Немного декаданса
Господь долго искал народ,
заслуживающий Сталина,
и, наконец, он его нашёл.
В 1949 году семидесятилетний Сталин почувствовал, что стричь ногти на ногах ему стало трудно. Прежде он сам кое-как справлялся с этой заботой. Конечно, найти нужного человека для этой работы ему было бы несложно, но дело было в другом. Во всем мире, кроме его матери, считанные люди видели босые ноги Сталина.
Первый раз это случилось ещё до Революции, в ссылке, в Туруханском крае, в селе Курейка. Четырнадцатилетняя девочка Лидия Перелыгина, которой Сталин пообещал, что непременно женится на ней, увидела его загнутые книзу ястребиные ногти. Когда же она посмотрела на его ступни, она обмерла от суеверного страха. Второй и третий пальцы на его левой ноге были сросшимися. С той поры Перелыгину посетила какая-то Византийская мудрость, и она никогда и никому об этом не рассказывала.
По статистике эта мутация случается довольно редко: один раз на три тысячи новорождённых. В медицине такое явление называется «синдактилией».
Но в русском народе два сросшихся на ногах пальца считаются бесовской приметой. Эти пальцы были жгучей тайной Вождя. А у народа и без того было немало оснований считать Сталина демоном. Правда, у Сталина были и другие недостатки, спрятать которые было невозможно — сухая рука и лицо, побитое оспой… С ними он ничего поделать не мог.
Последней, кто на исходе его жизни увидал сросшиеся пальцы, была Кунцевская сестра-хозяйка, сержант НКВД, Валентина Истомина. К этому времени она уже была тайной любовницей Вождя, и с ней он ничего делать не захотел.
Сам Сталин всю жизнь очень разумно держал факт своего уродства в тайне. Он и без того знал, как интеллигенция ненавидит его и что она думает о нём. Ему это постоянно докладывали. Отмыться от обвинения в бесовстве с такими пальцами он бы уже не смог никогда. Он знал свой суеверный народ…
Таким образом, с возрастом проблема стрижки ногтей стала для Сталина архиважной.
Когда подозрительность Вождя зашкаливала и становилась невыносимой для него настолько, что лекарства из Кремлёвской аптеки он выбрасывал в унитаз, а пузырьки от них заполнял купленными в деревенских аптеках таблетками, то начальник охраны Власик знал: вождю срочно требуется кровь и пора делиться с ним своими очередными подозрениями. И одиночные выстрелы в подвалах НКВД по ночам звучали с новой силой.
Для стрижки ногтей на ногах Сталин присматривался к Ивану Истомину — мужу сестры-хозяйки, с которым она, наверняка, поделилась секретом. Его уже давно пора было расстрелять. Иван был хитёр, прикидывался дурачком и делал вид будто ничего за своей женой не замечал. Но Сталин не спешил. Никуда Иван от него не денется.
Конечно, Иван унесёт память о сросшихся пальцах с собою в могилу. Когда новые ногти Вождя отрастут, можно будет подыскать другого «стригаля» из охраны. Потом и этого можно будет отправить на расстрельный полигон «Коммунарка». Так думал Сталин. Когда-нибудь после смерти его будут обмывать, и правда откроется всем… Но тогда ему будет всё равно. И потом — когда это ещё будет…
«Apes moi le deluge!» — «После меня — хоть потоп», — эту пословицу Людовика XV любил повторять про себя Сталин.
Пусть лукавые разговоры о том, что Вождя заботило мнение потомков, останутся на совести партийных историков. Цинику, который ежедневно безжалостно расстреливал своих близких, всё это было безразлично. В Бога он не верил и глупцом не был.
Поэтому, когда Сталин спросил мужа своей экономки: «Не мешают ли тебе ногти, Ванюшя? Целый день ходишь в сапогах. Тижало…», Иван Истомин не на шутку всполошился. Он понимал, что Вождь не начнёт такого разговора без причины. Сталин всегда начинал издалека. Истомины уже давно ждали разговора о ногтях и очень боялись его. Оба они понимали, что были опасны как хранители тайны Вождя и поэтому более других зависели от его настроений.
На военного партработника Ивана Истомина повеяло могильным холодом.
В России много лет назад сложились традиции такой обуви как сапоги. Поскольку грязь и отсутствие дорог в стране были явлением историческим, повсеместным и постоянным, сапоги, а вместе с ними и портянки, стали при Петре Первом важнейшей частью одежды солдат, офицеров, генералов, вельмож и даже русского императора. А это значит и всех, кто не носил онучи и лапти. Сегодня трудно представить императора, который наматывает на ноги портянки и ходит в них. Но фланелевые портянки — это единственное, что можно носить с сапогами. Носки, которых, кстати, в России тогда не изготовляли, этого не выдерживали.
В «Табели о Рангах» значилось, что вельможи могут ходить в сапогах из сафьяна или из кожи шевро, если им заблагорассудится, а офицерам полагалась хромовая кожа. Солдатам и простым людям — яловые сапоги. Позже эти сапоги для простолюдинов заменили на кирзовые, голенища которых вообще были не из кожи.
Начальник охраны Сталина, товарищ Карл Паукер, знал о сапогах всё, поскольку в прошлом был бравым фельдфебелем австро-венгерской армии, обладал энергией, выправкой и сообразительностью в объёме, необходимом для исполнения желаний Вождя.
Сталин при его росте в 163 см всегда носил дополнительные набойки, чтобы казаться хоть на один сантиметр выше. Когда деятельный и смекалистый Паукер стал начальником его охраны и ему было разрешено чистить сапоги Вождя, он обратил особое внимание на эти набойки. Результатом явилась новая конструкция сапог — специально для Сталина, где каблук был выше на добрых три сантиметра не только снаружи под пяткой, но и внутри сапога. Высокие задники сапог прекрасно скрывали эту хитрость. В итоге на груди Карла Викторовича Паукера в 1932 году появился второй орден Красного Знамени.
Ивану Истомину в то далёкое время было шестнадцать лет, и он всего этого не знал. Но много позже, в 1952 году, когда его супруга уже давно работала у Сталина, он был приглашён вместе с ней на предновогодний вечер. Там он познакомился с бывшим кунцевским сапожником, ныне пенсионером, младшим лейтенантом НКВД Ращупкиным. Сапожник хорошо знавал некогда всесильного Комиссара Второго Ранга Паукера и в свое время выполнил его заказ для Сталина. У Сталина была неплохая память: на предновогоднем вечере он узнал сапожника и подошёл к нему с бокалом вина в руке.
Технология пошива сапог во всем мире одинакова и начинается она со снятия мерки. Тот, для кого тачают сапоги, становится на чистый лист бумаги, и сапожник обводит карандашом его ступни. С этого начинается процедура пошива любых сапог. Не избежал этого и Сталин. Но мерку с его босых ног снимал начальник охраны. Он знал о ногах Вождя всё. А сапожнику передали только приказ Вождя пошить сапоги и контуры его ступней. Сапоги вышли хоть куда! После этого Сталин распорядился найти причину арестовать Паукера. Оставлять его в живых было нельзя. Сталин подождал пока у него накопится раздражение за другие грехи Паукера и в один прекрасный день, 14 августа 1937 года приказал отправить его на расстрельный полигон «Коммунарка» и расстрелять как английского шпиона или что-то в этом роде. Возможно, «хозяин» поторопился. Угодливый Паукер был очень хорош на своём месте. Давно это было…
Теперь, на предновогоднем вечере, подойдя к сапожнику с бокалом вина «Хванчкара» в руке, Сталин тихо спросил:
— Ты для меня шил сапаги?
— Да.
— Спасибо тибе. Я эти сапаги только на праздники адиваю и парад в них принимаю. Живёшь далеко от Кунцева? Прихади ко мне на День Красной Армии, дарагой. Ты афицер? Давай твой пропуск, я продлю. Сколько лет тибе уже типерь?
— Скоро восемьдесят, товарищ Сталин.
— Прихади дарагой, банкет будит.
Больше сапожника никто не видел.
Ушлый Иван Истомин стоял тогда в стороне, но крепко всё это запомнил. Теперь ему нужно было во что бы то ни стало избежать стрижки ногтей Вождя, чтобы не попасть в число знающих страшную тайну…
Иначе думал об этом Сталин.
Тем временем ногти на его ногах росли, и наступило время, когда однажды, слегка утомлённый возней с Валентиной, он, уже отходя ко сну, спросил у нее:
— Валюшя, твой муж хороший мужчина. Не помог бы он мне на ногах ногти постричь? Старый я стал, спина не гнётся.
— Ой, что ты, Иосиф! — Валя не на шутку испугалась. — Да он прямую линию мелом провести не может! Куда ему твои ногти стричь?!
Она-то уж знала, что стоит за стрижкой ногтей.
Одна стрижка ногтей — одна тайна, одна тайна – одна жизнь. Что для Сталина это могло значить в масштабе его империи, где бесследно пропадали сотни тысяч…
То, что Валентина спала с Вождём, было семейным делом Истоминых. От Ивана требовалось только одно: притворяться, что он этого не знает и не понимает. Для этого он посвящал Сталина в свои собственные любовные тайны. Ему нужно было казаться идиотом.
— Как дела, Ванюшя? — спрашивал его Сталин. — Как в отпуск съездил? Как жизнь в деревне? Старых подружек встречал?
— Встречал, товарищ Сталин, всех своих одноклассниц из клуба домой провожал и всех перецеловал! Только Валюше меня не выдавайте!
Сталин прекрасно понимал, что Иван врёт, чтобы казаться простаком, но пока ревности в его глазах не видно, пусть он поживёт.
«Не иначе, как они с Валюшей договорились. Хитрая семейка! Вот пострижёт мои ногти на ногах, тогда и посмотрю, что с ним делать, дать ему ещё один шанс или расстрелять», —думал Вождь.
Но Иван Истомин увиливал от стрижки ногтей Сталина и по-прежнему делал это весьма хитро.
Последнее время Сталин ежедневно справлялся:
— Когда Ванюшя к нам в Кунцево приедет?
— Сейчас запой у него, Иосиф, — отвечала Валентина.
Запой был единственной причиной, которую Вождь считал уважительной, поскольку запой не вызывал у него подозрения.
В это время Иван Истомин мучительно думал, как бы ему увернуться от следующего августейшего напоминания.
— Пачему Ванюшя так долго не приходит и тебя с дежурства не встречает? — сидя на постели и разглядывая свои орлиные ногти на ногах, каждый вечер спрашивал Сталин. В это время сестра-хозяйка Валентина Истомина растирала кремом «Нивея» его сухие бескровные ступни.
— А чёрт его ведает, почему он не приходит! Крёстная, вроде, у него померла в деревне, — безразлично отвечала она. В это время Иван Истомин с пустым чемоданом околачивался на Павелецком вокзале, будто бы ожидая поезда в деревню.
Но ногти Вождя тем временем росли, и наступил день, когда он просто приказал Истоминой:
— Всё, Валюшя, завтра перед сном пусть Иван будет здесь. Ногти уже портянки рвут.
На другой день Иван Истомин, только что остригший ногти Вождя и теперь охваченный необъятной тоской, стоял у дверей зелёного особняка Кунцевской дачи. Он чувствовал себя рабом, заболевшим проказой. Он ждал машину с водителем, который должен был отвезти его домой. Ему хотелось сесть в эту машину и ехать, ехать, ехать — всё равно куда… Куда глаза глядят… И потом забиться в землянку где-нибудь в медвежьем углу.
Свежий вечерний январский морозец щипал его щёки и склеивал ноздри. Что будет теперь? Убьёт ли грузин его сразу или позволит остричь его ногти ещё раз?
Но если дура-Валька вступится за него, грузин подревнует, и расстрела Ивану не миновать…
Да! Велика Россия, а от грузина не скроешься никуда!
Вот уже целый месяц прошёл, как дурной сон, а Иван ни разу не понадобился Сталину. Может, ему работа не понравилась? Но тогда бы Ивана арестовали. А может, просто новые ногти на ногах Сталина ещё не выросли? А может, он забыл про Ивана и нашёл другого «стригаля»? А может, Вальку жалеет?
Она тоже недоумевала…
Ожидание обернулось пыткой. Иногда Ивану казалось, что уж лучше пусть его арестуют, и будь что будет, но лишь бы всё уже разрешилось.
Тогда Иван решил заявиться к супруге прямо на кухню, чтобы попасться Вождю на глаза. Пропуск у него был с красной полосой — постоянный. По дороге на кухню ему встретились полковник Новик и помощник коменданта Лузгачёв.
— Валентину ищешь? — спросил Лузгачёв.
— Да, её ищу, — ответил Иван.
— А я её домой отпустил, — вмешался начальник охраны Новик. В это время из трапезной вышел сам Вождь и прошёл мимо Новика и Лузгачева и мимо Ивана, не признав никого. Новик и Лузгачёв вытянулись по стойке «смирно». Вдруг он обернулся и сказал им:
— Вольно, идите.
Они мгновенно исчезли.
— А ты, Ванюшя, 27 февраля вечером приходи в парилку, я буду там. Возьмёшь инструмент, ногти будем стричь.
Вождь ничего не забывал…
Когда работа по очередной стрижке ногтей была закончена, Сталин опустил ноги в тазик и сказал:
— Хороший ты человек, Ванюшя, только зачем переводил с английского на русский Фультонскую речь Черчилля? С кем ты? С нами или с поджигателями войны?
— Помилуйте! Товарищ Сталин! Я и английского языка то не знаю! Так, несколько слов! Со школы.
— Это будут решать органы, Ваня. А теперь иди домой. Ты лучше всех ногти стрижёшь.
Вождь набросил на плечи влажную простыню и откинулся на кожаную спинку кресла, показав этим, что разговор окончен.
Весь следующий день Иван Истомин просидел в непонятном оцепенении. Лишь к вечеру он собрал на всякий случай необходимые вещи. Мыльницу с мылом, безопасную бритву, помазок, папиросы «Казбек» для вертухаев… Взял завернутый в марлю кусок сала.
Он почему-то не верил, что его вот так просто можно взять и отвезти в Бутово или на Коммунарку и там расстрелять. Но Сталин ни с кем не шутил.
Ночью, под утро, с дежурства приехала Валентина и тихо запричитала:
— Вспомнил о тебе демон всё-таки!
На рассвете в дверь позвонили:
— Открывайте, МВД СССР.
Сердце Ивана остановилось.
— Входите, — сказал он. — Я готов.
— Возьми с собой паспорт и документы, — сказал старший.
— У меня только военный билет, — ответил Иван.
— Ты военнообязанный?
— Так точно.
Когда конвоиры выводили его из квартиры он по привычке, уходя, остановился у дверей и оторвал листок от висящего на стене отрывного календаря.
На следующем листке была дата: 1 марта 1953 года.
В тот момент Иван Истомин отчётливо понял, что стриг ногти Сталина в последний раз…
Но Сталин не знал, что Иван Истомин остриг его ногти в последний раз, потому что в это время лежал без движений на полу Кунцевской дачи…
Нью-Йорк, 2015 год
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer8_9/djlevin/
