(продолжение. Начало в №7/2020 и сл.)
Глава двадцать вторая
I
Сразу после окончания Войны за независимость в Генштабе началась интенсивная работа по организации будущей армии Израиля. Работой руководил Игаль Ядин, который поделил ее между двумя комитетами. Один из них должен был разработать правила набора и комплектования армии, а второй — выработкой доктрины ведения военных действий.
С некоторой долей условности можно сказать, что первый комитет определял, из чего строить армию, а второй — как ее использовать.
Первый комитет Игаль Ядин взял на себя. За основу была принята британская модель времен Второй мировой войны, когда армию формировали не по найму, а по призыву.
По закону все граждане Израиля по достижении 18 лет подлежат призыву на службу в ЦАХАЛ. Срок срочной службы 36 месяцев, для женщин — 24 месяца. Правило не распространяется на арабов. Они не обязаны служить, но могут присоединиться к армии на добровольной основе. Для друзов и черкесов после консультаций с руководством их общин призыв стал обязательным.
В системе подготовки и мобилизации резервa немало было взято из опыта швейцарцев, в частности — регулярно проводимые сборы резервистов. В Израиле они могут длиться до месяца и более, что и породило местный анекдот об израильском солдате, самом счастливом в мире, потому что у него отпуск целых 11 месяцев.
Что же касается выработки военной доктрины, то комитетом по ее разработке руководил полковник Хаим Ласков.
Доктрина исходила из невеселых геополитических реальностей.
Израиль уступает соседям по населению и в предвидимом будущем всегда будет вынужден вести войну против численно превосходящего противника.
Спор с соседями не состоит в несогласии по поводу границ, а в неприятии самого факта существования Израиля. Противники Израиля будут вести против него войну на уничтожение.
Учитывая географические реальности, а также перевес противника в числе и в материальных ресурсах, Израиль в случае войны не может рассчитывать на победу посредством уничтожения врага. Реальной целью должно быть нанесение такого ущерба его вооруженным силам, которое вывело бы их из строя на максимально долгое время.
Малая территория, очень изрезанные границы и близость населенных центров к линии фронтов лишает Израиль всякой стратегической глубины. В самой узкой зоне расстояние от границы до моря составляет всего 14 км. Никаких естественных барьеров для обороны не существует.
Израиль не может вести долгую войну. Война делает необходимой мобилизацию такого огромного процента населения, что экономика через несколько недель просто перестанет функционировать.
Единственным плюсом в этой мрачной картине являлось «… наличие внутренних операционных линий…».
В переводе с профессионального военного жаргона на общечеловеческий язык это означало, что если вы окружены врагами, у вас есть возможность наносить им удары по очереди, переходя от одного к другому, надо только действовать очень быстро.
Прямым следствием 5-и базовых положений являлась необходимость в построении такой армии, которая могла бы переключаться с одного фронта на другой с максимально высокой скоростью и наносить противнику максимальный ущерб в минимальное время.
Ничего даже отдаленно похожего израильская армия в 1949-м году делать не умела, как, впрочем, и в течение несколько последующих лет, но реформы Моше Даяна, проводимые им с 1953 по 1958, дело сильно подтолкнули.
По установленным правилам, в специальные военные школы можно было попасть только по отбору, проводимому среди солдат срочной службы. И все командиры только так и двигались по служебной лестнице, никакого другого пути к офицерскому званию не было. Образование и социальное происхождение во внимание не принимались, учитывались только качества лидера.
Однако, начиная с должностей уровня командира батальона, офицеров обязывали серьезно учиться, и предоставляли для этого оплаченный годовой отпуск.
Получаемое таким образом образование совсем не обязательно было военным. Можно было взять и курс философии, или, скажем, системного управления. Выбор был широк.
Наконец, после 40 лет офицеры, как правило, выходили в отставку, получали свою военную пенсию, и переходили в резерв.
Даян считал, что армии нужны молодые офицеры, более восприимчивые к свежим идеям, поэтому в регулярной армии генералов старше 45 просто не было — он сам ушел на «гражданку» в 43 года.
Эта система прошла проверку войной 1956-го года, и показала превосходные результаты. Несмотря на нехваткy многого, например, армейские ботинки нашлись только на 30 тысяч человек, а явилось на службу по мобилизационному призыву втрое больше, и верхней одежды было так мало, что солдаты отправлялись на фронт в собственных пальто, операционный план сработал без срывов.
Передовые части сумели выйти в район Суэцкого Канала за 4 дня, обогнав график. Неожиданности носили приятный характер — танки, на которые до войны возлагали скромные надежды, неожиданно показали себя хорошо, практически решив исход кампании. Даян сделал из этого немедленные выводы. Авиация, которая наилучшим образом отвечала требованию быстрого переноса удара с одного направления на другое, по-прежнему получала примерно половину всех ассигнований на новую технику, но то, что шло в сухопутные силы, теперь имело отчетливый «танковый» приоритет.
Даян начал быстро наращивать количество частей, оснащенных этим перспективным родом оружия. Пехотные бригады по мере поступления новой техники переводили в бронетанковые, а заведовать их техническим оснащением и обучением он назначил полковника Исраэля Таля.
Назначение оказалось на редкость удачным. Полковник был человеком основательным. Он начал новую службу с того, что прошел предназначенный для лейтенантов курс «кандидата в командиры танка». Потом он занялся разработкой доктрины использования танков в конкретных условиях арабо-израильского конфликта — война 1956-го года предоставила ему богатый материал для изучения.
Выводы, к которым он пришел, носили неожиданный характер. Вместо быстрых, стремительных французских танков АМХ‑30, способных делать 80 км/час, он предпочел купить в Англии тяжелые неповоротливые «Центурионы», максимальная скорость которых был где-то в районе 30 км/час, и то по дороге, а не по пересеченной местности.
У «Центурионов» была не слишком сильная пушка, слабый и легко воспламеняемый бензиновый двигатель, и капризный нрав — они требовали серьезного и непрерывного ухода.
Тем не менее Таль выбрал именно «Центурионы» — главным достоинством в его глазах была их основательная броня.
Все остальное он считал поправимым. Пушка была заменена на превосходное английское 105-мм орудие, с бóльшей дальнобойностью. Бензиновый двигатель — заменен на американский дизель. Наконец, капризный нрав машины был преодолен выучкой и дисциплиной, которые он сумел укоренить в танкистах.
Это оказалось не так-то просто. Израильские танкисты привыкли к относительно простым «Шерманам», технические проблемы в которых иной раз можно было устранить ударом кувалды. С «Центурионами» все было не так, тут требовалось точное соблюдение правил технического обслуживания. Но когда к этому привыкли, оказалось, что именно английские машины показывают превосходные результаты на стрельбах и маневрах.
Экипажи, которые поначалу рассматривали назначение в батальоны «Центурионов» как наказание, стали просто гордиться тем, что у них в руках оказались лучшие танки армии.
Через некоторое время появилась возможность через Германию раздобыть американские «Паттоны» — их снимали с вооружения бундесвера. Они были включены в такую же программу модернизации, как и «Центурионы». Даже старые «Шерманы» — и те были обновлены, на некоторые даже удалось поставить укороченную версию 105 мм пушки. К маю 1967 года Израиль имел в строю 8 танковых и 5 механизированных бригад — всего около 1000 более или менее современных танков.
Армия не имела многого, что иметь хотелось бы. Не было бронетранспортеров для пехоты — на них не хватило средств, все закупки шли только на одно — на танки. Не хватало артиллерии. Не хватало транспорта, по мобилизационному плану предстояло реквизировать чуть ли не весь гражданский грузовой транспорт, в ход шли даже грузовички для доставки фруктов, с лысой резиной и без запасок. Стрелковое оружие в резервных пехотных частях включало в себя не только бельгийские 20-зарядные винтовки FN, или автоматы «Узи», но и винтовки «98», где «98» обозначало «Маузер 1898» года, времени ДО Первой мировой войны.
В мае 1967 в армию было мобилизовано около 220 тысяч человек.
Из них примерно 90 тысяч влились в территориальные части, предназначенные для местной обороны, а 130 тысяч были развернуты в 25 бригад действующей армии.
Не хватало многого, но армия была готова к войне.
II
В Египте задачи вооруженных сил отнюдь не сводились, как это было в Израиле, к простой и очевидной задаче защиты родины.
Армия считалась «Авангардом Революции», и являлась, прежде всего, главным защитником режима. Это было вполне естественно, потому что Насер и его соратники пришли к власти именно в результате военного переворота, как вожди группы «Свободные офицеры». Вот армия защищала не только — и даже не столько — страну, сколько режим. И внимание ей уделялось соответствующее.
Военным — не рядовым, конечно, но офицерам — хорошо платили, те из них, кто достигал старших чинов, скажем, подполковника или выше, почти автоматически получали связи и средства, обычному человеку недоступные.
Офицерский Клуб в Каире был самым аристократическим местом в столице.
В отличие от израильской армии, где имелся один-единственный генерал-лейтенант, занимавший пост начальника Генштаба, и десяток генерал-майоров, заполнявших главные командные должности, в египетской армии генералов было много.
Во главе вооруженных сил стоял военный министр, Абдель Хаким Амер, верный сподвижник вождя революции, в совершено исключительном чине фельдмаршала. Все, что происходило в вооруженных силах страны, особенно с кадрами, происходило только с его ведома.
Надо сказать, что президент Насер не раз предлагал своему другу не сосредотачиваться столь исключительно на заботах офицеров, а заняться более широкими политическими задачами, которые больше соответствовали бы его выдающимся талантам. В конце концов, каждодневные заботы можно было бы поручить не столь выдающемуся человеку, как фельдмаршал, а, например, генералу Фавзи.
Этот генерал был начальником Генштаба. Но к тому же он преподавал в свое время в военном училище президенту Насеру, который и запомнил его как человека дельного и скромного. Что самое важное — генерал был лично чрезвычайно предан президенту.
Амер, однако, всегда отвечал, что он — всего лишь скромный солдат, совершенно довольный своей долей, и высокие посты его совершенно не привлекают. Поэтому, если для их достижения он должен будет, как этого непременно желал президент, отойти от своего излюбленного занятия, «… прямого и непосредственного руководства вооруженными силами…», то он не хочет об этом и думать.
Впрочем, к 1967-му список его должностей включал в себя: Первого вице-президента, Министра науки, председателя Комиссии по ядерной энергии, председателя Комиссии по ликвидации феодализма (с широким правом на конфискации), и даже почему-то председателя футбольной Федерации.
Фельдмаршал, известный под этим титулом, вне зависимости от прочих его официальных постов, занимал в Египте совершенно исключительное положение.
Когда Никита Сергеевич Хрущев в 1964 году награждал Насера Золотой Звездой Героя Советского Союза, то, будучи хорошо информированным о внутренних делах Объединенной Арабской Республики, он присвоил это звание не только президенту Египта, но и его военному министру.
Амер располагал широчайшими полномочиями, но вот возможности сместить генерала Фавзи не имел.
Президент Насер очень следил за тем, чтобы иметь своих людей (именно своих) в вооруженных силах. Сделать тут ничего было нельзя, и поэтому фельдмаршал постарался поставить дело так, чтобы Генеральный штаб не входил в вопросы, которыми живо интересовался сам военный министр.
Раз уж с армией приходилось иметь дело через посредника, да еще столь влиятельного, Насер, со своей стороны, делал все возможное, чтобы военные не пересекались ни в делах, ни в досуге с офицерами служб безопасности. Например, с его личной охраной, в которую охотно зачисляли немецких специалистов с опытом, приобретенным во Второй мировой войне.
В Египте конца 50-х — начала 60-х годов вообще было много германских советников. Скажем, штабную работу в сфере планирования войны вела группа бывших офицеров вермахта во главе с генералом Вильгельмом Фармбахером, который не только накопил богатый боевой опыт, сражаясь в составе танковой армии «Африка» у Роммеля, но и сам в 1944-м командовал корпусом в Бретани, защищая Брест от англо-американского вторжения.
Иоахим Даймлинг, бывший начальник гестапо в Дюссельдорфе, реорганизовал египетскую секретную полицию, сильно улучшив ее профессиональные стандарты.
Германские советники находили себе в Египте применение в подчас очень неожиданных областях. «Хасан Сулейман» — Генрих Селманн, бывший шеф гестапо в Ульме, перешел на работу в Министерство Информации в Каире заведовать отделом пропаганды.
Все секретные работы в области разработки химического оружия и ракет тоже велись с широким использованием немецких специалистов, но, по понятным причинам, эта работа особо не афишировалась.
Суэцкая война 1956-го года очень подняла престиж Насера в арабском мире. Успех следовал за успехом: в 1958-м году Сирия согласилась на формальный союз с Египтом, было образовано новое государство — Объединенная Арабская Республика. Нечто похожее вполне могло случиться в Иордании и в Ливане. Только американское вмешательство предотвратило падение правящих режимов в этих странах.
В 1960-м с помощью СССР начали сооружать Асуанскую Плотину — проект этот должен был сделать Египет индустриальной державой.
Дальше, однако, дела пошли не столь гладко.
В сентябре 1961-го года в Сирии случился очередной переворот, и египетской администрации пришлось срочно оставить сирийскую часть Объединенной Арабской Республики. Название это теперь относилось только к Египту.
Отношения с CCCР тоже напряглись. На вкус Н.С. Хрущева, насеровская революция «… утратила динамизм…». В возмещение за огромные средства, вложенные СССР в строительство плотины и в вооружение египетской армии он хотел более активного союза, направленного против США, на что Насер соглашался. Вот только делать он в этом направлении ничего не хотел.
Напротив, его политика в ту пору дала заметный крен в сторону сближения с американцами. Администрация президента Кеннеди полагала, что революционный пыл Насера можно охладить, и предложила ему широкую помощь продовольствием, если он «… сменит микрофон на бульдозер…» и перейдет от неистовой пропаганды к мирному внутреннему развитию.
В 1962-м году около 40% населения Египта питалось за счет американской продовольственной помощи.
Эта идиллия, однако, кончилась после переворота в Йемене. Группа «Свободных Офицеров», созданная по образцу египетской, произвела небольшую дворцовую революцию, изгнав правителя страны, имама Бадра. Он, однако, не смирился с поражением, и начал с помощью Саудовской Аравии войну против революционеров. Те, в свою очередь, обратились за помощью к Насеру. Йеменская война с течением времени стала для Египта тяжким бременем — и финансовым, и военным, и политическим.
В ноябре 1964-го года споры с США достигли точки кипения.
В беседе с американским послом Бэттлом Насер заявил:
«… те, кому наша политика не нравится, могут пойти прочь и выпить море. Мы отрежем язык всякому, кто будет говорить о нас плохо. Мы не собираемся мириться с гангстеризмом ковбоев…».
Такого рода речи привели к некоторым последствиям.
Американское зерно, из которого теперь пеклось 60% хлеба Египта, перестало поступать в страну. Попытки Каира перефинансировать свой внешний долг провалились — международные банки вдруг нашли, что кредиты Египту как-то слишком рискованны. Колоссальные убытки были как бы уравновешены обещанием Советского Союза помочь деньгами, но выполнения этого решения пока было не видно.
Экономика не работала. Социализм и на родине-то своей работал с большими проблемами, а уж в условиях Египта сломался совершенно. Пять тысяч рабочих и служащих автомобильного завода Эль-Наср, построенного с помощью СССР, производили 2 машины в неделю.
Так что случившийся в мае 1967-го кризис пришелся очень кстати. Он предоставлял замечательный случай увеличить вес Египта в международных делах. И действительно — дипломатическое и военное наступление, предпринятое против Израиля, принесло замечательные плоды.
В самом деле, если подумать, то вся оборона Израиля держалась на тонкой линии войск ООН, размещенных на Синае, на союзе с Францией, на несколько спорном (но все же рассматриваемым как реальное) членстве в «Западном Клубе», и на собственных небольших вооруженных силах.
И оказалось, что при должном нажиме в течение каких-то трех недель и войска ООН были выведены с территории Египта, и Франция пригрозила ввести эмбарго на поставки оружия Израилю, да и англо-саксонские морские державы, которые так много говорили о «… желательности мирного урегулирования…», и пальцем не шевельнули, чтобы что-то для этой цели сделать.
В Каир тем временем с просьбами зачастили очень высокопоставленные лица: и Генеральный секретарь ООН, и чрезвычайные посланцы великих держав. Это было явное и очевидное признание высокой значительности Гамаля Абделя Насера, как виднейшего лидера арабского мира. Так что король Иордании был не единственным, кто вдруг решил следовать в фарватере Египта.
Ирак, Кувейт, Алжир, даже Саудовская Аравия, заклятый враг Насера, как в Йемене, так и по всему арабскому миру — все они заговорили о «… необходимости смыть позор раздела Палестины…», и о «… ликвидации Израиля, источника несправедливости и агента колониализма на Ближнем Востоке…».
Успехи были велики. Оставалось решить, что делать дальше.
Израиль был окружен арабскими армиями, которые располагали 250 000 солдат, стоящих в боевых порядках, и имевших 700 самолетов и 2000 танков. Общий перевес в войсках (если не считать территориальные части) был два к одному в людях, два к одному в танках, три к одному в самолетах, и минимум пять к одному в артиллерии.
Однако Насер не хотел действовать опрометчиво.
Его министр иностранных дел, доктор Махмуд Риад, объяснял американскому дипломату Чарльзу Йосту, что Насер хочет мира, но он просто не может согласиться на снятие блокады. Он не хочет конфликта ни с кем, и уж меньше всего — с Соединенными Штатами. И он вовсе не хочет нападать на Израиль, хотя его генералы и настаивают на атаке.
Сам же президент Египта предпочитает, чтобы первый удар нанесли израильтяне. Тогда его армия разгромит их в пустыне, и «… эта короткая война сразу оздоровит обстановку…».
Не следует придавать слишком большого значения всем этим разговорам о тотальной войне на уничтожение. Ничего подобного Насер не имеет в виду, это все «… риторика, необходимая в практической политике… Уважаемый посол в силу своего глубокого и просвещенного ума, несомненно, понимает такие вещи?».
Речь идет всего лишь об «… ампутации израильского юга…», и создании «…сухопутного моста между арабами Азии и Африки…». Тогда, в отсутствии Эйлата, вопрос о блокаде отпадет сам собой, Израиль научится жить без этого порта.
И вот тогда-то стороны «… начнут подготовку к реалистическому решению вопроса — например, посредством широкой репатриации палестинских беженцев обратно в Израиль…».
Разговор состоялся 1-го июня. Размеры репатриации беженцев (10 тысяч или пара миллионов) доктором Риaдом никак не были оговорены. Точно также без уточнения осталась предполагаемая «ампутация». Будет ли это сам порт Эйлат или вся южная половина Израиля? Вопрос был интересный, но осторожный министр иностранных дел Египта оставил его открытым.
Тем временем Израиль отправил в Вашингтон нового эмиссара. В отличие от Эбана, он не был красноречив.
Меир Амит родился в 1921 году в Британской Палестине, в семье Слуцких, иммигрантов из Российской Империи, и вряд ли знал, что в СССР у него есть кузен, замечательный поэт по имени Борис Слуцкий.
Во время Войны за Независимость Амит командовал ротой, и дорос до должности заместителя командира бригады «Голани». По окончании войны остался в армии, и в 1950 эту бригаду и возглавил. В 1951 году Меир Амит познакомился с Даяном, который тогда командовал Южным военным округом. В 1956 году он был начальником оперативного отдела Генштаба, то есть вторым человеком в армии.
По логике вещей, Амит должен был стать начальником Генштаба, сменив Моше Даяна, однако в 1958 с ним случилось несчастье — во время положенной всем старшим офицерам стажировки в парашютных войсках парашют Амита во время прыжка раскрылся не полностью. Меир Амит чудом остался жив, но добрых полтора года провел в госпиталях. Полностью поправиться ему не удалось. Он вышел в отставку и уехал учиться в США.
В 1961-oм он окончил престижную Школу Бизнеса в Колумбийском университете, вернулся в Израиль, был назначен начальником военной разведки, а с 1963-го года возглавил службу МОССАД — что-то вроде израильского варианта ЦРУ.
Вот его-то 31-го мая в Америку и направили с важнейшей миссией: позондировать там почву и выяснить, как в США отнесутся к возможной «… израильской военной инициативе…».
Амит после консультаций с руководителями американских спецслужб пришел к выводу, что США не очень рассердятся на Израиль. Насер и им испортил немало крови. Следовательно, Израиль не останется в полной изоляции.
Вернувшись домой, Меир Амит доложил о результатах поездки комитету, главным лицом в котором стал Моше Даян, его бывший командир. Мнения склонились к тому, что война неизбежна.
Конкретная дата начала военных действий была установлена в очень конфиденциальной беседе между Даяном и Рабином, начальником Генштаба.
Выбор пал на 5-e июня.
Глава двадцать третья
I
5-го июня 1967 года ровно в 7:00 часов утра по израильскому времени (8:00 по каирскому) ровно 40 самолетов поднялись в воздух с израильских аэродромов и пошли на запад, в сторону моря. Никакого беспокойства на наблюдательных станциях египетской радарной системы это не вызвало — обычное дело, по времени этого утреннего вылета можно было проверять часы. Начиная с 1965-го года полеты проходили по одной и той же схеме — 40 самолетов уходили в воздушное пространство Средиземного Моря, там резко снижались, и возвращались потом обратно на свои авиабазы.
Ни на одном из египетских аэродромов на Синае не было объявлено тревоги. Египетские ВВС были готовы к войне. Дежурные истребители стояли на дорожках в состоянии 5-минутной готовности к взлету. Ночные патрули последней смены, дежурившей с 4:00 до 7:35 утра, сели на дозаправку.
День начинался как обычно — завтраком.
Самолет Ил‑14, на борту которого находились фельдмаршал Абдель Хаким Амер, первый вице-президент и министр обороны, генерал Мохаммед Сидки Махмуд, начальник штаба ВВС, и их гость, советский генерал авиации, получил сообщение, что в воздухе нет никаких других самолетов, кроме самого Ил‑14 и обычной израильской тренировочной миссии на Средиземным морем.
Израильские самолеты тем временем пропали с экранов радаров.
Ровно в 7:45 пилот доложил генералу Сидки, что утратил контакт с базой, что было немудрено, потому что в этот момент по девяти египетским передовым аэродромам, включая «Каир-West», был нанесен бомбовый удар. Через несколько минут такой же удар получила база ВВС в Фаиде.
Аэродромы оказались полностью выведены из строя, что, казалось бы, было невозможно. Считалось, что для результативного налета на авиабазу требуется несколько десятков самолетов.
Таким образом, находящиеся в воздухе 40 израильских самолетов могли ударить по одному, максимум — по двум аэродромам. Но уж не по десяти же сразу?
Кроме того, подлетающая вражеская авиация должна была наткнуться на стену огня средств ПВО, как ракет, так и орудий. Конечно, самолеты могли «…поднырнуть…» под радарную завесу. Hо в этом случае их бомбы, сброшенные с малой высоты, не причинили бы бетонным дорожкам никакого ущерба.
Самолеты врага вообще никак не могли держать аэродром парализованным больше, чем несколько минут, потому что сразу же им навстречу должны были взлететь дежурные звенья истребителей и расправиться с нападавшими.
Так гласила теория.
Но реальность оказалась другой. Удары по аэродромам наносили неправдоподобно малые силы: 4 самолета на каждый, две двойки.
Бомбы сбрасывались с высоты в 30 метров. Их взрыв, опять таки по теории, не должен был причинять вред бетонным дорожкам, а должен был отрывать хвосты самолетам, сбросившим бомбы.
Однако на египетские аэродромы были сброшены не обычные авиабомбы, а сложные комбинированные устройства, которые имели маленькие «тормозные» ракетные двигатели. Они задерживали падение, а потом срабатывал еще один двигатель, который буквально заколачивал бомбу в бетон, когда нужное число секунд истекало.
Результаты были впечатляющими: воронки от взрывов разбивали взлетные полосы в куски, делая их абсолютно бесполезными. Израильские пилоты при этом в первую очередь били в те точки, где взлетные полосы перекрещивались, так что одна бомба выводила из строя сразу две дорожки.
Интересно, что летчики каким-то чудом не промахивались.
Следующий заход использовался для обстрела беспомощных египетских самолетов, застрявших на земле. Короткие очереди из 30 мм авиационных пушек делали из них костры в считанные секунды. В дополнение к пушкам в ход пошли ракеты воздух-воздух с тепловым наведением.
По наземным целям их, как правило, не использовали, но в данном случае ракеты пригодились: они сами, вполне автоматически, наводились именно на те египетские истребители, которые были готовы к взлету — ракеты шли на источник тепла, а двигатели дежурных египетских истребителей были уже горячими.
«Стреляющие заходы» оказались очень результативны.
Таких заходов делалось два или, если хватало времени, даже три. Первой целью были самолеты, но если они уже горели, то становились стрельба шла и по зданиям, по радарным установкам, или даже по машинам техобслуживания.
Первая волна израильской авиации провела над египетскими аэродромами ровно семь минут. Через три минуты аэродромы оказались накрыты второй волной, которая вылетела с израильских аэродромов вслед за первой с интервалом в 10 минут. Интервал был выбран не случайно. Среднее полетное время на возвращение самолетов на израильские авиабазы было 20 минут. Наземные команды, встречающие самолет, готовили его к новому вылету, то есть заправляли, вооружали, проверяли исправность, чинили мелкие косметические поломки, за восемь минут, что составляло мировой рекорд. Сами изготовители «Миражей», французы, делали это за два с половиной часа.
Боевой самолет вылетал, например, в 9:00 часов, достигал Каира, сбрасывал бомбы, возвращался обратно, и уже в 10:00, ровно через час, перевооруженный, проверенный и заправленный, вылетал на следующее задание.
Генерал Эзер Вейцман, который строил израильские ВВС, говорил, что «… лучшая оборона неба над Израилем — в небе над Каиром…».
Персонал он тренировал по своим собственным нормативам, потому что Вейцмана не устраивал уровень даже самых лучших европейских армий. Израильские стандарты, по его мнению, должны были быть выше мировых.
Всего против 19-и египетских аэродромов было сделано 500 боевых вылетов, что было просто невероятно много, если принять во внимание, что вся израильская авиация состояла из 175 самолетов.
Если необходимо, летчика меняли — на базе имелись запасные экипажи. Но, как правило, отправлялся на задание все тот же пилот. Некоторые летчики 5-го июня 1967 сделали восемь боевых вылетов, что тоже составляло мировой рекорд.
Из 340 военных самолетов египетских ВВС было уничтожено 309, в том числе полностью все четыре эскадрильи бомбардировщиков Ту‑16 и Ил‑28. Налеты начались в 7:45 утра и окончились около 10:35, то есть длились они чуть меньше трех часов. Время можно оценить и точнее — 170 минут.
За эти минуты египетская авиация перестала существовать.
II
Из трех округов, образующих систему обороны Израиля — Север, Юг и Центр — как и полагалось по мобилизационному плану, были образованы фронты. Наибольшие ресурсы, примерно 12 бригад, получило южное командование. Против него стоял самый сильный противник, египетская армия, располагавшая в восточной и центральной части Синая семью дивизиями.
Строились они по советскому образцу, и имели в общей сложности 1000 орудий и систем залпового огня, около 1000 танков, и примерно 100 тысяч человек. Если считать тыловые и аэродромные части, то цифра будет выше, возможно, до 170 тысяч человек — точные данные никогда не публиковались.
Три дивизии образовывали первый эшелон — 20-я «палестинская», стоящая в Газе, 7-я пехотная, стоящая в укрепленном районе Рафах, на стыке Газы и Синайского полуострова, и 2-я пехотная, занимавшая укрепленный район вокруг Абу-Агейлы, на «входе» в центральный Синай.
Второй эшелон состоял из 3-й пехотной и 6-й механизированной дивизий. Две бронетанковые группы — 4-я танковая дивизия и так называемая «Оперативная группа генерала Шазли» — представляли собой подвижный резерв, готовый, в зависимости от ситуации, или помочь оборонявшим укрепленные районы дивизиям, или перейти в наступление и перенести войну на израильскую территорию.
Поскольку воздушная разведка египтян засекла подозрительное движение израильских танков в Негеве, эти силы сместили к югу, в ожидании атаки в центр Синая.
Именно так израильтяне поступили в 1956, и сейчас от них ожидали действий все по той же проверенной схеме 1956-го года. И Рафах, и комплекс Ум-Катиф — Абу-Агейла были укреплены согласно рекомендациям советской фортификационной системы: сплошными полосами, прикрытыми минными полями, с заранее подготовленными артиллерийскими и танковыми позициями.
Насер идею генерала Фармбахера о «…неплотной линии обороны, состоящей из опорных пунктов и предназначенной для ослабления атаки с целью подготовки танкового контрудара…» отбросил.
Он не соглашался уступать территорию и на дюйм, даже если это и выгодно по чисто военным соображениям. Политические соображения перевешивали военную выгоду. Отпор ожидаемому израильскому наступлению следовало дать прямо на границе. Поэтому все направления, пригодные к продвижению в глубь Синая, были надежно перекрыты укреплениями, минами и заранее пристрелянными огневыми позициями артиллерийских и ракетных батарей.
Правда, готовность войск была не на должной высоте. Ситуация менялась с минуты на минуту. Собственно, сам египетский штаб узнал, что речь идет о войне, а не о демонстративных маневрах, только в 20-х числах мая 1967.
План же войны на Синае был разработан давно, и с тех пор не обновлялся. Предварительные учения по нему так и не проводились. Поэтому размещение частей по позициям шло не гладко. Их приходилось дергать с места на место, непрерывно перемещать, освобождая место для все новых и новых подкреплений, подходивших на Синай из внутренних районов — Каира и дельты Нила. Впрочем, мораль была на высоте — офицеры были уверены, что «…вскоре начнется победоносное наступление на Тель-Авив…».
Реальные планы были скромнее и примерно совпадали с тем, что говорилось американскому послу: удар на юге, с целью отрезать Эйлат и соединиться с иорданскими войсками.
Hy, а дальше — по обстоятельствам.
III
Израильский Южный фронт, противостоящий этой армии, располагал примерно 70-ю тысячами солдат и примерно 5 сотнями танков. Командовал им генерал-майор Гавиш. Действовать предполагалось вдоль прибрежной дороги, атакуя укрепленный район Рафах, и в центре, атакуя укрепленный район Абу-Агейла.
Для этого были образованы дивизии. A поскольку постоянных дивизий в то время израильская армия военная система не предусматривала, то сформировали их на временной основе, буквально в импровизационном порядке.
Первая дивизия включала в себя две лучшие бригады армии — 7-ю бронетанковую и 202-ю парашютную (обе были регулярными), а также одну танковую бригаду, состоявшую из резервистов. В дополнение имелось некоторое количество самоходной артиллерии (два батальона) и группы с экипажами из курсантов и инструкторов Танковой школы. Командовал дивизией лучший израильский танкист, Исраэль Таль. Теперь он был уже уже не полковник, а генерал-майор.
Вторая дивизия состояла из 4-х бригад: одной танковой, одной пехотной, одной парашютной, и — небывалое дело по стандартам израильской армии, не избалованной средствами поддержки — сводной артиллерийской, состоящей из 96 тяжелых орудий. Командовал дивизией тоже человек с устоявшейся репутацией — генерал-майор Ариель Шарон.
Его дивизия должна была брать укрепленный район Абу-Агейла. В штабе полагали, что если это вообще возможно сделать, то Шарон сделает.
Третья дивизия была подчинена генералу Иоффе. В нее входило две танковые бригады, и она вся, от рядовых и до командира дивизии включительно, состояла из резервистов. Генерал Иоффе, уже три года как в отставке, занимался экологией — заведовал государственным Управлением по охране окружающей среды. Он, собственно, даже и призыва не ожидал, и полагал, что Гавиш вызвал его просто для консультации — Иоффе хорошо знал Синай.
Вместо этого, однако, он получил задание — провести две бригады, в каждой из которых было по сотне тяжелых танков «Центурион», между Рафахом и Абу-Агейлой, по местности, которая считалась непроходимой вообще ни для какого транспорта. Правда, однажды он уже проделал нечто подобное — в 1956-м, когда его бригада дошла до Шарм-Эль-Шейха, так что соответствующий опыт у него был.
Однако, помимо наличия опыта у командира дивизии, складывается впечатление, что сам по себе маневр был хорошо и заблаговременно подготовлен. Военная разведка, видимо, имела секцию, занимавшуюся геологическим исследованием почв на Синае.
В подчинении командования Южного фронта имелись и другие части. Одной из них была танковая бригада, которая в наступлении не участвовала, но внесла большой вклад в предстоящую операцию. Она так удачно имитировала движение больших сил, что сошла за дивизию, и так неталантливо пряталась от египетских самолетов-разведчиков, что внушила египетскому командованию мысль о том, что наступление пройдет по линии 1956-го года.
В результате танковые резервы египтян были срочно смещены к югу. Эта попытка парировать ложную атаку существенно помешала им встретить настоящую.
Наземные операции израильтян начались в 8:30, практически в то же время, что и воздушные. Фактор времени играл такую большую роль, что ждать, пока авиация «размягчит» позиции противника, было некогда.
Таль дал командирам своих бригад совершенно конкретные указания — Рафах должен быть взят любой ценой. Обойти его нельзя, но есть хорошо разработанная методика атаки такого рода укреплений, маневры 1965-го года как раз и были посвящены теме «Атака с ходу на укрепленную полосу советского типа». Главная идея замысла такой атаки сводилась к тому, что «…следует непрерывно поддерживать движение…». Египетская артиллерия была способна выпускать сотни тонн металла, поэтому было очень важно не пoдставлять ей малоподвижной цели.
Поэтому наступление дивизия Таля, направленное в стык между 20-й и 7-й дивизиями, пошло в очень высоком темпе, именно так, как и было запланировано. Плановые действия, однако, кончились очень быстро, почти немедленно возникло множество хаотичных столкновений, которые проходили в условиях непрерывной стрельбы, полной сумятицы, и отсутствия какой-то явной линии фронта.
В военной периодике советского времени это называлось бы «…скоротечные огневые контакты высокой интенсивности…», и действительно, ни в скоротечности, ни в интенсивности недостатка не ощущалось.
Передовые части 7-й бронетанковой бригады с ходу проскочили Рафах и двинулись по шоссе дальше, в направлении на Эль-Ариш.
Но последовавшие было за ними танки попали под жестокий обстрел в узком проходе между дюнами, под названием Джиради. Дорога оказалась перекрыта, и ее с большими усилиями надо было расчищать, подавляя сильное сопротивление. Парашютисты 202-й бригады отчаянно дрались в южной части Газы и в Рафахе.
Однако для египетской 7-й дивизии дела шли куда хуже. Она была новым соединением, созданным буквально за три недели до войны. Но дивизию планировали использовать даже раньше, 27-го мая, как часть плана «превентивного удара» по Израилю. Операция эта именовалась «Рассвет», и была отменена в последнюю минуту, по политическим соображениям.
Командовал 7-й дивизией начальник египетской Школы пехоты, генерал Абд Аль-Азиз Сулиман, и большинство его офицеров были инструкторами этой школы. Если кто в египетской армии умел воевать по книге, то это были именно они, но с ними воевали не по книге.
Всякое сопротивление вскоре было сломлено, сам генерал Сулиман погиб вместе с несколькими офицерами своего штаба.
Тем временем дивизия генерала Иоффе двигалась согласно плану. Пески оказались не такими уж непроходимыми. «Центурионы», правда, шли на первой передаче, но все же они дошли до перекрестка дорог, на который их нацелили. И дело им нашлось немедленно. Дивизия разделилась, и ее части двинулись в двух направлениях — на юг, на помощь дивизии Шарона, и вперед, на перехват египетских танков, идущих во фланг дивизии Таля.
Командир египетской бригады, оснащенной прекрасными советскими танками Т‑55, очень удивился, неожиданно налетев на неизвестно откуда взявшиеся израильские «Центурионы».
Он счел за благо остановиться, чтобы дождаться утра и прояснить обстановку. Но за ночь в тылу его собственной бригады появились бегущие на восток египетские солдаты. Как оказалось Шарон за день нейтрализовал Ум-Катиф, а вслед за этим ночной атакой взял Абу-Агейлу. Не дожидаясь предложенной ему на утро следующего дня авиационной поддержки, он под покровом ночи провел сложную комбинированную атаку: танками, пехотой, артиллерией, и парашютистами. Она сработала как швейцарский хронометр.
Передовой эшелон египетской обороны Синая к середине второго дня войны, 6-го июня, перестал существовать. Bсе укрепления были потеряны, две дивизии (20-я и 7-я) полностью разгромлены, а третья (2-я пехотная), жестоко потрепана.
Bсе это было результатом 40 часов израильского наступления.
Возможности обороны для египетской армии еще имелись — могли быть задействованы две нетронутые дивизии второго эшелона (6-я механизированная и 3-я пехотная), имелись мощные танковые части — группа Шазли и 4-я бронетанковая дивизии. Египетский Генштаб собирался продолжать сопротивление, используя разработанный до войны план «Кахир», по нему следовало контратаковать противника, и как раз силами второго эшелона.
Что получилось бы, если бы это намерение было выполнено, сказать трудно. Скорее всего, что ничего хорошего. Египетским танковым частям предстояло бы вести «…встречное сражение…», чего они делать не умели, но что зато прекрасно умели делать израильтяне.
К тому же вести бой надо было с завязанными глазами, без воздушной разведки, и под непрерывными бомбежками. C утра 6-го июня 1967 израильская авиация уже начала действовать в поддержку наземных операций своей армии.
Однако никакого «… встречного сражения…» не произошло — 6-го июня египетское верховное командование через голову собственного Генштаба отдало приказ об общем отходе с Синая.
И отход этот, не будучи никак подготовлен, вскоре перешел в паническое бегство.
Глава двадцать четвертая
I
Первым человеком, оказавшимся в затруднительном положении в самый канун войны, был израильский посол в Париже. Новости были чрезвычайно неутешительными — Франция объявила эмбарго на все поставки оружия в Израиль.
Посол горячо протестовал, цитируя де Голлю слова самого де Голля, сказанные им всего несколько дней назад: «…Мы будем против той страны, которая выстрелит первой…».
Соответственно, посол говорил, что хотя еще никто не стрелял, но решение-то уже принято, и принято против страны, которая была верным союзником Франции в течение последних десяти лет: «… почему вы осуждаете Израиль даже до того, как грянул первый выстрел?».
На это ему отвечали, что поскольку и сам посол не знает, что именно решит его правительство, то Франция хочет сделать так, чтобы его правительство решило в пользу сохранения мира.
На вопрос посла, a что будет делать Франция, если первый выстрел последует со стороны Египта, ему просто не отвечали.
Даян провел срочное совещание с командующим Центральным фронтом, генералом Наркисом, и с генералом Элазаром (у него было прозвище Дадо, и так его обычно и называли), командующим Северным фронтом. Он довел до их сведения, что рассчитывать на поставки из-за рубежа больше нельзя, во внимание следует принимать только то, что есть на руках.
Этого, при условии, что все части армии участвуют в войне одновременно, должно было хватить на 6 дней боев.
Вообще-то, первоначальные планы покрывали только 3 дня, но Эшколь, став премьером и проведя ревизию министерства обороны, пришел в ужас и настоял на удвоении запасов. Более того, он даже каким-то чудом изыскал на это средства.
Но понятно, что эта мера в создавшихся условиях казалась очень недостаточной.
Поэтому оба командующих получили от Даяна строгие директивы: не делать ничего, что могло бы способствовать обострению ситуации на их фронтах. Никаких наступательных действий. Tолько оборона, и только в самых узких пределах. Война будет вестись только против Египта, и только против Египта.
Оба генерала протестовали, особенно Наркис: «…Что мне делать, если иорданцы пойдут в наступление на Иерусалим?» — спросил он.
«…Сцепи зубы и не суйся в Генштаб с просьбами о помощи. Через неделю, когда мы покончим с египтянами, вся армия придет, чтобы вытащить тебя из беды…» — отвечал Даян.
Генералы были давно знакомы, разговор шел без церемоний.
II
Опасения Наркиса оправдались. Война в его секторе началась почти немедленно. Утром 5-го июня 1967 иорданские радиолокаторы зарегистрировали многочисленные воздушные цели, идущие с Синая в направлении на Израиль. Запросив египетское командование и получив ответ, что это «… египетские самолеты на пути к Тель-Авиву…», король Хусейн отдал приказ о начале военных действий против Израиля.
Генерал Наркис оказался в очень затруднительном положении. Он располагал 5-ю резервными бригадами. Тяжелое оружие ограничивалось 36-ю пушками и 27-ю минометами. Bся остальная артиллерия ушла на Синай, вместе с основными запасами снарядов.
И еще у него было около 50-и «Шерманов», с указанием от Генерального Штаба, что трогать их можно только в самом крайнем случае, потому что они могут быть затребованы на Синай, в Южное командование.
Король Хусейн между тем в 9:30 утра выступил по национальному радио с обращением к народу. Тяжелая артиллерия Иордании вступила в дело. Она состояла из двух батарей дальнобойных 155-мм американских гаубиц «Длинный Том». Вот одна такая батарея и открыла огонь по пригородам Тель-Авива, a вторая — по самой большой авиабазе севера Израиля, аэродрому Рамат Давид.
Иорданские истребители «Хоукер» английского производства, числом около 20, атаковали израильские аэродромы.
Пулеметная перестрелка в Иерусалиме постепенно перешла в артиллерийскую дуэль. Арабский Легион — так по старой памяти называлась иорданская армия — начал атаки вдоль линии разграничения в Иерусалиме, с целью занять анклавы в демилитаризованных зонах.
К уговорам израильского правительства, переданным ему через посредство ООН — не начинать войну — король Хусейн не прислушался. Он полагал, что ограниченное наступление не вызовет слишком сильной реакции.
Но 6 000 тяжелых снарядов показались израильтянам слишком сильной дозой. Обстрел шел и по Иерусалиму, было повреждено 900 домов, больше тысячи человек было ранено, 20 — убито. Новый госпиталь Хадассы получил попадание. Bитражи, украшавшие холл и сделанные по рисункам Марка Шагала, вылетели вместе со всеми остальными стеклами. Заодно были обстреляны здание Кнессета и дом премьер-министра.
В общем, все это в сумме привлекло к себе достаточное внимание израильского командования. Призывы Наркиса были наконец услышаны.
5-го июня 1967 в 12:30 дня израильские самолеты нанесли иорданцам визит, посетив оба их военных аэродрома, и в Аммане, и в Мафраке.
III
Собственно, Эзер Вейцман предлагал уничтожить иорданскую авиацию в любом случае, заодно с египетской, даже без всякой провокации, но Рабин тогда воспротивился, и Даян его поддержал.
Действия иорданской армии, однако, рассеяли сомнения, совету Вейцмана решили последовать
Первый удар в течении 10 минут сделал оба аэродрома полностью негодными к дальнейшей эксплуатации: все дорожки были разбиты, контрольные башни разрушены, радары выведены из строя. Следующий уничтожил все стоящие там самолеты, включая и подвернувшийся под руку частный самолет командующего войсками ООН в Иерусалиме, норвежского генерала Одда Булла.
Генерал был в полной ярости.
Но иорданские министры расстроились еще больше. Советник короля Васфи аль-Таль, рыдая, кричал на Ахмеда Шукейри, как будто на самого Насера: «И где же ваши МиГи? Где ваши ракеты?».
Во дворец между тем пришли сообщения, что иорданская 40-я танковая бригада попала под авиационный удар, и что в Иерусалиме дело обстоит еще хуже: «…евреи применили секретное оружие, ракету типа «земля-земля»…».
Сообщения эти были частично верны. Учебные «Фуга-Магистер» — все, что в этот момент могла наскрести израильская авиация — действительно ударили по иорданским танкам. Броню «Паттонов» они особо повредить не могли, но машинам сопровождения досталось немало.
А в Иерусалиме по позициям иорданской армии выпустили несколько ракет «L» — названных так в честь их изобретателя, полковника инженерных войск Давида Ласкова. Полковник был родом из Омска, сын известного глазного врача, Юлия Израилевича Ласкова. В Британскую Палестину Давид Ласков попал в 1928 году, и получил степень по архитектуре в Технионе (Хайфа). Во время Второй мировой войны служил в английской армии в инженерных частях, и занимался там самыми разнообразными вещами, включая работу с взрывчаткой.
Ракета «L», его детище, представляло собой агрегат, формой и размерами напоминавшее гроб, размещалось в бункерах вдоль разделительной полосы в Иерусалиме, и могло закинуть что-то около полубочки взрывчатки на не слишком большое расстояние.
Но на защитников иорданских позиций это оказало ошеломляющее действие. Попавшие в плен легионеры утверждали впоследствии, что против них было применено ядерное оружие, а словосочетание «земля-земля» прямо-таки вошло в арабский лексикон как нечто таинственное и страшное.
К середине дня настроение у короля Хусейна испортилось. Активные действия его армии в Иерусалиме вызвали ответную реакцию много сильнее той, на которую он рассчитывал. Израильское командование решило, что движение иорданцев — прелюдия к генеральному наступлению. A у них было 7 бригад в районе Иерусалима, плюс иракская бригада, которая подошла к мосту Дамья. Их сосредоточенный удар мог разрезать Израиль надвое.
Поскольку сражение на Синае протекало в целом успешно, а сирийцы никаких признаков жизни, кроме обстрела израильских поселков, не подавали, то было решено действовать. Северное командование выделило две бронетанковые бригады и передало их взаймы Центральному фронту. Oни немедленно начали наступление на Дженин, в Самарию. К ним добавили пехотную бригаду, из резерва, и таким образом на ходу образовалась импровизированная дивизия под командой генерала Пеледа.
Еще одна бригада (10-я механизированная) двинулась на Иерусалим. Командовал ей полковник Бен-Ари, герой войны 1956 года. Карьера его пресеклась самым несчастливым способом: он оказался замешанным в дело о хищении казенного сахара, покрыв виновного. Военный суд оправдал его, так что он не был разжалован. Hо Бен Гурион личным распоряжением уволил полковника Бен-Ари из регулярной армии.
Однако полковник своих профессиональных качеств в отставке не утратил. Его бригада двинулась вперед, отрезав арабский Иерусалим с севера.
IV
Наркис между тем получил еще одну замечательную часть, которая упала на него, можно сказать, с неба. Это была парашютная 55-я бригада под командованием полковника Мотты Гура, которую предполагали высадить на Синае, в Эл-Арише, совместно с морским десантом.
Но поскольку Эль-Ариш взяли и без всякого десанта, то парашютистов направили в Иерусалим, выручать осажденный израильский анклав на горе Скопус. Они пошли в атаку с ходу, не имея ни должной поддержки, ни времени на подготовку, несли большие потери, но тем не менее брали один за другим опорные пункты иорданской армии в Иерусалиме.
Король Хусейн срочно запросил авиационную поддержку. Египетский штаб ответил, что в настоящий момент они ничем помочь не могут, но передадут его запрос сирийцам.
Сирийцы, однако, тоже не могли помочь, и по весьма уважительной причине. Их авиация атаковала израильские аэродромы, и получила соответствующий ответ. И теперь у Сирии не было авиации.
А между тем новости из Каира приходили какие-то непонятные. Египтяне сообщили, что воздушные атаки врага на Каир и Суэцкий Канал отбиты, что Израиль потерял 158 самолетов, что египетские войска перешли в наступление, и что они идут через Негев на соединение с Иорданией.
Израиль этих новостей не оспаривал.
Информация об успешном ударе по египетским аэродромам держалась в секрете, израильское радио о них молчало. Даян считал, что теперь, когда события пошли в выгодном направлении, надо было стараться выиграть как можно больше времени. Скромность была предпочтительнее гласности, лучше держать посторонних наблюдателей в темноте.
Однако шила в мешке не утаишь — дела иорданцев шли все хуже, им совершенно очевидно надо было что-то делать. Скрытая атака египетских «коммандос» против израильской авиабазы Лод, проведенная с иорданской территории, оказалась неудачной. Их засекли на поле пшеницы.
Случившийся неподалеку израильский бензовоз загорелся, и огонь перекинулся и на поле. «Kоммандос» решили, что с них хватит. Из 600 человек батальона обратно вернулось не больше 150. Остальные сдались в плен, но командованию доложили, что все они героически погибли в огне.
Египетский генерал, командующий иорданскими войсками, посоветовал «… начинать общее отступление…».
Наилучшим выходом было бы немедленное перемирие, но объявить его в одностороннем порядке было невозможно.
Египет, старший партнер коалиции, еще сражался — по крайней мере официально. Попытка короля явным образом выйти из войны привела бы к обвинению в измене общему делу, и далее, вполне возможно, к перевороту и смерти.
Но и продолжать войну было опасно. Mожно было потерять территорию, и, что было еще более важно, потерять армию. Власть Хусейна держалась на его бедуинских частях. Если он потеряет их, то исход будет таким же, как при обвинении в «… измене арабскому делу…» — переворот и вполне возможная смерть.
Король оказался в очень затруднительном положении.
Оставалось искать выхода в примирении с официальным врагом, который еще накануне предлагал ему именно это. Четыре предложения о перемирии, «… срочном перемирии…», были посланы им израильскому правительству в ночь с 5-го на 6-е июня через все мыслимые и немыслимые каналы, с единственным условием: перемирие должно быть неофициальным.
Король говорил, что в начале военных действий он совершенно не повинен — «… это было сделано по приказу египтян, которые сейчас командуют всем…». Он говорил также, что по гражданским целям никто не стрелял. Он просил американцев вмешаться и как-то повлиять на Израиль.
На разумное возражение, что довольно трудно заключить перемирие с королем, если он, по его собственным словам, не управляет своей армией, Хусейн сказал, что если так, то, не имея другого выхода, он «…присоединится к египетским инициативам…».
Что это означало, выяснилось буквально через полчаса. Президент Насер позвонил Хусейну с предложением — сообщить всем арабским народам, равно как и всем миролюбивым людям планеты, что на Египет напали не только израильские, но и американские самолеты с авианосцев Шестого флота. А также и английские… Hадо было только выяснить, есть у Англии авианосцы, или нет? Если нет, то они действовали с Кипра. Король со всем согласился — и что напали американцы, и что англичане им содействовали.
Оба лидера вели свой разговор не через секретный защищенный канал, а, хотя в это трудно поверить, по открытой гражданской линии. Он был перехвачен и записан электронной секцией израильской разведки.
Tем временем наступающие израильские войска вошли в Наблус. Передовые танки были осыпаны цветами. По недоразумению — их приняли за иракцев.
Иерусалим был окружен, но Даян строго велел не брать Старый Город: «…зачем нам этот Ватикан?» — говорил он.
(продолжение следует)
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer10/tenenbaum/
