Где ты, где ты, отчий дом?
Гревший спину под бугром?
Синий, синий мой цветок,
Неприхоженный песок.
Где ты, где ты, отчий дом?
Сергей Есенин
«Где ты, где ты, отчий дом…»
Ночная темнота медленно таяла. Серый свет, едва брезжащий через оконную занавеску, смутно вырисовывал в полумраке избы отгороженный пологом закуток со спящим мальчиком и склонившегося над ним деда.
— Шу-у-ри-ик, вста-а-ва-а-й, — протяжно, тихонько позвал дедушка Егор, теребя сонного внука за плечо. — Пора идти.
Пока собрались, оделись и вышли из дома, стало уже светло. Ранние путники огородом прошли к задней калитке и оказались на поле, за которым темной стеной возвышался старый лес. Рассвет полностью выдавил из-за линии горизонта на нежную голубизну небесного простора оранжево-розовый диск солнца, заставив засверкать бесчисленными искрами серебряные капельки росы, что уютно распластались во впадинках изумрудных листьев запотевшей травы.
Когда грибники подошли к зябкому сумрачному лесу, Шурик с надеждой посмотрел на деда и проникновенно промолвил:
— Дедушка, давай не пойдем за грибами… Вернемся домой… а то без нас пообедают…
Это замечательное высказывание в детском возрасте отца автора сих записок сохранилось в памяти родственников и шутливо вспоминалось в их семье в грибную пору. Передалось оно, наверное, через отцовскую тетку — Екатерину Егоровну, которая жила с дочерью Зоей в деревне с названием Кривошеино (Колюбакинского районного центра), под Тучковым. В обиходном общении они всегда называли это место глобально: Тучково. Говорили: «Поедем в деревню, в Тучково… к тете Кате, в Тучково…», подразумевая Кривошеино. Его отец рассказывал, что во время войны гитлеровцы, построив в шеренгу мужчин деревни, расстреляли каждого энного (точный расчет сыну не запомнился), в число которых попал и муж тети Кати…
В этой милой деревеньке — его малой Родине по отцовской линии — в доме тети Кати, отстоявшем на несколько домов от прадедовского, довелось в детстве погостить пару сезонов и ему до наступления длинного каскада пионерлагерных смен, которые в дальнейшем забирали большую часть золотых дней летних каникул мальчишки, оставляя лишь отпускные месяцы родителей.
До сих пор вспоминается своеобразный запах настоящей деревенской избы с русской печкой, в которой тогда частенько готовили и летом, несмотря на появление керогазов. Щи, сваренные на обычной плите, никоим образом не могут сравниться со знаменитыми томлеными щами из чугунка, приготовленными и отстоявшимися в печи. То же можно отнести и к тушеной картошке, и к топленому молоку с румяной пенкой, да и, в общем-то, к любой другой еде…
У его прадеда, Егора Акимовича — по отцовским записям — было семеро детей: три сына и четыре дочери; а также три брата и одна сестра. Промелькнуло более половины века… К сожалению, с уходом из жизни родителей все связи с многочисленными тучковскими родственниками у горожанина утратились, а побывать в родной деревне за этот срок ему довелось только один раз, с оказией — года три назад. Во время поездки с женой на машине в селение Горовидка, под Вязьмой, он свернул с Новорижского шоссе и заехал в Кривошеино. Попав в деревню, бывший мальчишка с трудом узнал перестроившееся окружение; нашел дом тети Кати — тот почти не изменился. Пожилой мужчина, муж Зои (дочери тети Кати), увидев стоящего у калитки человека, вышел и пригласил его в дом. Больная Зоя лежала на кровати, внешне став очень похожей на свою покойную мать; узнала неожиданного визитера, трогательно радуясь встрече... Поговорили... Он записал их номер телефона… и вскоре уехал. Сначала не звонил по причине каких-то вечных дел, да и повода особого не было, а потом затерял куда-то бумажку с телефонным номером…
Запомнилось ему также из отцовских рассказов, что у прадеда было неплохое хозяйство с разной живностью, в числе коей была и лошадь по имени Шенька. И якобы случилось как-то, что Егор Акимович, возвращаясь вечером по лесной дороге на санях с Шенькой, был окружен стаей волков, и спасла их от неминуемой лютой смерти горячо прочитанная им молитва! Волки отпустили…
Не забудутся правнуку дедушки Егора и дни его непродолжительной деревенской жизни, полной ребяческой беззаботности, среди русской природы с ее лугами, нескончаемыми лесами, маленькой извилистой речушкой, прудами, большущими копнами душистого сена, в которых они с местными мальчишками барахтались, прыгали, устраивали шалаши…
Рядом с деревней располагался небольшой санаторий, или лечебный пансионат, около которого имелся маленький заросший прудик, куда они частенько приходили с ребятами, гуляя, и где однажды стали свидетелями удивительной «природно-экологической» акции.
Как-то к пруду подъехала, пробуксовав немного в придорожной канаве с застарелой лужей, автоцистерна наподобие тех, которые раньше приезжали очищать выгребные ямы туалетов. Из нее вышли два мужика (сейчас бы они назвались экологами). Сунув конец выходящего из цистерны гофрированного рукава длинной кишки в прудик, один из них объявил:
— Всё, ребятки, сейчас будем чистить этот пожарный водоем. Отойдите-ка подальше… от греха…
После чего включил насос, и вода стала быстро убывать, обнажая неровные скользкие береговые края, а затем и илистое дно пруда с водорослями, камнями, различным мусором из банок, бутылок, черепков, железной цепи и множеством плескавшихся в лужах рыбешек: карасей, линей…
Второй «эколог» вытащил из кабины корзину, разулся, засучил штаны и, осторожно спустившись с ней по берегу вниз, стал собирать со дна рыбу, брезгливо ступая по вязкому чавкающему грунту. Похватав, что попалось на глаза, он быстро наполнил корзину, прихватил по пути понравившуюся металлическую цепь и, вылезая наверх с довольной физиономией, сказал:
— Вот теперь пруд осмотрен и очищен, — при этом кивнул на свисающую цепь, зажатую в приподнятой руке, а потом, обернувшись к напарнику, крикнул:
— Федя, запускай!
Насос заработал вновь, теперь уже выливая забранную воду обратно в котловину прудика. Опустошив (а заодно и промыв) цистерну и заполнив водоем, «экологи» скрутили кишку, закрепили вдоль цистерны; погрузили корзину с рыбой (и цепь) в кабину, пояснив разинувшей рот детворе:
— А рыбок, ребятки, повезем на обследование к врачу, э-э… то есть к этому, как его… э-э… ветеринару…
Хлопнули дверцами и уехали, напоследок опять немного пробуксовав в той же придорожной канаве…
В один из этих золотых деньков маленький москвич зашел в прадедовский дом, где тогда жила с семьей Ефросинья Егоровна — старшая из дочерей его прадеда. Каждый раз, жутко побаиваясь пса в их дворе, постоянно рвущегося с цепи и яростно лающего на входящих в калитку посетителей, он старался быстро проскочить мимо его конуры. Вот и в этот раз лохматое чудище зашлось лаем, натянув цепь до отказа. Мальчишка, войдя, ловко прокрался вплотную к забору мимо беснующегося четвероногого стража и прошмыгнул в дом.
Подростки-братья, Колька с Витькой (сыновья тети Фроси), увидев младшего столичного родственника, спросили:
— Хочешь пойти с нами на охоту?
Этого вопроса малышу можно было не задавать. Он еще никогда ни с кем не бывал на охоте и потому радостно согласно закивал головой.
— Тогда сходи на огород и сорви себе огурцов на дорожку. Сваренные картофелины, хлеб, лук и соль мы уже взяли, — сказал один из братьев.
— А сколько огурцов нарвать? — спросил мальчишка.
— А сколько съешь, — ответили ему.
Он зашел в огород и проследовал к длинной полосе огуречной грядки, которая топорщилась лопухами широких листьев, вылезающих даже на притоптанные тропинки междурядий; протиснулся вдоль гряды, раздвинул заросли и выбрал себе самый большущий огурец-великан, подумав: «Мне вполне хватит его одного».
Витька с Колькой, когда увидели огурец, сорванный городским мальцом, засмеялись, объяснив, что это семенной экземпляр, который оставляют созревать на семена для посадки в последующие годы, а для еды надо собирать средненькие и маленькие — они самые вкусные. По пути компания заглянула в курятник посмотреть на стайку диких сереньких уток, которых братья содержали в небольшом загоне, притащив откуда-то с болот еще утятами…
Затем хозяева отвязали пса и двинулись к калитке. Пес, почуяв свободу, тут же, в один миг галопом подскочил к обомлевшему гостю, закинул передние лапищи ему на грудь, приблизил громадную раскрытую пасть к побледневшему от страха лицу зажмурившегося, отшатнувшегося мальчишки и… сходу лизнул его в нос своим широким шершавым языком.
— Не бойся, это он тебя приветствует и целует, — успокоили ребята.
Весело шагая по тропинке в сопровождении не менее радостного пса, троица миновала высокие холмики погребов (вырытых напротив домов за дорогой) и углубилась в тот лес, что раскинулся за лугом, по другую сторону пыльной грунтовки, проходящей через всю деревню. Старшие отряда несли с собой самодельные луки со стрелами, а младшему (оруженосцу) досталась сумка с едой.
Луки были обыкновенными, согнутыми из стволов орешника и особенно не отметились в памяти, а вот стрелы запомнились. Оструганные, ровные и тонкие прутья с одной стороны были оснащены оперением из настоящих разноцветных птичьих (или куриных) перышек, а с другой — наконечниками из стреляных пуль. Этого «добра» в превеликом множестве и самых разных калибров валялось с войны по всей округе. Причем в пули каким-то образом были вмонтированы толстые иглы, торчащие своими острыми жалами из их концов.
Юные охотники тогда вдоволь настрелялись и нагулялись по лесу, так никого, к счастью, и не подстрелив, но с удовольствием перекусив на природе. Возвратились в деревню они только к вечеру, когда солнышко уже медленно садилось за лесом, выделяя пылающей краснотой зубчатые верхушки елок на фоне закатного зарева.
Прошло много лет. К сожалению, из-за раннего ухода из жизни своего деда, Ивана Егоровича, Ваш скромный сказитель был лишен возможности услышать его голос, в мечтательном представлении тоже ласково зовущий внука утром грибной порой:
— Са-ша-а, вста-а-ва-а-й…
Его заменил голос мамы.
Но он нескончаемо благодарен Богу за то, что его внучка, в свою очередь, уже может-таки (при желании, конечно) вспоминать слова своего деда, произносимые им заветной предрассветной ранью, когда сладкая дрема борется с выталкивающей из постели неудержимой силой грибного поиска:
— По-о-ля-я, вста-а-ва-а-й…
Сентябрь 2016 г. — май 2021г.
