным сотрудником. Энтузиазм Горелова известен и описан, Юрий Рост и другие подробно писали о его борьбе с браконьерами, о его беззаветной и безудержной страсти к охране природы. Можно сказать, что Горелов был тогда моей (и многих других) ролевой моделью, примером самоотверженного полевого натуралиста, который не только изучает животных, но страстно их оберегает.
Я приехал в Бадхыз по окончании Новосибирского университета летом 1976 и работал там научным сотрудником до весны 1978 года. Жил я в усадьбе Бадхызского заповедника на окраине посëлка Моргуновка, усадьба там и по сей день, но сильно перестроена. Когда я в последний (и в первый после 1978) раз приезжал туда вecной 2002 года, моего глинобитного домика уже не было. Это была старая саманная хатка с двумя каморками, там была железная пружинная кровать и железная же печка-буржуйка — топили углëм, растапливали саксаулом. Из брëвен-балок на мою кровать ночью сыпались термиты, поедающие эти брëвна; они застревали в моей бороде. Я жил в этой хатке с августа 1976 по март 1978, часто выезжая на территорию заповедника, а также порой наведываясь из Бадхыза в «материковую» Россию. В качестве компенсации за экзотику спартанской жизни научным сотрудникам разрешали «перенос рабочего места», т.е. отпуск с сохранением зарплаты, иногда и до месяца — так я бывал в Новосибирске, Москве, Ленинграде.
Вспоминая те годы — и особенно холодную бадхызскую зиму 1977-1978 — понимаю сейчас, что Горелов и его жена Рая были ко мне добры, как близкие люди, и помогли выжить в достаточно спартанских условиях не только физически, но и прежде всего морально. Участие и теплота Гореловых, их обращение со мной как с равным, поддержало и укрепило меня в тот год. Иначе не исключено, что, не имея такой опоры, я бы сдался и вернулся в Новосибирск (свои связи с которым я уже порвал капитально, выписавшись из родительской квартиры в Академгородке — ведь чтобы жить в Кушке, необходима была прописка в погранзоне. Прописка в СССР была важной и часто малодостижимой привилегией, очень многие пытались закрепиться в Академгородке — а я поступил наоборот).
Без поддержки Гореловых меня мог ждать и иной вариант судьбы. Молодëжь, попавшая в Бадхыз, приехав за экзотикой — егеря, охотинспекторы, лесники, да и научные сотрудники — по российской привычке просто спивалась, не буду называть фамилий. Горелов не пил ни водки, ни жутких местных креплëных вин — «только сухое вино», что уже само по себе тогда придавало ему статус «интеллигента». Сухое вино Горелову в Кушке добыть было не просто — советский дефицит любых товаров доходил и до самой южной точки страны. Как-то я возвращался в Кушку поездом из Москвы (четыре дня) и загрузил целый ящик, половина предназначалась Горелову.
(Поезд этот, с прицепным вагоном Москва-Кушка, был легендарен. Именно на нëм предполагалось неосуществившееся путешествие в Бадхыз Высоцкого со Смеховым для гастролей по погранзаставам — план такой поездки серьëзно обсуждался с Вениамином Борисовичем Смеховым, с которым счастливо свела нас судьба на Таганке незадолго до моего отъезда в Бадхыз, в январе 1976 года...)
Горелов (я обращался к нему, конечно, «Юрий Константинович») и Рая («Раиса Ивановна») почти каждый вечер в ту зиму проводили со мной время у себя дома, где было уютно и интересно. Они и подкармливали меня, конечно, из своего нехитрого хозяйства, — хотя я готовил и сам себе всякие макароны с луком, а в деревне брал и молоко, в целом жизнь в Кушке не была сытой — рыбные консервы в магазине были (килька в томате) — иногда мы группой ходили (6 км) в офицерскую столовую в Кушке, где можно было поесть борща и мяса, гражданских туда тоже пускали.
Горелов слушал мои истории об Академгородке (хотя, думаю, мои студенческо-театральные дела были ему не так интересны), а я иногда расспрашивал о его юности в Болгарии — но, в основном, речь была о Бадхызе, о животных, о зоологии, и, увы, по привычке я не слушал, а сам болтал. А надо было гораздо больше расспрашивать и записывать. Впрочем, Горелов тоже любил «пот’епаться» и вряд ли вообще много записывал, а жаль. (Его грассирование, кстати, было натуральным дефектом речи, хотя в советских фильмах белые офицеры грассировали — на самом деле это была петербургская традиция аристократов, так говорил Набоков, — и было лестно записать картавость Горелова по части его белогвардейского происхождения...)
И, конечно же, именно Горелов укрепил мою копившуюся с детства страсть к Болгарии — с еë понятным алфавитом и чудесным твëрдым знаком, впервые приведшим меня к словарям. (В болгарском твëрдый знак — особая гласная, произносимая как краткое «а». В нëм запечатлено расхождение языков от общего предка — род дарвиновской эволюции.) Через 30 лет я с гордостью рассказывал Горелову о нашем томе «Биогеография и экология Болгарии» (Fet & Popov, eds., 2007). Истоки этого проекта работы с замечательными болгарскими натуралистами, конечно же, тоже шли от Горелова, который легко передал мне увлечение балканской природой своего детства и юности. В Болгарии, куда я всегда стремился и где впервые побывал в 1999 г., старшее поколение зоологов хорошо помнило Горелова.
Горелов был истинным натуралистом во всех отношениях. Сказано немало о его практической деятельности, но он постоянно схватывал своим острым глазом и лучшие редкости нашей теории (тогда, задолго до появления анализа ДНК, ещë очень незрелой) — не зря штудировал он в болгарской юности Дарвина и Северцова. Именно он легко открыл мне в своей библиотеке страницы лучших трудов о Средней Азии (а ведь как невероятно трудно было тогда даже увидеть эти разрозненные книги!) — и за несколько месяцев усилил и развил мою страсть к зоогеографии. Узнав о моей страсти к паукообразным, Горелов сразу же доверил мне aнализ единственного экземпляра необычного, редчайшего скорпиона. Зоркий глаз Горелова обратил внимание на эту мелкую тварь, которую он собрал 19 апреля 1974 г. в Еройландузе, у родника, носящего имя легендарного А.А. Бащенко. В лучших традициях колониальных имперских зоологов России, Горелов передал необычного скорпиона в питерский Зоологический институт (ЗИН). Я побывал там впервые в 1977 г., нашëл этот экземпляр и сравнил его с обширной музейной коллекцией. Это оказалась первая в пределах СССР находка редчайшего иранского рода Kraepelinia. (В Бадхыз заходит много иранских и афганских видов, не встречающихся далее к северу.) Уникальный эндемик был мною опубликован в 1984 г. с благодарностью Горелову.
Юрий Константинович охотно делился своими контактами и именно он знакомил нас, молодых натуралистов, с лучшими зоологами Москвы и Питера — рекомендация от Горелова была лучшей визитной карточкой, что в ЗИНе, что в МГУ. Он же всегда рекомендовал наши публикации во все научные журналы — московский «Зоологический журнал», питерское «Энтомологическое обозрение» — и, конечно же, «Известия АН Туркменской ССР» в Ашхабаде; в их дружелюбную редакцию в начале 1980-х я входил, не снимая пыльных сапог, и доставал из рюкзака очередную машинопись... Мы были учениками Горелова в лучшем смысле этого слова, хотя он никогда не занимал преподавательской должности; и многие из нас, ставших профессорами по всему миру, до сей поры хранят традицию Горелова и ему подобных в преподавании: увлекать учеников-натуралистов собственным примером бесконечной жажды новых знаний и дерзких обобщений.
Много лет спустя, в последний год жизни Горелова, мы с коллегами назовëм в его честь новый вид скорпионов из Туркмении: Olivierus gorelovi (Fet et al., 2018) (семейство Buthidae). Зоолог Георгий Шенброт ещë в 1986 г. описал по сборам Горелова ископаемого тушканчикa из Бадхыза, Salpingotus gorelovi. Но похоже, что наш скорпион — единственный ныне живущий зоологический вид, носящий имя Юрия Константиновича. А ведь Горелов помогал десяткам, если не сотням приезжих зоологов, которые продолжают описывать множество новых видов — особенно в наши дни, когда с помощью кодов ДНК нам ближе открылась истинная глубина «биоразнообразия».
Скорпион Olivierus gorelovi — обычнейший в тех краях и самый крупный «жëлтый скорпион», ранее известный в литературе как Mesobuthus caucasicus. Oн oбитает по всей равнинной Туркмении и заходит в Бадхызе на территорию заповедника; однако далее к югу, в предгорьях Паропамиза — т.е. в долине реки Кушки и в самой Моргуновке — он сменяется другим, южным видом того же рода, О. parthorum. Я рад, что Горелов успел узнать об очередном подтверждении своих излюбленных зоогеографических выкладок о Бадхызе как о переходной границе между гигантскими «выделами» —эволюционными регионами: иранско-афганскими горами и великими пустынями Азии.
Тогда же, зимой 1977-78 г., когда мы с Юрием Константиновичем обсуждали зоогеографию Туркмении, я писал — и с удовольствием читал эти стихи Гореловым:
КРАЙ
Meжду Теджена и Мургаба,
Между текущих с юга рек,
Лицом на Запад, где Кааба
И смутный образ новых Мекк,
Обороти лицо к Востоку,
Куда купцы ходили встарь,
Вознëсся Крест неподалëку,
И Солнце всходит на алтарь.
За Кушкою, за южным краем
Нет ни холмов, ни чуждых стран,
Бадхыз, волною омываем,
Воткнулся прямо в океан.
Суровый ветер, из норд-остов,
Не с шора в нем, а с моря соль,
Тогда «Бадхызский полуостров»
Именовать тебя позволь.
Недаром виделся всегда нам
Мираж морей, где Кепеля:
Лежит, омыта Океаном
По краю, плоская земля.
Вошëл в ландшафт иного мира
Чужий тревожащий озон,
И бьются волны о баиры,
О берега аридных зон,
И звëзды видятся иначе,
И как бы знаком Крайних Мест
Кресту Кушкинскому впридачу
На небе всходит Южный Крест.
(Здесь, конечно, присутствует мой любимый «Рубрук в Монголии» Заболоцкого, никогда меня не покидавший; книгу с этой поэмой я купил в пустынном казахском посëлке на реке Чу в студенческой экспедиции 1974 года...)
«Край» должен был быть поэмой и имел подзаголовок «Путешествие полковника Йейта в 1888 году с целью проведения Русско-Афганской границы по Северному Афганистану и Южной Туркмении, с присовокуплением философических размышлений полковника об условности каких бы то ни было граней вообще». Английский полковник (Charles Edward Yate, 1849-1940) — лицо историческое. Комиссия по разграничению действовала в 1885-88 гг. У меня была его книга 1888 года, купленная в питерском букинисте, в ней мы с Гореловым внимательно рассматривали подробную карту тех времëн. Та же комиссия сопровождалась первыми в регионе исследованиями ботаника Эйчисона (Aitchison, 1888). Бадхыз был последним рубежом, где прошла граница между зонами влияния Российской и Британской империй — «Большая игра» Киплинга.
А много лет спустя, когда я посетил в последний раз заповедники Туркмении, у меня сложились эти строки о глине и песке:
БАДХЫЗ И РЕПЕТЕК
На пороге нового века
Запиши в листки дневника:
От Бадхыза до Репетека —
Море глины и тьма песка.
За закатною тенью длинной
Образ мысли давно знаком:
Что Бадхыз не покроет глиной,
Репетек занесëт песком.
Здесь кончается наша виза —
Из-под плотно закрытых век
Всë, что вспомнилось для Бадхыза,
Навсегда сотрëт Репетек.
18 апреля 2002, Репетекский заповедник
Victor Fet (b. 1955), poet, biologist, translator. Teaches biology at Marshall University, West Virginia. An expert on scorpions. Published numerous poems in Russian periodicals of the USA and Germany; and five books of poetry in Russian; science fantasy (Alice and the Time Machine; Dolly's Follies) in both Russian and English. Translated 'The Hunting of the Snark' by Lewis Carroll in 1976 (first published in 2001). Published scholarly research on Lewis Carroll, Vladimir Nabokov, etc.
