(окончание. Начало в №4/2020 и сл.)
Глава 20
Не робей, а врага бей
1
Представляя читателю подвиги полководца древности Йошуа и при этом перемежая их показ с деяниями его теперешних адептов, никак нельзя обойти стороной славный иудейский праздник Пурим. События, лежащие в основе сего ежегодного торжества, случились через тысячу лет после героической эпохи завоевания Святой Земли и за двадцать пять веков до наших дней.
Дух беспримерной доблести и фантастической удачи, полнивший сердца древних израильтян, а, главное, благая воля Всевышнего — дух и воля вместе — творили добро народу-избраннику и уберегали от зла. Нынче великие и счастливые эпизоды истории неизменно возбуждают гордость и самоуважение в сердцах современников. И, конечно, в день празднования Пурима ликование жителей Бейт Шема и других поселений ярче и многозначительнее, чем в любых иных местах Ханаана.
В смутное время пребывания израильтян в вавилонском плену, некий важный царедворец, Аман его имя, люто невзлюбил гордого иудея Мордехая, не желавшего кланяться ему, и уговорил монарха издать указ об истреблении всего избранного Господом народа. Не подлежит сомнению, что сей вельможа происходил из потомков вечных ненавистников иудеев — злобных амалекитян, племя которых Йошуа разгромил когда-то, но, к несчастью, не умертвил всех поголовно. Позднее, завоевывая Ханаан, он старался не повторять ошибку, но, однажды свершенная, она тысячелетиями звучала и поныне звучит эхом древности. Заметим при этом, что ошибку найти легко, а истину — трудно, ибо первая лежит на поверхности, а вторая скрыта в глубине.
Любимой женой монарха была иудейка Эстер, а Мордехай приходился ей родичем. Он потребовал от царицы вступиться за родной народ. Легендарная дочь Израиля убедила мужа-государя сменить гнев на милость, и тот выпустил новый указ, позволяющий иудеям вооружиться для защиты жизни и имущества. Счастливо окончилась сия история — предназначенные на заклание взяли свои судьбы в собственные руки и побили палачей. Многие тысячи гнусных висельников полегли в те славные дни, а иудеи торжествовали свободу. И поныне в четырнадцатый день месяца адара они устраивают веселый праздник, название которому Пурим.
2
Весь Ханаан каждогодно ликует в Пурим. Как красиво шествие в Авиве! В масках и маскарадных костюмах млад и стар бодро топают по улицам, и поют, и танцуют, и дурачатся, и шутят, и смеются. Вот оно, заразительное зрелище всеобщего веселья! Случись навстречу праздничной колонне какой-нибудь бука, и оттает сердце нелюдима, и улыбнется он, а то и повернет стопы и втиснется в нестройные карнавальные ряды.
В детских садах и в школах, в ешивах и в университетах, набожные и безбожники обоего пола, сыны и дочери Израиля, все, как один, открыто и смело демонстрируют себе и миру исконную гордость своим племенем и вечную любовь к нему. В Пурим огонь патриотизма горит в сердцах жарче, чем в прочие дни года, и, полыхая, он вдохновляет, возвышает и пьянит.
Эффект от последнего из названных действий достигается еще из одного, не менее надежного источника. Давняя народная традиция поощряет употребление в Пурим доброго количества солнечного напитка. Сему неписаному закону охотно и исправно следует большинство, ибо Бог дал нам вино на радость. Поедаются треугольные сладкие печенья, называемые ушами Амана, взрослые поручают детям доставить родне или нужным людям съедобные подарки, а малоимущим дают деньги. Украшением празднования становится представление на древний сюжет. Главные действующие лица спектакля — царица Эстер, родич ее Мордехай и, не будь рядом помянут, злобный Аман.
Не в пример легкомысленному авивскому карнавалу, празднование Пурима в Бейт Шеме одухотворено верой в Господа, знанием трактовок истории, и непременно происходит в контексте актуальных фактов. Жители поселения радуются и веселятся с неменьшим, чем в Авиве, энтузиазмом, со смаком жуют сладости, меж домами курсируют ребятишки, нагруженные подарками для родственников и соседей, и под вечер разыгрывается представление. Разумеется, совершаются щедрые возлияния, но обязательно отдается дань соблюдению приличий.
Сходство налицо, но не годиться мешать дар Божий с яичницей. Люди подлинной веры постятся накануне праздника, ибо это есть день печали о разрушении Храма и молитв за спасение иудеев. И только вечером по истечении поста начинается веселье. В синагоге читается свиток Эстер — библейская история о гнусном замысле врагов Израиля, о подвиге славной царицы, о спасении иудейского племени и о справедливой каре, настигшей супостатов. Жители Бейт Шема хоть и знают свиток почти наизусть, но каждый год снова и снова воодушевляются дерзкими и сладкими словами: “…Сами иудеи одолели недругов своих, собрались в городах своих, … чтобы наложить руку на тех, кто желал им зла; и никто не устоял против них, ибо страх перед ними охватил все народы.”
3
Вечер Пурима в Бейт Шеме. Позади пост, прочитано библейское предание, настало время представления. Как и в день недавнего протестного митинга, на площадке перед зданием ешивы возвели подмостки и расставили стулья. Публика расселась, и все ждут. Самодеятельные артисты — ешиботники и их друзья. Роль Мордехая досталась Йошуа. Царицу Эстер представляла Сара с молчаливого согласия Цви. Конечно, среди девиц поселения были собственные претендентки, не уступавшие Саре ни сценическим дарованием, ни красотой. Однако, велика и повсеместна сила протекции.
Как и каждый год, вышла заминка — кому играть Амана? Предложили Якову, дескать, акцент подчеркнет враждебность лжегероя, но Яков не пожелал рядиться в образ злодея. И никто из своих не захотел сомнительной чести. Пришлось за плату привлечь некоего благонадежного аборигена.
Сюжет постановки связывал древность со злободневностью. Эйтану поручили изображать современного героя, бойца армии обороны Ханаана, прославившегося на весь мир солдата по имени Шем-Ор Ядидья. Как Эйтан и предсказывал, Эльдад не долго дулся на друзей и охотно взялся за сочинение сценария. Написанная под идеологическим попечением Цви, пьеса удалась на славу. Зрители благосклонно встретили хорошо знакомую им старинную часть сюжета, а сценическому воплощению подвига Ядидьи горячо аплодировали.
В одном из соседних с Бейт Шемом поселений произошло трагическое событие. Некий бесноватый абориген проник на территорию мирного поселка и нанес удар ножом невинному человеку только за то, что тот иудей. Проходивший мимо сосед пострадавшего выстрелил, и террорист упал на землю и лежал недвижим. Мигом примчались военные, полицейские и врачи. От группы прибывших на место происшествия солдат отделился Шем-Ор Ядидья. Он бесстрашно подошел к распростертому на земле аборигену и прицельной стрельбой из автоматической винтовки поставил точку в сомнениях о возможной потенциальной опасности террориста.
Эйтан замечательно представил этот фрагмент спектакля. Однако, мечталось самодеятельному артисту совершить деяние Ядидьи не только на сцене, но и в реальной жизни. Того же хотели и зрители, ведь тогда еще один патриотический поступок был бы занесен в дебет активного счета борьбы Бейт Шема с аборигенами — дабы не отставать от соседей! Соревновательное чувство побуждает к подражанию. Впрочем, тамошняя публика независтлива и нетщеславна и рада успеху общего дела.
После представления артисты и зрители сменили маскарадные костюмы на цивильное платье. Йошуа отвез Сару в Авив к тетушке Лиат. Он вернулся к началу официальной части, завершающей праздник. Ожидалось выступление Цви и Аврама-Ицхака. Из четверых друзей один был неподобающе для атмосферы Пурима задумчив.
— О чем кручинишься, Яков? — спросил Йошуа.
— Я сомневаюсь… — неуверенно заговорил Яков.
— Прочь сомнения, друг мой! — весело перебил Эйтан.
— Обожди, Эйтан, — воспротивился Эльдад, — говори, Яков!
— Почему мы славим Ядидью? Ведь он стрелял в недвижимого, возможно, в мертвого! Тот не мог защищаться, а это не по-рыцарски. Разве мы язычники-амалекитяне, чтобы глумиться над трупами убитых врагов? Боюсь, у нас за океаном поглядели бы на дело иначе! — выпалил одним духом Яков.
— Боже мой, Яков, в тебя вселился диббук! — испугался Эйтан.
— Яков, но ведь ты здесь за океаном, а не там за океаном! — огорчился Йошуа.
— А как же новые твои убеждения, Яков? — осторожно спросил Эльдад.
— Убеждения — это тюрьма! — бросил Яков.
— Что ты мелешь? Ведь он убил бандита! — вскричал Эльдад.
— Он убил человека… — прошептал Яков.
— Диббук, диббук, — повторил в испуге Эйтан.
— Я должен обдумать все наедине, — сказал Яков и решительно удалился в свою комнату.
— Похоже, с Джекобом случился рецидив заокеанского лицемерия, — заметил Эльдад.
— Вот она, прочность веры прозелита! — бросил Эйтан.
— Мать — христианка, а отец — апикорус, — безжалостно добавил Эльдад.
— Я уверен, это недоразумение, и Яков очнется от кошмарного сна, — сказал Йошуа, — давайте послушаем Цви и Аврама-Ицхака.
Словесная эскапада будущего родственника весьма огорчила Йошуа. “Скоро Сара примет веру. Впереди наша свадьба. А если сегодняшний инцидент дойдет до отца и деда? И без того-то уверенность моя зыбка!” — с тревогой думал Йошуа.
4
На трибуну взошел глава ешивы Цви. Добрым взглядом он окинул благодарную публику, сделал вступительную паузу. В излучавших доброту глазах засветилась гордость.
“Дорогие земляки, — начал Цви, — каждый год в это время мы радуемся празднику Пурим, и ликуем, и гордимся прошлым, и мечтаем о будущем, или, как говорят нынче в высоконаучных кругах, экстраполируем былую славу древнего иудейства на наше грядущее благоденствие. И Господь нам в помощь!”
“Вы спросите, почему я не упомянул о настоящем? О, милые мои соплеменники, спешу исправить упущение. Каждый Божий день родит новое обстоятельство, достойное геройства. Когда человек любит подвиг, он всегда сумеет совершить его и найдет, где это можно сделать. В жизни всегда есть место подвигам! Уверен, все догадались, о ком я говорю. Да, я имею в виду солдата армии обороны Ханаана, имя которому Шем-Ор Ядидья!”
“Окажись террорист живым, сколько невинных душ уничтожил бы злодей! Застрелив аборигена, Шем-Ор совершил достойный подражания поступок. Геройство одного зажигает сердца целого поколения. А где идут многие, там пройдут все. Как упоительно хорошо, что не кончается время героев, и мое сердце радостно бьется в груди!”
“И вот, против такого человека поднимают голос богохульные заправилы страны! В кривой суд попало дело рыцаря. Слава Богу, что не только мы, поселенцы, идущие по пути Господа, но и люди неверующие, пусть незатейливые, но честные, восстали и вступились за Ядидью. Таких большинство в Ханаане, и не нужна нашему народу чужая лицемерная мораль!”
“Протесты не были напрасными. Ядидья получил минимальное наказание за мнимое свое преступление. Я стыжусь наших правителей и судей и горжусь своим народом. Настанет время, придет Спаситель, и мы, прокладывающие ему путь, расположимся у подножья трона, прочно встав на широкие спины честного простолюдья!”
Цви окончил речь и стал ждать отклика публики. Сокровенные слова, как правило произносимые вполголоса и в узком кругу, на сей раз прозвучали во всеуслышанье. Переварив факт лихой дерзости, молодые слушатели разразились аплодисментами. Цви сошел с трибуны, уступив место отцу.
Аврам-Ицхак был недоволен чрезмерной откровенностью сына. “У воздуха есть уши, — подумал осторожный старик, — зачем обнажать заповедное? Излишнее прямодушие ради популярности. Вино виновато!” Патриарх огладил седую бороду и заговорил.
“Иудеи, — начал Аврам-Ицхак, — я поздравляю всех вас с великим торжеством! Праздник Пурим — наше национальное достояние. Почти всё, что касается истории и актуальности уже сказано до меня, и хорошо, что так, ибо мне, старику, говорить нелегко. Я буду краток и упомяну лишь об одной вещи, абсолютно практической и одновременно крайне важной.”
“Юноши Бейт Шема! Я обращаюсь к вам и вместе с тем я взываю ко всем молодым парням страны, избравшим путь служения Господу! Вступайте в армию защиты Ханаана! И пусть лучшие солдаты учатся на офицеров, чтобы стать генералами. Ведь если к нашей вере не приложить военную силу, то не заслужить нам милости Всевышнего и не возродить родину от пустыни и Леванона до реки Перата.”
“Ученики нашей ешивы попеременно держат в руках то оружие, то Книгу. Недоброжелатели выдумали, мол, солдаты-ешиботники больше молятся, чем службу несут, и потому стране и армии от них толку чуть. Ерунда! Не только винтовкой, но знанием Торы и верой в Господа наши люди вооружены, а духовная амуниция поважнее патронов и ночных прицелов!”
“Я горжусь своим солдатом Йошуа, я рад за его боевого друга Эйтана, и рад вдвойне за Эльдада, который сумел подняться над предрассудками его ортодоксальной среды и теперь готовится надеть военную форму. Что-то я не вижу четвертого мушкетера. Куда Яков подевался? Он, кажется, тоже хотел ступить на бранное поприще?”
Аврам-Ицхак окончил речь словами мудреца Шломо: “Радуйся, юнец, молодости своей, и да веселит тебя сердце твое в дни юности твоей!”
Эльдад раскраснелся от похвалы. Он сделал непростой шаг. Да пребудет успех с ним!
Глава 21
И дал Я вам землю
1
“Ты состарился, вошел в лета преклонные, а земли осталось еще очень много для овладения…” — так Господь сказал Йошуа. Перечислив предстоящее к завоеванию, Бог заверил полководца-ветерана, что поможет ему и выдворит тамошних язычников: “Изгоню я их от лица сынов Израиля; ты только брось жребий для Израиля о наследии, как Я повелел тебе.”
Умудренный годами и опытом, Йошуа старался пунктуально следовать наказам Всевышнего. Правда, не всё ему удавалось, скажем, не сумел он довести до абсолютной стерильности очищение Ханаана от идолопоклонников. Но Господь, видя искреннее желание и добрую волю земного проводника своих замыслов, бывал к нему снисходителен.
Хоть и вошел Йошуа в лета преклонные, по выражению Господа, но дряхлым стариком он не был, и достало ему силы победить еще многие царства и завладеть новыми землями. Пришла пора разделения земли меж коленами израильскими. Йошуа и помощник его в этом предприятии первосвященник Элазар руководствовались жребием, но не только им, ибо власть случая не способна охватить всего многообразия жизненных положений.
Читатель знает уже, что иудеев, на завоевательном их пути, сопровождало множество чудес. К ним прибавилось еще одно диво, пособившее Йошуа и Элазару делить землю. Существует предание, хотя на сегодняшний день и не проверенное, но представляющееся нам достоверным, будто бы жребий, указав на то или иное колено или семейство, кричал в полный голос, мол, это я сам, по собственному хотению так решил, никто меня не неволил!
Трудно переоценить полезность сей инициативы инструмента удачи, ведь люди склонны к подозрительности и зависти. Когда же сам жребий, в беспристрастности которого только безумный станет сомневаться, заявляет о своем суверенном решении, то даже самые бдительные и недоверчивые старейшины родов не станут думать, дескать, Йошуа или Элазар благоволят к кому-то больше, чем к нам. Справедливость — не родня приязни.
Наши мудрецы отмечали одно весьма важное обстоятельство. Во времена Моше женщины, не в пример мужчинам, отличились твердой преданностью Богу. Слабые, они не боялись трудностей на пути к свободе, и не просились обратно в Египет, как это делали их сильные мужья. В отличие от обладателей бород и усов, они крайне неохотно отдавали свои украшения для изготовления золотого тельца. И, наконец, они не ведали никаких колебаний, подобно семейным владыкам, и всегда и решительно заявляли о своем желании получить надел. Хотелось бы думать, что при распределении земли Йошуа и Элазар принимали во внимание женские заслуги перед верой, разумеется, если это не прекословило голосу жребия.
Как известно, бездушная природа в проявлениях своих много надежнее переменчивой человеческой души. Поэтому, не слишком полагаясь на лояльность людей к границам, Йошуа и Элазар распорядились выращивать на межах морской лук. Растение это отличается прочно сидящими в земле глубинными корнями, и его не просто вырвать наружу. Добровольных границ не существует, и без понуки не обойтись. Служба зеленого пограничника, по мнению полководца и первосвященника, должна была уберечь от греха потенциальных преступателей рубежей.
Ни годы скитаний в пустыне, ни славные победы, ни поучительные поражения, ни проповеди Моше и Йошуа — ничто из сильнейших этих средств не истребило до конца в сердцах иудеев дух рабства. Оставались еще колена Израиля, которые не торопились получить надел и стать владельцами земли, хозяевами, строителями.
И сказал Йошуа сынам Израиля: “Доколе будете вы лениться пойти взять в наследие землю, которую дал вам Господь, Бог отцов наших?.. Пойдите, обойдите землю, опишите ее и возвратитесь ко мне, и я брошу вам здесь жребий перед Господом…”
Когда же Йошуа и Элазар окончили хлопотный и чреватый раздорами труд дележа земли Ханаанской меж коленами израильскими, вмешался Господь, и по слову Его определили иудеи надел для Йошуа. Как и пожелал пророк и полководец, досталось ему место на горах Эфраимовых. За остаток жизни он успел возвести там город и поселиться в нем.
Пришла пора обустраиваться. Вот несколько иллюстраций этого рода. Как-то сказала Калеву дочь его Ахса, что сухая земля у нее. Это та самая Ахса, которая в детстве дружна была с Тирцей, старшей дочкой Йошуа. Теперь уж она молодая замужняя женщина. Калев немедленно откликнулся и соорудил колодцы и провел воду на поля дочери. А другой раз пришли к Йошуа жалобщики, мол надел у них лесистый и весь на горе. Вождь посоветовал расчистить склоны от деревьев и кустов, а заодно изгнать местных язычников. Люди послушались его, и прибавилась в Ханаане еще одна плодородная нива. Разумеется, этими примерами далеко не ограничивалась созидательная деятельность Йошуа.
Деяния Йошуа всегда были и по сей день остаются непреходящим предметом раздумий мудрецов, ибо углубление в суть того героического времени позволяет современнику лучше понять универсальный, общечеловеческий смысл овладения Израилем землей Ханаана. Сформировалось мнение, что, воюя за возвращение родины и заселяя ее, иудеи утверждают веру в Господа среди прочих народов и тем самым исправляют мир. Скелет умозрительной идеи обрастает мясом и кожей очевидности.
Вот какие слова начертал Йошуа в Книге: “Так отдал Господь Израилю всю землю, которую клялся Он дать отцам их, и они завладели ею и поселились в ней… Не упущено было ничего из всех добрых слов, которые говорил Господь дому Израиля; всё сбылось.”
Нельзя обойти стороной то важное обстоятельство, что Йошуа, как отмечалось выше, не выскоблил землю дочиста, и остались местные язычники в среде сынов Израиля. Скажем, гивонцы, а, позднее, и жители Гезера. Правда, чужаки не получили равного с иудеями статуса, ибо Йошуа определил этих людей на выполнение повинных работ, надеясь таким решением нейтрализовать порочное влияние идолопоклонников. К несчастью, история пошла не тем путем, который завещал Господь, и о котором мечтал Йошуа.
Есть у беды начало, нет у беды конца. Взять, скажем, Йерихо: единожды поспособствовав израильтянам, впоследствии чудеса лишились силы, и крепость вновь оказалась в чужих руках. Глубокой печали достойны факты потери города и утраты действенности чудес.
Ободряет то обстоятельство, что несовершенная история хоть и уклонилась в прошлом от путей Господних, зато преподнесла бесценные дары лучшим из лучших современного поколения — чувство одержимости, видение перспективы и, наконец, счастье воплощать волю Всевышнего.
2
Дочери Йошуа и Рахав — старшая Тирца, средняя Ноа и младшая Милка — выросли, благодарение Богу, на радость отцу с матерью, и превратились из неприметных девчонок, в куклы игравших, в завидных девиц на выданье. Все трое здоровые, не сглазить бы, кровь с молоком, умные и собой недурны.
Тирца — предмет особого беспокойства матери и гнетущей тревоги отца. О чем беспокоилась Рахав? Ну, во-первых, Ахса, дочка Калева, подружка и одногодка Тирцы, уже замужем, а Тирца все еще в родительском доме обретается. Отставание дитяти не помогает престижу отца с матерью. А во-вторых, шестнадцать лет — возраст переломный, с него начиная, годы убавляют от прелести девичества.
О чем тревожился отец? О, были у Йошуа основания наисерьезнейшие, и смута поселилась в душе его. С детства дружила Тирца с Адамом, сыном того гивонца, что прислуживал высокому семейству. Не нравилось Йошуа якшание дочери с мальчишкой-язычником. Не раз пенял он жене на нетерпимость сего, но нелегко переубедить Рахав — и доводы ее умны, и у самого дел по горло, и не до воспитания ему, да и дочка, как повелось, под крылом у матери.
И вот, выросли нежные пташки, но не разлетелись в разные стороны, а по-прежнему дружат, и водой их не разольешь. Бывало, сидят вместе, шепчутся о чем-то. Йошуа пройдет мимо, скосит глаз, навострит ухо — оба присмиреют, замолчат. “Жизнь катится под гору, — панически думал Йошуа, — того и гляди беда случится: не дети, однако! Пора вызвать жену на разговор. Настало время решительных слов и решающих дел!”
— Рахав, нам есть о чем поговорить! — строго вымолвил Йошуа.
— Нам всегда есть о чем говорить, милый, ибо брак наш удался на славу! — ответила Рахав беспечным тоном, но заподозрила неладное.
— Тирца до сих пор в девицах и дружит с язычником — что скажешь на это, жена?
— Думаю, ей пора замуж.
— За идолопоклонника?
— Угомонись, милый, ведь ничего худого не случилось!
— Что ж, сидеть сложа руки и худого ждать? Сердце девичье мягко и податливо, а мужское — хищно и плотоядно. Сраму не оберемся. Я полководец и пророк, и незапятнанной должна быть честь моя в глазах иудеев, а народу Израиля дорого доброе имя вождя его!
— Ты сказал, мол, мужское сердце хищно и плотоядно… А я-то думала…
— Я не себя имел в виду. Ты знаешь, я любил и люблю тебя. Не уводи в сторону, Рахав!
— Хорошо, что ты заговорил о любви. Тирца и Адам любят друг друга, хотят соединиться браком, да тебя боятся!
— В своем ли ты уме? Он идолопоклонник!
— Йошуа, коли верить твоим словам, ты любил и любишь бывшую идолопоклонницу…
— Жизнь изменилась, и время не то… Он не верит в нашего Бога!
— Признать существование богов, а не Бога — вот в чем божественность. Адам не безбожник!
— Он безбожник! Вера его ложна и пуста! Нет иных богов, кроме Бога! Ты, кажется? поняла это много раньше, не так ли, Рахав?
— Допустим. Однако, есть добавка. Народ ваш, а точнее наш, единожды назвав чужую веру ложной, тем самым навсегда лишил себя терпимости к иным суждениям, и притом не только в части веры!
— Заумно, больно…
— Нет, просто! У язычников все по-своему правы, а у иудеев все не правы, кроме их самих.
— Всё так и есть, Рахав: все ошибаются, кроме нас!
— Прошу прощения за грубые слова, но кажется мне, что Господь столковался с израильтянами, мол вы признаёте только Меня, а Я назначаю вас избранниками и даю землю.
— Что здесь худого?
— Хорошего уж точно нет! Принять сие условие — навлечь на себя пагубу нетерпимости.
— Нетерпимости к чему?
— Уж говорила я: к суждениям других! Раз отринув чужих богов, как ложных, иудеи влили в кровь свою отраву вечной правоты, поделили мир на единодумцев и врагов.
— Вечная правота — отрава? Нетерпимость — погуба?
— Да! Становится привычной непримиримость к иным воззрениям. А свыше данная привычка — знак бесконечного несчастья.
— Какая удача, Рахав, что не ты ведешь за собою народ мой!
— Довольно об этом. Обещай, Йошуа, не разрушать юную любовь!
— Обещаю, Рахав, что не позволю пасть дочери нашей. Сие и от матери зависит — на твоем попечении девица!
Всерьез опасаясь за судьбу Тирцы, тяжко вздохнула Рахав: “Как уберечь бедняжку от несправедливости?”
Окутанный туманом слов супруги, Йошуа глубоко задумался: “А вдруг есть зернышко истины в словах женщины?” Может быть, именно эта мысль побудила его так сказать народу: “Если же зло в глазах ваших служить Господу, то изберите себе ныне, кому служить вам… а я и дом мой служить будем Господу.”
Глава 22
Слова, слова, слова
1
Миновало сколько-то времени, как окончился светлый праздник Пурим, но по-прежнему темен был лик Якова. Странный спор вышел у него с друзьями. Он огорчил их. Йошуа, Эйтан и Эльдад чистосердечно полагали и полагают Шем-Ора Ядидью подлинным героем, а Яков восстал. Он все думал, основательны ли доводы его, или они есть всего лишь рецидив заокеанской ереси?
Яков стал замечать появление неких пертурбаций в душе. Мысль спорила с очевидностью, сердце будто бы слепло — глядело в упор на обретенные ценности, да едва различало их. “А вдруг прав Эйтан, — пугал себя Яков, — а что, если и впрямь вселился в меня диббук? Или пока только его предвестники туманят мозг? Нет, не должно быть такого, Боже сохрани. Инакомыслящих всегда мало, страшно оказаться в меньшинстве!”
Яков очень любил сестрицу свою. Узнав, что Йошуа сделал предложение Саре, заранее радовался ее счастью. Да и будущий зять весьма приятствовал ему. Вот только не нравились Якову оговорки да проволочки — сестренка-то тревожится. Не в этом ли подспудная причина томления сердца его? А, может, добрая память об иной жизни за океаном смущала юношу? Не знаем мы этого. Но известно доподлинно, что не унимался в нем дух противления, и расшатывал обретенные душевные устои и посягал.
Заокеанские доходы профессора Идо позволяли ему недурно обеспечивать сына-ешиботника. Поэтому комната Якова была самой просторной, и естественным образом стала местом постоянных духовных посиделок друзей.
К Якову пришли Эйтан и Эльдад, за ними появился Йошуа. Однокашники собрались поговорить с хозяином хоромов по душам. Что тревожит сердце его? Помощь нужна, поддержка? Какие странные речи произносил Яков в праздник Пурим! Молодые, но уже наторелые умы хотели понять не только результат, но и ход его мысли. Иной раз удается обнаружить самое начало кривизны и распрямить оную у исходной точки. С другой стороны, даже в еретических и подвергаемых остракизму суждениях дозволено искать пользу для себя!
Добавим, что вот уж порядочно времени Эйтан и Эльдад с тревогой глядели на свое положение среди соучеников — что-то неладное происходило. Оба надеялись в откровенном разговоре с Яковом прийти к пониманию, кто и в чем заблуждается. Не только наставить друга, но и в собственных замашках отыскать возможный изъян. Подающий помощь сам на нее надеется.
2
— Привет тебе, высокого полета птица, — весело начал Йошуа, — что происходит в тридевятом царстве, тридесятом государстве, как поживает славный царь Идо?
— На заокеанском бездуховном фронте без перемен, — в тон ответил Яков, — а отец в полном порядке, спасибо.
— Мы видим, ты печален, Яков. Мысли? — спросил Эйтан.
— По какой такой тропе они увели тебя столь далеко от нас? — осторожно поинтересовался Эльдад.
— Я рад приходу аналитиков-лекарей, — ответил Яков, — хотел бы выложить всё без утайки желающим спасти меня друзьям, но, чую, не созрел я. Увы, мыслей моих пути пока неисповедимы для меня. Я должен разобраться сам. Не будем возобновлять разговор, к которому я не готов.
— Что ж, ты прав, пожалуй, — заметил Йошуа.
— Кажется, не я один грущу. О чем вы тужите, Эйтан и Эльдад? — перевел на другое Яков.
— Нас обоих не любят товарищи в ешиве! — с горечью произнес Эйтан.
— За нашими спинами говорят недоброе, боюсь, желают зла, — добавил Эльдад.
— О, поверь, Яков, это не групповая паранойя, они оба правы! — воскликнул Йошуа.
— Я знаю. Кабы не узы дружбы, и я бы не любил их! — признался Яков.
— Ты, кажется, снова оригинальничаешь, Яков, — сердито заметил Йошуа, — будь добр, объяснись. Эйтан и Эльдад в учебе преуспели лучше всех, отец ставит их в пример. Они члены общества “Движение за чистоту”. Они спасли иудейку из лап аборигена. Им есть чем гордиться перед всеми нами. И таких людей не любить?
— Не горячись, Йошуа, — и вы, друзья, не гневаясь, спокойно выслушайте меня, — обратился Яков к Эйтану и Эльдаду, — боюсь, в достижениях ваших кроется тайна нелюбви к вам.
— Как так? — разом изумились Эйтан и Эльдад.
— Я расскажу одну правдивую историю, — сказал Яков, — вот она. За океаном, в школе, которую я посещал, красовались два отличника. Прочие ученики на них косились, избегали. Те же, видя стойкое недружелюбие, перестали заискивать и искать благосклонности товарищей, обособились, возгордились и в отместку стали открыто восхвалять себя при всяком случае. Их возненавидели. Однокашники начали поколачивать усердных школяров и обвинять в мнимых грехах.
— А что же родители двух бедолаг? — спросил Йошуа.
— Родители перевели отроков в другую школу, — сказал Яков, — но на беду свою эти двое, в науках хоть и были хватки, а житейский урок не усвоили. Вернулись колотушки, но они не исцелили гордецов. В кровь проникла отрава превосходства, которым они по-прежнему кичились. Мысль о первенстве искупала вражду и синяки.
— Это притча? — подал голос Эйтан.
— Это намек на нас с Эйтаном? — догадался Эльдад.
— Не только на вас, — заметил Йошуа, — полагаю, Яков намекал на народ иудейский.
— Что делать, приходится платить за сладость избранности! — сказал Яков.
— Как же не гордиться избранничеством? — вскричал Йошуа, — ведь нас избрал Господь!
— Человек выше всего ценит в себе то достоинство, которое дано ему по праву рождения и потому неотъемлемо, — изрек Яков.
— За избранность иудеи дорого платят, — сказал Эйтан.
— Важно, чтоб было чем платить. Золото — вечная защита иудея! — добавил Эльдад.
— В сегодняшнем Ханаане иудеи, то бишь славные ортодоксы, не надрываются в добывании вечной защиты, ибо вдоволь получают ее от государства апикорусов, — невинно бросил Яков.
— Опять камень в мой огород! — с досадой проговорил Эльдад.
— Тутошние иудеи живут среди своих, и посему загадочно их вожделение к добровольным гетто, и зачем им выделяться средневековой одеждой и многим прочим? Межи да грани — ссоры да брани! — полушутя заметил Яков.
— Отличие избранников от прочих должно быть во всем — и в духе, и в материи, — твердо заявил Эльдад, — ты ошибаешься, заокеанец: не свои вокруг нас! Кишмя кишат греховные соблазны снаружи плотной ограды, оберегающей слабых волей от падения. Запомни, Яков, иудеи-безбожники — неиудеи, и отношение к ним — сообразное, — разразился Эльдад речью, — а миролюбие заокеанских сынов Израиля — глупость, ибо наша нескончаемая война с аборигенами уж тем полезна, что отвлекает ханаанских безбожников от сведения счетов с нами, подлинными иудеями. Нечестивцы с винтовками — это чернь, ослиными челюстями кусающая знатоков Писания. Враждебность же народов есть благо, спасающее иудейское племя от смешения и растворения!
— Яков, не обижай Эльдада, — попросил Эйтан, — ведь он совершенно примкнул к нам, он записался в армию обороны Ханаана!
— Я не хотел тебя обидеть, дружище, — проговорил Яков, обняв Эльдада за плечи, — я знаю, много недружелюбия приходится терпеть ортодоксам, но они за словом в карман не лезут — придумали бойкие ответы и не тужат. В твоей тираде ничто для меня не ново. Боюсь, я не созрел пока до понимания всех ее высот.
— Я рад, Яков, что Эльдад не сердится, — сказал Йошуа, — и оставайся, пожалуйста, душою с нами, вместе станем дожидаться Мессию.
— Я вижу дело таким образом, что ожидание спасения вовсе не означает безмятежного отсиживания со сложенными руками. Мы не имеем права ограничиваться соблюдением собственной праведности! — воскликнул Яков.
— Разумеется! — вскричал Йошуа, — у иудеев не существует личного спасения, и лишь тогда придет Спаситель, когда все поколение достойно будет!
— Яков, вспомни преступление Ахана! — добавил Эльдад, — согрешил один, а наказан был весь народ! Коли беда одного — всех беда, то и радость одна на всех, или нет ее вовсе!
— Выходит, не дождаться нам Спасителя, — грустно проговорил Яков, — никогда не сгинут нечестивцы — ведь неизбывны искушения зла.
— Ты верно ценишь людей, но вывод твой ошибочен, — сказал Эйтан, — к нам непременно придет Мессия! Сейчас главная преграда на его пути — присутствие неиудеев в Святой Земле. Но в наших силах убрать с его дороги сей камень преткновения, и не споткнется Спаситель, и не упадет, не разобьется. А для нечестивцев существует ад, не так ли?
— Мы, поселенцы, — маяк Спасителю, ибо мы освобождаем землю Ханаана и обустраиваем ее, как завещали нам великие Моше и Йошуа! — воскликнул Йошуа.
— Мы исполняем важнейший наказ Господа — мы заселяем Святую Землю! — торжественно добавил Эйтан.
— Друзья! — обратился к гостям Яков, — обеспокоенные моим инакомыслием, вы пришли ко мне, дабы разобраться, что творится в душе моей. Да и ваши собственные затруднения хотелось вам разрешить. Помогла нам взаимопомощь? Достигнуто желаемое?
— Ах, Яков, боюсь, нам это не удалось! — с улыбкой заметил Эльдад. — Да и много ли проку в помощи? На какие ходули ни встань, а без своих ног не обойтись!
— А говорили-то о многом! — усмехнулся Эйтан.
— Надеюсь, не хмель недавнего Пурима помешал нам, — заметил Яков.
— Предлагаю впредь не судить, что лучше или хуже — одномыслие или терпимость к мысли одного. Дадим друг другу пять! — воскликнул Йошуа.
Три руки легли на протянутую ладонь Йошуа. Первыми ушли Эйтан и Эльдад.
— Когда свадьба? Не пора приглашения рассылать? — спросил Яков.
— Скоро Сара пройдет через судилище принятия веры. Сей синедрион тебе знаком. Затем я должен получить благословение деда. Срок не называю — сглазу боюсь, — сказал Йошуа.
— Не сглазу, а Аврама-Ицхака ты боишься!
— Может, ты и прав!
Глава 23
И дочкой поганой…
1
Йошуа хоть и не дряхл, но весьма стар, и смерть его близка, и повесть о нем приближается к концу. Размышляя о древней героической эпохе, невольно возвращаешься к привычной мысли — как много славных дел было свершено сынами Израиля во дни седой старины.
На склоне лет своих, обращаясь к народу, Йошуа в точности повторил сказанные ему Богом слова: “И дал я вам землю, над которой ты не трудился, и города, которых вы не строили, и вы поселились в них; плоды виноградников и маслин, которых вы не сажали, едите вы.” Это не попрек Всевышнего, а напоминание иудеям не сворачивать с пути праведности, иными словами, платить добром за добро. В сущности, все подвиги славного Йошуа есть звенья цепи благодеяний и творения добра. И это не удивительно, ибо он действовал по воле Господа.
Немало завоеваний свершили доблестные воители Барак и Барух. Чем старше становился Йошуа, тем больше воинских полномочий передавал он своим молодым полководцам. Йошуа оставался стратегом, но тактику войн блестяще воплощали в жизнь Барак и Барух, великолепно постигшие грамматику боя, грозных копий язык.
Передавая ратное поле в руки молодых, Йошуа все больше отдавался осмыслению заветов Господа. Как нам известно, он поселился с семейством в выстроенном им городе на горах Эфраимовых. Неподалеку от дома его располагался шатер учения. Йошуа с головой погружался в Писание, и верные его ученики Гидон и Гилад сидели у ног наставника, внимали речам его и сами изрекали слова глубины и мудрости. У воспитанников пророка появились свои воспитанники, и днем и ночью в шатре учения звучали молитвы и Слово Божье.
Итак, переведя сынов Израиля через Иордан и приведя их в землю Ханаанскую, бесконечно много добра принес Йошуа в Божественный тот край. Но, как говорится, доброе слово не отменит злого. Не дадим повода упрекнуть сию повесть в лицеприятии и приукрасах и посему вытащим за ушко да на солнышко весьма недобрую историю. Чем знать наполовину — уж лучше ничего не знать, ибо всё половинчатое портит целое.
2
Сыны Израиля завладели землею и поселились в ней, и записал Йошуа в пророчестве своем: “И дал им Господь покой со всех сторон совершенно…” Означало это, что мир снизошел на тот край.
Издревле ведется: стоит только покою и миру потеснить войну, как немедленно всходят семена коммерции. Поэтому потянулись в Ханаан караваны купцов из Египта, и появился спрос на товары, и торговля пошла недурно.
Рахав покинула дом на день-два, пришла в стан негоциантов, разбивших лагерь у подножья гор Эфраимовых. Она не стала дожидаться, пока откроется рынок в городе — лучшие товары могут успеть разобрать до нее. Рахав задумала купить ткани на новые одежды для всей семьи — дочек побаловать, себя порадовать, да и Йошуа поизносился.
В древности, как и ныне, краткая свобода от материнского ока раскрепощала дочерей, и мятежные мысли в молодых головах подталкивали к опрометчивости — только бы успеть съесть плод недолгой воли.
Хагит, жена Калева, возвращалась с полевых работ и заметила, как появились на опушке леса две фигуры — мужская и женская. Они двигались по направлению к ней. Хагит притаилась за высоким кустом, и когда двое поравнялись с нею и прошли мимо, она с очевидностью узнала Тирцу и дружка ее Адама. Ни на мгновение не усомнилась благородная матрона в характере занятий, которым предавались в лесу безбрачные юнец и юница. О наблюдениях и догадках своих она поторопилась уведомить супруга.
Калев выслушал сообщение Хагит со вниманием в лице и с волнением в сердце. “О, как огромны беда и опасность! — подумал Калев, — ведь Йошуа — вождь, и не гоже ему быть запятнанным пред сынами Израиля, ибо в глазах народа престиж пророка и правителя зиждется на чистоте рук и помыслов его самого, а равно и на безупречности его семьи. Смута в доме влыдыки — в стране смута!”
“Видать, гнездился порок в душе Тирцы, и вырвался наружу, как лиса из капкана, и отомстил, и вот, дочка поганая порочит отца. Да-да, именно поганая, ибо к язычеству тяга ее. Необходимо остановить первый же покатившийся с горы камень, пока лавина камнепада не смела столь трудных и непрочных завоеваний Бога и народа Его!”
Он и Йошуа — не просто старые друзья, они соратники в священной борьбе. В мозгу Калева пронеслось воспоминание о разведке земли Ханаанской. Как твердо оба они стояли на своем, как смело глядели в глаза маловерной черни, как стойко снесли сорокалетнюю кару Божью, как вместе завоевывали и строили страну эту — и вдруг на одного из них свалилось несчастье. Горе Йошуа есть горе Калева. Но судьба всегда предпочитала первого и оставляла в тени второго. Зависть? Злорадство? Возможно, ведь Калев не ангел небесный, и ничто, даже слишком человеческое, не чуждо ему.
Множимое языками бывает причиной бед. Поэтому Калев запер Хагит дома, дабы праздные женские уста не праздновали раньше времени средь народа, а сам отправился к Йошуа. Он вызвал пророка из шатра учения, знаком указал на уединенное место и по-мужски беспощадно и кратко сообщил тяжкую весть. Йошуа побледнел. Ужас последствий мгновенно ослепил его старый, но деятельный мозг. Он сел на камень, задумался. Потом встал, пожал дружескую руку Калева, отвернулся, опустил глаза долу. Злой вестник, но верный товарищ, обнял его за плечи, промолвил: “Держитесь, ты и Рахав!” Как всегда немногословный, Калев повернулся и молча ушел.
3
Твердым шагом Йошуа направился к себе в дом, там копошился на кухне отец Адама. “Немедленно вызови сына, вы нужны мне оба!” — приказал Йошуа. Пока Адам шел на зов отца, Йошуа, взмахнув топором, убил старика, а сам встал за дверью. Только юноша пересек порог, смертельный удар того же орудия свалил его наземь.
Йошуа убрал следы крови и плотно завернул два мертвых тела в старые плащи, чтобы нельзя было узнать убитых. Затем он привел человек пять слуг, бывших гивонцев, велел возложить творения рук своих на возы, страшный груз которых следовало немедленно предать земле. Он решил про себя, что деяния сегодняшнего дня не станет описывать в своем пророчестве.
Отец разыскал дочерей. Старшая что-то рассказывала младшим, а те, развесив уши, слушали. Йошуа позвал Тирцу и жестом остановил двух других. Он крепко взял дочь за руку и повел в дом. Три девицы разом поняли, что случилось нечто ужасное — никогда еще им не приходилось видеть отца в таком волнении. Тирца покорно следовала за родителем, Ноа и Милка со страхом глядели им вслед.
Ни слова не говоря, отец усадил дочку на лавку. В руке он крепко сжимал большой нож. Сердце девушки бешено колотилось. Она все поняла.
— Где мой Адам? — возопила несчастная.
—Ночью в лесу ты виделась с ним в последний раз. Теперь он мертв! — прозвучал жестокий ответ.
— Бог дал мне любви изведать силу…
— Любви к язычнику!
— Со мной был милый, ныне нет…
— Поплатишься, чертовка!
— Уж лучше ты, отец, возьми жизнь мою, не то убьет меня утрата милого!
Йошуа схватил Тирцу за роскошную ее косу, прижал голову дочери к лавке и мгновенным ударом ножа отрезал волосы под корень.
— Повяжи платок, скрой срам. Сиди взаперти, покуда новая коса не отрастет!
— Зачем ты не убил меня, отец?
— Затем, что я отец…
— О, горе мне!
— Тебе и матери твоей, что за тобой не доглядела!
С этими словами Йошуа вышел и направился в шатер учения. Только он скрылся, как Ноа и Милка, прятавшиеся за углом, вбежали в дом. Они увидели бледную, ни кровинки в лице, Тирцу. На столе лежала отрезанная коса. Младшие сестры зарыдали, бросились обнимать старшую. Несчастная вырвалась из объятий, выскочила за дверь и кинулась прочь. Она карабкалась в гору, выше и выше — откуда только силы взялись! Ноа и Милка не поспевали за ней, отставали все больше.
“Господи наш в вышине, спаси ее!” — кричали младшие вслед старшей, но ни она и ни Он не слыхали зова отчаяния. Вот Тирца на вершине, пропасть у ног ее. “Я молода, я умираю так нежданно!” — пролетели над бездной последние ее слова. Глядя сверху вниз, Ноа и Милка увидали распростертое на камнях окровавленное тело.
4
Довольная приобретенным у купцов добрым товаром, Рахав въехала на ослике во двор дома. Дорогой она воображала себе, как обрадуются дочки новым тканям, как заспорят, кому какой цвет больше годится. И за отца с матерью порадуются, с обновками поздравят.
Во дворе ни души. Йошуа, как всегда, в шатре учения. “Дочки где-то резвятся”, — подумала Рахав и присела отдохнуть. Потом развернула покупки, разложила на столе. “А что это тут?” — Рахав увидала отрезанную косу. “Тирца! Где ты, Тирца!” — в ужасе завопила мать.
На крик вбежали Ноа и Милка. Они не могли говорить, только рыдали. Взвыла и Рахав, пока не знавшая всей правды. Наконец к дочерям вернулся дар речи, рассказали всё, что видели.
Сильная духом Рахав овладела собой. Запрягла осла в повозку и вместе с дочерьми отправилась туда, где на острых окровавленных камнях лежала бездыханная Тирца. Втроем доставили тело домой. Йошуа еще не вернулся из шатра учения, ибо молитвы продолжались.
К скорби добавилось смутное подозрение. Рахав послала за старой повитухой, той самой, из Гивона. Давным-давно та принимала у Рахав новорожденную Тирцу. Теперь на долю ее выпала страшная, горькая миссия. Удалив всех и оставшись наедине с убиенной, она осмотрела тело. Вышла к матери и сестрам, глаза ее слезились то ли от старости, то ли от жалости. “Дочь твоя унесла с собою и внука твоего…” — дрожащим голосом вымолвила повитуха, не глядя в лицо Рахав. И, сострадая, ушла, не приняв плату.
Всю ночь напролет Ноа и Милка горько плакали. Глаза Рахав оставались сухими. Она сама омыла тело. Села рядом с погибшей перворожденной, тяжко думала, ждала мужа.
Под утро праведники в шатре учения утомились он ночных молитв, угодных Богу речей, добрых мыслей. С рассветом вернулся домой Йошуа, в неведении пока. Не мог предугадать, как сотворенное им дело отзовется. Ноа и Милка при виде отца испуганно забились в угол. Рахав молча указала вошедшему на тело Тирцы. В первых утренних лучах солнца Йошуа разглядел безмятежное мертвое лицо.
— Вон! Не входить в дом без моего позволения! — зарычал Йошуа на младших дочерей, и те безропотно выскользнули во двор.
— Она убила себя и убила нашего внука, — прохрипела Рахав.
— Значит, так было Господу угодно, а воля Его неоспорима!
— Твоих рук дело! Тирану предлог не нужен.
— Я стар, я чист пред Богом. Грехи и заблуждения мои остались в прошлом, я нынче безупречен!
— Не знаю, кто ты — лжец или слепец?
— Зато я знаю, кто ты! Ты — изменница!
— Неправда! Я женщина, я мать, я верною женой тебе была, я веру приняла твою. Подозревать своих — преступный деспота недуг!
— Не зря меня Калев остерегал: предавший раз — предаст и два!
— Дружок твой — завистник злорадный. И не смей называть уразумение предательством!
— Ты не была верна своему народу, теперь — моему! Уразумение? Пустейшее слово! Измена смердит изменой, хоть изменой назови ее, хоть нет!
— Ты снова лжешь! Народ твой сам себя обрек на муку вечную, избранничества выпив яд!
— Негодная! Проклятия на голову твою!
— Стыдись! Над телом мертвой дочери ты мать ее клянешь! Сегодня же схороним Тирцу, а я уйду и заберу с собою дочерей!
— Скатертью дорога! Возьмешь волосы?
— Тирца в памяти моей живет. Коса мне не нужна, оставь себе — пусть сердце жжет твое!
5
Тело Тирцы предали земле. Тотчас после похорон Рахав покинула мужа, забрав с собою дочерей. Она отказалась от предложенного Йошуа надела земли. Взяла в дорогу сбережения — доходы от харчевни в Йерихо. Удалившись на порядочное расстояние, три женщины соорудили шалаш и отсидели в нем положенные дни траура.
Как известно мудрецам, одним из потомков брака Йошуа и Рахав был великий пророк Ирмияу. Сейчас мы знаем, что Тирца не причастна, а только Ноа или Милка могли продолжить род.
Калев и Хагит сидели за столом, ужинали, тянули вино из кружек, молча перебирали в головах каждый свое. Ахса, слава Богу, замужем. Быть внукам у деда с бабкой! Калев размышлял о перипетиях своей и Йошуа жизни: “Неужели судьба впервые отвернулась от друга? Дочь спуталась с язычником, наложила на себя руки. Жена бросила его, увела дочерей… Много, много худого случилось… Что теперь будет с Йошуа, со мною?” Хагит глядела на мужа, и, словно догадавшись о мыслях его, подумала: “Йошуа навсегда останется героем народным, пророком и вождем. А тебя забудут. Почти.”
Глава 24
В лоно семьи
1
Сколько потребно времени жениху и невесте, чтобы решимость вступить в брак каменно окрепла и обратилась бы в вожделенную цель? Кому как — возможный ответ. Скажем, любившие друг друга Йошуа и Сара вовсе не нуждались в испытательном сроке, но обстоятельства диктовали свое. Другим же соискателям супружества весьма полезен длительный период “воспитания чувств”, как выразился литературный классик. Однако, опасно долго играть с судьбой, ибо не зря говорят, мол, покуда солнышко взойдет, роса очи выест.
Возвращаясь к Йошуа и Саре, следует заметить, что на пути соединения двух юных сердец встала вера. Не исключено, однако, что такое определение проблемы ошибочно. Возможно, дело выглядит иначе — не вера препятствовала молодым, а отсутствие оной. Вступление в иудейство стало сверхзадачей Сары, отчасти язычницы, ибо только очутившись по другую сторону пропасти, могла она шагнуть на тропу, ведущую к счастью с возлюбленным.
Ульпана в Авиве дала Саре чрезвычайно много релевантных знаний, и девушка усвоила важные сведения из истории иудейства, узнала молитвы, традиции, вековечные чаяния народа и еще много необходимых вещей. Прониклась ли она верой в Господа? Не будучи уверенными в правомерности сего вопроса, оставим его в стороне. Всякий вопрос есть вторжение. Примем во внимание, что для Сары, как воспитаннице заокеанской страны, идея свободной совести не была чужой.
Приютившая Сару добрейшая тетушка Лиат тоже не задавала ей сей рискованный вопрос. Зато она совершенно терпимо приняла необходимые перемены в своем домашнем укладе. Сама-то она, как и брат её Идо, была убежденной безбожницей, однако Саре не препятствовала и даже помогала в следовании алахическим постулатам. В некоторых из них Лиат усмотрела определенную утилитарность. Более того, всей душой болея за юную племянницу, она, в случае успеха её романтического предприятия, допускала собственное сближение с прихотливой традицией.
Месяцы плавно текли, срок испытания приближался, и Сара чувствовала себе уверенней день ото дня. Она уже очень многое познала и, разумеется, педантично следовала законам и обрядам. Перемены казались ей легки, ибо руководил ею благородный стимул любви. Да разве ключ к воротам веры спрятан в сундуках знания или педантства? Главное для испытуемого — выказать на экзамене истинное стремление к Богу. И Сара не сомневалась в успехе, ибо когда уста ее говорили о любви к Господу, сердце разумело единение с возлюбленным. Внимая речам неподдельной искренности, высокие судьи непременно умилились бы словам, не ведая чаяний сердца.
Йошуа, как солдат армии обороны Ханаана, обязан был следовать бескомпромиссным требованиям жесткого воинского устава. Когда пришло время прервать учебу и отправиться в полк, солдат-ешиботник с воодушевлением достал с чердака мундир и тяжелые ботинки, облачился в простую и практичную военную форму и приготовился к убытию в свое подразделение.
Мать и бабушка с гордостью глядели на своего бравого солдата, расправляли складки на куртке, поправляли сложенный под погоном берет, испытывали надежность пуговиц, проверяли герметичность застежки-молнии на вещевой сумке и проделывали другие важные операции.
“Не надо беспокоиться, ведь я всего на шесть месяцев ухожу, буду приезжать домой каждую пятницу, а субботы проводить дома. Быстро пролетят полгода, и я снова вернусь в ешиву!” — успокаивал женщин Йошуа. “Нет, сынок, так не годится, — возразила Хава, — у Сары скоро испытание, тебе нужно быть дома хотя бы неделю до и неделю после экзамена. А потом, мы ведь должны испросить благословения дедушки на вашу женитьбу! Во что бы то ни стало добейся отпуска у командира.”
Йошуа не мог не согласиться с матерью — конечно, отпуск необходим. Во время этого диалога Рейза-Ривка не проронила ни слова. Бабушка молча готовила внуку снедь в дорогу — щедро сдобрила питу творогом и маслинами, завернула в пластиковый мешочек испеченные ею накануне пряники с изюмом и орехами, наполнила водой солдатскую фляжку.
Яков волновался за Сару, ибо сам прошел через горнило сурового испытания и знал, почем фунт лиха. Желая облегчить сестренке путь на вершину, он робко обратился за помощью к Эльдаду, как пришельцу из ортодоксальной среды, поставляющей судей для рассмотрения дел, подобных делу Сары. А вдруг у того найдутся некие добрые узы, полезные скрепы? Нет, вовсе не подкуп судей, Боже сохрани, имел в виду Яков! Не привилегий желал он, а лишь добавить равенства хотел.
Эльдад рассердился на просьбу и гордо заявил, что вершащие суд люди руководствуются исключительно законом, а не протекцией, и вообще, ему обидно слышать из уст Якова намек на ложное обывательское мнение о коррумпированности ортодоксального сообщества.
2
И вот, наступил судный час, суд небесный, что происходил в центре Авива. Сара не одна, с ней Йошуа, Яков, Хава и Цви. Больше всех трепетал Яков, меньше других волновалась Сара. Напряженное ожидание нача́ла. Наконец, ее пригласили. Сопровождающие остались в коридоре. Через открытую дверь они могли наблюдать державшуюся молодцом Сару и трех в высшей степени серьезных мужчин в черном одеянии с ног до головы.
Сарины болельщики не могли расслышать вопросов и ответов, но они хорошо видели уверенное лицо испытуемой и благонамеренные лики испытателей. Второе было особенно важно. По приятным улыбкам и одобрительным жестам экспертов, да и по всем признакам красноречивого языка тел стало ясно, что дело идет на лад. Йошуа и Яков вскочили со своих мест и бросились к выходу. Через четверть часа они вернулись с огромными букетами цветов. А спустя несколько минут вышла из зала суда сияющая Сара.
Вся счастливая команда вышла на улицу. Немедленно позвонили тетушке Лиат. Первым обнял виновницу торжества Йошуа. Ввиду незавершенности статуса, присутствие родителей удержало жениха от поцелуев. Зато Яков горячо облобызал сестрицу. Хава и Цви стояли тут же, улыбались. Вскоре они отправились в Бейт Шем, чтобы не мешать молодежи праздновать.
Сара, жених и брат втроем поехали к тетушке. Приготовления к торжественной трапезе были в разгаре. Лиат расцеловала Сару. И Якову с Йошуа перепало немного ласки, но при этом хозяйка не забыла упрекнуть племянника, мол, редко навещает старуху. “Садитесь, миленькие за стол, у меня все кашерно, вот Йошуа не даст соврать, — воскликнула Лиат, — да и новое положение Сарочки обязывает!” Потом она задорно взглянула на Йошуа, подмигнула ему и добавила: “Надеюсь, закоренелую безбожницу скоро освободят от непривычных хлопот?” Йошуа поднял бокал: “С Божьей помощью, Лиат, давайте все выпьем за это!”
Яков доверился кашруту тетушкиной стряпни и вознаградил себя плотным домашним обедом за дни и часы волнений. Затем откланялся и вернулся в Бейт Шем. Пока Лиат хлопотала на кухне, Йошуа и Сара успели несколько раз поцеловаться, наверстывая упущенное. После прогулки по вечернему городу, Йошуа бережно вернул Сару чудесной Лиат, а сам отправился домой.
3
Аврам-Ицхак и Рейза-Ривка приехали в Бейт Шем рано утром в пятницу — встретить вечером царицу-субботу вместе с семьей сына и с воином-внуком в конце его двухнедельного отпуска из полка. Разумеется, за накрытым столом должны сидеть еще гости, желательно из обойденных судьбой — такова уж традиция племени. Йошуа привез Сару еще накануне. Бедняжка и не подозревала, какая ей уготована ипостась. Впрочем, Йошуа тоже не предполагал этого.
Настал решительный день в судьбе молодых — нужно, наконец, получить от семейного патриарха, мудрого Аврама-Ицхака, благословение на брак. Сара была спокойна на испытании, но вот ведь как странно: приобщенная к вере, она теперь трепетала всем нутром своим. Почему-то и сердце Йошуа стучало тревожно в рыцарской груди.
Лица Цви и Хавы выказывали уверенность, но тихие вздохи намекали на обратное. Мать хлопотала над приготовлением субботней трапезы. Отец усадил Йошуа и Сару за стол, принес легкий завтрак. Молодые согласились выпить по чашке кофе, кусок не лез в горло.
В это время Аврам-Ицхак с супругой пребывали в верхних комнатах. Рейза-Ривка спустилась вниз и попросила чего-нибудь перекусить для мужа и для себя. Она отнесет наверх. “Утренние часы — самые продуктивные у Аврама-Ицхака, — сказала она, — он занят написанием новых комментариев к деяниям Йошуа. Он погружен в Святые Книги, и я оберегаю его покой.”
Хава поставила на поднос тарелки с нетронутым детьми завтраком. Цви почтительно обратился к матери, прося напомнить Авраму-Ицхаку, что внимания почтенного старца ожидают Йошуа и Сара, и, конечно, отцу известен предмет и его огромная важность. В ответ Рейза-Ривка заметила: “Канун субботы — прекрасное время для решения важных дел!”
Приближался полдень. Сара и Йошуа сидели напротив друг друга, скрывая волнение, перебрасывались малозначащими словами. Рейза-Ривка снова показалась из своего укрытия. Она потянула носом: “Ах, какой чудесный запах, — промолвила она, — ты молодец, Хава, уже все приготовлено, я чувствую, нас ждет нечто особенное на субботнюю трапезу! Голубушка, налей Авраму-Ицхаку чашечку кофе для подкрепления сил. На моего старца сегодня снизошло вдохновение, он самозабвенно трудится. Я бы тоже выпила. Пожалуйста, без сахара!”
“Дай Бог сил и здоровья папе! — воскликнул Цви. — Он работает без устали, не взирая на годы. Мама, я надеюсь, за занятиями отец не забыл, что известные ему юноша и девушка дожидаются аудиенции?” Поднимаясь по лестнице, Рейза-Ривка бросила: “У твоего отца, Цви, великолепная память. Он ничего не забывает, даже вещи, случившиеся много лет назад!” Хава задумалась: “Намеки злы, местью грозят будущему за прошлое.”
До наступления субботы оставалось не более часа-полутора. Йошуа забился в угол. Сара, бледная лицом, удалилась в свою комнату; кажется, из-за двери доносились всхлипывания. Цви и Хава, изнемогая от тоски, вели громкую праздную беседу. Показалась Рейза-Ривка. “Я прошу тишины, — сказала она, — Аврам-Ицхак утомился и прилег отдохнуть. Потом он намерен идти в синагогу и вернется к накрытому столу. Ах, да, Цви, отец просил тебя подняться, он приготовил для тебя пару слов.”
Цви стремглав бросился наверх. Йошуа встрепенулся, вскочил на ноги, весь напрягся.
Цви вернулся всего через несколько минут, лицо — мрачнее тучи. Плюхнулся на диван, поманил к себе сына.
— Слушай меня, Йошуа, — произнес он глухим голосом, — дед сказал, что твой брак с Сарой абсолютно невозможен…
— Но ведь она приняла нашу веру! — в отчаянии перебил Йошуа.
— Она — дочь апикоруса! Дед не потерпит семя безбожника в семье! Боюсь, старик прав, — добавил Цви.
— У них любовь! — вмешалась Хава, слышавшая разговор.
— На всё воля Господа! Любовь преходяща, а Бог — один, и вера — одна, — отчеканил Цви.
— Нашему мальчику необходимо любящее сердце! — заплакала мать.
— Одно бывает необходимее другого! — сурово отрезал отец.
На шум примчалась Сара. Бросила взгляд на лица. Йошуа был бледен, растерян, прятал глаза. Цви исступленно смотрел в пространство. Хава плакала. Весь мучительный день, с утра и до сего часа, приготовил Сару к худшему. Она зарыдала. Йошуа закрыл лицо руками, упорно молчал, не подходил к Саре. Наконец женский плач иссяк. Повисла тишина.
Немую сцену прервал вошедший Яков. Он знал о предстоящем в эту пятницу событии, явился поздравить молодых. Тотчас ему стало ясно, что произошло. Он бросил взгляд на Йошуа, потом крепко взял Сару за руку. “Пойдем со мной!” — твердо произнес Яков и увел за собой сестру. Никто не бросился за ними вслед.
4
— Мы едем в Авив, — сказал Яков, сел в автомобиль и усадил рядом Сару, — успеем до наступления субботы.
— Я ждала нестерпимо долго… А все кончилось так быстро… — пролепетала Сара, — крушение… катастрофа…
— Черная пятница! — усмехнулся Яков, вспомнив что-то из заокеанской жизни. — Переночуешь у Лиат.
— Останься с нами!
— Хорошо, останусь.
— Что мне делать? Я любила и люблю…
— Мы вместе вернемся домой. К отцу и к матери.
— А Йошуа?
— Если любит — догонит.
— Можно надеяться?
— Думаю, не стоит. Йошуа знает, что ему всего дороже.
Сара заплакала. Яков быстро вел машину. Успел до наступления субботы. Дверь открыла изумленная Лиат. С порога он всё выложил тетушке. Слезы полились в четыре ручья. “Мы оба улетаем за океан, возвращаемся в лоно семьи…” — напыщенно произнес Яков. “Я провожу вас на самолет, любимые племянники, милые мои неудачники…”
Глава 25
Приобщен к народу своему
Могила Йошуа находится в Ханаане, в некой деревне, где ныне обитают аборигены. К святому сему месту стекаются тысячи иудеев: жители Бейт Шема и других поселений, ученики многочисленных ешив ханаанских и вообще все те, кто любит Бога и дарованную Им землю и желает исполнять заветы древнего героя.
Мужчины и юноши долго и самозабвенно молятся у могилы. Потом наступает время речей. Души полны чувством восхищения деяниями Йошуа. В сердце каждого горит огонь страсти к завоеванию Святой Земли “от пустыни и Леванона до реки Перата”. Наделенные даром красноречия восходят на возвышение и, отверзая уста, заявляют во весь голос о благородных помыслах своих.
Люди окружены плотным кольцом воинов — полки солдат армии обороны Ханаана охраняют адептов Йошуа, собравшихся во враждебной среде. Такова нынешняя явь. Но люди смотрят в завтра — еще немного, еще чуть-чуть. Только тогда явится Спаситель, когда отвоюют сыны Израиля всю Святую Землю без остатка. И как кремень тверда уверенность: чтобы пришло спасение, не годится мечтательно ждать — действовать и еще раз действовать!
Об обстоятельствах смерти Йошуа кое-что известно, но остались еще невыясненными до конца частности. Мы с точностью осведомлены о двух вещах: во-первых, в час, когда святая душа отлетела, случилось в Ханаане подземная буря, “и сотряслась, всколебалась земля”. Во-вторых, по утверждению мудрецов, народ не оплакал своего вождя, как полагается, ибо занят был будничным трудом — строил, пахал, сеял. В толковании этого пункта мнения экспертов расходятся. Мудрецы прежних поколений полагали, что Всевышний расценил невнимание сынов Израиля к уходу предводителя как недостаток духовности, и наказал народ сокращением лет жизни первосвященника Элазара. Ныне высказывается мнение, что если смерть Йошуа не была оплакана по причине занятости людей благородным трудом строительства страны — то это нельзя поставить в укор им, ибо практическими делами народ выразил преклонение перед великим вождем, завещавшим созидать.
Приготовившись умирать, “призвал Йошуа весь Израиль, старейшин его, и начальников его, и судей его, и надсмотрщиков его” и огласил завещание народу своему. Он потребовал от людей прилепиться к Богу и совершенно отринуть веру в иных и ложных богов. И еще призывал он сынов Израиля не родниться с чужими народами, ибо “будут они для вас западней и сетью, бичом для ребер ваших и тернием для глаз ваших”. Ежели не последуют иудеи велениям сим, отвернется Господь от народа своего и не станет помогать ему и прогонять чужаков из земли Ханаанской. И еще немало других проникновенных слов прозвучало в устах уходящего вождя.
Через три с лишним тысячи лет после смерти Йошуа лучшие из лучших сынов Израиля клянутся исполнить его заветы. И пусть по прошествии еще трех тысяч лет, все так же, как и сегодня, горят сердца, и далекие потомки продолжат неуклонно шествовать к сияющей цели.
Оригинал: https://s.berkovich-zametki.com/y2021/nomer3/berg/
