Создание мнимой реальности могло бы образовать особый раздел окололитературного сочинительства. Особо благодатную почву этому создают возможности интернета. Эффектная утка, выпущенная в популярный водоём, может появиться в поле зрения многих тысяч людей в течение нескольких часов. Порой это, вероятно, действует на утковода сильней, чем гром театральных аплодисментов на острослова.
Я не ставлю целью представить трактат о фантазиях в литературе на темы жизней известных людей, хотя интернет даёт для этого обширный материал. Речь пойдёт о многократно повторенной за последние годы истории антисемитского преследования Константином Симоновым ветерана войны. Необходимо сразу отметить, что в этой коллизии Симонов выступает в двух ипостасях: обличающего и обличаемого. В каждой из этих составляющих обнаруживается перебор.
Доводилось слышать о человеконенавистничестве, о фашистских формациях… Но об избирательном ненавистничестве к одному человеку, ненависти, выражаемой из года в год в каждой публикации, мне знать не доводилось. Впрочем, вспомнилась одержимость Катона Старшего: «Карфаген должен быть разрушен». Но, то не локальное неприятие, а государственная политика великого Рима…
Байки ненависти
Небольшое путешествие в прошлое. Посмотрим газеты начала 1953 года. К бабке не ходи: что ни номер газеты, поток карикатур, фельетонов, сообщений о кознях Джойнт и каверзных прислужников этой сионистской организации с какими-то нерусскими фамилиями. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что всё это «люди еврейской национальности».
Меня поразил выплеск ряда материалов, обвиняющих писателя Константина Симонова в махровом антисемитизме в нынешних, совершенно других условиях. Бойкие, зубодробительные заголовки: «Борьба Симонова с писателями — евреями, ветеранами войны», «Вырождение души Константина Симонова», «Еще раз о подлости Константина Симонова», «Палач — Константин Симонов»…
Обобщённо представим краткое изложение.
Заседание Союза писателей СССР по этому делу проходило 1 марта 1953 года. В исторические дни, когда газеты «ПРАВДА» и «ИЗВЕСТИЯ» непрерывно публикуют материалы об убийцах-евреях, об этих Вовси, Этингерах, «Литературная газета» как в рот воды набрала. Агент «Джойнта» и сионистов Бершадский должен держать ответ!
У стола президиума появляется Бершадский. Он был во время войны командиром артиллерийской батареи. Прошел со своими пушками от Сталинграда до Берлина. Глуховат от контузии. Изранен. В теле осталось несколько десятков осколков. Вся грудь — в боевых орденах. Выступил Симонов: Бершадский действительно храбро воевал. О его подвигах многократно писали газеты. Но за какие идеалы воевал Бершадский? За кого он рвался в бой? Конечно же, за идеалы сионизма. Космополитизма. Он воевал за Ротшильдов, Рокфеллеров, за реакционное еврейство. Бершадский — враг русского народа. И должен понести наказание по всем статьям.
Бершадский был сразу арестован. После освобождения он пришёл на собрание, где выступал Симонов. Бершадский поднялся, взял костыль, подошёл к столу президиума. Переложил костыль в правую руку и нанёс Симонову удар костылём прямо в лицо, да так, что Симонов упал вместе со стулом на спину. В зале раздались выкрики: «Милицию, вызовите милицию!» В это время с пола поднялся Симонов, утирая кровь, текущую из рассеченной брови.
— Не надо милицию, мы с товарищем Бершадским друг друга поняли.
— Я тебе не товарищ. Ты ничем не отличаешься от врагов, с которыми мы воевали, — бросил Бершадский, развернулся и заковылял в сторону выхода.
У этого текста долгая история. Первоисточником непримиримых оценок в адрес Симонова, представляется, была Доба Каминская, проживающая с 1991 г. в США. Кандидат технических наук, доцент по специальности «Автоматизация производственных процессов». По собственным оценкам, «будучи на пенсии, полностью переключилась «с физики на лирику». Выступает с авторскими программами во многих дневных центрах для пожилых людей.
В течение ряда лет появляются в печати аналогичные рассказы об антисемитском демарше Константина Симонова и оскорблении ветерана Отечественной войны Рудольфа Бершадского. Рассказ трансформируется так, как будто это сообщение новостных агентств. Раз от раза дополняются события. То сионисты, то космополиты. То партбюро, то редакционное собрание. То сотрудник редакции, то инвалид с костылями. В последних вариантах возникают подробности, подчёркивающие кажущуюся достоверность отражения событий: рассказчик несёт за арестованным костыли. Вариантов много. То арест через несколько дней, то прямо на собрании. То нокаутирующий удар, то личные извинения Симонова. Разноречий столько, что можно прийти только к одному выводу: фактология страдает, добавляются произвольные трактовки и события.
Много мелких огрехов вроде даты партийного собрания 1 марта 1953 года — этот день был воскресеньем. Можно не заметить разнородное «участие» в рассказах костылей, возникших для большего эмоционального накала. Многое можно было бы не заметить. Но трудно обойти критикой зоильство авторов.
Азарт обличителя толкает не только к субъективной оценки высказываний, но и к их дополнению для подгонки под принятый масштаб осуждения и ненависти. Широта таких вольных интерпретацией дополняется ещё ссылками на другие источники. Порой известных литераторов, которые, как представляется, могли иметь даже личные контакты с Симоновым. Читатель, склонный к документальности, тем более имеющий научный бэкграунд, без труда найдёт подлинную публикацию. В ней же не удаётся найти ни буквы, ни духа приведенных материалов. Для меня остаётся загадкой, для какой цели авторы столь каверзно транспонировали используемые документы. Но, как говорится, Бог им (авторам) судия…
Всего несколько дней отделяли описанное событие от бесславного ухода вождя всех народов в преисподнюю. Страница истории страны. Точнее, небольшие штрихи на монументальном полотне. Это было как бы преддверие прощального марша уходящей эпохи. Жестокого времени, морально державшего людей в скрюченном состоянии.
Смерть Сталина — прекращение дела врачей
В газете «Правда» 4 марта 1953 года сообщили:
«В ночь на 2-ое марта у товарища Сталина, когда он находился в Москве в своей квартире, произошло кровоизлияние в мозг, захватившее важные для жизни области мозга. Товарищ Сталин потерял сознание. Развился паралич правой руки и ноги. Наступила потеря речи».
Жизнь страны затормозилась, над страной нависла печаль. Многие люди задавались вопросом, как же Сталин будет руководить страной, когда он лишился речи. В других средах появилась благодарность Чейну-Стоксу (в медицинском заключении было указано, что у вождя дыхание Чейна-Стокса. Это для специалистов характеризовало безнадёжность состояния). Во многих еврейских семьях особо отметили праздник Пурим, установленный в память о спасении евреев от истребления Аманом.
А следом за этим через месяц — официальный откат от символа сталинского антисемитизма — дела врачей. Реабилитация. Признание спровоцированности обвинений. Уникальный случай сообщения советских властей о неправомерности действий… (Увы, в современной России ни одного признания ошибок не было).
Свирский написал, что почти месяц литературная Москва только и говорила о симоновском слове… Как живой свидетель тех дней могу предположить, что и в литературных кругах, и вне их в те дни поток событий вытеснил из памяти ставшее атавистическим выступление Симонова по поводу специфики участия в войне своего сотрудника.
А Симонову по поводу такого вынужденного демарша в последние дни дрожи перед сталинским всесилием можно только посочувствовать и вспомнить характеристику, данную ему И. Эренбургом: «У Константина Михайловича слабые сфинктеры: он всегда одну секунду недодерживает». Симонову не удалось сохранить порядочность, не смог удержаться от антисемитских фельетонов. А ведь оставалось ждать считанные дни до смерти Сталина, до окончания дела врачей. Симонов не дотерпел до приходившего веяния времени.
Fact checking — не пустой звук
Метаморфозы этого сюжета побудили меня высказать свои представления не о политическом лице К. Симонова, не о художественных достоинствах литературных опусов, а о правомерности трансформации исторических фактов по воле субъективных настроений авторов.
Литературное творчество даёт простор для красок любого радужного спектра, для оценок, подчинённых сиюминутным настроениям. Эмоциональность впрыскивает жизнь в повествование, увлекает читающего. Автор монополизирует простор по своей воле. Но всё это только пока сюжет является плодом воображения и не выдаётся за воспоминания с реальными людьми, не предлагается как свидетельство реальных событий.
Если автор не историк, не документалист, то он волен в подаче материала. Если же ты вышел в тоге документалиста, изволь заручиться свидетельствами и документами. Ответственно примерь каждое слово, добавленное к признанным свидетельствам прошлого.
Возникает вопрос, каковы пределы эмоциональной составляющей в non/fiction материалах? Представляется, что красная линия проходит в корректировке фактологии. Субъективности место в оценках, но не в додумывании событий и обстановки. Недопустимо выдавать собственные рассуждения и соображения за документальные факты и события жизни реальных лиц.
Вспомнилась классическая репортерская байка: если собака покусала человека, это не новость. Новость это если человек покусал собаку. Сказать хорошее об известном человеке — это дуновение ветерка. Сказать пакость — это шторм.
Симонов до своего последнего часа видел в Сталине «отца народов», комплиментарно отзывался о его правильных оценках произведений советских писателей. (Можно вспомнить, что Симонов был любим Сталиным и 6 раз был удостоен Сталинской премии в области литературы.)
Обвинения Симонова в антисемитизме очень удобрено ложатся на почву тех лет. В период конца 1940 — марта 1953 гг. каждая советская газета несла заряд антисемитизма. Память об этом особенно жива в тех, кто испытал отголоски этого на себе и своей семье.
Я в этом отношении не нейтральный человек. Сам бы мог вспомнить о бедах семьи 1947–48 гг. — увольнения родителей, исключение из Физтеха (тогда факультет МГУ) старшего брата. С газетами тех дней в руках — храню — могу перечислить перипетии дела врачей, примеров — хоть отбавляй. Да и уже после кончины усатого помнится собственное поступление в институт летом 1953 года с золотой медалью после нарочито демонстративных собеседований в двух институтах…
История, инкриминируемая К. Симонову, относится к началу 1953 года. Обычно при пересказах детали утрачиваются. В данном случае всё наоборот: чем дальше «тем страшнее»… Последние несколько лет год от года появляются варианты с новыми прорисованными деталями, подобно накоплению исторических данных.
Перебор в панегирике это, возможно, дань жанру. Излишние добавки и фантазии в жёсткой критике это «не комильфо», за это оправдана выволочка. В былые времена предвещали: шандалами по голове…
Передо мной воспоминания Г. Свирского «На лобном месте», книга Б. Сарнова «Сталин и писатели. Сталин и Симонов», биографическая справка о Р. Бершадском и книга М. Поповского «Идеальный советский писатель Константин Симонов — итоги жизни». Замечу, что все воспоминания лишены особого пиетета перед К. Симоновым.
На основе внимательного просмотра этих источников — fact checking, как любят сейчас подчёркивать журналисты, — можно отметить, что все словесные перехлёсты в обвинениях, как и красочное описание костылей в руках участника, являются плодом художественного (антихудожественного!) творчества авторов.
«Экзекуция» состоялась в редакции «Литературной газеты». Это случилось в январе или феврале 1953-го. Симонов изложил свою точку зрения: в редакцию пробрались люди, которые мешают разоблачать корни буржуазного национализма. Главный виновник этого Рудольф Бершадский, заведующий отделом фельетонов, заверил, что он, боевой фронтовой офицер, ни к какому национализму отношения не имеет. В протоколе собрания редколлегии было отмечено, что в редакции имело место притупление бдительности, что буржуазный национализм поднял голову в отделе фельетонов, но был разоблачен и пресечен.
На страницах «Литературной газеты» один за другим появились антисемитские фельетоны. Бершадского исключили из партии, сняли с работы и в ночь с 5 на 6 марта арестовали. Сейчас такая дата ареста звучит невероятно. Но история движется по своим законам и неспешно… Линия парии победила, и Литературка успела «достойно» отметить последние дни вождя.
Можно отметить, что портрет Р. Бершадского в антисимоновских рассказах трудно совместить с реальным человеком. У меня долго возникали сомнения, о том же ли человеке есть данные в Википедии. Только внимательное сопоставление воспоминаний убедило, что искалеченный инвалид на костылях в рассказах является советским поэтом, прозаиком и сценаристом Рудольфом Юльевичем Бершадским.
Он принимал участие во многих «горячих точках», в том числе, столкновениях с японцами на озере Хасан в 1938 году, советско-финляндской войне (1939–1940). Награждён орденом Красной Звезды (1940). С первых дней Отечественной войны Бершадский на фронте. Вначале — корреспондент армейской и фронтовой газет, а с 1943 г. — на командной работе. Был ранен, контужен. Награждён орденами Отечественной войны I и II степени и четырьмя медалями. После войны побывал в сражающемся Вьетнаме. Член ВКП(б) с 1938 года. Сотрудник ряда московских газет, был заведующим отделом «Литературной газеты».
Сарнов написал: «Силен, видать, был страх, охвативший Симонова в те дни, — иначе никогда бы он не унизился до таких объяснений. Бершадский, выйдя на свободу (сидел он недолго), на первом же партсобрании потребовал, чтобы Симонов перед ним извинился. И Симонов извинился. Это значительно более скромное завершение истории об антисемитизме К.Симонова.
Два штриха — о хорошем
Позволю себе в заключение — этакие ударные аккорды — привести, на мой взгляд, не убиваемые соображения по поводу мнимой антисемитской настроенности Константина Симонова.
Первые две жены писателя были стопроцентными еврейками. Сын К. Симонова Алексей Симонов говорит, что «моя лучшая половина — еврейская». До конца жизни Симонов материально поддерживал семью своей бывшей жены.
Израиль особо чувствителен к антисемитизму. Это несмываемое клеймо. Константин Симонов «по гамбургскому (точней: по израильскому) счёту» оказался чист! Свидетельство тому, в частности, распространение песни «Ат хаки ли» — «Жди меня» на иврите в Израиле и, в особенности, — в армии Израиля.
Сын писателя А. Симонов писал, что
«в стихотворении «Жди меня» есть что-то молитвенное. Нет более молитвенного языка, чем иврит. В переводе Авраама Шлёнского это угадано, и в мелодии автора музыки Шломо Дрори тоже угадано. А из советских композиторов никто угадать этого не смог. Вот так и получилось, что на русском языке этой песни нет, а на иврите она есть. В России израильская песня прозвучала в 1999 г., когда мне исполнилось 60 лет. Впервые стихи моего отца звучат на древнем языке моей матери».
От редакции: о судьбе стихотворения «Жди меня» в переводе на иврит см. статью Олега Таткова в прошлом номере «Заметок по еврейской истории», а также статьи Ильи Войтовецкого в №№ 1, 2 «Заметок» за 2006 год.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer8_9/frejdgejm/
