(окончание. Начало в № 8/2021 и сл.)
I. Мораль ученых
«Рано или поздно любопытство становится грехом; вот почему дьявол всегда на стороне ученых».
Анатоль Франс
Как ученый ты не можешь устоять, ты понимаешь, что овладел энергией, которая питает звезды, что ты ею повелеваешь, ты можешь поднять в воздух миллионы тон камней. Это создает иллюзию бесконечной силы, и от этой иллюзии идут все наши беды. Людьми овладело техническое высокомерие, когда они поняли, на что способен их разум.
Фримен Дайсон — знаменитый физик и мыслитель
Почему некоторые ученые заняли активную позицию в обсуждении возможности бомбардировки японских городов, другие пассивно участвовали в дискуссии и не проявляли особенного рвения в отстаивании своего мнения? Первый тривиальный ответ — потому что все люди разные и очень трудно особенно сейчас по прошествии шести десятков лет, когда уходят из жизни последние свидетели тех событий, невозможно определенно сказать, чем руководствовался тот или иной ученый при выборе своей позиции. Сейчас появляются художественные произведения, авторы которых вкладывают в уста исторических фигур, оставляя без изменения их имена и фамилии, свои мысли и переживания. Вот и я попытаюсь дать свою интерпретацию поступкам и мыслям ученых, биографии которых я коротко изложил выше.
Ферми — классический тип ученого, для которого наука всегда была на первом месте. Задачи военные политические он предоставляет решать специалистам — политикам и военным. Конечно же, при условии, что политическая власть избрана демократическим путем, а военное руководство следует указаниям политиков. В США Ферми продолжил в Колумбийском университете свои эксперименты по получению цепной реакции деления урана. Как «главный» специалист по нейтронам он стал одним из научных руководителей проекта Манхеттен. Участие в проекте позволило группе Ферми получить огромные средства на строительство атомного реактора. Ферми считал, что работа над бомбой позволяет получать новое знание об устройстве микромира, и это было в тот момент для него важнее всего. А что касается атомного оружия, оно все равно рано или поздно будет создано. Он не очень верил в общечеловеческий разум и знал, что любые достижения науки можно использовать во вред людям, и не представлял себе как можно этого избежать. Лаура Ферми в книге «Атомы у нас дома» пишет: «Он говорил, что из исторических примеров прошлого, каково бы оно ни было, не видно, чтобы усовершенствование оружия отпугивало людей и мешало им затевать войны. Он считал также, что жестокость войны зависит не столько от усовершенствования средств уничтожения, сколько от решимости применять оружие и от масштабов истребления, на которые пойдут воюющие стороны. Энрико не считал, что в 1945 году человечество уже стало достаточно зрелым для того, чтобы создать единое мировое государство». О едином мировом государстве или правительстве будет еще речь впереди.
Артур Комптон и Эрнест Лоуренс — ученые, для которых, так же как и для Ферми, физика была единственным увлечением и развлечением в жизни. Кроме того, они оба родились в Штатах, не страдали комплексом новых эмигрантов и, по видимому, доверяли своему политическому руководству. Комптон на заседаниях Временного комитета предлагал рассмотреть вариант демонстрации взрыва бомбы, который можно было бы осуществить в присутствии японских наблюдателей. Тут же встал вопрос, сможет ли демонстрация взрыва бомбы убедить японских военачальников в необходимости капитуляции? Все попытки найти на него ответ приводили лишь к тому, что появлялись новые вопросы, связанные с основным. А что, если в конце концов бомба все-таки не сработает? А что если японцы откажутся прислать своих представителей на демонстрацию взрыва? А что если после присутствия на демонстрационном взрыве или, узнав о нем, японцы откажутся сдаться? В конце концов, было решено не рисковать, и с согласия ученых было принято решение об атомной бомбардировке японских городов. Хотя требовалось ли политикам и военным согласие ученых. Скорее всего, нет!
Особая роль в принятии решения принадлежит Оппенгеймеру, как председателю ученого совета и научному руководителю атомного проекта. С одной стороны он по его словам «не чувствовал себя способным принять ту ответственность, которая стояла в 1945 году перед Соединенными штатами», а с другой стороны — «нет сомнения в том, что в те времена Оппенгеймер взял ответственность на себя, содействуя устранению выводов «доклада Франка». Это две цитаты из книги Мишеля Рузе «Роберт Оппенгеймер и атомная бомба». В этой замечательной книге автор пространно рассуждает об ответственности ученого. Один из параграфов так и назван «Ответствен ли ученый?» При этом за кадром остается вопрос, ответственен перед кем? Перед будущими поколениями, перед историей, перед своей совестью? Рузе отмечает, что Оппенгеймер часто в своих публичных выступлениях говорит о необходимости различать ответственность ученого и политического деятеля и подчеркивает уже от себя, что та доля знаний, которой обладает ученый, не дает ему никаких особых прав в общественных делах. «Тем более он не должен нести ответственность за полезное или вредное использование обществом результатов его работ. Он отвечает только за их научную ценность». Однако знание заставило многих ученых впоследствии активно участвовать в движение за запрещение атомного оружия. Ганс Бете, нобелевский лауреат, один из руководителей проекта «Манхэттен»: » Нашей первой реакцией было чувство выполненного долга. Свершилось, все, над чем мы работали столько лет, помогло выиграть войну. Вторым чувством было потрясение и ужас. Что мы наделали, что — мы — наделали! А уж потом мы сказали, больше это повториться не должно».
a) Нарушили ли ученые-атомщики общечеловеческие моральные нормы? (Из интервью, данных автору)
Здесь мне кажется уместным привести отрывки из интервью, которые мне дали три физика, три профессора различных израильских вузов. Эти фрагменты посвящены проблемам морали ученых.
Константин Абрамович Кикоин — физик-теоретик, профессор, автор нескольких монографий и свыше сотни статей, бывший заместитель главного редактора одного из самых авторитетных в мире российского физического журнала «ЖЭТФ». В семье Кикоиных занятие физикой — дело наследственное. В СССР по учебникам братьев Кикоиных изучали физику сотни тысяч школьников и студентов. Константин Абрамович — сын младшего брата — Абрама Константиновича, талантливого ученого и великолепного педагога. Старший из братьев — Исаак Константинович Кикоин, знаменит тем, тем, что был одним из главных создателей советской атомной бомбы, за что удостоился звания дважды Героя Социалистического Труда и бронзового бюста в городе Пскове, в котором учился и провел свою юность.
— Нарушили ли ученые-атомщики, как советские, так и американские, какие-либо общечеловеческие нормы?
— Думаю, что нет. Профессия ученого требует задачи, которая перед ним стоит. У физиков-ядерщиков была чисто научная задача: понять, как устроено атомное ядро. Существование цепной ядерной реакции — следствие ядерной неустойчивости, и это закон природы. Его надо было открыть и это дело ученых. Но есть еще те, которые загнали ученых в шарашки и заставили делать бомбу, вот на них и лежит основная ответственность. А ученые что? Большие дети.
— Минуточку давай разберемся, кто написал Рузвельту знаменитое письмо о том, что надо начать делать бомбу?
— Да, но для чего ее надо было делать? Для того чтобы противостоять угрозе полного порабощения фашизмом. Эта цель была вполне благородная. Кроме того, сначала были открыты физические законы и только потом осознано их военное применение. И тут началась деятельность отнюдь не научная: письмо Флерова Сталину или письмо Эйнштейна Рузвельту. Это политическая деятельность ученого в условиях страшной мировой войны. Это не наука, это совершенно другая область политической деятельности. Ведь ученый может также быть и политическим деятелем.
— Ты считаешь, если наука достигла уровня, необходимого для сотворения какого-либо страшного оружия, его создание неотвратимо?
— Абсолютно. Другое дело, кто и когда его применит. Вот применение атомной бомбы в Хиросиме и Нагасаки я считаю преступлением против человечества.
— А кто виновен в этом преступлении, ученые и инженеры, создавшие бомбу, летчик, нажавший гашетку, или президент Трумэн, отдавший приказ сбросить бомбу?
— Конечно Трумэн, несомненно, Трумэн. Так же как и Ельцин виноват в том, что была сравнена с землей Чеченская республика, хотя он сам лично не нажимал не на какую кнопку.
— Трумэн, насколько я помню, в своих мемуарах обосновывал необходимость, атомной бомбардировки тем, что она сбережет жизнь тысячам американских солдат, поскольку японцы должны будут после этого капитулировать. Это и произошло в действительности.
— Ну, правильно, он считал, что жизнь американских солдат важнее жизни мирных японцев. Я совершенно уверен, что Трумэн достоин суда типа Нюренбергского.
— Это сильное заявление. Ты не боишься его опубликовать?
— Нет, не боюсь, я давно так считаю, и все события последних десятилетий не заставили меня это мнение пересмотреть. Военной необходимости в бомбардировке Хиросимы и Нагасаки не было. Это была чисто политическая демонстрация, основанная на идее о расовом превосходстве. Я, родившийся в день бомбардировки Нагасаки, много думал об этом и выстрадал свое отношение к этому. Я был в Хиросиме в музее, где собраны свидетельства этого ужасного события, видел многое своими глазами, мое мнение отнюдь не случайно.
— Этот музей что-то вроде нашего Яд-Вашема?
— Не совсем, я бы сказал, это более страшно. Я был сначала в Яд-Вашеме, а потом в Хиросиме, там мне было страшнее.
(«Окна», еженедельное приложение к газете «Вести», 29.6.2000)
На темы, связанные с взаимоотношениями ученых с властью, я беседовал с известным физиком, профессором Тель-Авивского университета, автором философских эссе, посвященных общественному бытию, главным редактором журнала «22» Александром Воронелем.
— Может ли ученый предвидеть военное использование своего открытия?
— Захватывающая радость технического творчества, англичане называют это technical sweet, может заслонить от человека все детали мирового устройства. Нечто подобное было и в гитлеровской Германии. Один из друзей Гитлера, архитектор Шпеер, был в восторге от тех возможностей, которые перед ним открылись после прихода Гитлера к власти. Я читал его дневники, очень интересно. Безусловно, technical sweet, этот захлеб творческой потенцией, присутствовал и у ученых, работающих в атомном проекте. Но дело в том, что я и не думаю, что это можно осуждать, потому что это и есть творческая потенция в чистом виде. Сам творческий человек не может предвидеть все последствия своего творения. Поэтому ответственность все-таки несут не те, которые создают, а те, которые применяют. Это разные вещи. С другой стороны я не стал бы обвинять Трумэна, как это делает профессор Кикоин в интервью с вами, за то, что он дал приказ об атомной бомбардировке Нагасаки и Хиросимы. У меня к этому совершенно другое отношение.
— Вы считаете, что ученый не должен нести ответственность за действия политика, но чем контролируется деятельность политика? Можем ли мы быть уверены, что действия политиков даже в демократических странах не принесут несчастий народам других стран? На что надеялись такие ученые, как Теллер или Сахаров?
— И Теллер и Сахаров отлично понимали, что когда они создают бомбу, они создают источник энергии несолнечного происхождения. Дело в том, что источник всей остальной энергии на земле это солнечный свет. Создать альтернативный источник энергии это грандиозная задача, перед которой человек не должен останавливаться. Если мы хотим, чтобы человечество выжило в будущем, это совершенно необходимая вещь. Что деньги давали конкретно именно на бомбу, это понятно и это связано с тем, что так устроено человеческое общество. Но и в том и другом случае у них были вполне разумные надежды: у Теллера была надежда, что демократическое правительство не может просто так расшвыриваться атомными бомбами, а у Сахарова было ощущение, что, поскольку противная сторона имеет такую бомбу, необходимо добиться компенсации, и только после этого возможны переговоры. Это законная точка зрения тоже. Не только он так думал, так же думал и Бор. В этом вопросе, мне кажется, нет особенного сомнения, поскольку вы все равно не можете остановить технический прогресс. Есть вещи не менее опасные, чем ядерная энергия — это клонирование, расшифровка генного кода. В чьих-то руках это тоже может стать страшным оружием. Однако я не думаю, что ученые должны останавливаться, дело ученых развивать науку. А дело человеческого общества усовершенствоваться так, чтобы не уничтожить себя самого. Человек не совершенен, но общество может совершенствоваться.
— Но, к сожалению, оно не очень совершенствуется, скорее наоборот.
— То, что общество не совершенствуется, вы правы. Значит, надо осознать, что конкретное общество построено «античеловечески». Если в Советском Союзе мне это было ясно с пятнадцати лет, то большинству советских людей это не было ясно. В каждом конкретном обществе этот вопрос решается по-своему. Если бы я жил в гитлеровской Германии, я бы наверняка оказался в оппозиции, тогда из этой оппозиции меня не за что не взяли бы делать атомную бомбу. Также я помню, что когда я поступил на физический факультет и одновременно работал и учился, у нас обсуждался вопрос: а что, если начнется война с Америкой? И мы осуждали там разные возможности, и я говорил: самое ужасное, что может быть, это что нас всех запрут в подземные заводы и заставят делать оружие, вот что ужасно. Так ведь это почему? Мы жили в обществе, по отношению которому мы были не лояльны.
Может ли сообщество ученых объявить запрет на научные разработки, приносящие вред человечеству? Почему ученые, как люди наиболее реально мыслящие, не могут взять под контроль потенциально опасные направления исследований?
— У меня есть сомнение, что ученые действительно люди более реально мыслящие. Учены, очень часто в вопросах, не имеющих отношения к науке, не очень-то компетентны, и я не замечал, чтобы у них была политическая мудрость выше, чем у среднего обывателя.
— Да, но ведь политики еще хуже!
Политики хуже всех, но по другой причине. Потому что политики имеют дело с массовой психологией. Гебельс был очень талантливый человек, он понял психологию масс, и технологию, которую он применял, теперь применяют в демократических странах во всем мире,— задуривать голову народу. Раньше пропаганда сознательно не задуривала людей, ее целью было, как бы, всего лишь сообщать информацию. А, начиная с внедрения гитлеровского и конечно сталинского методов пропаганды, были придуманы разные способы сбивания с толку среднего избирателя. И теперь постоянно это используется. Политик, который не использует эти технологии, он просто подставляется и будет всегда побит. Не случайно же Барак (экс-премьер правительства Израиля) платил большие деньги американскому советнику, который специально приезжал в Израиль давать ему советы. О чем собственно советы? Ведь он же не знает ситуации в Израиле. Но он знает психологию людей. И знает как, в какой момент, какой лапой бить, что говорить, и так далее. Эта технология делает политика неприятным, но на самом деле это реальность.
— Ученым движут любознательность и честолюбие, а политиком только честолюбие?
— Ну почему, нет, творчество существует не только в области науки. Творчество, например, существует в архитектуре.
— Но ведь архитектура близка к науке.
— Архитектура это эстетика. Политик, как и архитектор, хочет построить… он хочет построить замечательную постройку, в которой человеку будет удобно жить. У политика есть свое творчество, и есть благородная цель.
С другой стороны среди ученых вы можете, не задумываясь, назвать десяток благороднейших людей, а среди политиков, ну может быть одного или двух…
Да, среди политиков таких людей трудно назвать по одной простой причине: политик вынужден быть циником, потому что народ требует, чтобы его обманули. У психолога Рутенберга есть несколько статей на эту тему. Он утверждал следующее: человек не должен трезво оценивать свои силы, если он трезво оценивает свои силы, то он никогда не достигнет выдающихся результатов. Такие результаты требуют превышение средних возможностей и, следовательно, человек должен иметь преувеличенные представление о своих возможностях, чтобы полностью выложиться и чего-то добиться Спортсмен, который точно знает свои силы, не добьется успеха. И мы про науку знаем, что это так и есть, если ты не выложишься, ничего не достигнешь. Это относится ко всему, в частности к выборам. Если избирателю не пообещать чего-то такого, чего на самом деле достигнуть не удастся, то он не проголосует. Другое дело, сама идея, что всеобщее голосование дает правильный результат, не вполне адекватна действительности. Очень часто она не работает, но, тем не менее, если мы уже живем в таких условиях, то политик вынужден быть циником, и он должен придумать, как обвести свою публику.
— Вы думаете, что Трумэн был прав, когда отдал приказ об атомной бомбардировке Хиросимы и Нагасаки?
— Я думаю абсолютно прав, потому что у Трумэна задача состояла не в том, как поступить гуманнее, а как сохранить своих солдат. Этот вопрос был хорошо изучен в Соединенных штатах — для высадки на японские острова понадобилось бы пожертвовать жизнью полумиллиона американских солдат. Трумэн спас жизнь полумиллиона американцев за счет 100 или 200 тысяч убитых японцев, и это та альтернатива, которая стоит перед каждым командующим и перед каждым политиком. Я хочу, чтобы мой генерал думал о том, как сохранить своих солдат, а не о том, как сохранить чужих солдат. Чужие солдаты не в счет для него. Можно сказать, что советское руководство в этом плане воевало гуманно: немцев за всю войну на всех фронтах погибло три миллиона солдат, а русских двадцать пять миллионов. Русские генералы абсолютно не жалели своих и не умели убить чужих, при этом гнусность усугубляется тем, что три миллиона немцев погибло на фронтах, а затем полтора миллиона померло в советском плену, потому, что их держали в таких свинских условиях, что они подохли там. Это тоже своеобразное зверство. И великий полководец Жуков в этом плане просто мясник, он трупами выкладывал путь к победе. Это даже нельзя назвать победой, это просто чудовищное превосходство в силе. Поэтому я думаю, что Трумэн поступил абсолютно правильно, он сохранил своих людей, он напугал японцев и изменил ход истории — Япония теперь уже не милитаристская страна. Я думаю, что, если бы он просто ее победил, то еще не известно, что бы было. Первый разгром Германии в восемнадцатом году явно не помог, милитаризм возродился еще более пышным цветом. Почему? Потому, что настоящего разгрома не было. Поэтому имеет смысл победить полностью.
— Но ведь смерть от атомного пожара она ведь так мучительна, страшна и ужасна!
— Смерть человека вообще ужасна. Библия не случайно нам рекомендует любить ближнего как самого себя, а не вообще всякого. Я хочу сказать, что не стоит брать на себя ответственность за все человечество. Это глубокая ошибка, потому что человечество не согласно внутри себя. Но за общество, в котором ты живешь и в котором общаешься, имеет смысл держаться и в этом смысле, как бы за своих, стоит стоять. Я в детстве полез на крышу школы в компании мальчишек, и остальные мальчишки удрали, а меня поймали. От меня потребовали выдать своих, и я как партизан не выдал. Учитель мне говорил: «Почему ты молчишь, это ложное товарищество, нужно сказать, это баловство рано или поздно кончится тем, что кто-то упадет с крыши». И сейчас, эта идея — не выдавать своих, мне кажется фундаментальной. Мне не симпатичен шовинизм, но в какой-то степени порядочность требует держаться своей команды. Внутри своей команды можно быть сколько угодно оппозиционером, но внутри. В этом смысле ученые составляют некую команду, у них есть общие интересы и общие предрассудки.
(«Окна», еженедельное приложение к газете «Вести», 1.02.2001)
Профессор Исраэль Вагнер,[1] крупнейший специалист в области теории физических явлений в сильных магнитных полях. Профессор Вагнер предложил одну из возможных моделей реализации квантового компьютера -компьютера будущего.
— Квантовый компьютер, если он будет создан когда-нибудь, то он потребует создания неких экстремальных условий, в которых реализуются определенные квантовые состояния, например, сверхнизких температур или сверхвысоких магнитных полей. По-видимому, он будет создан где-то в одном месте. Не будет ли обладатель такого компьютера претендовать на управление миром?
— Будет, и наша задача этого не допустить.
— Каким образом?
— Тут возникает такая же ситуация, как и с любыми научными открытиями. Любое научное открытие может быть применено на благо человечеству и, наоборот, во зло ему. Сначала ученый уподобляется ребенку, играющему со спичками и не понимающему, что такое пожар. А начинает понимать, что он наделал, когда его открытие у него отобрали. И яркий пример такого ученого — Сахаров. Вообще говоря, эта проблема не решаемая. С одной стороны я не думаю, что в ближайшие годы квантовый компьютер будет сделан, поэтому никакой реальной угрозы пока не существует. С другой стороны, будем ли мы в этих работах участвовать или нет логика развития науки говорит, что рано или поздно квантовый компьютер будет построен. Так что лучше, чтобы мы в этом участвовали. Во всяком случае, все, что я делаю, я публикую в открытой печати. С ответственностью ученого обстоит все очень просто: либо знание ученого принадлежит всему миру и тогда оно сравнительно безобидно, либо некое знание принадлежит узкой группе людей, которые могут использовать его во вред остальным, так уж устроена природа человека. Поэтому, поскольку научный прогресс остановить невозможно, то я считаю, что чем больше ученых будет над этой проблемой работать, тем большая безопасность гарантируется в будущем. Есть две разные вещи, если квантовый компьютер будет работать, то, что будет? И вторая вещь — как сделать, чтобы он заработал. Чтобы квантовый компьютер стал реальностью нужно сделать определенный прорыв в физике, надо создать очень «хорошую физику».
(«Окна», еженедельное приложение к газете «Вести», 23.08.2001)
Академик Виталий Лазаревич Гинзбург один из немногих здравствующих сегодня ученых, среди которых были академики Тамм, Сахаров, Зельдович, Ландау, кто начинал разработку советского термоядерного оружия. В своих выступлениях в печати он не раз затрагивал проблемы ответственности ученого за разработку оружия массового поражения. Естественно, что именно ему мне хотелось задать вопросы, касающиеся взаимоотношений ученого и общества (полный текст интервью см. в кн. В.Л. Гинзбург «О науке, о себе и о других», Москва, 2001).
— Несет ли ученый моральную ответственность за участие в проектах по созданию оружия массового уничтожения? Многие крупные ученые, участвовавшие в таких проектах, задумывались о том, насколько «страшными, нечеловеческими делами» они занимались (Сахаров, Тамм). По существу ученые работали на диктатора. Кстати, Сахаров в своих воспоминаниях ставит под сомнение тезис о «хорошей физике».
— По моему мнению, ученый, вообще говоря, несет ответственность за участие в работе над оружием массового уничтожения. Однако универсального суждения сделать нельзя, все зависит от ситуации, поэтому я и вставил выше слова «вообще говоря». Например, Эйнштейн в значительной мере инициировал начало работы над созданием атомных бомб в США. Были ли его действия оправданы? Несомненно, да, ибо он и его коллеги сознавали страшную угрозу в случае, если бы гитлеровская Германия получила бомбу раньше, чем союзники. В этой связи я был недавно возмущен, когда прочел в журнале «Physics Today» (июль 2000, с.38) о том, что Гейзенберг позволил себе публично упрекать Эйнштейна в связи с упомянутой его инициативой. Вот уж буквально «чья бы корова мычала, а чья бы молчала», ибо Гейзенберг был главой немецкого «уранового проекта». И еще совсем не ясно, почему немецкие физики не добились «успеха» (они сделали несколько грубейших научных ошибок, а попытки объяснить это сознательным или подсознательным нежеланием делать бомбу весьма спорны). Все известные мне советские физики (в частности, Тамм и Сахаров) оправдывали свое участие в атомном проекте необходимостью догнать США, т.е. не допустить монополии США на обладание бомбой. И действительно, наличие страшного оружия не у одной, а у двух или нескольких сторон, до известной степени стабилизирует ситуацию — возникает «равновесие страха». Я сам участвовал в известных пределах в создании советской водородной бомбы (1948-1953), но возможность ее агрессивного применения Советским Союзом мне тогда и в голову не приходила. Убежден, что также думал и Тамм, и вообще все, с кем приходилось говорить совершенно откровенно. Здесь очень существенно также, что мы не понимали истинного лица и роли Сталина. Правда, недавно я узнал, что один известный советский физик занимался работой над бомбой, хотя и знал цену Сталину и действовал только в силу вполне обоснованного страха. Но тогда он молчал, и я его не порицаю (фамилию все же называть не хочу). Ваш коллега М. Хейфец, да и некоторые другие, сомневаются в сказанном о нашей слепоте, но это несомненная правда. Долго об этом писать — поймете, если, например, прочтете книгу А.Н.Яковлева «Омут памяти», Москва, «Вагриус», 2000 (смотрите, например, главу четвертую). Сейчас и, конечно, уже давно я понимаю, что Сталин был архибандитом, и, не задумываясь, применил бы любое самое страшное оружие, если бы считал это нужным для достижения своих людоедских целей. Великое счастье для человечества, что Сталин и Гитлер не овладели первыми атомным оружием.
Возвращаясь ближе к Вашему вопросу, я могу повторить: мера ответственности зависит от многих факторов, в первую очередь от понимания целей создания оружия. Я безусловно оправдываю создание оружия для защиты своей страны от агрессоров и бандитов.
— Осуждаете ли Вы политиков (Трумэна, отдавшего приказ, и Черчилля, санкционировавшего этот приказ) за применение атомной бомбы?
— Насколько знаю, без применения атомного оружия союзники, да и японцы, до окончания войны понесли бы огромные потери. Если это действительно так, то я не вижу оснований упрекать Трумэна и Черчилля. Но все же можно было, вероятно, ограничиться одной бомбой и предупреждением о возможности сбросить вторую.
— Ученый и политик — что общего в этих двух профессиях, и что отличает одну профессию от другой? Ученый и политик в одном лице — нонсенс?
— Спектр ученых и политиков очень широк, и я не вижу между ними пропасти. Тот факт, что среди политиков больше жуликов и, вообще, нечестных людей, не кажется мне законом природы. Да и среди ученых немало недостойных людей. Общего же много в любой интеллектуальной деятельности.
(«Окна», еженедельное приложение к газете «Вести», 12.04.2001)
II. Кто, за что и перед кем ответственен?
Какой вывод можно сделать из всего того, что было сказано учеными по поводу их специфической морали — морали ученого? Образ безумца ученого, создающего оружие массового уничтожения для того чтобы получить власть над людьми, существует только в научно фантастической литературе и в кино. В реальной жизни ученые бывают вынуждены создавать такое оружие -или из лучших побуждений или не по своей воле. Собственно говоря, на мой взгляд, никакой специфической морали ученого не существует, ученые такие же люди, как и все. Единственное что их отличает от остального человечества то, что они более четкое представляют себе последствия военного применения того или иного научного открытия. И тут ученые делятся на две категории: к первой относятся ученые, предпочитающие исключительно заниматься наукой и не тратить время на бесполезное с их точки зрения дело воспитания человечества, ко второй же относятся ученые идеалисты, которые верят в возможность повлиять на политиков, побудить их к каким-то действиям, способным предотвратить уничтожение человечества. Тем не менее, и для тех и для других, для большинства ученых, участие в атомном проекте, будь то в Америке или в России оставило неприятный осадок в их сознании или в подсознании. «Где-то ниже уровня сознания мы имеем занозу, оставленную бомбой» — так выразился Лео Сцилард, безусловно, один из самых замечательных и великих людей прошлого столетия.
Ученый ответственен за участие в создании атомной бомбы только в случае, если он сам считает себя ответственным, и ответственен только перед своей совестью.
А как насчет государственных деятелей? В августе 1960 года в интервью «U.S. News & World Report» Сцилард в ответе корреспонденту сказал: «Вообще говоря, правительства управляются соображениями целесообразности, а не моральными соображениями. И это, я думаю, является универсальным законом того, как действуют правительства». Первое применение атомной бомбы против людей было страшным, потому что для уничтожения были использованы новые природные силы, связанные с атомной энергией, энергией по масштабам сравнимой только с энергией космических явлений. Сознавал ли президент Трумэн ответственность, которую он брал на себя, отдавая приказ об атомной бомбардировке? Сцилард считал, что нет, не сознавал (возможно, это его и оправдывает): «Трумэн не понимал то, во что был вовлечен. Вы можете видеть, что за язык он использовал. Трумэн объявил бомбежку Хиросимы, в то время как он по морю возвращался из Потсдама, и его заявление содержало фразу — я цитирую Нью-Йорк Таймс от 7 августа 1945: «Мы потратили 2 миллиарда долларов на самое большое научное рискованное предприятие в истории — и победили.» Упоминание об атомной бомбе в терминах того, что играли мол на деньги, в 2 миллиарда долларов и «выиграли» задевает здравый смысл, вызывает нарушение моральных пропорций, и я заключил тогда, что Трумэн не понимал вообще, во что был вовлечен».
Теперь по поводу суда не совести, а суда юридического с обвинением и защитой. Суд предусматривает исполнение его решений, а это возможно только в случае суда победителей, как в случае суда в Нюрнберге. «Если бы Германия произвела две бомбы прежде, чем мы имели любые бомбы. И предположим, что Германия сбросила одну бомбу, скажем, на Рочестер и другую на Буффало, и затем исчерпался запас бомб, и она проиграла войну. Можно ли сомневаться, что мы тогда определили бы сбрасывание атомных бомб на города как военное преступление, и что мы приговорили бы немцев, которые были виновны в этом преступлении к смерти в Нюрнберге и повесили их?» (Сцилард, то же интервью).
По-видимому, до тех пор, пока люди будут жестко держаться своей команды, пока существуют отдельные национальные государства с их взаимно исключаемыми экономическими, политическими и религиозными интересами не может быть и независимых судебных органов. Организация объединенных наций пока еще не способна играть роль межнационального правительства Земли, о котором мечтали Эйнштейн, Бор, Сцилард, Рассел. В настоящее время мировое сообщество напоминает мне большую коммунальную квартиру, жизненную школу бывших граждан страны Советов моего поколения. Порядок и относительный мир в этих коммунальных квартирах существовал только в случае, если один из соседей брал на себя роль цербера, которому по каким-то причинам подчинялись остальные обитатели коммуналки.
III. Куда идет человечество?
A. Влияет ли технологический прогресс на нравственность?
«…заповедь НЕ УБИЙ, которая в силу ее исключительной важности для любой человеческой общности, легла в основу человеческой морали и существует в том или ином виде у всех народов, присутствует во всех мировых религиях»
Никита Николаевич Моисеев
Для того чтобы ответить на этот вопрос должны использоваться какие-то критерии и статистические данные. Но существуют ли общечеловеческие критерии нравственности?
СМИ сообщали, что в США в здании Конгресса решили убрать доску с десятью заповедями, так как они могут покоробить религиозные чувства представителей других вероисповеданий. Общечеловеческие критерии не выработаны! Для меня таким критерием может выступать только ценность человеческой жизни. Жизнь наша настолько хрупка и коротка, что главным преступлением должно быть признано посягательство на нее. Мысль тривиальная. Но, тем не менее, почему-то телевидение постоянно демонстрирует триллеры, воспевающие культ убийства. Реальная цена жизни в странах Запада не так уж высока, за не очень большую сумму в долларах можно «заказать» человека. С экранов телевизора не сходят чернокожие африканские дети на грани голодной смерти. Постоянные локальные войны и террористические акты уносят сотни и тысячи человеческих жизней.
Автор модных бестселлеров Дэн Браун устами одного из своих героев провозглашает горькие истины: «В научных учебниках сказано о том, как получить ядерную реакцию, но там нет главы, где бы ставился вопрос, является ли эта реакция добром или злом…. Для того чтобы пройти путь от колеса до автомобиля, человечеству понадобилась не одна тысяча лет. А от автомобиля до космических полетов — всего лишь несколько десятилетий. Теперь же темпы научного прогресса измеряются неделями. События выходят из-под контроля».
Однако, быть может, если более внимательно и трепетно заняться изучением истории западной цивилизации, которая конечно же ушла далеко от костров инквизиции и кое где пришла даже к отмене смертной казни, то по-видимому можно согласится с мнением Александра Евгеньевича Бовина (из неопубликованного интервью с первым послом Российской Федерации в Израиле; мне запомнился заголовок статьи Александра Пумпянского, посвященной 75-летию Александра Евгеньевича, — «Гурман и гуру»). На мой вопрос, «Вы считаете, что человечество стало более нравственным за последние сотни лет?» «гуру» советской и российской политики ответил:
«Надо изучать историю. Многое из того, что считалось раньше в порядке вещей, теперь цивилизованным обществом не принимается. Общество в целом стало более демократичным. Раньше существовала инквизиция. К колдунам и колдуньям относились, мягко говоря, нетерпимо, а сейчас они даже в почете, вон в русскоязычных газетах сколько объявлений, призывающих пользоваться услугами колдунов. Возьмем, к примеру, Тору, несмотря на запрет «не убий», в ней содержится около ста случаев убийств и при этом на законных основаниях. А у нас же теперь серьезно обсуждается вопрос об отмене смертной казни. Конечно, много и сейчас творится безнравственного в мире. Но общий вектор развития мне, кажется, направлен в правильную сторону».
B. Послания будущим поколениям
«Мне хочется назвать XX век не веком катастрофы, как иногда его называют, а веком предупреждения. События нынешнего века позволили нам заглянуть за горизонт — мы увидели лицо реальности, которая нас может ожидать — ожидать нас всех, все человечество. Пережитые годы и события нас действительно предупреждают. Но одновременно и дают нам шанс, ибо мы поняли — еще многое сделать не поздно. Но для этого нужны Коллективные Решения и Коллективная Воля! Я убежден в том, что мир идет к рациональному обществу, в котором при всем многоцветии палитры культур, необходимого для обеспечения будущего Человеку, утвердится единство без национальных границ, национальных правительств и конфронтации». Н.Н. Моисеев, из книги «Современный рационализм»
Он тоже оптимист, знаменитый ученый, специалист по математическому моделированию и эколог Никита Николаевич Моисеев. По инициативе и под руководством Моисеева в ВЦ РАН были проведены расчеты последствий ядерной войны. В результате этих расчетов родилось понятие «ядерная зима». «Ядерная зима» — резкое, сильное (от 15º до 40ºС в разных регионах) и длительное охлаждение воздуха над континентами, станет главным климатическим эффектом ядерной войны. Особенно тяжелыми последствия оказались бы летом, когда над сушей в Северном полушарии температура упадет ниже точки замерзания воды. Все живое, что не сгорит в пожарах, вымерзнет. «Критическая точка», после которой начинаются необратимые катастрофические изменения биосферы и климата Земли, «ядерный порог», очень невысок — порядка 100 Мт. В 1985 г. Научный комитет по изучению проблем защиты окружающей среды (СКОПЕ) выпустил подготовленное коллективом авторов из ряда стран двухтомное издание, посвященное оценкам климатических и экологических последствий ядерной войны. «Расчеты показывают, — говорилось в нем, — что пыль и дым распространятся на тропики и большую часть Южного полушария. Таким образом, даже невоюющие страны, включая находящиеся вдалеке от района конфликта, будут испытывать его губительное воздействие. Индия, Бразилия, Нигерия или Индонезия могут быть разрушены в результате ядерной войны, несмотря на то, что на их территории не разорвется ни одна боеголовка… «Ядерная зима» означает существенное усиление масштабов страданий для человечества, включая нации и регионы, не вовлеченные непосредственно в ядерную войну… Ядерная война вызовет разрушение жизни на Земле, катастрофу, беспрецедентную в человеческой истории, и явится угрозой самому существованию человечества».
На пороге следующего тысячелетия, за год до того как Никита Николаевич ушел из жизни, это произошло в апреле 2000 года, он опубликовал послание будущим поколениям «Быть или не быть… человечеству?»
Патриот России, высоко оценивающий роль России на мировой арене, тем не менее, он провозглашает: «при всем многоцветии палитры культур, необходимого для обеспечения будущего Человеку, утвердится единство без национальных границ, национальных правительств и конфронтации». Он так же, как Бор и Сцилард уверен, что для того чтобы человечество могло выжить мир должен быть без национальных границ и правительств.
Тут я вынужден отметить, что главную угрозу человечеству Моисеев видит не в самоуничтожении путем ядерного катаклизма, а в гибели всего живого от экологической катастрофы, связанной с загрязнением среды обитания в результате хозяйственной деятельности человека. Он уверен, что человечество не пойдет на явное самоубийство и не позволит вовлечь себя в мировую войну с применением ядерного оружия. У меня нет такой веры в коллективный разум человечества. У многих стран существуют военные планы, основанные на применении атомного оружия, предположим даже, что применения ограниченного. Но ведь лиха беда начало. Кто определит границу дозволенного?
Снова приходится возвращаться к мысли о создании единого правительства Земли, которое взяло бы на себя функцию — обеспечения сохранения рода человеческого. Сохранение рода человеческого, по мнению Моисеева, должна быть общей целью всех цивилизаций, населяющих Землю. «Я понимаю, — пишет Моисеев — что эта цель может кому-то показаться утопичной. И, действительно, она будет считаться таковой до тех пор, пока есть какие-либо шансы жить по традиционным канонам. Но, не приняв этой утопии и не попытавшись ее реализовать, мы однажды примем иную реальность, которая будет КОНЦОМ ИСТОРИИ. Выбор может быть сделан из этих альтернатив. Третьего не дано».
Свое Послание будущим поколениям оставил и другой замечательный ученый, бельгийский физхимик русского происхождения Илья Пригожин. В 1977 году он удостоен Нобелевской премии по химии за работы в области неравновесной термодинамики. Пригожин так же, как и Моисеев, родился в 1917 году в Москве, но пережил Моисеева на два года и умер в 2003 году в Брюсселе.
Впервые я услышал фамилию — Пригожин от Юлия Александровича Данилова. Юлий Александрович был замечательным ученым и блистательным (именно блистательным, я употребил несколько заезженный эпитет, однако в данном случае он наиболее точно отражает высшую степень качества) популяризатором науки. Данилов много раз бывал у Пригожина в Брюсселе, восторженно отзывался об интеллектуальной мощи этого ученого. На большинстве монографий Пригожина, переведенных на русский язык, можно прочесть: перевод Ю.А. Данилова. Юлий перевел на русский язык 100, ровно 100, научных монографий и популярных изданий, в том числе всего Гарднера (в каком интеллигентном доме не было книг Гарднера по математическим головоломкам и фокусам). С Юлием я много лет работал в одном отделе, много раз я слушал его лекции по самым актуальным проблемам физики (хотя по образованию он был математиком), но одна из них меня потрясла больше всего. На зимней Курчатовской школе он рассказывал о современной термодинамике на примере химической реакции Белоусова-Жаботинского. Эта реакция замечательна тем, что в результате сложных колебательных процессов раствор самопроизвольно периодически меняет свой цвет. Лекция кончилась, я вышел из помещения — зимний подмосковный пейзаж, солнце, снег на деревьях. Но я ничего этого не замечаю. У меня такое ощущение, как будто я побывал на очень хорошем спектакле, и я переживаю по поводу судьбы героев безотносительно к игре актеров, настолько высоким было их мастерство.
Юлий Александрович Данилов умер в том же году, что и Пригожин, но в отличие от Пригожина, который умер в очень преклонном возрасте, Юлик ушел из жизни в 67 лет.
Незадолго до смерти Илья Пригожин оставил человечеству нечто похожее на завещание, которое он озаглавил «Кость еще не брошена». Пригожин проводит аналогию между общественными катаклизмами и «бифуркациями», которые изучаются в неравновесной химии и физике. Эти бифуркации появляются в особых точках, где траектория, по которой движется система, разделяется на «ветви». Все ветви равно возможны, но только одна из них будет осуществлена. Обычно наблюдается не единственная бифуркация, а целая последовательность бифуркаций. Под воздействием малой флуктуации система может оказаться на том или ином пути развития. Если принять эту аналогию, то легко встать на точку зрения Пригожина — миром не управляет «Определенность». Флуктуации определяют развитие общества. «Конец Определенности» названа последняя книга Пригожина. «Мир есть конструкция, в построении которой мы все можем принимать участие. Именно от будущих поколений зависит инициирование флуктуаций, которые придадут такое направление течению событий, которое соответствует наступлению эпохи информационного общества.
Человек, каким он является сегодня, со всеми его проблемами, радостями и печалями, в состоянии понять это и сохранить себя в следующих поколениях. Задача в том, чтобы найти узкий путь между глобализацией и сохранением культурного плюрализма, между насилием и политическими методами решения проблем, между культурой войны и культурой разума. Это ложится на нас как тяжелое бремя ответственности.
Однако я остаюсь оптимистом. Я верю в возникновение необходимых флуктуаций, посредством которых те опасности, которые мы ощущаем сегодня, могли бы быть успешно преодолены. На этой оптимистичной ноте я хочу закончить мое послание».
IV. Послесловие
На этой ноте и я мог бы закончить, но мне хочется проиллюстрировать идею Пригожина на одном частном примере и еще раз вернуться к ученому, не раз упоминавшемуся на этих страницах и чьи заслуги еще не оценены достаточно адекватно. Имя этого ученого — Лео Сцилард.
Благодаря Сциларду в США начались работы по созданию атомной бомбы. В то время все усилия были направлены на борьбу с фашизмом. Позже Сцилард добивается, чтобы его послание с предупреждением об опасности, грозящей человечеству, послание, в котором он пытается объяснить последствия использования против людей нового вида колоссальной энергии, дошло до президента. Не его вина, что ученые не могут достучаться до политиков высокого ранга. Это было не под силу даже такому исполину как Нильс Бор. Вся последующая жизнь Сциларда посвящена наведению мостов между учеными и политиками, между политиками, принадлежащим к разным лагерям. Всеми способами пытается Сцилард предупредить человечество о грозящей ему катастрофе в случае развязывания атомной войны. Не ограничиваясь призывами к государственным деятелям и ученым, он пишет научно-фантастические новеллы, обращенные к широкому читателю. В одной из них — «К вопросу о центральном вокзале» он описывает ситуацию, в которую попали астронавты, прибывшие на землю и обнаружившие, что жизнь на земле исчезла. Установив, что жизнь на земле прекратилась в результате урановых взрывов, астронавты пришли в полное недоумение: «Поскольку обитатели земли — те, кто построил такие города, — были, очевидно, разумными существами, трудно поверить, будто они тратили столько сил на обработку урана лишь для того, чтобы уничтожить самих себя». Далее астронавты, исследуя помещения огромного здания, которое, по их мнению, могло быть центральным вокзалом, анализируют возможные причины безумного поведения землян, приведших их к гибели, и не могут найти сколько-нибудь логического объяснения.
Нет, и не может быть логического объяснения любому использованию ядерного оружия. И ответственность за то, чтобы этого не случилось, лежит на каждом из нас.
Примечание
[1] Профессор Исраэль Дагобертович Вагнер безвременно ушел из жизни 17 июля 2006 года.
Оригинал: https://7i.7iskusstv.com/y2021/nomer11/vshapiro/
