(продолжение. Начало в № 12/2011, далее в № 4/2021 и сл.)
(Главы 5,6 опубликованы в № 6/2012)
Глава 13
Больное чудовище
I
27 января 1547 года гноящиеся раны на ногах Генриха VIII открылись в очередной раз. В спальне, где он лежал, стоял невыносимый смрад — король гнил заживо. Двигаться самостоятельно он уже не мог — он растолстел так, что его приходилось носить в паланкине. Где-то в середине 1538 года он чуть не умер — по-видимому, в его варикозных венах оторвался тромб и закупорил один из крупных кровеносных сосудов в легких. Во всяком случае, король лежал с почерневшим лицом и дышал только с величайшим усилием. Но он не умер тогда — к большому несчастью для многих его подданных.
Свою пятую жену, Катерину Говард, он казнил еще в 1541-м.
Поначалу он ее, право же, любил. Она была так мила и так по-детски радовалась подаркам. К Рождеству 1540 года он подарил ей шкатулку с 27 бриллиантами и 26 нитками жемчуга — ах, как она его благодарила. А брошь из 33 бриллиантов и 60 рубинов, а муфта из соболей, украшенная 38 рубинами и 572 жемчужинами? В числе замков и поместий, которые она получила, были не только те, что раньше принадлежали королеве Джейн Сеймур, но и те, что были конфискованы у Томаса Кромвеля. Правда, не все — нечто подобное раскаянию посетило однажды и душу короля Генриха, и он вернул часть имений отца сыну Томаса Кромвеля, оставил ему баронский титул и даже, по слухам, выражал мнение, что с казнью Кромвеля он, пожалуй, поторопился…Но это все было позднее — а в 1540-м король, помолодев лет на двадцать, устраивал для своей юной и прекрасной королевы праздник за праздником и даже пытался танцевать. Это было нелегко — к этому времени он еще мог ходить, но весил уже 22 стоуна[i] — что в теперешних мерах весов означает побольше 140 килограммов.
И королева Катерина была счастлива и весела, и танцевала до упада, и даже подружилась с «…возлюбленной сестрой короля…», Анной Клевской, чьей фрейлиной она была столь недавно, и даже организовала для короля специальный обед для него, ее самой и ее новой подруги Анны, неслучившейся четвертой супруги ее мужа, великого и несравненного короля Генриха VIII. Невинный такой вариант «ménage à trois» — и при этом все три участника обеда остались очень довольны…
Генрих VIII называл жену «розой без шипов».
Но, как оказалось, у прелестной Катерины Говард была и другая сторона. Она осталась сиротой в 9 лет, когда умерла ее мать, а ее отец, лорд Эдмунд Говард, младший брат герцога Норфолка, не имея никаких средств, отправил ее к богатым родственникам. Фрейлины вдовствующей герцогини Норфолкской вели себя весьма вольно, и у Катерины Говард появился как бы любовник тогда, когда ей было лет 11–12 лет. Это был ее учитель музыки, Генри Мэнокс, и словосочетание «как бы» появилось тут не напрасно — он принимал все возможные меры предосторожности, и в техническом смысле его юная ученица осталась, по формуле того времени, «…девой, мужем не тронутой…».
Но она, конечно, научилась у него и другим предметам, помимо чисто музыкальных…
Очень скоро у нее появился уже и более интересный «близкий друг», ее кузен Фрэнсис Дэрем (Dereham). Понятное дело, для такой веселой и живой девушки супруг, человек на 30 лет ее старше, больной и в самом прямом смысле этого слова вонючий (потому что язвы на его ногах приходилось периодически вскрывать, чистить и перебинтовывать заново), был не слишком-то привлекателен, а осторожности она не научилась. Очень скоро у нее появился любовник — пригожий паж по имени Томас Калпепер.
А потом вновь возник и кузен Фрэнсис. По одной из версий, он напомнил ей о былом, чтобы пошантажировать, по другой — она вызвала его к себе по собственной инициативе. Как бы то ни было, он стал ее личным секретарем.
Очень личным…
II
Ну, разумеется, вскоре все раскрылось. Во время поездки по северным графствам Англии летом 1541 года королевская чета останавливалась в резиденциях Тюдоров в Гринвиче, Хэтфилде, Линкольне, Понтефрате и в Йорке — и в каждой из них спальни, отведенные королеве, тщательно обследовались на предмет организации секретного доступа туда. Делалось это втроем — самой королевой Катериной, ее любовником, пажом Томом Калпепером, и фрейлиной королевы, леди Рошфорд. Она была вдовой Джорджа Болейна, виконта Рошфорда, и это по ее доносу он был обвинен в кровосмесительной связи со своей сестрой Анной. И Джордж, и Анна Болейн были казнены — но леди Рошфорд осталась при дворе и попала в штат к Катерине Говард.
Зачем ей понадобилось участвовать в шашнях королевы Катерины, сказать невозможно, но она была в курсе всего происходившего и, по-видимому, как-то разделяла с королевой радость от сумасшедшего риска — если не любовь Тома Калпепера…
Может быть, по прошлому опыту она рассчитывала на прощение и даже награду, когда придет время все сообщить королю, может быть, у нее просто были какие-то извращенные потребности в подглядывании и подслушивании — сказать невозможно.
В марте 1541 года у короля Генриха опять случился припадок, по-видимому, связанный с оторвавшимся тромбом — он оказался привязан к постели, и в течение пары-тройки недель врачи опасались за его жизнь. Когда он немного оправился, ему сказали наконец о существующих подозрениях в отношении его супруги.
Он не поверил. И даже велел наказать доносчика, который слыхал от своей сестры о приключениях юной Катерины Говард еще в бытность ее девицей. Но тем не менее велел провести расследование. О его результатах королю пришлось докладывать лично архиепископу Кентерберийскому Томасу Кранмеру — никто другой на это не осмелился.
Говорят, что король, получив в руки совершенно неопровержимые доказательства, разрыдался. Он плакал даже на заседании Тайного Совета, решавшего судьбу его пятой жены. Он говорил, что «…судьба не даровала ему счастливой семейной жизни, а все его женщины либо изменяют, либо умирают, либо просто отвратительны…».
Генрих VIII даже написал что-то в этом смысле королю Франциску Первому — и получил от него письмо, полное сочувствия, где говорилось, что «…легкомыслие женщин известно, но их измены не роняют достоинства истинно доблестного мужа и воина…».
Король Генрих явно придерживался другого мнения — но тем не менее у Катерины Говард был шанс избежать смерти. Если бы она указала, что была помолвлена с Дэремом — на чем он настаивал, — то ее судьба была бы гораздо более счастливой: по английским законам брак с Генрихом считался бы незаконным. Тогда дело могло бы окончиться просто разводом. Ее наказали бы за обман, сослали бы, возможно, заключили бы в тюрьму — но она почему-то настойчиво отрицала факт помолвки.
В общем, дальше уж дело пошло по наезженной колее — всех ее любовников казнили самым зверским образом, а ей отрубили голову в феврале 1542 года. Катерину Говард похоронили рядом с могилой ее кузины и предшественницы Анны Болейн. Там же обрел последний покой Джордж Болейн, виконт Рошфорд, брат королевы Анны Болейн и ее предполагаемый любовник.
Его жену, Джейн Паркер, леди Рошфорд, судили за «…недонесение…» и «…содействие Катерине Говард в ее прегрешениях…». Ее не пытали, но, согласно многим свидетельствам, в тюрьме она сошла с ума и по английским законам стала неподсудна за вмененное ей преступление, как лицо, лишенное разума. Король Генрих велел подправить закон.
Леди Рошфорд казнили.
III
Зачем Генрих Восьмой женился еще раз? B своем роде — загадка. Надо думать, он уже не надеялся получить еще одного сына — в конце концов, его физическое состояние было настолько плохим, что могло бы поколебать даже и его самонадеянность, — но кто знает? Как бы то ни было — он женился еще раз и теперь уже на редкость благоразумно. Он выбрал себе в жены Катерину Парр, которой было уже не 18, а чуть за тридцать и которая успела уже дважды овдоветь. В своем роде у нее уже был опыт — примерно в 14 лет ее выдали замуж за пожилого, шестидесятитрехлетнего лорда Эдварда Боро. Как ни странно, это был счастливый брак. Годившаяся своему мужу даже не в дочки, а во внучки, леди Катерина подружилась с его детьми от предыдущего брака, которые были вдвое старше своей новой «матушки». Она сумела устроить удобный и спокойный семейный очаг и для своего мужа, и для всех них. После смерти лорда Боро она вышла замуж еще раз и попала ко двору уже в качестве леди Латимер. После того как муж умер, она неожиданно для себя получила предложение от короля Генриха — и, надо сказать, сильно испугалась.
Но он настоял на своем, и летом 1543 года они обвенчались.
Может быть, в первый раз в жизни короля Генриха у него возник семейный круг. Его шестая жена приложила огромные усилия для того, чтобы все дети короля оказались им приняты — не только его любимец и наследник Эдуард, сын Джейн Сеймур, но и принцесса Мария, дочь Катерины Арагонской, и принцесса Елизавета, дочь казненной Анны Болейн.
В 1545–1546 годах здоровье короля ухудшилось настолько, что он уже не мог в полной мере заниматься решением государственных проблем. Однако мнительность и подозрительность короля, напротив, стали приобретать угрожающий характер. Катерина несколько раз была, что называется, на краю гибели: у королевы были влиятельные враги, и в конечном итоге король мог поверить им, а не жене. На тот момент казни королев в Англии уже мало кого удивляли. Король несколько раз принимал решение об аресте Катерины и каждый раз отказывался от этого шага. Причиной королевской немилости был в основном радикальный протестантизм. При всем том, что Катерина Парр была исключительно спокойной и благоразумной женщиной, в 1545–1546 годах жизнь ее несколько раз висела на волоске. Король чувствовал себя все хуже, мнительность и раздражительность его все росли, доносы на королеву поступали чуть ли не ежемесячно – так что приказ о ее аресте издавался им несколько раз. Катерину Парр, правда, обвиняли не в супружеской неверности, а в приверженности к учению протестантов.
Но не забудем, что формально по этой же причине отлетела на плахе голова Томаса Кромвеля.
Однако королеве Катерине все-таки повезло – каждый раз, буквально в последнюю минуту, она умудрялась отвести гнев своего супруга, и дело ограничивалось тем, что он просто запрещал ей выходить из ее покоев или не допускал к себе — и иногда это длилось неделями и месяцами.
Генрих VIII, несмотря на все свои недуги, затевал войны и с Францией, и с Шотландией и даже завоевал Булонь, которую было очень трудно удерживать и совершенно ни к чему иметь, — но он все еще грезил военной славой. В походах он обратил внимание на Генри Говарда, графа Сюррея[ii], старшего сына герцога Норфолка. Графский титул Сюррей принадлежал роду Говардов так же, как и герцогский титул Норфолк, и, по традиции, старший в роду был герцогом, а его наследник – графом.
Так вот, в 1542 году Генри Говард участвовал во вторжении в Шотландию, в 1543–1546 годах сопровождал короля в походах во Фландрию и Францию, а в 1544 году и вовсе самостоятельно командовал английским флотом в сражении с французами и показал себя очень хорошо.
В придачу ко всем своим достоинствам воина Генри Говард был еще и поэтом. Собственно, его можно назвать учеником Томаса Уайетта, с которым мы знакомы. Но он пошел дальше учителя — Томас Уайетт использовал итальянский «сонет Петрарки» как образец, а Генри Говард предпочел стихотворную форму собственного изобретения. Считается, что именно он изобрел форму так называемого английского сонета, на семь рифм — три катрена с перекрестной рифмой и двустишие в конце, с рифмой парной.
Прекрасный был молодой человек Генри Говард — одно время, где-то в начале 1530-х годов, его рассматривали как возможного жениха для принцессы Марии Тюдор, дочери короля Генриха. Уж какая муха укусила Генриха VIII в 1546 году — сказать трудно, но он посадил в Тауэр и графа Сюррея, и его отца, герцога Норфолка. Их обоих обвиняли в государственной измене и в попытке захвата власти с целью восстановления в Англии католицизма.
Обвинение даже слегка конкретизировали – Генри Говарду было поставлено в вину то, что он пользовался геральдической эмблемой саксонского короля Эдуарда Исповедника, правившего страной еще до норманнского завоевания Англии в 1066-м, и тем показывал, что претендует на трон. А его отцу, герцогу Норфолку, ставилось в вину потакание и недоносительство.
Их обоих, и отца, и сына, арестовали 12 декабря 1546 года.
В сущности, все дело было зеркальным отражением дела Томаса Кромвеля, только его обвиняли в измене во имя дела Реформации, и одним из главных обвинителей выступал как раз герцог Норфолк.
А на этот раз в Тауэре оказались и он сам, и его сын Генри — а обвинителем выступал Эдвард Сеймур, брат скончавшейся при родах королевы Джейн Сеймур. Он был дядюшкой наследного принца, и это давало ему огромное влияние на дела государства. У короля Генриха при том физическом состоянии, в котором он пребывал, было довольно ясное понимание, что до совершеннолетия своего сына он не доживет.
Соответственно, не было у него заботы важнее, чем обеспечить надежное регентство — мальчика-принца следовало беречь как зеницу ока. В этом смысле король мог доверять только Сеймурам – их интересы были неразрывно связаны с юным Эдуардом, а претендовать на престол сами они никак не могли.
Так что арест Говардов был, возможно, рациональной акцией превентивной «зачистки политического поля». Генри Говард, граф Сюррей, был казнен в Тауэре в январе 1547 года. Приказ о казни его отца был уже готов, но привести в исполнение его не успели.
Король чувствовал себя все хуже, и в конце концов у кого-то из его придворных хватило храбрости на то, чтобы спросить его — не хочет ли он исповедоваться? Король ответил, что надеется на прощение Господа даже в том случае, если бы его грехи были вдвое больше тех, за которые он чувствует себя способным ответить и оправдаться. Впрочем, сказал он, пусть назавтра к нему придет его верный Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский. Ему, пожалуй, можно будет и исповедоваться…
В ночь с 27 на 28 января 1547 года, через 9 дней после казни наследника рода Говардов, король Генрих VIII скончался во сне.
Он умер без исповеди.
Глава 14
Серьезный маленький мальчик и его опекуны
I
Первый и, наверное, самый известный исторический роман Марка Твена «Принц и нищий» (англ. The Prince and the Pauper) был опубликован в 1881 году — почему-то не в США, а в Канаде. Действие романа происходит в 1547 году, по-видимому, в январе, но еще до того, как умер король Генрих VIII. Книжку охотно издавали в СССР. Эта ситуация чем-то очень грела сердца начальства издательских предприятий страны победившего пролетариата, и роман издавался и переиздавался – к радости читателей, потому что написан он очень хорошо.
Все невероятные приключения героев выглядят даже слегка правдоподобно, и рассказано все с мягкой иронией. Просто не могу отказать себе в удовольствии процитировать часть аннотации одного из тогдашних изданий книги:
«…роман был написан с целью сатирического разоблачения несправедливости, заложенной в классовом обществе…»
И кончается все очень хорошо – познавший правду жизни принц Эдуард возвращается во дворец как раз вовремя – его батюшка скончался, и мальчик-принц становится королем. И он обещает править справедливо и заботиться о народе. Для доказательства того, что он именно тот, за кого он себя выдает, принц Эдуард показывает место, где он хранил Большую Королевскую Печать. Ее никак не могли доискаться, потому что двойник принца, Том Кенти, по полному своему неведению того, как происходит ведение государственных дел, колол ею орехи.
Ну вот, и принц решает проблему с печатью, своего двойника, Тома Кенти, берет в свиту, и все заканчивается хорошо. Если вы эту книжку не читали или читали давно и все позабыли — почитайте еще разок, получите большое удовольствие. Однако, как совершенно понятно, весь этот забавный вздор имел очень косвенное отношение к действительности. И юного наследника престола охраняли как зеницу ока, так что никак ему бы не удалось обменяться одеждой с мальчишкой с лондонской улицы, и государственные печати хранили как полагается (о печатях мы позднее еще поговорим), ну и наконец, принц Уэльский Эдуард Тюдор в свои 10 лет был вовсе не расположен к баловству и проказам.
Он учился всему на свете — и языкам, ибо будущий король Англии должен был как минимум знать латынь и французский, и законам, ибо королю надо было разбираться в сложных процессах английской юриспруденции, и еще множеству премудростей, связанных с умением танцевать, фехтовать, ездить верхом, охотиться, и прочему, что пристало знать сыну короля. Но больше всего и охотнее всего он занимался богословием. Например, в свои неполные десять лет он написал целое ученое рассуждение, в котором доказывалось, что епископ Рима – шарлатан и узурпатор и что изображения всяких там святых – идолопоклонство и так далее, что в сумме составляло хорошее приближение к учению евангелистов и деятелей Реформации. Вообще говоря, иметь такие взгляды в столь юном возрасте принцу было немудрено, потому что его так воспитывали.
Его опекуны были все, как на подбор, убежденными протестантами.
II
С этим заявлением надо как следует разобраться. В конце концов, считалось, что англиканская церковь отличается от католической только тем, что в качестве своего главы признает не Папу Римского, а короля Англии. Такова была цель Генриха VIII, и с лютеранами внутри страны он боролся как только мог. Но, конечно же, надо было иметь его безграничный эгоцентризм и его невероятную самонадеянность, чтобы всерьез полагать, что это возможно. Церковь была сложным, отлаженным веками механизмом. А то даже и не механизмом, а организмом. И если по такой тонкой конструкции хватить ломом — так, как это сделал король Генрих, провозгласив главой Церкви самого себя, — то без последствий это обойтись не могло.
Как следовало решать вопросы доктрины веры, если авторитет Папы Римского больше не признавался, а король Англии, хоть и способный мальчик, был еще слишком юн? Силою вещей отвечать на вопросы веры следовало архиепископу Кентерберийскому Томасу Кранмеру. Но как отвечать? Скажем, имелось положение, согласно которому хлеб и вино во время причастия превращались в Тело и Кровь Христовы. Так это или не так? По затронутому вопросу имелось трогательное единодушие между Папой Римским, Мартином Лютером и королем Генрихом — да, превращение происходит.
В былые времена такие вещи решались или решением папы, или постановлением Собора Вселенской Церкви, ибо Церковь была едина. У протестантов так не получилось — у них возникло множество течений, и для многих из них авторитетом не являлся ни Мартин Лютер, ни тем более король Генрих.
И влиятельные проповедники в Швейцарии, в частности в Женеве и в родном городе Ганса Гольбейна, Базеле, положение о Теле и Крови Христа горячо отрицали. И архиепископ Кентерберийский, вообще говоря, был очень склонен с ними согласиться. Но решить проблему своей властью он не мог, потому что против него были многие епископы Англии, в первую очередь Стивен Гардинер, епископ Винчестерский. Он стоял за то, чтобы англиканская церковь как только можно меньше отличалась от католической. И вообще, он охотно пошел бы на примирение с Римом, если бы только это не было таким смертельно опасным делом.
При жизни короля возражать ему было не то что смертельно опасно, а просто — смертельно. Но король Генрих умер, король Эдуард слишком молод — кто же теперь будет выносить окончательные решения в вопросах веры и кто решит спор Томаса Кранмера со Стивеном Гардинером? И в общем, по всему получалось, что теперь вопросы веры – вместе с прочими вопросами – будет решать опекунский совет. Главным человеком в совете был дядя короля, брат его покойной матери, Эдвард Сеймур, герцог Сомерсет.
Герцогом себя он назначил сам.
Тело короля Генриха еще не успели опустить в могилу, как было объявлено о том, что, согласно желанию покойного, члены опекунского совета получили награды, обещанные им. Эдвард Сеймур из графа Херфорда в одно мгновение стал герцогом Сомерсетом. Он получил не только титул, но и земельные владения, соответствующие его новому рангу. Поскольку «…желание короля…», понятное дело, было чистой воды фальшивкой, ему пришлось поделиться и наградить и своих приспешников. Среди них надо бы отметить двоих — Ричарда Рича, знакомого нам по процессу Томаса Мора, когда по указке Томаса Кромвеля он лжесвидетельством погубил обвиняемого. Он потом давал столь же лживые показания и против Томаса Кромвеля, но не в суде, потому что Кромвеля казнили без судебного процесса. Рич тогда получил рыцарское звание и стал сэром Ричардом.
В общем, понятно, что он был «…надежной опорой всякой власти…», и сейчас Ричард Рич получил титул барона.
А второй человек, о котором стоит поговорить, был Джон Дадли, незаменимый помощник Сеймуров во всех их делах. Он был сыном Эдмунда Дадли, министра Генриха Седьмого, которого Генрих Восьмой немедленно по восшествии на престол счел нужным казнить. Ему был нужен кто-то, на кого можно было бы свалить вину за тяжелые налоги, взыскиваемые при его отце, и Эдмунд Дадли, верный казначей короля Генриха Седьмого, прекрасно ему для этой цели подошел. Сыну Эдмунда Дадли, Джону, пришлось долго карабкаться наверх — имения его отца были конфискованы, и службу он начинал с самой нижней ступени придворных чинов. Сейчас ему улыбнулось счастье — его сделали графом Уорвиком.
Об этом человеке мы еще услышим.
III
Конфликты в новом руководстве начались почти сразу. Первым восстал Томас Сеймур, младший брат нового герцога Сомерсета. Он совершенно не понимал, почему ему, такому же дяде юного короля Эдуарда Шестого, как и герцог Сомерсет, достался только титул барона? Почему лордом-протектором назначен один только герцог – разве не лучше разделить этот пост между двумя братьями Сеймурами, так сказать, по-братски? Ну, его попытались успокоить. Он получил какие-то новые придворные назначения и некоторые земли, но это не помогло, он так и остался недоволен. Когда герцог Эдвард Сеймур и его правая рука, Джон Дадли, отправились на север, на беспокойную границу с Шотландией, Томас Сеймур получил большую свободу рук и решил поправить свои дела самостоятельно.
Случай несколько похуже случился с Томасом Райтсли (Wriothesley), которого сделали графом Саутхемптоном. Он был лордом-канцлером, что, между прочим, включало в себя распоряжение Большой Королевской Печатью — той самой, которой Том Кенти, герой романа Марка Твена «Принц и нищий», предположительно колол орехи.
И у него возникла идея, что прикладывать эту печать он будет только к тем постановлениям правящего опекунского совета, которые он лично одобряет и находит правильными. А если он их правильными не находит – или если с ним не посоветовались в процессе их разработки, — то печать к ним он прикладывать не будет.
С этим надо было что-то делать.
И герцог Сомерсет использовал надежный и проверенный инструмент — судебный процесс, организованный буквально на ходу. Лорд-канцлер был обвинен в том, что он незаконно передавал свои юридические полномочия своим помощникам. Технически это действительно было незаконно, но, с другой стороны, являлось повседневной практикой, потому что лорд-канцлер физически не мог сам вести все те дела, что попадали к нему на разбирательство, — и никому и в голову не приходило, что это можно поставить ему в вину. Однако на этот раз судьи, послушные «…указаниям свыше…», живо лишили лорда-канцлера его полномочий. В деле отличился способный юрист Ричард Рич, которого и отправили к смещенному сановнику за Большой Королевской Печатью. Его за это хорошо наградили — ввели в состав Тайного Совета. Герцог Сомерсет вообще озаботился приведением дел в должный порядок — он получил от своего племянника патент (который сам герцог, разумеется, и написал), дающий ему право назначать и увольнять членов Тайного Совета, а уж заодно и право собирать Совет только тогда, когда он найдет это нужным. Герцог начал жить, право же, по-королевски — теперь перед ним несли две золотые булавы как знак его сана. Но что интересно — опальный лорд-канцлер не был казнен.
Новая элита совсем не хотела начинать смертельное круговращение последовательных возвышений и следующих за ними казней заново — ей хватило опыта, полученного в нелегкие годы правления короля Генриха. Побежденных не убивали – их просто отстраняли от рычагов власти.
Томасу Райтсли даже вернули большую часть конфискованной у него собственности.
IV
Коронация Эдуарда VI прошла с огромной пышностью. В конце концов, со времени коронации его отца Генриха VIII прошло уже чуть ли не сорок лет. 20 февраля 1547 года он вошел в Вестминстерский собор, сопровождаемый с одной стороны епископом, а с другой – графом. Шлейф короля несли Джон Дадли, Уильям Парр и дядя короля, Томас Сеймур.
Формула коронации была старой, принятой еще с 1375 года. Но Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский, в качестве главного распорядителя церемонии кое-что все-таки поменял. Как-никак теперь короновался глава не только светской Англии, но и верховный глава английской Церкви. Так что традиционное обещание «мира и согласия», которое раньше адресовывалось королем народу, Церкви и клиру, теперь адресовалось только народу и Церкви — клир рассматривался в качестве таких же подданных короля, как и прочие.
Эдуарда VI венчали тремя коронами: Англии, Франции и Ирландии.
Претензия на французский трон была смешным анахронизмом, но входила в традицию. А вот корона Ирландии была новшеством — до сих пор английские короли именовали себя властителями Ирландии, а не ее королями.
Режим стоял вроде бы достаточно устойчиво — герцог Сомерсет, славный победитель шотландцев, герой, взявший и разрушивший Эдинбург, был во главе правительства, пользовался поддержкой и управлял государством с достаточной решимостью и с должным уровнем компетенции.
К сожалению, под замечательно выглядевшей витриной была куда менее приглядная реальная картина. Генрих VIII разорил казну и был на грани банкротства. Как ему это удалось, понять нелегко. Томас Кромвель оставил после себя огромные средства, которые должны были обеспечить полную независимость Короны от собираемых с помощью Парламента дополнительных налогов. В течение считаных лет король Генрих спустил все. Когда он затевал строительство укреплений на побережье в ожидании возможного вторжения, это еще можно было понять. Когда он строил дворцы, которые были ему совершенно не нужны, ибо он уже имел четыре дюжины резиденций повсюду в Англии, это можно было извинить его любовью к роскоши. Но когда он затеял состязание с Франциском Первым в том, кто сумеет потратить больше на войну, король Генрих вступил на опасную почву.
После присоединения Бургундии и Бретани ресурсы Франции, если считать по числу населения, были вшестеро больше английских. У Франции был союзник — Королевство Шотландия, — который не мог, конечно, на равных сражаться с англичанами, но мог очень и очень им вредить. Так что, когда герцог Сомерсет решил продолжать «…линию короля…», у него уже не оставалось для этого никаких ресурсов. А сменить политику он не догадался или не решился.
И у него начались неприятности. Новый король Франции, Генрих II, возобновил союз с Шотландией, послал туда свои войска, и дела на северной границе пошли совсем нежелательным путем. А внутренние проблемы тоже обострились, и сделал это собственный брат Эдварда Сеймура, герцога Сомерсета, лорда-протектора Англии, — Томас Сеймур.
Он женился на английской королеве.
V
Собственно, кто именно являлся английской королевой в ту пору, было не слишком ясно. Действующей королевы, супруги царствующего короля Эдуарда, еще не имелось, он был слишком мал. Но после короля Генриха, его отца, остались его возлюбленная сестра, Анна Клевская, и его вдова, Катерина Парр. Помимо них, существовали и две принцессы — Мария Тюдор, дочь Генриха и Катерины Арагонской, уже вполне взрослая женщина, и Елизавета Тюдор, дочь Генриха и Анны Болейн. Они были ценными призами на рынке невест, потому что значились в завещании их отца как возможные наследницы короля Эдуарда Шестого, на тот случай, если он уйдет из жизни, не оставив законного наследника.
Томас Сеймур рассматривал в качестве кандидатуры на роль своей будущей жены всех четверых, но, понятное дело, выбрать мог только одну — и он остановился на Катерине Парр. Брат Томаса Сеймура, лорд-протектор Англии, очень на него гневался и говорил, что все это следует немедленно прекратить. Однако куда уж тут прекратить, когда леди Катерина уже успела ответить на чувства, к ней проявленные. Ее нетрудно понять – она успела побывать замужем уже трижды, но все три ее мужа была намного старше, чем она, детьми она не обзавелась, и перспектива нормального брака с таким удалым кавалером, как Томас Сеймур, пришлась ей очень по душе. Тем более что он исхитрился получить от своего племянника-короля письмо, в котором тот выражал пожелание, чтобы его мачеха вышла замуж за его дядюшку Тома. Перед таким письмом отступил даже лорд-протектор – брак был заключен.
И проблемы начались просто немедленно. Мало того, что братья Сеймур, Эдвард и Томас, не ладили друг с другом. Теперь начали ссориться и их жены, и конечно, из-за статуса. Если леди Сеймур, жена Эдварда Сеймура, была герцогиней, то другая леди Сеймур, жена Томаса Сеймура, была всего-навсего баронессой. Но, с другой стороны, баронесса Сеймур была последней по времени королевой Англии, и в ее доме жила принцесса Елизавета Тюдор, ее падчерица.
И надо сказать, что в отношении ее Томас Сеймур начал проявлять совсем не отеческие чувства. Когда однажды его супруга застала его и Елизавету в объятиях друг друга, она устроила мужу шумный скандал. Он оправдывался тем, что ничего дурного не имел в виду, а если и шлепнул 14-летнюю падчерицу супруги разок-другой по заду, то только в воспитательных целях.
Ну, Катерина Парр не вчера родилась на свет — она немедленно отослала Елизавету в Хертфордшир, в поместье Чешант.
Там девочка продолжила свои занятия. Она родилась очень способной и уже в 10 лет вполне свободно владела французским и латынью и неплохо знала древнегреческий и итальянский. После отъезда ее учителем стал Роджер Эшам, и к нему она впоследствии относилась с огромным уважением.
А Томас Сеймур продолжал жить, как жил и до того. Была в этом человеке сильнейшая жилка авантюриста — он не останавливался ни перед чем. Когда в сентябре 1548 года Катерина Парр, его супруга, умерла при родах, он вернулся к идее женитьбы на Елизавете Тюдор — и кто знает, может быть, преуспел бы и на этот раз. Но план очередного брака был не единственным его проектом, были и другие.
Он затеял переворот с надеждой свергнуть правление своего брата, герцога Сомерсета, — по крайней мере, его в этом обвинили. Поскольку брачные планы Томаса Сеймура были довольно широко известны, то лорд-протектор заинтересовался делом всерьез — ему доложили о том, что во время его похода на шотландскую границу Томас Сеймур навещал короля и вел с ним совершенно лишние разговоры на тему того, что мальчику пора бы начать править самому. Началось расследование. Что уж там было установлено в отношении заговора, вопрос проблематичный. Зато оказалось, что Томас Сеймур, лорд-адмирал и по должности своей лицо, ответственное за борьбу с пиратами, был у них в доле и получал определенный процент с добычи.
Кроме того, он оказался в сговоре с начальником монетного двора, и некая часть свежеотчеканенных монет уходила оттуда прямиком в его карманы, минуя казну. Деньги же он употреблял на подкуп людей, которые могли ему пригодиться в случае переворота. В общем, терпение лорда-протектора истощилось. Когда Тайный Совет судил его беспутного брата и приговорил его к смертной казни посредством отсечения головы, он не кассировал приговор.
20 марта 1549 года Томаса Сеймура казнили в Тауэре.
VI
Ну, что сказать? Если герцог Сомерсет хотел показать державную непреклонность, не остановив казни родного брата, на пользу ему это не пошло. К правительству накопилось немало претензий. Хуже всего дело обстояло в сфере финансов — еще при короле Генрихе пришлось прибегать к порче валюты, закладывая в отчеканенные монеты меньше золота и серебра, чем предполагалось по номиналу. Это давало краткосрочные выгоды казне, но в более долговременной перспективе было делом крайне вредным, потому что подрывало кредит.
В попытке срочно раздобыть драгоценные металлы Церковь ограбили еще раз. Казалось бы, после конфискации владений монастырей и ликвидации сокровищниц при святынях это было уже невозможно, но нет – юристы Томаса Кранмера были изобретательны. Было решено урезать владения епископских диоцезов, а уж заодно и изъять средства из церковных капелл. Изъятие ценностей при этом давало двойную выгоду, потому что в процессе перечеканки монета еще и портилась добавкой меди.
А поскольку изъятие производилось не только вокруг Лондона, где было относительно много сторонников Реформации, но и в консервативной глубинке, то нечего и удивляться тому, что на западе страны вспыхнули мятежи. Это было очень похоже на восстание Благодатного Паломничества, только еще хуже. Посланный в Норвич Уильям Парр, брат покойной Катерины Парр, потерпел поражение. И дела правительства были бы очень плохи, если бы не решительные действия Джона Дадли, графа Уорвика. Он был другом Эдварда Сеймура с детских лет, они вместе начинали свою придворную службу пажами. Первому выдвинуться удалось Джону Дадли — он был очень хорош во всякого рода турнирах и тем пришелся по сердцу королю Генриху. Дадли всячески тянул за собой своего друга Эдварда, но после женитьбы Генриха Восьмого на Джейн Сеймур роли поменялись — теперь Эдвард Сеймур тянул за собой друга, на которого он мог положиться. Но власть портит отношения. Эдвард Сеймур, герцог Сомерсет, уже не доверял Джону Дадли, графу Уорвику, — слишком уж много денег, земель и титулов тот успел накопить и теперь выглядел уже не столько сторонником, сколько соперником герцога. И на подавление мятежа в Норвич не случайно был отправлен Уильям Парр, а вовсе не храбрый и решительный Джон Дадли.
Герцог Сомерсет считал, что увеличивать его славу и известность совершенно ни к чему.
Это тоже оказалось ошибкой — Дадли сам взял то, в чем ему отказывали. В Лондоне Тайный Совет встретил его с таким ликованием, что герцог Сомерсет забрал с собой племянника-короля и уехал из Лондона. Он укрылся в Хэмптон-Корте, королевской резиденции, устроенной в конфискованном когда-то дворце кардинала Уолси. Ну, что сказать? Ему не помогло и это. Тайный Совет лишил герцога Сомерсета регентства и в октябре 1549 года арестовал его. Он был взят под стражу, переведен в Тауэр, а 12-летний король Эдуард Шестой не стал его защищать. Может быть, и не смог, а может быть, ему «…открыли глаза на злоупотребления…» его дядюшки.
К февралю 1550 года у Тайного Совета появился новый глава — Джон Дадли. Победитель, надо сказать, поначалу повел себя великодушно. Герцогу Сомерсету, правда, пришлось признать все обвинения против него справедливыми и на коленях молить о прощении – но через четыре месяца его освободили из тюрьмы, потом вернули в Тайный Совет, и, наконец, его дочь Анна была выдана замуж за старшего сына Джона Дадли. Возможно, побудительным мотивом для этого было желание Дадли породниться с королем Эдуардом, но, во всяком случае, он был вполне удовлетворен существующим положением и на жизнь Эдварда Сеймура покушаться не думал. Однако тот окончательно своего поражения не признал и измыслил способ вернуть себе положение лорда-протектора: он решил выдать замуж другую свою дочь, леди Джейн, за своего племянника-короля. Это было совершенно очевидное покушение на положение главы Тайного Совета Джона Дадли – и расценено это покушение было соответственно тяжести преступления.
В октябре 1551 года Дадли назначил себя герцогом Нортумберлендом — и через несколько дней арестовал Эдварда Сеймура, герцога Сомерсета, его жену и несколько его наиболее влиятельных друзей. Обвинение состояло в составлении заговора об убийстве Джона Дадли, судила же герцога Палата лордов. Приговор был делом предрешенным, хотя в силу каких-то непонятных причин лорды сочли Эдварда Сеймура виновным не в государственной измене, как предполагалось, а просто в уголовном преступлении. Ну, никакой разницы с точки зрения конечного результата это, конечно, не оказало. В начале 1552 года Эдвард Сеймур, дядя правящего монарха и бывший глава регентского совета, был казнен.
Теперь главным опекуном короля стал Джон Дадли.
(продолжение следует)
Примечания
[i] 1 стоун (stone, рус. камень) = 1/2 квартера большого = 1/8 хандредвейта большого = 14 фунтам = 6,350293 кг.
[ii] С правильным русским произношением титула графа имеется проблема. В энциклопедиях он именуется и графом Сурреем, и графом Сюрреем, а Г. Кружков, великолепный переводчик и знаток эпохи Тюдоров, называет его и вовсе графом Сарри. Примерно то же самое происходит с произношением фамилии кардинала Уолси — Волси, Вулси и даже Волсей. В общем, автор решил следовать той форме, которая кажется правильной ему самому, и заранее приносит извинения на тот случай, если знающие люди найдут его позицию неверной.
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer9/tenenbaum/
