(окончание. Начало в № 8/2021)
Часть вторая — ИЗРАИЛЬ
9 — Путь
Под нижней багажной полкой было и тесно, и неприятно. Очень трясло и бросало из стороны в сторону. Хотя Виктор Павлович и отдал Евгению свой железнодорожный мундир, приспособиться к нему у беглеца не получалось. Надетый на голое тело плотный шерстяной костюм тёр и в паху, и в подмышках. Жесткие лацканы не позволяли удобно согнуться под полкой, вшитые жесткие лампасы натирали бёдра, выпуклые бронзовые пуговицы впивались в тело. Евгений терпел-терпел, но вынужден был в конце концов нарушить обещание и покинуть тайное лежбище.
Багажный отсек последнего вагона был разделен стеллажами, заполненными одинаковыми картонными коробками, за которыми, выбравшись из-под лавки, Евгений и спрятался. Кроме него в отсеке не было никого. Держа под контролем вагонную дверь, он устроился в углу у последнего окна, готовый в случае опасности мгновенно присесть и заползти под полки.
За окном летела назад уже знакомая пустынная поверхность, залитая мерцающим серым сиянием. Ни строений, ни растительности. Стая диких гусей, величаво махая крыльями, летела параллельно составу, медленно отставая от него. Белые дымовые кулисы тянулись по всему полю. Иногда выскакивала из них какая-то животная мелочь и семенила вслед, быстро исчезая позади. У самого горизонта выныривала из дымки и бежала, приближаясь под углом к электричке, виляющая неширокая дорога, местами дымящая свежим асфальтом и ограждённая черно-желтыми строительными конусами. Вот подбежала она к самому полотну и уткнулась в опущенный шлагбаум железнодорожного переезда, мигающего желтыми светофорами, за которыми вдали виднелась перегородившая дорогу синяя «Победа». Где же он это всё видел?
У самого шлагбаума застыла фигура какого-то бродяги в лохмотьях. Евгений неожиданно для себя вскочил с сидения и замахал бродяге обеими руками…
Дорога казалась нескончаемой. Укачивало. Упершись лбом в стекло, он изо всех сил боролся со сном, правда, пару раз в него проваливаясь. И урывками ему снилось —
Сон четвёртый (нечеткий) — Опять вокзал
Каре из многоярусных зрительских рядов занимает почти всё предплатформенное пространство Варшавского. Зрители набились в ряды и по центру, и по стенам и даже частично на перронах третьего и четвертого пути. Осветительными приборами заставлены все галереи, что-то очень яркое светит через стеклянные крыши над рельсами. От дальней платформы протянул над всем пространством свою стрелу самый большой в мире «киевский» кран.
Евгений помнит, как трудно было договориться с городскими властями и руководством ОЖД о перенаправлении всего пассажирского потока на Балтийский вокзал, чтобы освободить этот.
Варшавский, на всё время проекта, полностью в распоряжении Музыки.
Призрачное забытьё Евгения переполнено народом, шумом, светом…
Краем глаза Евгений вдруг увидел, что вагонная дверь поползла вбок, открываясь. Он успел упасть на пол и заползти поглубже под скамью. Кто-то прошёл по вагону, чем-то пошуршал, постучал ключами, что-то открывая и закрывая, и довольно быстро ушёл, о чем прогремела захлопнувшаяся дверь. Евгений решил больше не рисковать, пристроился в глубине совсем у стенки и там лежал, раскачиваясь и подпрыгивая задом в такт перестука колёс. Дремал, досматривая сон.
Сон пятый (чёткий)
Под своды центрального перрона втягивается, дымя и пыхтя, очередной «оркестровый» состав. Контровой свет клубится вокруг почти игрушечного паровоза с высоченной трубой, струи пара, как крылья бабочки, вырываются из его золотников, звук долгого свистка усиливается сводами платформы…
Каких трудов стоило договориться с Кировским заводом о реставрации этого чуда царскосельской дороги. И вот удивительный паровоз, с вымазанным сажей машинистом в котелке, с парой кочегаров во фраках, с резной дирижерской трибуной на тендерной тележке, вкатывается к зрителям. За ним вползают старинные, в белых завитушках, пассажирские платформы, на которых размещён весь большой оркестр Филармонии, со всеми своими оркестрантами, инструментами, пультами. Виртуозно вписывается состав в просчитанную и обустроенную для съёмок зону, точно попадая и в конус направленных прожекторов, и в сферу полномочий звукорежиссерской команды микрофоны, мониторы, акустика…
«Главный кондуктор» Арвид Янсонс кланяется и поднимает палочку. Иоганн Штраус…
С первыми же тактами вальса прямо к тайному пристанищу Евгения присаживаются форменные железнодорожные брюки и розовые лодочки на каблуках под ними. Сиплый женский голос тихо зовёт его Женя, Женя! Не бойся, появляйся. Я от Виктор Павловича.
Прямо перед ним сидит на корточках у противоположных полок очень знакомая по земной жизни женщина. Вполне ещё привлекательная, беленькая, с огромными накрашенными глазами. Но кто она ему в прошлом, он вспомнить не может, как не старается.
— Простите, мы были знакомы?
— Ещё как, — рассмеялась железнодорожная тетя. — Ещё как! Но вспоминать не обязательно. Виктор просил выгрузить тебя в Израиле, не привлекая внимания. Это сложно, если попадёмся, рискуем многим. Но ради нашего прошлого, попробуем. Сиди пока спокойно у окна. Сюда никто кроме меня не зайдёт, я запру переход на ключ. Вот когда появится первая оливковая роща, залезь в ту большую коробку «Сабросо» и затаись. Только не перепутай, именно в ту. Тебя вынесут и погрузят в фургон. Выносить будут вороватые грузчики, которые про тебя не знают. Могут и уронить и в коробку залезть. Держи створки изо всех сил. Когда тебя погрузят в фургон, и он тронется, вылези в кузов и жди, когда машина притормозит и даст два коротких гудка. Не перепутай два коротких. Тогда сразу выскакивай и беги. Ты в Израиле. Главное, успеть отбежать от дороги до появления патрулей. Ну, с Богом! Дай поцелую.
Сон шестой — Па-де-катр
Шестой сон успевает ему присниться до появления нужной рощи за окном.
Очередным «Царскосельским» поездом прибывают в его сон «Миниатюры Якобсона». Три миниатюры на трёх «балетных» платформах. С Аллой Осипенко на одной из них. Публика стонет.
Евгений оставляет на кнопках незабвенного Серёжу Антипова и поднимается к служебному буфету, глотнуть кофе. На этажах пустынно.
Двух рослых парней он узнает сразу. Движение их рук к карманам чёрных плащей он помнит ещё по роще за кольцевой. Теперь важна только скорость. Он перепрыгивает камерные кофры, связки кабелей, ведущих к Автобусу, какие-то декорации и реквизит и прыжками скатывается вниз по лестнице. На повороте лестничной площадки курит Виктор Палыч. Он в проекте главный от ЖД. Беги, кричит ему Евгений, беги, ты тут ни при чём…
Виктор, помедлив, делает несколько шагов вперед, вдруг спотыкается и начинает медленно оседать. Музыка Беллини гремит под сводами. Выстрелы никто не слышит.
10 — Израиль
Всё прошло как по писанному. Вынесли коробку с ним из вагона, погрузили в фургон. Правда, створки он удержать не смог, одна половина с треском расползлась и прямо в его рот сунулся какой-то чёрный и вонючий палец, который он от страха укусил. Раздались вопль и звуки стремительного бегства, все остальное прошло безукоризненно.
По двум гудкам он перемахнул через задний борт и бросился в оливковую рощу. Именно такой он её себе и представлял по картинам Ван Гога красная земля, танцующие стволы. Фургон позади него ещё два раза прощально гуднул, из окна кабины помахала ему женская рука и послала воздушный поцелуй. И он опять остался совершенно один в чужом, непонятном и совершенно ненужном ему мире.
Он нашёл заросший лопухами маленький холмик и упал в него. Все время хотелось спать. Он опять увидел маму.
Воды в реке прибавилось. Поток уже почти у ее лица. Волосы мокрым веером струятся по воде. А она смотрит на него и дочитывает ему его детские стихи —
И всё уходит поезд длинно-длинно
И в колокол названивает ливень
И в серых лужах опустевшего перрона
Уходит поезд сумрачно зеленый…
И потом долго молчит, а он на нее смотрит.
Проспав пару часов прямо на траве под оливами, Евгений отряхнул свой помятый мундир, обмотал ступни большими листьями лопухов и пошёл куда глаза глядят.
В отличие от Рая, Израиль оказался очень зелёным местом. Поля и рощи наслаивались друг на друга. Многочисленные ручьи и оросительные канавы сетью покрывали землю. Лопухи на ногах мгновенно намокли и расползлись, пришлось идти босиком, высоко поднимая ноги и всматриваясь в зелёный покров впереди. Несколько раз он почти наступал на шипящие змеиные клубки в траве и отскакивал в сторону.
В отличие от Рая тут были явные времена суток, правда короткие солнце перемещалось по небу гораздо резвее. Утренние косые тени почти сразу исчезали в полдень, появлялись вновь и быстро становились закатными, удлиняясь и растворяясь в ночной звездной россыпи.
Ночевал он в развилке старой оливы. Почти не спал. Звездное небо, а он почти забыл, что это такое, потрясло его. В груди заныло и он обнаружил на щеках слёзы. Короткое сновидение было таким —
Сон седьмой — Белый Дом
За окнами Белого дома в его сне сыро и хмуро. На подоконнике в коридоре правительственного этажа Евгений подписывает лист за листом, беря их из толстенной стопки бумаг, которую держит перед ним на вытянутых руках мощный лысый человек со значком «Сборная СССР» на лацкане пиджака. Рядом двое граждан, похилее, принимают у Евгения подписанные листы, просматривают каждый с двух сторон и складывают в толстый чёрный кейс с золотой надписью «Возрождение»
Собственно, это и всё содержание сна тягучего, бесконечного, безнадежного. В конце его, уже почти просыпаясь, Евгений обменивается рукопожатием только со спортсменом и угрюмо идёт вниз по лестнице. Его догоняют хилые и перегораживают дорогу. Уже почти проснувшись, он лезет в карман, достает большую связку ключей и швыряет их на красную ковровую дорожку.
К полудню Евгений вышел из бесконечной рощи. Про полдень он догадался по отсутствию теней, завываниям с минаретов и колокольному звону. Было слишком жарко, в горле пересохло. Он с тоской вспомнил кувшин с холодной сладко-горчичной жижей.
Прямо перед ним во всю ширину обзора от горизонта справа до горизонта слева поднималась серая, своей теневой стороной, Стена. За ней оглушающей яркости Солнце, готовое за стену скрыться. Вся извилистая кромка этого гигантского каменного вала сияла словно нимбы святых на многофигурной старинной иконе. У подножия стены, уже почти в темноте, множество людских фигур исполняли какие-то ритуальные действия кто-то стоял на коленях, прижавшись к камню лицом, кто-то лежал к ней вплотную, обнимая камни, кто-то что-то вкладывал в её расщелины, некоторые ритмично качались взад-вперед или раскачивались в стороны, другие неподвижно стояли, подняв лицо к её сияющей вершине. Доносился ритмичный шелест человеческих голосов.
11 — Стена
Его тронули за плечо и он обернулся.
Пожилой грузный человек, невысокий, очень коротко остриженный, с огромными мешками под грустными глазами, с небольшим курносым носом, с коричневыми пятнами старости по всему лицу, с парой золотых коронок в узкой ротовой щели, одетый в линялую солдатскую гимнастерку гигантских размеров, подшитую в спине и талии, но все равно скрывающей не только живот, но и ноги, и подпоясанную плетённым грузинским ремнём, был чем-то похож на отца в его памяти. Но очень отдаленно. Но очень похож. Тот пристально смотрел на Евгения.
Они обнялись.
О чем говорить никто из них не знал, они просто долго стояли друг против друга. Потом отец молча провел пальцами по его щеке, взял его за руку и повел под стену. Вблизи та поражала масштабами. Высотой, мощью и древностью плит, золотым цветом поверхности. Все щели в ней, почти до самого верха, были забиты бумажными лоскутами.
— Я тебя вчера ждал, вечером, — сказал наконец отец и смахнул соль на щеке.
— Я уснул в роще, — ответил сын. Помолчал и зачем-то добавил: «Во сне видел маму».
Теперь долго молчал отец: «Я совсем ее не помню, если она здесь, то узнать бы не смог».
— Она умерла сорок лет назад. А как узнать, где она?
— Никак. Захочет, найдётся. Если помнит.
— Но ты же меня помнишь?
Отец промолчал.
— А как ты узнал, что я приезжаю? И как узнал меня, ведь ты умер, когда я был совсем маленьким?
— Ты очень похож на меня, молодого. Про твой побег из отстойника орет РИА на всех углах и показывают фото. У тебя не было другого пути.
— РИА? А, ну да, райское информационное, понятно. И что же мне делать?
— Да пока не бойся, израильтянам до райских проблем дел нет, тем более в раю деньги за услуги принципиально не платят. Идиоты. Поживешь у меня, попробуем сделать тебе документы.
Отец подошел к стене вплотную, склонился к ней и несколько минут стоял, не шевелясь. Евгений смотрел на него не отрываясь.
— Где-то тут моя просьба, надо забрать, — отец медленно пошел вдоль камней внимательно в них всматриваясь и их поглаживая.
Евгений уже привык, что многие встречные были неузнаваемо знакомы. Некоторые здоровались, приподнимая ермолки, кнейчи и прочие штраймайлы. Некоторые уступали дорогу в полупоклоне, некоторые во все глаза рассматривали. Никто не пытался заговорить. Отец остановился у глубокой расщелины, залез в нее по локоть и вытянув несколько бумажек отобрал одну, остальные засунул обратно. Протянул листок Евгению. Там было два слова: «найти сына».
12 — Последние на Святой Земле сны
Тень от стены наползла на все оливковые рощи с восточной ее стороны. Вспыхнул над стеной последний солнечный луч и звездная ночь опустилась на камни, только светила лампадка над небольшим крыльцом, уводящим в стену. Они подошли к крыльцу. Через распахнутую в стене дверь было видно, что с той её стороны море и ещё ранний вечер низкое солнце над морем, люди и животные рыбачат и купаются, птичьи стаи кружат над водой. Перед дверью перехода сидел стражник и как красноармеец при Смольном нанизывает пропуска проходящих на штык своего старого автомата. Отец поднялся на крыльцо, договариваться. Говорили долго, договориться, видимо не удавалось. Наконец он махнул Евгению рукой, поднимайся. Они прошли красноармейца и вышли на бесконечный пляж.
— Как ты его уговорил?
— Пообещал приглашение на «ЧГК», в Израиле это та ещё валюта!
— Обманешь?
— Возьму у Ворошилова, мы соседи.
Евгений немного подумал, хочет ли он увидеть здесь Володю, столько вместе натворили, набедокурили. Понял, что не хочет, не сейчас. А вот кривую улыбку Фукса — с удовольствием бы. Интересно, он здесь или в тех краях. Вот удивится!
— А почему ты меня помнишь? Многие, как вижу, от памяти отказались?
— Это в Раю обязательно. Сюда же собираются те, кому память дороже. Я давно здесь.
Люди там, у стены, начали расстилать коврики, доставать подушечки и ужин, укладываться лицом к небу.
— Посиди пока здесь, — сказал отец и ушёл договариваться о ночлежке.
Евгений посидел на самой кромке спокойного прибоя, помочил в воде ноги, потом откинулся на мокрый песок и полностью отдался набегающей на тело волне.
Сон восьмой — Вроде, всё.
Огромный, заполненный до отказа зал. Рёв толпы, подпевающей одетому в рвань певцу на огромной сцене. Тысячи глоток ревут что-то о грязных киргизах и стране, идущей домой. Над сценой мечется стрела крана с такой знакомой камерой. Евгений забирает у звуковиков свой чемоданчик с последними вещами и по пустому вестибюлю выходит во внутренний дворик Кремлевского дворца. У служебного входа его Автобус, перекрашенный почему-то в черный, какой-то унылый, обыкновенный. Милиционер преграждает ему путь, жестом указывает на другой выход.
13 — Записки
Уже было темно, когда вернулся отец. Он выглядел взволнованным.
— Быстрее, сын, — скомандовал Сергей, подавая ему руку и рывком поднимая из брызг. — Быстрее, быстрее, тебя ищут.
Они побежали по кромке прибоя, потом свернули к стене.
— Что ж ты такое натворил? Они пообещали денежную награду за твою голову. Никогда про такое не слышал. Плохо!
Нырнув под стену в узкий и длинный водоотводящий тоннель, они протиснулись по нему на другую сторону и оказались в руинах какого-то явно арабского и пустого монастыря. Там и переночевали, боясь развести огонь. Впрочем, было тепло, только гнус долго не давал уснуть. Спали плохо, вздрагивали при каждом звуке. Сны пытались несколько раз возникать, но обрывались на самых началах. Проснувшись, отец с сыном не помнили ничего.
Как только рассвело, отец быстро пошёл вдоль стены на Север, ориентируясь по известным ему приметам. В глубоком и почти недосягаемом повороте он разыскал указатель, нанесенный на камни белой краской. На камне был намалеван самолет, океанский лайнер и собачья упряжка. Стрелка «travel goods» указывала на какую-то пещеру в стене.
— Жди здесь, надо добыть пропуска, — сказал Сергей, скинул рюкзак, который тащил на себе и полез в кустарник. Вдруг остановился, обернулся и крикнул сыну: «Мы здесь от Стены уйдем. Если есть, что просить, у меня в рюкзаке блокнот и ручка».
Евгений написал две просьбы. Сначала: «Найти маму», потом, после некоторого раздумья, — «Найти Михаила», свернул записки трубочками, с большим трудом вскарабкался к стене и долго искал щель поглубже. Нашёл.
14 — Граница
Отец вернулся с картой, компасом и двумя пропусками в пограничную зону. Свернули от стены и пошли берегом лесной речушки. Лес тут был запущенный, грязный, заваленный вековым мусором. Они перепрыгивали через какую-то арматуру, коробки и ящики, ржавые остовы велосипедов и мотоциклов, строительный хлам. Несколько гниющих танков, ещё той войны, пришлось обойти, делая большой круг. Видели и большой самолёт, похожий на Ил-18, который торчал вертикально, уткнувшись носом в землю и качался из стороны в сторону вместе с поддерживающими фюзеляж кокосовыми пальмами. Из разбитого иллюминатора над крылом в такт качания то вываливался наружу, то исчезал внутри скелет в красном женском сарафане. Несколько призрачных фигур, роющихся в мусоре, встретились им по пути. Каждый раз отец просил Евгения отвернуться или закрыть лицо руками. Два раза их останавливали военные и проверяли пропуска.
Они спустились в русло заросшей ягодными кустами речушки и пошли по мелкой гальке среди брызг небольшого, но мощного потока.
— Иордан, между прочим! — проговорил с уважением отец.
Сама граница была оформлена колючей проволокой и предупреждающими надписями в сторону Израиля, почему-то на немецком: «Achtung, Achtung, das heilige Land Israel. Eintritt nur einzeln».
Что за очередь имелась в виду, Евгений не понял и, просто перешагнув колючую спираль, устремился за спиной отца, стараясь попадать в шаг.
Спина отца и Евгений за ней остановились у входа в землянку, покрытую присыпанными листвой бамбуковыми стволами. На срезе входа, ведущего куда-то вниз, была проволокой прикручена дорогая серебренная табличка «Travel and excursion agency» и чуть ниже ещё одна, уже попроще: «здесь говорят по-русски». Отец обернулся: «Тебя без индекса не пустят, посиди в тени, только никуда не ходи, тут вокруг мины».
— А ты куда, надолго?
— Тут твой дед держит бизнес. Я с ним посоветуюсь.
— Дед? Илья? Я же его помню!
— А он тебя точно нет. Он прошёл Рай.
Отец скрылся в темноте подземелья. Евгений прислонился спиной к пружинящему бамбуковому частоколу, подставил лицо немного сырому, но приятному своей прохладой, ветерку и отдался уже любимому своему делу сновидению.
Сон девятый — Точно, всё.
Евгений дома на московской кухне. Подходит к окну на крыше противоположного дома никого. Никаких фигур с чем-то длинным в чехлах, не блестят стёкла биноклей, ни одной фотовспышки, и во дворе под окнами нет чёрных минивэнов. Есть свободные места на парковке, чего не было уже несколько недель, странные люди не качаются в детских качелях, не курят группками на въездах во двор. Евгений подходит к телефону на стене, снимает трубку, слышится длинный гудок разблокировано. Он медленно набирает номер, по количеству набираемых цифр, явно зарубежный, долго ждёт ответа и говорит в трубку, повторяясь: «Возвращайтесь, возвращайтесь».
— Так, — сказал отец. — Видеть тебя он не хочет, он и меня помнит еле-еле, но пару дельных советов дал. В Ад тебе без документов нельзя. Точно выдадут и нейтрализуют. У них с Раем сейчас союзные отношения. Предлагает тур в Крым. Это резервные земли, там властей нет, много беглых и разыскиваемых. Оттуда, если повезёт, переберёмся на Дон. Правда, те края совсем бандитские, но Свободные. Сможем свою загробную жизнь наладить как захотим.
— А как мы захотим? — спросил Женя, ещё не совсем из сна вышедший и так с телефонной трубкой в руках отца и слушающий. Отец посмотрел на качающиеся верхушки бамбука и промолчал.
15 — Джанкой
В Крым группу путешественников вели через болото. Зелёная ряска хлюпала под ногами и взрывалась пузырями газа. Шли цепочкой, след вслед, Душ десять, желающих попасть в Крым, набралось. Так друг за другом, недоверчиво друг на друга поглядывая, они с раннего утра и шли. Отец с Евгением держались сразу за проводником, тощим старичком в вышиванке и с парой вишневых веточек с ягодами за левым ухом. Шли молча и сосредоточенно. Иногда слева и справа выныривали из жижи пухлые белые лица с выпученными мёртвыми глазами. Некоторые были Евгению знакомы, но он уже и не пытался вспомнить, откуда. Кто-то в голове Евгения пел маминым голосом «По долинам и по взгорьям…» Евгений пытался перебить это занудство своей мелодией, мычал первые такты Болеро, но «шла дивизия вперёд» захватило всё черепное пространство и не уступало, пришлось уступить самому. К полудню группа вышла из бамбуковой низины и поднялась на вершину холма. Перед ней до горизонта раскинулось золотистое поле, всё, до горизонта, в алых маках.
На рыночной площади Джанкоя проводник собрал со всех плату за тур, расплачивались долларами, происхождение которых совсем Евгению было непонятно. Он отложил вопрос отцу на потом. Тот долго слюнявил бумажки с президентами, отдирая одну за другой от толстой пачки.
Прибывших разобрали по одному тетки в пестрых платочках и повели в разные стороны. К ним с отцом никто не подошёл. Вдруг в воздухе засвистело. «Ложись-ложись», — заорали вокруг. Желто-синий мессершмитт с трезубцем на хвосте проносится над площадью. Через мгновения на земле начинают вспухать и лопаться огненные пузыри. Все ближе и ближе. Евгения ошпаривает волна кипятка, бьёт наотмашь по лицу и валит с ног. Последнее, что он видит — огромная пустая гимнастерка машет над ним пустыми рукавами и из её распоротого ворота смотрит на него отдельно летящая голова отца.
Часть третья — «АД»
15 — Sieg
Рейсы на внутренних рейсах монополизированы компанией «Sieg». Летают на списанных Боингах. Кресел в салоне нет, летят стоя, с собой разрешается сумка в 3 кг. Но у него и такой нет. Есть, правда, отцовский рюкзак, но пустой. Там только блокнот, ручка и скомканная бумажка «найти сына».
В ту сторону желающих лететь совсем немного. Евгений постоял у окна, шторка иллюминатора была полузакрыта и в таком положении зафиксирована. Поднять ее не получалось. Что там под крылом разобрать было невозможно сначала зелёные полосы и квадраты, потом серые, через час с небольшим черные и красные. Иногда ожидаемо дымило.
Он воспользовался пустотой салона, опустился на пол, нашел более-менее ровную площадку под стенкой, растянулся и попробовал заснуть. Снов не было, а так хотелось забыться. Так и пролежал весь полет с открытыми глазами, в которых парящая в совершенно белом небе пустая гимнастерка махала ему пустыми рукавами.
Приземлились на полосе из черно-красного базальта. Самолёт долго-долго катился. Наконец остановился, и небрежно одетый стюард скинул в открытый в полу люк веревочную лестницу и показал ему на неё пальцем: тебе, мол, сюда.
Остальных повели к крытому трапу с бегущей красно-черной строчкой над ним «Dante Alighieri airport welcomes you».
Под самолетом у переднего шасси ждал его неизвестный в мотоциклетном облачении кожаный костюм, краги, очки. Мотоцикл, в которых Евгений совсем не разбирался, стоял рядом.
— Меня зовут Георгий, — представился мотоциклист. — Илья звонил по вашему поводу. Я знал вашего отца. И здесь, и в жизни. Светлая была душа. Легкой ей дороги! Вот ваши документы. Они вполне надежны, но лучше в руки полиции не давать. Еще мы сделаем вам идентификатор, но надо подождать пару дней. Поехали?
Евгений пристроился сзади, крепко обхватив кожаное тело. Мотоцикл выскользнул из-под крыла самолета и резко набрал скорость.
Улицы Ада очень напоминали Ленинград сразу после блокады. Полуразрушенная классика, ампир, лужи, бедность. Почти пустые — ни машин, ни пешеходов. Белесое небо. Редкие, чахлые деревья. Да и дороги совсем разбитые ямы, выбоины. Несколько раз мотоцикл подбрасывало и Евгений сильно ушиб задницу. Проскочили неширокую, но быструю речку, обрамленную гранитной набережной. Он успел увидеть табличку на мосту «Jordan river». Мост обрамляли вздыбившиеся конные фигуры, которых под уздцы сдерживали воин, рабочий и крестьянка… Четвертую скульптуру он не успел рассмотреть. Выскочили на приморскую набережную и еще прибавили хода. Тут уж стало совсем не до рассматривания окрестностей, ветер обжигал. Евгений спрятался за спину Жоры и зажмурился.
Вдруг его резко толкнуло вперед. Он влетел лицом в спину водителя, подвернул шею и чуть не слетел с сидения. Мотоцикл пошел юзом. «Дура!» — заорал кому-то мотоциклист, всеми силами сдерживая тяжелую машину в попытке сохранить равновесие. Тетка в прозрачном плаще с капюшоном, перебежавшая дорогу прямо перед мотоциклом, обернулась и Евгений сразу ее узнал.
Бывают люди, по крайней мере я таких знаю, лица которых в обычном состоянии как бы выключены — бесформенны, бесцветны, безлики. Но что-то происходит в окружающем их мире, и они вспыхивают такой индивидуальностью, такой самобытностью, что поражаешься, как ты мог их не увидеть, не узнать, не вспомнить.
Именно такой человек обернулся на крик мотоциклиста. Женщина в возрасте, высокая, складная, упругая. Сначала очень похожая на те разноцветные тени, что окружали Женю на площади перед Варшавским вокзалом, но обернувшись, вдруг вспыхнувшая, узнаваемая, бесконечно родная и близкая.
«Мама», — вскрикнул Евгений и скатился с мотоцикла, бросившись к ней.
Длилась, правда, эта «вспышка» всего ничего, ну с десяток секунд, не больше. Женщина как-то мгновенно потускнела, расползлась, покрылась обычностью — «выключилась», одним словом. Евгения встретил бессмысленный взгляд, удивленное и испуганное лицо. «Мама», — прошептал он, уже пугаясь ошибки.
— Я вас не знаю, не помню, — сказала женщина, отгораживаясь от него руками. Но этот-то жест он очень знал и знал голос.
— Мама, я — Женя. Отец вчера умер, он искал тебя.
— Я не понимаю, о чем вы говорите. Разве тут можно умереть? На вас нет индекса, не приближайтесь ко мне. Я позову полицию.
— Я ищу тебя сорок лет. Мама, это я…
— Поллиииция! — заголосила женщина. И ей сразу вдали отозвались сирены.
— Женя! — закричал теперь уж мотоциклист и взревел двигателем. — Что ты делаешь, бегом сюда…!
А Женя всё стоял, пытаясь прикоснуться к матери, пытаясь рассмотреть ее лицо. Оцепеневший от ее голоса, от ее рук, от невозможности ее обнять.
Полицейские машины ворвались на перекрёсток. Георгий каким-то чудом вильнул в сторону и дал газу. Евгению скрутили руки, посадили в машину. Мать что-то говорила полицейским, показывая в его сторону бесконечно знакомым жестом руки.
В комнату допросов Евгения привезли в клетке. На стене большущей комнаты блестело мозаичное панно — Сатана запихивает в гигантскую мясорубку американский, кажется, «Линкольн» и сквозь окровавленную решетку сыпятся разрубленные и измельченные автомобильные детали: руль, колёса, карбюратор, и части грешников: головы, руки-ноги, филе. Вот прямо под мозаикой клетку и установили, привинтив ее прямо к стене.
Долго никого не было. Это позволило сну, который начинался несколько раз мучительной ночью, но каждый раз застревал от будившей Евгения боли, повториться до конца.
Сон десятый и последний — Моча миллениума
Сну этому уже двадцать с гаком лет. Происходящему же в нём на пару лет больше. Давно он этот сон не видел. И вот щекотание набегающей на разорванные нервы тишины повторило его ему, подробно и не торопясь, покачивая и лаская.
Съемочная группа осталась у Кувуклии в ожидании конца уборки, он с фонариком в руках идёт бродить по Храму, темному, совершенно пустому и довольно страшному своей темнотой и пустотой. В высоте над алтарем Лонгина горит одинокая армянская лампадка и это почти единственный свет, тусклый и мерцающий, во всем пространстве северной галереи. Ещё светится где-то далеко, в самой глубине Голгофы. Единственная живая душа в окружающем его сумраке разматывает шланг у входа в туалетный двор. Фигура в арабском халате, очевидно, ночной уборщик, распахивает древние ворота и подперев почти истлевшие дверные створки нескольких туалетных кабинок кирпичами и дряхлой табуреткой, направляет жерло шланга в зияющую черноту уборной. На измученные, истертые миллиардами подошв, камни льётся сначала тоненькая струйка воды из мохнатого, дырявого во всех изгибах, шланга. Потом поток усиливается, вскипает и заглушает все остальные храмовые звуки. Сильно пахнет тысячелетней мочой.
Он аж вздрогнул от волны терпкого запаха, хлынувшей от ворот. Присел на выступ повреждённой землетрясением колонны. Сердце екнуло и притихло. Вообще внутри вокруг сердца было необычно гулко, чуждо и холодно. И свербило.
— Поговорим? — спросил шепотом сам себя.
— Попробуем, — тихо ответил сам себе. — О чем?
— Представь, по ночам, в ритуальное время «омывания туалета», сюда сходят души тут мочившихся и облегчавшихся все эти две тысячи лет.
— Хм. Как это снять? Как очередь в привокзальный толчок?
— Вариант. Можно. Бесконечная очередь призраков.
— Зачем это им, зачем это нам?
— Им понятно. Они тут согрешили, пусть вынужденно, но страшно. А преступники, как помнишь, всегда возвращаются на место преступления, очиститься, покаяться. Это их крест.
— Допустим. Но наш интерес?
— Три ручных камеры внизу там, там и там. Практически перекрываем всю галерею. Можно ещё одну наверх на Голгофу, открыв вон ту решетку. Но в этом я не уверен, слишком высоко. А стрелу нам сюда не разрешат. Надо посмотреть, что видно с крыши от эфиопского монастыря и с арок Марии, там балкон.
— Но зачем это всё? Что в кадре? В чем наши тени будут «сознаваться»? В мочеиспускании на святые камни? В недержании? В потугах?
— В неверии!
— Что? Это как!?
— А как верить, испражняясь в вечность…
Струйки воды из туалета по расщелинам мраморных плит добрались до его кроссовок и потекли под уклон к камню помазания. Впрочем, почти сразу испаряясь.
— В неверии?! Ого! Неожиданно. Что-то в этом есть. Кому будут исповедоваться?
— Вот тому арабу, мойщику. Или это архангел, я ещё не понял, или нам. Ну да разберемся позже.
— Но как? Какими словами? На каком языке?
— Ну, разговорный текст мне не написать. И никого не знаю, кто сможет. А нужен ли? Давай подумаем над закадровым «авторским комментарием».
— А это сможем!?
От Ротонды пришел, перекрывая шум воды, колокольный звон. Там началась заутренняя служба православных. Надо было возвращаться.
— Вряд ли. Но есть уже музыка и название, потрясающее «Моча миллениума»!
— Так, когда начнём? И как в старый город ввезём Автобус?
Он ухмыляется и быстро идёт к группе.
Допрашивающий чиновник пришёл. Разложил на столе бумаги, поставил кувшин с коричневой жидкостью, пачку папирос «Казбек» и массивную, в виде рогатой головы, пепельницу. Достал из красной папки документы Евгения.
— Нас интересуют только два момента кто тебе это делал? И как ты в Ад попал? Признаешься, накажем легко и отдадим в Рай. Там тебя приятно индексируют, то есть всего-то почистят память. Это лучшее, что с тобой может произойти. Без мучений.
Евгений молчал. Ему было все равно. Он ещё ночью, распластанный на каменном полу и привинченный к нему ремнями так, что шевельнуться было невозможно, решил, что мечтает о настоящей смерти, только о ней думает, ее вожделеет.
— Ты мне симпатичен, — тихо и медленно почти прошептал допрашивающий, разминая в пальцах папиросу. — Мы же были знакомы. Не узнаешь? — он вдруг вскинул руку и направил папиросу в Евгения.
Евгений долго молчал, уставившись в белое дуло, потом поднял глаза на следователя:
— Так и вы тут. А напарник?
— Пока там, но надеюсь, не долго.
— Это он вас сюда отправил, — догадался Евгений. — Смешно! Рад встрече! А вы как избежали индексации? Тоже через Израиль?
— Тебе лучше ответить на мои вопросы. Если ты вынудишь нас делать лоботомию, то потеряешь память совсем, подчистую, хуже, чем при индексации, станешь полным овощем.
— Так не буду же помнить и вас, это хорошо!
— Шутить тоже не будешь, забудешь нужные слова.
Оба помолчали. Допрашивающий налил коричневую жижу в стакан и протянул его Евгению. Тот от стакана увернулся.
— А Михаил тоже здесь? Перед смертью…, а, кстати, как я умер? С вашей помощью?
— Нет, ты чудом пережил две наших попытки. А третью мы не делаем. Профессиональная примета такая. Этот вопрос к Михаилу непосредственно.
— Так он где-то тут? Я перед самой смертью слышал, что его прибили в Америке?
Следователь оглянулся и опрокинул в себя стакан. Полностью, до дна. Наклонился к лицу допрашиваемого, вытянул губы трубочкой и тихо-тихо прошептал:
— А ты что, не помнишь?
Евгений недоуменно расширил глаза. Что-то начало набухать у него мозгу. Что-то совершенно стёртое и задавленное, залитое децилитрами коньяка и страхом вспомнить.
— Это он меня? А я?
Он вдруг с ужасом оглянулся на нависающий над ним «Линкольн», на куски железа и мяса, текущие с мозаики…
— И вы там были…
— Вопросы тут задаёт кто?
— Это имеет значение?
— Для тебя имеет…
После допроса, на котором Евгений «выдал» только отца, ему принесли кувшин коричневого пойла в камеру. Как он понял, это означало, что допросы закончились. В камере его выпустили из клетки и приковывать к полу не стали. К пойлу он не притронулся, сел в углу на камни и вытянул ноги. Ничего уже его не беспокоило — ни будущее, ни боли, ни память о прошлом. Просто ни-че-го. Даже мстить не хотелось. Через какое-то время в потолке открылся лючок и из него, побулькав сначала, закапала вода. Сначала небольшой струйкой. Больше смотреть в камере было не на что, и он смотрел на струйку. Та не торопилась, текла медленно, свиваясь в сверкающий жгут и разбрасывая вокруг себя облако мелких капель.
Несколько капель дотянулись до Евгения, попав ему прямо на веки. Он вздрогнул и внезапно понял почти всё. Он понял Выбор, который ему предлагался на выходе из туннеля.
Он, правда, не знал, куда бы пошёл теперь, очутись снова там — у загаженной птицами скамейки. Скорее всего, он там бы и сел, докурил бы самокрутку, дождался бы сторожа и опорожнил бы все недопитые бутылки из ящика. Возможно, потом добрел бы, или его донесли бы, до тех холмиков с камнями…
Постепенно струя распухла, убыстрилась. Водяной слой покрыл пол и стал подбираться к его телу. Дополз, охладил стопы, стал медленно прибывать. Евгений понял, что выключать воду не станут. Это его совершенно не тронуло. Пусть. Так и сидел у стены, погружаясь все глубже и глубже в поднимающуюся к его горлу зеленоватую купель. Вот скрылись в медленных темных завихрениях грудь, плечи, шея. Намокли губы. Он выдохнул воздух, сжал легкие и, не закрывая глаз, ушел под воду. Под водой он не сразу, но услышал ритмичный удаляющийся стук. Это уходил от него куда-то длинный-длинный зелёный состав. Всё.
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer9/libin/
