Уничтожение сельской общины в России (Перевод и предисловие Оскара Шейнина)0

The break-up of the village community in Russia.
Economic Journal, vol. 22, 1912, pp. 173–197
В сокращённом виде перевод опубликован:
Вопросы экономики, №10, 2010, с. 135–146

 

Предисловие переводчика

Оскар Шейнин

Все стороны жизни деревенской общины занимали Чупрова на протяжении многих лет. Еще в 1902 г. он опубликовал книгу на эту тему, за один раздел которой в 1901 г. ему была в Страсбурге присуждена степень доктора государствоведения. Успешно рекомендуя Чупрова в члены-корреспонденты Российской академии наук, Струве и др. (1917/1996) высоко оценили ее и специально отметили, что Чупров не ограничился изучением общины в России.

Русскую деревню и, в частности, противоречия точек зрения народников и марксистов по аграрному вопросу изучали и студенты Чупрова (Борткевич и Чупров 2005, Письмо №71 1903 г.; Шейнин 1990, с. 12). Сам он в 1905–1906 гг. опубликовал четыре статьи по этой же теме (Шейнин 1990, с. 128), в 1906–1911 гг. — не менее 22 статей, и еще несколько — позже 1912 г. в московской газете Русские ведомости (там же, с. 131–134); без ссылки на нашу брошюру названия этих статей привел Орлов (1996, с. 39), хотя найти их он нигде больше не смог бы. И, заметив в переводимой ниже статье (конец п. 4), что в 1912 г. “жестокость и несправедливость” по отношению к общинам были “сразу же разоблачены в прессе”, Чупров вполне мог бы сослаться на самого себя.

В своем выступлении, посвященном памяти Чупрова, Розенберг (1926, с. 12–13) привел выдержки из его позднейших газетных статей. Точных ссылок он не привел, но по контексту следует, что они были опубликованы в 1913 г. И настроен Чупров был уже не так, как раньше:

“Сломить сопротивление тех 130 тысяч, что держат в своих руках судьбы 150-миллионного народа, мы не умеем”.

Мы полагаем, что статья Чупрова интересна и сейчас, в частности потому, что он аккуратно осветил историю русской общины в юридическом плане и насколько возможно использовал в ней статистические материалы. И один из выводов, который напрашивается из его соображений, быть может недостаточно обсуждался. Именно, столыпинская реформа 1912 г., будь она проведена и раньше, не помешала бы успеху революции 1917 г.

В конце своего исследования Чупров обсуждает выходы из общины, число которых резко возросло в результате реформы. По этому поводу см. позднейшую статью Кочаровского (1925).

В 1909 г. Эджуорт, редактор журнала Economic Journal, по поручению Королевского экономического общества предложил Чупрову стать корреспондентом общества по России. Чупров согласился лишь представить рукопись статьи об общинах в России, но всё же стал корреспондентом (Шейнин 1990, с. 18). Рукопись (на немецком языке) Чупров действительно послал, но редактором к тому времени стал Кейнс. И вот отрывок из письма Кейнса 1912 г. Чупрову (там же, с. 13, в переводе; с. 125, в оригинале):

В письме, которое я послал Вам несколько раньше в этом году, я предположил, что статья может оказаться [после перевода с немецкого] длинноватой, но, прочтя ее еще раз, я полагаю, что она столь интересна и сжата, что буду рад опубликовать ее в точности в ее нынешнем виде.

На смерть Чупрова Кейнс откликнулся кратким некрологом (1926).

В тексте статьи немало уточняющих вставок в квадратных скобках, либо наших собственных, либо, в основном, Л.Б. Шейнина. Он же приложил отдельный комментарий.

О.Б. Шейнин

УНИЧТОЖЕНИЕ СЕЛЬСКОЙ ОБЩИНЫ В РОССИИ

1

Недавние события в структуре сельского хозяйства в России не привлекли большого внимания за пределами страны, а между тем они очень интересны и для государственных деятелей, и для экономистов. Действительно, никто из тех, кто желает понять борьбу, которая происходит сейчас на территории под владычеством царя, не может позволить себе пренебрегать ими.

Россия — крестьянская страна, и ее крестьянство образует основу ее экономического положения в мире и на него же опирается военная мощь империи. Фабрики, несмотря на их быстрое развитие в течение последних десятилетий, всё еще сравнительно малозначимы. Во время переписи 1897 г. в торговле и промышленности было занято не более шестой части населения и вряд ли восьмая его часть проживала тогда в городах. Крупное землевладение, которые 50 лет назад играли ведущую роль в экономической жизни нации, так и не оправились после потрясения, нанесенного им освобождением крепостных.

Приученная к сонным методам патриархальной системы, основанной на труде крепостных, землевладельческая знать (nobility) не смогла приспособиться к новым условиям. Выкупные, уплаченные освобожденными крестьянами [за отошедшую им землю], были истрачены непродуктивно, а не инвестированы. Мало кто попытался изменить свои методы управления разумным образом, приспособленным к новому юридическому и коммерческому положению, а большинство тех, кто всё-таки попробовал сделать это, испытали неудачу, потому что у них не было умственных качеств, необходимых для успешной работы в современных промышленных условиях. Большинство землевладельческой знати предпочло доверить пользование оставшейся у нее земли крестьянам. Земля либо использовалась в прежнем обычном порядке окрестными крестьянами которые обрабатывали ее своими лошадьми и своим инвентарем [отработки], либо отдавалась в аренду крестьянам, которые были полны желанием получить ее, потому что при освобождении большинство из них не получило достаточного надела и они рады были платить за нее несоразмерно своей выгоде.

Поместья использовались почти только как источник получения арендной платы, и связи, соединявшие землевладельческую знать с ними, поэтому ослабели во всех своих звеньях и неудивительно, что их легко было разорвать. Чтобы позволить знати после освобождения, когда иссякли капитализированные выкупные платежи, вести прежний образ жизни в соответствии со своим рангом, потребовалось больше, чем земля, остававшаяся у них, могла приносить при традиционных методах возделывания.

Но знать не была в состоянии поднять арендную стоимость своей земли ни разумным изменением управления, ни притоком свежего капитала и лучшим знанием дела. Не оставалось ничего другого, кроме как урезать еще больше стоимость своей собственности. Леса вырубались на обширных площадях, кредит за заложенную землю безответственно расходовался, и тем более свободно, потому что специальный банк, учрежденный правительством к выгоде землевладельческой знати, выдавал деньги под имения дворян на исключительно благоприятных условиях. Но получаемые деньги тратились так же непроизводительно, как раньше выкупные платежи. Разорение представлялось неизбежным, и русское дворянство начало беспримерно быстро распродавать свои земли. Уже в конце 1870-х годов пятая часть земель, удержанных знатью после освобождения [крепостных] в 1861 г., перешла в руки общинников (commoners). Налоговое обложение (levy) 1887 г. выявило дальнейший серьезный упадок, а последующие 20 лет не изменили этой тенденции: сельскохозяйственная статистика за 1905 г. показывает, что за 45 лет дворянство передало половину своих поместий простонародью.

Затем подоспели годы революции и крестьянских волнений. В чисто русских губерниях насилия над личностью землевладельцев были редкими, но многие дома и сельскохозяйственные постройки сносились бунтующими крестьянами, скот забивался и инвентарь портился. Жизнь в деревне оказалась настолько расстроенной, что многим землевладельцам не хватало мужества вернуться в свои разрушенные дома, чтобы отстроить их заново.

В течение 1906–1907 гг. более 10 миллионов десятин, — добрая пятая часть земель, еще принадлежавшая знати, — была выставлена на продажу в Крестьянский банк. Казалось, что для землевладельцев пробил последний час. Правительство, обеспокоенное судьбой знати, приняло теперь решительные меры. Чтобы ослабить панику, Сельскохозяйственному банку было предложено покупать выставляемую на продажу землю за высокую цену, особенно в районах, наиболее затронутых крестьянскими волнениями. Более трех миллионов десятин, — столько же, сколько сельскохозяйственных земель находится в Саксонии, Вюртемберге и Бадене вместе взятых, — было куплено государством в течение трех лет.

Цель была достигнута: возобладало какое-то спокойствие. Вера, что правительство защитит, восстановилась. Исчезло опасение, что цены сильно снизятся и прекратилась продажа имений в спешке, для предотвращения потери ими всей своей цены. Темп ухода знати от земли постепенно снизился до своего прежнего уровня в несколько сот тысяч десятин ежегодно.

Но знать, экономическая неспособность которой угрожала основам ее собственного существования, удерживала в своих руках реальную власть. Нигде в мире не существует такого выраженного противоположения между политическим верховенством и экономической слабостью класса. И поэтому очевидно, что до тех пор, пока аппарат правительства находится под надзором [помещиков], попытки использовать его с целью продвинуть классовые интересы для достижения какой-то меры их экономической мощи будут продолжаться.

Многое в русском экономическом законодательстве можно понять только в свете этой борьбы политическими средствами за экономическое существование знати. Представление о том, что реально способствует ее интересам, часто изменялось с годами и соответственно менялась государственная политика. Так, длительное время землевладельцы, нуждающиеся в рабочей силе, считали противным своим интересам отток крестьян из Европейской России в Сибирь и соответственно правительство пыталось препятствовать этому процессу. Но затем начались крестьянские волнения и испуг привел к тому, что показалось желательным вытеснить неспокойных, тем более, что ввиду быстрого роста населения в плодородных [в черноземных] губерниях внутренней России стал заметен не недостаток рабочей силы, а ее избыток.

Мнение в правительственных кругах о значении переселения сразу же изменилось. Не только были отменены прежние к тому препятствия, но его стали непосредственно поощрять всеми способами, особенно в районах, затронутых волнениями. Отсутствие условий для приема столь возрастающей волны переселенцев в тех местах, куда она стремилась, не учитывалось [плохо учитывалось].

Подобным же образом изменения в отношении законодательства к сельской общине могут быть поняты только в связи с преобладающим мнением об интересах знати. До тех пор, пока землевладельцы считали деревенскую общину полезной, ей покровительствовали и поддерживали ее вопреки тенденциям, проявлявшимся в ней самой. Но крестьянские волнения в начале нового века привели к мысли, что община представляет собой благодатный психологический рассадник свойственной лишь русским крестьянам идеи о том, что вся сельскохозяйственная земля должна быть поделена между ними. И, чтобы с корнем выкорчевать эти зловещие понятия, Императорский указ 9 (22) ноября 1906 г. немедленно принял решительные меры по уничтожению общины.

2

Характерные черты русской общины хорошо известны. За исключением дома и полоски прилегающей земли, которые остаются в семье в качестве собственности, переходящей по наследству, общинник не может заявлять права собственности ни на какую землю. Пахотная земля и луг, лес и пустошь, — всё принадлежит общине и отдается каждому крестьянину лишь во временное пользование. Он получает землю не по наследству, а потому, что ее выделяет община, и он владеет землей лишь до тех пор, пока община считает это уместным. Луга, как правило, делятся ежегодно между ее членами непосредственно перед косьбой.

Пахотная земля обычно передается на более длительный срок, — в соответствии с законом 8 июня 1893 г. не менее, чем на 12 лет, — в многочисленных случайно разбросанных полосках1. По окончании этого срока земля перераспределяется. Все участки забираются от своих фактических владельцев и каждому отцу семейства возвращают такую часть общего фонда, на которую он имеет право в соответствии с методом раздела, принятым общиной.

Раздел происходит либо по числу лиц мужского пола в семье, либо по их числу работоспособного возраста в семье, но часто по числу членов семьи без различия пола и возраста. В принципе вся эта система приводит, следовательно, к тому, что семьи, число членов которой за годы, прошедшие с последнего раздела земли, возросло больше, чем в среднем, получат землю за счет тех семей, которые размножились не так быстро.

Это странное взаимное страхование от ущерба, наносимого слишком быстрым ростом семьи, до последнего времени преобладало в большинстве губерний Европейской России. Ему было юридически подвластно около десяти миллионов крестьянских семей со ста миллионами десятин земли, т.е. более чем с 4/5 земли, выделенной крестьянам при освобождении. Фактически, однако, не все общины применяли данные им по закону права одним и тем же образом. Были такие, в которых земля не перераспределялась так давно, что представляется, будто крестьяне там отказались от всех своих прав на подобные переделы. Были и другие общины, в которых право на получение земли ограничивалось членами старых семей, проживавших в деревне во время освобождения, так что их система приобрела своеобразный характер, напоминающий тонтину2. Но даже там в соответствии с существующим законом требовалось лишь согласие 2/3 глав семейств для перехода к перераспределению земли по обычным для иных общин принципам.

И поэтому ни длительное пренебрежение переделом, ни выбор для него метода, отличного от обычного, нельзя считать достоверным свидетельством того, что крестьяне отказались от этой странной системы страхования. Часто после многих лет видимого спокойствия в общине появлялось всё растущее недовольство, сохранявшееся до тех пор, пока не удовлетворенные существовавшим распределением земли не побеждали и не добивались более справедливого, по их мнению, раздела. Так, вторая половина 1870-х годов была отмечена многочисленными переделами в тех общинах, в которых подобного исправления не производилось с тех пор. когда они получили землю при освобождении крепостных.

Вместе с этой классической формой общины, которая сохраняет за собой право определять размер наделов ее членов, мы часто видим в России сельскохозяйственные объединения, в которых власть общины менее обширна. К примеру, в уездах (districts) военного заселения, которое в XVI веке шло от Москвы на юг, преобладает так называемое долевое владение (Anteilsbesitz [этот термин в немецкой рукописи Чупрова был сохранен в ее английском переводе])3. Часть собственности [пашня], которая принадлежит здесь каждой семье, не зависит от решений общины, а определяется по наследству. С другой стороны, расположение [пахотных полос в составе] наделов не закреплено, поскольку община может изменять его по своему усмотрению, например, с целью их объединения.

А в некоторых уездах, особенно ближе к западной границе, в возделывании земли часто имеет место принуждение в той же форме, в которой оно так часто встречается вне России, а именно в форме взаимной зависимости методов культивации и выполнения сельскохозяйственных работ у отдельных хозяйств (cultivators), которая определяется расположением их земель4.

На Дальнем Востоке, в редконаселенных степях Сибири и Центральной Азии сельские общины существуют в их самой ранней стадии. Там, где свободной земли сколько угодно, никто не думает о своих соседях или об их наделах и нет никаких общих предписаний для условий владения землей или ее возделывания. Какая-то форма устройства общины постепенно развивается лишь с ростом населения, обычно посредством долгих и часто упорных споров между теми, кто заполучил больше земли и притом лучшего качества, и менее счастливыми остальными. Начиная с уступок, вначале совсем незначительных, со стороны первых, постепенно происходит более серьезное ущемление прав личности, пока, наконец, полномочия общины предписывать условия владения землей и ее возделывания не оказываются общепризнанными5. Затем должно пройти еще какое-то время, пока покушения со стороны общины не примут формы обычного периодического перераспределения земли, с которой мы знакомы по Европейской России.

Более тщательное наблюдение за нынешним состоянием общины в России таким образом представляет нам многокрасочную картину. Здесь видны все ее формы, от зародышевой до высшей, некоторые же общины даже находятся в достаточно продвинутых стадиях распада. В одном месте община процветает при всеобщем ее признании довольными крестьянами; в другом, она учреждается лишь после жестоких схваток; в третьих местах вверх берут причины, неблагоприятные для общины и постепенно ослабеваемый коммунизм переходит к основательному установлению частной собственности [на землю].

3

Ясно, как трудна и насколько ответственна задача законодательного упорядочения таких разнообразных условий с учетом необъятных просторов Российской Империи, существенных различий в образе жизни и методах возделывания земли у населения и возникающих вследствие всего этого различий в структурах общины. Чтобы законодатель достиг цели, но не слишком задел за живое, его меры должны быть тщательно взвешены и точно приспособлены к существующим условиям. Предписание, вполне подходящее определенным условиям жизни и воспринятое теми, кто подпадает под него, как благоприятное, в других случаях не достигнет цели и будет сочтено тягостным. При таких обстоятельствах единообразные и жесткие правила малополезны; те, же, которые определяют жизнь в общине, должны быть так же гибки, как основные установления самого этого объекта.

Трудности, уязвляющие законодателя, усугубляются страстью, с которой общественное мнение в России наблюдает за судьбой общины. Вряд ли есть какая-либо иная проблема экономической политики, которая обсуждается здесь столь упорно и пылко, как выбор между ее упразднением и сохранением. Обладает ли община жизненной силой или нет? Благотворно или вредно ее влияние на жизнь крестьянина? Эти вопросы горячо обсуждались даже при подготовке к освобождению крепостных и сегодня о них всё еще спорят вряд ли с меньшим жаром. В то время общину поддерживали, с одной стороны, славянофилы, которые отстаивали наделение землей общин, потому что видели в них институт, возникающий из глубочайших корней русского национального духа, равно как и могущественную защиту от распространения прогнившей “западной” цивилизации. С другой стороны, общину защищали “интеллигенты”, сгруппировавшиеся вокруг Чернышевского, влиятельного вождя молодых русских социалистов и видевшие в общине трамплин для своего перехода в царствие социализма.

Что касается противников общины, которые полагали, что благополучие освобожденных крестьян будет обеспечено наделением землей отдельных семей, то они восприняли веру манчестерского либерализма и ненавидели общину как одно из отвратительных ограничений свободы отдельного человека в экономической деятельности. Они, однако, не смогли вполне успешно провести свое мнение в жизнь: у правительства не хватило мужества на коренные меры, как, например, на запрещение общины, что усилило бы технические трудности реформы [освобождения]. Земля была передана общинам, на которые была возложена дальнейшая задача ее раздела по семьям. Но считалось, что признание общины являлось временной уступкой и что выгоды частной собственности вскоре станут явными и крестьяне стихийно покинут общинную систему.

Соответственно, юридические установления, относящиеся к общине, оказались (частично, правда, ввиду несколько ограниченных сведений) неприспособленными ни в каких отношениях к ее сути и сложности. Сбудься ожидания скорого распада общинной структуры, эти меры могли бы тем не менее облегчить дело. Но община выказала гораздо больше, чем было предвидено, жизненной силы, что привело к усилению борьбы между сторонниками создания благоприятных для нее юридических положений и приверженцами окончательной отмены общинной системы. Эта борьба с переменным успехом и без существенного изменения приводимых доводов продолжается до сегодняшнего дня и даже самая недавняя радикальная реформа, направленная на полное уничтожение общины, оказалась неспособной достичь своей цели.

Полный отчет о доводах, которые каждая сторона уточняла в течение нескольких поколений, увела бы меня слишком далеко. При существующем состоянии наших знаний спокойный обзор причин за и против общинной системы вряд ли приведет к каким-либо выводам кроме как к заключению о том, что и надежды, и страхи, с которыми рассматривалась община, были значительно преувеличены.

Община, говорят ее противники, является почти непреодолимым препятствием техническому прогрессу в сельском хозяйстве, и именно в этом направлении, когда неограниченная частная собственность предоставляет свободный простор творческой предприимчивости отдельного человека, возможен прогресс. Четверть века назад подобных мнений можно было придерживаться с чистой совестью, хотя уже тогда не было недостатка в критиках, которые в подробностях указывали на их пристрастность. Теперь же, когда у нас перед глазами так много примеров необычно быстрых технических усовершенствований, как принятие общинно-принудительного возделывания крестьянами почвоулучшающих культур, и притом именно в тех уездах, в которых наиболее твердо укоренилась общинная система, указанного мнения может придерживаться только тот, кто не понимает или не хочет понять те условия, про которые он судит. Община несомненно может при определенных обстоятельствах оказываться тормозом технического прогресса, но это не обязательно так. Напротив, если люди [члены общины] понимают, как управлять ей, она может фактически служить рычагом, способствующим прогрессу.

В 1892 г. две общины Волоколамского уезда Московской губернии заменили традиционную трехполку, которая, ввиду недостатка лугов и пастбищ, очень заметного в Центральной России, не смогла обеспечить достаточно земли для выпаса скота, восьмипольной системой и возделыванием лугового клевера. Этот пример оказался удачным и его вскоре переняли в соседних уездах. В 1893 г. семь других уездов начали возделывать клевер, в 1894 г. — еще 14, а за следующие пять лет это же нововведение восприняли 127 общин.

Таким образом, благодаря помощи специалистов на службе местных властей, которые понимали как действенно приспособиться к особенностям общинной структуры, в течение шести или семи лет на половине крестьянских земель уезда была проведена далеко идущая замена методов возделывания земли. Также и в других уездах, если власти обращали достаточно внимания на нужды крестьян (cultivators), дело продвигалось столь же быстро. В Верейском уезде аналогичное движение началось в 1897 г. и за десять лет замена уже произошла более, чем на 3/5 крестьянских земель. В настоящее время в пяти уездах Московской губернии клевер постоянно возделывают не менее половины крестьян; в четырех уездах он вошел в севооборот у 1/4–1/2 крестьян и лишь в четырех других, относящихся к более индустриализированным, в которых перемены начались всего позже, это отношение менее 1/4. Всего в 1910 г. клевер возделывали 1660 общин, владеющих 522 тысячами десятин пахотной земли, что составляло 32% крестьянских земель губернии. Во многих других губерниях (в Вятской, Тверской, Смоленской, Владимирской, Калужской и др.) достигались столь же хорошие успехи как только техническое обучение (без которого крестьянин, принадлежи он к общине или нет, обойтись не может) было устроено должным образом.

Этот прогресс следует сравнить с распространением возделывания клевера крестьянами в тех странах, в которых нет общин, после чего можно будет судить о приписываемом им неизбежном отсутствии такого продвижения.

Факты таким образом полностью обманули надежды противников общинной системы, однако и ее доброжелатели также не избежали разочарования. Считалось, что община явится достаточным препятствием росту неимущего пролетариата. При сельскохозяйственной системе, которая обеспечивает каждому одни и те же права на получение земельного надела от общины, каждый работоспособный всегда сможет заработать на жизнь своим собственным трудом (husbandry), потому что средства производства никогда не подведут его. Такова была картина, которую люди были рады нарисовать, но действительность оказалась иной.

С одной стороны, не все общины тем же самым образом используют свои права по распределению земли среди своих членов в соответствии с 2/3 их голосов. Во многих случаях, например, женщин при этом не учитывают, так что семьи, дети которых только девочки, почти ничего не получают. Далее, переделы часто надолго откладываются, а в некоторых случаях принята система распределения, при которой нет и стремления к равенству и, наконец, получение земли еще недостаточно. Крестьянин должен иметь в своем распоряжении достаточное поголовье домашнего скота (livestock)6 и инвентаря, которые не принадлежат общине и не делятся поровну время от времени. Таким образом, если член общины потеряет свою скотину ввиду какого-либо несчастья, получение земли, выделенной ему общиной, мало ему поможет. Поскольку он не сможет засеять свою землю, он приходит в состояние, в котором его вряд ли отличишь от пролетария.

Наконец, нельзя забывать, что при традиционных методах возделывания земля, переданная крестьянам при их освобождении, была чаще всего недостаточна для прокорма их семей и крестьяне вынуждены арендовать землю у землевладельцев. Легко понять, что при таких условиях даже самый справедливый раздел общинной земли не спасет всех ее членов от сельскохозяйственного разорения. И статистика показывает, что даже в тех уездах, где общинная система особенно крепка, процент лиц, которых следует фактически причислить к пролетариату, не мал и не убывает.

Представление о том, что община является первым шагом к социализму, основано на таких смутных психологических рассуждениях в умах и восторженных сторонников этой цели, и тех, кому она ненавистна, что оно скорее относится к разряду впечатлений (которые в этом случае, как и в столь многих других, тем не менее имеют большой вес), чем к доводам, которые можно учитывать.

Тот факт, что столь значительная доля народной собственности не переходит по наследству, действительно мог способствовать предотвращению расцвета индивидуализма в России во всех классах до такой же степени, как в других развитых странах. В этом смысле общину можно, пожалуй, с какой-то долей справедливости назвать благоприятной почвой для социалистических мнений. Но поскольку так много других причин действовало и действует в том же самом [социалистическом] направлении, результат вряд ли изменился бы, не будь даже содействия этого конкретного фактора.

Еще в меньшей степени поддается расчету непосредственное воспитывающее влияние, которое приписывается практике перераспределения земли. В тех случаях, когда передел происходит спокойно и мирно, при общем признании его справедливости, можно вполне предполагать, что эта практика оставляет необходимые следы в образовании определенного чувства солидарности и более глубокого взаимного понимания и доверия. Но большинство в 2/3 голосов, необходимое для осуществления нового раздела, часто основано на самом сложном объединении различающихся друг от друга интересов и навязывается активно сопротивляющемуся меньшинству, что иногда заканчивается драками и даже кровопролитием. И, кроме того, чувство солидарности как правило распространяется лишь на узкий круг членов общины. К посторонним, даже жителям той же деревни, отношение обычно такое же, какое было бы без всякого общинного воспитания. И подобный образ мышления поэтому обеспечивает вряд ли лучшую основу для социалистического государства, чем обычное семейное чувство с присущим ему семейным эгоизмом.

Я не собираюсь рассматривать по порядку все доводы за и против общины, которые были выдвинуты в подробностях при этой литературной вражде на протяжении жизни целого поколения. Подобное исследование мало повлияет на непредвзятый анализ. Нет никаких свидетельств такого осязаемого ущерба, которые, видимо, оправдали бы политику принуждения крестьян к выходу из общины. Но, с другой стороны, преимущества этой системы слишком неопределенны, что не позволяет с достаточной уверенностью придти к решению в ее пользу, даже если рассматривать ее с точки зрения социалистического идеала. И таким образом в качестве правила поведения государства по отношению к общине явно предписывается нейтральность.

Общинная система не должна навязываться тем, кого она больше не устраивает, но она и не должна насильно уничтожаться в тех местах, где она всё еще приспособлена к склонностям крестьян, которые до сих пор придерживаются ее. Предпочтительно установить такое юридическое положение, при котором те, кого общинная система больше не устраивает, могли беспрепятственно покинуть ее, но без ущерба для остальных; а те, кто желает придерживаться общины, могли оставаться в ней таким образом, чтобы быть как можно более действенно защищенными от возможных недостатков общественного сельскохозяйственного объединения. Такова проблема законодателя, который отнесся бы к ней без гнева и пристрастия.

4

Как же решить эту проблему? Рассмотрим вначале ее главное звено, перераспределение земли. Пусть член общины не желает больше участвовать в этой особой форме страхования и подвергаться риску уступить часть своего надела, если его семья не будет расти достаточно быстро. В соответствии со сказанным выше, нет надлежащих причин для запрещения или затруднения его выхода из общины. Но как тогда можно будет упорядочить его притязания, чтобы не пострадал ни он сам, ни те члены общины, которые остаются в ней?

Если понимать общину как периодически возобновляемое соглашение о [земельном] страховании, то представляется, что от него удобнее всего отказаться при очередном перераспределении, потому что это тот момент, на который прекращается расчет за предшествующий период, после чего соглашение и может быть возобновлено. К этому моменту взаимные обязательства вполне ясны. Если, например, землю по обычаю делят по числу членов семей, то семьи, которые за указанный период удачливо выросли быстрее, чем в среднем, получат землю за счет тех семей, чьи надежды на рост не сбылись. После такого мысленного расчета все, будь то выигравшие или оказавшиеся в убытке, могут спокойно считаться свободными либо заключить подобное же соглашение на будущее, либо отказаться от этого.

Дело не так просто, если из общины выходят в период между двумя переделами. И вообще сомнительно, следует ли предоставлять членам общины право выхода из нее в любое время, или же предпочтительнее установить некоторые ограничения. Но если выход разрешен, то и в этом случае легко определить наибольший размер надела, на который имеет право покидающий общину. Ясно, что этот размер не может превышать причитающегося, производись перераспределение в тот же момент. После установления его прав, возникает новая проблема: как их удовлетворить? Если оставить в стороне спорный вопрос об условиях, при которых наделение землей следует заменить денежной выплатой, узы общины могут быть разорваны двумя способами. Либо покидающий ее получает определенные участки, либо его доля в общей собственности только устанавливается раз навсегда, но община сохраняет при этом право определять действительное положение его участков так же, как и для тех своих членов, которые участвуют в переделе.

Можно несомненно сказать многое в пользу первого решения, если земля передается в едином наделе, который притом расположен удобно и для покидающего общину, и для остальных. Но если он получит свои прежние, случайным образом разбросанные участки, то лишение общины права в случае необходимости обменивать участки вполне может привести к невыгодной системе возделывания. Сохранилась бы нынешняя система взаимозависимости управления сельскохозяйственными работами [принудительный севооборот], а ныне имеющиеся средства для смягчения ощущаемых недостатков случайного распределения земли не смогли бы более применяться.

Назначение разъединенных участков лицу, покидающему общину, может даже немало воспрепятствовать объединению участков ее членов. Поэтому, если невозможно выделить ему его надел в едином участке, было бы намного лучше установить его долю земли. Но наделение землей в едином участке возможно лишь в исключительных случаях, поскольку другие крестьяне не будут участвовать в обмене наделов. А поскольку подобный обмен сопровождается расходами и нарушением производства, то очевидно, что отдельному члену общины не должно быть предоставлено право требовать его в любой момент по своему желанию. Таким образом, выход из общины, если он не совпадает по времени с общим перераспределением, должен, как правило, принимать форму перехода к долевому владению.

Таковы общие черты беспристрастного решения проблемы, основанного на рассмотрении фактов. Но эти черты никогда не были осуществлены в законодательстве, поскольку ни противники, ни сторонники общинной системы не хотят согласиться с таким решением. Действительно, в соответствии с тем, которая из этих сторон временно берет вверх, принимаемое решение всегда уклоняется то в одну, то в другую сторону. Во время освобождения крестьян думали, как это сказано выше, что община долго не удержится и что крестьянин вскоре перейдет в частные собственники, и было желание по возможности облегчить этот переход. Но обойтись без общины не смогли, потому что крепкие путы, наложенные на ее членов, обеспечивали [казне] получение выкупных платежей.

Облегчение для отдельных лиц (the way out) было достигнуто тем, что каждый получал право выхода из общины с выделенными ему на то время [пахотными участками его] надела, если только он уплатит долю выкупных, приходящуюся на них. Это условие оказалось в сильнейшей степени неблагоприятным для общины, однако длительное время практически никто не воспользовался преимуществом выхода. Выкупные платежи были очень высокими, и мало кто на таких условиях пожелал стать собственником удерживаемой им земли. Но положение постепенно изменилось. Цены на землю выросли, долг по выкупным платежам уменьшился и его остаток сокращался с каждым годом, и наконец пришло время, когда описанная статья закона стала практически значима. Выгода для тех, кто покидал общину, часто была существенной. Одна-единственная небольшая уплата избавляла крестьянина от обязанности отдать часть своей земли при ее перераспределении и позволяла удержать ее у себя. И поэтому число тех, кто в течение 1880-х годов воспользовался этой статьей закона, начало быстро возрастать.

В 1892 г. сумма выкупных, выплаченных таким образом, достигла беспримерного размера 800 тысяч рублей. Не надо было быть горячим приверженцем общинной системы, чтобы признать несостоятельность [невыгодность для общины] подобного юридического положения. Его несправедливость была очевидна и в 1893 г. поклонники общины сумели видоизменить закон. Они, однако, не воспользовались возможностью перехода к устойчивому равновесию, при котором были бы в равной мере защищены интересы и покидающих общину, и остающихся в ней. Напротив, ввиду желания укрепить общину пожертвовали справедливыми притязаниями первых на не слишком обременительный выход из нее. По указу 14 декабря 1893 г. выход из общины допускался с ее разрешения, так что право выхода стало пустой мечтой. С тех пор членство в общине для тех, кто в ней родился, оказалось на деле почти обязательным. Это сразу же выявилось по числу выходов: в 1892 и 1893 гг. суммы, [ежегодно] уплачиваемые при выходе, достигли примерно миллиона рублей, но во второй половине 1890-х годов они упали ниже 50 тысяч.

Итак, закон 14 декабря 1893 г. привел к такому же мало приемлемому положению, как и предыдущий. Ибо для мирного развития сельскохозяйственного объединения крестьян существенно, чтобы выход из общины [из него] был возможен желающему без потери права на собственность, в противном же случае община начинает подвергаться слишком сильным и полностью оправданным нападениям. Не прошло и десяти лет, как началась новая реформа. На этот раз дело было подготовлено с размахом. Все законы, затрагивающие положение крестьянства, должны были быть пересмотрены совместно и сведены в единое уложение.

В 1903 г. был подготовлен и опубликован законопроект с большим разделом, посвященным полному переустройству общинной системы. Выход из общины устанавливался следующим образом. Каждый мог покидать ее при очередном перераспределении, если только соглашался взять намеченную ему землю в едином наделе7. Наделение собственностью в виде случайно разбросанных полосок, равно как и переход к долевому владению явно считались нежелательными. С другой стороны, в период между переделами выход допускался только, если его пожелает одновременно 1/5 часть членов (или, в очень крупных общинах, 50 членов). Степень этого ограничения не проглядели, но она была признана необходимой, потому что, как указывалось в предисловии, право отдельного лица в любое время требовать выделения земли в едином наделе привело бы к невыносимой жизни для остальных ввиду непрестанных нарушений землепользования и заставило бы [также] и их покинуть общину. Принудительной отмены общинной системы законопроект не добивался.

Этому нововведению, разработанному в то время, когда министром [внутренних дел] был Плеве, была уготована печальная судьба. Отложенное ввиду смерти Плеве [убитому при террористическом акте] и последовавших событий, оно так и не было обсуждено, и вначале дела продолжались как шли по указу 14 декабря 1893 г., но затем Императорский указ 9 (22) ноября 1906 г., полностью покровительствующий покидающим общину, всё изменил. Он не только не предоставил никакой защиты интересам остававшихся, но умышленно вредил им, имея в виду нанести смертельный удар общинной системе.

Все общины делились на два разряда. К первому отнесли те, в которых за последние 24 года земля не перераспределялась. Без дальнейших церемоний их посчитали лишившимися жизненной силы, и каждому их члену было разрешено перевести назначенные ему общиной участки земли в свою собственность [одним лишь] прошением в правомочное на то учреждение, притом не заручаясь согласием общины и никак более не озабочиваясь интересами ее членов. Что касается общин второго разряда, правительство не посмело объявить их стихийно распустившимися. Но был найден косвенный путь, который привел бы почти к тому же результату. Каждому члену такой общины было разрешено выйти из нее в любое время и сохранить за собой в качестве собственности все участки земли, назначенные ему во временное пользование. Покидающий общину был лишь должен в определенных случаях уплатить ей небольшое денежное возмещение за часть своих участков, никак не соответствующее реальной цене земли.

Оплачиваемая часть определялась следующим образом. Покидающий общину безвозмездно сохранял за собой такую долю выделенной ему при последнем переделе земли, на которую он мог притязать, состоись новое перераспределение в момент его выхода. Если еще оставался остаток, он должен был уплатить за него ту цену, которая существовала на момент, когда община была наделена землей во время освобождения крепостных.

Ни одно из этих установлений не выдерживает обдуманной критики. По существу их ни в коей мере не следует рассматривать как попытку разумного решения проблемы; их можно понять лишь как выражение боевого духа, для которого желаемая цель оправдывает принимаемые средства. Утверждение, что общины, в которых в течение 24 лет земля не перераспределялась, не являются более жизненными, ожидалось обществом менее всего, поскольку до тех пор усилия законодателя были направлены на удлинение промежутков времени между переделами, а закон 8 июня 1893 г. даже запретил более частое перераспределение, чем через 12 лет.

Кроме того. предпосылка о том, что общины, в которых длительное время не было общего перераспределения, не обладают более никакой жизненной силой, вовсе не соответствует действительности. Во многих случаях общины считали более подходящим добиваться той цели, к которой были направлены переделы, иными средствами, например, частичным взаимным обменом, который касался не всех членов зараз, а происходил по группам. Подобные частичные перераспределения были, правда, запрещены в 1893 г., но до того времени юридически разрешались, — и часто продолжали происходить даже впоследствии. Итак, было избрано правило для отличия “мертвых” общин от “живых”, никак не соответствующее своей цели и многие общины, в которых жизнь была на самом деле столь же энергична, как и в остальных, были таким образом причислены к “мертвым”.

По отношению к общинам второго разряда следует прежде всего отметить, что цена земли в России очень сильно возросла со времени освобождения крепостных. И поэтому указ, позволявший приобретать излишнюю землю, на которую покидавший общину не имел никаких разумных притязаний, — как сам декрет и признавал, — по старой цене, делал ему подарок за счет его односельчан. Покидавшему общину было оказано благоволение еще и другим способом: количество земли, получаемое им безвозмездно, не было вычислено должным образом.

Размер надела, который он получил бы при новом переделе, зависел не только от числа паев [например, от числа едоков], на которое он мог притязать, но и от величины пая. Но эта величина, устанавливаемая по числу претендующих, между которыми должна быть поделена полная площадь земель, изменяется со временем и фактически, как правило, понижается с ростом населения. И поэтому, при определении размеров безвозмездно получаемой земли, следует учитывать изменение и знаменателя, и числителя дроби, которая определяла пай покидающего общину, на момент последнего перераспределения. И таким образом указ позволял ему при выходе из общины получать одну часть земельного излишка (one portion of the extra land)8, по существу не принадлежащего ему, по чрезвычайно низкой цене, а остальную землю — даром. И если даже быть склонным считать насильственное отчуждение имущества обязательным в тех случаях, когда оно благоприятствует более состоятельным членам общины за счет более бедных, эти установления нежелательны, потому что они столь несправедливо определяют оплату за отчуждаемую у общины землю.

Жесткость и несправедливость нового закона были сразу же разоблачены в прессе, но правительство отказалось внести в него исправления, — так много было поставлено на карту. Справедливость часто приносят в жертву политической целесообразности, которая начала настоятельно требовать быстрейшего разрушения общин, чего бы это ни стоило. Чтобы добиться этой цели было необходимо всеми способами благоволить покидающим общину членам и заставить придерживающихся общинной системы раскаяться в своем упрямстве. Ибо при беспристрастном обхождении с обеими сторонами следовало ожидать, что общины выдержат новую бурю подобно тому, как они раньше противостояли аналогичным нападениям.

5

Как объяснить неожиданное изменение мнения господствующих классов? Всего два года до того оно было склонно скорее поощрять общины, а не атаковать их. В 1893 г., как мы видели, общинам была дарована преувеличенная защита, чтобы спасти их от угрожавшего распада, а теперь всё сразу изменилось. Для разрушения общины используют все рычаги. Чтобы обойти обычный ход законодательного процесса, предписанный законом, издается императорский указ, направленный против общин, и чиновникам, выполняющим его, предписано принимать все меры к тому, чтобы новые положения не остались лишь на бумаге.

Административная машина работает под большим [политическим] давлением. Для чиновников, занятых этим, от губернаторов и ниже, отныне нет лучшей рекомендации, чем большое число семей, вышедших из общин. Применяя все законные, равно как и многие незаконные средства, всюду делаются усилия как можно быстрее увеличить эти числа. Что борьба против общин является осью, вокруг которой вращается наша внутренняя политика, открыто объявил Председатель Государственного Совета. Так что же произошло в указанном промежутке времени, вызвавшее эту лихорадочную реакцию? Произошли два события, из-за которых землевладельческая знать, в защиту которого выступило правительство, возненавидело общину и начало бояться ее, — крестьянское восстание 1905–1906 гг. и предложение аграрной реформы Первой Думой.

Крестьянские волнения не имели, правда, прямого отношения к общинам и происходили равным образом и в уездах, в которых их не знали. Но полагали, что существовала психологическая связь между общинной системой и требованиями к правительству, выставленными крестьянами, о наделении их достаточной землей за счет тех землевладельцев, которые не были крестьянами. Крестьяне, приученные к повторяющимся перераспределениям своей собственной земли в соответствии с нуждами различных семей, не могли составить себе никакого верного понятия о частной собственности и ее неприкосновенности. Они не могли усмотреть никакого различия между своими правами на землю, осуществляемыми в общине в ее пределах, и правами крупных землевладельцев на свои имения. То, чего они требовали, было по сути лишь распространением общинной системы на те соседние имения, которые ей сейчас неподвластны. Пока община существует, таким мнениям конца не будет.

И, чтобы истребить их с корнем, крестьян надо отучить от разделения своей земли. Как только они завладеют своей собственной землей, которую никто не сможет отнять у них, и которую они должны будут защищать как свою собственную от покушений извне, они научатся также уважать чужую собственность. Крестьянин-собственник может поддерживать существующий строй, но для этого он, правда, должен иметь достаточно земли, чтобы на ней можно было прокормиться, но в большинстве случаев крестьянских земель на всех недостаточно. Однако расслоение, которое приводит к образованию энергичного крестьянина с одной стороны, и неимущего пролетария с другой, основано на самой сути вещей. И поэтому, раз в политической битве, говоря словами Столыпина, надо ставить на сильного, необходимо лишь озаботиться тем, чтобы это расслоение поощрять, а не препятствовать ему как до сих пор, и тогда игра будет выиграна благодаря многочисленным энергичным крестьянам-собственникам, которые появятся на развалинах общин.

Вот, грубо говоря, краткая сводка мнений, которые постепенно укрепились в влиятельных кругах землевладельческого дворянства после начала крестьянских волнений. Но кроме того случилось, что Первая Дума усердной рукой набросала схему далеко идущей земельной реформы и высказалась в пользу обширного отчуждения земель, не находящихся у крестьян, и их распределения по общинам. Различные варианты реформы, представленные Думе, действительно указывали на [предусматривали] почти полное исчезновение крупных поместий. Общины имели существенное значение в большинстве этих вариантов, частично из-за расположения к ним, а частично по техническим причинам, поскольку было бы удобно обратиться к ним при пропорциональном распределении земли. И поэтому крупные землевладельцы начали вдвойне ненавидеть общины. Не будь общин, как они были склонны думать, все попытки обеспечить недостаточно наделенных землей за счет землевладельцев провалились бы.

Как только роспуск Первой Думы развязал руки министерству [внутренних дел], начался поход против общин. Начало положил Императорский указ 9 (22) ноября 1906 г., за которым последовал указ 15 (28) ноября 1906 г., который облегчил мобилизацию крестьянских земель. Издание этих указов было основано на статье 87 Основных законов, которая сохранила за царем право решать подобным образом неотложные вопросы, находящиеся в ведении Думы, во время перерывов в ее работе, с оговоркой, что подобные указы должны быть представлены Думе для одобрения в течение двух месяцев после возобновления ее заседаний. Недолго размышляли о том, что именно оправдывало в этом случае неотложность. Помимо желания поскорее отделаться от общин и стремления поставить Думу, которая несомненно не одобрила бы правительственные проекты, перед свершившимся фактом, не было абсолютно никаких иных причин, почему разрешение этой трудной проблемы, уже затянувшееся на многие годы, нельзя было бы отложить до созыва [следующей] Думы.

Оба указа были представлены Второй Думе. Большинство депутатов, занимавшихся разработкой земельной реформы такого же рода, как и в Первой Думе, были против них. Но до того, как эти указы были официально отклонены, эта дума была также распущена и указы остались на время в силе. Хорошо известно, что после роспуска Второй Думы порядок выборов в думу был изменен государственным переворотом 3 (16) июня 1907 г., и землевладельческая знать получила в ней преобладающее влияние. Тем самым была создана дума, которая по земельному вопросу придерживалась взглядов, аналогичных правительственным и шла почти еще дальше в своей ненависти к общине. Ноябрьские 1906 г. указы были представлены также и Третьей Думе и на этот раз они обсуждались, притом очень долго. Меры против общин, придуманные правительством, были не только одобрены большинством депутатов, но частично ужесточены.

Затем законопроект, составленный думой, был представлен в Государственный Совет, и схватка возобновилась. Центру, представлявшему взгляды правительства, в нем противостояли правые и левые, которые [частично] состояли из представителей университетов. Фракции были почти равны, но в конце концов, хотя только после нескольких месяцев борьбы и с помощью голосов министров, все основные положения указа 9 (22) ноября 1906 г. были приняты. Важнейшей поправкой оказалось изменение границы между “умершими” и еще действующими общинами. К первому разряду следовало теперь относить только те, в которых общего перераспределения не было с момента их наделения землей. Законопроект, исправленный верхней палатой, должен был быть снова представлен Думе и поэтому временные установления указа 9 (22) ноября 1906 г., фактически действовавшие 3½ года, стали законом лишь 14 (27) июня 1910 г. , когда законопроект, составленный Думой и Государственным Советом, был одобрен царем.

6

С тех пор, как положения этого указа вошли в силу, прошло пять лет [1907–1911]. Каков же был их результат? Внешне он впечатляет. По оценкам официальной статистики до 1 января 1912 г. более двух миллионов семей выразили желание воспользоваться преимуществами этих положений, а полтора миллиона, владеющие 12 миллионами десятин, действительно покинули общины. Есть такие уезды, в которых общинную систему следует теперь считать заброшенной. Преимущества тех, кто покидает общину, так велики, что это можно легко понять: слишком большая моральная твердость понадобилась бы для сопротивления соблазну. Представим себе, что в какой-то момент был принят закон, позволяющий не отдавать карточные долги или не платить по обязательствам, происшедшим при игре на бирже. Чувство чести наверняка не позволило бы многим [некоторым] должникам воспользоваться этим позволением, поскольку помимо [отмененных] юридических мер общественное мнение также оказывает определенное давление. Но многие ли должники поступили бы так?

Указ 9 (22) ноября 1906 г. поставил членов сельских общин в точности подобное же положение. Члены общины взаимно обязуются после определенного промежутка времени делить землю поровну (equally), притом заранее неизвестно, кто из них выиграет, а кто проиграет. Но чем ближе подходит срок подсчетов, тем очевиднее становится каждому, кому придется платить по счету. И в этот момент появляется законодатель и говорит проигрывающим: если будете послушны и навсегда отречетесь от ненавидимой мной общины, то сможете сохранить землю, которую иначе вам придется отдать. Нужно ли удивляться, что подобные увещевания оказываются действенными? Не следует ли скорее поражаться, что во многих уездах [губерниях] воспротивились подрывающему влиянию подобного закона? Так, в Архангельской губернии, в которой по статистической оценке 1905 г. было более 50 тысяч хозяйств, принадлежащих общинам, ни один человек не заявил о своем выходе. В других северных и северо-восточных губерниях число покидающих общину очень невелико.

Подробное исследование числовых данных к сожалению затруднительно ввиду отсутствия точных сведений. Официальные публикации пристрастны, а потому и не заслуживают доверия. Более того, они очень скудны и в некоторой степени беспорядочны в отношении группировок цифр, правительство же противится любой попытке прояснить дело по неофициальным источникам. Борьба против общины считается политической, и принимаются все меры, чтобы не подпускать ее противников к материалам, необходимым для сопротивления правительству. Но происходящее в деревне разрушение настолько обширно, что многое обнаруживается несмотря ни на что.

При ответе на вопрос, кто из крестьян воспользовался указом, можно разбить [большинство] покидающих общину на две основные группы. Это, во-первых, те, на которых его положения были непосредственно направлены, — которые должны были бы при следующем перераспределении земли лишиться ее части и которые могут теперь сохранить ее за собой. И, во-вторых, это те члены общины, которые были отдалены от своей родной земли, — промышленные рабочие, проживающие вдалеке от дома и сдающие выделенную им землю в аренду или даже оставляющие ее под паром; переселенцы, которые намереваются уехать на Дальний Восток, и пр. Эта группа покидает общину, чтобы продать свою землю (сделка, при которой их обычно обманывают) и с выгодой вложить полученные деньги в другом месте. Но есть и разоренные крестьяне, которые нетерпеливо пользуются случаем обратить свои права членов общины в деньги и сразу же истратить их, не думая о будущем.

Число тех, кто покидает общину, хотя и не опасается сокращения своего надела при перераспределении земли, незначительно. На некоторых из них влияет непрочность положения остающихся в общине, вызванная беспрестанным выходом из нее, другие, правда, руководствуются сознательным предпочтением частной собственности перед общинной системой, но таких очень мало. Об этом свидетельствует тот факт, что покидающие общину очень редко, несмотря на оказываемое на них давление и на многочисленные сопутствующие преимущества, пользуются предоставляемой им возможностью получить свою землю в едином участке [?]. Полное число тех, кто до 1 июня 1910 г. получил землю в едином участке, не достигало 50 тысяч, что едва составляло 3.8% тех хозяйств, которые фактически покинули общину. Во многих губерниях это число настолько незначительно, что выражается лишь долей процента. Более того, для морального поведения покидающих общину характерно, что возникли случаи, когда они требовали землю на родившихся впоследствии детей9. В закон 14 (27) июня 1910 г. была поэтому введена статья, прямо указывающая, что покидающий общину [тем самым] отказывается от всех последующих притязаний.

Ожидание, что новый закон приведет к появлению слоя надежно стоящих на ногах крестьян-собственников, который политически примкнет к землевладельческой знати и образует охранение, которое воспротивится крестьянским нападениям с их лозунгом “Больше земли!” сбылось в общем настолько слабо, что усердие, проявленное в борьбе против общин, в последнее время как будто заметно ослабло. Этому постепенно набирающему силу следствию способствует то, что и другие надежды, связанные с роспуском общин, оправдались лишь в малой степени, и то, что одновременно выявилось многое, заставляющее серьезно задуматься над результатами столь поспешных шагов.

Всегда утверждалось, что роспуск общин облегчит путь для сельскохозяйственного прогресса, — таково было характерное утверждение тех защитников государственной политики, которым было неловко открыто поддерживать политическую сторону дела. Думали даже оправдать переход к частной собственности случайно расположенных полосок земли (см. §4 [и Прим. 1]), что было разрешено для облегчения роспуска общин. Говорили, что последующее невыносимое положение заставит объединять участки, в противном же случае эта мера надолго задержалась бы и что таким образом указанное разрешение послужит техническим улучшениям.

Но что произошло? Невыносимое положение появилось, но в большинстве случаев оно и сохранилось, потому что второй предположенный шаг, т.е. объединение полосок, не последовал. Существующее положение, правда, не исключает технического прогресса. В настоящее время во многих уездах крестьяне добились успехов, внушающих удовлетворение. За годами политических возмущений и сельскохозяйственных волнений последовала сильная психологическая реакция. Сильное возбуждение того времени до глубины души возбудило сонное крестьянство, и теперь сельскохозяйственные работы извлекают пользу от разбуженной энергии. Свидетельством тому недавние успехи кооперации в России и усердие, с которым воспринимается обучение методам ведения сельского хозяйства. Не будь помех, чинимых обучению реакционерами, руководящими администрацией [министерства] внутренних дел, своим незнанием дела, быстрое улучшение сельского хозяйства можно было бы, как представляется, считать обеспеченным.

Но указ 9 (22) ноября 1906 г. не заслуживает в этом отношении никакой похвалы. Напротив, так много [частнособственнических] полосок земли, принадлежащих бывшим членам общин, теперь разбросаны по общинным полям, что улучшать методы сельского хозяйства оказалось намного труднее. Положительного в этом декрете немного как с экономической, так и с политической точки зрения, зато можно указать в нем серьезные недостатки. Во-первых, следует отметить раздражение и взаимную ненависть, возбужденные у крестьян. Несправедливость по отношению к более бедным членам общины со стороны тех, кто был лучше наделен землей и покидал общину, вызванная условиями, определенными в указе, возбудила горечь, которая усиливается односторонним пристрастием чиновников к “сильным”. При случае чиновники не чураются вмешиваться [в крестьянскую жизнь]. Известно, например, что во многих уездах более влиятельные противники указа были арестованы и изгнаны [сосланы?] (expelled).

Покидающие общину всеобще ненавидимы. Прежде всего стараются всеми мыслимыми усилиями предотвратить их уход, а их последующую жизнь делают столь неприятной, что спустя некоторое время они могут даже проситься обратно. Насилие всякого рода, поджоги и пр. стали обычными, и пройдет немало времени, прежде чем раздражение ослабнет. Это положение можно, правда, считать политически удовлетворительным, потому что крестьянская масса разделилась и несомненно, что внутренние раздоры сломили их силу сопротивления землевладельцам. Но мы вряд ли можем похвалить поборников действий правительства за подобную макиавеллиевую политику разделять и властвовать.

Для государственного деятеля, не полностью ослепленного классовыми интересами, одно это следствие указа достаточно. чтобы сожалеть о содеянном. Но следует принять во внимание еще нечто. Расслоение крестьянства ставит на одну сторону сильных, на другую — массу слабых. И тех, и других надо изучить до того, как выносить окончательное суждение. По отношению к тем [из последних], кто остался в общине, сразу же ясно, что они ничего не заимели от указа, потому что лишились части своей земли, а пользование оставшейся частью для них к тому же нарушилось. К разряду слабых относятся и хозяйства, которые покинули общину, а затем продали свою землю. К сожалению, имеющиеся об этом статистические свидетельства особенно неудовлетворительны. Но те сведения, которыми мы располагаем, подводят нас к предположению, что число таких хозяйств весьма значительно, хоть годы после того, как указ вступил в силу и были весьма благоприятны для сельского хозяйства; урожаи оказались хорошими, а в некоторых случаях очень хорошими. Правда, конечно, что с уходом с земли, полученной от общины, не следует финансового разорения всех покинувших общину. Но даже учитывая это, нельзя отрицать, что борьба с общинами уже намного уплотнила ряды неимущего пролетариата и в будущем уплотнит их еще больше. Стоит только подумать о неурожаях, во время которых возможность получить деньги продажей земли приведет к многочисленному исходу из общин.

И где же смогут найти себе занятие большое число людей, которые таким образом добавятся к пролетариату, коль скоро промышленность в России недоразвита. Правительство теперь, правда, пытается поощрить переселение в Сибирь и Среднюю Азию, но возможности принять переселенцев на азиатской части России ограничены. В 1909 г. было достигнуто наибольшее число переселенцев, 600 тысяч, но в следующем году оно снизилось вдвое, а в 1911 г. оказалось еще меньшим. Но какое значение имеют даже 600 тысяч по сравнению с миллионами, о которых идет речь? Положение становится еще более опасным, потому что в стране нет упорядоченной системы помощи бедноте. В прошлом по отношению к большей части населения помощь зависела от общин. Даже для промышленных рабочих они оказывались прибежищем при безработице и в старости, теперь же всё это должно быть резко изменено. Узы общинной системы разрезаны, но заменить их чем-нибудь другим позабыли. В нервной горячке, с которой по политическим причинам решили разрушить общины, для обдумывания подобных вопросов времени не было, теперь, однако, постепенно дает о себе знать раздумье.

Страна начинает представлять себе, что дела идут неправильно и можно только надеяться, что неизбежная реакция не будет откладываться слишком надолго и что, когда она произойдет, не будет слишком ожесточенной и не пойдет дальше, чем необходимо для исправления уже происшедшего.

Земельный вопрос через сто лет

Л.Б. Шейнин

Леонид Шейнин (1930–2019)

Чупров не перечислил всех трудностей, связанных с выходом из общины. Так, получение отруба, часто отдаленного от существующего поселения, требовало переноса туда крестьянского двора, т.е. создания хутора, а если к нему не было дороги, то ее надо было еще проложить, а в зимнее время (притом в любом случае) очищать от снега. Весь отруб или его часть надо было огораживать, чтобы не уходил свой скот и чтобы не было потравы со стороны общественного стада. При переселении затруднялась связь с родными и со школой, а также взаимопомощь, а еще при выделении отруба были неизбежны расчеты количества за качество и наоборот, но при неразвитости земельных оценок и расчетов неизменно происходили споры и конфликты. Недаром Столыпин предусмотрел, чтобы все такие споры решались в землеустроительных комиссиях, без переноса в суд.

По опыту других стран, в которых общинная собственность на землю была разрушена и созданы крестьянские хутора, этот процесс занимал десятилетия (в Польше — по крайней мере лет 50 в XIX–XX в.), а нетерпеливый Столыпин пытался закончить его в считанные годы; понятно, что получилось плохо.

После Октября 1917 г. произошел новый земельный передел, который включил в крестьянские наделы бывшие помещичьи земли, а также и все успевшие к тому времени сформироваться частнособственнические крестьянские участки. Известно, что все земли были тогда объявлены “народным достоянием”, но вскоре — государственной собственностью.

Предложение Чупрова относительно долевой собственности на землю сбылось в современной России. В 1990-х годах земли колхозов и совхозов были “расписаны” между их работниками и некоторыми кругами сельских специалистов таким образом, что каждому управомоченному лицу было выдано свидетельство на право собственности на некоторое количество (долю) сельскохозяйственных земель в определенном хозяйстве. За каждым таким лицом был закреплен также пай в стоимости строений, машин, скота и других активов этого хозяйства. Часть колхозов и совхозов, переживших процесс первоначального разорения, продолжает сельскохозяйственное производство; формально они превратились в акционерные общества. Фактически многие из них имеют черты земельных кооперативов, так как “акционеры” суть работники своих же хозяйств; руководители таких хозяйств выборные.

Некоторые хозяйства имеют свободные земли, которые сдают в аренду фермерам-предпринимателям, но чаще на эти земли притязают местные владельцы земельных долей для расширения своих так наз. личных подсобных хозяйств (ЛПХ), центрами которых служат их приусадебные участки. Последние постепенно расширяются до размеров причитающихся владельцам земельных долей и можно ожидать, что со временем часть владельцев ЛПХ превратится в нормальных фермеров.

Имеются случаи, когда крупный предприниматель или компания скупает земельные доли, обнимающие весь массив земель сельскохозяйственного предприятия. Тогда это предприятие (если у новых собственников нет намерений застроить землю) превращается в частное и крупное хозяйство сохраняется.

Вместе с тем, перспективы действующих сельскохозяйственных акционерных обществ нельзя назвать радужными. По действующему законодательству, владелец земельной доли может всегда потребовать выделить причитающуюся ему землю в натуре и тем самым оторвать ее от общего массива. Крупное предприятие поэтому не может рассчитывать на постоянство своих земельных границ, а это не позволяет ему нормально развиваться. Дело в том, что его постройки, машинный парк, поголовье его продуктивных и непродуктивных стад зависят от размеров его земельной площади, которые к тому же определяют его потребность в кадрах. Но поскольку хозяйство не может быть уверено в своих землях, все его планы оказываются условными и рискованными. Как можно поправить это положение ?

Одну из смягчающих мер указало еще аграрное столыпинское законодательство: требование управомоченного лица о выделении ему земли (отруба) в частную собственность может предъявляться не в любой момент и не при любых обстоятельствах. По-видимому, в наше время, такое требование должно выдвигаться заранее, возможно — за 2–3 года до момента фактической нарезки нового владения. Если владелец выделяемого участка желает продать его на сторону, то преимущественное право покупки должно иметь то предприятие, из состава которого он выделяется. Возможно, предприятиям акционерного типа целесообразно официально переходить в сельскохозяйственные кооперативы, как это предлагает заслуженный юрист аграрник Жариков (2005). В этом случае они могли бы заключать с владельцами земельных долей, — земельными вкладчиками, — договоры, ограничивающие право последних изымать из товариществ свои доли.

Возможен иной механизм, также повышающий устойчивость нынешних сельскохозяйственных предприятий. Некоторые из них обладают излишками земельных площадей, так что использование каких-то принадлежащих им участков оказывается для них менее эффективным, чем в малом или среднем хозяйстве. Поэтому, если предполагаемая совокупность требований “акционеров” о выделе их земельных долей из общего массива не сможет разрушить крупное предприятие, оно могло бы заранее подготовить участки, предназначенные для удовлетворения требований отдельных земельных дольщиков и их групп. Понятно, что такое мероприятие требует глубокой землеустроительной подготовки. К сожалению, в настоящее время оно невозможно, ибо после ряда реорганизаций государственных земельных органов Министерство сельского хозяйства лишилось своего землеустроительного аппарата. Его нет и на региональном уровне и потому начинать надо с возрождения именно этого аппарата, способного решать задачи сельскохозяйственного производства.

Уместно вспомнить, что землеустроители во времена Столыпина недаром сменили землемеров предыдущих десятилетий и вдобавок к измерению площадей существующих хозяйств и определению их границ устанавливали и выносили в натуру положение и конфигурацию их земель. Для решения именно таких задач должна возродиться землеустроительная служба в современной России.

Примечания

1 Члены общины получали участки пашни в 20–30 местах, чтобы уравнять положение, поскольку земли весьма различны. Есть ближние и дальние, увлаженные и сухие, ровные и склоновые и т.д. Л.Ш.
2 Тонтиной (по имени неаполитанского банкира Лоренцо Тонти) называлась форма взаимного страхования, при которой группа состоятельных людей покупала для себя у государства пожизненную ренту и распределяла поступающие ежегодные платежи между своими членами, еще остающимися в живых. Доживавшим до преклонного возраста доставались весьма значительные суммы. О.Ш.
3 Подворное землевладение? (Besitz может означать и владение, и собственность.) Оно, однако, не имело места у бывших служилых людей, так называемых однодворцев, у которых вообще не было общин. Л.Ш.
4 Принудительный севооборот был распространен повсеместно для удобства пастьбы скота. Л.Ш.
5 Осмелюсь отослать тех, кто желает подробнее ознакомиться с эволюцией общины, к моему исследованию (1902). Чупров.
6 Скот был важен и для унавоживания пашни. И всё-таки лошадей, видимо, следовало упомянуть отдельно. Л.Ш.
7 Причитающаяся земля выделялась единым отрубом. Л.Ш.
8 По смыслу всё-таки получать весь излишек. О.Ш.
9 Так было всегда. Л.Ш.

Литература

Борткевич В.И., Чупров А.А. (2005), Переписка (1895–1926). Берлин. Также www.sheynin.de Елисеева И.И., Дмитриев А.Л., Сторчевой М.А., редакторы (1996), А.А. Чупров. Материалы конференции к 70-летию со дня кончины. СПб. Кочаровский К.Р. (1925), Выходы из общины. Записки Института изучения России (Прага), вып. 1, с. 45–101. Орлов А.В. (1996), Общественная деятельность А.А. Чупрова в защиту малоземельного крестьянства в период 1906–1910 гг. В книге Елисеева и др. (1996, с. 37–40). Розенберг Вл.А. (1926), Несколько биографических черт [А.А. Чупрова]. Русск. экономич. сб., №6, с. 5–15. Перепечатка: Шейнин (2007, с. 116–127). Струве П., Лаппо-Данилевский А., Дьяконов М. (1996), Записка об ученых трудах профессора А.А. Чупрова. Написано в 1917 г. В книге Елисеева и др. (1996, с. 56–59). Чупров А.А., Tschuprow A.A. (1902), Die Feldgemeinschaft. Strassburg. Шейнин О.Б. (1990), А.А. Чупров. Жизнь, творчество, переписка. М., составитель и переводчик (2007), Четвертая хрестоматия по истории теории вероятностей и статистики. Берлин. Также www.sheynin.de K. [Keynes] J.M. (1926), Professor A.A. Tschuprow. Economic Journal, vol. 36, pp. 517–518. Перепечатка в собрании сочинений автора: Collected Works, vol. 10. Cambridge, 1972, pp. 321–322. Перевод: Шейнин (2007, с. 181). Жариков Ю.Г. (2005), Дискуссионные вопросы земельных правоотношений. В сборнике Правовое обеспечение развития сельского хозяйства России. М., с. 230–250.

 

Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer8/oshejnin/