ПРИВЕТ
Собачий лай и грай вороний,
Камаз, свалившийся в кювет.
Привет труду и обороне,
Работникам села привет!
Привет изношенным просторам,
Привет непрошеным гостям,
Привет назойливым повторам,
Вечерним тусклым новостям.
Привет непьющим и неспящим,
Привет, Газпром и Нефтехим!
Привет согласным и шипящим,
А также гласным и глухим.
Привет разящим перегаром,
Привет разящим наповал,
Истопникам и кочегарам,
Большой привет, лесоповал!
Голодный лязг вагонной сцепки,
Прощальный лепет стылых уст
И этот — пристальный и цепкий,
Глядящий исподлобья куст…
Страна моя, какого хрена
Ты столько заперла дверей?
Ты — словно римская арена,
Где христиане жрут зверей.
Где ждет вердикта гладиатор —
Прославить или заколоть,
И греет ржавый радиатор
Царя дряхлеющую плоть…
Привет встающим из развалин,
Под сенью выцветших знамен,
И тем, которых не назвали
За неимением имен,
Всю жизнь прожившим под наркозом,
Все жизнь проспавшим наяву,
Привет сверкающим стрекозам,
Вонзающимся в синеву,
Стрижам, кромсающим пространство
Смыкающейся темноты,
Прощальной осени убранство
Обозревая с высоты,
Обноски красоты вчерашней,
Укрытой праздничной листвой,
Весь этот мир, живой и страшный.
Зато и страшный, что живой.
ПРИЗРАК
«Что ни казнь у него, то малина…»
Я родился в том самом дремучем году,
Когда старый палач оказался в аду,
Где давно уж его поджидали
Салхино, хванчкара, цинандали.
Ведь не даром поставил он смерть на поток,
На вечерний, в оранжевых лампах, каток,
Где кружилась расстрельная рота
Под щемящую скуку фокстрота.
А когда меня били в фабричном дворе,
Он играл свою роль в этой старой игре
И стоял на своем постаменте
Под мою сонатину Клементи.
Мы учились своих палачей понимать,
И, хлебнув одиночества, родина-мать
Приглашала на танец, вздыхая,
Щипача, стукача, вертухая.
Под картавую ругань вокзальных ворон
Беспризорный народ выползал на перрон,
На железной зимы электролиз,
Где за светлое завтра боролись,
Где орал репродуктор на каждом столбе
О высокой судьбе и священной борьбе,
А сопрано из радиоточки
Уверяло, что это цветочки.
Это страшная сказка не знает конца,
Нам повсюду мерещится призрак Отца,
В Эльсинор превратился Воронеж —
И никак его не похоронишь.
А когда мы с тобой забываем о нем,
Он грозит из угла офицерским ремнем,
Он готов повторить и добавить,
Хванчкару нашей кровью разбавить.
И стучит сапогами у нас за спиной,
И не хочет никак уходить в перегной.
Не ремень у него, а удавка,
И на левой щеке бородавка.
ХХХ
Это утро на твердую тройку
С сигаретой потухшей во рту
Завернет в магазин и на стройку,
Перепутает карты в порту,
Прогремит то составом товарным,
То контейнером в заднем дворе
И каким-нибудь планам коварным
В подковерной потрафит игре.
Как ты мог, как ты мог полюбить это?
Это счастье за ломаный грош?
Эта жизнь недостойна эпитета,
Да и сам-то ты тоже хорош.
Препираясь с зажравшейся дворней,
На оценки и выводы скор,
Только сытого рабства позорней
Снисходительный барский укор.
ХХХ
Прочищает гортань артобстрела
Грозовая далекая дрожь.
Эта правда давно устарела,
Повторение хуже, чем ложь.
Облака отправляются в стирку
Если выпито небо до дна,
Проживешь свою жизнь под копирку,
А она в самом деле одна,
А она в самом деле родная.
Если так, то чего же мы ждем?
Шаг вперед — и стоишь, как Даная
Под кипучим июльским дождем.
ХХХ
Январь кипит энтузиазмом
Живым, как медный купорос,
И бредит праздничным маразмом
Металлургический мороз.
Ему под стать фабричный воздух,
Он с ним давно накоротке,
Он небо в генеральских звездах
Выгуливал на поводке.
Он так скрипуч, скуласт и колок!
Он рассылает вглубь дворов
Шеренги пластиковых елок
И грозди золотых шаров.
Ему бы все гуртом и строем,
Он в трубы медные трубит —
Мы наш, мы новый мир построим
Из старых страхов и обид,
Из старых снов, из правды старой,
Которую на снос пора
С макулатурой, стеклотарой
И прочей музыкой двора.
Приходит ночь на мягких лапах
И укрывают до зари
Вчерашней правды трупный запах
Неприбранные пустыри.
Но между рам обноски ваты
И лампочка в пятнадцать ватт
Ни в чем, ни в чем не виноваты.
Никто ни в чем не виноват.
ХХХ
На разгрузку идет состав.
Жизнь прошедшую пролистав,
Все цитаты ее, длинноты,
Голос пригородов, застав,
Возраст трезвости, ледостав,
Отголосок щемящей ноты.
Время движется напролом.
Что там прячется за углом?
Что от жизни твоей осталось?
Стеклотара, металлолом,
Неразбавленный свет, усталость.
Индевелые пустыри,
Сизо-белые — посмотри,
Как идет им седое утро.
Гаснут дальние фонари
В брызгах тусклого перламутра.
ХХХ
Илья-пророк в плаще разорванном
Ночь распахнуть, как храм, помог нам,
Рокочущим трехглазым вороном
С размаха полоснув по окнам.
Считаем до пяти — и валится
С небес железная поленница,
И задыхаясь в окна пялится
Тысячелетней сплетни пленница
Считаем до пяти — и с грохотом,
В глаза вонзая брызги света,
Рыдает ночь, и врет, как плохо там,
И ждет слепящего ответа.
Считаем до — и в небе трещина,
И молния — как Божий окрик,
И откровение обещано
Волос, и губ, и веток мокрых.
Гольдберг. Вариации
Полтаблетки валидола —
И, колесико крутя,
То закашляет «Спидола»,
То заплачет, как дитя.
Где ты, Гольдберг? Гольдберг, где ты?
Нитку звука прикуси.
В кокон шороха одеты
Все ведуты и вендетты,
Тихий голос БиБиСи.
Храпом ночи одиночной,
Прахом мелочи ночной,
Слухом скважины замочной,
Неразборчивой, заочной,
Вздохом музыки ручной…
Потерялся ключик речи,
Золотой скрипичный ключ.
Кто оплачет горечь встречи?
Кто, как рысь, облапит плечи,
Неуступчив и колюч?
Между вечностью и прахом
Тучной ночи вещество,
Между трепетом и страхом,
Между Гольдбергом и Бахом
Неразменное родство.
Хрустом чашечки коленной,
Горьким воздухом давясь,
Повелитель речи пленной,
Между мною и вселенной
Непростительная связь.
ОДИССЕЙ
За окном проносятся сотни верст,
Как соседа пьяного всхлип,
Полустанков окрики, раны звезд,
Лист кленовый к стеклу прилип.
Пенелопа, что ты всю ночь ткала?
Отвечай и не прячь лица:
То ли скатерть для свадебного стола,
То ли саван для мертвеца.
За окном вагонным лежит Сибирь,
Мезозойская Колыма.
На столе в стакане дрожит чифирь,
За окном — первичная тьма.
Не сойти бы мне по пути с ума,
Остальное переживу.
Я прошу тебя: натяни сама
Навощенную тетиву.
Половина жизни прошла впотьмах,
Половина жизни — в огне.
Позабыл лицо мое Телемах
Отраженьем в ночном окне.
Из огня в огонь, из беды в беду —
Мезозойской судьбы оскал,
Я найду тебя в заводном аду,
А иначе — зачем искал,
В коммунальном кухонном злом чаду,
На весеннем ладожском синем льду,
Среди черных чухонских скал.
СИРЕНЬ
Сирень свирепа и сыра.
Растерянно стою
В разверстой пропасти двора,
В потерянном раю.
Здесь было счастье. Здесь текла
Волшебная река,
Вся в брызгах битого стекла,
В ручьях черновика.
Вся жизнь была черновиком,
Весь мир весной дышал,
И неба облачный обком
Не все за нас решал.
Я был со всеми заодно,
Я время торопил,
Трофейных сумерек вино
Я в переулках пил.
А если это был не я —
Зачитанный до дыр,
Как кожу старую — змея
Я сброшу этот мир.
Я позабуду все слова,
Оставив только всхлип,
Твое свидетельство, листва,
Рукоплесканье лип,
Твое смущение, сирень,
Все то, чего мы ждем,
И крыш гремучая мигрень
Откликнется дождем.
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer9/tankov/
