(продолжение. Начало в №8-10/2020 и сл.)
От победы над Германией до смерти великого кормчего (1945–1953 гг.)
Таблица 1
Национальный и социальный состав арестованных по уголовным делам в Белорусской ССР в 1944‒1949 гг.
Евреи по количеству правонарушений даже не были выделены в отдельную графу. Вместе с «другими» они составили всего 4%. Характерными были растраты, хищения, несоблюдение финансовой дисциплины, нарушение правил торговли, злоупотребление служебным положением, халатное отношение к своим обязанностям. Лев Левин, проработавший в прокуратуре Гродненской области многие годы, вспоминает только два «еврейских» случая, которые расследовали старшие следователи областной прокуратуры. Первый был связан с крупным хищением в строительной организации и приписками больших объемов невыполненных работ. Одним из главных обвиняемых проходил еврей — руководитель этой организации. Вину доказали, и суд приговорил его к лишению свободы, меру избрали в соответствии с содеянным. Второй случай — по обвинению в нарушении закона и правил о валютных операциях. В числе обвиняемых проходили два еврея-дантиста, которые скупали золото у частных лиц для изготовления зубных коронок. Их приговорили к исправительным работам по месту работы с удержанием процента заработной платы[49].
В 1952 г. по результатам ревизии арестовали директора Витебской сплавной конторы А.Е. Бломштейна[50]. В 1953 г. судебная коллегия по уголовным делам Полесского областного суда с участием прокурора Нодельмана и адвокатов Гольдмана, Розинского, Залана и Лентяевой установила виновность руководителей лесного хозяйства (леспромхоза) в Хойниках Абрама Бабицкого и Кирилла Судзиловского в хищении государственного имущества. В том же году судебная коллегия Верховного суда БССР по уголовным делам признала виновными в расхищении государственных средств Иосифа Вольпера, Льва Дубелера и Григория Бенедиктова[51].
Распространенными были обвинения евреев в нелегальной предпринимательской деятельности. В 1949 г. за ведение частной практики арестованы и осуждены директор белорусского отделения Художественного фонда СССР Залман Гайтельбунд, начальник оформительских мастерских этого фонда Соломон Райхман и старший бухгалтер Цодик Брудно[52]. К экономическим преступлениям отнесли и манипуляции в связи с денежной реформой в СССР 1947 г. В Минске Сару Круткович осудили на 10 лет за то, что она через подставных лиц внесла по нескольким сберегательным книжкам 17 тыс. руб. облигаций государственного займа 1938 г., а Бенциона Финкельштейна — за скупку облигаций госзайма ниже номинальной стоимости[53].
Вся советская юридическая система, включая суд и прокуратуру, имела ярко выраженный обвинительный уклон. На первый план выдвигалась задача не выяснения истины (виновности или невиновности), а недопустимость подобного происшествия в дальнейшем. Оправдательные приговоры случались исключительно редко, и их расценивали как профессиональную неудачу. Оправдание считалось результатом недобросовестного исполнения обязанностей следователем и прокурором, повлекшим арест невиновного человека. За это полагалось дисциплинарное взыскание как за серьезный должностной проступок.
Сроки наказания не соответствовали правонарушениям и были сильно завышены. В 1947г. в Рогачеве за злоупотребления на рабочем месте приговорили к 10 годам лишения свободы председателя артели «Объединение» Этту Вольпову[54]. Абрама Шика в 1948 г. осудили за «спекуляцию кожевенными изделиями». Шик, бывший актер БелГОСЕТ, остался без работы после роспуска театральной труппы и устроился сапожником в артель «Экономия». При обыске в его квартире обнаружили 15 пар подошв, за которые народный суд Ворошиловского района Минска лишил его свободы на пять лет. Заведующего магазином в Дзержинске Гирша Окуня обвинили в том, что он в целях «личной наживы» завысил цену на трехгранные напильники и закройные ножницы на один рубль, и за это дали срок три года[55]. В 1949 г. в Борисове за нарушение правил торговли к четырем годам заключения приговорили заведующую магазином отдела рабочего снабжения Рахель Кисельман, а в Минске отдали под суд директора ремесленного училища №9 Израиля Гринберга[56].
Часто в евреях видели источник потенциальных финансовых злоупотреблений только на том основании, что они старались работать сообща и поддерживать друг друга. В 1947‒1950 гг. министра местной промышленности БССР Кагана заподозрили в том, что он необоснованно уволил директора Борисовского завода «Красный металлист» Фурсова, назначив на его место «по знакомству» бывшего директора Могилевского труболитейного завода Райхлина, снятого с работы за злоупотребление служебным положением. Министра лесной промышленности Лахтанова обвинили в приеме на работу Хеймана, уволенного из Осиповичского леспромхоза. В Полоцком городском пищепромторге «собралось» 90 евреев, то же самое отметили ревизионные органы в Минском тресте столовых и ресторанов, Гомельском горпищеторге и других организациях. Это было расценено как упущение местных партийных и советских руководителей в кадровом вопросе, позволившее «жуликам» и «проходимцам» проникнуть на государственную службу. В подтверждение этого приводились сведения о том, что растраты и хищения в Министерстве торговли БССР в 1947 г. составили 5 млн 200 тыс. руб., а в системе Союза потребительской кооперации (Белкоопсоюза) — 20 млн 100 тыс. руб.[57] Крайне неблагоприятная обстановка сложилась в Верховном суде БССР, где многие юристы-евреи чувствовали открытое неприязненное отношение к себе со стороны председателя Верховного суда Шардыко и его заместителя Зайцева.
Нуждающиеся в правовой защите предпочитали выбирать адвокатов-евреев за их грамотность и профессионализм, уровень общей культуры и наличие, как правило, высшего юридического образования. Людям, попавшим в беду по своей или чужой вине, как правило, национальность адвоката была безразлична. Они искали юриста, способного помочь в критической ситуации. Именно по этой причине многие еврейские адвокаты пользовались популярностью. Однако это не исключало конфликтных ситуаций между евреями, представлявшими разные службы правоохранительной системы. В 1953 г. в Бресте адвокату Марии Крымской поручили дело 15-летнего юноши, отец которого погиб на фронте, а мать работала учительницей. Молодого человека обвиняли в совершении тяжкого преступления — разбойном нападении с применением огнестрельного оружия с целью грабежа. Изучив материалы дела, Крымская пришла к выводу об отсутствии состава преступления. Имели место только озорные действия, не подлежавшие уголовной ответственности. В руках у юноши был игрушечный пистолет, цели грабежа не было, дело происходило днем в людном месте. Свое мнение Крымская высказала следователю Лехчиной (еврейке), которая возмутилась и обратилась к прокурору города Михайлову. Прокурор проявил грубость и пытался отстранить адвоката от ведения дела. Крымская подала жалобу на эти незаконные действия прокурору Брестской области, хотя коллеги ее отговаривали. Михайлов принес извинения, и дело о «разбое» закрыли за отсутствием состава преступления[58].
Юристы-евреи оказывали помощь тем, кто не мог воспользоваться своими правами из-за бюрократизма чиновников, равнодушных даже к заслуженным людям. К Михаилу Альтшулю, работавшему в Бобруйской юридической консультации, обратился Семен (Шолом) Зорин, бывший командир отряда №106 Ивацевичского партизанского соединения. Его неоднократные заявления в местные советские и республиканские органы о предоставлении благоустроенного жилья оставляли без внимания. Михаил, как и Семен, был инвалидом войны I группы (оба они потеряли ногу). Чиновники не принимали во внимание заслуги Зорина, спасшего в семейном отряде десятки людей, обреченных на гибель на оккупированной территории. Альтшуль составил обстоятельную жалобу, и просьба Зорина была удовлетворена[59].
Отношение к адвокатам-евреям часто обусловливалось предвзятостью: их не выдвигали на престижные участки работы, предпочитали не выбирать в президиум коллегии адвокатов, не назначали начальниками юридических консультаций, членами областного суда. Главной причиной этого была не профессиональная конкуренция, а политическое недоверие, вызванное идеологическими установками.
Абрам Шифрин из Борисова, после того как его комиссовали из армии по ранению, окончил в 1946 г. краткосрочную юридическую школу в Минске. Он приступил к работе в адвокатуре Борисова, проявил себя и стал заведующим юридической консультацией. В 1948 г. из минюста приехал ревизор, увидевший, что в консультации работают три еврея (Шифрин, Зархина, Левин) и один русский. Зархину и Левина уволили под предлогом профессиональной непригодности, а Шифрина — за отсутствие надлежащего контроля, несмотря на то что он был членом партии и инвалидом войны. Через некоторое время Шифрину удалось устроиться на Борисовскую фабрику пианино юрисконсультом (единственный еврей и четыре русских) и возглавить юридический отдел[60].
До конца 1950-х гг. в Гомеле, Минске и Могилеве евреи составляли около 60% от числа адвокатов юридических консультаций. Несмотря на это, только немногие из них смогли продвинуться по служебной лестнице. Исключение составили Борис Маркович (Беньямин Мордухович) Розинский — председатель уголовной коллегии Гомельского областного суда, заведующий юридической консультацией, а затем председатель областной коллегии адвокатов Гомеля; Семен Чернявский — член Гомельского областного суда из Мозыря с 40-летним адвокатским стажем; Ефим (Хаим) Бурдевицкий — долгие годы начальник юридического отдела Президиума Верховного Совета БССР и др.[61]
Родственники за границей
Изоляция советского общества в послевоенные годы привела к тому, что любые родственные связи за пределами СССР считались предосудительными. Это было вызвано не только неприятием международного сообщества социализма сталинского образца. Режим опасался, что человеческие контакты даже на обыденном уровне с родственниками за границей нарушат непроницаемость «железного занавеса», за которым можно проводить советские эксперименты по моделированию нового общественного устройства. Опасность представляли не только родные и близкие, но даже знакомые и друзья, имевшие иностранное подданство. Это негласное правило распространялось на всех советских граждан, независимо от образования, профессии и возраста. Особенно жесткий контроль осуществлялся за государственными служащими, среди которых работники правоохранительной системы имели особый статус.
Получение писем, посылок, подарков из-за границы служило достаточным поводом для увольнения или исключения из партии, что ставило человека вне общества и могло сломать судьбу. Поэтому, когда «непрошеные» родные проявляли заботу о тех, кто сумел пережить Холокост в Советском Союзе, важно было проигнорировать это обращение или публично отказаться от этой помощи (посылки и т.п.). Юрисконсульт Мария Гольдина из Бреста скрывала, что ее отец Пейсах Израилевич имеет родственников в Америке, а адвокат Беньямин Розинский — что его родной брат Залман живет в Палестине (Петах-Тиква), куда нелегально выехал с семьей в 1925 г.[62] У арбитра Могилевского арбитража Ханы Будовля в Монреале (Канада) жил дядя — брат матери Фрумы Давидовны. После войны от него пришло письмо, на которое побоялись ответить. Родственники отца Ханы Будовля, Бориса Вульфовича, из Польши прислали посылку, которую пришлось отказаться получить[63].
Если «порочащие связи» с заграницей становилось достоянием гласности, могли серьезно наказать за «неискренность». Мужа юрист-консульта Софьи Фарберовой, которая получила в 1946 г. по доверенности посылку из Америки, адресованную мужу ее сестры(!), в 1947 г. уволили из армии без полагавшихся льгот[64]. Адвоката Залмана Зискинда в 1949 г. отстранили от работы в юридической консультации при народном суде в Горках без права дальнейшей профессиональной деятельности, когда стало известно, что ему приходили посылки из Америки. В 1953 г. Управление юстиции Могилевской области предложило уволиться «по собственному желанию» адвокату Борису Гольдину на том основании, что в Палестине проживают родители его супруги. Во внимание не принималось, что они уехали за 15 лет до того, как их дочь вышла замуж. Несмотря на абсурдность обвинения, Гольдин счел опасным оспаривать решение. В случае неудачи ему грозило увольнение по статье, что в значительной степени затруднило бы поиски работы по специальности. После смерти Сталина Гольдина восстановили в коллегии адвокатов на общих основаниях. Но возвращение далось ему нелегко, так как некоторые из коллег были этим недовольны из-за снижения их заработка. Впоследствии Гольдин стал заведующим юридической консультацией Могилева[65].
В марте 1953 г. уволили с работы и отчислили из органов Прокуратуры БССР следователя Зельвинского района Гродненской области Исаака Зака и следователя прокуратуры Бобруйского района Левина на том основании, что их семьи имели связь с родственниками в Америке. На следователя Хотимского района Могилевской области Е. Эпштейна поступило анонимное письмо, в котором сообщалось, что его дядя Абрам Кисин был осужден в январе 1952 г. как еврейский националист[66]. Этого оказалось достаточно, чтобы отстранить Эпштейна от работы и вынудить сменить профессию.
В марте 1953 г., когда в Москве разразилось так называемое «дело врачей-отравителей», евреи — сотрудники юридической системы — оказались между молотом и наковальней. С одной стороны, они представляли учреждения, которые получили команду преследовать советских евреев как предателей родины, а с другой — никогда не забывали о собственном еврействе. Юристы-евреи испытывали двойственное чувство. Они были обязаны исполнять профессиональный долг и руководствоваться советскими мифами и догмами, следовать предлагавшимся стереотипам, надуманным антисемитским аргументам властей, искать оправдание тем действиям, которые их заставляли выполнять. Хана Будовля работала консультантом Управления юстиции Могилевской области, а с 1950 г. — старшим ревизором. Она проверяла работу народных судов, составляла обзоры судебной практики, проводила семинары. Однажды начальник управления откровенно признался, что если бы не «пятая» графа (национальность), то он назначил бы ее своим заместителем. В январе 1953 г. по требованию ревизора из Москвы Будовлю без объяснения причин освободили от должности старшего ревизора судебного отдела управления и перевели в коллегию адвокатов по «собственному желанию», где она проработала 35 лет[67].
Отношения некоторых юристов, работавших со своими еврейскими коллегами, стали неприязненными, включая запугивания, оскорбления и угрозы. Сима Львович вспоминает, что в январе 1953 г. одна из членов Полесского областного суда заявила ей, что «месть народа будет безграничной». В связи с «делом врачей» был отстранен от работы старший помощник прокурора по делам следствия Качаровский, которого перевели на рядовую работу прокурором следственного отдела. Постоянное недовольство высказывал сотрудникам-евреям и прокурор Полесской области Захаров[68].
Начальник Управления юстиции Полесской области Соловьев в феврале 1953 г. требовал от председателя областной коллегии адвокатов Петра Платонова освободить от должности Александра Эйдлина как «не заслуживающего доверия». Однако Платонов, сам бывший работник военного трибунала, оказался человеком независимым и не подчинился[69]. Родные и близкие юристов-евреев так же подвергались гонениям. Отец юрисконсульта Анны Рохленко Арон работал главным бухгалтером на заводе «Изоплит» в Новобелице. Несмотря на 20 лет стажа и прекрасную деловую репутацию, в феврале 1953 г. его уволили по постановлению партийного бюро предприятия, хотя он и не состоял в КПСС[70].
Софья Фарберова, работавшая юрисконсультом Главного управления министерства местной и топливной промышленности БССР, вспоминала, что январе-феврале 1953 г. напряжение в обществе нарастало ежедневно. Когда Софья приходила в поликлинику по месту жительства в Минске, она видела в глазах «простых людей» испуг. Когда же кампания прекратилась, многие не стеснялись выражать свои искренние чувства. Софья вспоминала, что, когда 6 апреля 1953 г. она возвращалась из служебной командировки, начальник поезда, совершенно незнакомый человек, бросился ее обнимать[71]. Таким образом, все разговоры о еврейском буржуазном национализме, происках «Джойнта», американской разведки, попытки опорочить советских людей, растлить молодежь не увенчались успехом и принесли обществу большое облегчение.
Примечания
[*] Опубликовано: Smilovitsky. “Jews in Belorussia’s Judicial System, 1944-1953” // East European Jewish Affairs, Vol. 32, No 1, Summer 2002, pp. 65-99.
[49] Письмо Льва Левина из Бруклина от 3 апр. 2001 г. // Архив автора.
[50] НАРБ, ф. 4, оп. 53, д. 38, л. 168.
[51] Там же, лл. 43, 295.
[52] НАРБ, ф. 1, оп. 22, д. 14, лл. 22-25.
[53] Там же, лл. 32, 180.
[54] НАРБ, ф. 4, оп. 30, д. 51, л. 168.
[55] Там же, ф. 1, оп. 22, д. 15, л. 29.
[56] Там же, д. 14, л. 186.
[57] Там же, ф. 4, оп. 29, д. 539, лл. 51, 61.
[58] Письмо Марии Крымской от 8 февр. 1999 г. из Кирьят-Гата // Архив автора.
[59] Еврейский камертон: Приложение к газ. «Новости недели» (Тель-Авив), 27 мая 1999 г.
[60] Oral History Department Contemporary Jewry Institute, Hebrew University of Jerusalem, file 217/63, pp. 9-13.
[61] Письмо Григория Розинского из Петах-Тиквы от 21 янв. 2001 г. // Архив автора.
[62] Письмо Григория Розинского из Петах-Тиквы от 21 янв. 2001 г. // Архив автора.
[63] Письмо Ханы Будовля из Хайфы от 12 марта 1998 г. // Архив автора.
[64] Письмо Софьи Фарберовой из Хадеры от 5 мая 2001 г. // Архив автора.
[65] Письмо Лазаря Шпарберга из Ашкелона от 1 февр. 1998 г. // Там же.
[66] Абрам Лейбович Кисин был приговорен Верховным судом БССР к 25 годам исправительно-трудовых работ не только за «участие в еврейской организации», но и за хищение кооперативной собственности в особо крупных размерах. См. НАРБ, ф. 4, оп. 53, д. 38, л. 289
[67] Письмо Ханы Будовля из Хайфы от 23 дек. 2000 г. // Архив автора.
[68] Письмо Симы Львович из Нацрат-Илита от 5 марта 1998 г. // Там же.
[69] Письмо Александра Эйдлина из Нацрат-Илита от 26 мая 2000 г. // Там же.
[70] Письмо Анны Рохленко из Шломи от 27 марта 2001 г. // Архив автора.
[71] Письмо Софьи Фарберовой из Хадеры от 5 мая 2001 г. // Там же.
В органах прокуратуры[**]
Органы прокуратуры были сформированы в числе первых государственных учреждений после освобождения республики летом 1944 г. Их состав и методы работы являлись отражением всей модели социализма советского образца. Прокуратура поддерживала обвинения в суде от имени государства, возбуждала и расследовала уголовные дела, осуществляла надзор за работой суда, органами дознания, исполнением приговоров и соблюдением законности при отбывании наказания. Прокурор Республики избирался на пять лет и был подотчетен Верховному Совету БССР. Областные, городские и районные прокуроры назначались на тот же срок. При областной прокуратуре существовала коллегия, в которую входили прокурор области (председатель), два его заместителя, начальник отдела общего надзора и начальник следственного отдела. Формально прокуроры считались независимыми при отправлении своих полномочий, а компетенция, организация и порядок их работы определялись законом. В то же время действия прокуратуры не подлежали критике в средствах массовой информации, устной и печатной пропаганды. Единственной инстанцией, контролировавшей ее деятельность, были партийные комитеты, подчиненные ЦК Компартии республики и, в свою очередь, ЦК ВКП(б)[1]
Восстановление органов прокуратуры
Сразу после окончания войны юристы-евреи были представлены в органах прокуратуры главным образом бывшими руководителями особых отделов партизанских отрядов, сотрудниками военных трибуналов и теми, кто вернулся из эвакуации[2]. Рахель Левину летом 1944 г. отозвали из эвакуации телеграммой Совета народных комиссаров БССР и направили на должность следователя, а с 1945 г. она уже работала прокурором Рогачевского района Гомельской области[3]. Самуила Грозовского[4] после окончания Саратовского юридического института направили прокурором Гресского района Бобруйской области. Бориса Драбкина[5] отозвали в Гомель из Закавказья, заместителем прокурора в Барановичах в 1946 г. стал бывший заместитель начальника особого отдела партизанской бригады им. Гризодубовой Александр Крупеня[6].
Белорусы и русские составляли подавляющее большинство районных прокуроров — 163 — республики в 1944 г., соответственно — 50,5% и 39,0%, прокуроры других национальностей — 8,2%, а евреи — всего 2,2%. Прокуроров-евреев не было в восьми областях из 12: Брестской, Витебской, Гродненской, Могилевской, Молодечненской, Пинской, Полоцкой и Полесской. Однако это не свидетельствовало об их дискриминации. Многие довоенные работники прокуратуры не успели эвакуироваться. Большая часть оставленных для организации подпольной агентурной сети в тылу противника и тех, кого забросили в составе диверсионных групп и спецподразделений НКВД на оккупированную территорию, погибли. Однако вскоре это соотношение изменилось в пользу евреев.
Национальный состав прокуратуры не был стабильным. Среди ее сотрудников сокращалось количество белорусов, русских, украинцев за счет евреев. В 1944–1948 гг. доля белорусов уменьшилась с 51,4 до 48,6%, русских соответственно — 40,1% и 32,7%, а украинцев — 4,1% и 3,6%. Этот процесс, очевидно, шел стихийно. На смену практикам в прокуратуру приходили дипломированные специалисты — выпускники высших и средних юридических учебных заведений. После войны право первоочередного приема в вузы, техникумы и училища имели участники Великой Отечественной войны, инвалиды и отличники учебы. Обладателей золотой медали, то есть имевших отличные отметки по всем предметам за курс средней школы, принимали без вступительных экзаменов[9].
Подготовка кадров прокуратуры
В Минском юридическом институте большинство студентов-евреев прошли фронт, имели правительственные награды и большой жизненный опыт, среди них: Аркадий Тарлер, Леонид Сонкин, Захар Будницкий, Яков Наймар, Григорий Фольб, Иосиф Баркан, Давид Шулькин, Исаак Бурштейн, Семен Мадорский, Айзик Карон, Мотик Гершиков, Абрам Островский, Лев Смиловицкий, Александр Лис, Пейсах Метер, Борис Гольдин, Михаил Гольдфарб, Григорий Флейшер, Гозенпуд, Детинко, Шехтман, Ледвич и др., а также инвалиды войны: Арон Ольшанский, Александр Березняк, Владимир Кодкин, Абрам Марон, Вениамин (Беньямин) Чернов, Лазарь Шпарберг, Борис Дымент, Эммануил (Моня) Моделевич, Аркадий Рутман, Владимир Ленский, Цалик Рабинович, Абрам Ивинский, Самуил Шапиро, Григорий Скир, Лев Котляр, Славин, Лихтерман и др. Они были молоды, полны энергии, планов, мечтали скорее приступить к самостоятельной работе. Некоторые скрывали свою инвалидность, чтобы их не считали неполноценными. Евреи зарекомендовали себя хорошими студентами, занимались общественной работой, поддерживали дружеские отношения с сокурсниками белорусами и русскими.
Во второй половине 1940-х гг. евреи составляли значительную часть выпускников Минского юридического института, что отразилось на общей картине национального состава прокуратуры, адвокатуры и судебно-следственных органов. Разница могла быть еще значительнее, если бы не всесоюзное распределение молодых специалистов. Белорусов оставляли в республике за счет выпускников других национальностей. Выпускников, недовольных предложенным местом работы, лишали распределения, и им приходилось трудоустраиваться самостоятельно, что было нелегко. Дарья Евнина и Евгений Эльперин получили распределение на работу в Брянскую область, Владимир Ленский и Рафаил Марголин — в Смоленскую область, Пейсах Метер — в Мурманскую, Полина Рябенькая и Абрам Вольфсон — в Оренбургскую, Исаак (Айзик) Каран, Семен Мадорский, Лев Шпилькин — в Кемеровскую область (Российская Федерация).
Евреи чаще белорусов и русских получали распределение на низовую работу в отдаленные районы БССР. Льва Левина в 1950 г. направили помощником прокурора Желудокского района, а Исаака Зака — следователем прокуратуры Зельвенского района Гродненской области. В то же время их однокурсника-белоруса, гораздо более слабого студента, направили на должность помощника прокурора по гражданско-судебному надзору Гродненской области[10].
В Брестской области стали работать следователями прокуратуры: Донхин (Березовский район), Шиндлер (Кобринский), Гозенпуд (Ивацевичский); в Пинской области — Зелик Фейгин (Пружанский район), Тумаркин (Жабчицкий); в Минской области — Абрам Пивинский, Михаил Гитлин и Славин (Руденск); в Могилевской области — Е. Эпштейн (Хотимский район); в Гомельской области — Яков Шапиро, Иосиф Лихтерман; в Витебской области — Макс Замалин; заместителями районного прокурора: Афанасий Халипский и Самуил Шапиро (Гродненская область), помощниками прокурора: Абрам Рейзин (Гродно), Лев Циркин (Слуцк), Коваленко (Ошмянский район) и др. Евреев привлекали в основном на второстепенные должности — следователей, помощников прокуроров и их заместителей, служащих областной прокуратуры. Редко им поручали самостоятельную работу даже на уровне отдельного района. С 1944 по 1948 г. число районных прокуроров-евреев выросло по республике всего с 4 до 8 чел., в то время как общее количество этих должностей было 177. Начиная с осени 1948 г. прием абитуриентов-евреев в юридические учебные заведения резко сократили[11].
Условия работы в прокуратуре
Партийные и советские инстанции нередко вмешивались в деятельность органов прокуратуры и пытались навязать свое решение. Они настаивали на обвинительном характере заключений при принятии судебных решений, отказывались учитывать важные смягчающие обстоятельства, занимались администрированием. Противозаконный характер этих действий мешал нормальному ходу следствия и надзору. Многие дела были надуманными, тенденциозными и не соответствовали законодательству, неудачи перекладывали на прокуратуру. В августе 1947 г. состояние прокуратуры республики обсуждалось на бюро ЦК Компартии Белоруссии. В центральном аппарате прокуратуры и на периферии были выявлены «политически сомнительные» и «разложившиеся» работники, неспособные отстаивать интересы партии и государства. Из системы прокуратуры уволили 85 чел., из них четырех работников отдали под суд. Прокурор БССР И.Д. Ветров получил взыскание за неправильный подбор кадров, ошибки при осуществлении прокурорского надзора и неправильную реакцию на критику[12].
На 1 января 1948 г. штаты прокуратуры республики были заполнены на 93,9%. Ее деятельности препятствовал недостаточный образовательный и профессиональный уровень сотрудников. Несмотря на то что партийная прослойка составляла 80%, высшее и незаконченное высшее образование имели только 29,7% работников прокуратуры. При проведении курсовой подготовки часть из них отчислили из-за малограмотности[13]. В 1948 г. заместитель прокурора республики В. Гончаров докладывал секретарю ЦК КП(б)Б Михаилу Зимянину о результатах проверки культурного уровня кадров прокуратуры. В Гомельской, Гродненской, Минской, Могилевской, Молодечненской и Полоцкой областях многие прокуроры и следователи не разбирались в международной обстановке, не читали политической, юридической и художественной литературы[14]. Для исправления создавшегося положения 25 сотрудников с опытом партийно-советской работы направили на курсы подготовки прокурорских работников в Ленинград, 69 чел. определили на учебу в Минский юридический институт, 85 чел. — в вечерние университеты марксизма-ленинизма, 426 работников суда и прокуратуры зачислили в заочную республиканскую юридическую школу[15].
Профессиональная деятельность
Евреи хорошо зарекомендовали себя на практической работе. В Пинской области старшим помощником прокурора области по надзору за следствием и дознанием работал Илья Куперман, а Елизавета Лехчина — старшим следователем прокуратуры Пинска. Зиновий (Зелик) Фейгин был заместителем прокурора этого города, а Ефим (Хаим) Качеровский — начальником следственного отдела прокурора области по делам следствия, Сима Львович — помощником прокурора по гражданским делам. В Брестской области начальником отдела по уголовно-судебному надзору прокуратуры был назначен Ледвич. В Минской области помощниками прокурора работали Эммануил Моделевич, Лев Мархасин, Григорий Скир, Лев Гальперин, Абрам Ивинский, Борис Кузнецов (без обеих ног), Анатолий Живов (Березинский район). В Гродненской области Самуила Шапиро назначили старшим помощником прокурора области по делам несовершеннолетних, в Могилевской области Сару Гипкину — заместителем прокурора Дрибинского района, Афанасия Халипского — прокурором Могилевского района, Арона Хазанова — Копыльского района; в Гомельской области заместителями районных прокуроров были Иосиф Вольфсон, Борис Плоткин, Исаак Фрадин, Анна (Хана) Брегман, Броня Школьникова и Полина Цирлина; в Бобруйской области помощником прокурора области работал Самуил Грозовский, а Геллер — начальником уголовно-судебного отдела областной прокуратуры; в Витебской области Макс Замалин работал старшим следователем, Григорий Миньков — заместителем прокурора Бешенковичского района, Абрам Гусаков — прокурором Полоцкого района; Айзик Рохленко стал прокурором Белорусской железной дороги (в 1949 г. переведен в Саратов, РСФСР) и т.д. Они не боялись ответственности, справлялись с поставленными задачами, выполняли поручения точно и в срок, проявляли инициативу.
В начале 1950-х гг. ввели должность прокурора-криминалиста. В его обязанности входило внедрение в следственную практику новых средств и научных методов расследования. Криминалисты были снабжены набором технических средств и препаратов для фотографирования и копирования, работы со следами и т.д. Они выезжали на место происшествия для осмотра, обнаруживали и изучали улики, проводили следственные действия, поддерживали тесные отношения с экспертными учреждениями, помогали в проведении экспертизы и пр. Прокурорами-криминалистами работали в Гродненской области Лев Левин, в Брестской — Леонид Гозенпуд, в Гомельской — Яков Шапиро и др. За хорошую работу Шапиро назначили начальником следственного отдела прокуратуры Гомельской области.
Профессиональная компетентность, добросовестное и творческое отношение сотрудников-евреев к своим обязанностям вызывали уважение. Руководители на местах искали возможности их поощрения. Отличившимся юристам предоставляли ведомственное жилье вне очереди, присуждали премии, выделяли льготные путевки в дома отдыха и санатории, прикрепляли к закрытым распределителям дефицитных продовольственных и промышленных товаров. Лев Левин из Речицы Гомельской области, участник войны, выпускник Минского юридического института, в 1950 г. получил назначение на должность помощника прокурора Желудокского района Гродненской области. Это был небольшой сельскохозяйственный район, где жене Левина, тоже юристу, места не оказалось. Заместитель прокурора республики Гончаров дал понять, что если Левин не приступит к работе, то ему как коммунисту и молодому специалисту будет испорчена карьера. Жена и дочь Льва остались в Минске, а он выехал к месту работы. Как помощник прокурора Левин поддерживал государственное обвинение, давал заключения по гражданским делам, проверял жалобы. Вскоре его назначили следователем прокуратуры Гродненского района. Закон наделял следователя прокуратуры правом давать милиции и ОБХСС (отделы по борьбе с хищениями социалистической собственности) поручения по конкретным делам. Левин был активен, работал, не считаясь со временем, готовил дела так, чтобы их не возвращали на доследование, не допускал незаконных арестов и оправдательных приговоров. Расследованные им дела вместе со статистическим отчетом прокуратуры ежемесячно направлялись в прокуратуру области[17].
Прокурор Гродненского района Казаков в виде поощрения «выбил» для Левина квартиру в строившемся 8-квартирном доме райисполкома. Для этого Казаков специально встречался с каждым из трех секретарей райкома партии, и семья Левиных воссоединилась. В 1954 г. Льва назначили прокурором по надзору за милицией от прокуратуры Гродненской области. Он проверял законность задержания граждан, обоснованность отказа в возбуждении уголовных дел, объективность хода следствия, административную практику, вскрывал сокрытие преступлений от учета и другие нарушения. Левин стал признанным авторитетом в своей области, обучал следователей-стажеров, передавал профессиональный опыт, публиковал статьи о практике расследования уголовных дел, об умышленных убийствах при отягчающих обстоятельствах в журнале «Следственная практика СССР». В 1955 г. его назначили прокурором следственного отдела Гродненской области, затем — начальником общего надзора прокуратуры области, но дальше уже не повышали. В этой должности он проработал более 25 лет и ушел на пенсию[18].
Устранение евреев из прокуратуры
Идеологические кампании в Советском Союзе в конце 1940 — начале 1950-х гг.[19] привели к тому, что национальный состав прокуратуры стал более однородным. Многие евреи, почувствовав к себе предвзятое отношение режима, не захотели оставаться на прежних должностях. Одни перешли на работу в юридические консультации, стали арбитрами, нотариусами, юрисконсультами на промышленных предприятиях и в учреждениях. Другие были уволены или переведены на низовую работу.
В 1949 г. прокурора Червенского района Иосифа Шапиро, имевшего заслуженный авторитет, райком партии направил председателем отстающего колхоза. Когда через два года Шапиро вывел колхоз в передовые, его снова решили перевести на другое место. Однако колхозники отказались поддержать это решение. Шапиро уехал в Минск, где стал работать в юридической консультации[20]. В ноябре 1949 г. поступил донос на прокурора Рогачевского района Рахель Левину, которую обвинили в том, что ее окружали родственники и знакомые, которые якобы мешали исполнению профессиональных обязанностей. Левина имела репутацию хорошего работника, знающего свое дело. Она была членом райкома КП(б)Б и депутатом районного Совета. Уволить Левину представлялось хлопотным, и административный отдел ЦК КП(б)Б перевел ее прокурором в Буда-Кошелевский район[21]. Заместителю прокурора Гомельской области Абраму Глантману в 1952 г. предложили перейти на работу в Речицу, что означало явное понижение по службе. Глантман отказался отправиться в районный центр в 60 км от Гомеля, где не было работы для его супруги врача-невропатолога, уволился из прокуратуры и устроился юрисконсультом на обувную фабрику[22].
Распространенным методом устранения евреев-юристов служил отказ в приеме на работу после вынужденного перерыва по семейным обстоятельствам. Рождение ребенка, перемена места жительства, учеба, состояние здоровья и прочие причины могли привести к утере работы по профессии. Отделы кадров советских учреждений имели негласные директивы не превышать допустимые «еврейские» квоты и под любыми предлогами отказывали в трудоустройстве. Обращения в органы печати, советские и партийные инстанции ни к чему не приводили. За редким исключением могли помочь только личные связи, когда удавалось временно «закрыть глаза» на прием работника-еврея, да и то с большим понижением по сравнению с прежним местом работы. Ася Качеровская в 1948 г. окончила Минский юридический институт и первые два года работала помощником прокурора Минска по делам несовершеннолетних, а затем следователем прокуратуры Сталинского района Минска. После рождения дочери в 1950 г. она уволилась и больше не работала в прокуратуре в столице. Ася переехала в Гродно и устроилась юрисконсультом на швейную фабрику, где проработала 35 лет[23].
Увеличение количества прокуроров с 173 в 1950 г. до 226 чел. в 1953 г. объясняется введением дополнительной должности прокурора-криминалиста в областях, крупных городах и ряде районов республики.
Власти отстраняли от руководства неевреев, которые поддерживали или поощряли своих подчиненных-евреев. Чаще всего это делалось без объяснения причин, хотя главный мотив подобных шагов был очевиден. Михаил Алексеев считался опытным прокурором Гродненской области, справедливым и требовательным человеком. Под его началом успешно работали помощник прокурора Гродненского района Самуил Шапиро, помощник прокурора Гродно Абрам Рейзин, следователь прокуратуры Зельвенского района Исаак Зак, помощник прокурора Ошмянского района Коваленко, прокурор уголовно-судебного отдела области Лев Левин, начальник следственного отдела областной прокуратуры Ефим Качеровский и др. Предлогом для смещения Алексеева стал конфликт с первым секретарем Гродненского ОК КПБ. Прокуратура вскрыла многочисленные факты покупки колхозами масла в потребительской кооперации и сдачи его на молокозаводы области вместо молока. Сдача государству молока, особенно поздней осенью, зимой и ранней весной была проблемой. Прокурора Алексеева обвинили в создании помех выполнению государственного плана и отправили на пенсию, несмотря на хорошее здоровье и далеко не преклонный возраст (56 лет).
В то же время режим нуждался в преданных исполнителях, которым можно было поручить трудоемкий участок работы. Евреи, не претендовавшие на скорое продвижение по служебной лестнице, как нельзя лучше подходили на эту роль. В 1948 г. Самуила Грозовского, работавшего прокурором Гресского района, назначили помощником прокурора г. Бобруйска по гражданским судебным делам. Прокурор области характеризовал его с положительной стороны, отмечал его добросовестность и скромность[25]. В 1953 г. прокурор БССР А. Бондарь защитил от нападок начальника уголовно-следственного отдела прокуратуры Бобруйской области Геллера. Обком партии требовал понижения его в должности и перевода помощником прокурора Осиповичского района. Бондаря поддержал заведующий административным отделом ЦК КП(б)Б А. Рудак, согласившийся, что для претензий Бобруйского ОК КП(б)Б нет достаточных оснований[26]. Решению Рудака помогла характеристика Геллера, представленная Бондарем, где он высоко отзывался о профессиональных качествах своего подчиненного. Анализ служебных характеристик тех лет представляет специфический источник информации. С одной стороны, применялся формальный штамп, которым пользовались при составлении представлений на подчиненных, с другой — следовало представить факты в таком виде, чтобы в случае негативных последствий (служебных взысканий, понижения в должности, увольнения, ареста) можно было оправдаться и отвести удар. Положительная характеристика евреев, занимавших даже незначительные административные, хозяйственные, не говоря уже о партийных и советских должностях, требовала удвоенной осторожности и предусмотрительности.
Положение в прокуратуре в начале 1950-х гг.
К лету 1953 г. в системе Прокуратуры БССР всего работали 1406 чел.,
из которых евреи составляли 211 чел. (15,9%). Учитывая, что общее число евреев по отношению к местному населению составляло менее 1%, их участие в работе прокуратуры было заметным.
Наибольшее число евреев работало в прокуратурах Минской (21,1%), Гомельской (20,0%), Полесской (18,6%), Витебской (16,2%) и Могилевской (15,9%) областей, что имело свое объяснение. Минск как столица республики традиционно требовал много юристов. В их услугах нуждались различные управленческие структуры, министерства, ведомства, партийные комитеты и хозяйственные организации. До войны крупные города, областные и районные центры Белоруссии имели значительное еврейское население. На 1 января 1939 г. в Минской области проживало 104 тыс. 704 еврея, или 27,11% от всего населения республики, в Гомельской — соответственно 62 тыс. 146 евреев (24,53%), Полесской — 24 тыс. 141 (32,08%), Витебской — 68 тыс. 950 (20,05%), Могилевской — 69 тыс. 454 (21,95%)[28]. За исключением Минска, часть еврейского населения восточной части БССР успела эвакуироваться и вернулась после освобождения республики, а их дети поступили в учебные заведения. В западной части республики евреев почти не осталось. Кадры прокурорских работников направлялись туда из Минска, восточных областей, регионов РСФСР, поэтому Брестской (7,5%), Барановичской (11,2%), Гродненской (12,7%) и Молодечненской (11,0%) областях евреев-юристов, включая сотрудников прокуратуры, было меньше. Исключение составляла Полесская область с центром в Мозыре, которая находилась между восточными и западными районами БССР. Первые послевоенные годы ее дополнительно укрепляли кадрами правоохранительных органов, чтобы противостоять террористической деятельности украинского национального подполья, совершавшего рейды из соседних Ровенской и Волынской областей УССР[29].
В профессиональном отношении в начале 1950-х гг. евреи были широко представлены во всех сферах деятельности прокуратуры. Чаще всего они занимали должности следователей (24,6%), помощников районных прокуроров (20,8%), в аппарате областных прокуратур (18,7%), очень мало — районных прокуроров (2,5%), так это была номенклатурная должность. Партийные комитеты города и области, от которых требовалось согласие на утверждение предложенной кандидатуры, воздерживались от этого шага, имея строгие инструкции ЦК КПБ и ЦК КПСС. Значительное присутствие следователей-евреев (24,6%) объясняется рядом причин, но прежде всего тем, что эта работа отличалась большой трудоемкостью и ответственностью. После окончания юридических учебных заведений на эту должность направлялись выпускники, имевшие лучшие знания и большой жизненный опыт. Как правило, те, кто прошел фронт и воевал в партизанских отрядах, способные принимать самостоятельные решения. Отличившихся сотрудников могли выдвинуть на должность помощника или заместителя районного прокурора. Однако это была уже «красная линия» — дальше евреев не выдвигали.
Евреи занимали должности, начиная от оперативных сотрудников и следователей прокуратуры, помощников районных, городских и областных прокуроров, до сотрудников областного аппарата, заместителей и районных прокуроров.
Перспектив служебного роста у евреев не было. Немногим удавалось возглавить отделы городской или областной прокуратуры, некоторым поручали заведовать отделами общего надзора или оперативного учета городской или областной прокуратуры. Исключительными считались случаи, когда еврея ставили во главе отдела по надзору за местами заключения и отдела по надзору за следствием в МВД и ГБ. Некоторое количество евреев было занято в аппарате областной прокуратуры в качестве сотрудников бухгалтерии, статистики, хозяйственных работников. Пределом считалась должность заместителя прокурора района. В 1949‒1956 гг. ни один еврей не был прокурором города или области в республике. Поэтому большинство молодых специалистов, выехавших по месту распределения, стремились отработать положенные три года и поменять специальность, переехать в Минск или в родные места.
Частичная либерализация прокуратуры
Смерть Сталина в марте 1953 г. привела к общим изменениям внутриполитической ситуации в стране, которые требовали перестроить работу прокуратуры и правоохранительных органов. Последовали меры по укреплению законности и правопорядка. В сентябре 1953 г. упразднили Особое совещание при Министерстве внутренних дел СССР, которое практически без суда и следствия выносило такие меры наказания, как высылка, арест и применение «высшей меры социальной защиты» — расстрел. Ликвидировали воинские прокуратуры и трибуналы войск министерства государственной безопасности, возобновился порядок, по которому лишить свободы граждан можно было только по решению суда[31].
В середине 1950-х гг. деятельность органов Прокуратуры БССР была сосредоточена на укреплении законности и усилении борьбы с преступностью. В порядке общего надзора осуществлено 14 тыс. 743 проверки и на выявленные нарушения принесено более 10 тыс. протестов. Количество лиц, привлеченных к уголовной ответственности, сократилось на 16% (22 тыс. 733 чел. — в 1953 г. и 19 тыс. 77 чел. — в 1954 г.). Резко уменьшилось число обвинений в хищении социалистической собственности. Если в 1953 г. по этой статье привлекалось 6434 чел., то в 1954 г. — 4600 чел., что на 28,6% меньше. В результате на 11% снизилось количество жалоб от граждан на действия прокуратуры[32].
Приметой времени стал отказ от обвинительного уклона. Больше внимания стали уделять правам обвиняемого и презумпции невиновности. В 1953 г. отменили приговоры народных судов в отношении 13,6% осужденных, улучшилось качество рассмотрения уголовных дел народными судами Брестской, Гомельской, Могилевской, Молодечненской областей. В 1953 г. пересмотрено 32,3% всех принятых судебных решений. На 1 июня 1955 г. областными комиссиями по реабилитации рассмотрено 13 тыс. 631 дело, по которым были осуждены 23 тыс. 367 чел.[33]
Вместе с тем реабилитация жертв политических репрессий и массовое досрочное освобождение незаконно осужденных из мест заключений стали возможны только после XX съезда КПСС в 1956 г. В состав реабилитационных комиссий часто входили работники юридической системы и правоохранительных органов, партийные и советские деятели, многие из которых сами были оправданы и вышли из заключения в недавнем прошлом. В итоге до 1962 г. в Белоруссии было реабилитировано 29 тыс. 12 чел. Однако в дальнейшем этот процесс замедлился в связи с переменой оценки сталинизма после прихода к руководству страной Л.И. Брежнева[35].
Таким образом, в течение первого послевоенного десятилетия, охватившего период после освобождения Беларуси в июле 1944 г. до ХХ съезда КПСС в феврале 1956 г., сотрудники прокуратуры — евреи прошли несколько этапов. Сначала, при формировании органов прокуратуры республики, они были востребованы как квалифицированные специалисты, способные организовать и возглавить работу на местах, решать насущные вопросы и передавать свой практический опыт. Еврейские юноши и девушки, многие из которых воевали в рядах Красной армии и в партизанских отрядах, пошли учиться в юридические учебные заведения, составив от 30 до 40% всех студентов. Воспитанные на стереотипах сталинской модели социализма, они мало чем отличались от сверстников-неевреев. Юристы-евреи вынуждены были так же принимать существующее положение и адаптироваться к нему. Большинство из них не знали идиша или не пользовались этим языком, не соблюдали еврейские традиции. Работая в органах прокуратуры, евреи, с одной стороны, были составной частью карательной системы и обязались отстаивать ее интересы, а с другой — сами страдали от политики государственного антисемитизма. В любом случае они не заслужили доверия режима. Евреям поручали второстепенные и наиболее трудоемкие участки работы, ограничивали в продвижении по службе.
Начало холодной войны в 1946 г. и последовавшая за ней международная изоляция СССР привели к росту государственного антисемитизма. Резко ограничили прием евреев на юридические специальности, чинили препятствия профессиональному росту, предпринимали необоснованные понижения в должности и увольнения. После смерти Сталина в марте 1953 г. общая либерализация в стране не коснулась национального строительства. Облик еврея из прокуратуры, выступавшего от имени государства, противоречил стереотипу, созданному официальной политикой и средствами массовой информации. В последующие годы это приводило к дальнейшему вымыванию евреев из прокуратуры, вынуждало их менять специализацию или вообще оставлять профессию юриста.
Примечания
[**] Опубликовано: Leonid Smilovitsky. “Jews in Belоrussian Public Prosecutors’s Offices, 1944-1956” // East European Jewish Affairs, Vol. 33, No 2, Winter 2003, pp. 97-112.
1 Очерки по истории государства и права БССР. Минск, 1958 г.; История государства и права Белорусской ССР. Т. 2. Минск, 1973 г.; А.Ф. Вишневский. Очерки истории государства и права Республики Беларусь, 1917‒1995 гг. Минск, 1995 г.; Гiсторыя дзяржавы i права Беларусi у дакументах i матэрыялах. Мiнск, 1998 г.; А.Ю. Бодак. Национальная политика в БССР, 1943‒1955 гг.: Автореф. … канд. ист. наук / Институт истории АН Беларуси (Минск, 1997 г.).
2 Л. Смиловицкий. Катастрофа евреев в Белоруссии, 1941‒1944 гг., с. 30.
3 Рахель Левина (1907 г. р.) — бывшая портниха станции Птичь Полесской области, окончила Минский юридический институт в 1935 г., работала прокурором Быховского и Климовичского районов, в 1941‒1944 гг. была прокурором района в Сталинградской области, имела грамоты и поощрения. См. НАРБ, ф. 4, оп. 53, д.11, л. 22.
4 Самуил Грозовский (1908‒?) — бывший чернорабочий из местечка Узда, а затем слесарь завода им. Кирова в Минске. Окончил военно-политическое училище Западного фронта в Спасске, воевал политруком мотострелкового батальона; после ранения в 1943 г. учился в Саратовском юридическом институте. См. НАРБ, ф. 4, оп. 53, д. 11, л. 169.
5 Борис Драбкин (1907‒1990) — бывший наборщик типографии «Полеспечать» в Гомеле, выпускник Минского юридического института; до войны был председателем уголовной коллегии Гомельского областного суда; в июне 1941 г. назначен членом военного трибунала Днепро-Двинского речного пароходства, служил начальником военного трибунала гарнизона Грозного, членом трибунала Закавказского фронта (из трудовой книжка Бориса Львовича Драбкина) // Архив автора.
6 Давид Колпеницкий. Четвертый погром: Рукопись. Нес-Циона, 2001 г. // Там же.
9 Нарысы гiсторыi Беларусi, Мiнск, 1995 г. Ч. 2, с. 360.
10 Письмо Льва Левина из Бруклина от 2 марта 2001 г. // Архив автора.
11 Докладная записка на имя первого секретаря ЦК КП(б)Б Н.И. Гусарова «О ненормальном укомплектовании минских юридического, политехнического, медицинского институтов, института народного хозяйства БССР в 1947/1948 учебном году». См. НАРБ, ф. 4, оп. 29, д. 571, л.34; «О состоянии учебно-воспитательной и научной работы в Минском юридическом институте»: Постановление Минского ОК КП(б)Б от 3 ноября 1949 г. См. НАРБ, ф. 4, оп. 62, д.72, лл. 377-386.
12 НАРБ, ф. 4, оп. 29, д. 539, лл. 79, 81.
13 Там же, л. 86.
14 Там же, оп. 53, д. 11, л. 263.
15 Там же, оп. 29, д. 539, лл. 82-83; А.В. Люцко. Указ. соч.
17 В июле 1952 г. в деревне, куда Левин приезжал на следствие, на него было совершено покушение. Председатель местного колхоза пригласил следователя остановиться в его доме. Ночью в окно стреляли. Пуля попала в кровать, на которой в первую ночь спал Лев, а накануне покушения поздно вечером уехал на попутной машине, никого не предупредив.
18 Лев Левин вышел на пенсию по собственному желанию в 1987 г., его 41 раз поощряли прокурор области, прокурор БССР и Генеральный прокурор СССР, наградили Почетной грамотой Верховного Совета БССР (1982 г.), знаком «Почетный работник прокуратуры» (1985 г.), присвоили классный чин старшего советника юстиции. См. Личное дело Леонида Левина // Архив автора.
19 Y. Gilboa. The Black Years of the Soviet Jewry, 1939-1953. Boston, 1971; G. Kostyr-chenko. Out of the Red Shadows: Anti-Semitism in Stalin’s Russia. New York, 1995; Реабилитация. Политические процессы 1930‒1950-х гг. Москва, 1991 г.; «Идеологическая чистка второй половины 40-х годов: псевдопатриоты против псевдокосмополитов» // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал / Под ред. Ю. Афанасьева. Москва, 1997 г., с.90-149.
20 Письмо Цодика Рытова из Нетании от 4 марта 2001 г. // Архив автора.
21 НАРБ, ф. 4, оп. 53, д. 11, л. 26.
22 Письмо Изи Барбарова из Нетании от 22 марта 2001 г. // Архив автора.
23 Письмо Аси Исаевны Качеровской из Нью-Йорка от 8 апр. 2001 г. // Там же.
25 НАРБ, ф. 4, оп. 53, д. 11, л. 169.
26 Там же, д. 37, л. 32.
28 Distribution of the Jewish Population of the USSR, 1939 / By Mordechai Altshuler (ed.), pp. 38-40; M. Altshuler. Soviet Jewry on the Eve of the Holocaust: A Social and Demographic Profile. Jerusalem, 1998.
29 Ю. Стасевiч. «Беларуская партызанка, 1944‒1952 гг.» // Беларускi Голас (Таронта), 1975 г. красавiк, №232; Юрка Вiцбiч. Антыбальшавiцкiя паустаньi и партызанская барацьба на Беларусi. Нью-Йорк, 1996 г.; Антысавецкiя рухi у Беларусi, 1944‒1956 гг. Мiнск, 1999 г.
31 Нарысы гiсторыi Беларусi, ч. 2, с. 346.
32 НАРБ, ф. 4, оп. 53, д. 50, л. 5.
33 Из доклада министра юстиции БССР Ивана Ветрова о работе судов и органов юстиции в республике за 1953 г. См. НАРБ, ф. 4, оп. 53, д. 50, л. 27.
35 Н.С. Хрущев. «О культе личности»: Доклад на ХХ съезде КПСС 25 февраля 1956 г. // Известия ЦК КПСС, №3, 1989 г., с. 152; Очерки истории милиции Белорусской ССР, 1917‒1987 гг. Минск, 1987 г., с.258, 260; В.Н. Земсков. «ГУЛАГ. Историко-социологический аспект» // Социологические исследования, №6, 1991 г., с. 26, №7, 1991 г., с. 8.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer10/smilovicky/
