(окончание. Начало в №2-3/2021 и сл.)
Преодоление барьера
Первое время эмигрантам из России, Луису и Белле Мейерсонам, приходилось нелегко. Правда, в Америке не существовало никакой «черты оседлости», но Мейерсоны знали лишь два языка — идиш и русский. Английский им предстояло изучать с нуля. Хорошо, что на помощь чете пришла местная еврейская община, к тому же Мейерсоны подружились и с некоторыми русскими жителями Бронкса.
Да что там говорить, голодать им, конечно, не приходилось, но и как следует справить субботу, как евреям это положено, удавалось на первых порах не всегда. Особенно это огорчало Луиса. Но Белла с ним не соглашалась:
— Если здесь нам сделать это удается не всегда, то в Российской империи, вспомни, не удавалось почти никогда. Радуйся тому, что есть, и надейся на лучшее.
Луису, мастеру на все руки, удалось, в конце концов, устроиться на постоянную работу столяром-краснодеревщиком. А Белла занималась домом и дочерьми, но не упускала ни одной возможности подработать. То она нянчила соседских детей, то убирала чужие квартиры, то ухаживала за стариками. При этом еще и старалась отложить «копейку», чтобы дать своим детям образование. Мейерсоны понимали, что без этого их девочки будут такими же бедняками, как и их родители. Увы, на образование всех детей денег у Мейерсонов так и не скопилось.
Их средняя дочь, Бася, будучи однажды в гостях, впервые в жизни села за рояль и начала подбирать знакомые мелодии. Хозяин дома, учитель музыки, был настолько поражен способностями девочки и заворожен ее красотой, что даже предложил дать Басе несколько бесплатных уроков. Вскоре девочка уже неплохо играла не только на рояле, но и на флейте. К тому же у Баси были идеальный слух и завораживающий голос. Благодаря своим удивительным способностям и рекомендации учителя она была принята в элитную нью-йоркскую среднюю школу музыки и искусств. Во время летних каникул, когда большинство детей отдыхало, девочка была лишена этого удовольствия, подрабатывая частными уроками музыки.
Получив среднее образование, Бася поступила в Хантер-колледж. Но родители не очень этому радовались, ведь теперь предстояло решить очень сложную проблему — купить хорошее пианино, без которого дальнейшее обучение было невозможно. Басе оставалось только смириться с тем, что ее бедная семья ничем помочь ей не сможет.
Старшая дочь Мейерсонов, Сильвия, тоже мечтала «выбиться в люди». Но Басе она не завидовала, понимала, что сестра очень талантлива. Сильвия надеялась только на то, что, получив образование, Бася сможет хорошо зарабатывать и оплатит ее учебу. К тому же Сильвия свою сестру очень любила. Как ей помочь? Единственная мысль, которая пришла девочке в голову, — отправить фотографии своей высокой, стройной и красивой сестры на адрес жюри конкурса «Мисс Америка».
Мейерсоны были просто потрясены, когда получили извещение о том, что Бася избрана участвовать в этом состязании от штата Нью-Йорк. Победительница должна была получить в награду еще и пять тысяч долларов. Родители прекрасно понимали, что ни обещанных денег, ни победы Басе не видать, ну хотя бы потому, что до сих пор это звание присуждалось только блондинкам, а их дочка была брюнеткой.
Девочка опасалась того, что, скорее всего, вылетит после первого же тура конкурса. Пройдя этот этап, Бесс (так ее теперь здесь называли) очень удивилась. Девушке казалось, что ее рыдающие от неудачи конкурентки, чьи предки здесь родились и были гораздо богаче Мейерсонов, достойнее, чем она. Но соперниц становилось все меньше, а Бесс проходила одно испытание за другим.
Незадолго до окончания конкурса ее неожиданно вызвал к себе один из организаторов и спонсоров «Мисс Америки» Люк Велиндини:
— Бесс, об этом рано еще говорить, но я не удивлюсь, если победительницей окажется не только красивая, но еще и очень умная девушка, — он обаятельно улыбнулся и выдержал непродолжительную паузу. — Ты, надеюсь, поняла, что речь идет о тебе. Я не член жюри, но каким-то образом могу повлиять на окончательное решение комиссии. Хотя, думаю, что это и не понадобится. — И снова выверенная пауза. — Но все же лучше подстраховаться. Давай сделаем так: я попытаюсь помочь тебе, а ты попытаешься помочь мне помочь тебе. Кстати, не правда ли, красиво сказано?
— Сказано-то красиво, мистер Велиндини, но что вы под этим подразумеваете?
— Нет-нет, расслабься, это не то, о чем ты подумала. У меня прелестная жена и две прекрасные дочки. Я всецело предан своей семье. Поверь, речь идет не о нас с тобой, а именно о тебе. Скажи, ты хочешь добиться успеха и финансового благополучия для себя и своих близких?
— Конечно, хочу.
— Ну вот и чудесно. Жюри сразу определило, что ты девушка очень умная, а значит, меня поймешь. Так вот, еще никогда ни одна еврейка не становилась «Мисс Америкой». Если ты ей станешь, то вызовешь недовольство у многих наших сограждан. Мы уже даже придумали тебе новое имя — Бет Мередит. Согласись, оно совсем не похоже на еврейское. С ним ты наверняка получишь корону победительницы и пять тысяч долларов. И это будет только началом.
Ей не с кем было посоветоваться, а Люк требовал немедленного ответа. Позже Бесс нередко заявляла, что именно в этот день она приняла самое главное в своей жизни решение:
— Господин Велиндини! Еще три месяца назад, когда разгромили Гитлера, мы узнали, что проделывали фашисты с евреями, мы видели фотографии растерзанных еврейских стариков и младенцев, мы знаем, что эти подонки творили с беззащитными людьми. И после этого вы предлагаете мне предать свой народ? Да плевать мне на тех, кому не понравится то, что я еврейка. А я именно еврейка, и навсегда ей останусь. Так и передайте своему жюри. А если я проиграю не потому, что хуже других девушек, а потому, что еврейка, это будет значить, что дело Гитлера в Америке живет и процветает.
И все же черноволосая красавица Бесс Мейерсон одержала победу над соперницами-блондинками. Когда жюри сообщило о своем решении, Бесс подумала, что ослышалась. Лишь немного придя в себя, улыбнулась. Многие американские газеты отметили то, каким очарованием эта улыбка была наполнена. Победу Мейерсон праздновали не только евреи Америки, но и чудом оставшиеся в живых, освобожденные союзными войсками, узники гетто. Вот только советские евреи успеху Бесс не радовались, ибо в местной прессе о нем не упоминалось.
Победительницу конкурса предупредили, что кроме таких радостей, как широкая известность и денежная премия, предстоят еще и трудовые будни. Королева красоты должна была в течение года принимать участие во множестве благотворительных программ. Мейерсон это не испугало, она готова была немедленно приступить к своим «королевским» обязанностям. Но вдруг оказалось, что многие запланированные в ее честь благотворительные приемы отменили. Бесс не сразу поняла, в чем дело. Правда, ей уже приходилось слышать разговоры о том, что в некоторых американских университетах существует процентная норма для евреев, как для студентов, так и для преподавателей. Девушка знала, не всем нравится, что евреи так легко адаптируются и добиваются значительных успехов.
И это несмотря на то, что Америка могла гордиться многими евреями — писателями, художниками, артистами, финансистами, учеными и военачальниками, внесшими огромный вклад в развитие страны. (Интересно, мир тогда был недоволен тем, что евреи легко адаптируются, а сейчас негодует по поводу того, что мусульманские эмигранты делать этого не желают.)
Однажды был отменен вечер в частном клубе в честь «Мисс Америки», на котором предполагалось продавать военные облигации. Бесс сказали об этом только перед самым выходом на сцену. На этот раз Мейерсон вспылила:
— В чем дело? Мои запланированные выступления часто отменяются, но до сих пор меня, по крайней мере, об этом заранее предупреждали. Объясните, пожалуйста, что происходит?
Бесс пытались успокоить, но сделать этого не смогли. Тогда владелица клуба пригласила ее в свой кабинет:
— Мисс Мейерсон, постарайтесь понять меня правильно. Дело в том, что я была больна и всеми делами здесь занималась моя помощница, которая нарушила один из наших основных принципов — в этом клубе никогда не было и не должно быть евреев.
Заметив негодующий взгляд Бесс, женщина торопливо произнесла:
— Подождите, подождите, дослушайте, пожалуйста, и, возможно, вы со мной даже согласитесь. Вы же не будете спорить с тем, что Америка христианское государство? И поэтому мы не должны допускать того, чтобы самой красивой женщиной страны была признана иудейка.
Мейерсон не собиралась оставлять эти слова без ответа:
— А почему же тогда вы допустили, чтобы столько иудеев, сражаясь в этой войне, погибли, сражаясь за христианскую страну? И почему же тогда вы поклоняетесь еврею Христу и двенадцати евреям-апостолам, а остальных евреев признавать не желаете?
Вскоре Бесс пришлось окончательно убедиться в том, что история в частном клубе — это не исключение из правила. Особенно ее поразило то, что программа посещений военных госпиталей была значительно сокращена. Как оказалось, против общения их сыновей с еврейкой выступали некоторые родители больных и раненых.
Мейерсон узнала, что один из американских спонсоров отказался от ее услуг. Бесс растерялась, ведь это было совершенно нелогичное решение. Деньги на конкурс «Мисс Америка» для того и вкладывались, чтобы победительницы рекламировали товары спонсоров. Оказалось, что предприниматель согласился потерять свои деньги потому, что не хотел иметь дело с еврейкой. Когда еще двое спонсоров отказали Бесс в праве рекламировать их товары, она этому уже не удивилась.
Несмотря на то, что теперь Мейерсон работала лишь на двоих рекламодателей, ей все же приходилось постоянно ездить по стране. Побывав в южных штатах, Бесс поняла, что среди американцев немало не только антисемитов, но и расистов. И тогда Мейерсон обратилась в Антидиффамационную Лигу — еврейскую организацию, борющуюся с антисемитизмом и другими формами фашизма. В Лиге Бесс предложили действовать — использовать предоставляемые ей площадки и рассказывать об истинном положении дел. Она так и поступала.
Мейерсон знала о появлении в Нью-Йорке нового антисемитского движения — «Барьер». Не слышать о нем было сложно, ибо шестеро юдофобов, получавших от сочувствующих им предпринимателей деньги, широко разрекламировали так называемый «открытый уличный суд над евреями». Таким образом предполагалось набрать «товарищей по борьбе с мировым еврейством», а впоследствии преобразоваться в мощную политическую партию. В качестве оппонента ими была приглашена госпожа Мейерсон. Тема «суда» была обозначена очень четко:
«Тайное еврейское правительство, захватившее власть путем полного контроля над финансами всего мира».
Друзья отговаривали Бесс от участия в этой затее. Они объясняли ей, что состав этой шестерки ужасен, что большинство из них засветились в серьезных преступлениях и сидели в тюрьмах. Мейерсон была непреклонна:
— Я обязательно приму приглашение и постараюсь спутать этим подонкам все карты. Если хотите мне помочь, то раскопайте максимум сведений о каждом из этой шестерки.
Коллеги по Антидиффамационной Лиге поработали на славу и предоставили Бесс исчерпывающий материал. Мейерсон тщательно его проработала и начала готовиться к «суду».
«Открытый суд над евреями» состоялся примерно на середине 14-й улицы, в Юнион-сквере. Мейерсон сразу же был задан вопрос: «По какому праву один маленький народ контролирует финансы всего мира»?
— В том, что наш народ маленький, вина таких, как вы, антисемитов. Вы сокращали нашу численность тысячелетиями. Приложили к этому огромные усилия и только что, во время недавней войны, очень помогали фашистам нас убивать, потому что и сами являетесь по существу фашистами.
Бесс говорила это потому, что не сказать не могла, но в тоже время она боялась, что на нее могут наброситься сочувствующие «Барьеру». Правда, в Юнион-сквере находились и ее коллеги, но их было мало, и они не смогли бы противостоять разъяренной толпе. Но та пока не проявляла агрессии, она прислушивалась.
— Ну а теперь позвольте объяснить вам, как евреи «захватили» мировые финансы. Даже вы не сможете отрицать того, что среди евреев много талантливых людей, которые значительно продвинули и американские, и мировые искусство, науку и технику. Так почему же вам не приходит в голову, что среди евреев и множество талантливых финансистов? Да, некоторые из них добились блестящих результатов. Но каждый из них шел своим путем, каждый добивался этого самостоятельно. Причем здесь еврейский контроль над финансами? Причем здесь какой-то заговор? Эти финансисты не связаны между собой никаким заговором, а некоторые из них являются и прямыми конкурентами, что в бизнесе совершенно нормально. Все, господа, упирается в так хорошо знакомую человечеству зависть, которую вы очень умело используете.
Один из членов «Барьера» выкрикнул:
— Да, мы завидуем вам, евреям, ведь пока американские солдаты воевали с немцами, вы загорали на пляжах Флориды и Калифорнии. Что-то я на фронте ни одного из вас не встретил.
— Господин Адамс, не так ли? В этой войне в американской армии сражалось пятьсот пятьдесят шесть тысяч евреев, но в том, что вы их не встретили, нет ничего удивительного. Как же вы могли встретить евреев на фронте, если с тысяча девятьсот тридцать пятого по тысяча девятьсот сорок шестой год сидели в тюрьме за изнасилования? Кто-нибудь в этом сомневается? Пожалуйста, господа, у меня с собой и копии документов, и вырезки из газет.
— Вам, евреям, выгодно было развязать эту войну, это вы оплачивали приход Гитлера к власти!
— Да неужели!? Нам было выгодно, чтобы нас уничтожали? Выгодно то, что мы потеряли свои предприятия, дома и имущество? Я знаю все и о вас, Дин Миллер. И вы не могли встретить на фронте ни одного еврея, ибо тоже всю войну находились в тюрьме. Вы «мирно» грабили со своей шайкой квартиры, но однажды что-то не рассчитали и застали хозяина дома. Боясь, что он вас выдаст, вы его убили. И в этом виноваты евреи, не правда ли?
В спор вклинился еще один «барьерист»:
— А мне позвольте представиться самому — Джек Капильски. Сразу скажу, опорочить меня очень сложно, в тюрьме я не сидел, а в этой войне принимал на стороне Америки активное участие. Кстати, признаюсь, на фронте встречал немало евреев. В нашем движении я являюсь оппозиционером и постоянно спорю со своими коллегами. Вы, наверное, удивитесь, но я против того, чтобы евреев убивали, и осуждаю за это Гитлера. Еще я знаю, что вы правы, вклад вашей нации в мировые науку и культуру огромен, и что без вас мир был бы менее совершенен. И, несмотря на это, я тоже считаю, что евреи должны как национальность исчезнуть с лица земли. Но гуманным способом. Я настаиваю на том, чтобы ввести закон, по которому евреи потеряют право заключать браки между собой. Они должны жениться и выходить замуж только за людей других вероисповеданий и национальностей и полностью ассимилироваться. Я повторяю еще раз, что настаиваю на вашей мирной, но неотвратимой ассимиляции. Полностью смешайтесь с другими народами, влейте в них свой интеллект, тем самым обезопасив себя и облагодетельствовав других.
— Господин Капильски, я изучила одну из ваших статей, она у меня с собой, позвольте зачитать из нее отрывок:
«Ошибка Гитлера состоит в том, что он не подумал, как извлечь вечную пользу из бесспорного еврейского интеллекта, ведь этот народ нужно было не уничтожать, а использовать. Но есть и просто сорные народы, не приносящие нормальному человечеству ни малейшей пользы, да еще и смеющие требовать для себя каких-то прав. Вот они-то и должны быть физически уничтожены. В первую очередь это касается американских негров. Думаю, что давно уже настало время разобраться с этими обезьянами. Уверен, что для решения этого вопроса у нас здесь в Америке найдется очень много помощников».
«Барьеру», который рассчитывал на этом диспуте завербовать себе новых сторонников, сделать этого не удалось. Десяток крепких чернокожих парней угрожающе двинулись в сторону Джека Капильски. Да и вообще толпа была явно настроена против «Барьера», члены которого тут же позорно и очень торопливо покинули Юнион-сквер. Сведения об этих дебатах попали в газеты, и еще не зарегистрированная организация «Барьер» теперь воспринималась американцами как сборище бандитов и нацистов. «Барьер» прекратил свое существование, но его руководители плавно влились в другие расистские и антисемитские организации. Джек Капильски был убит спустя месяц в поножовщине при нападении вместе с другими расистами на группу чернокожих рабочих.
Для Бесс этот диспут был очень важен. Сцепившись с «Барьером», она преодолела тот барьер страха, который мог помешать ей в дальнейшей жизни.
Вернувшись домой, Мейерсон прежде всего уселась за рояль. Так получилось, что музыкальная карьера, к которой Бесс когда-то стремилась, даже не началась. Но музыка в собственном исполнении помогала Мейерсон снимать усталость и избавляться от стресса, даже в том случае, если она была при этом единственной слушательницей.
И после того, как Мейерсон отбыла свой «королевский срок», она продолжала заниматься общественной деятельностью, а также снималась в кино.
Однажды красивой женщине Бесс Мейерсон предложили провести одну из программ на телевидении. Дебют оказался настолько удачным, что последовали новые приглашения. Во время очередного конкурса на звание «Мисс Америка» было решено — более подходящей ведущей, чем Мейерсон, не найти, тем более что и сама она в свое время была носительницей этого звания.
Популярность Бесс зашкаливала, на ее имя в студию приходили мешки писем. Телевизионное руководство вынуждено было нанять дополнительных работников, которые читали эти послания и, если в них содержалось что-нибудь любопытное, передавали их Бесс.
Некоторые американцы считали, что Мейерсон всемогуща, и обращались к ней за помощью по любому поводу. Одно время Бесс высылала свои личные деньги тем, кто очень в них нуждался. Но однажды она громогласно заявила: «Никакие доходы одного человека не спасут всех страждущих. Отныне я буду рассказывать о бедах конкретных американцев и призываю всех, у кого доброе сердце, оказывать им помощь». Мейерсон понимала, что люди далеко не всегда виновны в своих бедах. Она приглашала на телевидение именно тех, кто больше всего нуждался в сочувствии, рассказывала об их судьбах и предоставляла этим гостям слово. Сердобольные американцы, как правило, приходили им на помощь.
Один из «фанатов» Бесс Мейерсон, мэр Нью-Йорка Джон Линдси, предложил ей послужить обществу в качестве первого комиссара Департамента по делам городских потребителей. Бесс согласилась занять эту должность, а Линдси как-то заявил, что восхищается самим собой: какой же он молодец, что так верно определил кандидатуру Мейерсон, которая очень быстро навела в Нью-Йорке порядок.
Чтобы покупателей было сложнее обманывать, Бесс настояла на едином ценообразовании во всех городских супермаркетах. Она ввела и правило, по которому на всех продуктах стоял реальный срок годности. Любое обращение потребителей немедленно рассматривалось, и не важно, касалось ли оно богатых американцев, приобретавших недвижимость, или бедняков, которых обсчитывали при покупке дешевых продуктов. Комиссар Департамента не стеснялась сама рыскать по магазинам, проверяя, соответствует ли их работа новым правилам.
Когда мэром Нью-Йорка стал Эд Коч, он счел, что Мейерсон с успехом выполнила свою «потребительскую функцию», и предложил ей должность уполномоченной по культуре. И никогда в будущем об этом не пожалел.
Несомненной заслугой бывшей «Мисс Америка» стало участие в создании Музея еврейского Наследия в Нью-Йорке. Бесс внесла на его счет более миллиона долларов. Она также сделала весомые вклады в помощь Гильдии незрячих граждан и для активизации онкологических исследований. Бесс Мейерсон постоянно приглашали работать во многие комиссии, включая и международные. Ей все было интересно, она везде приносила пользу.
Однажды, ознакомившись с очередными неприязненными высказываниями СМИ по поводу Израиля, Мейерсон выступила с речью:
— Евреев преследовали и убивали тысячелетиями. Один из самых страшных геноцидов евреев, при полном равнодушии или даже прямом участии в этом многих народов, произошел во время Второй мировой войны. Во время рассеяния у евреев никогда не было ни своей армии, ни своей полиции, и потому они становились легкой добычей погромщиков. Две тысячи лет евреи молили Бога дать им возможность вернуться на святую для них землю. И вот через двадцать веков это произошло. Чудо, не правда ли? ООН определила границы еврейского и арабского государств. Евреи на это согласились, а арабы — нет. И сразу напали на Израиль, чем продолжают заниматься до сих пор. Почему же почти весь мир на стороне арабов? Где справедливость? Не является ли это обычным международным антисемитизмом? Многие страны помогают арабам продолжить дело Гитлера — окончательно завершить уничтожение еврейского народа. Я заявляю, что отныне отказываюсь от многих своих прежних обязанностей, занимаюсь теперь только Антидиффамационной Лигой и доношу до людей правду о том, что происходит на Ближнем Востоке.
14 декабря 2014 года девяностолетней Бесс Мейерсон не стало.
Пять тысяч героев
25 декабря 1923 года в Югославии, в македонском городе Битоле, родилась Эстер Овадия. Ее родители были бедными евреями. Порой им даже нечем было отметить субботу. Эстер не очень хорошо одевалась и питалась, и все же была девочкой жизнерадостной.
Когда Эстер исполнилось пять лет, ее ровесница-албанка однажды поинтересовалась:
— А вы, евреи, пьете кровь только христианских детей? Мусульман не трогаете?
Эстер ничего не поняла, но спросила у родителей, что Замира имела в виду.
Отец считал, что рассказывать дочке про антисемитизм еще рано, она все равно ничего пока не поймет. На этот раз ему удалось отвлечь внимание Эстер, перевести разговор на другую тему. Но ненадолго. Вскоре другая девочка отказалась с ней общаться, сказала, что не хочет играть с иудейкой.
Училась Эстер в еврейской школе. Закончить образование ей не удалось. После смерти отца им с братом пришлось сразу устроиться на работу. Благодаря брату Овадия заинтересовалась еврейским социалистическим движением Ха-Шомер Ха-Цаир, готовившим молодежь к переселению в израильские кибуцы.
В 1938 году международная женская сионистская организация отправила группу девушек в Белград для приобретения профессии. Там Эстер устроилась ученицей на текстильную фабрику. В столице она познакомилась с молодым человеком, которого звали Бено Русо. Он служил тогда в армии и был левым активистом. Бено объяснил Эстер: «Фашисты ненавидят евреев и мечтают нас всех уничтожить, поэтому мы должны объединиться, чтобы с ними бороться».
В 1938 году Овадия вступила в комсомол.
В 1941 году, после захвата фашистами Югославии, нацисты разделили страну на части. Родной город Эстер, Битолу, немцы вместе со всей Македонией передали Болгарии. Это была благодарность Гитлера королю-союзнику.
В Битоле было организовано подполье, основными руководителями которого стали местные евреи. Овадия примкнула к этой организации. Девушка расклеивала по городу листовки, помогла собирать продукты, одежду, медикаменты и деньги для партизан.
Несколько местных жителей, к которым подпольщики обращались за помощью, донесли на них болгарам. Начались аресты. Сопротивление в Битоле было подавлено.
В 1942 году Эстер вступила в югославскую коммунистическую партию. Как и другие подпольщики, Овадия получила партийную кличку — Мара. Девушка занималась теперь переправкой евреев к партизанам.
В марте 1942 года фашисты отправили 3000 битольских евреев в концлагеря. Подпольщики-евреи не могли больше оставаться в городе. В ожидании партизанского связного Эстер с несколькими своими соратниками вынуждена была пять недель прятаться в магазинчике, которым владел безногий инвалид Богоя Силянский, ненавидевший фашистов. Однажды в магазин нагрянули болгарские солдаты с обыском. Подпольщики знали, куда им следует деваться в таких случаях. А болгары так и не нашли замаскированную дверцу в кладовку, в которую еле втиснулись несколько человек. Наконец, появился связной. Он ночью вывел евреев из города и доставил их на Медвежью гору, на которой располагался партизанский отряд. Здесь новобранцы получили трофейное обмундирование, обучались стрельбе, рукопашному бою и маскировке.
Вскоре, в апреле 1943 года, пополнение приняло участие в первом бою. Оружия у новобранцев не было. Его предстояло добыть в сражении. Партизаны атаковали полицейский участок в деревне Буф. Эстер обзавелась там своей первой винтовкой. Весь этот год Мара со своими товарищами воевала на юге Македонии против болгарских и итальянских фашистов. Она стала политическим комиссаром партизанского отряда имени Гульче Дальчего. Партизанам удалось взять в плен итальянский батальон. Благодаря добытым при этом трофеям отряд больше не нуждался в оружии. 63 итальянских солдата присоединились к партизанам. С ноября 1943 года отряд превратился в батальон, его комиссаром назначили Эстер. Теперь воевать приходилось уже с очень опытными переброшенными в этот район немецкими войсками.
Овадия принимала участие в очередной засаде. Была остановлена колонна немецких грузовиков. Часть нацистов удалось сразу перебить, остальные бросились удирать. За одним из фашистов погналась Эстер. Она могла сразу его пристрелить, но знала, что партизанам нужен «язык». Немец отстреливался, но Овадия от него не отставала. Когда у фашиста кончились патроны, он выхватил кинжал и бросился на девушку. Мара сбила его с ног прикладом винтовки и доставила пленного к своим. Оказалось, что ее боевые товарищи захватили еще 12 «языков».
Мелким отрядам было очень трудно противостоять обстрелянным немецким частям. Руководство партизанского движения Македонии приняло решение объединиться с сербами.
Зимой 1944 года батальон Мары приступил к выполнению этого приказа. Партизаны провели в пути 23 дня, за это время они преодолели 450 километров. Стояли сильные морозы, а таких глубоких сугробов не было в этих местах уже много лет. Партизанам пришлось к тому же пересечь греческую границу, добраться почти до Салоников, после чего они повернули на север и снова оказались на территории Югославии, где и соединились с сербами. Так была создана македонская партизанская бригада №3. Мара опять стала комиссаром батальона.
В конце марта 1944 года руководству третьей бригады стало известно, что на вокзале небольшого сербского городка Ристовац сделают остановку четыре эшелона с жизненно необходимыми для фашистов грузами: оружием, боеприпасами, теплой одеждой и продуктами. Кроме того, эта железнодорожная ветка вообще была очень важна для снабжения немецкой армии.
26 марта бригада атаковала Ристовац. Во время боя за станцию Эстер увидела, что к железнодорожной насыпи приближается немецкий отряд. Его намерения были ясны, фашисты пробирались в тыл бригады. Овадия заметила брошенный тяжелый итальянский пулемет, припала к нему, открыла огонь и начала косить захваченных врасплох нацистов. Когда на помощь Маре пришли ее товарищи, то им почти нечего было уже делать.
Вокзал был взят, нацистские эшелоны и рельсы взорваны, больше половины немецких и болгарских солдат сразу уничтожены, несколько десятков фашистов поняли, что сопротивление бесполезно, и сдались в плен. После боя командир бригады поблагодарил наиболее отличившихся партизан, прозвучало и имя политического комиссара. Впрочем, в этом не было ничего нового. Роль Мары подчеркивалась командиром после каждого сражения.
Лето 1944 года батальон Эстер Овадии провел в тяжелых боях в Македонии. Как наиболее боеспособной части отряду была поручена охрана первого заседания народного антифашистского комитета Македонии. Затем батальон получил приказ продвинуться на родину Эстер, под Битолу. Там отряд стал ядром новой, седьмой, македонской партизанской бригады.
26 августа 1944 года батальон очередной раз атаковал фашистов. Наступление возглавила Мара. Это был ее последний бой. Пуля попала 22-летней Овадии в голову.
В ноябре 1944 года седьмая партизанская бригада захватила Битолу.
Кроме Овадии, еще 65 евреев из этого города стали партизанами. Живыми из боев вышли лишь 10 человек.
В Югославии проживало около 80 тысяч евреев. Некоторые успели эмигрировать в начале Второй мировой войны, очень многие были уничтожены немцами, албанскими и боснийскими мусульманами, венграми. Но больше всего отличились здесь в геноциде евреев хорватские националисты — усташи.
И все же партизанами стали более пяти тысяч евреев. Почти все они воевали в интернациональных бригадах. Был лишь один отдельный еврейский батальон, который действовал на острове Раб, расположенном в Адриатическом море.
К сожалению, и среди партизан отмечались редкие случаи проявления юдофобии. Но надо отдать должное командованию Сопротивления — оно разбиралось с антисемитами очень жестко.
10 евреев-партизан были удостоены звания Народного героя Югославии. Среди них:
-
Роберт Домани, командир партизанского отряда. Погиб в 1942 году.
М. Нахмияс, возглавлявший большое партизанское соединение. Убит в 1944 году.
Войо Тодорович после войны стал генералом — командующим сухопутными войсками страны.
Роза Пано организовала медицинскую службу партизанской армии и стала самой первой в истории Югославии женщиной-генералом.
Моше Пьяде — ближайший сподвижник Тито и единственный в истории страны еврей, назначенный премьер-министром.
Посмертно это высокое звание было присвоено и Маре — Эстер Овадии.
Иосип Броз Тито в одной из своих послевоенных речей заявил, что все пять тысяч евреев, сражавшихся в партизанских отрядах, оказались настоящими героями. Тито подчеркнул, что эти люди всегда рвались в бой. Об этом говорит и то, что больше половины евреев-партизан погибли в сражениях за свободу Югославии.
Сегодня в республике Македония насчитывается около 250 евреев. В Битоле живет лишь один еврей. В центре этого города установлен памятник Овадии, ее именем назван детский сад.
В честь Мары названа и одна из улиц Иерусалима.
Память об Овадии увековечена в македонской народной песне:
Помните ее, братья мои,
Эстерию Мару.
Эстерия Мара погибла во имя народа,
Во имя Македонии…
Две скромные буквы
Ида родилась 3 октября 1883 года в семье Леона Рувимовича Рубинштейна и его жены Эрнестины Исааковны. Отец был миллионер, «владелец заводов, газет, пароходов» и банков. Он финансировал художников и музыкантов, выделял огромные средства на помощь беднякам, за что и был удостоен звания почетного гражданина Харькова.
Мать умерла так рано, что девочка вообще ее не помнила, а отца не стало в 1892 году. Уже в девять лет Ида стала обладательницей огромного состояния. Ее перевезли в Петербург к опекунше — родной тете, мадам Анне Горовец.
Тетя в деньгах не нуждалась и на воспитание любимой племянницы не скупилась. Большое внимание уделялось ее образованию. Ида в совершенстве изучила четыре языка — итальянский, немецкий, английский и французский. Для девочки пригласили и учителя танцев, а вот к ним-то она оказалась совершенно неспособной. Но унаследованное от поколений Рубинштейнов упорство заставило Иду продолжать занятия.
Девочка очень любила бывать в театре. Иногда ей даже снилась сцена, на которой царствовала она, Ида Рубинштейн. И именно ей стоя аплодировали зрители. По настоянию племянницы тетя наняла ей учителей — артистов императорских театров. Шли годы, но желание стать актрисой Иду не покидало.
Однажды, на очередном светском приеме, девушке представили очень известного тогда театрального художника и признанного мастера декораций Льва Бакста. Как художник он сразу же заинтересовался гордой посадкой ее головы, раскованностью и непосредственностью. Лев мгновенно в Иду влюбился, о чем, правда, за долгие годы дружбы так и не удосужился ей сообщить.
Рубинштейн призналась Баксту, что мечтает поставить «Антигону». Художник пообещал ей помочь. Он не только оформил спектакль, но и подобрал подходящих актеров. Лишь исполнительница главной роли была известна заранее — сама Ида.
Премьера прошла неудачно. Газеты особенно иронизировали над истеричной манерой Рубинштейн читать стихи. Некоторые издания обвинили ее в бездарности и предлагали Иде смотреть на сцену не из-за кулис, а из зала. Но эти недоброжелательные отзывы только раззадорили девушку. Она знала, что и ее предков на пути к благополучию ожидали сначала неудачи и насмешки окружающих.
Семейство Рубинштейнов отнеслось к провалу Иды равнодушно. Ну и что, позабавилась девочка, поставила за свой счет спектакль. Подумаешь, не получилось. Она же не собирается быть актрисой.
Но Ида обмолвилась своей тете, что собирается.
Мадам Горовец была потрясена:
— Девочка моя, неужели ты не понимаешь, что артистами можно восторгаться в театре, им не зазорно помогать, их даже можно снисходительно принимать в своем доме, но порядочной девушке становиться актрисой нельзя. Это все равно, что превратиться в куртизанку. Ты получила прекрасное домашнее образование, ты богата и красива. Подумай, ведь никто из нашего круга на артистке не женится.
— Значит, я выйду замуж в другом кругу. Уговаривать меня бесполезно, я никогда не отступлюсь от своего решения.
Родственники были в ужасе. Они прекрасно знали, что в их роду действительно никто от своих решений не отказывался. Но все эти люди благодаря своему упорству и трудолюбию заработали немалые деньги, а Ида решила свернуть с этого проторенного пути. На семейном совете было решено: уговорить Иду не удастся, ее можно только отвлечь.
И вот тетя предложила племяннице сменить обстановку, съездить в блистательный Париж, законодатель мод, а заодно и обновить там свой гардероб.
К радости мадам Горовец Ида с ней согласилась. Вскоре она действительно посетила столицу Франции, но сделала это совсем не ради своего гардероба, а потому, что хотела получить у признанных парижских мастеров театральное образование.
Тетя рекомендовала посетить в Париже их дальнего родственника — известного врача профессора Левинсона. Профессор был уже извещен о желании девушки посвятить свою жизнь сцене. Убедившись, что переубедить ее не удастся, Левинсон, пользуясь своими связями, поместил Иду в психиатрическую больницу. Затем он отправил Анне Горовец письмо, в котором сообщал, что намерения девушки более чем серьезны, но допускать ее поступления в театральную школу нельзя. Левинсон был уверен, что если Рубинштейн окунется «в эту порочную среду», то выбраться из нее уже никогда не сможет.
Но тетя искренне любила свою племянницу и допустить ее долгого пребывания в клинике для душевнобольных не могла. Через месяц мадам Горовец прибыла в Париж, откуда «этапировала» Иду обратно в столицу Российской империи.
Свобода? Да ничего подобного. Тот же дурдом. Та же смирительная рубашка в виде опеки родственников. Лучший способ обрести свободу в ортодоксальной еврейской семье — выйти замуж. Избранником Рубинштейн стал ее двоюродный брат Владимир. Увы, Ида очень скоро поняла, что не создана для замужества. Уже через месяц их брак распался.
Рубинштейн обошла несколько театров, предлагая свои артистические услуги. Она везде производила впечатление красотой и грацией, но как актриса мало кого впечатляла.
Тогда Ида стала брать уроки у известного актера и педагога Александра Павловича Ленского, который однажды заявил: «О нет, она не бездарна, она талантлива. Но ее талант так же необычен, как и ее красота. И это большая ошибка — пытаться подстроить Рубинштейн под режиссуру спектакля. Думаю, наоборот, режиссуру нужно подстраивать под нее. Не удивлюсь, если со временем именно для Рубинштейн будут создаваться драматургические шедевры».
Первым предложил ей работу Константин Станиславский — художественный руководитель самого передового тогда коллектива. Но Рубинштейн от его приглашения отказалась, заявив, что этот театр, едва появившись, тут же устарел.
А вот от предложения Веры Комиссаржевской Ида была в восторге. Еще бы, ведь ей предстояло сыграть главную роль в пьесе Оскара Уайльда «Саломея». Режиссировал спектакль Всеволод Мейерхольд.
В 1907 году, когда труппа была уже почти готова к премьере, по настоянию Святейшего синода и черносотенцев из «Союза русского народа» пьеса была признана аморальной и запрещена. Прекратил свое существование и театр Комиссаржевской.
Но сама Рубинштейн не собиралась отступать ни перед синодом, ни перед черносотенцами. «Гвоздем» спектакля должен был стать «Танец семи покрывал», который Ида решила обязательно исполнить.
В 1908 году газеты сообщали, что госпожа Рубинштейн собирается прямо на сцене Петербургской консерватории раздеться перед почтенной публикой догола. Билеты разошлись моментально.
Ида поразила зрителей тем, что танцевала не в общепринятой классической манере, а в какой-то своей, странной и непривычной. Сначала это публику раздражало, но вскоре привлекло и захватило.
По ходу выступления танцовщица несколько раз срывала с себя покрывала. Под последним, седьмым, показалось обнаженное тело, увитое только тонкими нитями бус. После этого занавес сразу же опустился.
Наступила напряженная тишина. Из зала не доносилось ни звука. Ида решила, что снова провалилась. Но когда она вышла раскланиваться, раздались оглушительные аплодисменты. Зрители снова и снова вызывали Рубинштейн на сцену. Пришлось повторить почти половину танца.
В 1909 году, когда Сергей Дягилев впервые вез в Париж балетные спектакли, не могли найти достойную исполнительницу на роль Клеопатры. Фокин предложил кандидатуру Рубинштейн. Дягилев долго не решался привлекать непрофессиональную танцовщицу, и все же Иду в спектакле задействовали.
Парижская публика была в восторге от Клеопатры в исполнении Рубинштейн. Еще пара ролей — и Ида стала во Франции знаменитостью. Она обосновалась в Париже и никогда уже больше не возвращалась на родину.
В 1909 году госпожу Рубинштейн увидел Валентин Серов. Он умолял танцовщицу позировать ему для портрета, но обязательно обнаженной. Ида согласилась. Это была первая работа в череде множества портретов знаменитой танцовщицы.
Вскоре слава Рубинштейн достигла таких масштабов, что спектакли создавались уже специально для нее: сначала «Шахерезада» по сценарию Александра Бенуа на музыку Римского-Корсакова, затем «Мистерия о мученичестве Святого Себастьяна» на музыку Клода Дебюсси. Так начало сбываться предсказание Александра Ленского.
В конце концов Ида набрала свою постоянную балетную труппу, что привело в ярость Дягилева. Он понимал, что такую конкуренцию выдержать ему будет очень трудно. Последнюю в своей жизни роль Рубинштейн сыграла в 52 года.
Когда немецкие войска входили во Францию, Иде пришлось бежать в Лондон. Там вместе со своим другом Уолтером Гиннессом она открыла госпиталь для раненых. После войны Рубинштейн вернулась в Париж. Искусством она больше не занималась.
20 сентября 1960 года Ида Рубинштейн умерла во французском городке Ванс от очередного сердечного приступа.
Если в былые времена Рубинштейн радовалась зрителям, то перед уходом в мир иной позаботилась об их отсутствии. В завещании она потребовала не делать никаких официальных сообщений о ее смерти и запретила сообщать о времени захоронения.
Соответственно завещанию на ее памятнике не обозначены даже даты, высечены лишь только две скромные буквы — I. R.
Императрица театрального мира
Когда Эстер Феликс сообщила своему мужу Якобу, что снова беременна, тот глубоко вздохнул:
— Тебе не кажется, что для нас, бродячих артистов, двое детей — это слишком тяжелое бремя?
— Но они станут нам помогать, когда вырастут.
— Для того, чтобы они выросли, их надо вырастить, а значит кормить и ухаживать. На это нужны деньги.
Феликсам и до этого, со своей одной дочкой, Софи, приходилось нелегко. Когда она родилась, родителям пришлось на время оставить свою профессию, занявшись уличной торговлей, которая, впрочем, как и их выступления, особого дохода не приносила.
Новый ребенок родился 28 февраля 1821 года. Это опять была девочка, которую родители назвали Элизабет.
Пришло время, и Якоб стал готовить своих дочек к артистической карьере. Он научил девочек примитивной игре на гитаре и заставил выучить несколько жалостливых песенок его собственного сочинения.
А Эстер продолжала «радовать» мужа новыми сообщениями о своих беременностях. Якоб при этом традиционно ворчал, но Эстер иронично интересовалась, а не считает ли он и себя соучастником ее зачатий.
И вот состоялся «дебют» одиннадцатилетней Софи и девятилетней Элизабет. Отец стоял на другой стороне улицы и нервничал. Ему казалось, что он хорошо подготовил своих девочек, а они поют такими испуганными голосами, да еще и путают тексты. Но, видимо, это и вызывало жалость у прохожих, которые охотно бросали мелочь в шапку Софи. Результаты первого дня работы дочерей отца порадовали. Но так было не всегда. Когда заработок девочек его не устраивал, Якоб мог дать им и по паре подзатыльников.
Однажды, когда Феликсы находились в Лионе, послушать его дочерей остановился чудаковатый на вид мужчина. Якобу очень не понравилось, что тот надолго застыл в задумчивой позе, а затем, не бросив в шапку ни единого су, заговорил с сестрами, отвлекая их от работы.
— Это мои дочери, мсье. Что вы от них хотите?
— Очень рад с вами познакомиться. Меня зовут Этьен Шорон, я музыкант из Парижа. Вот эта девочка, — Этьен кивнул в сторону Элизабет, — мне кажется чрезвычайно талантливой. Она где-нибудь учится?
— На учебу нужны деньги, а у нас очень бедная семья.
— Но такой талант не должен пропадать. Если вы позволите, то я с удовольствием вам помогу.
Якоб позволил.
Шорон сдержал свое слово, оплатив переезд всей семьи в Париж. Феликсы поселились там в еврейском квартале. На следующий день Софи и Элизабет уже выступали на улицах Парижа. Какой-то господин долго восторженно на них смотрел, затем подошел к Элизабет, протянул ей золотую монету и сборник стихов, который тут же подписал: «Будущей императрице театрального мира от писателя Виктора Гюго».
Через несколько дней Этьен договорился о приеме девочек в школу драматического мастерства.
Элизабет оказалась настолько талантливой, что очень скоро стала гордостью школы и была рекомендована к поступлению в консерваторию. Она так поразила приемную комиссию необычным тембром своего великолепного голоса, что ее приняли туда без экзаменов. А после того как к директору консерватории заявился Якоб и рассказал о бедственном положении своей семьи, было принято решение предоставить девушке полный пансион.
На одно из публичных выступлений учеников консерватории попал популярный актер Жозеф Сансон. После этого он встретился с Элизабет:
— Вы очень хорошо поете, это прекрасно. Но вы еще и живете на сцене, каждое ваше движение выверено, я вижу в вас прирожденную драматическую актрису, способную потрясти зрителей. Ваше место в «Комеди Франсез».
— Кто же примет меня в этот великий театр?
— Предоставьте мне честь подготовить вас к вступлению в этот храм искусства.
— Но мои родители не смогут оплатить вашу работу.
— Это, конечно, не очень меня радует, но я могу позволить себе к небольшому количеству добрых дел, которые уже совершил в своей жизни, прибавить еще одно.
Впервые Элизабет вышла на театральную сцену в 1837 году в Театре водевилей. Вначале ее использовали на вторых ролях, но очень скоро перевели на первые.
В 1838 году Феликс была приглашена играть в «Комеди Франсез». Элизабет было тогда всего лишь 17 лет. Первые свои роли она исполняла в полупустом зале. 4 сентября в театре представлялась пьеса Корнеля «Гораций» с участием Феликс, выступавшей теперь под псевдонимом Рашель, в роли Камиллы.
К этому времени в Париж после летнего отдыха «подтянулись» истинные любители театра, журналисты и критики. На этот раз зал был заполнен до отказа. Элизабет очень волновалась. Но ее выручило драгоценное качество, которое постоянно помогало и в дальнейшем — умение с самого начала любого спектакля абстрагироваться от окружающего мира и полностью погружаться в свою роль.
Лишь по окончании представления, когда почти все зрители понесли свои цветы не старым, давно любимым и заслуженным актерам, а Элизабет, девушка поняла, какое впечатление она произвела на публику.
После этой премьеры многие основные издания Франции отозвались восторженными откликами. Газета Le National, например, писала:
«Это только дебют, но, похоже, мир еще не знал такой точности в каждой детали, такой правдивости исполнения и такого мастерства. Никто не сможет сравниться с этой актрисой ни пластикой движений, ни искусством декламации. Думается, что в самое ближайшее время не только Франция, но и вся Европа оценит этот самобытный, неподражаемый талант, равного которому, возможно, никогда уже не будет…»
Ко второму выходу Рашель на сцену «Комеди Франсез» администрация театра значительно увеличила цену на билеты. Но, несмотря на это, они мгновенно были раскуплены.
Именем стремительно вошедшей в моду актрисы были названы прически, платья, косметика и даже сдобные булочки.
Феликсы-старшие были просто счастливы. Гонорары Элизабет увеличивались, а вместе с ними росло и благосостояние семьи, которая переехала из бедного еврейского квартала в гораздо более фешенебельный район Парижа.
Забитые прежде вечной нищетой и заботами Якоб и Эстер преобразились, им не нужно было думать теперь о том, как накормить детей. Эстер лихо управляла домом и отдавала распоряжения слугам. А Якоб, бывший разносчик фруктов, исполнявший для привлечения покупателей популярные песенки, смог осуществить свою давнюю мечту и с удовольствием занимался теперь резьбой по дереву. Но и сейчас он не мог всецело предаться этому занятию, ибо стал импресарио своей дочери.
Феликсы-старшие долго не могли привыкнуть к новой модной одежде, без которой уже было не обойтись, ибо Элизабет держала свой салон, который посещали Бальзак, Дюма-сын, Беранже, Флобер, Мюссе, Стендаль, видные предприниматели и даже министры.
Однажды, во внеурочное время, к Рашель заявился сам Виктор Гюго. Нанеся ей приличествующие случаю комплименты, великий писатель произнес:
— Я пришел не только для того, чтобы высказать восхищение вашим талантом, но и для того, чтобы попросить вас о помощи. Не стану утомлять вас рассказом о постигших меня неприятностях, в результате которых мне сейчас срочно нужны деньги. Если вы сможете мне их одолжить, то обещаю, что в самое ближайшее время я их верну.
— Нет, — улыбнулась в ответ Элизабет, — это я должна вернуть вам старый долг. Прошу прощения, я на минуточку удалюсь.
Она вернулась, держа в руках томик стихов Гюго:
— Освежите в памяти свою надпись. Вы первый человек, так точно предсказавший мое будущее. Кроме того, вы подарили мне тогда золотую монету, значащую для моей семьи гораздо больше, чем теперь та сумма, которую я вам сейчас верну.
Через несколько месяцев Виктор Гюго снова появился в их доме.
— Рашель, вынужден покаяться, ведь я был тогда перед вами не очень честен. Я хорошо помню и нашу встречу, и ту золотую монету, и надпись, которую сделал в своем сборнике. Просто мне очень нужны были деньги, вот я и решил воспользоваться вашими ностальгическими воспоминаниями. И не ошибся. Теперь мои финансовые дела в полном порядке, и я очень прошу вас простить меня.
Гюго протянул Элизабет деньги:
— Я очень прошу вас принять их обратно.
Заметив, что актриса колеблется, Виктор прижал руку к груди:
— Пожалуйста, даруйте мне индульгенцию, не заставляйте стыдиться этого обмана.
Вершиной театрального мастерства считалось достойное исполнение роли дочери критского царя Миноса в трагедии Жана Расина «Федра». В 1842 году перед избалованной парижской публикой в этой роли предстала Рашель.
На следующий день известный театральный критик Арно Боннарт опубликовал восторженную статью:
«Мы, любители театрального искусства, уже несколько лет радовались тому, что судьба подарила нам великую актрису — Рашель. Мы считали, что являемся современниками совершенно неподражаемого и недосягаемого таланта. И вот вчера публика оказалась свидетелем исполнения госпожой Рашель роли Федры. Я видел, как блестели слезы на глазах зрителей, и не только женщин, но и мужчин. И в этом не было ничего удивительного. Ведь, оказывается, то, что раньше казалось нам вершиной актерского исполнения, по сравнению с тем, чему мы стали свидетелями, было всего лишь подножием, азами, фундаментом невиданного прежде мастерства. В этой роли Рашель совершила невиданный подвиг, она значительно превзошла так хорошо знакомый нам абсолютно непререкаемый эталон таланта, такую юную, но уже величайшую актрису современности — саму себя».
В 1841 году, желая насладиться искусством знаменитой Рашель, королева Великобритании Виктория пригласила труппу «Комеди Франсез» в Англию. Рашель, как всегда, блистательно исполнила свои роли в «Федре» и «Марии Стюарт». Публика приняла ее привычно восторженно. Виктория обняла Рашель:
— Я королева Великобритании, а вы королева театра, нам с вами найдется о чем поболтать. Буду очень признательна, если вы сможете завтра посетить меня в Букингемском дворце.
О чем разговаривали эти две королевы, неизвестно, но их беседа длилась больше двух часов. Позже Рашель очень тепло отзывалась о Виктории, которая, как оказалось, блестяще владела французским языком:
— Она умна, проницательна, остроумна и прекрасно разбирается в искусстве.
Грянула так называемая Великая французская революция, идеи которой показались Элизабет столь значительными и справедливыми, что она сразу же стала ее горячей сторонницей. Когда Рашель вызывали на бис, прежде чем снова появиться перед зрителями, она обвивала себя трехцветным знаменем и, пав на колени, пела «Марсельезу». В ее голосе и движениях было столько страсти, она впадала в такой экстаз, что, казалось, позови она зрителей за собой — и те, не раздумывая, презрев все опасности, пойдут за ней. Этот экстаз передавался всему рыдающему от восторга залу, многократно исполняющему вместе с любимой актрисой гимн революции. В 1848 году перед именем Рашель на афишах часто указывалось «Муза свободы».
В 1852 году Рашель прибыла на гастроли в Пруссию. Король Вильгельм IV был настолько впечатлен ее талантом, что приказал установить в Потсдаме памятник этой великой актрисе.
В 1853–1854 годах Элизабет совершила большое турне по России. Император Николай I, побывавший на всех ее спектаклях, пожелал лично встретиться с пленившей его своим талантом актрисой. Удивительно, самодержец, ненавидящий декабристов и придумавший отдавать двенадцатилетних еврейских мальчиков в рекруты, сидел рядом с иудейкой-революционеркой и осыпал ее комплиментами.
Как гостеприимный хозяин, Николай уделял актрисе много внимания. Он подарил ей массивное золотое кольцо с изумрудом и двенадцатью бриллиантами. Рашель даже несколько раз приглашали на обед в царский дворец.
И вообще, уж чем-чем, а вниманием актриса обойдена в России не была. В Гатчине к ее приезду был специально построен театр. После каждого спектакля Элизабет в фойе ожидал выстроенный вдоль стен почетный караул из офицеров императорской гвардии. Под мощное военное «ура» актриса ступала по ковру, попирая ногами камелии и розы.
В Москве Рашель показалось, что сразу после спектакля ее пытаются ограбить. Группа молодых людей выпрягла из кареты актрисы лошадей. Она была потрясена тем, что вокруг столько народа, но никто даже не попытался ее защитить. Но оказалось, что эти восторженные люди под аплодисменты прохожих просто заменили лошадиные силы студенческими и повезли экипаж сами.
В каждой лавке продавались портреты Рашель. Ее именем в магазинах называлось все подряд: обувь, одежда, драгоценности, сервизы. Пудра «Рашель», кстати, пользовалась популярностью еще даже во время советской власти. В каждом трактире и ресторане обязательно подавалось какое-нибудь блюдо под названием «Рашель». Знаменитый российский актер Михаил Щепкин, плененный мастерством актрисы, заявил:
«Она играет Камиллу с такою страшной силою, что для исполнения этой роли никаких человеческих сил недостанет; но искусство и строгое изучение дают ей полную возможность со славой выдержать эту роль: в самую страшную минуту, когда уже у нее недостает звуков, она так искусно отдохнет, что и самый отдых для нас кажется ее страданьем. Да, это — искусство, это — женщина замечательная. Я много уважаю ее, чтобы не сказать: люблю».
Свое восторженное мнение об Элизабет высказывали и многие русские литераторы. Герцен, например, написал Щепкину:
«…Эта труппа сгруппировалась около гениального артиста: около одного из тех явлений, которые сторицей вознаграждают за пошлость — вы догадываетесь, что я говорю о Рашели. Надобно слышать превосходную дикцию, видеть покойную грацию поступи, движенья, это уменье дать какую-то осязаемую выпуклость речи. Такова рама, обстановка Рашели. Середи строгого чина, царящего на сцене, — взбегает женщина среднего роста, худощавая, небрежно одетая, — и все актеры исчезли, лицо у нее горит страстью, ее губы трепещут, а взгляд не позволяет вам дышать, и сколько в этом взгляде презренья, гордости… и нежности любви; сколько мужских, грубых нот в этом голосе — и сколько девственных, свято-мягких».
Во время турне по России Элизабет надарили столько мехов и драгоценностей, что она не знала даже, сможет ли увезти их на родину.
Прощальное выступление в России очень затянулось. Еще бы, ведь публика аплодировала после каждой ее реплики и даже пару раз нарушила незыблемый этикет, согласно которому царь должен был рукоплескать первым. Правда, растроганный император, похоже, даже не обратил на это упущение внимания. Зрители вызывали актрису на бис двадцать два раза.
Вернувшись во Францию, Рашель щедро делилась воспоминаниями о гастролях в России. Она шутила, что ее основным импресарио был сам русский царь, который даже определял города, которые Элизабет предстояло посетить. А еще она очень смешно изображала офицеров-гусар, подкручивающих свои усы и одновременно приглашающих ее то в ресторан, то к цыганам.
Единственное, что огорчало Рашель, это испорченные отношения с коллегами по театру. Не только перед публикой и царем, но и перед всем народом она одна затмевала всю труппу. К тому же и гонорары Рашель значительно превосходили заработки остальных.
Элизабет всегда говорила, что для нее не имеет никакого значения, кто какую религию исповедует, был бы только хороший человек. И все же, желая быть «как все», она приняла христианство. Но не замечать всплески антисемитизма во Франции Рашель не могла. Достигнув всенародной славы, Элизабет обнаружила, что в различных антисемитских листовках и газетах она фигурирует в списках евреев, которые «благодаря своим хитрости и жадности пролезли в сливки французского общества». Известный в те времена журналист и юдофоб Этьен Буаселье писал:
«…Их усилия направлены на то, чтобы забрать наши деньги да еще и заставить поклоняться себе. И они добиваются своего. Обратите внимание хотя бы на то, как французы неистово аплодируют некой еврейке-актеришке Рашель, которая с истинно иудейским высокомерием взирает на них в это время со сцены…»
Во время революции актриса познакомилась с учителем Торы Ицхаком Кремьё. Некоторое время общалась с ним. Теперь решила возобновить это знакомство и пришла к нему в гости. Заговорили об истории еврейского народа и о тех испытаниях, которые выпали на долю иудеев. Рашель показала Ицхаку статью Буаселье.
— А вы знаете, — сказал Кремьё, — ведь в этих его словах как раз и содержится вся теория антисемитизма. Вашего бесспорного таланта они как бы и не замечают, а то, что вы, благодаря ему, добились такого успеха, кажется им типичной еврейской хитростью. Так что ваш переход в христианство ничего для них не изменил.
Ицхак и Элизабет подружились. Актриса нередко к нему приходила. Кремьё рассказывал Рашель о еврейских традициях.
О личной жизни Элизабет ходило много сплетен. Но доподлинно было известно только то, что замуж она никогда не выходила, но у нее было двое сыновей. Один от отпрыска Наполеона — графа Александра Валевского, второй от сына Филиппа-Людовика — графа Артюра Бертрана. Рашель очень любила своих детей, она дала им возможность получить прекрасные воспитание и образование. Но Элизабет хотела, чтобы они помнили и о своих корнях. Оба ее сына хорошо знали еврейские традиции и прошли обряд обрезания.
Долгие и тяжелые гастроли по России не прошли для Рашель даром, она заболела. Но уже на следующий год отправилась в турне по Америке. Вернувшись домой, Элизабет обратилась к врачам. Выяснилось, что у нее туберкулез. Медики посоветовали актрисе уехать куда-нибудь в теплые края. Сначала Рашель отправилась в Египет, а затем перебралась на юг Франции. Чувствуя, что жить ей осталось недолго, Элизабет сообщила своим друзьям, что хочет быть похороненной по еврейским обычаям.
Элизабет Феликс скончалась 3 января 1858 года в Каннах.
Ей было тогда всего лишь 37 лет. Актрису похоронили в еврейской части кладбища Пер-Лашез.
Гроб Рашели, который везли по Парижу, сопровождал эскорт национальной гвардии. Тысячи людей, склонив головы, следовали за этой процессией. Многие плакали. Пришла проститься с ней и вся труппа «Комеди Франсез», окончательно примирившаяся с великой актрисой именно в этом скорбном месте.
Надгробную молитву на иврите произнес главный раввин парижской консистории Исидор Лазар.
После того, как все разошлись, у могилы долго еще стоял граф Валевский, который многие годы мечтал на Элизабет жениться. Граф сразу купил участок на кладбище рядом с прахом любимой женщины. С 1868 года, как он и мечтал, они постоянно находятся рядом.
Оригинал: https://z.berkovich-zametki.com/y2021/nomer10/butman/
