ОЛЬГА БАСЮК
ИЗ ЦИКЛА «ОСКОЛКИ ЖИЗНЕЙ»
Миниатюры
Монолог
Возможно, вы меня встречали где-нибудь на улицах или в холодных вечерних переулках. Или таких же как я – одиноких, диких, немного растрепанных. Нас очень много в городе, так много, что мы уже не замечаем друг друга. Но все мы дышим, страдаем, мечтаем…
Мою жизнь нельзя назвать богатой событиями. Иногда я с радостью встречаю новый день, иногда долго уговариваю себя открыть глаза. Но так или иначе, каждый день учит меня чему-то новому: хорошему или, что бывает чаще, не очень.
Самое сложное в городе – быть одной. Я так привыкла к нашей большой семье, где все любили и поддерживали друг друга. А теперь у меня нет никого по-настоящему близкого, готового просто выслушать, когда станет совсем уж сложно. Зато много тех, кто сильнее, наглее, готовых всегда толкнуть, укусить побольнее. Но это ничего, у меня тоже коготки имеются.
Вы не подумайте, что я жалуюсь, нет! Меня можно назвать даже удачливой: найдется что поесть и где выспаться, я все еще жива и здорова. Но есть одна маленькая затаенная мечта, что не дает мне спокойно жить. Вы только не смейтесь, пожалуйста! Это так наивно в наше время, но я все еще жду Его, того самого, Единственного. Я знаю, чувствую своим крохотным больным сердцем, что он есть и меня ищет. И я заглядываю в лица прохожим и верю, верю, верю в то, что сразу же его узнаю.
Ведь что нужно кошке для счастья? Только свернуться клубком в любящих руках. Ну, и блюдечко сливок иногда.
Но это всё мечты. А сейчас я снова пойду по зимним улицам, постараюсь не попасться этим ненормальным собакам и, если повезет, найду какой-нибудь ужин.
Главное, чтобы ветер снова не продул шкурку.
Главное – пережить еще один день.
Школьная любовь
Он – смешной лопоухий мальчишка, усердно считающий груши из задачки на пятой странице. Она – девчонка с огромным бантом с третьей парты в среднем ряду, рисующая яблоки вместо груш и сбивающаяся со счета.
Они встретились в маленьком классе огромного города совершенно случайно и уже успели подраться.
БАСЮК Ольга Васильевна – студентка 2 курса факультета информатики и вычислительной техники Донского государственного технического университета. Член литературного клуба «Путник». Призер городского конкурса молодых писателей Дона в номинации «Проза». Живет в Ростове-на-Дону. Первая публикация.
© Басюк О. В., 2012
Он – серьезный мальчик в сером свитере, все так же решающий примеры о всякой ерунде. Она – милая девочка в лаковых туфельках, списывающая все его ответы. И они по-детски, так искренне, друг друга ненавидят. Он подбросил ей мышь в рюкзак, она корчит ему рожицы за спиной и ябедничает учителям.
Он – юноша с безумно серыми глазами. Все взрослые в голос твердят, что он талант, настоящий гений. Не зря ведь с детства любил математику.
Она – гордая модница, обрезала косички без маминого разрешения и очень этим гордится. И сидя на своей третьей парте в среднем ряду, она мечтает, что он перестанет заниматься ерундой и все-таки поцелует ее.
Он – такой смешной и снова лопоухий, с обритой головой. На фотографии он кажется совсем мальчишкой: худой, в форме слишком большого размера. Еще есть письмо: «Дорогим моим друзьям, я очень по всем скучаю…»
Она – сегодня во всем черном и с красными от бессонной ночи глазами. В школе его большое фото в черной рамке и цветы, много цветов и свечек. Печальная мать принимает соболезнования, и друзья никак не могут оправиться. А он все улыбается, глядя с фото прямо ей в душу. И не в силах выдержать этот взгляд, она бежит, как испуганный зверь, прячется в таком родном и привычном классе и плачет, плачет навзрыд на своей третьей парте в среднем ряду…
– Сереж… Ну, Сереж! Ну, сколько яблок получится? – шепотом канючит девочка с огромным бантом с третьей парты среднего ряда.
Глухая девочка
Я сижу в тишине, закрыв глаза, совсем как в игре с мальчишками во дворе. Даже считать начинаю про себя: раз, два, три…
Сегодня снова пришли бабушка с дедушкой. Я их люблю очень, они приносят сладости. Но плохо, когда они с мамой закрывают дверь в комнату.
Девять, десять…
Сначала, когда я была маленькая, я всегда им радовалась. Мы заваривали чай и садились вокруг самого большого стола. Они улыбались друг другу и передавали варенье. Но они кричат. Всегда кричат. Я не понимаю почему.
Двадцать девять, тридцать…
Когда папа был с нами, они тоже приходили, но не кричали. И мама не звенела своими бутылочками. Она всегда сначала звенит ими, а потом плачет.
Я чувствую, как вздрогнул пол. Может быть, они уже ушли. А может, это просто дедушка сильно стукнул по столу. Я надеюсь, что они больше не кричат, и нажимаю кнопочку.
– Полностью твоя вина!! И ты не увидишь ни ее, ни квартиры!!! Ты понимаешь, что свя… – громкий дедушкин голос заполняет всю квартиру, и я снова нажимаю эту кнопочку. Врачи говорят, что так делать нельзя, потому что я могу совсем перестать слышать. А я не хочу их слушать.
Дедушка опять вспоминает большую квартиру. Мы жили там с папой. Мой папа – большой и сильный, он катал меня как лошадка, а мама над нами смеялась. И папа тоже смеялся.
Семьдесят два, семьдесят три…
А если я перестану слышать, то буду читать по губам, это несложно, я уже почти умею, меня мальчики учили. И еще они говорят, что все равно будут со мной дружить и научатся говорить руками. Плохо, что я не услышу, когда мама начнет звенеть бутылочками, и не смогу их спрятать. А может быть, доктора обманывают. Взрослые, они всегда обманывают.
Девяносто… девяносто… ну вот, сбилась.
Снова включаю звуки. Тихо, только трубы от воды гудят, значит, сейчас в ванной мама плачет. На столе нетронутый чай, в комнате противный запах бабушкиных капель. Я осторожно открываю шкаф и прячу под кровать мамину бутылочку. Все прятать нельзя, она догадается.
Беру со стола конфету. А когда мама уснет, можно будет пойти во двор. Меня обещали научить лазить на крышу.
Беру еще одну конфету и начинаю снова считать.
Она
Она кажется лишней на празднике весны, словно чернильное пятно, откуда ни возьмись появившееся на нарядном платье. Одетая в старое, поношенное тряпье, она медленно поднимается по улице, не смотря по сторонам, не обращая внимания на жизнь, словно и не принадлежит этой реальности. Ее сухие, покрытые складками и морщинами руки крепко сжимают старый пакет и безликий букет гвоздик, а потрескавшиеся губы что-то беззвучно шепчут, так быстро, что со стороны лицо кажется нервно подрагивающим.
Люди давно привыкли к ее нелюдимости и необщительности. «Что ж поделаешь, возраст, – равнодушно пожимали плечами греющиеся в вечерних лучах соседки, что так любят посплетничать перед сном, – она одна осталась и сошла с ума от горя, а присмотреть за ней и некому». И если вам интересно или вы не успеваете вовремя сбежать от них с вежливой улыбкой, то вам с оживлением расскажут, как она несколько раз уходила из дома, и забывала куда, и сердобольные люди привозили ее из самых разных концов города, и только небо знает, как она умудрялась туда добраться. Или как, бывает, выйдет во двор и начинает всех спрашивать, не видел ли кто ее Митеньку, сыночка, мол, вышел погулять утром, а на обед его и не дозовешься. Да только Митенька ее давно вырос, определил маму в крохотную квартирку и не появлялся больше ни разу, то ли забыл про мать, то ли бандит какой-то и сидит в тюрьме. «В общем, не приведи Господь таких деток», – обычно заканчивали кумушки свой рассказ о ней.
А она… она, конечно, знала, что о ней судачат, но только хмурилась, проходя мимо разговорчивых товарок, да крепче сжимала губы. Где уж этим глупым бабам знать, что она совсем не сумасшедшая. Что забрала одна война ее сыночка голубоглазого, а до этого другая война – мужа. И что жизнь ее – тоска да фотографии по стенам, без рамок и украшений. И ничего ей в жизни-то и не надо, да только дни всё текут и текут и не хотят ее забирать с этой земли, где она настолько чужая. И давно бы она руки на себя наложила, да только грех это, за него только в ад, а значит, не останется надежды увидеть две пары задорных васильковых глаз.
Так и живет, из минуты в минуту, проваливаясь в сладкие картины прошлого да собирая деньги к весне, чтобы купить гвоздик на могилки. И боится только одного: забыть однажды, как до них добраться.
Бабочка
Врач сказал, что мне осталось жить около суток. Двадцать четыре часа, а я заперта в стерильных стенах больницы. Я слышала, как шептались медсестры, что не могут найти моих родителей. Конечно, они занятые люди, им нужно работать, чтобы лечить меня. Они ведь не могли все эти месяцы сидеть со мной. И навещать могли редко. Мне даже почти не жаль, что я не смогу с ними попрощаться.
Больше всего я боялась остаться в этой больнице и в свой последний день смотреть во двор сквозь плохо вымытые окна. Мне даже форточку открыть не разрешают, а я так хочу узнать, чем пахнет воздух.
Побег из больницы удался на ура, и за что им только деньги платят? Хотя меня давно не пускают на улицу, охранники и не подозревали о моем существовании. Интересно, как скоро меня хватятся? И хватятся ли вообще, осталось не так много времени, какой в этом смысл?
В квартире пусто и пахнет пылью. Родителей не было очень давно. Да им, наверное, и не хотелось сюда возвращаться. Я была единственной ниточкой, что связывала их.
Когда сказали, что мне нужно в больницу, они очень испугались. Сейчас мне интересно: они боялись за меня или будущего тотального одиночества наедине друг с другом?
Я старалась не смотреть в зеркало. Полгода в больнице никого никогда не красили. Все вещи катастрофически большие, мир отвергает меня.
Но я так просто не сдамся. Первым делом завариваю крепкий кофе. Боже, как же мне его не хватало все это время. Правда, сердце начинает колотиться как бешеное только от запаха, но это ерунда и быстро проходит.
Беру все деньги, что только могу найти, и выхожу на улицу, попрощавшись с квартирой.
Лето давно вступило в свои права, и я с бесконечным упоением вдыхаю запахи цветов. Все так сильно изменилось за это время. Девушки носят новые прически, новые юбки и ужасные солнечные очки. Такое ощущение, что меня не было в этой жизни пару столетий.
Несколько часов в магазине и салоне красоты делают меня частью толпы. Сегодня я не хочу выделяться.
Болезнь лишила меня всего круга общения. Конечно, дети богатых родителей далеко не ангелы, но я так была уверена в своих друзьях. Ведь я была так красива, всегда в центре внимания, всегда в окружении. Меня называли звездочкой, мы могли кутить ночи напролет. Но когда меня не стало в их жизни, они просто нашли новое светило, и уже вокруг другой девчонки закрутилась их жизнь. Меня не навестил никто. Ни разу.
Я не хочу на них обижаться. Просто жаль, что я не встретила своего человека.
Я вообще ничего не нашла своего в этой жизни. У меня ведь никогда не было цели, к которой я бы тянулась. Сейчас, сидя в теплом парке и глядя на счастливых людей, окружающих меня, я все отчетливее понимаю свою беспомощность перед миром.
Когда-то, когда я была совсем маленькой, я хотела быть пирожным. Таким красивым, кремовым, с вишенкой на самой верхушке. Чтобы люди любовались мной и говорили, какая я хорошая. Что ж, так и вышло.
Я сижу в кафе на набережной и смотрю на лениво текущую реку. Передо мной несколько десертов, о которых я не могла и мечтать в больнице. Медленно наслаждаюсь каждым кусочком. Не факт, что на том свете есть десерты. Я, кстати, никогда не задумывалась, что там вообще есть.
Обидно, что раньше я никогда не обращала внимания, какая же вкусная еда. Ну, честно, как часто вы обращаете внимание на вкус обычного обеда? Вот и я никогда об этом не задумывалась. А сейчас уже, наверное, поздно.
После недолгих сомнений я иду в музей. Мне всегда нравились импрессионисты.
Я думала, что у меня будет семья. Точнее, мне и в голову не приходило, что у меня ее не будет. В детстве я рисовала свое подвенечное платье и очень надеялась, что у дочки будет цвет моих глаз, но волосы достанутся от папы.
Над городом тихо умирает солнце. Я снова на набережной. Вода цвета едва распустившейся розы и пахнет сахарной ватой.
Становится тяжело дышать. Сердце все сильнее стучит в ушах.
Считаю до тридцати. Проходит.
У нас всегда очень быстро темнеет.
На пляже под неярким светом фонарей какие-то ребята устроили ночную дискотеку. Музыка манит к себе людей, как лампа светлячков. И я лечу к ним.
Растворяясь в толпе, я танцую, чувствуя, как сердце бьется в унисон с басами. Я пляшу босиком на холодной плитке, раскинув руки в разные стороны. Я хочу обнять весь мир и раствориться в нем крохотным лучом. Мне не нужно мое тело, я улетаю во всполохи ночного света. Начинается дождь.
Я в толпе, ловлю губами капли теплого дождя и кричу от счастья. Я живу. Бесконечно долгую секунду я живу…
А потом падаю…
