(продолжение. Начало в № 12/2011, далее в № 4/2021 и сл.)
(Главы 5,6 опубликованы в № 6/2012)
Глава 11
Ганс Гольбейн, придворный живописец
I
Ганс Гольбейн в Англию попал из Базеля. Был он живописец и рисовальщик и симпатизировал идеям Реформации, но вот отозвалось это на нем не самым лучшим образом. Город Базель в своем стремлении к свержению ига папства пошел так далеко, что спрос на всякого рода изображения изрядно упал, и церкви новые фрески что-то не заказывали. Приходилось Гансу Гольбейну иной раз и изготовлением вывесок пробавляться…
В общем, когда в 1526 году ему подвернулась поездка в Англию, а Эразм Роттердамский, известный ученый и философ, дал рекомендательное письмо к своему другу, Томасу Мору, Ганс Гольбейн особо задумываться не стал и поехал. В Лондоне его хорошо встретили, он написал там несколько портретов, познакомился со многими людьми и вообще снискал себе известность как прекрасный живописец. Познакомился он тогда и с юристом на службе кардинала Уолси, Томасом Кромвелем. У них были, что называется, идеологические совпадения во взглядах…
В 1532 году в Швейцарии возобладала партия евангелистов, и презрение ко всякого рода идолопоклонству в виде картин и скульптур сделалось буквально символом веры.
Пришлось Гансу Гольбейну снова покинуть Базель и отправиться в Англию. Там работы ему хватало. По случаю торжественного въезда Анны Болейн в 1533 году в Лондон он сделал уличные декорации — за что заплатила лига ганзейских купцов. Ей же он расписал и зал гильдии, сделал несколько портретов по заказам английских дворян и богатых лондонских бюргеров и в конце концов попал ко двору короля Генриха.
Кого он там только не писал. И самого короля, и королеву Джейн Сеймур, и герцога Норфолка, и многих, многих других. Генрих Восьмой так ценил его работу, что даже поручал иногда делать эскизы королевских облачений — высший знак доверия монарха, столь ценившего блеск и пышность.
Понятное дело — именно ему и было поручено съездить на континент и привезти оттуда тщательно изготовленные портреты иностранных принцесс, к которым у короля имелся матримониальный интерес. Ибо король Генрих Восьмой в очередной раз решил жениться. Конечно, этот факт нуждается в некоторых объяснениях. Дело тут в том, что Джейн Сеймур, на которой король Генрих женился после казни Анны Болейн, умерла при родах, в октябре 1537 года, почти ровно через год после начала восстания Паломничества Благодати. Она одарила своего мужа долгожданным наследником — родился мальчик, которого назвали Эдуардом, но сама ушла в мир иной.
И король Генрих, недолго погоревав, снова ощутил себя женихом. Вопрос о его четвертой женитьбе оказался, однако, вопросом политическим.
К 1538 году король Франции Франциск Первый и император Карл Пятый помирились, и тем самым Англия оказалась в положении изоляции. До того как эти два государя заключили мир, ситуация была понятной: с Францией — дружба и союз, с империей, врагом Франции, — неприязненные отношения. Но теперь между Францией и империей — мир. А поскольку Папа Римский отлучил короля Генриха от Церкви, а и Франциск Первый, и император Карл были, по крайней мере в теории, добрыми католиками, то не соберутся ли они устроить в Англию вторжение? Надо было срочно искать союзников на континенте Европы.
Матримониальные дела суверена пришлось улаживать Кромвелю.
II
А дел у него и без того было выше головы. Факт восстания на севере сам по себе был делом крайне неприятным, но его разгром открывал значительные возможности. И ими немедленно воспользовались. Кромвель получил возможность двинуть вперед выполнение своего Великого Плана — полного захвата всей церковной собственности Англии. У него были на это очень основательные причины. Во-первых, казна была пуста, а Церковь владела доброй третью всех земель Англии. Во-вторых, обладание доходами с этих земель или возможность распорядиться ими как-то иначе давали большие возможности патронажа. И наконец, в-третьих, этой мерой можно было докончить начатое дело отделения от Рима и сделать его необратимым.
Томас Кромвель был сложным человеком.
Каким-то образом он сочетал в себе и сухого бюрократа, и человека дела, и тонкого политика, и осмотрительного дипломата. И, как это ни странно, в придачу ко всему этому он был еще и убежденным сторонником Реформации.
При его положении ближайшего советника и главного министра короля Генриха VIII это было крайне опасным делом, потому что король ненавидел ереси и считал себя самым истинным, самым безупречно-правильным христианином с той только поправкой, что он отрицал право «епископа Рима» что бы то ни было ему запрещать или разрешать.
Викарием Божьим на земле (в пределах Англии) был он сам, король Генрих. И Томас Мор был казнен отнюдь не за то, что сжигал на кострах евангелистов — эту сторону его деятельности Генрих Восьмой одобрял от всей души. Так что прослыть сторонником любой реформы Церкви, кроме той, которую считал правильной сам король, было столь же опасно, сколь и быть признанным «папистом».
Это новое словцо означало преданность традиционной церковной доктрине, которая считала Церковь единой семьей во главе с Епископом Рима, Викарием Христа, Преемником князя апостолов, Верховным первосвященником Вселенской Церкви, Великим Понтификом, Примасом Италии, архиепископом и митрополитом Римской провинции, Сувереном Папских Государств, Рабом рабов Божьих. Для простоты он назывался еще и Папой Римским, и признание его авторитета означало смертный приговор.
Паписты по новому закону о супрематии считались предателями и подлежали четвертованию, сторонники Лютера или других течений Реформации считались еретиками и шли на костер.
Так что веровать надлежало так, как считал правильным король Генрих, — и это, по-видимому, совесть Томаса Кромвеля не беспокоило. Очень многие люди считали, что совести у него просто нет, — что тоже его не беспокоило. Но он считал необходимым отнять у Церкви ее имущество и тем навеки сломать влияние церковной иерархии на дела государства. В этом взгляды короля Генриха и его министра совпадали полностью. Томас Кромвель, кроме того, хотел бы повлиять и на доктрину новой, англиканской церкви, приблизив ее к идеям Реформации, — но, конечно, с королем он такими своими идеями не делился. Он, по-видимому, полагал, что многое в этом направлении случится как бы само собой, просто силою обстоятельств.
В конце концов, положение династии Тюдоров с рождением сына и наследника короля Генриха VIII упрочилось. Сам король успокоился и был благодушен и весел. Созданная Кромвелем новая машина государственной бюрократии прекрасно вела дела даже и без его каждодневного руководства. A Томас Кромвель тем временем занялся делом сугубо практическим — оздоровлением государственных финансов…
III
В истории Англии то, что произошло в те годы, называлось «великой ликвидацией монастырей». Хотя, наверное, правильнее было бы назвать это великим ограблением. Предлогом послужило то обстоятельство, что монастыри принадлежали к универсально-европейским монашеским орденам, скажем, к францисканцам или бенедиктинцам. Следовательно, уже одним этим они нарушали принцип верховенства — супрематии — короля Англии, потому что являлись, говоря современным языком, «…частью международной организации…». Кромвель, по-видимому, с самого начала планировал полную конфискацию их владений, но за дело он взялся не сразу, а только после основательной подготовки. Первым его шагом как вице-регента Церкви Англии была инвентаризация. Была создана целая комиссия, которая и занялась проверкой и учетом имущества Церкви. Работа была сделана в каких-то шесть месяцев — истинное чудо организации, если принять во внимание условия того времени.
Малые монастыри были расформированы в 1536 году, еще до восстания, но истинный размах работа приняла после того, как оно было сокрушено. К ноябрю 1537 года 560 монастырей были ликвидированы, и земли, приносящие в год 132 тысячи фунтов стерлингов, были конфискованы и объявлены владениями Короны. Еще 75 тысяч фунтов были получены от продажи золотых и серебряных изделий, принадлежащих монахам. Конфискованные земли нередко продавались. Это служило не только пополнению казны, но и укрепляло основы режима — новые владельцы были жизненно заинтересованы в сохранении купленной ими собственности.
Ограбление носило полный, тотальный характер, не щадилось ничего. Вся система школ, приютов и госпиталей, которая держалась на монастырях, рухнула в одночасье. По дорогам бродили изгнанные из обителей нищие монахи и монашенки, их были тысячи, и им было некуда деться. Старинные, существовавшие веками святилища безжалостно разрушались. Ограблена была даже гробница святого Томаса Беккета в Кентерберийском соборе, оттуда вытащили столько золота и серебра, что его пришлось отвозить в королевскую казну 24 возами, не считая двух огромных сундуков, наполненных драгоценностями.
Сундуки были так тяжелы, что на то, чтобы сдвинуть один из них с места, потребовались усилия восьмерых сильных мужчин.
Король Генрих VIII на конфискации не успокоился. Он решил судить Томаса Беккета за то, что тот разгневал короля Генриха II. Правда, это случилось за 370 лет до описываемых событий, но юристов Короны это мелкое дополнительное обстоятельство не смутило. Томас Беккет был вызван в суд по обвинению в мятеже и измене. А когда после 30 дней ожидания он не явился, процесс против него начался заочно. Он был найден виновным, и его кости были сожжены и пепел их рассеян.
В свободное от отправления правосудия время Генрих VIII занялся и прояснением доктрины англиканской церкви. Если подданным надлежало верить в Бога точно так же, как это делал король, то правила следовало кодифицировать, ибо их не знали даже и епископы.
Дело тут в том, что король поручил им составить книгу правил, но они, боясь ошибиться и вписать туда что-то, что потом послужит к недовольству короля, предварили свой труд смиренным речением, что написанное есть только продукт их предположений, а окончательную версию может утвердить только Его Величество.
И король Генрих, не щадя себя, взялся править написанную ими «Книгу Епископов». С его поправками она стала называться «Книга Короля».
Одной из поправок была ревизия текста Первой Заповеди:
«Да не будет у тебя других богов перед лицем Моим».
Король решил уточнить текст, продиктованный Господом Моисею, и вписал в заповедь имя Иисуса[i].
IV
В дела доктрины англиканской церкви Томас Кромвель не входил. Так что с королевскими поправками Десяти Заповедей пришлось иметь дело долготерпеливому архиепископу Кентерберийскому, Томасу Кранмеру.
Как и Кромвель, он был скрытым протестантом и чтил Ветхий Завет. Уж как он сладил с таким неожиданным вторжением Генриха VIII в текст Священного Писания, остается только гадать, но в конечной версии «Книги Короля» все-таки Первая Заповедь осталась в своей первозданной ветхозаветной форме…
Тем временем поиски невесты для Генриха Восьмого продолжались. По ходу дела в первую очередь принимались в соображение желания Его Величества, жаждавшего получить на брачное ложе нечто новое и неизведанное, но и политические соображения тоже учитывались. Кромвель указывал королю на существующие опасности изоляции Англии. Важно было найти невесту либо во Франции, либо в Империи, чтобы по возможности исключить их союз, направленный против Англии. Как раз о таком союзе хлопотали в Риме — папа больше всего на свете хотел бы организовать «крестовый поход на Запад», против Генриха Восьмого, и Кромвель хотел во что бы то ни было попытку эту предотвратить.
Сам по себе проект поисков новой жены Генриху Восьмому имел одно встроенное препятствие — больно длинный хвост из предыдущих неудачных браков тянулся за королем. Первую свою супругу он отверг и развелся с ней, вторую казнил, а третья умерла при родах. Потенциальным невестам, да и их опекунам и родителям тут было о чем задуматься. Но нет, король об этом не подумал, а Кромвель если подумал, то никак этого не показал — и поиски новой невесты для короля Генриха начались.
Первая попытка была сделана во Франции.
Там имелись две подходящие кандидатуры: дочь Франциска Первого, Маргарита, и дочь могущественного герцога Гиза, Мария. Мария Гиз представляла для короля Генриха интерес вот почему — она была вдовой, красивой и крупной женщиной, и он во всем своем простодушии так и написал Франциску Первому:
«…будучи крупным телом мужчиной, я нуждаюсь и в крупной телом жене…»[ii].
К тому же Марию Гиз сватали за короля Шотландии Джеймса Пятого. Он был сыном сестры короля Генриха и, следовательно, доводился ему племянником. Однако родственники ненавидели друг друга, и перспектива утянуть невесту из-под носа у племянника Генриху Восьмому очень импонировала…
Но из этого ничего не вышло — племянник оказался ловок и в ходе секретных переговоров добился победы. Мария Гиз обвенчалась с ним в Эдинбурге в мае 1538-го.
Джеймс Пятый при этом совершенно серьезно готовился к войне — нрав своего дядюшки он уже знал и ожидал самого худшего. Однако ничего не произошло. У Генриха появились другие идеи — теперь он решил попробовать посвататься к Кристине, герцогине Миланской. Она была дочерью короля Дании (и Швеции), потерявшего к этому времени престол, но ее очарование состояло не столько в королевской крови, сколько в молодости и красоте. Замуж в Милан ее выдали в 13 лет, а в 16 она уже овдовела. В настоящее время герцогиня пребывала в Брюсселе — и туда был срочно послан Гольбейн, придворный художник короля Генриха. От него требовалось написать портрет красавицы, «…точный и достоверный…», как было сказано в данных ему инструкциях.
Портрет он написал, и облик его возможной суженой королю Генриху понравился просто чрезвычайно.
Но из этого ничего не вышло. Кристина Датская (так она именовалась во всех мемуарах того времени) была племянницей императора Карла Пятого и, следовательно, доводилась родней покойной Катерине Арагонской. Король Генрих, таким образом, доводился юной вдове как бы родней, и замуж за него она могла выйти только с позволения Папы Римского. Что, конечно, совершенно исключалось. Да и сама эта дама замуж в Англию отнюдь не рвалась. Есть легенда, что она сказала английскому послу:
«Я так расположена к вашему государю, что будь у меня две головы, одну я с радостью отдала бы ему…»
Учитывая известную всей Европе историю с Анной Болейн, потерявшей свою единственную голову на эшафоте, слова Кристины Датской надо было считать вежливым — а может быть, и не очень вежливым — отказом.
В августе 1538 года Франциск Первый выдвинул альтернативный проект: королю Генриху предлагались на выбор две сестры из рода Гизов — Луиза и Рене. Обе они были сестрами Марии де Гиз, новой королевы Шотландской. В теории можно было рассматривать и кандидатуры кузин Франциска Первого — и король Генрих настолько запутался во всех этих вариантах, что предложил встречу в Кале. Там, на английской территории, он мог бы встретить всех своих предполагаемых невест и посмотреть на них сам. Он хотел бы видеть, так сказать, предлагаемый ему товар лицом. Но тут уж уперся король Франции. Не без яда он уведомил короля Генриха, что во Франции не принято выставлять девиц из благородных семей целой группой на инспекцию, как кобыл на продаже…
V
В январе 1539 года Карл V и Франциск I подписали договор о союзничестве в Толедо. Томас Кромвель был очень встревожен намечавшимися перспективами союза Франции и Империи против Англии. Их совместное вторжение могло быть предпринято ими, например, из Нидерландов — и он срочно начал налаживать связи с протестантскими князьями в Германии. Ни один из них по могуществу не шел в сравнение ни с королем Франции, ни с императором Карлом, но они были объединены в общую лигу…»[iii], с охотой подключили бы к этой лиге и Англию — и у одного из них имелась сестра на выданье.
Имелась в виду Анна Клевская, сестра герцога Клевского, Вильгельма. Вообще-то у нее была еще и сестра, Амелия, так что английским послам было поручено хорошенько разглядеть обеих девушек и сообщить королю Генриху свои впечатления. Девиц представили английскому послу Уоттону, но нарядили так, что разглядеть их толком ему не удалось — на них были пышные платья и такие головные уборы, которые скрывали их лица. Уоттон пробовал было протестовать, но герцог задал ему встречный вопрос — не хочет ли он увидеть его сестер нагишом?
Когда об этом доложили Кромвелю, тот немедля отправил Ганса Гольбейна на континент написать портреты сестер, а королю сообщил:
«…Все восхваляют красоту леди Анны, так как и лицо и фигура ее восхитительны. Хвалят также ее добродетель и честность, вместе со скромностью, которая ясно видна в ее наружности…»
Герцог Вильгельм поначалу совсем не горел энтузиазмом, но Кромвель довел до его сведения, что его государь готов вступить в брак, не требуя приданого. Он мог себе позволить такой широкий жест — в 1539 году, после конфискации монастырских земель, король Генрих был самым богатым из всех европейских государей.
Кромвель, собственно, предполагал, что отныне Корона Англии как финансовое учреждение будет независима даже от налогов, собираемых с помощью Парламента, — это давало в руки монарху поистине неограниченную власть.
Идея получить союз с Англией и собственную сестру на престоле в качестве английской королевы — и все это бесплатно — показалась герцогу Вильгельму привлекательной, и переговоры пошли быстрее. Правда, своих строгих взглядов на женскую скромность герцог не изменил, Ганс Гольбейн портрет ее сделал в основном по другому портрету, сделанному не им.
Кристину Датскую он изобразил после 3-часовой рабочей сессии, но тут ни о чем подобном нельзя было и мечтать. Тем временем король Генрих через своего посла выяснил, что Анна Клевская могла читать и писать на родном языке, но ее не обучали ни латыни, ни французскому языку, она не умела ни петь, ни танцевать, ни играть на музыкальных инструментах, «…ибо в Германии укоряют дам в легкомыслии, если они знают музыку…», — и в своих брачных стремлениях несколько поостыл. Однако портрет Анны, написанный Гольбейном, ему все-таки так понравился, что он решил продолжать сватовство.
То обстоятельство, что портрет написан не с натуры, а как копия работы другого, более слабого мастера, каким-то образом было забыто или проигнорировано, и в сентябре 1539 года брачный договор был заключен. Анна Клевская отправилась в Англию для встречи со своим будущим супругом, королем Генрихом Восьмым, влюбившимся в нее по портрету.
Глава 12
Благодарность короля Генриха VIII
I
Портрет Анны Клевской работы Ганса Гольбейна сейчас висит в Лувре. Изображенная на нем молодая женщина скромна и миловидна. Насколько оригинал соответствовал изображению, сказать трудно. Есть еще пара портретов Анны, и на них она выглядит, пожалуй, не так хорошо, и нос ее можно назвать длинноватым — но король Генрих увидел ее совершенно иначе. Ему она показалась «…клячей из Фландрии…», «…мосластой верзилой…» — ну, и он добавил еще пару сочных эпитетов.
Вообще-то всем другим она вроде бы страшилой не показалась. Брачный договор был подписан в сентябре 1539-го, а в декабре Анна со своей свитой прибыла в Кале. Город принадлежал Англии, так что там ее встречали, как подобает встречать английскую королеву. Герцог Саффолк, друг и родственник короля Генриха, низко склонился перед своей будущей повелительницей — и на корабле она отправилась через Ла-Манш. Говорят, бедняжка кротко спросила кого-то из сопровождающих ее фрейлин:
«Если я не понравлюсь королю, он меня убьет?»
Уж как выкручивалась фрейлина из положения, в которое ее поставил такой вопрос, мне неизвестно. Но многим английским дамам их новая королева скорее понравилась, чем не понравилась, и одна из них, леди Лайл, в письме к дочери сообщила, что будущая королева «…благородна и хороша, прислуживать ей будет очень приятно…».
Адмирал Саутгемптон, входивший в число дворян, встречавших Анну Клевскую, написал Генриху, что принцесса очень мила и что король сделал достойный выбор. Король встретил свою суженую в Рочестере, а не в Лондоне. Он примчался туда как частное лицо, горя нетерпением встретить ее. А когда встретил, то решительно разошелся с адмиралом Саутгемптоном во мнениях.
После встречи с ней он сказал следующее:
«Я не вижу ничего из того, что было представлено мне на картинах и в донесениях. Мне стыдно, что люди ее так восхваляли, — и я ее совсем не люблю!»
С Кромвелем он разговаривал посвободнее. Там-то и прозвучали его определения невесты как «здоровенной фламандской кобылы» (англ. «a great Flanders mare»).
Как говорит нам энциклопедия:
«…В течение нескольких оставшихся до венчания дней юристы короля искали способ расторгнуть помолвку. Тем не менее 6 января 1540 года свадьба была сыграна. Кромвель убедил Генриха, что брак уже практически заключен и было бы крайне неосмотрительно отправить принцессу назад. Этот шаг грозил неприятностями с братом Анны, а кроме того, оставлял Англию без союзников в случае возможного нападения французов или испанцев…»
Король с тяжелым вздохом сказал своим придворным, что делать нечего, государственная необходимость превыше всего. Но наутро после брачной ночи сообщил Кромвелю, что превозмочь себя он все-таки не смог, даже и во имя государства:
«…Она вовсе не мила, и от нее дурно пахнет. Я оставил ее такой же, какой она была до того, как я лег с ней…»
Брак не был осуществлен. Надо было начинать думать о разводе.
II
Анна Клевская не напрасно опасалась того, что ее могут убить. Король недомогал и сделался еще более странен и непредсказуем, чем он был до своей болезни. Он однажды неудачно упал с коня и повредил ногу. С течением времени у него началось серьезное загнивание раны, которое тогдашние лекари никак не могли исцелить. В современной медицинской литературе обсуждались разные варианты того, что с ним, собственно, случилось и почему язвы гноились и не проходили. Версии варьируются от сифилиса до варикозного воспаления вен — но, как бы то ни было, он испытывал сильные боли, ему было все труднее и труднее ходить, а поскольку ел король по-прежнему много, то он сильно растолстел.
На Генриха Восьмого накатывали приступы ярости, и тогда с ним было трудно сладить — в раздражении он не слушал никаких резонов, да ему и не решались их приводить.
В 1538 году случился инцидент с Реджинальдом Поулом. Он, собственно, доводился королю дальним родственником по линии матери, учился в Италии, в университете Падуи, и пользовался таким расположением Генриха VIII, что тот даже частично платил за его обучение.
Он пробыл за границей вплоть до 1536 года, вернулся в Англию и получил от короля Генриха предложение занять пост архиепископа Йорка. Единственное, что от него требовалось, — это поддержать королевский развод. Реджинальд Поул отговорился желанием продолжать свои ученые занятия и снова уехал на континент. Разрыв наступил после того, как в 1538 году был опубликован его трактат «Pro ecclesiasticae unitatis», в котором о делах короля Генриха говорилось весьма нелицеприятно. Папа Римский сделал его кардиналом. A Генрих Восьмой пришел в ярость, и его гнев пал на семью Поулов. Он казнил старшего брата Реджинальда и нескольких его близких родственников, а мать, леди Маргарет Поул, посадил в Тауэр, где ее содержали в ужасных условиях.
В общем, у Анны Клевской были все основания для беспокойства, тем более что к весне 1540 года альянс с герцогом Клевским уже утратил актуальность. Франко-испанский союз дал трещину, и Генрих собирался попытаться вновь завоевать доверие императора Карла.
У французов начались трения с испанцами, сам император Карл Пятый написал папе о том, что борьба против турок и против протестантских князей Германии должна быть поставлена выше по приоритету, чем предполагаемый поход против Англии, — в общем, по всему получалось, что тесный союз с герцогом Клевским, братом Анны, особенно и ни к чему.
В марте 1540 года на заседании Тайного Совета Генрих заявил о своих сомнениях относительно законности брака с Анной. Ну, изобретательный Томас Кромвель нашел всякого рода юридические крючки — вроде якобы имевшего места соглашения об обручении Анны Клевской с другим претендентом на ее руку, король поклялся, что не тронул ее и пальцем, и, следовательно, брак можно считать несостоявшимся.
Король был так доволен, что преподнес Томасу Кромвелю совершенно неимоверную награду. Он, собственно, и раньше отмечал заслуги своего преданного слуги — в 1532 году король даровал ему владение Ромни, в 1536-м передал освободившийся после падения Болейнов пост лорда-хранителя Большой Печати, а заодно сделал Кромвеля бароном, даровав тем самым место среди пэров Англии. В 1537-м король сделал своего любимца кавалером ордена Подвязки. Это было редчайшей наградой — как правило, такой орден носили только члены королевской семьи.
Но в апреле 1540 года король Генрих VIII поистине хватил через край. По английским понятиям того времени, в стране было что-то около пятидесяти или шестидесяти людей, имевших право называть себя пэрами Англии. Все они имели более или менее звучные титулы, но пэры не были равны между собой, и у них соблюдалась некая иерархия. Скажем, имелось всего два герцога, Чарльз Брэндон, герцог Саффолк, и Томас Говард, герцог Норфолк. Анне Болейн, до того как она стала королевой, влюбленный Генрих Восьмой пожаловал титул маркиза Пембрука. Ну, то, что он связал ее титул именно с замком Пембрук в Уэльсе, было само по себе очень важно — Джаспер Тюдор, дядя и опекун первого короля Генри Седьмого Тюдора, был графом Пембруком. Но не менее важным был и титул маркиза, пожалованный Анне Болейн. Именно маркиза, а не маркизы — Анна Болейн становилась владельцем титула не в силу того, что была супругой какого-то лица с титулом маркиза Пембрука, а по собственному праву. По тем временам — случай редчайший.
Так вот, среди пэров Англии было и несколько графов. Например, титул графа Нортумберленда традиционно наследовался старшим отпрыском семейства Перси, были графы Оксфорды, был граф Сюррей, наследник герцога Норфолка, опальный ныне отец Анны Болейн, Томас, носил титул графа Уилтширского, но титул был связан с Ирландией и соответственно считался ниже английского.
Так вот, в апреле 1540 года король Генрих сделал так, что Кромвель вошел в верхнюю полудюжину пэров Англии, выше его по рангу были только члены королевской семьи и два герцога, Саффолк и Норфолк.
Генрих VIII сделал Томаса Кромвеля графом Эссексом.
III
Июль 1540 года в Англии оказался богат на события. 6 июля Чарльз Брэндон и Стивен Гардинер, епископ Вестминстерский, прибыли к Анне Клевской, ей была предложена следующая формула — она остается в Англии с титулом «…возлюбленной сестры короля Генриха…». В случае ее согласия ей будет выделен один из дворцов короля, назначено содержание и штат, и она получит статус самой важной дамы королевства после жены (будущей) короля и двух его дочерей от предыдущих браков. Предложение было принято — Анна весьма разумно решила, что это много лучше других возможных вариантов. 9 июля 1540 года брак Генриха VIII и Анны Клевской был объявлен недействительным. Три недели спустя король Генрих отпраздновал свою пятую свадьбу — он женился на племяннице герцога Норфолка, Катерине Говард. В первый раз король увидел ее, по-видимому, в свите Анны Клевской — она была одной из ее фрейлин, а назначение в штат предполагаемой новой королевы Англии получила по протекции дядюшки.
Катерина Говард была дочерью его младшего брата, который, как и полагалось младшим сыновьям знатных семей, своего состояния не имел. После его смерти девочку взяли в дом к мачехе Томаса Говарда, герцога Норфолка, жене его покойного отца. Юная Катерина к 1540 году уже подросла. Дата ее рождения точно неизвестна, но в 1540-м ей было где-то между 15 и 19 годами, она была очень живой и прехорошенькой, и герцог решил, что ее можно пристроить при дворе. Успех превзошел все его ожидания — она приглянулась самому королю.
И уже весной 1540-го на нее начал проливаться дождь королевской милости — Катерина Говард стала получать подарки, ее семье пожаловали кое-какие владения, и Генрих VIII стал видеться с ней уже на регулярной основе. Так что его брак с ней хоть и выглядел поспешным, но особого удивления не вызвал. Придворные видели, куда идет дело, и вели себя соответственно.
Скажем, было более или менее понятно, что теперь верх берет более консервативная партия, которая в великой битве в Европе между католицизмом и Реформацией будет больше ориентироваться на католицизм. Понятное дело, не на папство — король и слышать не хотел о примирении с Папой Римским, — но католицизм, очищенный от папских суеверий и тирании, выглядел для этой фракции куда привычнее всяких там нововведений. Скажем, обязательное наличие копии Библии на английском языке в каждом приходе Англии — это больно уж попахивало лютеранством, кальвинизмом или еще чем-то в том же духе. А было известно, что Лютера король любит ненамного больше, чем Папу Римского. Придворным дамам и кавалерам все эти новые политические веяния следовало принимать во внимание и быть очень осторожными.
Особенно после того, как 28 июля 1540 года король отрубил голову Томасу Кромвелю.
IV
Насчет того, почему он это сделал, выдвигались самые разные мнения, полдюжины версий можно привести просто сразу. Первым делом, разумеется, была выдвинута идея, что казнь стала карой за неудачный выбор невесты, Анны Клевской. Пожалуй, с точки зрения логики это немного странно. Да, королю его новая супруга не понравилась, но вопрос с ней в принципе к весне 1540 года был уже решен. А «…вознесение главы…» Томаса Кромвеля, случившееся в апреле, когда он был сделан графом Эссексом, от отсечения этой же самой главы в конце июля этого же года, когда он был казнен, — эти два события отделены друг от друга на срок меньше четырех месяцев.
Можно даже сказать, что трех месяцев, потому что Кромвель был арестован в июне по обвинению в государственной измене и отправлен в Тауэр. Он молил о пощаде, но король его даже не выслушал. Его вообще не выслушали — он был казнен без формальной процедуры суда.
Почему король сделал это?
Конечно, на Кромвеля было много доносов и нареканий. Несомненно, что в ходе ликвидации монастырей и он, и его сотрудники нагрели руки на монастырском добре, и немало прилипло к их пальцам. Но факт остается фактом — эта мера не только наполнила до краев королевскую казну, но и оказалась настолько удачной, что ее начали имитировать повсюду в Европе, и к ней, случалось, начали прибегать даже и вполне католические государи. Им тоже не нравились наднациональные учреждения на подвластных им территориях.
Конечно, Кромвеля обвиняли в том, что он покровительствовал сторонникам Реформации. В конце концов, Библия на английском языке в каждом приходе Англии появилась не просто по его настоянию, а еще и при его активной помощи — он добился того, что перехваченный было во Франции отпечатанный тираж был освобожден из таможни и доставлен по назначению.
Формальное обвинение Кромвеля состояло в том, что якобы он сказал, что будет биться за дело Реформации с мечом в руках, согласен с этим король или не согласен, — но обвинение исходило от двух заклятых врагов Томаса Кромвеля, герцога Норфолка и епископа Стивена Гардинера, и король Генрих очень хорошо знал и того и другого. Знал он и Кромвеля — человека осторожного, совсем не фанатичного и, в конце концов, замечательного министра, самого лучшего из всех, кто когда бы то ни было ему служил. Кроме разве что кардинала Уолси… Но на кардинала Генрих прогневался потому, что тот никак не мог добиться желаемого королевского развода. С Кромвелем такой проблемы не было и в помине — развод с Анной Клевской зависел только от желания короля и, собственно, уже начал осуществляться… Не мог же Генрих Восьмой и в самом деле поверить обвинению Кромвеля в том, что он собирается жениться на его дочери от брака с Катериной Арагонской, принцессе Марии Тюдор? Кромвеля действительно обвиняли в том, что он защищает принцессу перед гневом ее отца, — но это можно было объяснить хотя бы тем, что Кромвель был осторожным человеком и не хотел портить отношений ни с кем из королевской семьи. В конце концов, он и Катерину Арагонскую в какой-то мере пытался защищать — уж на ней-то он не собирался жениться?
Его обвинители припомнили ему даже то, что когда-то, еще до коронации Анны Болейн, ходили слухи о том, что она предназначала ему в жены свою сестру Мэри Болейн. Сейчас, к лету 1540 года, Мэри Болейн была сестрой казненной Анны Болейн, дочерью опального Томаса Болейна, была замужем и жила вдалеке от двора и в изрядной бедности, потому что у ее мужа не было состояния. И приводить слухи о том, что вдовый Томас Кромвель 10 лет назад предназначался ей в женихи, в доказательство того, что он всегда метил высоко и норовил косвенно породниться с королевским домом, женившись на отставной подружке короля Генриха, — такое могла сочинить только самая неистовая зависть или самая черная ненависть. И тем не менее — делу был дан ход, никакие оправдания даже и не выслушивались, и Кромвель была казнен, кажется, буквально по минутной прихоти.
У Генриха VIII еще совсем в молодые годы сразу после того, как он вступил на престол, был случай, когда он воспользовался полной казной своего отца, но швырнул на растерзание преданных слуг своего отца, эту казну для него наполнивших. Долгие годы царствования не прибавили ему чувства благодарности — на людей он смотрел как на своего рода кукол, и надоевшую игрушку, ставшую бесполезной, он отбрасывал без сожаления.
К тому же теперь, в конце июля 1540-го, у него появилась новая игрушка, позанятнее.
(продолжение следует)
Примечания
[i] The Tudors, by G. J. Meyer, Delacorte Press, New York, 2010, page 279.
[ii] The Life and Times of Henry VIII, by Robert Lacey, Weidenfeld and Nicolson, London, 1972, page 176.
[iii] Шмалькальденский союз (нем. Schmalkaldischer Bund), также Шмалькальденская лига — оборонительный союз, заключенный 27 февраля 1531 года германскими протестантскими князьями и городами во главе с Саксонией и Гессеном в гессенском Шмалькальдене и направленный против религиозной политики императора Карла V.
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer8/tenenbaum/
