Вот интересно, есть ли на свете люди, которым нравится поздняя кубанская осень!? Не сентябрь с октябрём, к ним претензий нет! С этими месяцами всё в порядке. Можно сказать, шестьдесят дней добротного «бабьего лета», а вот ноябрь, просто бррр-месяц. То «дождь и дождь без края — нудная холодная вода», то вдруг ни с того, ни с сего снег повалит. Ненадолго, на день-другой, но всё-таки зимнюю одежонку доставать заставит.
К чему я это? Да к тому, что внук Тимоха, уткнувшись носом в окно, решает глобальную проблему.
Топать ли на улицу, под снего-дождь, или ну его, - но в этом случае придётся кое-что делать по дому, - как-то: убрать свою комнату, а затем помочь бабушке на кухне.
Находчивый потомок, как обычно, нашёл третий вариант:
— Дед, ворон видишь?
— Ещё бы. Чёрные на белом, — не отрываясь от экрана монитора бормочу я, не понимая, к чему клонит любимое чадо.
— Вот именно, чёрные. Воробьи серые, незаметные, в маскировочной окраске прыгают и летают, а эти выпендриваются, понятное дело, триста лет живут, но ведь не бессмертные же.
— Возьми на полке томик «Мифы древней Греции», найди там легенду «О возлюбленной Аполлона, красавице Корониде, дочери орхоменского царя Флегия»…
— А вороны здесь причём? — бесцеремонно перебивает меня Тимофей. — У этих греков, древних, в каждом мифе любовь сплошная, ну ещё и битвы всякие, а про птиц, мало что написано.
Я осёкся, вспомнив, что согласно легенде этот самый любвеобильный Аполлон перекрасил белоснежного ворона в чёрный цвет за то, что бедная птица не успела сообщить божеству о неверности женщины и вовремя не выклевала глаза красивому парню по имени Исхия, с которым у Корониды что-то непотребное было. В общем, пока, не для Тимофея эти древнегреческие страсти.
— Внук, ты прав! Давай оставим эти Олимпийские мифы в покое.
— Давай, — тут же согласился Тимоха. — Но вороны-то, чёрные, заметные и нахальные. Никого не боятся и тырят всё, что плохо лежит. Почему?
Не отвечать на детский вопрос — себе дороже! Проверено многократно! Не получив ответа, чадо насупится, обидится и откажется есть кашу. А это уже чревато последствиями, то бишь бабушкиным допросом! С пристрастием!
Именно она - моё спасение, - в фартуке и с неизменной скалкой в руках «материализовалась» в комнате в эту трудную минуту.
— Мужчины! Ворон считаете? Трудное занятие. Как же их отыскать, таких незаметных на белом снегу? Ума не приложу.
— Ба! А почему они чёр…
— Да слышала я ваш научный разговор. Мне мой дедушка много лет назад, совсем иное сказывал, — супруга опустилась на диван, Тимофей мгновенно примостился рядом и заглянул бабушке в глаза.
— Эта легенда родилась очень давно. Так давно, что её уже и не помнит никто, — супруга выдержала паузу и продолжила, — много лет тому назад бок о бок с нашими славянскими предками жили красивые птицы с белоснежным оперением. Услаждали слух людей волшебным пением. Их так и называли — наши чаровницы. Поскольку ни магнитофонов, ни тем паче смартфонов древние люди ещё не изобрели, то помногу часов слушали пение своих пернатых соседей. Но время шло, и стали замечать славяне, что в их совсем не богатых домах стали пропадать вещи. То одно исчезнет, то другое. Один монет не досчитается, другой ложку одолжить просит, ибо своя куда-то запропастилась. А золотые украшения и пуговицы начищенные так и совсем исчезли из селения. Хотели помощи просить у Создателя, но тот и сам постоянные жалобы народа услышал и велел птицам:
— Отныне и вовеки веков это воровство-безобразие прекратить!
Но те ослушались. И дело своё непотребное продолжили.
Что оставалось Богу? Для начала он отнял у негодниц голос. Теперь каждое утро повсюду слышалось только противное — кар, кар, крра!
Не помогло. Не вняли птицы гласу Божьему. Сильно разгневался он. В мгновение ока перекрасил их перья в яркий чёрный цвет, и повелел их величать только так: вор!Он!
А птицы на это теперь обязаны отвечать только одно:
- Кар! Крал!
Пару минут внук сидел молча, усваивая услышанное, потом поднялся и поспешил к себе в комнату, вернулся с планшетом.
— Ба, а как ты это объяснишь? — внук ткнул пальцем в экран.
— Супруга прочла вслух «Парадокс Гемпеля. Допустим, что все вороны в мире чёрные. Следовательно, все предметы, не являющиеся чёрными, не являются воронами. Если человек видит ворона, то его уверенность в том, что эта теория верна, увеличится. А когда он видит красные яблоки, то это увеличит его уверенность в том, что все нечёрные предметы не являются воронами…»
Бабушка отложила гаджет в сторону:
— Тимофей, философия — это по части твоего деда. Ему, как писателю, она гораздо ближе.
Внук взглянул на меня.
— А на улице солнышко вышло, снег уже тает, — опережая вопрос внука, воскликнул я, — и вообще, у нас, кажется, хлеб в доме закончился и молоко. Мы с Тимофеем мигом в магазин сбегаем.
— И ворон по дороге посчитаем, — подмигнул мне внук, доставая из шкафа курточку.
— Понимаешь, дружище, — я тоже стал облачаться в демисезонное пальто, — любой орнитолог скажет, что Во́рон — «это вам не муж воро́ны», а два разных вида, правда одного семейства врановых. Так кого мы с тобой считать идём?
