«НЕОТЛОЖКА»
Это записки даже не молодого, а, точнее сказать, начинающего врача. Я еще училась на последнем курсе мединститута, готовилась к госэкзаменам, но одновременно подрабатывала на «неотложке». «Неотложка» размещалась на ул. Мархлевского, как раз напротив знаменитого дома Страхового общества «Россия».
На этой работе произошло мое знакомство с художником Иосифом Игиным. Конечно, я слышала это имя, у меня был даже художественный альбом с его шаржами, но я никогда не думала, что придется узнать его ближе.
Однажды поступил срочный вызов: «плохо с сердцем». «Поезжайте к Игину» — сказала мне медсестра.
Когда я приехала по адресу, то в квартире застала компанию подвыпивших людей. Меня шумно приветствовали, какой-то мужчина в совершенно расхристанном виде стал протягивать мне рюмку (как потом выяснилось, это был известный карикатурист И.С. из «Крокодила»).
Одного взгляда на больного было достаточно, чтобы оценить серьезность его состояния: бледный, губы синюшные. И тут, я не знаю как, у меня вырвалось: «Выйти всем к чертовой матери!»
Позже Игин любил рассказывать, представляя меня своим друзьям, о том, как «этот детеныш» (указывал он на меня) посмела им так сказать.
Игин жил на Сретенском бульваре, недалеко от метро «Кировская». Квартира представляла собой что-то вроде мансарды, к которой надо было забираться по крутой лестнице. Каких- то примет устроенного быта в ней заметно не было. Но его дом был открыт для всех. У Игина было много друзей и знакомых. А сколько среди них было именитых!
Там я познакомилась с Лидией Лебединской, которая подарила мне свою книжку «Зеленая лампа».
Там однажды я встретила Виктора Корчного. Шел международный шахматный турнир. Не помню, с кем играл Корчной. Игин, сам хороший шахматист, болел за Корчного, очень волновался и с нетерпением ждал его после окончания игры. Наконец, Корчной приходит. Игин к нему бросается: «Витя, ты выиграл?» На что Корчной с непередаваемой интонацией отвечает: «я хотел…»
Когда я только пришла на «неотложку», то обратила внимание, что в разговоре медсестры по телефону или с врачом (а нас дежурило двое) повторялась фамилия Игин. Игин часто звонил в «неотложку», вызывал врача, но это, как я потом поняла, не были вызовы по медицинским показаниям. Ему просто требовалось общение. А кто еще мог ему составить компанию ночью?
Так врачи «неотложки» вошли в его ближний круг.
На встречах с Игиным не обходилось без горячительных напитков. Игин любил коньяк, и когда находились собеседники, которые ему нравились, то беседы затягивались до утра. Когда он спал и спал ли он вообще, я не знаю. Он всегда был бодрым, расположенным к общению. И, что более важно, я не видела ни разу Игина в состоянии опьянения. Как будто алкоголь не действовал на него.
В то время он работал над шаржами к эпиграммам Михаила Светлова. Он много о нем рассказывал, показывал шаржи, сделанные ранее на него. Как-то рассматривая их, я сказала, что на одном рисунке Светлов напоминает мне Вольтера с его сардонической улыбкой (как у скульптуры Гудона). Игин воззрился на меня с удивлением и сказал, что этого сходства он и добивался.
Один раз он позвонил мне домой и попросил прийти. У меня не было настроения и никуда не хотелось двигаться. Но как я могла не пойти, ведь это же был Игин!
«Как вы себя чувствуете?» — произнесла я дежурную фразу. Он как-то дернулся, лицо перекосило гримасой.
Я: «Иосиф Ильич, что с вами?
Он: «Меня передергивает от банальности твоего вопроса».
Он чувствовал малейшую фальшь и не терпел пошлости. Его взгляд был таким испытующим, что казалось, он видит тебя насквозь. И глядя на шаржи, вспоминаешь его слова, что «шаржи больше похожи на оригинал, чем просто портрет».
На работе случалось всякое. Однажды поступил вызов от очень известного писателя и литературоведа А. Вообще-то, его обслуживала ведомственная поликлиника, но в этот раз что-то там не сработало, и вызвали районную «неотложку».
Дверь мне открыла высокая статная дама (как потом я узнала, жена А.). В руках она держала тонометр (аппарат для измерения кровяного давления). Прямо с порога мне был учинен допрос: какой институт я окончила, у какого профессора я училась, какой у меня стаж и опыт работы и прочее.
Когда меня, наконец, допустили «до тела», она стала выяснять, что я собираюсь делать, какие уколы, что за лекарства я буду вводить, механизм их действия. Чтобы разрядить обстановку, А. стал рассказывать смешную байку про какого-то писателя, но мне было не до смеха. Сделав укол в «мягкое место» (все-таки она позволила), я попрощалась и уехала… к Игину. Вот где я дала волю своим чувствам, все ему рассказав.
Прошло какое-то время, и вдруг Игин мне говорит, что он на днях встретил А., но руки ему не подал. У них был разговор. Игин высказался в том смысле, что молодой врач вовсе не равнозначен плохому. И напомнил ему, что Лермонтов в 27 лет был гением (А. — лермонтовед).
Что тут говорить, возможно, сравнение не самое корректное. А если посмотреть на этот инцидент с высоты прожитых лет и врачебного опыта, то каюсь, я допустила ошибку, рассказав Игину об этом эпизоде.
Я окончила институт и получила распределение на работу участковым врачом в один из отдаленных районов Москвы. С «неотложки» я ушла и больше Игина не видела. А спустя год я узнала о его смерти.
Как я жалею, что мало ценила и мало дорожила общением с ним. Это был человек высокой культуры и огромного таланта. А какой он был изумительный рассказчик! Если бы его рассказы записывать в то время!
Но в молодости все мы заняты и поглощены собой. Кому интересна чужая жизнь? Я не знала его биографии, не расспрашивала никогда о его жизни. Только с возрастом начинаешь критически осмысливать прошедшие годы, и тогда наступает раскаяние и горечь от невосполнимых потерь. Но в утешение приходят слова Жуковского:
«О милых спутниках, которые наш свет
Своим сопутствием для нас животворили,
Не говори с тоской: их нет,
Но с благодарностию: были».
ТРУДНЫЙ ДИАГНОЗ
Однажды поступил вызов к женщине, у которой отмечалась высокая температура. Обычно на «температуру» неотложка не выезжает. Это сфера участковых врачей. Но в тот раз медсестра приняла вызов. Подъехали к нужному дому, я спустилась вниз по ступенькам в полутемную квартиру. В комнате застала молодую женщину. Она была одета в несколько теплых кофт поверх домашнего халата, ее грудную клетку крест-накрест перепоясывал шерстяной платок, колени были обмотаны какими –то шарфами, на ногах — валенки, хотя было тепло. Голос у нее был тихий, слабый. Жаловалась на постоянный озноб, боли и опухание коленных суставов, кашель.
Рассказала, что у нее уже не один месяц держится температура, что заболела она после родов, долго лежала с воспалением легких, однако ее выписали, якобы, врач сказал ей, что «на воздухе будет легче», но температура продолжала держаться. Потом она еще несколько раз лежала в больнице с разными диагнозами. Она показала мне лежащий на столе целый ворох выписок и анализов. Я спросила, а что говорит ее участковый врач? Она ответила: «Он сказал, что когда поставит диагноз, тогда положит в больницу».
Ворох выписок меня просто испугал: где взять время на их изучение. Я стала бегло их просматривать (время поджимало, на руках еще вызовы), но это только прибавило вопросов. Почему столько разных диагнозов: мастит, нефрит, воспаление легких, ревмокардит, артрит? Судя по выпискам, у больной — ни одного здорового органа. И анализы плохие, в моче белок, лейкоциты, в крови — повышенное РОЭ, лейкоцитоз. И это на фоне постоянно повышенной температуры.
Но что-то надо делать, так уехать я не могу.
В первую очередь озадачивал этот разнобой в диагнозах, который косвенно говорил о каком-то системном аутоимунном заболевании, когда поражаются многие функциональные системы и внутренние органы: легкие, суставы, сердце, почки и пр.
У меня еще были свежи в памяти институтские лекции об аутоимунных болезнях. При них в организме вырабатываются антитела против собственных клеток организма. То есть, ткани и органы начинают восприниматься организмом как чужеродные, и организм работает, в сущности, на самоуничтожение. Понимание патогенеза, раскрытие механизмов этой патологии было тогда новым словом в медицине.
Еще я заметила при осмотре больной какую-то красноту на щеках, которую при тусклом свете было не разглядеть как следует. Говорю ей, подойдите ближе к свету. Повернула ее к лампочке и тут увидела на ее лице «бабочку» (это повреждения кожи, характерные для красной волчанки, которые имеют очертания крыльев бабочки). Я выписала ей направление в больницу с диагнозом «красная волчанка» и сказала, чтобы она ждала перевозку.
Но мысль о ней меня не отпускала. По сути, диагноз, который я поставила ей, был приговором в то время. Много раз я проходила мимо ее дома, но не решалась зайти к ней: а вдруг диагноз не подтвердился, что она мне скажет, как я посмотрю ей в глаза?
Не знаю, чем бы это закончилось, если бы не одно событие, не очень, правда, для меня приятное.
Я сдавала госэкзамены, продолжая работать на «неотложке», когда на меня вдруг поступила жалоба от одного больного, который вообще славился тем, что писал жалобы. Приехала комиссия из министерства. Стали «разбирать» меня, обсуждать мое поведение, но в целом отнеслись ко мне по-отечески. Председатель комиссии сказала, что «самолюбие надо прятать в карман», что «мы и фашистов лечили».
Потом она спросила, получила ли я уже распределение, где я собираюсь работать и предложила место врача у себя в больнице, в которой была главврачом. И тут случилось непредвиденное — оказалось, это была та самая больница, куда я направила мою больную с диагнозом «красная волчанка». И тогда осмелев, я спросила, не знает ли она такую больную, которой я поставила диагноз красной волчанки. Она очень удивилась: «Как, это вы были?» Сказала, что диагноз системной красной волчанки подтвердился, больную не раз демонстрировали на конференции врачей, показывали студентам. Рассказала, чем ее лечили, сообщила о положительной динамике в ее состоянии.
После этого я отважилась навестить больную. Ее состояние меня обрадовало. Она получала гормоны, наблюдалась в клинике академика Е.М. Тареева, специализирующейся на изучении и лечении этого заболевания, и стала поправляться.
ПО ЛЕЗВИЮ НОЖА
Не успела я прийти на работу (я тогда уже работала участковым врачом) и надеть халат, как раздался телефонный звонок. Это была внутренняя связь. Я подняла трубку. «Зайди», — услышала я голос заведующего отделением. Его тон не предвещал ничего хорошего. «Ты больную С. знаешь?» — спросил он меня, едва я переступила порог. — «Знаю».
Это была молодая девушка, у которой я была по вызову несколько дней назад. Я еще ругалась про себя, когда поднималась на четвертый этаж пешком: зачем надо было вызывать врача на дом, почему не могла прийти в поликлинику. Тем более перед этим я ее видела в поликлинике. Она показала мне больничный лист, который ей выдала врач с другого участка. Диагноз был: Обострение хронического гастрита.
Когда я пришла, она лежала в постели, была несколько вялой, отмечалась небольшая температура. Особых жалоб не высказывала, сказала, что, наверное, она отравилась — была у свекрови и там поела блинов. Я стала ее смотреть. У нее была беременность сроком, может, четыре с небольшим месяца. Я стала пальпировать живот, поворачивала на левый бок, сгибала в колене правую ногу, в общем, проверяла все симптомы на наличие у нее острого аппендицита или другой острой патологии. Но живот был безболезненный, никаких признаков раздражения брюшины — самого страшного симптома — не было, все было спокойно. Единственно, что мне не понравилось, это язык и пульс.
Известно, что в китайской медицине существует более ста, а может, и больше видов пульса. Считается, что китайские врачи только по одному пульсу могут поставить диагноз. Но нас этому в институте не учили.
Не знаю, как китайские врачи классифицировали бы этот пульс, но по моим ощущениям это был плохой пульс, говоривший о каком-то скрытом неблагополучии в организме, внутренней катастрофе. Я выписала направление на госпитализацию, поставила диагноз «острый аппендицит» и вызвала скорую.
А продолжение этой истории болезни я уже услышала от заведующего отделением. У девушки оказался гангренозный аппендицит. Вот откуда отсутствие боли и других симптомов. При этой форме — часто стертая клиническая картина. Ее оперировали, но с осложнениями, ребенка она потеряла, потом развилась спаечная болезнь, непроходимость кишечника, по поводу чего ее снова оперировали. И теперь, сказал заведующий, ее муж подал жалобу и винит во всем врачей. Он восстанавливает ход событий, чтобы точно назвать виновника. Оказалось, что ее не сразу взяли на операцию, она пролежала в приемном покое четыре часа.
Я не знаю, чем закончилось дело, был ли суд. Но меня заведующий больше не вызывал, я перестала вздрагивать от каждого звонка. Спустя, может, месяца два девушка пришла ко мне на прием. Из больницы ее выписали «под дальнейшее наблюдение и лечение врача по месту жительства».
Когда говорят, «ходит по лезвию ножа», то я думаю, что это к нам, врачам, относится в полной мере.
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer10/ibelenkaja/
