Действующие лица:
«Афганец» — около сорока. Сержант. Без обеих рук. (Культи до середины плеч.)
«Вьетнамец» — Лет 55. Капитан. Без обеих ног. (Короткие культи или без них.)
«Чечен» — лет 25-ти. Рядовой. Нет правой руки и левой ноги.
«Шпион» — лет 30-35. Правой ноги нет по колено. Нет левой руки.
Изя — лет 70-75. Нет правой ноги по колено и левой руки по локоть.
Санитар, Голос за сценой.
Около 2000-го года.
СЦЕНА ПЕРВАЯ
На сцене четыре койки. Расстановка или полукругом, или параллельно рампе. Тогда две крайние ближе, а две центральные в глубине. На трёх — груды тряпья, так что не понятно, что там кто-то лежит. Четвёртая (одна из стоящих у рампы) аккуратно, по-армейски застелена. Под кроватями больничные судна или горшки. В центре (сбоку) стол и четыре стула. На задней стене раковина и кран. У одной из кроватей в глубине инвалидное кресло на колёсах.
Открывается дверь.
Голос за сценой. — Вот ваша палата. Устраивайтесь. Правила и распорядок вам уже известны. Будут вопросы — соседи разъяснят. (удаляясь) Так что добро пожаловать в наш… (неразборчиво)
В дверь, опираясь на костыль, заходит мужчина. Правая нога от колена — протез. Левый рукав пустой, заправлен за ремень. За спиной вещмешок. Проходит в комнату, заглядывает под койки, видит судна и горшки, ухмыляется.
Шпион. — И хотел бы занять центровую шконку, а вот те хрен — все места у параши. Других нет.
Бросает мешок на застеленную койку. Садится на неё. Скрипят пружины. На койке на другом краю сцены у рампы гора тряпья начинает шевелиться, и оттуда показывается стриженая наголо голова.
Чечен. — О! Новенький. Привет.
Шпион. — Здорово. Ты кто тут будешь?
Чечен. — Я… это, рядовой. Чечен я.
Шпион. — Чечен? Что-то ты парень на абрека не тянешь.
Чечен. — Да не… Я русский, а Чечен — это кличка. У нас здесь у всех клички. У каждого по его войне.
Шпион. — Погоняло, то есть. А ты, значит, с чеченской. И с которой?
Чечен. — Да с первой ещё. В 96-м у Бамута под мину угодил.
Садится на кровати, спускает ноги, и тогда становится видно, что у него нет левой ноги и правой руки.
Шпион. — Смотри-ка. Так мы с тобой, как зеркальные близнецы. Два получеловека.
В это время на другой кровати тоже раздвигается скомканное тряпьё, и появляется ещё одна голова.
Афганец. — А так и должно быть. Здесь так палаты и комплектуют. Чтоб из двух обрубков один человек получался. Так санитаров меньше надо. А то вот собери в комнату одних безруких — кормить замучаешься. А так, глядишь, друг другу и помогут. А санитарам только и делов остаётся, что лоханку вкатить.
Садится резко на кровати, спускает ноги на пол, и тогда становится видно, что вместо обеих рук у него короткие культи.
Шпион. — Во как. Умно. Экономия, значит. А ты тогда к кому дополнением будешь?
Тот собирается ответить, но с четвёртой койки, на которой пока нет никакого движения, раздаётся голос.
Вьетнамец. — В каком чине, боец? Доложитесь по форме.
Шпион. — О! А здесь у нас кто?
Из груды тряпья сначала появляются две руки. Затем одна хватается за спинку кровати, вторая за раму и рывком вытаскивают наружу из-под одеяла тело. Человек садится на кровати. При помощи рук разворачивается лицом к залу, становится видно, что у него нет обеих ног.
Вьетнамец. — Капитан, лётчик, в… (запинается). — Вьетнамец. И пока здесь старший по званию.
Шпион. (не вставая с койки) — Ну так старшим и останешься. Я, будем считать, что выше лейтенанта не поднялся.
Вьетнамец. — Где конечности оставил?
Шпион. — А вот это доложить не могу. У нас в… в этой… в разведке, разглашать не принято. Подписка.
Афганец. — ГРУшник, что ли?
Шпион. — Ну, вроде того.
Афганец. — Как же тебя величать будем? Разведчиком, что ли? Длинно.
Чечен. (смеётся) — Шпиёном!
Вьетнамец. — А что — хорошая идея, рядовой. Лейтенант — будешь Шпионом!
Шпион. — Кем я только не был. А чё — шпион, вроде теперь не западло.
Вьетнамец. — Ну, вот тебя и с крещением. Устраивайся.
Чечен. — Так ты… это… и вправду разведчик? Как Штирлиц? За границей работал?
Шпион. — Не могу, солдат, разглашать. Тайна, подписку давал.
Чечен. (не успокаиваясь) — И языки знаешь?
Шпион. — Да ботаю помаленьку на разных фенях. (и быстро, чтоб сменить тему) А кто тут до меня жил?
Афганец. — Старик один. Изя. Ещё в Отечественную полноги да полруки потерял. Ровно как ты, те же самые… Партизанил. А потом на Валааме, в инвалидном приюте жил, когда нашего брата с глаз долой из городов убрали, а после ещё и по лагерям разным помыкался. И общим, и для инвалидов.
Шпион. — Ааа… Знаю. Самые страшные. Один голимый беспредел. И что этот Изя — помер?
Афганец. — Исчез.
Шпион. — Что значит, исчез?
Чечен. — А вот так… Просыпаемся утром, дней пять назад — нет Изи, и коечка застелена, и никто ничего не говорит.
Афганец. — Да они тут никогда не говорят, если кто помер или переведён куда-то.
Открывается дверь. Санитар вкатывает кухонный стеллаж на колёсах. С него переставляет на стол тарелки.
Санитар. — Кушать подано, господа офицеры! (Смеётся) Жрать быстро, глотать не жуя! Через полчаса забираю тарелки. (Мурлыча под нос военный марш, укатывает тележку)
Шпион. — Весёлые тут у вас вертухаи.
Афганец. — Тут всяких хватает. Один другого забавнее, уроды.
Чечен помогает Вьетнамцу пересесть в инвалидное кресло и подкатывает его к столу. Афганец подходит сам, ногой отодвигает стул, садится. Шпион, сидя на койке, внимательно наблюдает, затем последним садится за стол между Вьетнамцем и Чеченом. С другой стороны стола между ними сидит Афганец, и они вместе его кормят. Вьетнамец ложкой кормит его супом, а Чечен отламывает и даёт кусочки хлеба. Всё это молча. Медленно гаснет свет. Слышен только стук ложек о железные миски, и как с хлюпаньем втягивают суп.
СЦЕНА ВТОРАЯ
В комнате трое. Вьетнамец читает, сидя на кровати. Чечен за столом пишет письмо, высунув от напряжения кончик языка. Шпион, лёжа на кровати, крутит в пальцах колоду карт, пытается манипулировать, роняет. Карты рассыпаются по одеялу, он чертыхается, собирает и пытается снова.
Шпион. — Слышь, а куда это Афганца повели?
Вьетнамец. (не отрываясь от книги) — На медкомиссию. Регулярное освидетельствование. Раз в год. Так положено.
Шпион. — О! А что проверяют? Не отросли ли у него руки за год?
Чечен фыркает.
Вьетнамец. — Тебе ещё смешно. Мальчишка. Ещё насмеёшься. У тебя всё впереди.
Шпион. — Слышь, капитан. А как это Афганец обе руки там оставил? И обе так одинаково обрезаны? Граната, что ль в руках рванула? Так вроде у него всё остальное цело.
Вьетнамец. (откладывает книгу) — Нет, не граната. В плен попал к душманам. Растянули его верёвками между деревьев и рубанули обе. Они б и ноги ещё отрубили, и яйца с членом, и у дороги такой обрубок бы и выставили — любили они так делать. Но тут наши налетели. Успели на вертушке в госпиталь довезти. Спасли.
Шпион. — Спасли… Спасатели, мля… да уж — историй тут у вас наслушаешься. И ведь, главное-то, ни за хрен собачий пострадал парень. Беспредел творится. Полный беспредел.
Вьетнамец. — Что значит «ни за хрен»? Он исполнял свой интернациональный долг!
Шпион. (откладывает карты, садится на кровати) — Долг… Это я понимаю. Вот ты мне, капитан, пайку сахара проиграл и не отдаёшь. Вот это — я понимаю, долг. А вот что такого задолжал этот парень, который двадцать лет тому назад был сопливым щенком, и кому он был должен, и за какие долги его послали туда, где чужим, что пришли на их землю с оружием, отрубают руки и яйца? А? Кому он, пацан, ещё не поживший, столько задолжать успел? А этот сопляк деревенский (кивает в сторону Чечена), за чьи долги своими конечностями расплатился? За тебя я не говорю — ты сам полез, с тебя и спрос другой. Тебе счёт выставить некому.
Вьетнамец вспыхивает, собирается ответить, но тут дверь пинком распахивается, и входит Афганец. Разговор обрывается.
Вьетнамец (хмуро) — Ну что, продлили?
Афганец не отвечает. Проходит, садится за стол.
Шпион. — Может, сыграем? Пока ещё обед привезут…
Чечен. — А давайте. Я уже письмо дописал.
Шпион. — А ты всё с девками переписываешься? Головы им морочишь? Рассказываешь про трудности службы, и как ты к ним после дембеля приедешь? И фотки свои старые посылаешь? Дурачок.
Чечен. — Да пошёл ты.
Афганец. — А ты не злись. Шпион правду говорит. Тебе не девчонкам молодым сказки впаривать надо, а бабу взрослую найти, деревенскую. Ты ж сам-то не городской?
Чечен. — Нет. Из-под Пскова я.
Афганец. — Ну, вот. Бабу нормальную, зрелую. Русские бабы — они же добрые, сердобольные. И напиши всё честно, что, мол, так и так, пострадал за Отечество, но зато всё остальное у меня работает исправно. И в хозяйстве пригожусь, и опять-таки ночью полезен буду. Я и сейчас по два раза в сутки кончаю и бужу товарищей по казарме громкими криками.
Все смеются.
Чечен. — Да ну вас. Сам бы такие письма и посылал. Я тебе напишу.
Афганец. (криво усмехнувшись) — Да я вроде как в хозяйстве и не к чему…
Шпион. — Ну так играть будем?
Все садятся к столу. Шпион одной рукой ловко раздаёт.
Вьетнамец. — Вот настропалился. И сдаёт и передёргивает, и всё одной рукой.
Шпион. — А ты меня на мухлеже поймал? Нет. Ну и не гони. (разглядывает свои карты, напевает) Инвалид, инвалид. У меня нутро болит. (Обращаясь к Вьетнамцу) — Так за Афганца ты метать будешь? Или хочешь, я сыграю, честно.
Вьетнамец. — Знаем мы твою честность. Я уж сам его карты подержу.
Играют. Вьетнамец смотрит свои карты, делает ход. Потом берёт карты Афганца, показывает ему, смотрит сам и делает ход за него. Приоткрывается дверь.
Санитар. — Эй, Шпиён, подойди сюда.
Тот кладёт карты на стол, потом подумав, убирает их в карман халата, кряхтя разворачивается.
Шпион. — Ща. Бегу, скачу, вот только ногу одену и помчусь. Спринтера, бля, нашли.
Ковыляя подходит к двери. Невнятный разговор. Возвращается с большим пакетом.
Шпион. — Ну что, братва, гуляем. Я порядок знаю. Вот: хоть и с запозданием, но проставляюсь.
Достаёт из пакета две бутылки водки, хлеб, полпалки варёной колбасы, сигареты.
Чечен. — Ух ты!
Афганец. — Силён Шпиён. Профи. И тут уже и ходы нашёл, и агентуру завербовал.
Шпион. — Давай, Чечен, мечи посуду. Да дверь чем-нибудь подопри — нам тут лишние рты ни к чему.
Чечен приносит из тумбочек стаканы, пару мисок, стелет на стол газету. Вьетнамец нарезает хлеб, колбасу. Шпион скусывает пробку, разливает.
Шпион. — Ну, за знакомство.
Капитан сначала даёт выпить Афганцу, потом выпивает сам. Шпион сразу наливает по второй.
Шпион. — Ну, а меня с новосельем.
Быстро выпивает, не дожидаясь остальных.
Афганец. (задумчиво) — А я сейчас, когда внизу был на комиссии, видел — снова этот Гелендваген подъехал.
Чечен. — А… этот. Как его Изя называл? — «Фашистский броневик»?
Афганец. — Броневик не броневик, а проходимость у него, как у моего БМП, и по шоссе всем фору даст.
Шпион. — Это чей же будет? Главврача, что ли? Или директора этой богадельни?
Вьетнамец. — Нет. На нас столько не наворуешь.
Шпион. — Ну, не скажи, начальник. Ты ведь сюда, на их счёт свою капитанскую пенсию перевёл? Перевёл. И все остальные перевели. А народу тут… Есть, что распилить…
Афганец. — Не наш это. Генерал из округа. Большой. Пузатый. Приезжает часто — охоту страсть любит, а здесь охотничье хозяйство знаменитое, леса, зверьё. Вот они его тут вместе со здешним егерем и развлекают. А внизу, кстати, для него персональные апартаменты выстроены — с пять наших палат, с камином. И жрачка отдельная, генеральская, а уж сестрички такие, которые на наш этаж и не поднимаются.
Шпион. — Так вроде не сезон ещё — какая охота?
Афганец. — Ты не врубился, Шпион. Он Генерал! Какой сезон? Он сам и сезоны, и времена года назначает.
Чечен. — А помните, Изя предлагал этот джип угнать и в лес к партизанам двинуть?
Вьетнамец. — К каким ещё партизанам? Вы чё охренели все? Нет никаких партизан уже!
Чечен. — А Изя говорил — есть!
Афганец. — А ружья они из машины не вынимают. И карабин. Так там в чехлах и лежат. И патронов целый ящик. Только водила у них за часового и ещё один салага посменно рядом или в машине дремлют, пока генерал парится да куражится. Он тут обычно дня на три зависает. Пока приезд, банька да девки, потом охота, потом обмыть добычу.
Шпион. (задумчиво) — Карабин, говоришь…
Афганец. — Угу. И патронов ящик.
Вьетнамец. (встревоженно) — Вы о чём это, бойцы?
Шпион. (повернувшись к Вьетнамцу.) — Слушай, капитан, а ты сколько тут уже безвылазно, не выходя на волю паришься?
Вьетнамец. — Не твоё дело, лейтенант!
Афганец. — Да какие уж тут секреты. Я шестой, а он уж все восемь тут отсидел, а до того по каким только приютам ни валялся.
Шпион. — Ни хера себе. Я столько даже за банк не огребал.
Вьетнамец. — В смысле?
Шпион. — Да так. Было одно дело… секретное.
Вьетнамец. — Крутишь ты что-то, Шпион, темнишь.
Тот не отвечает, открывает вторую бутылку, разливает.
Вьетнамец. (поднимает стакан, хочет сказать тост) — А давайте мы бойцы выпьем за нас, за то, что мы всё же выжили, за то, что мы здесь…
Шпион. (дурашливо поёт) — Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.
Чечен прыскает, даже мрачный Афганец улыбается. Вьетнамец сбивается, замолкает, все выпивают. Чечен поит Афганца. Все уже пьяны.
Вьетнамец. — Шпион, слышь, ты прекрати кривляться. Ничего святого! Да выжили, а это значит и победили! Да, мы что-то потеряли, но в чём-то и стали сильнее. Притом буквально сильней. У меня сейчас руки знаешь какие накаченные — подковы гнуть могу!
Афганец. — Ага. Видел я, как ты дрочишь. Мощно!
Все смеются.
Шпион. — А ты не завидуй, Афган, денег вон подкопи или выиграй, да санитарке заплати — она тебе и подрочит. Или вон салагу припаши, поможет.
Чечен. — Ах ты, сука рванная!
Пытается напасть на Шпиона. Тот смеясь уворачивается.
Шпион. — Да ладно. Пошутил я.
Вьетнамец. — А ну хватит! Развоевались. Разойдитесь по койкам! Солдат, угомонись.
Шпион. — Во, слышишь — что старший по званию командует?
Чечен. — А чего он заводит и, вообще, чё он на Изину койку улёгся, сука? Изя, может, ещё вернётся!
Афганец. — Оттуда не возвращаются.
Чечен (упрямо) — А Изя говорил, что возвращаются. Что там, на Вальхалле Один выдаёт им новые руки и ноги и возвращает их обратно на землю.
Шпион. — Где выдают? Кто приделывает ноги?
Чечен. — Один, ну это их еврейский бог на Вальхалле — это место такое, куда попадают убитые и раненые в бою. Может, Изя там… А может, он там попросит… (и тише)… и вернётся за нами.
Шпион. — Ну, тебе, солдат, этот еврей голову и заморочил.
Чечен. — Да не твоё дело, Штирлиц хренов! Тебя спросить забыли! Изя человек был!
Шпион. — Да ладно, ладно. Развоевался салага. Никто твоего Изю не обижает, только закрутил он тебе мозги своими сказками. Надо ж такое придумать — ноги ему пришьют…
Чечен. — Борзый ты больно. Не боишься, что придушу ночью?
Шпион. — Не… Не боюсь. Каждый из вас знает, что смерть — это избавление. И чтобы меня придушить — ты, калека, любить меня должен, а ты меня ненавидишь. Так зачем тебе меня от мучений избавлять? А? (повернувшись к Вьетнамцу) Скажи, капитан, когда тебя сбили, и ты по вьетнамским джунглям полз, как Маресьев, ты, если б знал, что тут окажешься, полз бы? Или там бы и застрелился?
Капитан не отвечает. Шпион поворачивается к Афганцу.
Шпион. — Слышь, Афган. Пойдём на воздух, что ли. Покурим.
Вместе выходят.
СЦЕНА ТРЕТЬЯ
Утро. Первым просыпается Чечен. Стараясь не шуметь, встаёт и ковыляя выходит из комнаты. Проходит несколько секунд, и из-за сцены доносятся стук дверей и голоса.
Голос. — Ты чё тут делаешь? Не видишь, написано — туалет для персонала! Ты ж вроде только хромой, а не слепой? У тебя там в палате горшок персональный под койкой стоит. Вот в него и сри! Чё ты сюда припёрся?!
Чечен. — Да я просто будить никого не хотел. Спят ещё все, да и пахнет в комнате после… И потом же всё равно выносить.
Голос. — Ах, какие мы чувствительные! Пахнет барину… воняет ему! Ты что — городской, что ли, «москвач»?
Чечен. — Да нет, деревенский я, из-под Пскова.
Голос. — Ну вот и ковыляй к себе в палату, пскопской, и гадь там! Понял? Пошёл!
Открывается дверь, и Чечен влетает в комнату, явно получив пинок, и с трудом удерживается на ногах.
Шпион. — С облегченьицем, герой.
Тот не отвечает. Ковыляет к своей койке, ложится, отворачивается от всех. Шпион встаёт, идёт к раковине, наливает в большую алюминиевую кружку воды и опускает самодельный кипятильник. Разрывает зубами упаковку чая. Когда вода закипает, высыпает её всю в кружку. За это время просыпаются остальные. Вьетнамец, сидя на койке, делает зарядку. Афганец встаёт, подходит к Шпиону, смотрит, что тот делает.
Афганец. — Чифирь?
Шпион. — Ага. Напиток богов. Этих… как их — Одинов. Любишь?
Афганец. — Да я всего раз в жизни пробовал. В учебке ещё.
Шпион. — Ну что, инвалидная команда! Почифиряем? У нас там ещё хлеб-колбаса вроде оставались. Чечен, хватит себя жалеть. Открывай тумбочку, давай сюда жратву.
Все садятся за стол, так же как и в предыдущем действии. Шпион разливает чифирь. Горячо. Все дуют, с хлюпаньем пьют.
Шпион. — А у Гелендвагена у этого коробка автомат?
Афганец. — Конечно. Ну, там ещё и раздатка есть, чтоб на пониженные переключать, когда по грязи или, допустим, по песку.
Шпион. — Автомат, значит. То есть, вести можно и одной ногой.
Афганец. — Конечно. И одной рукой. Рядом только на соседнем сидении кто-то должен быть, чтобы приборы переключать, да раздатку, если нужно.
Вьетнамец. — Ты о чём это, боец? Ты что задумал?
Шпион. (не обращая на него внимания, поворачивается к Чечену) — А ты кем в армии был? Специальность какая?
Чечен. — Да рядовой я. Обычный стрелок.
Шпион. — Во… стрелок. То есть, стрелять умеешь.
Чечен. — Обижаешь. Из чего угодно. Я в роте на стрельбах одним из лучших был.
Вьетнамец. — Вы что обсуждаете? Вы что — охренели все?
Шпион. (наклоняясь вперёд над столом) — Слышь, братва. Я ж эти места знаю. Нам, главное, до слободы пригородной добраться. А там у меня всё схвачено. Там и хаза есть, и кореша верные. Там не пропадём. А тачку эту фашистскую сразу в гараж упрячут и или разберут или переправят так, что никто и не найдёт никогда. Мы за неё лавэ получим столько, что на пару лет привольной жизни хватит. И на водку, и на девок. А там видно будет. И чтоб никаких больше Афганцев да Чеченов — (обращается к Чечену) ты кто? У тебя имя есть? Тебя мамка как звала?
Чечен. — Санька, я.
Шпион. — Вот Санькой и будешь! А то Чечен он, смех один.
Афганец. — А как? Там же охранник этот стоит, водила.
Шпион. — Того, который на стрёме, беру на себя, и не пикнет.
Афганец. — Ты чё, убивать своих же…
Шпион. — Да что ты мелешь? Зачем мне мокрое на себя вешать? Не волнуйся. Я его так отключу, что часок поспит, и будет как новенький. Ну, поболит немного головка… А то, что он там — так это нам и надо. Ключи же у него.
Вьетнамец. — Хорошо вас там в разведке учат…
Шпион. — В разведке… в клетке так учат, понял? В клетке! Да уж… попал я… Думал тут отсидеться, отдохнуть… Да только здесь у вас хуже, чем на зоне. Беспредел один. Короче. Кто на эту — как там её ваш Изя называл — Вал.. Валю…
Чечен. — Вальхаллу.
Шпион. — Во-во… кто на Вальхаллу хочет — пошли. А нет — счастливо вам гнить тут дальше.
Встаёт. Подходит к своей койке. Вытаскивает из тумбочки собранный вещмешок. Смотрит выжидающе на остальных. Первым встаёт Афганец. Босой ногой приподнимает матрас на своей кровати и вытаскивает из-под него вещмешок. Видно, что мешок не пустой, собран. Шпион поднимает мешок и одевает его на Афганца. Следующим вскакивает Чечен. Суетливо вытаскивает из-под матраса пустой вещмешок, мечется по палате, кидает в мешок всё подряд: что-то из тумбочки, какую-то посуду со стола. Забрасывает мешок за спину. Выпрямляется, замирает. Все поворачиваются к Вьетнамцу, который молча сидит у стола. Пауза. Тот поднимает голову.
Вьетнамец. — Ну и? Куда вы бойцы без командира денетесь? Две руки на троих. Картой пользоваться не умеете. Машину одной рукой по очереди поведёте? А ружья как заряжать собираетесь, мудилы однорукие? Рядовой! Где мой вещмешок?
Все бросаются собирать его вещи, пересаживают его на коляску. Медленно гаснет свет, и высвечивается изнутри дверной проём. В нём силуэт человека на протезе и с пустым рукавом.
Изя. — Ну что, хлопчики, готовы? Тогда пошли.
Занавес
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer10/vreznik/
